На этот вопрос Джем ответить не успел. Очнувшись и открыв глаза, он обнаружил, что лежит на просторной кровати - той самой, на которой проснулся утром. На этот раз в покоях было темно, но за открытым окном Джем увидел золотой диск луны и лунную дорожку на ряби продолговатого пруда. В ногах у него лежал Радуга и сладко посапывал во сне. Стараясь не разбудить пса, Джем осторожно раздернул прозрачный полог и на цыпочках вышел на террасу.
      Сад был неподвижен. Тишина стояла настолько глубокая, словно теперь дворец и его окрестности снова стали необитаемыми. Джем запрокинул голову и посмотрел на луну. Луна была полной. Она висела над садами, словно огромный, бесстрастный лик. Только теперь у Джема мелькнула мысль: прошлой ночью, в пустыне, ночь была безлунной! Сколько же времени он тут пробыл? Он присел на корточки около пруда, опустил руку в воду, вспомнил о том, как днем плавал в этом пруду. Ему вдруг стало жарко и душно, и он решил, что будет совсем неплохо снова выкупаться.
      К огромному удивлению Джема, костяшки опущенной в воду руки вдруг задели какую-то шероховатую поверхность.
      Джем изумленно вгляделся в глубину, сдвинул брови. Шагнул в пруд, сделал еще один шаг, еще... Обернулся, посмотрел на дворец, на луну, на сад. Как же это могло быть? Пруд был невероятно мелкий - вода едва доходила Джему до лодыжек.
      Пиршество у калифа близилось к концу. Раджал так утомился, что был готов уснуть на месте, но тут калиф хлопнул в ладоши и объявил, что теперь настало время для услад. По кругу пустили кофейник с крепким горячим кофе и новый кальян. В углу разместились трое музыкантов - они, как и гости, были в масках. Один из них играл на табле - особом, издававшем гулкий, мелодичный звук, барабане, второй - на завитом спиралью роге, а третий - на загадочном струнном инструменте, представлявшем собой нечто среднее между лютней и арфой.
      Только тогда, когда гости калифа попали под действие медленного, заунывного ритма, в пространстве между пиршественным столом и музыкантами появилась фигура в черной парандже. То явно была женщина, однако в согласии со строгими законами Унанга многослойная паранджа, состоящая из нескольких полотнищ и вуалей, покрывала ее с головы до ног.
      Женщина начала медленно, плавно раскачиваться в танце.
      - Нашим венайским друзьям непременно должен понравиться этот танец, сказал визирь. - Я опасаюсь того, что мы, пожалуй, были слишком многоречивы и смутили их - ведь они ничего не поняли из наших бесед. Это нельзя назвать мудрым поведением, однако редко какой мужчина не залюбуется таким прекрасным танцем, на каком бы наречии он ни разговаривал.
      - Гм-м-м, - задумчиво протянул калиф. - Этот танец многое скрывает, конечно.
      - Но и открывает многое, - возразил визирь.
      - О да, открывает!
      - Вы испытываете наслаждение, о Великий Владыка?
      - Несказанное наслаждение!
      - Но через несколько мгновений вы испытаете еще более высокое наслаждение.
      - О-о-о! Догадываюсь!
      Калиф жадно отхлебнул крепчайшего, черного, как грязь, кофе и довольно причмокнул.
      Раджал испытывал сильнейшее смятение. Только что калиф вел себя совсем по-другому, а теперь поведение его снова изменилось. То вожделение, с которым владыка Куатани встретил появление танцовщицы в темной парандже, никак не вязалось с выказанными им прежде мудростью и спокойствием. Глазки калифа под маской похотливо засверкали, как только танцовщица сбросила первое покрывало. "Уж не прекрасная ли дочь калифа прячется под паранджой?" - мелькнула было лихорадочная догадка у Раджала. Но нет, это было бы нелепо. Принцесса Бела Дона являла собой, насколько понял юноша, нечто сакральное, неприкосновенное. Женщина же, представшая теперь перед гостями, явно ничего сакрального собой не представляла.
      Пританцовывая, женщина завела унангскую песню:
      Куда, скажите, рок ведет меня
      С того незабываемого дня,
      Когда ушла я из родного дома
      Для жизни новой, жизни незнакомой?
      Напрасно моя молодость созрела!
      Меня силком из дома увели,
      А зерна, что посеять я хотела,
      Лежат и сохнут, бедные, в пыли.
      Кем стать, гадала я, мне суждено
      Наложницей, танцовщицей, рабыней?
      Иль ждет любимый мой меня давно
      В прекрасном царстве посреди пустыни?
      Женой ли быть богатого купца
      Судил мне рок, иль шлюхой безответной?
      Бреду, бреду по жизни без конца
      А впереди лишь мрак, мрак беспросветный!
      Но может, где-то посреди песков
      Меня ждет тот, кто для меня на все готов?
      Высокий голос танцовщицы слегка дрожал, ее песня была печальна и немного насмешлива и - что странно - совсем не сочеталась с зазывными движениями затянутых в перчатки рук и ритмичными покачиваниями бедер. Женщина медленно сбросила первое покрывало. Шелковое полотнище плавно пролетело над пиршественным столом, и Раджал понял, что оно казалось черным только из-за того, что в покоях царил полумрак. На самом деле ткань была темно-лиловой - точно такого же цвета, как тот магический кристалл, что лежал в кожаном мешочке на груди у Раджала. Теперь до него дошел смысл странного танца. Женщина-танцовщица была облачена в хитро задуманные одежды. Каждое из покрывал-вуалей было почти прозрачным, но поначалу костюм казался цельным и темным. В действительности же он был многоцветным - а точнее, пятицветным. За лиловой накидкой должна была последовать зеленая так и случилось. Раджал догадался, что следующей будет алая, потом - синяя, а за ней - золотая. Цвета Орокона.
      Юноша зачарованно наблюдал за причудливым танцем, но буквально за считанные мгновения его восхищение сменилось испугом. Мужчины в синих масках проявили к танцовщице чересчур пристальное внимание. Раджал стал пристально следить за ними. На протяжении пиршества он старательно избегал их взглядов, и только теперь у него появилась возможность разглядеть их как следует. Один из тех, кого калиф представил как венайских торговцев, был высоким и худощавым. Видно было, что он немного нервничает. Посередине сидел крупный, судя по всему, красивый мужчина, производивший внушительное впечатление. Третий венаец сильно сутулился и вообще имел какой-то затравленный вид, что было заметно хотя бы по тому, как тоскливо были опущены уголки его губ.
      Сидевший посередине, который, судя по всему, в этой компании был главным, постукивал по столу кончиками пальцев в лад с ритмом танца. Уже не в первый раз Раджал обратил внимание на то, как бледна кожа незнакомца. Он предполагал, что венайцы смуглы, - видимо, ошибался. Затем Раджалу бросился в глаза перстень на среднем пальце правой руки незнакомца. Раджал немного разбирался в ювелирном мастерстве: все его детство прошло в ваганском таборе и он не раз видел прилавки со всевозможными украшениями во время традиционных ярмарок. На вид перстень не производил впечатления иноземного изделия. Раджалу почему-то показалось, что он когда-то видел этот перстень. Ну, если не этот, то точно такой же.
      Он оторвал взгляд от перстня и медленно перевел на лицо, спрятанное за синей маской. Губы незнакомца кривились в выжидательной похотливой ухмылке. Раджал поежился - кожей почувствовал близость Зла. И тут человек в синей маске повернул к нему голову. На миг Раджал подумал: уж не затуманил ли джарвел ему мозг окончательно. Сначала рука... рука с перстнем... указала на танцовщицу. Потом... с губ сорвался шепот:
      - Она не напоминает тебе Катаэйн, а?
      Затем человек в синей маске снова обратил взор к танцовщице. Та уже успела сбросить красную накидку и теперь предстала перед гостями в синей. "Венайский синий... Цвет масок незнакомцев", - подумал Раджал. "Нет, мелькнула мысль, - не только венайский... Синий - цвет синемундирников!" Раджала колотило, как в ознобе. Верно ли он расслышал? Не может быть! Незнакомец лишь едва шевелил губами, он говорил на своем наречии, и конечно же, просто-напросто одно из произнесенных им слов прозвучало похоже на имя Каты.
      Раджал бросил взволнованный взгляд на своих спутников. Порло делил свое внимание между прекрасной танцовщицей, которая его явно заинтриговала, и Буби, которая упорно не давала ему покоя. Судя по всему, Порло ничего подозрительного не заметил, а с лордом Эмпстером Раджалу никак не удавалось встретиться взглядом.
      - О, сокрытие! - сладостно вздохнул визирь.
      - Сокрытие! - в том же тоне повторил калиф.
      - Как это прекрасно, не правда ли?
      - Но не так прекрасно, как разоблачение!
      - Воистину, о Величайший, воистину!
      К этому мгновению танцовщица уже успела сбросить большую часть своих накидок, однако до обнаженности было еще далеко. "Почему?" - гадал Раджал. Вероятно, все дело было в сумраке, который рассеивало только мерцающее пламя свечей. А может быть, все же разгадка крылась в хитром устройстве костюма. Возможно - но такие мысли пришли к Раджалу только потом, по прошествии времени, - злое, предательское колдовство старательно прятало разоблачение до самого последнего мгновения. Как бы то ни было, Раджал не спускал глаз с танцовщицы, вожделенно ожидая, когда же наконец ему удастся заметить хоть маленький кусочек ее тела под одним из покровов.
      Но нет, не желание будоражило кровь Раджала, и не какое-либо другое, более спокойное ощущение, которое способно было пробудить в его сердце созерцание танца. Наблюдая за танцовщицей, Раджал испытывал нечто сродни горячему стыду и радовался тому, что сейчас среди гостей нет Каты, что она не является свидетельницей этого позорного представления. Но тут было что-то еще... ведь было, было! Подобные зрелища Раджалу доводилось видеть прежде - в самых развратных из ваганских таборов, где его сородичи окончательно опустились. Эти выступления танцовщиц всегда заканчивались одинаково: зрители залихватски свистели, выкрикивали всяческие непристойности и презрительно бросали жалкие медяки той несчастной обнаженной женщине, которая казалась им сущей богиней, покуда пряталась под накидками. Но на этот раз все должно было произойти не так, а как-то иначе. С пугающей его самого уверенностью Раджал осознавал, что представление закончится не только демонстрацией обнаженного тела танцовщицы.
      И вот синий покров тоже был сброшен, и на танцовщице остались только золотые одежды. Музыка зазвучала быстрее. Золотые покровы развевались, танцовщица снимала с себя одну накидку за другой, но ее кожи все еще не было видно, и даже лицо женщины все еще было скрыто от глаз калифа и его гостей. Раджал догадывался, что последний покров танцовщица сбросит в то мгновение, когда смолкнет музыка, но сначала музыканты должны будут помучить гостей ложными концовками.
      Раджал почти не замечал присутствия калифа и визиря. Как сквозь густую пелену тумана достигали его слуха слова, которыми они перебрасывались между собой. Калиф что-то говорил о том, что мир полон обманов и предательства, и о том, что обманы и предательства следует безжалостно вырывать из почвы вместе с корнями, а тех, кто повинен в этих тяжких грехах, следует сурово, крайне сурово наказывать. Визирь же заверял своего господина и повелителя в том, что эти пороки всенепременно будут самым жестоким образом выкорчеваны и наказаны. У Раджала похолодела спина.
      Музыка умолкла.
      Гости вразнобой заахали, ибо последние покровы в мгновение ока исчезли, и перед ними предстала... нет, вовсе не богиня дивной красоты, а... жуткая, морщинистая старуха!
      Калиф разразился каркающим хохотом.
      Визирь, глядя на лорда Эмпстера, холодно проговорил:
      - Старая куатанийская шутка - говорят, будто бы она заключает в себе некий урок. Мой отец заставил меня лицезреть подобное представление, когда я ощутил первые приливы мужского желания. Думаю, такие зрелища принуждают наблюдать и юных девиц, когда тело их впервые познает приливы страсти. Ну а нынче Танец с Пятью Покровами, быть может, станет для некоторых из нас новым уроком.
      Лорд Эмпстер пошевелился. Его маска блеснула, поймав блик пламени свечи.
      Раджал еле удержался, чтобы не вскрикнуть.
      Капитан Порло из последних сил удерживал Буби.
      - Мы трепетали при виде танца, - негромко продолжал Хасем, - но танцовщица просто играла свою роль и оказалась совсем не такой, какую мы ожидали увидеть. Совсем как вы, Эмпстер-лорд, и как вся ваша эджландская свита.
      - Нет! - вырвалось у Раджала.
      Калиф снова противно расхохотался, стал раскачиваться вперед и назад. А Хасем резко вскочил и принялся визгливо вопить:
      - Неужто вы решили, что мы так глупы? Что мы так непроходимо глупы, и что мы поверим в вашу сладенькую, хитро сплетенную ложь? Лорд? Адмирал? Подопечный? П-ф-ф! Нет! Вы - эджландские военные преступники, пытающиеся найти убежище, чтобы скрыться от справедливого возмездия за ваши гнусные преступления! Стража! Взять их! Отвести в темницы!
      Распахнулись двери. Послышался топот ног, сверкнули лезвия ятаганов. Зазвенели, стукаясь друг о дружку, золотые кубки и блюда. Кричал визирь, хохотал калиф, а обезьянка Буби наконец вырвалась на волю, подскочила к одному из незнакомцев и сорвала с его лица синюю маску. Но в следующее мгновение грубые, жестокие руки схватили ее и принялись немилосердно избивать.
      В последнее мгновение перед тем, как стражи вывели Раджала из покоев, он успел обернуться и бросить взгляд на лицо того человека, с которого обезьянка сорвала маску.
      И понял все.
      Глава 25
      НОЧЬ, ПРЕДНАЗНАЧЕННАЯ ДЛЯ УСЛАД
      - Успех!
      - Победа!
      - Свобода! Наконец - свобода!
      Полти радостно подпрыгивал на месте и молотил кулаками воздух. Боб неуклюже размахивал длинными руками и нескладно пританцовывал. Господин Бергроув задел ногой завернувшийся край ковра, оступился и шлепнулся на пол.
      Только Полти из троих приятелей ликовал сверх меры. Радость Боба была напускной, обязательной - только ради Полти, чтобы тому было приятно. А господин Бергроув просто-напросто был безмерно счастлив потому, что наконец закончилось нудное пиршество, во время которого гостям не подавали напитков крепче нектара хава.
      Кроме того, он на дух не выносил каких бы то ни было иноземцев.
      А Полти иноземцы очень даже нравились - и чем дальше, тем больше. Наряженный в экзотические местные одеяния, он плюхнулся на широкий и мягкий диван и обвел довольным взглядом роскошные покои, предоставляемые куатанийцами особо почетным гостям: куда ни глянь - подушки, подушечки, занавески, плетенные из шнура настенные украшения... Эти покои, казалось, созданы исключительно для плотских услад, и Полти скоро обнаружил, как можно оным усладам предаваться даже здесь, во дворце калифа, где во всем царил строгий порядок. Нынче вечером Полти ожидал кое-чего особенного. С блаженной ухмылкой он вынул из маленького серебряного портсигара тонкую сигару и постучал ее кончиком по резной крышке. Покинув пределы цивилизованного мира - вернее говоря, пределы Эджландии, - Полти ограничивал себя в этом удовольствии, но сейчас был особый случай.
      Сверкнуло огниво.
      - Полти!
      - Боб?
      - Что же теперь будет? Ну, с изменниками? Что с ними сделают?
      - Ха! Со старым морским псом и благородным лордом - ничего.
      - Ничего? Совсем ничего?
      Полти многозначительно усмехнулся.
      - Их мы хотели только припугнуть, и всего делов-то. Нам нужен только юнец, воспитанничек Эмпстера. Ну, то есть... пока мы только его заберем. Посмотрим, посмотрим, как запоет Эмпстер, когда узнает, что пригрел под своим крылышком - сам того не зная, конечно, - изменника, которого разыскивают с тех времен, когда мой отец управлял Ирионом! Сам этот благородный господинчик пусть пока немножко погуляет на воле. Чутье подсказывает мне: он может оказаться очень даже интересным собеседником, если сойтись с ним поближе.
      Боб обдумал сказанное приятелем, но, похоже, ни до чего связного так и не додумался.
      - Ну а с подопечным лорда что будет-то?
      - С нашим юным другом? Его казнят, так я думаю, а ты? Пожалуй, это произойдет во время того маленького спектакля, который у них задуман на завтра - ну, говорил же визирь, что кого-то они там должны четвертовать на главной площади перед дворцом! Спектакль же не может состоять из одного-единственного действия, верно я говорю? Но сначала мы нашему дружку должны учинить допрос с пристрастием. Вернее говоря, допрашивать его буду я один.
      - Сегодня вечером?
      - Нет. Поутру - пусть дозреет. Пусть они все дозреют. Эта ночь предназначена для услад.
      - Правда, Полти? - неуверенно спросил Боб.
      - Ну... если бы тебя звали Джем-бастард, то для тебя эта ночь была бы ночью страданий.
      Боб озадаченно поскреб макушку.
      - Джем-бастард? Но ведь тот, которого...
      - Но мы ждем гостей, - неожиданно резко проговорил Полти.
      - Опять? - встревоженно воскликнул Боб.
      - Ну, конечно, - осклабился Полти. - Помимо всего прочего, вернулся из своего странствия по пустыне наш приятель метис, и думаю, нам с тобой не терпится послушать, что он расскажет о своих приключениях. Мы должны пользоваться любой возможностью как можно больше узнать об Унанге, Боб. А самое важное для нас - как можно больше узнать о здешних обычаях в смысле взаимоотношений между мужчинами и женщинами!
      - Ой, Полти! Ну, ты скажешь!
      Но на самом деле Боб был безмерно счастлив. С неожиданным волнением он принялся кружить по комнате и стал подбирать грязные носовые платки, разбросанные чулки, окурки сигар. То, что теперь эти обязанности на нем не лежали, только сильнее радовало его при их исполнении. Все пожелания Полти и сопровождающих его лиц, которых здесь принимали - для вида, разумеется, как представителей важной торговой делегации, исполнялись по первому слову. Если бы Полти захотел - в покои немедленно примчались бы юноши-рабы и исполнили бы любой его приказ. Но Полти от услуг рабов отказывался. Визирь этому несказанно дивился, а вот Боб - напротив, совсем не дивился. Вот если бы речь шла не о рабах, а о рабынях, то Полти, пожалуй бы, и согласился воспользоваться их услугами, но он не желал, чтобы по покоям сновали иноземцы.
      О нем вполне мог позаботиться Боб. Совсем как в старые добрые времена!
      Полти откинулся на подушки, забросил руку за голову, с наслаждением затянулся дымом сигары.
      - Хотелось бы побольше узнать про эту принцессочку, - мечтательно проговорил он и тут же добавил: - Какова она в постельке то есть. Только чтобы без дурацких шуточек, вроде той, какую нам показали нынче. Танец с Пятью Покровами - вот уж, право слово! Мой бедолага Пенге трясся - ну, просто как колода карт!
      - Ой, Полти, ну, ты скажешь! - снова воскликнул Боб и восхищенно расхохотался. Он уже несколько раз перешагнул через развалившегося на ковре господина Бергроува, успел задеть ногой переполненный ночной горшок, и его содержимое расплескалось по полу. Боб подтер мочу бритвенным полотенцем. По обыкновению, как всегда за работой, Боб негромко мурлыкал - напевал одну из любимых песенок Полти. Но вот вдруг что-то встревожило его. Он резко обернулся и нахмурился.
      Тревогу у Боба с опозданием вызвали слова, сказанные Полти чуть раньше.
      - Полти, но это же был не Джем-бастард.
      - Чего?
      - Ну, тот парень, что сидел посередине. Малый-калека, тот, что в замке жил - он ведь был светловолосый. Жутко светловолосый. И бледный-пребледный. Полти, а этот - он же смуглый. Ну, вспомни - руки, подбородок... И он выше ростом - бастард то есть.
      Полти вздохнул.
      - Боб, ну будет тебе! Бастард наш, как тебе должно быть отлично известно, мастер преображаться. Он же колдун самый настоящий.
      - К-колдун?
      - Помнишь того старого грязного вагана, что жил в лесу?
      С ухмылкой, которая должна была порадовать Полти, Боб сложил ладони трубочкой и негромко проговорил нараспев:
      - Безглазый Сайлас! Безглазый Сайлас!
      - Попал в точку. Ваганское колдовство. Вот этот-то треклятый ваган и обучил бастарда всему, что сам умел. Ну, ты только подумай своей башкой: трудно ли калеке, который вдруг выучился ходить ножками, как мы с тобой, Боб, ходим, взять да и преобразиться до неузнаваемости? Сбить нас со следа трудно ему, что ли? Ему это, Боб, пара пустяков! Ты что, забыл, как раз его молнией ударило, а он жив остался?
      - Но... но как же тогда его смогут казнить? - ошарашенно вопросил Боб.
      Полти не совсем понял вопрос друга.
      - Но ведь калиф нам во время пиршества все доподлинно сказал или нет? Очень надеюсь, они все-таки не откажутся от кастрации - жду не дождусь, когда увижу это своими глазами.
      Сигара Полти догорела, и он швырнул окурок на пол. Затем он улегся на бок и стал любоваться своим отражением в высоком вертящемся зеркале, что красовалось в резной раме рядом с диваном. Полти рассеянно потеребил Пенге - так он именовал свои внушительные гениталии.
      - У него был дружок, - заметил Боб через несколько мгновений.
      - Чего-чего?
      - Дружок был у бастарда. Мальчишка-ваган. Вот этот точно был смуглый. И ростом он был поменьше чуток - ваган этот.
      - Хочешь сказать - как тот малый, что сидел напротив нас во время пиршества у калифа?
      Боб кивнул.
      - Боб, не пори чепухи. На кой ляд лорду Эмпстеру сдался какой-то вшивый ваган? Он все время говорил про этого малого, что он - его подопечный, а мы-то отлично знаем, что его подопечный - бастард.
      Валявшийся на полу господин Бергроув застонал, приподнялся на локтях, но встать ему не удалось - он сумел лишь перевернуться на спину, да и то неловко. Полы его халата распахнулись, и оказалось, что под халатом на нем - эджландская одежда. Полти презрительно смотрел на Бергроува. Еще несколько сезонов назад костюм Жака был из числа наимоднейших, какие только шил придворный портной Квисто - хозяин лучшей в Агондоне мастерской. Теперь же этот шедевр портновского ремесла пребывал в самом что ни на есть затрапезном состоянии.
      - Тоже мне агент по особым поручениям! - расхохотался Полти. - Тоже мне молодой человек из высшего общества! Представить только - дамы складывали о нем сказания, а в Варби он считался самым красивым холостяком!
      - Он так и не сумел оправиться после этого... происшествия с барышней Пеллигрю, - осторожно заметил Боб.
      Господин Бергроув перевернулся на бок. Его вытошнило.
      - Иноземное... дерьмо! - выругался он.
      - Похоже, он не договорился с едой, - философски изрек Боб, глядя на Бергроува.
      Полти закурил новую сигару.
      - Ну, поднимайся, Жак! - окликнул он Бергроува не слишком ласково. Ты хоть бы на диван лег, что ли. Что же мне, перешагивать через твое треклятое тело, когда я ночью встану помочиться?
      - Похоже, Полти, он опять отрубился, - хихикнул Боб.
      - Ох и надоел же он мне! Дай-ка ему пинка хорошего, Боб.
      Боб растерялся.
      - Пни его, я сказал!
      Боб на этот раз послушался и наградил Бергроува увесистым пинком.
      Будь у Бергроува силы, он бы, пожалуй, возмутился и дал бы Бобу сдачи. Но он только охнул, закашлялся и в конце концов пополз к своему дивану. Путь его не получился самым коротким и прямым: по дороге Бергроув наткнулся на зеркало и прекрасная резная рама закачалась. Зеркало треснуло.
      Боб вздохнул. Полти презрительно указал на Бергроува пальцем.
      - Вот ведь потеха - он как пьяный, даже когда не пьяный. Откуда ему пьяным-то быть, верно я говорю?
      - Он джарвела перебрал.
      - Джарвела? Да нет, он пьяный. Вдребезину!
      - Наверное, у него спиртное по жилам течет все время, Полти. Как у моего папаши-покойничка.
      - У старины Эбенезера? - Полти на пару мгновений сдвинул брови, припоминая горького пьяницу из "Ленивого тигра", и вздохнул. - Эх, Боб, и давно же, кажется, это было - наши золотые денечки в Ирионе!
      - Ну, не так чтобы уж очень давно, - просияв, робко возразил Боб.
      - Но ты заметь, как далеко мы пошли.
      - Это ты далеко пошел, Полти. Майор Вильдроп! Подумать только! За такой короткий срок!
      Боб успел поднатореть в искусстве лести.
      - Что верно, то верно, - довольно осклабился Полти, вальяжно похлопал ладонью по дивану, и Боб радостно поспешил усесться рядом с любимым другом. Полти обнял его за плечи. - А знаешь, дружище, ты вполне можешь тоже гордиться собой.
      - Да что ты, Полти?
      - Ну, ты сам рассуди: ты сейчас где находишься? Ты сейчас находишься не где-нибудь, а в Унанг-Лиа, и играешь отведенную тебе роль в исполнении очень важного задания! И ведь это совсем неплохо для сынка какого-то пьяницы-оборванца и старой потаскухи с физиономией, изрытой оспинами, совсем неплохо, если кто спросит меня!
      Полти сегодня был в наилучшем расположении духа - в этом можно было не сомневаться. Раньше вечером Боб, сидя за пиршественным столом, даже жалел изменников-красномундирников и все ждал и боялся того мгновения, когда они угодят в заранее расставленный капкан, а теперь уже радовался тому, что тех вскоре ожидают всяческие беды и мучения. Если бы что-то пошло не так, Полти бы сейчас бушевал, был бы вне себя от злости и швырялся бы чем попало, что бы ни подвернулось под руку.
      Боб застенчиво проговорил:
      - Я же просто твой слуга, Полти.
      - Ну, это ты зря, приятель. Ты по званию лейтенант и мой адъютант в придачу - это тебе не слуга какой-нибудь.
      - Нет?
      - Однако я очень тронут той верностью, которую ты ко мне проявляешь. Будь ты моим слугой, я бы не пожелал более преданного слуги.
      На глаза Боба набежали слезы.
      - Можно, я сниму с тебя сапоги, Полти?
      Синий дымок сигары заклубился, окутал рыжие кудряшки Полти, когда он откинулся на подушки. Он с готовностью позволил Бобу поухаживать за ним. "Порой, - думал Полти, - жизнь совсем недурна, просто-таки совсем недурна". Быть героем сражений - тоже неплохо, но куда как лучше быть агентом по особым поручениям. Представить только - какая слава ожидала его в самом недалеком будущем, теперь, когда в расставленную им западню попался не кто-нибудь, а сам Джем-бастард!
      Полти любовно лелеял надежду на то, что благодарная нация в один прекрасный день вознаградит его по заслугам. Он изредка задумывался о мучениях и несчастьях, в конце концов постигших его отца. Судьба командора Вильдропа, чем не подтверждение того, что слава, добытая на полях сражений, - вещь ненадежная. Полти, впрочем, не слишком надеялся на то, что успешное выполнение возложенной на него тайной миссии принесет ему желанную славу. Кем, если на то пошло, он был в глазах света? Правительственным чиновником, посланным в Унанг для отбора рабов, которых должны были затем доставить в эджландские колонии. Рабы приобретались в обмен на поставляемое в Куатани вооружение. Работа эта была не слишком заметная и к тому же нудная. Разве торговля к лицу светскому молодому человеку? Правда, рабыни время от времени утешали Полти, развеивали его скуку.
      О, если бы только он смог разыскать свою сводную сестрицу, будь она трижды неладна! Полти заглянул в Агондон совсем ненадолго перед тем, как отправиться с новым заданием. У него не было времени заниматься розысками Каты, не было также времени и на то, чтобы позировать художникам и скульпторам, получать щедрые подарки и посещать устраиваемые в его честь обеды. Полти, однако, не сомневался в том, что все это непременно будет в его жизни. Он заслужил это, но насколько же быстрее все эти радости распахнули бы двери перед ним, если бы он был богат и титулован!
      Блаженную истому словно рукой сняло. Полти ощутил знакомую тупую злобу.
      Он вскочил и грубо оттолкнул Боба.
      - Будь она проклята, эта сука, будь она проклята!
      - Какая... сука? Полти, да что с тобой?
      Но Боб все понимал, а Полти и не подумал ответить. Он подошел к окну и угрюмо встал перед ставнями, глядя сквозь узорчатые прорези. Подумать только: богатство и дворянский титул могли бы уже принадлежать ему - но, согласно завещанию отца, он мог заполучить все это только в том случае, если бы женился на своей сводной сестре, а та куда-то бесследно пропала!
      В соседней комнате ударили в гонг.
      Полти глубоко, страстно втянул ноздрями воздух. Да, он разозлился не на шутку, но все же не мог остаться бесчувственным к возможности как следует развлечься. Он обернулся и широко улыбнулся, приветствуя толстяка в длинных шлепанцах с загнутыми кверху мысками. Толстяк вперевалочку шел навстречу Полти, раскинув руки.
      - Майор-господин!
      - Ойли! Дружище!
      Полти радушно обнял гостя, предложил ему сесть. Толстяк устроился на диване, поджал под себя ноги. Полти поинтересовался, чего бы гость пожелал. Джарвела? Вина? Поесть?
      - Майор-господин, ты меня балуешь! Разве это ты должен угождать мне, когда угождение тебе - моя первейшая обязанность? Пф-ф-ф! - Толстяк заговорил потише: - Ну, разве что, может быть, одну эджландскую сигарку, а?
      Полти открыл портсигар.
      - Боб, подай огниво! И лучшего вина! Мы выпьем за Ойли и споем застольную песню!
      Толстяк просиял.
      Полти ответил ему улыбкой.
      - У тебя, как я погляжу, новый тюрбан, Ойли?
      - Тебе нравится, господин? П-ф-ф! Да это так... жалкое тряпье.
      - Ну нет! Наверняка ты за него отвалил пару-тройку корзонов, готов поспорить. - Походив по покоям из угла в угол, Полти вдруг уселся рядом с гостем. - А ты немного припозднился, Ойли.
      - Эли.
      - Что-что?
      - Эли. Меня так зовут.
      - А я тебя буду называть Ойли.
      - Ох уж этот ваш эджландский выговор! Никак не привыкну. На мой слух странно звучит, странно!
      - А для меня ваш говор тоже не слишком привычен, Ойли. Ну а как насчет девчонки? - В соседней комнате, словно бы в ответ на вопрос Полти, послышался звон цепей. - Ну, конечно, ты ее привел, и зачем я спрашиваю! Боб, вина! Налей-ка его в золотые кубки, пожалуй, а не в кувшине подавай.
      - А-а-а... вина нет, Полти.
      - Что?
      Боб продемонстрировал другу пустой бурдюк.
      - Жак, ах ты, мерзкая свинья! - Полти вскочил, размашистым шагом подошел к Бобу, схватил бурдюк. Эли Оли Али последовал примеру майора-господина и тоже вскочил с дивана. Полти размахнулся и принялся охаживать пустым бурдюком по ягодицам вдребезги пьяного эджландца, развалившегося на диване.
      Господин Бергроув закашлялся, брызгая слюной. Полти отвернулся от него и ухмыльнулся.