Илдан не услышал шагов, потому что Кэндо ступал бесшумно, но почувствовал спиной, что тот нагоняет его, и поспешно оглянулся. Послушник подошел к нему и остановился рядом.
– Так куда мы идем? – спросил он.
– Вы... – оторопел Илдан. – Вы хотите пойти со мной?
– Разумеется. Мне показалось, что у вас затруднения.
– Но почему? Я же ни о чём...
– Не просили, – закончил за него послушник. – Мне все равно, чем заниматься, так почему бы мне не помочь вам?
– Но это же опасно!
– Вы надеетесь, что я испугаюсь? – в глазах Бесстрашного мелькнула искра, похожая на усмешку.
– Нет, я вовсе не имел в виду... – окончательно смутился Илдан. – Просто вы не знаете, в чем дело, и не будете готовы к тому, что может случиться.
– Но вы же расскажете мне, в чем оно заключается.
– Я? Да, конечно... как бы это получше сказать...
– Вы хотите что-то утаить? Правда не нуждается в том, чтобы ее высказывали получше. Можете не рассказывать мне всё, я не любопытен. Скажите только то, что касается вашей безопасности.
– Просто я должен покинуть этот город завтра утром. – Илдан наконец пришел в себя и заговорил связно. – Скорее всего, мне постараются помешать это сделать. Я не уверен, но, кажется, вон те стражники здесь на случай, если я надумаю уехать раньше времени. Может, вам не стоит утруждать себя? Я надеюсь справиться с этим сам.
– Вы сказали, что с вами опасно разговаривать. Значит, теперь я уже вынужден разделить ваше приключение. Если ваша тайна так важна, то, возможно, оно окажется серьезнее, чем вы думаете.
– Вы знаете, в чем дело? – Илдан не удивился бы этому. Бесстрашный вполне мог иметь тайное поручение от храма Арноры, близкое к тому, чем занимался он сам.
– Нет, но чем ещё может владеть человек, с которым опасно разговаривать?
– Понятно. Сейчас я возвращаюсь в гостиницу. Там мне нужно подготовиться к отъезду и переночевать, а рано утром отправиться в путь. Хорошо бы, если бы мне удалось незаметно покинуть город. Они не знают, в каком направлении я поеду.
– Я переночую в этой же гостинице. Хозяин, полагаю, не откажет мне в гостеприимстве.
– Конечно, не откажет. – Илдан знал, что в народе считалось, что услуга Бесстрашному приносит удачу.
Когда они пришли в гостиницу вдвоем, с Илданом там не обращались и вполовину так же услужливо, как с послушником Аргиона. Их гораздо меньше ходило по дорогам Триморья, чем послушников Датары, Ликены или плодовитого Кальдона. Мало кто выдерживал испытание, дающее право обрить голову и надеть мягко скроенную одежду из некрашеного волоконника, которую носили послушники Аргиона, или Бесстрашные.
Хозяин предложил Кэндо хорошую комнату на втором этаже, но тот отказался, сказав, что переночует на широкой скамье в коридоре первого этажа. Илдан оставил его устраиваться на ночлег, а сам пошел собирать вещи. Уложив в дорожный мешок необходимые в дороге вещи, он отнес остальное к хозяину и сказал, что вернется через две-три недели, но об этом нужно молчать. Тот, учуяв придворную интригу, понимающе кивнул.
Перед сном Илдан запер дверь и окно. Спал он беспокойно и проснулся ни свет ни заря. Подумав, что в такую рань ему удастся покинуть гостиницу незаметно, он надел на плечи собранный с вечера дорожный мешок, оставил ключ от комнаты на столе и осторожно вышел в коридор.
Половицы были скрипучими, и Илдан проклял всё, пока спускался в трактир. В нижнем коридоре на скамейке спал Бесстрашный. Когда Илдан проходил мимо, он поднял голову.
– Извините, я разбудил вас, – едва слышным шепотом сказал Илдан.
Вместо ответа тот поднялся со скамьи и протянул руку за стоявшим в изголовье шестом. Утром, после сна, опасность казалась надуманной и нереальной, но Илдан не стал с ним препираться, подумав, что хватит и вчерашнего. Если Кэндо так хочется, пусть проводит его немного. Они молча прошли через трактир до входной двери.
– Мешок с плеч, кинжал в руку, – шепнул ему Кэндо. – Идите по середине улицы.
– Вы думаете, мне что-нибудь угрожает?
– Хорошо, если не так. Но пока держитесь так, будто вам что-то угрожает.
Илдан снял дорожный мешок с плеч и взял его левой рукой за лямки. Правой он вытащил из ножен кинжал, затем толкнул дверь.
Та с легким скрипом открылась. Илдан осторожно вышел на порог и огляделся. Улица, словно в насмешку над его опасениями, выглядела очень тихой и очень пустынной. Подавляя чувство неловкости, Илдан вышел на середину улицы и пошел по направлению к городским воротам. Он не оглянулся на дверь, но краем глаза заметил, что послушник остался внутри.
Мгновенное движение за углом гостиницы заставило его отпрянуть. Илдан едва успел поднять руку с кинжалом, чтобы отразить удар. Нападавший был одет как горожанин и был не один. Увидев, что внезапная атака не увенчалась успехом, из-за угла выскочили еще четверо. Первый был с кинжалом, остальные с мечами.
Илдан успел заметить все это за долю мгновения, пока швырял мешок к стене. Первый из нападавших снова замахнулся на него кинжалом, он снова отразил удар, на этот раз успешнее. Его кинжал чиркнул по рукаву противника, тот охнул, отскочил и схватился за руку.
Пронзительное «вжжик» подсказало ему, что на улицу вышел Бесстрашный. Конец шеста прошел мимо плеча Илдана и угодил в шею одному из оставшейся четверки. Раздался хруст, мужчина схватился за шею, скорчился и с хрипом свалился на землю. Воспользовавшись общим замешательством, Илдан метнулся вперед и всадил кинжал под левую ключицу одному из оставшихся. Тот тоже упал. Бесстрашный дважды pазвернул в воздухе шест и двумя точными ударами по голове послал в беспамятство еще двоих. Последний, которому Илдан поранил руку, пустился бежать по улице, но Кэндо достал его шестом и уложил рядом с остальными.
– Он позвал бы подмогу. Теперь берите свои вещи и уходите как можно быстрее.
– А вы? – встревожился Илдан.
– Я сделаю то же самое.
– Я втянул вас в неприятности.
– Мне не привыкать.
– Если бы вы не сказали мне идти по середине улицы...
– Пустое. Запомните этот прием на будущее.
Обменявшись еще несколькими торопливыми фразами, они расстались. Илдан подхватил мешок с вещами и быстрым шагом зашагал по улице, не решаясь выпустить из руки кинжал. Только свернув в переулок и пройдя по нему приличное расстояние, он убрал оружие и надел мешок на плечи. Теперь ему нужно было скорее уйти из города, пока стража у ворот не получила приказ задержать его.
Пока Илдан шел по городу, окончательно рассвело, и на улицах появились люди. Наконец он вышел к северным городским воротам, откуда начиналась дорога, в полудне пути от Ширана делившаяся на две – северную и северо-западную. Северный путь вел вдоль Синды к храму Аргиона, называемому также обителью Бесстрашных, к селению Хайрем и дальше, до самых северных гор, к бывшему свободному городу Ар-Бейту. Северо-западный путь проходил через Сейт, а дальше расходился надвое – в Лимерию через Канон и в Кригию через Далаим.
Он беспрепятственно вышел в открытые ворота – стражники даже не глянули в его сторону. Либо убийцы не предвидели, что он уцелеет, выходя из гостиницы, либо здесь ждали знатного господина на коне и при мече, а не бродягу-матроса.
Дорога шла по открытой местности – ни холмика, ни кустика, чтобы укрыться за ними в случае погони. В обе стороны ехали телеги и сновали пешеходы из близлежащих деревень. Немного спустя Илдана догнала повозка с сеном, едущая с берега Синды. Он окликнул возницу и за мелкую монетку попросился, чтобы тот подвез его, пока им по пути. Когда мужик придержал лошадь, Илдан влез на сено и притворился спящим. Вскоре стала сказываться плохо проведенная ночь, и он по-настоящему заснул.
Ближе к обеду возница разбудил его, сказав, что сворачивает с большака. Илдан снова пошел пешком, пока не оказался там, где путь упирался в подножие покатого безлесного холма и разделялся на две одинаково наезженные дороги. Свернув налево, Илдан зашагал по направлению к Сейту.
Два дня назад по этой дороге во весь опор пронесся вооруженный всадник.
Сделав выразительную паузу, Старик поглядел на своих учеников. Пока они вникали в его слова, он повернул голову к высокому окну с полукруглым верхом. Классная комната находилась на верхнем этаже обители Насмешницы, из окна открывался широкий обзоp на поля и фермы обители, на неглубокий овраг с речушкой, откуда брали воду для полива, и на северную часть Далаима, считавшегося городом, но на деле бывшего большой неопрятной деревней.
Полуденное солнце заливало и поля, и далаимские улицы, выглядевшие под его лучами чище и новее. Приближалось обеденное время, пора было завершать урок, а после обеда эти новички, первый месяц жившие в обители, пойдут работать на поля и в мастерские.
Словно в ответ его мыслям, со двора прозвучал рокот барабана. Несложная мелодия оповещала обитель о том, что наступил обед. Ученики тоже узнали ее, хотя еще не выучили весь набор барабанных сигналов обители. Они терпеливо ждали окончания урока, но Старик не собирался обрывать повествование на полуслове. Он повернулся к классу и так же размеренно, неторопливо продолжил:
– Простите, сестры, – вмешалась в разговор Ликена, – в клубке осталась только одна алмазная нить.
Справедливейшая задумалась.
– Давайте поступим так, сестры, – решила она. – Пусть у нас будет еще одна, общая дочь. Мы не дадим ей работы – пусть живет, как хочет, пусть только веселит нас, радует нас и примиряет нас.
На том они и сошлись. Смотала Ликена с клубка последнюю нить, и появилась в мире Истина, любимое дитя Троих Мастериц.
И оказалась она такой ветреной, такой легкомысленной, такой насмешницей, что даже божественной Девятке не по силам узнать, когда она шутит, а когда говорит всерьез. И если где-то вдруг появляется странность и путаница, значит, там побывала беспечная Насмешница, подшутила над своей серьезной, работящей родней.
Договорив старую легенду о сотворении мира и богов, Старик величаво кивнул на дверь. Ученики встали и чинно, без спешки, один за другим покинули классную комнату.
Он не пошел вслед за ними. Успеет еще он получить свой кусок хлеба и миску с едой. Долгие годы провел он в обители, всю вторую половину своей длинной, очень длинной жизни. Много жильцов сменилось здесь за это время, все давно забыли его настоящее имя и звали его в глаза Учителем, а за глаза Стариком. Но Старик помнил свое имя. Он очень хорошо помнил то время, когда он был голубоглазым кригийским мальчуганом – никто из подлинных служителей Насмешницы не забывал своего детства. Он помнил те дни, когда время было медленным, трава – высокой, мир – ярким, когда обычные вещи казались чудесами, а чудеса не отличались от обыденности, потому что все было новым, все было впервые. Он помнил солнце и летний луг, по которому несли его быстрые ноги, бежавшие по высокой траве не по спешке, а просто так, от избытка юной силы.
Ах, как же далеко они занесли его, эти быстрые ноги! Сколько триморских дорог он исходил и истоптал, по скольким путям он прошел, прошагал, пробежал, проплелся, пока уже в пожилом возрасте не осел в обители Десятой богини. Он помнил все эти дороги, проселки, деревни, города, лица, всю путаницу и круговерть своей бродячей юности и беспокойной зрелости. Он не умел и не хотел забывать – он любил глядеть в свое прошлое, любил воскрешать его картины и проживать их заново.
Взгляд Старика подернулся дымкой воспоминаний и вернулся в настоящее, в опустевшую классную комнату. Только что здесь были его ученики, тихие, почтительные, ловящие каждое его слово. Они пришли сюда служить Истине. Они верили, что он все расскажет им, всему научит их, и они в точности узнают, кто такая Истина и как ей нужно служить. Они доверчиво ждали, что он вложит в их головы то, что понял сам на нелегком опыте. Но как передать, как объяснить им непрожитое, невыстраданное ими, именно поэтому оборачивающееся ложью? Как, как, как?!
Старик знал ответ.
Его тяготили их глаза, незрячие, пустые, как стеклышки. Он давно устал от этих глядящих, невидящих глаз. Он давно устал смотреть в глаза людям и почти неизбежно встречаться с пустотой.
Он смотрел в окно, но не видел ни полей, ни ручья в овраге, ни потрепанных далаимских избенок. Его глаза глядели туда, где голубоглазый мальчуган бежал по солнечному лугу наперегонки с вечной девчонкой, легконогой Насмешницей, и не было конца этому бесцельному, беспечному бегу.
После обеда он ушел к себе и устроился поудобнее в широком просиженном кресле. Его взгляд устремился в окно, на кусок голубого неба с верхушками раскачивающихся на ветру деревьев, и застыл в созерцании грани того и этого мира. Старик мог сидеть так часами, не замечая хода времени и ощущая, как оно растворяется и отступает перед лицом вечности.
Стук в дверь вырвал его из созерцания и вернул к мирским делам. В ответ на разрешение войти появился привратник – человечек средних лет и неопределенной внешности, одетый, как и все служители Десятой богини, в просторные штаны из выбеленного волоконника и такую же рубаху, подпоясанную веревкой.
– Там, у ворот обители какой-то знатный воин, – сообщил он. – Он требует к себе настоятеля.
Пpивpатник выглядел испуганным – видимо, воин произвел на него грозное впечатление.
– Требует? Что ж, я выйду к нему.
Ему, действительно, было интересно посмотреть на человека, требующего к себе настоятеля обители Истины. Он неторопливо прошел по коридорам, спустился по лестницам и оказался на заросшем зеленой травой дворике перед главным входом в обитель. Рядом с большим, в человеческий рост, барабаном, подвешенным внутри деревянной вертикальной рамы, стоял воин в латах и запыленном дорожном плаще, придерживая за уздечку измученного коня. Жесткие черты худощавого лица воина казались вырезанными из камня, в глазах застыла упрямая, недобрая озабоченность.
Старик сошел с лестницы и молча остановился в нескольких шагах от него.
– Вы настоятель этого места? – шагнул к нему воин, бросив уздечку.
– Да. За чем вы приехали?
– Я требую истины.
– Требуете? – негромко повторил Старик. – Истину, как и женщину, можно взять силой, но то ли вы получите, что хотели? Ей нужно долго и терпеливо поклоняться, и если вам повезет, она когда-нибудь ответит вам любовью.
– Я поклоняюсь Аргиону, – недовольно нахмурился воин. – Нельзя поклоняться всем богам на свете. Когда ко мне обращаются по делам Аргиона, я не отказываю в помощи. Так почему мне ждать отказа в помощи, если мне нужно обратиться по делам Истины к ее служителю?
– У Истины нет никаких дел. Это единственная богиня, которая ни за что не отвечает. Она ведет себя, как ей вздумается. С нее нельзя ничего требовать, ее можно только попросить.
Воин потупил взгляд, уступая настоятелю.
– Хорошо, я прошу помощи. Мне нужна помощь в деле, которое имеет отношение к Десятой богине.
– Говорите о вашем деле, – разрешил Старик. – Я не могу ничего обещать вам, пока не узнаю, в чем оно состоит.
– Я – Корэм из Ширана. Вы, наверное, знаете, что в Ширане недавно состоялся воинский турнир Дня Звездочетов?
Старик с возросшим интересом глянул на прославленного воина.
– Да, но мы пока не знаем, как он закончился. До нас еще не доходили вести. Все у нас считали, что победителем будете вы. Разве это не так? И что заставило вас так спешно явиться в наши стены?
– Да, быстрее меня здесь не мог оказаться никто, – хмуро сказал Корэм. – Я скакал день и ночь, я почти загнал коня. Победил Дахат, правитель Хар-Наира... – Он запнулся, его взгляд загорелся яростным блеском.
– Но причем тут Истина? – пожал плечами Старик. – Победа на турнире дается милостью Аргиона. Если бог войны решил так, как можно оспаривать это у Насмешницы?
– Победа была нечестной. Ко мне в дом пробрались и намазали мой меч слезами винны, поэтому он сломался в решающей схватке. Я заподозрил Дахата, а на следующий день выяснилось, что приз турнира украден. Дахат обвинил меня в пропаже, после чего Тубал отдал приказ о моем аресте. Я ни в чем не виновен, поэтому сразу же поехал сюда, чтобы установить истину.
– Почему вы не обратились к Датаре, богине справедливости?
– Какая может быть справедливость, если не установлена истина? Мне нужно узнать, кто испортил мой меч и кто украл приз, а справедливость я наведу сам.
В глазах Старика мелькнула усмешка.
– Вы рискуете обидеть Датару, – негромко заметил он.
– Почему? Я только помогу ей. Видно, у нее слишком много работы, раз она не везде успевает. Во имя Истины, скажите мне, кто это сделал, назовите мне виновников. Не может быть, чтобы Десятая богиня не смогла это узнать.
Старик сочувственно покачал головой.
– Еще как может, уважаемый Корэм. Она не труженица, она Насмешница. Однако, она знает, как добиться истины от своей работящей родни. Это я могу вам рассказать, но вам придется немало поездить.
Корэм надеялся на быстрый результат, но то, что предлагал настоятель, было все же лучше, чем ничего.
– Говорите, – сказал он.
– На севере Хар-Наира есть небольшой город Киклин. Там расположен храм-оракул Десятки, где настоятель – ясновидящий, который может ответить почти на любой вопрос, касающийся прошлого, настоящего и даже будущего.
– Вы сказали – почти на любой вопрос? – Корэм нетерпеливо глянул на Старика. – Означает ли это, что я могу проделать такой дальний путь и оказаться ни с чем?
– Чтобы этого не случилось, вам придется сделать кое-что еще. Вы ведь держали в руках испорченный меч и прикасались к месту порчи?
– Да.
– Значит, пpоpицатель ответит вам на вопрос о мече. Чтобы он мог ответить, кто украл приз, вам нужно перед поездкой положить руки на место кражи.
– Это невозможно, – вскинулся Корэм. – Меч перед пропажей лежал в храме Арноры, на жертвеннике. Я не смогу пробраться туда незамеченным. Меня мгновенно арестуют, как только я покажусь в Ширане.
Старик замолчал. Было видно, что он погружен в глубокое раздумье.
– Есть одна возможность, – сказал наконец он. – Вас никто не тронет, если вы станете мстителем Аргиона. Жульничество на турнире оскорбляет честь Аргиона – значит, воин, который хочет наказать виновного, может пойти в обитель Аргиона и потребовать права отомстить за оскоpбление своего бога. Там он должен выдержать испытание, из которого он выйдет либо мстителем Аргиона, либо мертвецом. Испытание нелегкое, поэтому мало кто решается пройти его.
– Я пройду его, – жестко сказал Корэм.
– Мститель Аргиона неприкосновенен. Напасть на него – значит, навлечь на себя вечную немилость Аргиона. Никто из воинов не пойдет на такое.
– Я знаю. Про налобную повязку мстителя слышали все.
– Значит вы знаете и то, что она исчезает, когда бог считает, что мщение завершено? И то, что если вы превысите меру наказания или накажете не того человека, то гнев Аргиона обрушится на вас?
– Каждый воин знает это.
– Тогда, я думаю, вам ясно, как действовать дальше. Поезжайте в обитель Аргиона, станьте его мстителем, после чего побывайте в храме Арноры, а затем отправляйтесь к оракулу. Там вы узнаете имя виновного и сможете отомстить за честь бога.
– Спасибо, вы помогли мне – я не подумал, что имею право стать мстителем. Мне будет гораздо легче восстановить справедливость, если меня не будут преследовать.
Корэм отвесил настоятелю прощальный поклон и шагнул к коню.
– Подождите! – окликнул Старик Корэма. Тот оглянулся. – Дайте вашему коню отдохнуть хоть до завтрашнего утра. Он может не выдержать дороги. Оставайтесь у нас на ночь.
Оглядев скакуна, Корэм был вынужден признать справедливость слов настоятеля, но еще колебался.
– У нас вы будете в безопасности, – продолжил тот. – Даже если к передним воротам подойдет вся армия Саристана, мы выпустим вас через задние. Это говорю вам я, настоятель обители Истины.
Корэм отпустил повод и повернулся к Старику.
– Если до завтра... хотя время дорого...
– Мимо наших ворот проходит дорога на север. На выезде из Далаима на восток от нее отходит проселок. Это короткая дорога в Хайрем, а там недалеко до обители Бесстрашных. Если за вами послана погоня, она не найдет вас.
– Ладно, я заночую у вас.
Старик подошел к барабану, взял висевшую рядом колотушку и выбил сигнал «встретить гостя». Разумеется, почетного – для других этот сигнал не подавался. Вскоре подошел служитель из конюшни и увел коня Корэма. Одновременно с ним появился и дежурный служитель по хозяйству, пригласивший воина в здание. Оставив Корэма в комнате, он внес его багаж, затем отвел его помыться, принес поднос с едой и забрал вещи в чистку.
На следующее утро Корэм вышел во двор, где его ждал ухоженный и вычищенный конь. Приторочив вещи, он вскочил в седло, выехал в распахнутые ворота и помчался по северной дороге.
XII
Когда подвода заполнилась корзинами, старый Рох стал собираться на рынок в Сейт. Накануне он велел Лувинде настряпать лепешек в дорогу, а сам разыскал просторный, видавший виды мешок и стал укладывать туда кое-что из своего тряпья. Гэтан, все эти дни проживший тихо и незаметно, тоже приободрился, предвкушая поездку.
– Чем-нибудь помочь, дедушка Рох? – спросил он, глядя, как старик укладывает мешок. – Мы завтра выезжаем?
– Чего тут помогать-то? – не оборачиваясь, буркнул тот. – Корзины уложены, вещей мало, еду Лувинда положит. Я тут малость поразмыслил – а тебе-то зачем ехать? С торговлей я один управлюсь, а ты здесь еще корзин наплетешь, да и Лувинде по хозяйству поможешь. Все лучше, чем ей одной оставаться.
– Но как же... – задохнулся от удивления Гэтан. – Вы же говорили, что одного меня с ней, само собой, не оставите! Мало ли что...
Старик поднял голову от мешка и добродушно усмехнулся.
– Да ты вроде ничего парень, смирный. Ну а если что и выйдет... все равно девке давно пора замуж. Где ж ей бегать, мужа искать? От добра добра не ищут.
Глаза Гэтана стали большими, как глиняные плошки. Рох снова наклонился над мешком, или не заметив, или прикинувшись, что не заметил этого. Гэтан больше ничего не сказал – напоминать о том, что он силой не вышел и ничего не умеет, явно не имело смысла.
Однако, ночью он спал крепко и спокойно. Бессонница мучает тех, кто не знает, что делать и на что решиться, а Гэтан точно знал, что он здесь не останется. Ближе к обеду, когда старик отъедет подальше, а Лувинда уйдет доить коз, он возьмет пару лепешек и уйдет отсюда.
Рано утром они с Лувиндой проводили старика до поворота реки и занялись обычными делами. Лувинда сунула ему студить болтушку и погнала коз пастись, затем вернулась и подозвала к корыту поросенка, а за ним и Гэтана с ведром. Кабанчик съел уже полкорыта болтушки, когда они оба вздрогнули от раздавшегося поблизости голоса:
– Гэтан!
Поверх плетня на них, улыбаясь, смотрел высокий светловолосый парень в простой одежде, с дорожным мешком за плечами. Под лавкой проснулся пес Тапок и с ленивым лаем пошел к калитке пугать чужого. Гэтан сделал над собой усилие, чтобы узнать в этом бродяге второго сына правителя Лимерии, с которым три месяца назад отправился в дальнее странствие.
– Гэтан! Ты не узнаешь меня?
– Илдан? – Гэтан поднялся от корыта, прикрикнул на пса и пошел открывать калитку.
Илдан не вошел на двор, а остановился в воротах, рассматривая своего бывшего попутчика – щуплый, на голову ниже его ростом, загорелый, взлохмаченные пряди волос выгорели, светлые глаза прищурились в радостной улыбке. Ему вдруг пришло в голову, что за все время совместного пути он ни разу внимательно не поглядел на своего спутника. Заношенная рубашка, потрепанные штаны, из которых торчат босые ноги…
– Ну и босяк же ты стал! – Илдан заулыбался еще шире.
Гэтан точно так же рассматривал его.
– Думаешь, ты намного лучше?
Оба от души расхохотались.
– Пошли, что ли?
– Пошли. – Гэтан шагнул за калитку.
– Вещи у тебя есть?
– Откуда?
Лувинда оставила поросенка и побежала к калитке.
– Гэтан, ты куда? Ты что, уходишь?
– За мной пришли, – сказал Гэтан таким тоном, словно это объясняло все.
– Пришли? – растерялась Лувинда.
– Да. Прощай.
Он закрыл за собой калитку, и они с Илданом зашагали по направлению к Сейту. Сначала они молчали, привыкая к дороге и присутствию друг друга. Илдан вышагивал по ней с привычной размеренностью, приобретенной за три дня пешего пути, рядом легкой, невесомой походкой семенил Гэтан, влюбленными глазами глядя на небо, на речку и заросли вдоль нее, на тянущийся до горизонта луг. Илдан заметил, что его спутник ни разу не оглянулся назад.
– Давно ты здесь живешь? – спросил он.
– С месяц.
– Не жалко уходить?
– Я все равно сегодня собирался уйти, – признался Гэтан. – Думал со стариком уехать в Сейт и там уйти, но он не взял меня.
– Он попался мне навстречу. Я заночевал неподалеку, чуть-чуть вчера не дошел. А с девушкой с этой – не жалко расставаться?
– Нисколько. А почему ты решил, что я должен жалеть?
– Ну как же – красивая. И к тебе вроде бы неравнодушна. Ласковая – видел я, как она кормит кабанчика.
– Но я же не кабанчик, – со странной усмешкой сказал Гэтан. – Я рад, что ты пришел за мной. Вообще-то я не надеялся. Ты стал совсем другим, Илдан.
– Знаю.
– А куда мы идем теперь?
– Пока – в Сейт. До Ширана тебе придется добираться без меня. Я дам тебе денег на дорогу до Илорны.
– Разве ты идешь не в Ширан?
– В Далаим. Мне нужно побывать в обители Истины.
– Мне тоже. Я пойду с тобой.
Илдан, всю дорогу думавший, что он будет делать с Гэтаном, когда найдет его, продумал и этот вариант, но отстранил как невозможный. Этот непонятный, ни к чему не пригодный парнишка будет только помехой в пути, не говоря уже о том, что подвергнется опасности рядом с ним. Но услышав эти слова, он, как ни странно, почувствовал не досаду, а облегчение или даже радость. Несмотря на очевидные неудобства совместного путешествия, ему не хотелось расставаться с Гэтаном. Однако, нужно было следовать голосу рассудка, а не сердца.
– Обсудим это после, в Сейте, – уклончиво сказал он, оттягивая неприятное решение.
Гэтан согласно кивнул. Они зашагали дальше, оставив за горизонтом ферму, где осталась Лувинда, где, забившись под лавку, скулил, плакал пес Тапок.
Они не успели в Сейт засветло и остановились на ночевку на берегу реки. Илдан скинул мешок с плеч и подал Гэтану один из двух купленных вчера в Сейте котелков, чтобы тот сходил за водой. Будучи знакомым с бродячей жизнью только понаслышке, он в первый же день пути выяснил, сколько необходимых вещей не взял в дорогу и скольких навыков ему не хватает для нее. Сам он стал разводить костер, неумело чиркая кремнем о кремень и стараясь не вспоминать, сколько времени ему понадобилось на это вчера.
Гэтан подошел к нему и поставил рядом котелок с водой. Затем он походил по кустам и наломал сухого кустарника. Натаскав приличную кучку дров, он присел на корточки рядом с товарищем. Наконец его терпение иссякло.
– Дай сюда, – протянул он руку за кремнем.
Илдан охотно протянул ему камешки, растирая сбитые пальцы. Будет только справедливо, если и Гэтан немножко помучается, пока у него отдохнут руки. Тот разворошил кучку растопки, какие-то из травинок и веточек выкинул, какие-то уложил по-другому, и ударил кремнем о кремень. Одна из травинок затлела, он встал над ней на колени и, осторожно дуя, подложил к ней другую, третью. Появился крохотный язычок пламени. Гэтан подсунул в него несколько тончайших веточек, затем еще несколько, потолще. Перед ним запылал костерок, маленький, но живучий и прожорливый. Еще немного – и в дело пошли толстые ветки. Костер поглотил их и подрос до размера, пригодного для разогрева воды.
– Ловко у тебя получилось, – позавидовал Илдан. – Я и не думал, что ты так умеешь.
– А что тут уметь-то? Я всегда так развожу костер, если перекупаюсь в море. На берегу полно и растопки, и камешков.
– Но как ты научился этому?
– Не помню. От мальчишек-рыбаков, наверное.
Илдан поставил котелок на огонь.
– Это не так делается, – сказал Гэтан. – Нужно вбить по бокам костра две рогатки и положить на них палку. У тебя есть топор?
– Вчера купил, вместе с котелками. – Илдан полез в мешок за топором. – Ты умеешь им пользоваться?
– Нет.
– Ну, ладно, сам попробую.
Вскоре котелок с водой повис между криво вбитыми рогульками. Гэтан походил по берегу реки и принес каких-то листьев, чтобы бросить в воду.
– Это съедобно? – встревожился Илдан.
– Конечно.
– Откуда ты знаешь?
– Чувствую. – Гэтан опустил листья в кипящую воду. – Снимай.
Они взялись за концы палки и сняли котелок с огня. Илдан достал из мешка хлеб и еще кое-какие припасы, и они поужинали, запивая еду из одной кружки на двоих.
– Так, пожалуй, и привыкнем бродяжничать, – мечтательно сказал насытившийся и повеселевший Илдан. Ему уже не хотелось отправлять Гэтана в Илорну. Все-таки двое неумеек лучше, чем один.
– Я уже привык, – сообщил Гэтан. – Пока шел от моря. Знаешь, чтобы прожить, оказывается, нужно совсем немного. А зачем ты идешь в обитель Истины? – внезапно спросил он.
– Я? – растерялся Илдан. Возникла еще одна проблема – рассказывать ли Гэтану, в чем дело, а если рассказывать, то сколько. – Видишь ли, дело одно появилось...
– Это секрет?
– Тебе же будет лучше, если ты не будешь знать об этом.
– Ладно, – охотно согласился Гэтан. – А у меня нет никаких секретов. Я хочу спросить, как дойти до ледяной арфы гангаридов. – По вспыхнувшим глазам Илдана он понял, что тот тоже слышал о ней. – Разве ты знаешь, что это такое?
– Можно сказать, нет, – покачал головой Илдан. – Только эти три слова – вот и все. Но что-то в них есть, зов какой-то, что ли. Их нельзя услышать и остаться равнодушным.