Миры и междумирье - Ледяная арфа гангаридов

Касильда снова промолчала.

– Молчите? – насмешливо спросил Дахат. – Это правильно. Я всегда знал, что вы умная девица. К сожалению, боги часто дают что-нибудь одно – или ум, или красоту, или добрый нрав. Но ради своей цели я пошел бы и не на такое. Вы уже знаете мою цель?

Касильда молча прожгла его взглядом.

– Молчите? – снова усмехнулся Дахат.

– За моими словами нет силы, – сквозь зубы сказала она. – Пока.

– Вы мне угрожаете?

– Нет. Но что вы будете делать, если родится дочь? Или не родится никто?

– Ну, кто-нибудь да родится, за это я ручаюсь – даже если вас придется привязывать за руки и за ноги к кровати. Но мне нужен сын.

– Это уж ваши проблемы, – фыркнула Касильда.

– Я умею решать свои проблемы, – снизошел до ответа Дахат. – Теперь, когда я убедился, что вы здесь и в целости, я займусь и этой. В Киклине есть храм-оракул, где можно узнать все, что угодно. Я съезжу туда и узнаю день и час, подходящий для зачатия наследника. А вы, моя красавица, подождете меня в Кай-Кеноре. Затем мы торжественно въедем в Тахор и сыграем пышную свадьбу. И не мечтайте испортить мне такое важное политическое дело.

Касильда не удостоила Дахата ответом, но тот его и не ждал. Он окликнул Шебу и отдал приказ присматривать за пленницей. Своей воительнице он доверял полностью.

Пpостоpный шатеp пpавителя Хаp-Наиpа выглядел настоящей комнатой. Пол был накpыт шиpоким цветным ковpом, на нем стояла мебель, котоpую везли на двух подводах в обозе – шиpокая кpовать, легкое кpесло и небольшой квадpатный столик. Вечеp еще не наступил, но пpи закpытых двеpях за плотными стенками шатpа было темно, поэтому на столике гоpела свеча в золотом подсвечнике, сделанном в виде блюдца с остpием в центpе.

На застланной кровати полулежал Дахат. Шеба сидела в кресле напротив, поигрывая богато украшенным мечом.

– И эта пырялка – Священный Меч Арноры? – процедила она уголком рта. – Да им и котенка не разрубишь.

– Богохульствуешь? – добродушно усмехнулся Дахат.

– Почему? Я же не называю плохим хорошее. Я называю плохим плохое.

– Добьешься ты, Великая Портниха разгневается на тебя.

– Только ей и дел, что нас подслушивать.

– Да, боги не лезут без нужды в дела смертных. – Дахат с удовольствием остановил взгляд на красивом лице своей воительницы. Сейчас оно не было холодным – в глубине глаз Шебы мерцал скрытый огонь восхищенного поклонения, вызванный к жизни близостью ее Совершенного Воина.

Дахат помолчал немного, любуясь ею.

– Ты, как всегда, прекрасно справилась со своим делом. Мне было очень интересно выслушать твой отчет, – еще раз похвалил он ее, наблюдая, как краска гордости проступает на ее загорелом лице.

Шеба вернула меч в ножны.

– Как можно воевать таким оружием? – снова возмутилась она.

– Арнора – женщина, она любит красивое, – поддразнил ее Дахат.

– Ну и что – женщина? – возразила Шеба. – Я тоже женщина, но постыдилась бы выйти в бой с таким мечом.

– Ты воюешь сама, а у Арноры для этого есть сыновья. Ясно,она носит меч только для украшения. Лучше придержи язык, чтобы не навлечь на себя ее немилость.

Шеба пристально взглянула на своего повелителя. Ей не хотелось говорить ему об этом, она не знала, как сказать ему это.

– Мой повелитель, – нерешительно начала она. – Мне не хочется огорчать вас, но вы, кажется, попали в немилость к Аргиону.

– Что за чушь! – отозвался с кровати Дахат. Он был в хорошем, даже в прекрасном настроении, поэтому не рассердился на осторожное высказывание Шебы. Пожелание попасть в немилость к Аргиону было распространенным, очень обидным оскорблением среди воинов. Во все времена истории Триморья воин, попавший в немилость к богу войны, считался конченным.

– Это не чушь. Выезжая из Ширана, я видела мстителя Аргиона. Он попался мне навстречу.

– Мстителя Аргиона? – недоверчиво переспросил Дахат. – Ну и что?

– Это Корэм. На нем повязка мстителя.

Некоторое время правитель Хар-Наира не говорил ни слова.

– Корэм... – пробормотал он наконец. – Но почему ты решила, что он ищет меня? Может, Тубала. Между нами говоря, тот обошелся с Корэмом по-свински.

Но Шебу было не так-то легко сбить. Она очень хорошо понимала своего бога, единственного, кого ставила выше своего повелителя.

– Я знаю, что такое повязка мстителя. Мстит не Корэм, а сам Аргион. Аргиону не за что мстить Тубалу.

– Ты хочешь сказать – ему есть за что мстить мне? – нахмурился Дахат.

– Нет. Не хочу, – с болью в голосе ответила Шеба. – Но я вынуждена это сказать. Тот турнир... – она запнулась и замолчала.

– Что – тот турнир?! – Дахат поднялся с кровати, шагнул к креслу и остановился, нависнув над Шебой.

– Ничего, – прошептала та, вжавшись в кресло. – Просто... повязка...

– Увидев какую-то дурацкую повязку, ты сразу подумала обо мне Гангар знает что? Хороша же твоя верность, Шеба! Да и почему ты решила, что это повязка мстителя? Мало ли что люди носят на голове!

– Я почувствовала это... – в растерянности пробормотала Шеба. – Вы правы, мой повелитель, мало ли что...

– То-то же, – Дахат выпрямился. – Выбрось это из головы и не смей больше так обо мне думать! Как может Аргион проявить немилость к такому воину, как я? Разве я не замышляю великую войну во славу его и его достойной матери? Ты просто устала от бессонной ночи и тебе это пригрезилось. Может, это была не повязка мстителя, может, это был даже и не Корэм?

– Да, мой повелитель, – покорно сказала Шеба.

Полсотни конников, подводы с припасами, кареты с наложницами ехали еще два дня по ровной, малоезженной дороге. Среди них ехала и карета с пленницами. Касильда следила в окно за дорогой и обозом хар-наирского правителя. Дахата она почти не видела – он ехал где-то впереди на крупном темно-гнедом жеребце и за все время пути ни в дороге, ни на привалах ни разу не проведал наследницу. Зато Шеба постоянно мелькала поблизости, охраняя добычу своего повелителя.

На третий день пути обоз подъехал к Кай-Кенору. Крепость выделялась темно-серым пятном на фоне голубого неба и зеленой равнины. Камень для ее постройки был привезен издалека, с северных каменоломен, поэтому она выглядела чужой на этой местности. Крепостная стена была построена в виде пятиугольника неправильной формы с башнями по углам. Сразу же за крепостью начинался склон речной долины, поросшей сочной травой и кудрявым леском, по дну которой текла Тильба, неширокая речка с чистой и свежей водой. Дорога проходила мимо крепости и спускалась в долину к мосту через Тильбу.

Обоз втянулся в крепостные ворота. Кай-Кенор был рассчитан на большой гарнизон, на длительную осаду. Когда широкий двор принял и конников, и телеги, и кареты, там осталось еще немало свободного пространства. Кеннет, военачальник крепости, тоже ехавший с обозом, принял командование у своего заместителя и стал распоряжаться размещением приехавших. Касильда увидела из окна кареты, что Шеба поговорила с Кеннетом и направилась к ней.

– Выходите, – сказала она в окошко. – Забирайте вещи, я провожу вас в вашу комнату.

Касильда вышла. Когда Зора и выздоровевшая Ина забрали из багажника вещи госпожи, Шеба повела пленниц мимо казарм в одну из башен. Они долго поднимались по винтовой лестнице, пока не оказались перед обитой железом дверью. Воительница повернула ключ в замке и впустила их внутрь.

За дверью оказалась просторная комната в верхней части башни. В ней было сумрачно, потому что ее освещало только одно маленькое окошко посреди полукруглой внешней стены. Здесь стояли четыре кровати с брошенными на них матрацами, массивный деревянный стол и несколько стульев. Затхлый, пыльный запах говорил, что в комнате давно не жили.

– Душно, – Касильда принюхалась. – И воняет.

Шеба подошла к окну и открыла створки. В комнату ворвался свежий ветер. Касильда подошла вслед за ней и выглянула наружу. Башня была расположена над склоном речной долины, из-за чего ее и так немалая высота казалась просто головокружительной. Вид на речку, на зеленые пойменные заросли, на дорогу за речкой отсюда открывался прекрасный, хотя Касильда предпочла бы смотреть из окна в другую сторону – в сторону Саристана.

Девушки положили вещи наследницы на кровать. У них у самих не было ничего, кроме платьев, которые были на них во время похищения.

– Здесь нет шкафа, – обратилась к Шебе Зора.

– Вон крючки, – показала та на стену рядом с дверью. – Кроме того, одна кровать здесь лишняя, вещи могут полежать и на ней.

– Мне нужен шкаф, – потребовала Касильда.

– Он не пройдет в дверь. Потерпите, ваше высочество, в Ширане у вас будет все. Здесь не дворец, а военная крепость. Эта комната, как мне сказали, предназначается для знатных военнопленных.

– Значит, меня будут содержать как военнопленную? – возмутилась наследница.

– Не хуже, чем военачальников этой крепости. Еду вам будет носить кухонная прислуга, горшок вам поставят здесь.

– А мыться? Я привыкла каждый день купаться в бассейне. Мои платья провоняли в дороге потом. Неужели Дахат любит грязнуль?

– Хорошо, что вы беспокоитесь о том, что любит повелитель. Я узнаю, как обеспечить вам мытье.

Выходя, Шена заперла дверь снаружи. Касильда легла грудью на широкий каменный подоконник, свесилась из окна и внимательно оглядела стену под ним. Башенная стена, сложенная из крупных, гладко обтесанных каменных блоков, почти отвесно спускалась вниз. Наследнице стало ясно, почему на окне нет решетки – она была не нужна.

Зора обмела от пыли стул и подставила госпоже, затем отряхнула ее запачкавшееся спереди платье. Когда служанка в сопровождении двоих гвардейцев принесла еду, Зора потребовала выбить матрацы, принести чистое постельное белье и тряпку для пыли. Все ее требования были выполнены без задержек, здешняя служанка даже помыла пол в комнате пленниц. О них все же заботились, насколько было возможно в таких условиях.

Вечером пришла Шеба и сказала, что в крепости мыться негде, но наследнице можно будет выходить со стражей на речку.

– Ты хочешь сказать, что я буду мыться при мужчинах? – ужаснулась Касильда. – Что скажет Дахат, если узнает, что его солдаты видели меня голой? – Она успела заметить, какие слова лучше всего действуют на воительницу.

– Нет, с ними будет служанка с кухни. Они останутся за кустами, а вы отдадите ей одежду и после этого можете купаться, сколько захотите. Когда накупаетесь и оденетесь, служанка позовет их.

– Ладно. – Касильда удовлетворенно кивнула. – А долго я буду жить здесь?

– Месяц или чуть побольше. Путь в храм-оракул занимает две недели в один конец, но, возможно, повелитель задержится там на несколько дней.

– А потом?

– Он вернется сюда, и вы отправитесь в Тахор. К тому времени в столице все будет подготовлено к свадьбе. Распоряжения уже написаны, а завтра с утра я выезжаю туда, чтобы отвезти их.

Шеба ушла. Касильда обрадовалась, что воительница уезжает – эту женщину она не надеялась перехитрить. Но теперь ее не будет рядом.

XVI

– Она решила, что убегу я, – рассказывала Зора. – Ина нежная, трусливая, она из зажиточной семьи, а я совсем не такая, я родилась и выросла в семье рыбака. У моего отца есть родня среди дворцовой прислуги, и меня пристроили туда работать. Я понравилась госпоже, и она взяла меня в личные служанки.

Зора сидела, прислонясь спиной к одеялу, наброшенному на каменную стенку колодца. Пока ставили лагерь на ночь, она лежала рядом с колодцем на попечении Энкиля и пила воду. К тому времени, когда приготовили ужин, ей стало заметно лучше, она уже могла сидеть и разговаривать. Есть она отказалась, зато не выпускала из рук котелок с водой.

– Госпожа убежала бы сама, но ее стали бы искать, пока не нашли бы. А служанка – кто хватится служанки? Она еще не знала, как убежать, но стала готовиться сразу. Мы с первого же дня почти не ели хлеба – откладывали и сушили на свободной кровати, прикрывали платьями. Она все время смотрела, думала, как обмануть стражу.

Девушка поднесла ко рту котелок и отпила воды.

– Подумать только, там я проплыла под водой так долго, что чуть не захлебнулась. А здесь – ни капли. Я с детства хорошо умею плавать, поэтому госпожа решила, что я сбегу во время купания. В тот день мы взяли с собой узелок с сухарями и накидку, которую мне дали в крепости, – она приподняла оборванную снизу полу накидки. – У нас с Иной ведь не было никакой одежды, только свои платья. Я завернула узелок в накидку, словно это белье для переодевания, а когда мы шли к реке через кусты, госпожа оступилась, нарочно, чтобы отвлечь охрану, и я закинула все это в кусты.

Она прислонилась головой к колодцу, отдыхая. Четверо мужчин сидели вокруг нее, терпеливо дожидаясь продолжения рассказа.

– Может, тебе лучше лечь спать, – предложил Кэндо.

– Ничего, я расскажу. – Зора открыла глаза. – Там, на берегу, мы разделись и стали купаться. Потом госпожа с Иной вылезли из воды и не стали одеваться, а остались на берегу голыми. Госпожа сказала, что если стражники подглядывают, то они будут смотреть на них, а не на меня. Она заговорила с ихней служанкой, а встала так, чтобы та оказалась спиной к воде. Тут я нырнула и поплыла вниз по реке. Когда госпожа увидела, что я высунула голову у дальних кустов, она стала кричать: «Ой, моя служанка, моя служанка утонула!» Я нырнула и поплыла дальше. Стражники полезли в воду, куда показывала госпожа, но, конечно, ничего не нашли. Я спряталась в кустах и слышала, как она кричала на них. Потом они ушли, а я нашла узелок, надела накидку и пошла сюда.

Энкиль сочувственно погладил руку девушки:

– Зачем ты пошла этой дорогой, это же так опасно!

– Надо было спешить. Госпожа пробудет в Кай-Кеноре еще месяц, а потом ее повезут в Тахор. Не могла же я подвести мою добрую госпожу...

– Какую?! – перебил ее Энкиль. – Она же то и дело бьет вас по щекам! И ты говоришь, что она добрая?!

– Разве это побои! – пренебрежительно усмехнулась Зора. – Знал бы ты, как мать меня порола! За разбитую глиняную миску я по три дня отлеживалась. А госпожа не злая, она просто горячая. Ну, и рука у нее горячая, да это ничего. Она меня ни разу тяжело не прибила. Так вот, я подумала – у Дахата Шеба верная, а у госпожи я верная, и я послужу ей не хуже, чем она ему. И я пошла. Госпожа велела мне как можно скорее найти Корэма или Илдана из Лимерии, и попросить, чтобы ее освободили. – Взгляд Зоры обратился на Илдана. – Значит, вы уже знаете, что ее увезли к Дахату, ваша светлость?

– Да, – кивнул Илдан. – Хорошо, что теперь мы знаем, где находится твоя госпожа. Как повезло, что мы нашли тебя – и нам, и тебе.

– Я думала, что дойду. У меня с собой была кружка. Колодцы здесь глубокие, и я порвала подол на тряпки, сделала из них веревку и доставала воду. – Зора указала на оборванный подол своей накидки. – Но вчера вечером веревка оборвалась и кружка упала в колодец. Я пошла дальше – может, кого встречу – и дошла до этого колодца. От него я никуда не пошла, сил не было. Я надеялась, что если меня кто-нибудь найдет, то сразу напоит. Сухари у меня еще остались, но я не могла съесть их без воды.

– Можно было привязать на конец веревки кусок тряпки и обсасывать его, – посоветовал ей Кэндо, – и идти нужно было не днем, а ночью. Сам я так и делал, когда проходил этим путем. Ночью шел, а днем делал себе у колодца навес из одеяла на ветках степной колючки, сидел под ним, макал тряпку в колодец и обсасывал. Еду тоже находил.

– Какую?

– Змей. Прижимал их рогатиной, отрывал головы и ел. В определенных обстоятельствах они даже вкусные. Не то, что скорпионы и жуки. Те совершенно несъедобные.

Илдан покосился на Кэндо, домысливая эти «определенные обстоятельства». Неудивительно, что Бесстрашный знал наперечет все колодцы на дороге. Зора снова подняла котелок с колен и попила воды.

– Какая охрана в Кай-Кеноре? – спросил ее Илдан. – Вас там строго охраняли?

– Ни на стене, ни на башнях охраны нет, ни днем, ни ночью. Госпожа сказала, что это потому, что здесь знают о военной слабости Саристана и не боятся нападения. Сказала также – наверное, думают, что спасать нас не будет никто, потому что купаться нас водили только с четырьмя стражниками и служанкой. Следят, чтобы мы не убежали сами, но ничего другого не боятся.

– Понятно, они знают, что Касильду выдал сам отец. Может, попытаться отбить ее во время купания?

– Да, она тоже на это надеялась, – подтвердила девушка. – Она сказала, что теперь будет раздеваться не сразу, а немного постоит на берегу. И еще она сказала, что каждый вечер будет вывешивать свой платок на окно, чтобы указать, где ее держат. Я знаю наше окно, но это на случай, если меня с вами не будет.

– Этот знак могут увидеть стражники.

– Нет, после ужина ворота закрываются и снаружи никто не ходит. Если вдруг заметят, Ина скажет, что его облили и повесили сушить.

Зора устало закрыла глаза. Ее уложили спать, оставив ей котелок с водой, затем улеглись сами. Наутро ей стало лучше. Она держалась на ногах, хотя еще чувствовала слабость. Илдан порылся в мешке и нашел для нее матросский платок на голову. Все они тоже обвязывали головы такими платками, купленными по настоянию Бесстрашного. Коня Кэндо разгрузили, распределив вещи по остальным лошадям и оставив на нем только затянутый подпругами потник. Кэндо усадил Зору на коня, а сам сел позади нее.

Однако, к обеду конь начал слабеть от двойной тяжести и отставать, поэтому седло вернули и теперь мужчины по очереди шли пешком. Впереди было еще три дня пути по пустыне.

Три дня спустя все, включая девушку, шли пешком и вели в поводу чуть живых от голода и жажды коней. К счастью, пустыня вскоре кончилась. Стала появляться зеленая трава, лошади взбодрились и заторопились вперед. Вскоре дорогу пересек ручей.

Когда кони напились, Илдан предложил заночевать здесь, но Кэндо сказал, что впереди есть лучшее место для ночевки. На закате они пришли к широкому ручью, где еще сохранялись следы стоянки большого лагеря. У ручья была хорошая трава, и коней сразу же отпустили туда пастись. Зора, несмотря на тяжелый путь, совсем оправилась и помогала Кэндо готовить еду.

Когда котелки сняли с костра, совсем стемнело. Зора расстелила тряпку и выложила на нее нарубленный топором хлеб, за время пути по пустыне превратившийся в сухари каменной твердости. Есть его можно было, только замочив в кипятке или горячей похлебке. Остальные с мисками и ложками сели вокруг котлов, собираясь ужинать.

– Добрый вечер! – вдруг раздалось из темноты.

Все разом обернулись на голос. На границе света и тьмы стоял длинный, тощий парень в бедной и поношенной одежде. На его плечах виднелись лямки дорожного мешка, из-за спины выглядывал кожаный чехол, в каких носили цитру. Узнав в нем бродячего певца, все расслабились.

– Добрый вечер, – повторил парень, подходя ближе и дружелюбно улыбаясь. – Не найдется ли у вас кусок хлеба и кружка кипятка для бедного странника? – он заглянул внутрь рассевшегося у костра кружка, посреди которого дымились котлы. – А за миску каши я спел бы вам, хоть целый вечер.

– Присаживайся. – Кэндо подвинулся. – Миска с ложкой есть?

– Конечно, – просиял бродяга. – Как же в пути без этого?

Он снял с плеч свой тощий дорожный мешок, оставив, однако, чехол с цитрой висеть за плечами. Вблизи стало видно, что он не так уж и молод – морщинки у глаз и редкие седые волоски в темной спутанной шевелюре говорили, что ему по меньшей мере за тридцать. Из мешка появилась вместительная жестяная миска, за ней ложка и кружка.

– Ого, – уважительно сказал Кэндо, принимая миску.

– Да, не маленькая, – улыбнулся певец. – В большую посуду рука не положит мало.

– Не положит, – щедро наполнив миску, Кэндо вернул ее певцу. Тот нерешительно потянулся за сухарем и макнул его в горячую похлебку. Зора разлила оставшуюся похлебку по мискам. Некоторое время все молча ели ее, затем пришла очередь за кашей и чаем из травок, собранных Гэтаном у ручья.

Компания у костра украдкой рассматривала гостя. Он был худ и костляв, чем-то напоминая крепкое некогда дерево, подточенное изнутри гнилью. Выпуклые карие глаза смотрели беззлобно и приветливо, как у человека, чье пропитание зависит от чужого дружелюбия. Узкое лицо с запавшими щеками, большой подвижный рот. Сейчас этот рот ел кашу с аппетитом, но без отталкивающей жадности. Было заметно, что певец изголодался, но голод не повлиял на его привычку есть красиво. Ладонь, державшая миску, была большой и костистой, пальцы – длинными и подвижными. Такая ладонь наверняка была в ладу со струнами.

Певец, в свою очередь, рассматривал исподтишка компанию у костра. Высокий крепкий парень, явно не из простых, юноша-горбун, еще один парнишка-подросток и послушник Аргиона. А с ними девушка-нищенка, явно не жена и не любовница никому из них. Он видывал всякие компании – крестьянские семьи, ремесленные артели, рыбацкие и матросские сборища, кучки торговцев, едущих на городские рынки – но готов был поклясться, что такой странной компании никогда еще не видел. Вслух он ничего не сказал – говорить странной компании, что она странная, чревато опасностью. Однако, эта компания нравилась ему, хотя и неясно, почему.

После ужина Гэтан с Зорой пошли на ручей мыть посуду. Певец, выполняя обещание, вынул из чехла цитру и уселся поудобнее. Некоторое время он настраивал и без того прекрасно настроенный инструмент. Когда Гэтан и девушка вернулись с ручья и тоже сели у костра, он спросил, что спеть.

Все стали переглядываться, но никто ничего не сказал. Им было не до песен. Певец вопросительно взглянул на Бесстрашного, пригласившего его к костру.

– Что спеть? – повторил он.

– Что-нибудь, – пожал плечами тот.

Певец нерешительно тронул струны. Обычно он сам догадывался, в какой компании какие петь песни. Но это была очень странная компания.

– Да что ты думаешь? – заметил его колебания Кэндо. – Пой то, что тебе самому хочется.

Да, бывали у него и одинокие ночевки, когда ему не требовалось угождать ничьему вкусу. Сегодняшняя была бы такой же, если бы он не встретил этих путешественников. Тогда он лег бы спать голодным и, конечно, не стал бы петь. Но бывали и вечера, когда он сидел у одинокого костра на берегу лесного ручья или равнинного озера, где квакали лягушки, а ночные птицы плели кружево весенних рулад, и напевал песни, которых не слышал нигде.

Он начал с легкой и счастливой песни о данорнских девушках, прекраснее которых нет во всем Триморье. Затем он вспомнил рыбацкие песни, полные моря и ветра, затем баллады о подвигах древних воинов и их прекрасных дамах. В этой компании пелось удивительно легко, и он забыл, что поет для других.

Вдруг он запнулся на мгновение, поняв, что поет песню, которую не пел уже несколько лет, но настоящие певцы не бросают песен на полуслове. И он допел ее, песню о защитниках Ар-Бейта.

Допев ее, певец замолчал. Его желание петь улетучилось, словно дым тлеющего перед ним костра. Он оглядел слушателей, но никто из них не казался возмущенным. Все сидели молча и не шевелясь, каждый смотрел куда-то в себя и думал о чем-то своем. Он снова подумал, что у него еще не было такой хорошей публики.

– Вы, случайно, не в Саристан направляетесь? – поинтересовался он, укладывая цитру в чехол. – Я был бы рад, если бы у меня нашлись попутчики.

– Нет, мы идем из Саристана, – ответил Кэндо.

– Да? – Певец заметно огорчился. – Ну, по крайней мере, по этой дороге можно пройти, раз вы пришли оттуда. А мне говорили, что в это время года там не пройдешь.

– Да ты когда-нибудь ходил по ней?

– Трижды, но все три раза ранней весной. Мне сказали, что это наилучшее время. Конечно, колодцы там глубокие, но у меня есть с собой котелок и моток веревки, так что... – он закончил фразу пожатием плечами.

– Я бы на твоем месте подождал осени. – Хотя слова Бесстрашного были сказаны небрежно и ненавязчиво, они прозвучали как «ни в коем случае не ходи».

Беспечное выражение исчезло из глаз певца.

– Я и рад бы не ходить, но здесь, в Хар-Наире, настали плохие времена. Дахат разорил свой народ поборами на армию, люди не хотят веселиться, песни им не нужны. Хлеб, и тот подают с оглядкой. А я не только хлеб люблю, но и кашу, и похлебку... – он приласкал взглядом стоящие у костра котелки. – А когда вы собираетесь обратно в Саристан?

– Чем скорее, тем лучше, – уклончиво сказал Кэндо. – Но неизвестно, как скоро у нас получится. Лучше бы ты пошел северной дорогой.

– Не знаю, лучше ли, – с сомнением сказал певец. – Там мало жилья, а идти долго. С голоду околеешь, пока дойдешь. Здесь быстрее. Думал, потерплю немного, а там Ширан. Богатый город, щедрый… – Он помолчал немного, испытующе глядя на Кэндо. – Послушайте, раз вы все равно собираетесь вернуться в Саристан, может, вам пригодится хороший парень вроде меня?

– Кэндо... – обеспокоенно начал Илдан.

– А почему бы нет? Трудно сказать, что может пригодиться в нашем деле. – Кэндо обернулся к певцу: – Откуда ты родом?

– Вообще-то из Данорны, но это было так давно, что теперь уже без разницы.

– А зовут как?

– Кириан.

– Видишь ли, Кириан, – выразительно взглянул на него Бесстрашный, – с нами ты спокойной жизни не увидишь. Скорее всего, ты нарвешься на какое-нибудь бедствие.

– Если задуматься, жизнь бродячего певца – сплошное бедствие. Никогда не знаешь утром, будешь ли сыт к вечеру. За миску каши в день я перенесу любое бедствие, а за трехразовую еду – и конец света.

– Ну, если ты не из робких...

– Какие у меня будут обязанности?

– Что бы ты сказал про нас после того, как пробыл с нами вечер?

– Я бы... – Кириан подумал немного и решил сказать правду. – Я бы сказал, что вы очень странная компания. Я бы сказал, что никак не могу догадаться, что вы здесь делаете и почему. Со мной это редко случается.

– Прекрасно! – обрадовался Кэндо. – Так вот, этими соображениями ты не должен делиться ни с кем из встречных. Не мешай им догадываться об этом самим. В ближайшее время это будет твоей первейшей и неукоснительной обязанностью. Позже, возможно, появятся и другие.

Когда на горизонте зачернели верхушки башен Кай-Кенора, Кэндо посоветовал свернуть с дороги налево, чтобы обойти крепость поодаль. Скоро впереди появилась балка, по дну которой тек ручей, впадающий в Тильбу. По нему компания дошла до речки и разбила там лагерь. Крепость едва виднелась у горизонта ниже по течению.

Место стоянки выбрали так, чтобы его не было видно с дороги на той стороне Тильбы. Путники обосновались здесь надолго, потому что коням нужно было дать несколько дней отдыха. Тем временем Кэндо с Илданом собирались понаблюдать за крепостью. Зора сказала им, что госпожу выводят купаться во второй половине дня, вскоре после обеда. Кириану пока не рассказывали ничего, присматриваясь к новому спутнику.

В этот день все отдыхали. Кириан вызывался спеть, но Кэндо отговорил его, чтобы не производить лишнего шума. На следующее утро Кэндо и Илдан пошли к крепости, Гэтан увязался за ними. Помня об его догадливости, они не стали возражать. К крепости они приближались с осторожностью, укрываясь за деревьями и кустами.

Они засели в кустах напротив северных крепостных ворот, обращенных к дороге. Сказанное служанкой подтвердилось – ни на стенах, ни на башнях не было стражи. Охранялись только ворота, хотя они были постоянно закрыты. Лишь когда группе воинов требовалось выехать оттуда или заехать в крепость, железные створки расходились, чтобы пропустить их.

Понаблюдав за воротами, Кэндо оставил Илдана с Гэтаном в кустах, а сам пошел – вернее, пополз осматривать крепость вокруг. Бурая одежда Бесстрашного сливалась с бурой почвой, и он был совершенно незаметен издали. Его не было довольно долго, затем он появился с другой стороны крепости и рассказал, что ему удалось увидеть. На берегу реки пасся табун гаpнизонных коней, которых охраняли несколько воинов. С запада и с юга от крепостной стены начиналась равнина, на которой невозможно было укрыться, зато с восточной стороны нижняя часть склона под башней поросла кустарником, а вдоль самой реки росла полоска невысокого леса. По словам Зоры, Касильду водили купаться через этот лесок на излучину реки. Стражники оставались по ту сторону деревьев, а девушки со служанкой шли на песчаную отмель на берегу. Другой берег был крутым и подмытым, там был омут с глубокой водой, что помогло Касильде инсценировать гибель служанки. Однако, он делал невозможным похищение наследницы с противоположного берега.

– Хорошо бы она догадалась перенести купание на другое место, – заметил Илдан.

– Уверен, она догадалась, – без тени сомнения сказал Кэндо. – И предлог у нее был хороший – здесь утонула ее служанка. Там, за излучиной, река выпрямляется и расширяется, это было бы подходящим местом. Посмотрим, куда ее поведут.

Они прождали в кустах целый день, но Касильду не выводили. Солнце стало спускаться, жара сошла. В крепость вернулись выехавшие утром конники. Вскоре лошадей вывели в табун, и в крепости все стихло.

– Кажется, мы больше ничего не дождемся, – сказал Кэндо. – Давайте посмотрим, где окно наследницы.

Они поползли по кустам на берег и пролезли под мостом к прибрежному леску. Ничто в Кай-Кеноре не подавало признаков жизни, но все-таки они старались не высовываться из-за деревьев. Солнце почти зашло, хотя закат не был виден с реки – его загораживала темная громада крепости, отбрасывавшая на лесок длинную тень.

Наконец они оказались под округлой, чуть сужающейся кверху колонной восточной башни. В тени крепости башня казалась черной. В ее верхней части виднелись четыре окна в два яруса, выглядевшие черными пятнами на черном фоне. Вдруг в юго-восточном окне нижнего яруса показалось яркое желто-красное пятно – шелковая шаль Касильды, желтая в красную клетку.

– Она здесь, – с облегчением сказал Илдан. – Когда ее не вывели купаться, я стал бояться, что ее уже увезли.