Через час, положенный на игру, Саакадзе объявил:
      - Взято в плен пятьдесят, раненых и убитых - сто.
      Квливидзе, в свою очередь, заявил:
      - Взято в плен пять, раненых и убитых - пятьдесят.
      Рукоплескания и неистовые крики охрипших зрителей покрыли слова полководцев. На предложение Саакадзе сдаться Квливидзе ответил, что не считает себя побежденным, пока рука сжимает меч.
      Тогда Саакадзе предложил единоборство азнауров. Квливидзе весело согласился.
      И, не выдержав, уста-баши амкарства оружейников, почтенный Баадур Гогиладзе, неистово закричал на всю аспарези:
      - Азнауры! Руки крепче держите, оружие нашего амкарства не опозорьте.
      И со всех сторон ограды яростно поддержали своего уста-баши амкары:
      - Э, довольно играть! По-настоящему руби.
      - Мы для вас лучшую сталь брали!
      - Если друг друга не хотите, на врагов бросайтесь.
      Поощрительные крики амкаров заставили князей с опаской оглянуться.
      Когда восемь квливидзевцев, побежденные восемью ностевцами, отъехали в тыл, Саакадзе предложил Квливидзе, Гуния и Асламазу выступить против него одного. Квливидзе рассмеялся:
      - Не слишком ли дерзок предводитель "Дружины барсов"?
      - Состязание покажет, - ответил Саакадзе и, приподнявшись на стременах, стремительно бросился на Квливидзе.
      Несколько минут - и трое азнауров лишились мечей. Квливидзе держался дольше всех, но вскоре и его меч лежал распластанным на песке.
      Исступленные крики, рукоплескания, шапки, платки летели в сторону победителей.
      Саакадзе, поправляя наплечники, спешился у царской площадки.
      - Дозволь доложить, великий царь, все дружинники азнауров одинаково смелы и ловки, но ностевцы с детства овладели тайной непобедимости, а другим азнаурам, потерпевшим поражение из-за худшей закалки меча, придется к следующему разу вооружиться сильнее.
      Царь похвалил необыкновенную удаль азнауров, достойных почетного звания, и добавил, что он с гордостью думает о будущей войне с врагами Картли.
      - Я уверен, князья не будут в обиде, если рог первенства перейдет к Саакадзе в награду за... объединение для сегодняшнего празднества двадцати азнауров. Да, да, я весьма доволен, и усердие азнауров будет мной отмечено...
      - Великий царь, наше единственное желание - служить тебе, - сказал Квливидзе.
      Шадиман неожиданно выпрямился:
      - Дозволь заметить, мудрый царь, рог предназначен для турнира князей. Конечно, Саакадзе хороший воин, и если бы азнауры не сговорились заранее, пришлось бы принять Саакадзе за великого полководца, не раз одерживавшего победу в прошлых войнах... Да, великий царь, сегодняшнее выступление поучительно, князья убедились, как втайне укрепляются против кого-то азнауры.
      Саакадзе резко повернулся к Шадиману:
      - Пусть правдивый князь Шадиман выступит с мечом против хитрого азнаура Саакадзе. Пусть все, кто думает так, обнажат меч! Один против всех поднимаю оружие!
      Шадиман презрительно рассмеялся.
      - Князь Шадиман может драться только с равным. Арба лобио всегда дешевле маленького алмаза.
      Князья встретили остроту громким смехом. Саакадзе деловито подтянул цаги:
      - Дозволь, великий царь, сказать. Я понимаю недоумение князя Шадимана, ведь ни один из его друзей не пропустил бы случая выпросить за военную доблесть царскую милость. Пусть он и его друзья примут мои слова за оскорбление и выйдут сюда с обнаженными мечами.
      Гневные крики князей слились со свистом и подзадоривающими азнауров восклицаниями тбилисцев.
      - Твое желание законно... да, да. Пусть поединок решит право каждого.
      - Как?! Царь думает, что князья унизятся до драки с плебеями? Знай...
      Свист и оглушительные крики покрыли слова Шадимана. Ограда аспарези стонала от напора: вот-вот рухнет и распаленная толпа хлынет на князей. Перепуганные гзири грозили обнажить шашки.
      Азнауры выстроились в боевом порядке. Телохранители подняли пики, дружинники растянулись в цепь. Саакадзе с криком "Трус!" подскочил к Шадиману. Князья партии Шадимана схватились за оружие. Царь с тайным удовольствием наблюдал за "обменом любезностями". Шадиман поспешно обнажил шашку.
      Не напрасно беспокойство за Шадимана овладело царицей. Она порывисто поднялась и бросила платок между Шадиманом и Саакадзе. Все опустили оружие, крики смолкли.
      - Безумцы! Вы забыли, в чьем присутствии затеваете ссору!
      Царь строго заметил, что считает азнауров полноправными витязями и никогда не будет мешать им защищать свою честь...
      - Да, да, пусть это будет предупреждением, а рог первенства будет ждать победителя до следующей большой охоты... Да, да, опустите оружие и пойдемте на общем пиру закрепить мир.
      Царь с ненавистью посмотрел на Мириам и с сожалением поднялся. Луарсаб, бледный, взволнованный, подал матери руку.
      Расходились, возбужденно обсуждая события: одни - с горделивым сознанием: "свой победил", другие - с озлоблением и тревогой. Князья многому научились из военной игры азнауров. Царь думал: "Первый смотр состоялся, необходимо довести азнаурское войско до нескольких тысяч, тогда..."
      Шадиман понял, что его опасения сбылись скорее, чем он предполагая. Он твердо решил убрать Саакадзе с дороги, но выбрать для этого оружие более тонкое, чем он выбирал в борьбе с князьями.
      Азнауры вошли в зал пиршества. Переодетые в пышные одежды, рассыпаясь в любезностях, они усаживались, стараясь иметь соседом друга.
      - Георгий, около меня садись.
      Князья оглянулись на Нугзара. Кто еще из князей роет себе могилу? А, Хорешани, дочь Газнели, улыбается азнауру... Кажется, по имени Дато? Вот как! И Мухран-батони сажает около себя героя. Откуда такой нос?! Сразу полстола отгородил... Смотрите, Луарсаб послал Саакадзе царскую чашу с вином! Это надо запомнить... Что же смотрит Шадиман? Разве он не сидит в Метехи для охраны интересов князей?.. Даже Магаладзе сегодня не выступили. У них неприятности. После пожара бояться Саакадзе стали, уверены - за набег отплатил... Все знают - Тамаз казахов подговорил...
      - Георгий, тебе здесь нельзя оставаться, на время придется уехать. Не красней, знаю, не боишься, только много лишнего сделал... Пусть князья остынут. Давно обещал в гости приехать, теперь время, и гордость твоя не пострадает: к Нугзару в гости трусы не едут...
      - Князь, мне радостно твое приглашение! Только несколько дней подожду... Новую одежду справлю...
      - Э, Георгий, зачем ждать? А для моей семьи ты и в разорванной куладже хорош. Завтра со мной поедешь, спешу, дело в Ананури есть. Семья после приедет...
      Нугзар видел опасность пребывания Саакадзе в Метехи и, решив насильно увезти полюбившегося ему азнаура, поспешил с отъездом.
      На другой день к вечеру Нугзар и Саакадзе скакали в Ананури. Перед их выездом Георгий X вызвал Саакадзе к себе и имел с ним долгую беседу. Обещав тайно поддерживать азнауров, он одобрил меры, принятые Саакадзе к расширению союза азнауров, обещал поддерживать союз деньгами и оружием и немного сконфуженно объявил, что пожалует Георгию княжеский титул после возвращения из Ананури.
      - Сейчас князья раздражены, за насмешку примут, могут за оружие взяться... Опасно.
      Царь скрыл, что мысль об опасности внушил ему Шадиман.
      ГЛАВА ТРИДЦАТАЯ
      В горных теснинах, где бушует Арагви, на отвесной скале, надвинув на вершину остроконечный шлем, возвышался закованный в грозные укрепления замок Ананури, возведенный надменным феодалом Георгием Эристави Арагвским "ради устрашения врагов и восхищения друзей".
      Возвеличивая род Эристави, Георгий Арагвский, предок Нугзара, опоясал Ананури высоким каменным квадратом, бойницами и башнями, усыпал красным песком надменную аспарези, погрузил здания в сады, воздвиг богатый храм, где и суждено было погибнуть заносчивому феодалу...
      К воротам Ананури с двух сторон подъезжали всадники.
      - Русудан с охоты возвращается, - Нугзар радостно заторопил коня.
      Саакадзе вздрогнул, огненные волны захлестнули сердце.
      Серая черкеска, облегающая стройную Русудан, и мохнатая папаха увеличивали ее сходство с Зурабом.
      Возбужденная удачной охотой, Русудан повернула горячего кабардинца к Нугзару и, перегнувшись, обвила шею отца властными руками.
      Саакадзе в смятении пробормотал приветствие.
      - Наконец, Георгий, и нам уделил внимание. Слышала о твоей печали, но большие победы должны служить утешением... Ты князь?
      - Э, Русудан, разве царь посмеет против Амилахвари, Баграта и Шадимана идти? Хотя Георгий сам виноват... Не огорчайся, если бы княжество получил, не торопился бы к Ананурскому замку... Насильно привез. Знаешь, он всех князей на поединок вызвал...
      Нугзар звучно расхохотался. Русудан искоса посмотрела на Саакадзе и до самого замка молчала.
      Русудан неизменно была приветлива, но, кроме часов еды, редко показывалась, даже подробный рассказ Нугзара о последней буре в Метехи не вызвал у нее любопытства к гостю.
      Из Тбилиси вернулась княгиня Нато и с жаром рассказывала:
      - Князья кипят, как жир в медных котлах, требуют запрета азнаурских дружин. Нельзя сильнее князей быть, для царства вредно... Царица тоже тревожится: "Если такое допустить, руки плебеев удлинятся". Но царь заупрямился. "Пусть собирают дружины, много войска - много побед. Баака после скандала просил задержать Саакадзе... Какой скандал? Разве слуга, посланный вперед с одеждой, не рассказал? Азнаур Димитрий до синего цвета избил Тамаза Магаладзе за отказ драться с ним... У царицы говорили - за ностевскую девушку вскипел азнаур. Царь и тут холодным остался: раз Тамаз не хотел поединка, а девушку оскорбил, значит, азнаур прав. Магаладзе обещал имение Димитрия пеплом украсить. Наверно, исполнит... После угрозы азнаур еще хотел драться, насилу Баака его в Носте отправил. Князь уверяет, никогда не было у него столько хлопот, как с ностевскими азнаурами. Один Саакадзе может ему глаза на лоб передвинуть...
      Нугзар хохотал. Русудан молчала. Восхищенный Зураб, сильно привязавшись к Саакадзе, во всем подражал беспокойному другу, внимательно прислушиваясь к военным советам.
      Саакадзе до полуночи бродил по теплым улицам Ананури. Он не мог разобраться в обуревавших его чувствах. Он напрягал волю, искал выхода и не находил. С необычайной силой снова и снова притягивала его Нино. И он ощущал запах ее кожи - запах ностевских садов, терпкий, точно инжир, вкус ее губ, долинную свежесть золотистых волос. Кровь приливала к его вискам, тревожно билось сердце. Он с трудом сдерживал себя. Одно лишь желание кружило голову: вскочить на коня и мчаться, мчаться к Нино, отбросив все настоящее и забыв будущее. Летит под конем извилистая дорога, в голубом тумане тонут изломы Картлийских гор. Поворот - и под стройной чинарой Нино.
      Она радостно протягивает навстречу гибкие руки, и два синих озера смотрят на всадника. И он сжимает ее тяжелыми руками, и сливаются их губы, как сливаются бурные воды Куры и Арагви... Но почему так властно сжались губы, похолодели руки?.. Русудан! Каменная, несгибающаяся Русудан! Может, вся гордость, вся непокорность Грузии в ней? Неприступность ледяных вершин?.. Русудан, вся налитая силой... властью. Нино, золотая Нино!.. "Золото иногда вниз тянет..." А что же тянет вверх? Сила! Русудан тянет вверх... "Дружинники могут, как хотят, полководец должен, как необходимо..." Русудан!.. Шум крыльев взметнувшегося орла гулко отозвался в сердце Саакадзе. Он тихо обошел башню. Лампада едва мерцала в узком цветном окне... Там спала Русудан...
      Солнце лениво пересчитало тучные леса и растянулось на зубцах пышного замка Эристави.
      Блеснул тонкий нож, жалобно крикнул баран, теплая кровь расползлась по земляному полу. Забегали поварята, бешено взлетел огонь, зашипели, забурлили медные котлы. Из корзин выглядывали перец и пухлые овощи. Над раскаленной жаровней навис подбородок старшего повара.
      Под глубокими сводами застыли узкие столы. Через бычачьи пузыри оконцев пробивались пыльные дорожки солнечных лучей. Быстрые пальцы сплетают радуги шелков. Из хаоса переливающихся нитей падают на пяльцы сочные лиловые цветы, зеленые птицы, бисерные бабочки, серебряные воды, золотые панцири взвивающихся змей.
      Коршуном витает над вышивальщицами мамка княгини Эристави, недовольно сверкая чернотой глаз.
      В конюшнях конюхи сосредоточенно чистят коней, пастухи по дальним улицам гонят стада. Мельничные жернова глухо пережевывают зерна, вспененная Арагви промывает тюки шерсти, в темных сараях ожесточенно расчесывают пестрое руно, и лишь в затихших покоях замка старинное оружие и тяжелые ковры стерегут надменный сон владетелей.
      Но вот сразу всколыхнулся замок. Перескакивая ступеньки, забегали девушки, нукери, приживалки. Зазвенели кувшины. В широко распахнутую дверь вошли владетели.
      Нугзар самодовольно оглядел "свою семью".
      - Люди - украшение стола.
      На дальнем конце, справа, заставленные пирамидами фруктов, застыли старухи в черных тавсакрави. Полинялые глаза благоговейно перебирали серебряную утварь. От них, шурша разноцветными лентами, тянулись к Нато Эристави азнаурки и княгини в зеленых и малиновых тавсакрави с бирюзовыми булавками.
      С левого конца стола выпрямились мужчины в скромных чохах, ближе к середине уже поблескивали серебряные газыри, а рядом с Нугзаром красовались мягкие цветные чохи, обшитые позументами.
      Это были бесчисленные родственники княгини Нато, обедневшие князья, рыцари, ищущие приключений, эриставские азнауры с семьями, приживальщики, странницы, старшие слуги и все, кто желал ради беспечной жизни увеличить собой пышную свиту арагвского владетеля.
      Нугзар остановил изумленный взгляд на плотном князе.
      - Когда он успел поседеть? С черной бородой приехал гостить. А, когда крестины Русудан были... А этот почему сгорбился? Вспомнил, на свадьбу мою уже пожилым приехал.
      Юркие слуги подносили Нугзару тяжелые блюда. Виночерпий поспешно разливал вино, позади нукери, чубукчи угодливо подстерегали малейшее желание господ...
      Иногда княгиня делала "божье дело" - посещала больных, присутствовала на панихидах, между прогулками заезжала посмотреть, "как работают люди", и сопровождающая свита раболепно восхищалась добротой княгини.
      Иногда Нугзар между пышными охотами, состязаниями и турнирами крестил первенцев у крестьян, благословлял молодых, и приживальщики вытирали слезы умиления. Часто Нугзар с управляющим, нацвали, гзири разъезжал по ближним и дальним деревням проверять людей и железной рукой управлял своими обширными владениями.
      В больших амбарах скапливались горы шерсти и кожи. Сотни рук вырабатывали ткани с затейливыми грузинскими орнаментами, выделывали тонкое сукно, дорогие ковры.
      В погребах хранились огромные кувшины с маслом, сыром и медом.
      Но торговлю Нугзар презирал. Надменный князь, считавший себя полуцарем, не мог даже представить, как он может снизойти до презренной торговли, подобно купцу на майдане. Торговлю с приезжими тбилисскими и чужеземными купцами вел главный управляющий, руководимый втайне княгиней Нато. Кони и верблюды, оружие, вино, бархат, пряности, редкая посуда и драгоценные изделия приобретались за шерсть, меха и продукты.
      Саакадзе изумляло огромное хозяйство Ананури. Он пристально присматривался к жизни феодального княжества. Он решил изучить те устои, против которых уже полуобнажил свой меч. "Если хочешь победить врага, думал Георгий, - надо изучить его силу и слабость".
      Георгия поражал резкий контраст между замком и бедными сахли: а кто скажет, что Нугзар не самый благородный из князей? Тогда как же живут у Шадимана, Магаладзе, Амилахвари? Неужели, ослепленные своей знатностью и богатством, надменные князья не чуствуют пропасть, в которую их толкает голодный народ? А если по-настоящему с народом обращаться, в два раза больше он сможет работать и в пять раз веселее жить.
      Саакадзе остановился перед приплюснутым сахли. На изгороди сушилось тряпье. У каштана, лениво перебирая сухие листья, вздрагивал впалыми боками золотистый жеребенок. Георгий с нежностью погладил худенькую спину. Жеребенок поднял на него большие черные глаза, стал ластиться, обнюхивая руки Георгия. Вспомнилось далекое детство и такой же золотистый жеребенок друг его ранних лет.
      "Береги коня! Береги коня!" - слышит Георгий голос бабо Зара.
      Георгий вздрогнул, перед ним стояла женщина с утомленным лицом. Быстро вынув из кисета монету, протянул женщине:
      - Береги коня! Почему такой худой?
      - Сами худыми ходим, не только конь, - робко ответила женщина, дрожащими пальцами заворачивая в узелок монету. - Спасибо, господин, откуда здоровыми быть, доля мала! До темноты на замок работаем. Лето кончится, зима прялку завертит, сколько народу у князя, всех одеваем, князь любит, когда все богато одеты, а чем богаче все одеты, тем глехи беднее ходят...
      - Господин, храм еще не открыт, тоже жду...
      Саакадзе замедлил шаги. На паперти сгорбился старик. Седые волосы выбивались из-под ветхой шапочки, сквозь зеленоватую плесень тускло мерцал зрачок, безжизненно свисали высохшие руки.
      - Князь Нугзар новый храм построил, только я здесь привык. Каждую пасху камешек в кувшин прячу. Недавно считал - сто две пасхи храм стоит. Еще мальчиком бегал, волосы черные имел, на коне крепко держался... Гордый был князь Георгий, от гордости погиб... Бог не любит, когда очень гордый... В этом храме от дыма задохлись, здесь лежат.
      Старик костлявыми пальцами погладил изъеденную временем плиту.
      - Князь, княгиня, дети тоже, родственники тоже, мсахури тоже... все лежат. Я один наверху сижу, хотя месепе был...
      Смех старика задребезжал осколками разбитых лет:
      - Ханжал-хан над горийскими землями царствовал, тоже гордый был... Магометанин, ему можно, бог внимания на них не обращает... Хотел всех князей к земле пригнуть. А как можно князей пригнуть? Когда на войну идут, цари больше человека жалеют... Ханжал-хан вместо вина кофе любил, за кофе хитрость придумал. Ко всем князьям гонцов послал с приглашением двали бить. Князья обрадовались.
      Богатый народ двали, много скота, много оружия... Самые сильные со своими дружинами в горийскую крепость поехали. Только все знали - большие глаза Шамше Эристави Ксанский имел, знамя правильно его нрав показывало: в когтях тигра гиена билась... Как в Гори приехал, сразу хитрость Ханжал-хана понял и Георгию Арагвскому предложил вместе бежать. Тогда хан и других князей не посмеет трогать. Только гордый был мой господин. Зачем другой умнее его? Над напрасным страхом единокровного смеялся, бежать тоже не хотел... Тогда Шамше хану говорит: "Хочу сына на войну взять, поблизости в Ксанском замке сидит... Пусть дружины здесь остаются, через день вернусь".
      Обрадовался Ханжал-хан, еще один князь умрет, с удовольствием отпустил Шамше.
      Только вместо одного тысячу сыновей привел, как молния на войско хана упал. Ханжал бегством спасся, а князья мечом Шамше спаслись.
      Георгий Арагвский в сердце злость держит - почему Шамше славой оделся, а к нему презрение показывает? Ссоры стал искать. Кто ищет, всегда найдет.
      Брат Шамше, Иесей Ксанский, большой человек, все знали его. Племянницу Теймураза, кахетинского царя, женой имел. Гостил в Кахети, потом в свое владение возвращался. Георгий Арагвский коршуном кружился, напал с дружиной. Иесей ускакал, а жену и детей пленными в Ананури привезли... Большой переполох был.
      Двадцать солнц Шамше от гнева кричал, вторую измену родственного князя кровью решил залечить... Кто из грузин не знает - князья дерутся, а у народа лицо горит...
      Один хан с большой ордой недалеко шатался. Шамше ему предложил вместе на Ананури пойти.
      Много дней мы силу показывали, храбрый князь Георгий был. Может, Шамше и хан без ананурского вина ушли бы, только Георгий смеяться с бойниц над Шамше начал. Рассердился князь - тигра с гиеной вперед бросил и Ананури к земле пригнул.
      Никого в живых не оставили, орда такое не знает. Я в часовне старый гроб открыл, мертвого князя выбросил, сам его место занял, меч князя тоже рядом положил. Георгий Арагвский в этом храме с семьей заперся. Только кругом дым был, дома, сады горели... Дым всех задушил. Соседние князья всех похоронили, здесь лежат... Князь, княгиня, дети тоже, родственники тоже, мсахури тоже, все лежат, я один наверху сижу, хотя месепе был.
      Потом князья Дчармеули и Тектурманидзе заняли Ананури, Базалети тоже заняли, пока дед князя Нугзара, ванатский азнаур, их не убил, владение обратно взял... Горячий нрав имел... Еще много солнц землю кровью поили, пока доблестный Нугзар владетелем стал.
      Саакадзе задумчиво побрел к замку, вспоминая воинственный поход беспощадного покорителя горцев. В ушах печально звенела горская песня:
      Время кровавого дождя,
      Время Эристави Нугзара...
      Вдруг Георгий остановился. Его поразила странная мысль: не попал ли он совсем в другую страну? Он оглянулся, ему почудилось, что не горный лес, а изумрудный бархат, обволакивая горы, спускается к замку. И эта пышность приглушила шум жизни. Здесь властвовал замкнутый, одряхлевший уклад, и никто не смел вмешиваться в действия властелина. Здесь вели свои войны, свою политику, сковывая руки Грузии.
      - Картли это или не Картли? - неожиданно громко спросил себя потрясенный Георгий.
      Большой предпасхальный базар. Скоро в кованые сундуки князя хлынет новый драгоценный поток, укрепляющий могущество знамени.
      Как можно не веселиться? И крестьяне, мимо которых проплывают плоды их тяжелого труда, потуже затягивают пустые кисеты и пускаются в джигитовки, пляски, состязания.
      Как можно не веселиться? И владельцы, снисходительно осчастливив своим присутствием добрый народ, рассаживаются на возвышениях, покрытых мягкими коврами.
      Саакадзе опустился на скамью. Русудан быстро оглянулась.
      Все сильнее удивлял странный азнаур. Гордый, замкнутый, он властно притягивал к себе. Недаром отец любит, а окружающие боятся.
      Нато жаловалась на сухой характер дочери: какая молодость без смеха! Да, Русудан больше любит бешеную скачку, охоту на оленей, чем танцы на мягком ковре. Она упорно отказывала искателям ее руки, помня сказанное отцу, что только после свадьбы переступит порог Метехского замка, где она была оскорблена слабовольным царем и глупой царицей. И вот холодная Русудан испытывает волнение в присутствии азнаура и даже думает: когда уедет, темнее будет в замке.
      - Княжна, ты любишь народ?
      - Никогда на этом не останавливала мысль... Если болеют или умирают, хожу к ним.
      - Значит, только мертвым внимание оказываешь? Лучше к живым ходи.
      Русудан искоса посмотрела на непонятного азнаура. "К живым ходи... А где живые живут? Какой интерес в этом? Странно, почему вдруг жарко стало... Георгию тоже жарко, глаза тяжело смотрят... Георгию? Царь тоже Георгий, только от глаз того никогда жарко не было... Как смеет так смотреть? Кто такой? Царь? Царь... О чем хотела подумать? Царь... а разве в чем-нибудь на азнаура похож? Сейчас наверху хорошо... Когда на горе ветер, небо качается... К живым ходи... Может, потому никого сердце не держит, что кругом мертвые?.. Отец джигитом любуется... Если джигит схватит зубами папаху, на гору пойду, если нет... Схватил..."
      Нугзар удивленно поднял глаза на Русудан. Устала? Как ловко на коне джигит танцует, надо в замок взять...
      - Княжна, разреши проводить...
      И два взмыленных коня мчатся по опустелому Ананури. Бурый туман обволакивает улицы, бурый туман преследует коней. Крутая дорога к высотам. Здесь Русудан ковала гордые желания... Каменная лестница... "Если джигит схватит зубами папаху... Наверху каменная папаха... Георгий тоже ловкий джигит, может схватить зубами. Почему так темно, думаю? Всегда светло, а сегодня темно, а..."
      - Какие горячие руки у княжны... С вершин дальше видно, на вершинах глаза счастья ищут... Ветер здесь сильней... Только ветер? Может, и желание сильней? Русудан, Русудан! С первой встречи в сердце тебя держу... Другую любил, долго так думал, с детства золотым шелком опутан был, но налетел огонь - и от золота остался пепел... Русудан для Георгия родилась. Я, конечно, не царь... Вздрогнула? Прислонись к плечу, Русудан, лучше слышать будешь... Тебе признаюсь, большими мыслями отягощен... Шах Аббас думал меня купить, я сердцем смеялся. Картли люблю, каждый камень, как ребенок, дорог, народ люблю, камнем стал народ Картли. Русудан, моя Русудан! Сейчас я полководец азнауров, но народ наверх тянет, большую дорогу под ноги бросает... Остановиться не смею, камень оживить хочу. Царь думает - для Багратидов стараюсь. Два царя меня мечом выбрали, над двумя царями смеюсь, тоже мечом их выбрал... У кого сильные руки, дело покажет... Князем скоро буду... к Метехи ближе. Не за себя радуюсь, мне все равно, сильной Русудан тоже должно быть все равно. О делах Картли, о решениях князей хочу знать. Запомни: народ на замки войной пойдет. Зачем тысячи спин одна жадная рука сгибает, а священники в церкви о покорности кричат?
      - Георгий, Георгий, пусти... Какие слова говоришь?.. Боюсь слушать... Как смеешь церковь трогать, что задумал? Князья узнают, от мечей погибнешь, царь узнает - подземельем убьет. Пусти, душно, сердце убежит...
      - От Саакадзе не убежит, крепко умею держать, чем завладел. Не напрасно мысли открыл, должна знать, какой человек тебя любит... Кого ты любишь? Испугалась? Не вырывайся. Сейчас горы нас соединили - крепкий венец, вместе судьбу встретим. Кто знает, может, гордиться будешь, что не царицей, а женой Саакадзе стала. Не пугайся... Слышишь, что вершины говорят? О, какие плечи, какая сильная моя Русудан!.. Моя Русудан! Буду целовать, пока жажду не утолю...
      - Георгий, мой Георгий... А, а... пусти, ты сердце мне обжег, пусти, душно... ду... ш... но...
      В замке тревога: Русудан больна, два дня не выходит из своих покоев, то смеется, то плачет. Русудан плачет?
      Кто видел слезы Русудан?
      Мамка клялась - на базаре сглазили. Мамка две ночи сидела у ног Русудан, шептала заклятья против злого глаза. Мамка перебросила соль через плечо, опустила косу в расплавленный воск, мамка обмотала большой палец правой ноги красной ниткой, мамка проклинала завистливый глаз, приложила к бровям агат.
      Русудан расхохоталась:
      - Нет, глаз очень хороший, а слезы от счастья. Русудан ледяной была, вдруг солнце почуствовала... Что? Азнаур темнее бури ходит? Это он от любви потемнел...
      Изумленно слушал Нугзар: Русудан любит, жить без Георгия не будет.
      Уже тревожился Нугзар: восемнадцать лет Русудан, а сердце ледяную бурку носит... Не пристало дочери Нугзара Эристави княжной оставаться. Зачем такой позор? Князей не признавала, светлейший Александр отказ получил... Кого полюбила? Приехал гостем, а к сердцу дочери вором подкрался. Или, может, давно любит? Может, за Зураба любит? Наверно, за Зураба, иначе почему всем отказывала? Нехорошо о Георгии подумал, сына спас... Какого сына мне спас!.. Разве ленивый Баадур может знамя Эристави сохранить? Зураб! У кого есть еще такой Зураб?.. Азнаур... Ничего, мой дед тоже сначала азнауром был, а царя из плена вывел. Ванатскую крепость взял... Георгий должен княжество получить, а своим характером многих робкими сделает... Если Русудан любит, как смею счастья лишать? Другого азнаура за дерзость убил бы, а Георгия... Пусть Грузия видит, как могущественный Нугзар Эристави Арагвский благодарить умеет: за спасение сына дочь отдает...
      Зашумел, загудел замок.
      - Вай ме, вай ме, как случилось, почему не видно было?
      - Я заметила.
      - Ты? Хо-хо!.. Почему молчала?
      - Мне тоже показалось, иначе зачем целый месяц гостит.
      - Можно и год гостить, знаю таких.
      - Не очень красивый, большой только, страшный, когда встречаюсь, боюсь.
      - Не бойся, тебя не взял.
      - Ха-ха-ха!..
      - Слышите, женщины, князь два имения в приданое дает.
      - Вай ме!
      - Тысячу семейств!
      - Говорят, царь на свадьбу приедет.
      - Уф, уф, какая свадьба будет, все подарки получим.
      Княгиня растеряна, княгиня разгневана. Как случилось, почему Русудан ее не спросила? Светлейшему отказала, а с азнаура глаз не сводит... Может, он нечистое слово знает? Род Палавандишвили тысячу лет существует, Эристави до Христа жили, а дочь владетельного князя за незнатного азнаура выходит... Нугзар говорит - сына спас... Сына спас - можно другим заплатить... Смеяться будут... Нугзар говорит - не посмеют. В глаза на посмеют... Русудан, как слепая, для нее Георгий умом выше всех. Может, ростом выше? Нугзар говорит Георгия княжество ожидает, царем любим... Пусть раньше князя получит, потом свадьба, иначе не хочу... умру, а не разрешу раньше...
      - Княгиня, княгиня, купцы из Багдада, большой караван в Тбилиси идет. По дороге о свадьбе узнали, сюда пять верблюдов повернули.
      На широком балконе толпились женщины, жадно рассматривали шелковые ткани, затканные золотом, серебром, камнями, кованые браслеты, серьги, кольца, булавки, запястья изящной индусской и арабской работы, благовония и розовую воду в серебряных, хрустальных и мозаичных кувшинчиках. Восточная роскошь опьянила женщин. Купцам, прошедшим школу торговых тайн запутанных майданов Востока, недолго пришлось соблазнять восхищенную княгиню, и цена оказалась подходящей. Отобранная роскошь обменивалась на двадцать красивых мальчиков не старше двенадцати лет.
      - Для услуг во дворце паши. Одежду богатую получат, вкусную еду...
      Нато делала вид, будто она не догадывается о постыдной цели обмена.
      Нугзар поморщился. Нато властно приказала управляющему выбрать мальчиков из месепе. Нугзар, махнув рукой, добавил:
      - Брать только третьего в семье.
      На другой день мальчики, вымытые, одетые впервые в новые одежды, испуганно стояли у перил. Торг возобновился. Нато едва скрывала восторг, выбирая блестящие ткани. Внезапно на балкон, извергая вопли и разрывая на себе одежду, ворвалась осмелевшая от горя женщина и бросилась к ногам Нугзара.
      - Как осмелилась сумасшедшая кошка, разве я не хозяин над своим имуществом? Или не добр, беру последнего? Мало оставшихся, о наказании скучаешь?
      - У меня Арчила единственного взяли, богом молю, князь! - исступленно кричала женщина, ударяясь лбом об острые цаги.