Эреб-хан с усмешкой смотрел вслед сбежавшему собеседнику. Он весело думал: "Если такой знатный хан не решается вернуться к шаху с отказом грузин, то и мне незачем торопиться. Ибо сказано: "Бесполезная храбрость смешит умных и радует глупцов..."
      ГЛАВА ДВАДЦАТЬ ТРЕТЬЯ
      Пока Карчи-хан и Эреб-хан, изощряясь в тонкости персидского разговора, пересекали Карадаг, пока Георгий и Дато, подъезжая к Тбилиси, обдумывали способ приобрести на скудные средства как можно больше оружия и снаряжения для молодых дружин ностевских азнауров, звон праздничных чаш наполнял Метехский замок, а звон сионских колоколов провожал Гульшари с Андукапаром и Марию Бараташвили с Амилахвари младшим под скрещенные сабли. В честь молодых целый месяц шумные пиры чередовались с турнирами и охотами.
      Соединение знамен Шадимана, Амилахвари и Баграта еще больше убедило Баака в совместном убийстве Иллариона Орбелиани тремя князьями с целью навсегда избавиться от опасного свидетеля турецкой интриги. И Баака решил осторожно подготовить царя к удалению из замка Шадимана. Скрывая настоящую причину, Херхеулидзе огорчался увлечением Луарсаба охотой, которую Шадиман усиленно прививал наследнику.
      - Страстный охотник - плохой правитель, - беспрестанно повторял Баака, - и полезно помнить, как однажды Георгий Шестой, возвратясь с наиболее удачной охоты на фазанов, застал на своем троне узурпатора.
      Царь догадывался о более важной причине, заставившей осторожного Баака желать для Луарсаба других занятий. Втайне Георгий X и сам не доверял Шадиману, но, зная привязанность царевича к воспитателю, решил играть на самолюбии, постепенно отвлечь Луарсаба государственными делами и сделать удаление Шадимана из замка естественным.
      Живой ум Луарсаба быстро схватывал сложные дела, и он с увлечением отдался новой забаве.
      Шаднман с опаской наблюдал, как падает его влияние на Луарсаба, и уже начал обдумывать дальнейшие действия, но неожиданный приезд послов из Ирана разрушил все планы Баака.
      И опять оранжевые птицы парили над переполненным залом. И опять разряженные князья и духовенство толпились около трона Багратидов, на котором сидел Георгий X. Золотой иранский лев скреплял куладжу царя, приветливо уставившись алмазными глазами на послов шаха Аббаса.
      Георгий X, принимая богатые дары от персидских послов, едва скрывал тревогу, но Луарсаб, сидя рядом с отцом и вслушиваясь в льстивые речи Эреб-хана, переполнялся гордостью.
      "...Сердце и глаза грозного шаха Аббаса всегда открыты для царя Картли, и могущественный шах-ин-шах благосклонно желает скрепить дружбу с царем царей прочными узами... Ибо сказано: "Верь клятве, но бери в залог ценности".
      Георгий X, приняв от Карчи-хана послание шаха Аббаса, поцеловал печать и торжественно вручил Шадиману "драгоценное послание" для прочтения.
      "Аллах всевышний, о аллах! Во имя аллаха, милосердного и милостивого!
      Великий брат мой, князь Картли, сын Симона Первого, с радостным сердцем посылаю тебе ответные подарки, отнятые также у презренных турок, не знающих чести в битвах и вероломных во время мира. На устрашение врагам скрепляю наш союз клятвой и жду от тебя доказательства. Исполни мое желание, и пребудут в вечной дружбе непобедимый шах Аббас и царь Георгий. О Мохаммет! О Дали!
      Шах Аббас, раб восьми и четырех".
      Шадиман торжественно передал послание Сагинашвили, и Бартом с почестями опустил его в резной ларец.
      Георгий X порадовался здоровью и благополучию шах-ин-шаха, восхитился силой ума и сердечной добротой "льва Ирана", заверил знатных ханов в готовности дать любое доказательство великому союзнику, но душе с тревогой думал: "Что кровожадный перс замышляет против меня? Не проведал ли он о моем тайном соглашении с послами Русии?"
      - Царь царей, удостой нас вниманием! Требуемое шах-ин-шахом доказательство делает честь ему и тебе... С древних времен великие цари скрепляли дружбу брачными узами...
      - Во имя бога! Кто посмеет пренебречь столь высокой честью!.. Но царевна Тинатин, сердце мое, и царевич Луарсаб, око мое, малолетние, а у великого шаха Аббаса, да продлит Магомет жизнь его, дочери небрачного возраста, - произнес Георгий X и с нарастающей тревогой подумал: "Не безрассудно ли было разрешать въезд в Картли русийскому посольству?.."
      - Великому из великих шаху Аббасу рано заботиться о замужестве принцесс. "Лев Ирана" просит у картлийского царя себе в жены царевну Тинатин...
      Эреб-хан беспокойно оглядел застывших в глубоком молчании князей.
      Кровь залила лицо Георгия X. Он со стуком опустил руку на саблю.
      Шадиман, предвидя последствия неуместного гнева, нарушил правила замка и поспешно произнес:
      - Царь, уже трижды прозвонил колокол. Не пожелаешь ли ты прервать беседу для отдыха и насыщения послов грозного из грозных шаха Аббаса, ибо сказано: "Раньше накорми гостя яствами, потом услаждай беседой".
      Георгий X с благодарностью взглянув на Шадимана, предотвратившего опасную вспышку, грозящую Картли потоком крови. Овладев собою, он поблагодарил за великую честь, оказанную ему могущественным шахом, но вместе с тем выразил сожаление: Тинатин имеет большое рвение к церкви и собирается идти в монастырь.
      Карчи-хан сузил глаза и медленно произнес:
      - Такое желание шаху Аббасу известно, ибо московский князь предлагал через послов грузинской царевне один из своих монастырей.
      Князья тревожно переглянулись. Трусливая дрожь охватила царя, ему показалось, что трон, точно капкан, сдавил его, и он, глотая слюну прохрипел:
      - Послы русийского царя приезжали по более важному делу, но из преданности шаху Аббасу мы уклонились от прямого ответа.
      Эреб-хан обещал передать приятную весть шаху Аббасу и уверял, что пышный гарем и общество иранских принцесс доставит царевне Тинатин больше радости, чем мрачный монастырь. Шах окружит ее персидской роскошью, под руководством искусных мудрецов царевна приблизится к высоким знаниям Востока, а затем станет женой могущественного шаха Аббаса.
      Георгий X, едва сдерживая страх и гнев, предложил отложить разговор на завтра и посоветовал любезным гостям сократить время едой и отдыхом.
      - Гостеприимец, - добавил Георгий X, - позаботится об исполнении всех желаний и этим соблазнит благородных ханов к неоднократным посещениям царя Картли.
      Но едва послы, отблагодарив за любезный прием, покинули зал, дигомским ветром взметнулось возмущение: разве гарем для христианки не тягостное испытание? Разве грузинская царевна может мириться с мужем, имеющим сотни жен? Войной ответят князья на унизительное требование развратного перса.
      - Желание шаха Аббаса - не семейное дело, - гремел Георгий X, кровожадный шах подкрадывается к Картли.
      - Не допустим! Надо сразу пресечь коварное посягательство, - сжимая эфес, горячился Мирван Мухран-батони, - пусть с нами воюют, пусть заключают союзы, но наших женщин пусть не трогают.
      - И потом в женщинах ли дело? - заметил тбилели. - Не хочет ли хитрый перс, приблизившись к Картли, снова унизить нашу церковь?
      Баграт с нарочитым возмущением вскочил:
      - Заключить союз, Стамбул добивается этого... Многое можно сейчас получить, у турок опять война с Ираном. Османам выгодно на своей стороне Картли иметь... Зачем же нам отдавать царевну Тинатин?
      - Я думаю, требования шаха пойдут еще дальше, - мрачно произнес Заза Цицишвили, - но у турецкого полумесяца когти не тупее, чем у иранского "льва".
      - Я другое думаю: какой собачий сын донес шаху о сватовстве русийского царя? - Нугзар угрожающе потряс шашкой.
      И сразу все князья подозрительно стали заглядываться друг в друга, в душе завидуя дальновидному политику и уже прикидывая размер благодарности шаха Аббаса счастливцу.
      - Пусть посмеет вторгнуться в Картли, я первый пойду драться, а сестры не отдам, - весь дрожа от негодования, кричал Луарсаб, - защита женщин дело рыцарской чести!
      Князья преувеличенно громко восхищались рыцарством Луарсаба. Сердце Георгия X дрогнуло от гордости и счастья: впервые высказывался Луарсаб, и сколько благородства в его взволнованной речи.
      Баграт расправил густые усы и медленно процедил:
      - Я счастлив, моя Гульшари уже замужем... Светлейший Баграт предпочел бы смерть дочери гарему...
      - А ты что скажешь, Шадиман? - спросил Георгий X.
      Князья переглянулись.
      - Кто из нас откажется пролить кровь за царя, Картли и грузинских женщин? Однако, князья, не будем терять головы, обсудим последствия в случае нашего отказа шаху. Можно ли рассчитывать, что грозный повелитель Багдада спокойно снесет оскорбление? Не мешает вспомнить, во сколько Грузии некогда обошелся отказ царицы Русудан разделить любовь с султаном Хорезма Джелал-эд-дином. Не мешает вспомнить нашествие шаха Аббаса на Вавилон и расправу с оскорблением - башою Бекиркеги... Кто из нас пожелает быть зашитым в высохшую бычачью шкуру, подобно баше, которого положили на проезжую дорогу и откармливали до чудовищных размеров? Кто не слышал о муках опрометчивого Бекиркеги, два месяца пролежавшего в таком состоянии в пыли, пока судьба не послала камень, о который ему удалось разбить голову... Кто забыл, как подковал шах Аббас побежденного узбекского хана? Кто не знает о повешенных на крюках, подобно баранам? А разве предметом постоянных разговоров не служат разоренные и сожженные города, избиение и рабство в покоренных шахом Аббасом странах? И разве мы сейчас подготовлены к войне с непобедимым победителем Ирана?.. Конечно, Кавта - хорошее убежище, царская семья всегда в безопасности, но... после магометанских пожаров грузинские цари не царствовали спокойно.
      Князья не шелохнулись. Георгий X подался вперед.
      - Что предлагаешь, Шадиман?
      - Смею ли я предлагать моему царю? Ты не однажды проявлял отвагу и мудрость и теперь найдешь достойный ответ шаху...
      У Андукапара и Баграта насмешливо дернулись усы.
      - Хочу только высказать скудные мысли... - продолжал Шадиман. - Надо помнить: Турция не простит нам последнего позорного поражения. Откуда ждать помощи? Кахети еще не оправилась от набегов казахов, Одиши и Гурию раздирают междоусобия, вряд ли они пойдут против Ирана... Абхазети?.. Светлейший Шервашидзе отказался выдать нам изменника Орбелиани и, думаю, откажет в помощи. Русия? Не по соседству живет: шесть месяцев саблей махать будет, пока ударить сумеет... Думаю - шах не согласится ждать. Остается Имерети, но даже с ней сможем ли мы противостоять могущественному Ирану? Светлейший Баграт Турцию предлагает, об этом можно подумать, но не в момент пребывания в Картли посольства мстительного повелителя Ирана шаха Аббаса... Теперь допустим, мой царь, ты решил согласиться на предложение шаха. Уж очень ли оно печально? Красота и ум сделают царевну Тинатин любимой женой шаха. Руководимая тайной рукой, Тинатин будет способствовать процветанию Картли... Будет ли царевна счастлива?.. В жемчугах, в шелку, окруженная шумной, блестящей толпой знатнейших персиянок, среди песен и плясок под серебряное журчание фонтанов разве можно тосковать?
      - Ты забыл, Шадиман, замок, висящий на дверях персидского рая, - резко перебил Нугзар.
      - Нет, не забыл, но... - Шадиман прищурился. - Пусть лучше замок охраняет двери красавиц, чем подземелье, куда могут попасть некоторые грузинские князья в случае неудачной войны с Ираном.
      Уже большинство князей не сомневалось, что Шадиман знает, кто раскрыл шаху Аббасу планы Картли.
      Воцарилось неловкое молчание... В самом деле, зачем вмешиваться в такое дело? Вдруг шах узнает, кто был против него? И каждый уже видел над своим замком грозную лапу "льва Ирана", обломки стен и башен и дым, окутывающий сады и виноградники. И уже мало кого трогали Тинатин и сам Георгий X.
      Шадиман остро всматривался в лица князей. Он больше не сомневался в успехе своего разумного предложения.
      Георгий X понял логичность Шадимана и настроение князей. Он печально опустил голову.
      - Мне кажется, великий царь, - мягко сказал Шадиман, - сейчас удобный момент надолго отбить у многих охоту посещать нас. Шах вышлет на границу усиленный заслон. Подходящая крепость есть, пустует у нас. Потом тебе давно нравилась богатая местность Лоре, - она когда-то принадлежала Грузии. Шаху придется вернуть Картли ее владения. Недавно шах Аббас из Аравии вернулся, слышал я, - одной золотой посуды привез сто сундуков, а в Метехском замке как раз не хватает трех сундуков посуды. Также нам необходимы туманы для усиления торговли с чужеземцами и для войн с врагами шаха - полное вооружение на пять тысяч дружинников... Думаю, коврам и драгоценностям предела ставить не стоит, - шах Аббас аристократ и знает, какие подарки надо посылать царственным родителям невесты... Я уверен, послы, получив твой ответ, поспешат обрадовать шаха, а ко времени их вторичного приезда с подписанной шахом гуджари о возврате Лоре и дарами, обусловленными тобой, царевна Тинатин будет готова к путешествию... Раньше не успеем... Надо приготовить наряды, подобрать свиту царевне для пребывания с нею в Иране... Да, раньше никак не успеем... Годунова также не следует забывать, но пока вторично приедут русийские послы, царевна вырасти может и лицом измениться... О Турции, как предлагает светлейший Баграт, тоже можно подумать, когда уедет непрошеное посольство шаха Аббаса.
      Князья с восхищением слушали Шадимана. Первый заговорил Баграт, за ним все князья спешили выразить одобрение мудрому плану. Луарсаб гневно смотрел на князей. Он не знал сложности политических ходов, и его возмущало, с какой легкостью князья принесли в жертву маленькую Тинатин.
      - Если б я был царем, - сверкнув глазами, с негодованием крикнул Луарсаб, - никто не посмел бы так быстро менять решение! Пусть вы правы, но ваша правда - правда лисицы, а не льва... И ты, Шадиман!.. Я не хочу огорчать царя, лучше уйду.
      Луарсаб, задыхаясь, выбежал из зала. За ним едва поспевали испуганные телохранители.
      Опытные царедворцы усмехнулись: каждый царь - раб политики, и вспышка юного царевича не может приниматься во внимание, вырастет - успокоится.
      Только Нугзар пристально посмотрел на Шадимана, угадывая намерения хитрого царедворца, случайно взметенного вихрем на вершины политики. Но он подумал: диск повернулся, и, не желая остаться в смешном положении, молчал.
      Георгий X понял: участь Тинатин решена. Неизбежность вернула ему спокойствие, он выпрямился перед волей надменных князей.
      - Шадиман прав, царевна Тинатин поедет в Иран.
      - Придворные царевны, - поспешно подхватил Шадиман, - смогут часто приезжать в Тбилиси для осведомления царя и царицы будто только о здоровье прекрасной Тинатин, а на самом деле и для тайных сообщений о делах Ирана. Конечно, людей придется выбирать осторожно...
      - Князья, мудрость требует поручить дальнейшие переговоры с послами Шадиману: он хорошо знает персидские нравы...
      Не всем пришлось по вкусу внезапное возвышение опасного противника, но, видя настроение царя, не решались противоречить.
      Казалось, замок погрузился в тяжелый сон, и только покои царицы напоминали встревоженный улей: ежеминутно от Мариам бегели гонцы к Шадиману, к Баака, Бартому и начальнику замка.
      Георгий X заперся у себя и не выходил целый день. Баака после победы Шадимана решил удвоить осторожность и по возможности не попадаться на глаза царю.
      Георгий Саакадзе и Дато Кавтарадзе приехали к амкарам-оружейникам как раз в день выбора уста-баши. Площадь у Калоубанской церкви была заполнена старыми и молодыми азнаурами. В центре колыхалось знамя амкарства оружейников с изображением Авраама, сжимающего мускулистой рукой блестящий нож. Возбужденные лица, яростные споры и тихий шепот отдельных групп придавали выборам большую важность и значимость.
      И хотя уже заранее решили выбрать Баадура Гогиладзе, как мастера, пользующегося всеобщим уважением, опытного, а главное, умеющего ладить с большими и маленькими служителями царского замка, с меликами, нацвали и гзири, но еще раз перед вручением неограниченной власти над своей ремесленной жизнью на целых пять лет амкарам хотелось побунтовать, поспорить, высказать свои пожелания.
      Наконец группы объединились.
      Георгий и Дато, усаженные на почетное место, с интересом наблюдали за выборами.
      Торжественно большинством голосов был выбран Баадур Гогиладзе, и хотя утверждение его в почетном звании уста-баши было предрешено, но почему-то сразу все изумились, обрадовались, посыпались восторженные поздравления, пожелания. Затем приступили к выборам в помощь ему двух мастеров - игит-баши (сильная голова) и ах-сахкала (белая борода).
      На площади под зеленой чинарой писец-амкар составил запись об избрании трех мастеров. Все амкары по очереди подходили к писцу и, краснея до пота, выводили на записи крестики, звездочки, рога, а некоторые с гордостью царапали каракулями свои фамилии.
      Затем мастера и подмастерья подходили к новому уста-баши, поздравляли и, по обычаю, в знак покорности целовали ему руку. Только старики троекратно целовались с выбранными уста-баши, игит-баши и ах-сахкалом.
      Георгий вглядывался в старые и молодые лица амкаров. И неожиданно для себя он ощутил теплую незримую связь между собою и амкарами - не только оружейниками, но и других цехов. Эти люди - мастера различных изделий из сырья, добываемого крестьянским трудом. В них чувствовался правильный путь жизни. Они в глазах Георгия вдруг выросли во властителей над всеми земными богатствами.
      Саакадзе с глубоким вниманием и все большим уважением следил за всем происходящим на площади и за присягой в верности выбранному уста-баши. Неясно бродившие мысли принимали все более отчетливые формы.
      Он понял, что сила сословий в объединении, и радостно подумал: "Союз азнауров!"
      И он уже ясно видел себя первым уста-баши созданного им союза с неограниченной властью, с большими планами расширения азнаурских владений и уменьшения податей с крестьян, с требованием установления точных государственных законов и создания единого картлийского войска.
      Саакадзе твердо решил установить тесную связь между ностевскими азнаурами и амкарами, так удачно начавшуюся с момента скупки персидскими купцами на тбилисском майдане их шелка, шерсти и изделий.
      Дато вывел из задумчивости друга, напомнив, что необходимо до начала пиршества амкаров условиться в новым уста-баши о деловой встрече.
      Саакадзе подошел широкими шагами к уста-баши, с уважением поклонился и крепко пожал руку.
      Но договориться им не удалось. Их шумно окружили и увлекли в дом ах-сахкала, откуда уже неслись приветственные звуки зурны.
      В разгаре пира в комнату вошел известный всей Картли сазандар. Тамада ударил рогом о чару, наполнил рог красным вином, протянул сазандару. Привычно осушив рог, сазандар вытер густую седину усов, обвел амкаров слегка прищуренными глазами, потребовал тишины и начал:
      - Совсем гладкое море. Зеленое - на каменной руке лежало, черное - тоже там место нашло. В зеленом - солнце кинжалы чистило, в черном - звезды дно целовали. Сверху богатые горы к цветным водам бежали, внизу жемчуг купался, рыбы спины золотые грели, посередине просо росло... Всем хорошо было...
      На папахе горы пастух звонкой ствири пастбище веселил. Народ тихий... Голубой цвет любил, оружие только для красоты носил, совсем мало работал, все готовое от бога получал. Плоды отлогих гор отягощали. Яблоки поспевали туман лечаки дарил, персики - бархат глаза гладил, виноград - смех серебром звенел, гранаты - небо красным соком брызгало...
      На самой высокой горе любимый богом отшельник церковь сторожил. Внизу к отшельнику большое уважение имели: люди поднимались из святых рук правду бога брать. Только черт отшельника хвостом дразнил.
      Голубой цвет не любил, в красной черкеске шатался, а ночью шелковой одеждой соблазнял отшельника, на пороге золотом брызгал, женщин предлагал...
      Сначала терпел отшельник, потом добром старался прогнать, не соглашался черт... Тогда святой разрешение бога взял угостить назойливого гостя... Большие щипцы на огне красными сделал, с нетерпением хвостатого ждал. Как всегда, тот ночью пришел. Голову в дверь просунул, хвост тоже в щель поместил... Обрадовался святой, щипцами хвост поймал. От жженой шерсти воздух убежал, камни стучать начали. Не ждал такое черт, прыгать стал, хвостом от черной до зеленой воды ударял, копытами бил, черкеска цвет потеряла, с тех пор на уголь похожа... Где копытами ударил - ущелья змеями кружатся, где хвостом горы разделил - долины легли, где слезы уронил - озера застыли, где языком щелкнул - лощины землю перерезали... Сейчас в горах сидит, хвост спрятал, больше языком дразнит, человека в покое не оставляет...
      Горы белые бурки одели, пастухов холод прогнал. Народ больше наверх не ходил, далеко... Святой хорошо думал, только напрасно у черта хвост трогал, не любит такое черт. Если правду от бога имел, зачем лучше голову не испортил? У черта хвост дороже всего... Ведьма лекарство дала, черт хвост вылечил, а людей навсегда разделил: кто где был, там остался. От испуга люди за кинжалы схватились, с тех пор крепко знают это дело... На коней тоже вскочили... и поскакали к амкарам осушать бурдюки... - весело закончил сазандар, и, выволочив из-под тахты тугой бурдюк, спрятанный про запас, он с помощью тамады бросил бурдюк на стол. Зурна громко приветствовала подхваченный амкарами бурдюк, который в одно мгновение опустил все четыре лапки...
      Сазандар залпом осушил рог, потряс его над головой и, раздув гуда, обернулся к Саакадзе:
      - Теперь, азнаур, в честь твою я расскажу о нашем Тбилиси, но только...
      Знойный как воспеть калеки? Как сказать хвалу Тбилиси?
      Хрусталя зима здесь чище, лето ярче изумруда.
      Тут колеса водяные, там сады переплелися,
      Мельниц гул неугомонен, - вниз Кура летит оттуда.
      Бань мозаика прохладна, серные сверкают воды,
      Купола вздымают бани, в каждой - каменный бассейн,
      И кирпич картлийский красный украшает в банях своды,
      Сквозь оконца боковые солнца луч пыльцой усеян.
      Кто войдет туда, тот станет белый, словно снег нагорный,
      А невеста молодая выйдет розе лишь подобна,
      Под дудуки зазывает не один духан просторный,
      По путям, вновь проведенным, проходить теперь удобно.
      Много лавок на майданах, перекрыты перламутром,
      Холст в них хойский, шелк грузинский и парча серебротканна,
      Белокаменные храмы блещут вечером и утром,
      В них тяжелые иконы служат богу неустанно.
      В них священников, монахов больше, чем дождя в апреле,
      Но не больше, чем на складе золотых монет чеканных.
      Царь сидел в Метехском замке, соловья он слушал трели.
      Но заплакало вдруг небо, приближенье видя хана.
      А за ханом тьма сарбазов, возглавляют их сардары,
      Вздрогнул царь - князей сзывает: все на бой, пока не поздно!
      Стал народ картлийский дружно, стал в дружины под удары!
      Хан разгневался коварный и сдавил Тбилиси грозно.
      Бой неравный длился долго. Кто пронзен стрелой иранской,
      Обезглавлен кто сарбазом, смертью кто погиб иною,
      Запылал Тбилиси славный под пятой магометанской,
      Хан разрушил крепость, храмы, царства завладел казною.
      Но картлийцы непокорны, дух свободы в них возвышен,
      Войско собирают снова по нагорьям и долинам,
      Колыхаются знамена. Рокот рога вновь услышан:
      Для Куры преграды нету, и преграды нет дружинам.
      Берегись ты, хан! Ты видишь, как Тбилиси вновь отстроен,
      Тень бойниц зубчатых крепость над садами распростерла.
      Не уйти тебе от плена, меч поднял картлийский воин,
      За тобой спешит в погоню, разорвет собачье горло.
      А теперь к веселью! Чаши пусть звенят, нет лучше звона,
      Сочинитель песни этой первый выпьет дар природы,
      Да благословит вас солнце, или мцхетская икона,
      Или песня боевая боевых певцов народа!*
      _____________________
      * Вольный перевод с грузинского народного сказа выполнен Борисом Черным.
      Георгий внимательно выслушал песню и поднял преподнесенный ему рог вина:
      - Друзья амкары, эта песня призывает нас к большим делам... Куйте мечи, от которых не убежит ни один хан, готовьте седла, на которых будем держаться в самом жарком бою, точите стрелы, которые достанут и Исфахан и Стамбул, закаляйте подковы, следы которых врежутся в дороги востока и запада, делайте цаги, которыми мы будем давить врага...
      Царевич Луарсаб сидел в комнате сестры, нежно ее лаская. Тинатин, удивленная и обрадованная вниманием обожаемого брата, показывала ему розовых скворцов в золоченых клетках, рассказывала о своих радостях и огорчениях и неожиданно заговорила о достоинствах Нестан, почему-то всеми обижаемой. Нежась к брату, она просила защитить любимую подругу. Луарсаб пристально посмотрел на темно-золотые кудри и странно зеленые глаза одиннадцатилетней дочери Орбелиани. Он ясно представил себе положение одинокой княжны. Первое горе всколыхнуло в нем сочуствие к чужому несчастью и дремавшую любовь к сестре. Захотелось порадовать Тинатин, и он поклялся взять отныне под свое покровительство Нестан и оберегать до дня ее свадьбы. Тинатин радостно захлопала тонкими ладонями и заставила Луарсаба скрепить клятву поцелуем Нестан. Девочка, краснея, подставила пунцовые губы, и Луарсаб с серьезной торжественностью прикоснулся к ним.
      Тинатин не знала, от каких бед она оградила Нестан своим покровительством.
      Послы шаха Аббаса встревожены. Они знали: не для пустого времяпрепровождения сидит здесь более часа Шадиман, сверкая остроумием и весельем. Серебряный кувшин беспрестанно наполнял чаши густым вином, душистые фрукты обременяли изящные вазы. На зов князя вбегал юркий нукери, быстро метал глаза в сторону Шадимана, но, не видя тайных знаков, ставил полный кувшин на столик и уносил пустой. Из принесенного кувшина Шадиман неизменно первым наливал себе и залпом опоражнивал чашу в знак отсутствия в вине яда.
      Ханы теряли терпение, но, по правилу персидской дипломатии, первым надо было заставить высказаться противника, ибо, "кто первый заговорит, тот уже проиграл", - и собеседнику ставили замысловатые капканы, подкатывали скользкие камни и заводили в дебри Адамовых лесов. Но Шадиман не хуже ханов знал опасности персидской дипломатии и, ловко лавируя между каверзными вопросами, в свою очередь подставлял собеседникам острые пики.
      - Виноград - утешение глаза, виноградный сок - услада жизни. У русийского царя пьют медовое вино, а в суре корана "Пчелы" оно разрешено и правоверным.
      Эреб-хан, не давая себя напоить, ехидно протянул:
      - Обрати благосклонное внимание и на суры корана "Корова" и "Женщины", там вино запрещено, ибо сказано: "Не соблазненный дурманом на охоте донесет свою жажду до земзема".
      Шадиман предложил в ожидании блаженства земзема поднять чаши за процветание Ирана и Картли.
      Карчи-хан сузил глаза и медленно произнес:
      - Иран под властью шах-ин-шаха уже достиг полного расцвета, а если Картли изберет для своих "ста забот" переговоры с северными странами, то и она, несомненно, достигнет расцвета...
      Шадиман звонко стукнул чашей о серебряную вазу и весело сказал:
      - Одни разговоры не обогащают страну. Звон оружия, звон золота...
      - Нам известно, мудрейший Шадиман, турецкое золото еще звенит в ваших кисетах, но постоянные междоусобия в Гурджистане опустошат даже богатства русийского царя... Но великий шах Аббас не оставит любезную Картли...
      - Мы гордимся покровительством великого из великих шах-ин-шаха, но картлийцы решили сами заботиться о себе.
      Послы поняли - положение картлийцев прочное, и решили всеми мерами добиться согласия. После долгого состязания в хитрости Карчи-хан спросил, нравится ли князю предложение могущественного северного властелина?
      Шадиман наивно обрадовался мнению умнейших ханов о русийском царе.
      Карчи-хан, улыбаясь, пожалел, что достоинства русийского царя не сокращают пути между Московией и Картли, а терщик, по мнению арабского поэта, нужен, когда идешь в баню, а не тогда, когда подают пилав.
      Шадиман выразил сожаление об упущении столь важной истины, но, имея предложение длиннобородых послов пользоваться терщиками из русийского стана на Тереке, Картли по беспечности отклонила намерение оставить здесь искусных терщиков с пищалями, ибо сейчас Картли наслаждается пилавом, а не баней.
      Ханы, едва сдерживая бешенство, пожелали Картли приятного аппетита и поинтересовались, в какой мере праздничное настроение относится к желанию шаха взять в жены царевну Тинатин.
      Шадиман похвалил ханов за верные мысли, ибо праздничное настроение исходит исключительно из дружеского расположения к Картли великого шаха Аббаса. И только по правилу гостеприимства Картли не отказалась от дружбы с единоверной Русией, тем более, когда много предлагают, не лишне быть осторожным.
      - Может, благородный князь скажет, чем Картли оплатит щедрость обещания царя Годунова?
      Шадиман, хитро улыбаясь, посмотрел на ханов и добродушно ответил:
      - Русийский царь желает видеть свою дочь Ксению картлийской царицей.
      - Во имя аллаха! Ксения?! А не Тинатин?!
      - Нет, Ксения, благородные ханы, наверное, знают - царевну Ксенией зовут. Наш мудрый царь предложил привезти в Тбилиси царевну. Мы тоже заранее любим знакомиться с будущими царицами.
      - Бисмиллах! Царь Георгий решил взять себе вторую жену?
      Шадиман выразил сожаление - бог христианский не отличается щедростью аллаха, поэтому христиане не могут иметь больше одной жены... Да и могущественный царь Русии вряд ли пожелал бы выдать двенадцатилетнюю царевну за повелителя, годного ей в отцы.
      Послы тревожно переглянулись. Шадиман, как бы не замечая замешательства ханов, продолжал:
      - Но даже если бы царица Мариам умерла, да продлит бог ее драгоценную жизнь, Георгию Десятому пришлось бы послать полцарства в подарок другому царю за юную царевну.
      Ханы с глубоким уважением посмотрели на картлийского царедворца. Эреб-хан, затягиваясь голубым дымом из кальяна, заявил, что в подобных случаях ни один царь иначе не поступает. Щедрый шах Аббас, уверенный в благосклонном ответе царя Георгия, уже заготовил поистине великолепные подарки для царской семьи и князей, сторонников шаха.