Разговоры о скорой войне ЦНР с Государством Амурским всплывали уже не в первый раз. Сам выбор Целины для вторжения был обусловлен близостью этой войны. Независимо от того, в каком конкретно месте наносить удар, будет лучше, если главные силы противника окажутся связаны на другом фронте.
      Но ждать, пока два целинских государства сцепятся сами, было нельзя. Сначала Тауберт торопился забрать свой легион - иначе он мог уйти в другие руки. А потом начался обратный отсчет ста дней, причем начать вторжение надо было не на сотый, а раньше - чтобы успеть захватить десять миллионов пленных и погрузить их на корабли.
      Так что Сабурову пришлось думать еще и над тем, чтобы война между Западной и Восточной Целиной разразилась в нужный срок.
      - В крайнем случае их можно будет стравить между собой. Напряженность растет и может хватить даже самой маленькой провокации. Захватить на амурской стороне аэродром и разбомбить целинские позиции, а в другой точке фронта наоборот. Мои коммандос с этим справятся.
      - И что будет дальше?
      - Дальше целинцы не выдержат и перейдут в наступление. И амурцы попытаются отрезать их контрударом во фланг. Генерал Романович - не такой человек, чтобы тупо сидеть в обороне, и я вообще склонен передать инициативу ему. В этом случае вся целинская группировка может оказаться в мешке, и амурцы отхватят у ЦНР приличный кусок территории. Особенно если учесть, что с запада будем наступать мы.
      - Но сможем ли мы разгромить амурцев сразу после того, как покончим с ЦНР? - поинтересовался Тауберт.
      - Не думаю, - ответил Сабуров. - Наш план предпо-лагает захват только одного государства. С Восточной Целиной придется подождать до тех пор, пока на базе ЦНР не будет создана достаточно мощная армия, способная проломить оборону амурцев.
      В глубине души Сабуров надеялся, что это произойдет уже после того, как истечет тысяча дней, отведенная Тауберту для эксплуатации подневольных землян. Ведь по контракту с Конкистадором в день Д+1000 все ошейники будут отключены и земляне получат свободу выбора - остаться ли им в легионе или эвакуироваться на любую из планет Конкистадора.
      Конкистадору были нужны люди для заселения планет, освоением которых концерн занимался в свободное от торговли оружием время. А еще в Одиссее существовала Конвенция об охране прав землян, которую поддерживали не только человеческие миры, но и цивилизация кораблей. И в этой конвенции был пункт об адаптационном периоде.
      Придуманный для того, чтобы помочь землянам адаптироваться в условиях Одиссеи, он со временем превратился в лазейку, которая позволяла держать реинкарни-рованных землян в подневольном состоянии. Но адаптацион-ный период ограничивался максимальным сроком в 1024 дня, и его превышение было чревато неприятностями вплоть до отказа кораблей обслуживать нарушителя.
      А поскольку корабли легиона принадлежали Конкиста-дору, заботиться о соблюдении конвенционных сроков должен был именно он.
      Частью этой заботы было решение отключить все ошейники в день Д+1000, когда окончится срок аренды легиона. И это создавало для Тауберта массу дополнительных проблем, главной из которых была необходимость до наступления рокового дня создать под своим началом армию, основанную на иных принципах, нежели страх перед пулей под челюсть или взрывом ошейника вместе с головой.
      Но сейчас маршал Тауберт думал о другом.
      - Зачем мы будем отдавать амурцам часть территории ЦНР? - спросил он тогда, за три недели до большого совещания на орбите Целины. - Почему бы нам самим не высадиться вблизи границы и своими силами не загнать целинцев в этот мешок?
      - Потому что у нас слишком мало сил, - ответил Сабуров, но тут маршал резко прервал его.
      - Ваша забота - изучать силы противника! - сказал он. - На то вы и разведка. А о своих силах мы позаботимся без вас.
      Однако на 50-й день сосредоточения большое совещание началось с той же самой темы.
      На этот раз Сабуров не лез со своими мыслями вперед, но он отлично знал, что у начальника штаба легиона генерала Бессонова точно такое же мнение на этот счет.
      У легиона слишком мало сил, и он при всех своих преимуществах не может наступать широким фронтом.
      6
      - Я не хочу даже говорить о разных наполеоновских планах вроде того, чтобы с места в карьер от побережья наступать на Центар и брать штурмом Цитадель, начал свою речь генерал Бессонов, убедившись, что все собрались, наглядные материалы готовы и ретрансляторы включены. - Для такого наступления у нас нет ни сил, ни возможности.
      Лицо маршала Тауберта сразу, как только он услышал перевод, приобрело недовольное выражение, и было видно, что он с трудом сдерживается, чтобы не прервать начальника штаба в самом начале выступления.
      А Бессонов тем временем продолжал:
      - Можно сколько угодно восторгаться качеством эрланской техники, но неплохо вспомнить и о количестве. У легиона 24000 танков в строю и 12000 в резерве. И это предел, больше нам взять неоткуда. Даже если добавить к этому тяжелые боевые машины, получается 50 тысяч единиц максимум. А у целинцев 100 тысяч танков и промышленность, которая готова восполнять потери и наращивать производство. По артиллерийским стволам мы уступаем в несколько раз. Я не говорю уже о самолетах...
      Тут не выдержал эрланский военный советник - главный куратор и гарантийный специалист всей техники легиона.
      - Сравнительные характеристики эрланских и целинских самолетов... - начал он, но Бессонов прервал эрланца, не дослушав.
      - Я знаю сравнительные характеристики. Но у нас 10 тысяч самолетов максимум. А у них - 50 тысяч минимум. Если у меня будет растянутый фронт, то авиация легиона не сможет прикрыть его весь, будь она хоть трижды сверхзвуковая и реактивная.
      Эрланец пытался спорить, приводя примеры героических схваток имперских летчиков с десятикратно превосходящими силами врага, но Бессонов и тут нашел, что ответить.
      - У меня нет доблестных имперских воинов. У меня только подневольные земляне, которым в вашей войне ловить нечего, кроме пули. И они в массе своей до реинкарнации даже простого компьютера в глаза не видели.
      Это была правда. Базовые матрицы для реинкарнации относятся в Одиссее к 1984 году земного календаря. Для последующих лет полных матриц нет, а есть только формулы изменений. Они позволяют на лету создать матрицу для любого момента между 1984 и 2000 годом. При этом экономится место в памяти брейн-компьютера, но затрачивается дополнительное время. И чем дальше нужный год отстоит от 1984-го, тем дольше длится реинкарнация.
      А время не ждет. Чем короче среднее время реинкарнации, тем больше людей будет в легионе в день вторжения.
      К тому же не у всех матриц формулы изменений простираются до 2000 года. Часто они обрываются раньше или их вообще нет. И тогда остается единственная доступная дата - 21 марта 1984 года. А в этот день и год мало кто в Советском Союзе толком представлял себе, что такое компьютер.
      А в легионе без компьютеров никуда. И хотя управление боевыми машинами больше всего напоминает компьютерную игру вроде симулятора, освоить его не так то просто - особенно тем, кто никогда раньше не играл в такие игры.
      - Что толку в великолепной технике, если никто толком не умеет ею управлять? - горячился начальник штаба легио-на. - Ладно, офицеры, летчики, спецназовцы, оператив-ники, особисты - у них есть два-три месяца на подготовку. А наполнять солдатами полевые части мы начинаем только сейчас. Через месяц-полтора вторжение - чему мы за это вре-мя успеем их научить?
      - И что же вы предлагаете? - подал, наконец, голос маршал Тауберт.
      Он примерно знал, о чем пойдет речь, и другие тоже знали - но сегодня все планы, разработанные в узком кругу и обсуждавшиеся на уровне слухов и сплетен, предстояло вынести на всеобщее обозрение.
      - Я предлагаю ставить реальные задачи, - сказал Бессонов. - Понятно, что конечная цель легиона - захватить ЦНР целиком и создать плацдарм для оккупации всей планеты. Но на эту цель нам отведено больше двух лет. А программа минимум гораздо скромнее. Во-первых, взять где-то десять миллионов пленных для Конкистадора к сотому дню, а во-вторых, хотя бы частично решить нашу самую главную проблему.
      - Какую? - спросил маршал Тауберт.
      - Проблему живой силы, - охотно пояснил Бессонов. - Мобилизационный потенциал ЦНР - 300 миллионов человек. А в легионе по штату два миллиона, на самом же деле и одного не наберется.
      - По состоянию на Д+100 - не больше восьмисот тысяч при самых благоприятных условиях, - подтвердил начальник службы формирования.
      - Вот так вот, - сказал Бессонов. - Один легионер против трехсот целинцев. И тут уже никакая техника не поможет. Один герой с бутылкой молотовки эрланский танк не подобьет, а двадцать героев с сотней бутылок подобьют обязательно.
      Все присутствующие понимали, что если бы не эрланская техника, то такое соотношение сил - 1 на 300, а то и 350 - сделало бы всю затею Тауберта безумной и бессмысленной авантюрой. А впрочем, земляне считали предстоящую акцию авантюрой при любых условиях.
      - Поэтому штаб легиона предлагает на первом этапе ограничиться захватом Закатного полуострова. Это самый густонаселенный и промышленно развитый район Целины. 144 миллиона жителей, 200 человек на квадратный километр. А с материком полуостров связывает перешеек шириной в сто километров. Легиону вполне по силам перерезать его, зачистить территорию и встать в глухую оборону, которую целинцы не пробьют никакими силами - особенно если одновременно окажутся втянуты в мясорубку на востоке.
      - Неприемлемо! - отрезал маршал Тауберт. - Мы должны наступать во что бы то ни стало - хотя бы для того, чтобы захватывать новые контингенты пленных. Конкистадор ждать не будет.
      - И не надо. По подсчетам разведки на полуострове не меньше 25 миллионов человек подходящего возраста и пола. Это дает нам лишних 150 дней для подготовки наступления. За это время мы сможем мобилизовать миллионы целинцев, надеть им ошейники и подготовить эту армию к боям.
      Решение о мобилизации пленных солдат противника и мирных жителей Целины было принято с самого начала. Даже Тауберт с его склонностью к отрыву от реальности, понимал, что неполного миллиона бойцов слишком мало, чтобы контролировать страну с полуторамиллиардным населением.
      Технически в такой мобилизации не было ничего сложного. Принцип тот же, что и с землянами. Ошейник, стреляющий маленькими пульками под челюсть, а при необходимости готовый разнести голову взрывом - отличное средство для приведения людей к повиновению.
      - С этим никто не спорит, - произнес маршал Тауберт. - Мобилизация местных жителей необходима. Но что мешает вам проводить ее в ходе наступления и сразу же бросать новые контингенты в бой?
      - Я еще раз повторю: нам мешает нехватка сил, неготовность личного состава и необеспеченность тылов. Вы не хуже меня знаете эрланские наставления. Действия четырех полевых легионов в наступлении должны поддерживать один артиллерийский легион, один воздушный, один морской и один оперативно-тыловой. Делим на четыре, и получается, что для наступления мне нужен еще как минимум один легион. А у меня его нет.
      Пожилой эрланский полковник, сидящий рядом с главным гарантийным специалистом, приподнялся со своего места и сказал недовольным тоном:
      - Эти наставления касаются военных действий при активном сопротивлении противника, который обладает сопоставимыми силами. А по данным разведки, легион маршала Тауберта по состоянию на сегодняшний день может наступать с запада или с юга до самого Центара, нигде не встречая организованного сопротивления.
      - Ничего подобного, - тут же возразил с места генерал Сабуров. - По данным разведки, из 33 миллионов солдат и офицеров кадровой армии не меньше 15 на сегодняшний день находятся в западной и центральной части ЦНР.
      - И как только фронт легиона растянется сверх допустимых пределов, они тут же подрежут нам тылы и перебьют всех, как куропаток, - подхватил генерал Бессонов.
      - Но ведь можно наступать на Центар узким фронтом с юга, - заметил генерал по особым поручениям при особе маршала Тауберта - молодой энергичный гердианец. - От города Бранипорта до столицы меньше тысячи километров по прямой.
      - В том то и дело, что по прямой, - отозвался Бессонов. - А там горы. Не то что наступать - даже высаживать легион негде.
      Тяжелые челноки, с которых предстояло высаживаться на планету полевым частям, все относились к разряду утюгов - шаттлов на фотонной подушке, способных приземляться только на воду. Не лучше были и фотонные самолеты, которым для посадки требовались хорошо оборудованные полосы длиной в несколько километров. Что касается антигравитацион-ных катеров, то их было всего по два на корабль - лишь флагманы и лидеры имели по четыре. Так что легион мог высаживаться только с моря, что сильно ограничивало его возможности.
      - Мы не можем наступать на Центар ни через горы юга, ни через тропические леса юго-запада. Эти пути красиво смотрятся на карте, но я даже думать не хочу о том, что будет с легионом, когда он потянется колонной по единственной дороге через перевал или через джунгли между двух непроходимых болот. Наступать можно либо с запада, либо с востока. Но на востоке стоит кадровая армия, а на западе - облегченные силы из новобранцев и резервистов.
      - Здесь и кроется ваша главная ошибка, генерал Бессонов, - объявил маршал Тауберт, подходя к большому экрану, где была высвечена подробная карта ЦНР.
      Ткнув световой указкой в приграничную зону, Тауберт заговорил тоном, не допускающим возражений:
      - Именно на востоке для легиона открывается великолепная возможность разгромить одним внезапным ударом всю кадровую армию Западной Целины, занять город Бранивой и развивать наступление дальше.
      - Маршал-сан, но ведь вы сами неоднократно напоминали нам, что Конкистадор ждет первую партию пленных к сотому дню, - заметил генерал Бессонов, употребив переиначенную на японский манер эрланскую частицу вежливого обращения, которая странным образом прижилась легионе с первых дней, когда все путались, как называть друг друга - господами или товарищами.
      - При чем тут это? - не понял Тауберт.
      - При том, что в приграничной полосе нет крупных городов, а из населения преобладают военные и заключенные. Отлавливать молодых женщин придется по деревням и поселкам, а это не так-то просто, если требуется наловить десять миллионов.
      - В приграничной полосе от реки Амур до города Бранивоя 84 миллиона жителей, - возразил Тауберт, заглянув в электронную записную книжку. - Вполне достаточно для наших целей.
      - Конечно, - кивнул Бессонов. - Но только в том случае, если нам к сотому дню удастся взять под контроль всю эту территорию. Миллион квадратных километров. По одному квадратному километру на каждого легионера.
      - Если легион начнет операцию на 84-й день сосредоточения, то через неделю он будет в Бранивое, и в оставшиеся десять дней каждому легионеру надо будет ежедневно брать в плен по одной женщине и отправлять ее на побережье.
      - У штаба легиона свои предположения на этот счет. Взять Бранивой через неделю можно только в двух случаях. Либо если мы заключим союз с Государством Амурским и отдадим ему большую часть фронта, а значит, и часть захваченной территории. Либо если целинцы впадут в совершенно неописуемую панику и побегут от врага, который в 20 раз слабее. Я с трудом представляю себе такой вариант.
      - Вы много чего не представляете себе и о многом не хотите думать, холодно произнес маршал Тауберт. - А я уверен, что целинцы побегут сразу же, как только мы ударим по их тылам и возникнет угроза окружения.
      - Угроза окружения там в принципе не может возникнуть! - чуть не срываясь на крик, воскликнул Бессонов. Бывший оператор генштаба российской армии, он совершенно ясно видел то, чего маршал Тауберт с его умозрительными представлениями о войне никак не мог понять. - Мы можем наступать лишь двумя фронтами с побережья, а чтобы окружить противника и не дать ему возможности организовать осмысленное сопротивление, его войска необходимо разрезать в нескольких местах. Кто это будет делать? Разве что амурцы.
      - Об этом не может быть и речи, - повысил голос и Тауберт.
      - А почему, собственно? - неожиданно вклинился в разговор начальник полевого управления легиона Жуков Геннадий Кириллович, который до этого сидел тихо и незаметно. - Что тут плохого? Территорию амурцам отдадим? Так им же будет хуже. Вместо оборудованной границы по реке и горам у них будет чистое поле, которое им придется набить войсками. А мы их там потом и отрежем.
      - Но вы ведь слышали, что генерал Бессонов говорил о пленных.
      - А пусть генерал Бессонов берет пленных на Закатном полуострове. Он прав - там народу много, а места мало. Да и места все курортные - вот уж где женщин навалом.
      По тону Жукова было трудно понять, шутит он или издевается. Или может быть, просто поддерживает план Бессонова в такой манере, чтобы Тауберт не догадался, что это поддержка, но при этом снял возражения против самого плана.
      Во всяком случае, Бессонов остался спокоен, хотя знал, что генерал Жуков метит на его место или даже повыше. Он вообще был весьма амбициозен. Если другие земляне принимали генеральские звания и должности неохотно и в любом повышении видели прямую и непосредственную угрозу своей жизни (ведь ясно, что в случае неудачи Тауберт в первую очередь будет отыгрываться на генералах, а до солдат его гнев может и вовсе не дойти) - то Жуков, за месяц прыгнув из капитанов в генералы, вовсе не собирался на этом останавливаться.
      Еще в день выделения ставки из состава легиона Геннадий Кириллович ставил вопрос о том, кто будет командовать войсками непосредственно. Номинально команди-ром легиона остался Тауберт, а фактически главным в легионе стал начальник штаба. Жуков же предлагал сделать все по правилам - чтобы у легиона был свой командующий из русских, а начштаба находился у него в подчинении.
      Но Тауберт на это не согласился. Во-первых он усмотрел в идее Жукова попытку уклониться от опасности. Ведь командир легиона остается на орбите, а начальник полевого управления высаживается на планету вместе с силами вторжения. А в том, что на роль командующего Жуков прочит именно себя, никто не сомневался.
      Кроме того Тауберт опасался за свой авторитет. Он и так дал этим землянам слишком много воли, и теперь они были готовы сесть ему на шею.
      - Когда у нас будет больше одного легиона, мы подумаем над вашим предложением, - сказал маршал Жукову тогда, в день Д+33.
      Но через семнадцать дней, на большом совещании, Тауберту показалось, что Жуков высказывает дельные мысли.
      - Что ж, если генерал Бессонов категорически не желает планировать восточную операцию и не верит в ее успех, мы можем поручить это дело кому-нибудь другому. Например, штабу полевого управления.
      - Штаб полевого управления предназначен для решения тактических задач, резко возразил Бессонов, но тут же сбавил тон. - А впрочем, мне все равно. Победа нужна вам, а не мне. Если уж на то пошло, можете освободить меня от должности начальника штаба легиона. А если еще и разжалуете, я буду искренне рад.
      - Мы вас не только разжалуем, - ответил маршал Тауберт, и тон его не предвещал ничего хорошего. - Мы вас еще и расстреляем - если к сотому дню с Закатного полуострова не будут отгружены десять миллионов пленных. Фаланги, которые предстоит задействовать в восточной операции, не должны отвлекаться на побочные задачи.
      - И сколько войск будет у меня на западе? - поинтересовался Бессонов.
      - А сколько вам нужно?
      - Половина легиона. И то если забыть даже и думать о наступлении за перешеек.
      - Треть, - негромко сказал Жуков.
      Тауберт ненадолго задумался, глядя на карту, а потом произнес назидательно:
      - Забывать о наступлении нельзя ни при каких условиях. Ближайшая задача западной операции - пленные. Дальнейшая - наступление на Уражай. Для этой цели я согласен выделить треть легиона - 33 боевых фаланги.
      Спорить было бесполезно. Весь вид Тауберта говорил о том, что он уже все решил.
      - 33 боевых фаланги, 3 тыловых и сто восьмую, - потребовал тем не менее Бессонов.
      - Стратегическую разведку? Это невозможно. Она должна действовать в интересах всего легиона и в первую очередь на главном направлении.
      - Если я все еще начальник штаба легиона, то разведка находится в моем полном распоряжении и должна использоваться там, где это нужно мне. Планировать восточную операцию вызвались ставка и полевое управление, а у них есть своя разведка.
      - У ставки нет своей разведки.
      - Разве? А как же отдельная фаланга рейнджеров? Я не требую, чтобы сто восьмая сосредоточилась только на западной операции немедленно. Она понадобится мне с началом вторжения. Либо она, либо десять обычных фаланг резерва. Иначе можете застрелить меня прямо сейчас, но успеха операции я не гарантирую.
      Совещание продолжалось уже несколько часов, его участники устали, но Тауберт сказал: Никуда не уйдем, пока не решим все окончательно, - и споры продолжались.
      В разгар всего этого торга Жуков тихонько подсел к Сабурову и шепнул:
      - Все это, конечно, хорошо, но без амурцев мне хана. На переговоры Тауберт, разумеется, не пойдет, но он же не полный идиот и не заставит легион воевать на два фронта. Если амурцы перейдут в наступление, то маршал никуда не денется.
      Сабуров осторожно постучал пальцем по ошейнику, напоминая, что их слушают особисты. В ошейники были вделаны микрофоны, и официально считалось, что это вспомогательные средства связи.
      - Плевать, - сказал на это Жуков. - Если он все-таки идиот, то мы так и так покойники. Понимаешь, я не уверен, что амурцы так уж обязательно полезут на рожон. Могут ведь и отсидеться у себя за рекой. И тогда нам кранты.
      - А я с самого начала был против этой затеи. Бессонов прав - атаковать надо с запада, а восток целиком отдать на откуп амурцам. И если бы ты не влез, мы могли бы убедить в этом Тауберта.
      - Черта с два его убедишь. Короче, пускай Бессонов забирает сто восьмую, и делайте с ним на западе что хотите - только придумай, как выманить амурцев за реку, чтобы они пошли прямиком на Бранивой.
      - Если мои добыватели не врут, Бранивой самолично собирается избавить нас от этой заботы. У него 5 мая - столетие великой победы, и он, кажется, решил приурочить к этому празднику новый освободительный поход. Нам надо только оттянуть дату вторжения дней на пять-семь. Попробуй подкатиться с этим к маршалу - он теперь тебя любит.
      - Так. 5 мая - это Д+85. Ты уверен, что в этот день они выступят?
      - Я вообще ни в чем не уверен. Если хочешь знать точно - спроси у Бранивоя.
      7
      Никто на планете, даже сам великий вождь целинского народа Тамирлан Бранивой, не мог бы с уверенностью сказать, как склоняется его фамилия. Просто в целинском языке она не склонялась вообще.
      На свете нет ни одного языка, который не развивался бы с течением времени. Одни языки изменяются медленно, другие быстрее, богатая литератур-ная традиция замедляет этот про-цесс, а ее отсутствие - ускоряет. Но так или иначе, все языки меняются.
      Русский язык на планете Целина претерпел за семь-восемь веков не так уж много изменений. И главным из них было то, что в речи жителей Западной Целины исчезло склонение существительных.
      На слух речь целинцев напоминала гибрид белорусского с болгарским. И еще было в ней что-то до боли знакомое, как кавказский или среднеазиатский акцент. Как говорил шофер, захваченный вместе с языком - офицером из штаба округа: Я баранка кручу, патаму мой работа баранчик называицца. Мой работа палковник вазиц, а сикрет я ни знаю никакой. И все это с украинской напевностью, которая окончательно делала целинский язык не похожим ни на что.
      А с письмом было еще интереснее. С одной стороны, слова пишутся, как слышатся, но слышатся они не так, как по-русски, а пишутся с дополнительными буквами, которых в русском и вовсе нет.
      В первые дни даже сам начальник разведки легиона Сабуров затруднялся, когда ему приходилось писать в разведсводках целинские фамилии и названия городов. В самом деле - как транскрибировать на русский фамилию Никалаi или Сидара? Как обозвать в сводке города Центр, Акiянск и Юнармеiск? Как, наконец, поименовать единственно верное учение Целинской Народной Республики чикинижiм-бранивижiм?
      Можно, конечно, писать просто по-русски - Петров и Сидоров, Океанск и Юнармейск. Но Сабуров придерживался точки зрения, согласно которой легионеры не должны видеть в противнике кровных братьев. Если русскому человеку противостоят Иванов, Петров и Сидоров, то воевать против них психологически труднее, чем против Мюллера и Коха.
      Кончилось тем, что Сабуров стал писать, как бог на душу положит, а остальные решили, что так оно и надо. Тем более, что от первоисточника Сабуров почти не отступал. Просто писал, как слышалось лично ему. Никалаю и Сидарау, Акъянсак и Юнармейсак. И только для идеологии сделал исключение, переведя ее для полной ясности, как чайкинизм-броневизм.
      В этом было некоторое противоречие - Бранивой и вдруг броневизм. Но Сабурову оно казалось мелочью. Кому надо - поймут, кому не надо - не спросят. А чтобы окончательно все запутать, начальник разведки легиона придумал склонять фамилию Бранивой по образцу слова вой.
      Правилам русского языка это нисколько не противоречило, если не знать, конечно, что Бранивой - это на самом деле Броневой. Сабуровские разведчики недаром окрестили его Мюллером. Он даже внешне был похож на Мюллера, только не киношного, а настоящего, который никому не мог показаться веселым добряком.
      А пока Бранивоя склоняли на орбите на все лады, несклоняемый вождь, ничего о том не зная, изучал в своем кабинете карту будущих сражений, время от времени поглядывая за окно.
      Отсюда, из головы отца Майской революции Василия Чайкина, венчающего титаническую громаду Цитадели, открывалась широкая панорама города Центара. Кабинет великого вождя находился в самой верхней точке самого высокого здания города и планеты - в районе правого глаза полой изнутри статуи, которая сама по себе была размером с хороший дом.
      Чайкин стоял на вершине Цитадели почти по стойке смирно, только правая рука с трубкой поднесена ко рту, и в этой трубке на звенящей высоте над городом горел неугасимый вечный огонь. Издали этот памятник мог бы вызвать нездоровую ассоциацию с образом Шерлока Холмса, но к счастью, жители Целины не были знакомы с творчеством сэра Артура Конан-Дойля.
      Зато тот архитектор, который когда-то очень давно набросал первый эскиз Цитадели, наверняка был знаком с проектом сталинского Дворца Советов. Но от эскиза до постройки прошел немалый срок, и в итоге получилось нечто вроде вавилонской башни, предназначенной специально чтобы достать до неба.
      Тамирлан Бранивой любил работать на вершине этой башни и глядеть на мир глазами великого Чайкина. И только одно коробило великого вождя - то, что этот мир принадлежит ему не весь.
      Всего на Целине насчитывалось восемь государств - два больших, одно среднее и пять маленьких, и вечной головной болью ЦНР были острова в океане, которые никак не удавалось покорить, несмотря на всю мощь военно-морского флота. Даже теперь, в преддверии великого освободительного похода на восток, Бранивою приходилось держать весь Западный флот на базах Закатного полуострова.
      Попробуй убрать крейсера из Чайкина и Акъянсака - тут же мариманы устроят какую-нибудь каверзу под знаком мести за Тропический десант.
      Тогда, 24 года назад, полковник Бранивой вел передовой отряд на захват плацдармов на Большом Южном острове - и захватил-таки, но дальше пляжа продвинуться не удалось. Попытка превратить Мариманский Союз Островов в Целинский Союз Народов провалилась с таким позором, что ее даже не рискнули назвать великой победой.
      Зато Бранивой стал генералом и через пять лет возглавил армию. А еще через три года великий вождь целинского народа Барис Кабанау неожиданно скончался в расцвете лет при подозрительных обстоятельствах.
      Его соратники и ставленники с друзьями, знакомыми, чадами и домочадцами тоже прожили недолго. Очищение страны от позорного наследия Кабанау продолжалось десять лет, и численность населения ЦНР за это время не сократилась только благодаря исключительной плодовитости деревенских баб, подкрепленной указом, приравнивающим аборты к убийству, а ограничение рождаемости - к саботажу.
      660-ю годовщину Майской революции страна встречала на небывалом подъеме. Наконец государство было приведено к должному порядку, и все вокруг говорило о полной готовности к новому освободительному походу. Черт с ними, с острова-ми куда они денутся, когда весь материк будет принадлежать Бранивою.
      Но еще со времен Тропического десанта Бранивой хорошо усвоил, что не стоит бросаться в бой сломя голову, когда можно выждать удобный момент и ударить из засады. Неподготовленная атака слишком часто ведет к катастрофе.
      И он ждал. Ждал, пока подохнет старая собака Петрович, и начнется драка между тремя его сыновьями.
      Все последние шесть лет разведка заверяла Бранивоя, что Любимый Руководитель амурского народа Роман Петрович очень плох и со дня на день помрет, и что драка между его сыновьями Романовичами неизбежна и может перерасти во что угодно вплоть до гражданской войны.
      А между тем Роман Петрович, доживший до 98 лет, на полном серьезе готовил страну к своему столетнему юбилею, и старший сын его верховный канцлер Петр Романович на вид казался старше отца. Да и глава Державной безопасности Григорий Романович тоже выглядел стариком.
      Один только Борис Романович, шестидесятилетний младший сын Любимого Руководителя, держался молодцом. Глядя на него, мало кто мог усомниться в том, что Верховный Воевода Государства Амурского способен разбить любого врага хоть на своей территории, хоть на чужой.
      Но великий вождь целинского народа Тамирлан Бранивой тоже был уверен в своих силах. Так и не дождавшись смерти Петровича, он, наконец, решился. Решился начать великий поход, не привязывая его сроки к каким-то внешним событиям.
      И тут, уже когда началось сосредоточение целинских войск на восточной границе, Бранивоя подстерегал новый удар.
      В высших эшелонах армии притаилась измена.
      Личная резидентура Бранивоя в столице Государства Амурского раздобыла список высокопоставленных генералов и офицеров ЦНР, работающих на амурскую разведку.