— Красивые еврейки с возрастом становятся некрасивыми, — пробормотал Полбуханки с претензией на глубокомыслие и получил от Лайки пощечину левой пяткой.
— Глюк, — отозвался Гарри. Больше всего появлению новой дюймовочки обрадовалась Галлюцинация. Теперь ей было с кем поговорить Новую дюймовочку назвали Евой и вместе с Галлюцинацией пустили путешествовать по телу Вероники. Лайка подсчитала, что общая длина Веры от пяток до макушки составляет 85 дюймовочкиных метров.
Но эта идиллия продолжалась недолго. Амиго вдруг вздумала привести Нику в чувство и потащила ее купаться. Дюймовочек засунули в карман к Лайке, которая снова надела трусики и рубашку.
Освежив Веронику, Амиго вытащила ее на отмель и принялась за эротический массаж.
Больше всего Амиго любила Вероникины груди — не большие и не маленькие, а в самый раз. Наверное, это потому, что у самой Амиго таких не было. Про нее шутили: «Друг Человека грудей не носит».
Груди Вероники Амиго ласкала много раз и всегда приходила в восторг, когда набухали и напрягались ее горячие соски. Но на этот раз случилось нечто, чего никогда раньше не было.
В минуту экстаза сосок Вероники произвел каплю полупрозрачной жидкости. Амиго слизнула ее, и тогда из соска полился целый поток этой жидкости. Она густела и белела на глазах и была она сладкой, жирной, вкусной и возбуждающей.
«Это не молоко», — подумала Амиго, когда поток иссяк.
— Что это было? — спросила Вероника, облизывая вымазанный в таинственной жидкости палец.
— Ой, — ответила Амиго и по прошествии очень короткого времени разразилась непечатной тирадой, означающей крайнюю степень удивления.
Дюймовочка как таковая
Лена раньше не испытывала склонности к лесбийской любви, но почему-то девушка в платье без пояса выглядит до странности соблазнительно, и это платье ужасно хочется с нее снять.
Да к тому же есть повод — круглый бассейн с фонтаном посередине.
Сюда привел лабиринт, который начинался от седьмого малого зеркала справа от входа в Зеркальный зал с зазеркальной стороны. Четыре Лены — Алена, Алька, Эл и Хелен — сняли платья и бикини, спрыгнули в бассейн и бросились к сердцу фонтана. Фонтанов вокруг было много, но этот — самый большой. Девичьи шалости даже в голом виде далеко не всегда приводят к лесбиянству. Но случается, что и приводят. Женское тело — сплошная эрогенная зона, и если долго тормошить его — все равно, мужскими или женскими руками — рано или поздно захочется чего-то большего.
— Ну что ты делаешь, — шептала Хелен Альке сквозь шум воды, когда та терлась щеками о ее груди.
— Какой разврат! — восклицала Эл, когда Алена изображала грудного ребенка. — Это же онанизм, любить саму себя.
Лактоид брызнул почти одновременно, и две дюймовочки явились на свет с промежутком в несколько секунд.
Каждая из них ровно семнадцать мгновений кушала мамино молоко и по окончании этого процесса имела рост 34 миллиметра.
Каждая из них была как две капли воды похожа на Лену Васильеву, уменьшенную ровно в пятьдесят раз.
— Клонинги, — констатировала Алена.
— Я тоже хочу, — сказала Хелен.
Через четверть часа дюймовочек стало четыре. Две из них были правосторонними, одна — левосторонней и еще одна вроде бы двусторонней, ибо она с одинаковой энергией жестикулировала обеими руками.
В остальном трое из них были одинаковы. Четвертую Хелен из научного интереса отстранила от груди раньше срока, чтобы посмотреть, что будет.
Молоко из белого стало прозрачным, а потом перестало течь и больше не появилось. Через некоторое время кормление начала Эл, и Хелен поднесла свою дюймовочку к ее свободной груди. Молочко оттуда текло, дюймовочка его пила, но не выросла больше ни на миллиметр и осталась на полсантиметра меньше сводных сестер.
Дюймовочки Элли, Хелли, Алли и Ли очень скоро проявили неподдельный интерес к эротической стороне жизни. Эл, Алена, Алька и Хелен смотрели это кино с восторженными комментариями — в конце концов не каждый день трехсантиметровые девушки занимаются лесбийской любовью у тебя на ладони.
А картина повторялась с уменьшением в пятьдесят раз — в пространстве, но не во времени. И похоже, у дюймовочек тоже стали рождаться дети. Только их было трудно разглядеть — ведь при рождении они имели рост в три миллиметра, а после кормления вырастали максимум вдвое.
— Это становится опасным, — сказала Алена. — Интересно, а если внуки родят правнуков, они смогут душить микробов голыми руками? — поинтересовалась Алька. — А здесь есть микробы? — усомнилась Алена. — Микробы есть везде, — ответила Эл — Так не бывает, сказала Хелен. Она имела в виду не микробов, а бесконечное уменьшение дюймовочек. — Здесь все бывает, — заметила Эл, имя в виду вообще все. Лена сама по себе была девушка умная и как раз в этом году в очередной раз собиралась поступать в медицинский институт, так что она кое-что понимала и в химии, и в биологии. Так что Хелен могла с полным основанием сказать, что так не бывает. Не может быть человек ростом с микроба, потому что микроб — существо одноклеточное, а человек при всех своих недостатках — очень даже многоклеточный.
Но и Эл тоже была права.
— Смотри. Они ведь разумные, да? — она показала на занятых своими делами дюймовочек на парапете фонтана.
— Ну, — сказала Хелен.
— А бывают разумные существа ростом в три сантиметра? У них же на разум никаких клеток не хватит.
Но Лена сама по себе помимо науки любила также научную фантастику.
— Может, нейтринные системы? — задумчиво произнесла Алька.
— Нейтринные системы, — повторила за ней Эл. — «Солярис». Хари.
Она схватила свое платье и, порывшись в его складках, извлекла на свет божий иголку с ниткой. Этой иголкой она безжалостно пробороздила себе палец. Чего не сделаешь ради научного эксперимента.
Брызнула кровь из разорванных капилляров. Потекла немного и свернулась, как и положено крови всякого, кто не страдает гемофилией. Эл некоторое время пристально вглядывалась в ранку, а потом сказала:
— Не получается.
— Микроскоп бы, — сказала Алька.
Микроскопа не было. Поэтому Лены принялись наблюдать за жизнью своих дюймовочек невооруженным глазом. Дюймовочки жестами показали мамам, что намерены спрыгнуть в воду, но вряд ли смогут сами выбраться обратно.
— Поможем, — сказала Алена, и дюймовочки обрадованно замахали руками и попрыгали в воду — похоже, вместе со своими детьми. Выбраться на внешний мраморный парапет они действительно без посторонней помощи не могли. Зато фонтан в виде громадного букета цветов и плодов, предоставлял неограниченные возможности. Его нижняя часть полностью уходила под воду, а по резным стеблям листикам и лепесткам даже дюймовочки могли добраться хоть до самой вершины. К тому же эти листья и букеты могли служить дюймовочкам чем-то вроде навесов и пещер, где можно скрыться и от струй фонтана, и от любых опасностей.
Дюймовочки опять-таки жестам показали, что хотят здесь остаться и заняться самым откровенным разгулом и развратом, а материнских взглядов стесняются просят своих горячо любимых мам заняться аналогичным делом где-нибудь в другом месте.
Мамы послушно отошли в сторону и приступили к новым экспериментам.
Из-за экспериментального характера новых любовных упражнений они долго не могли достигнуть нужного результата, однако в конце концов стихия возбуждения пересилила разум и молочко забило фонтаном.
Эл вовсе не допустила новорожденную дюймовочек к груди. Та ничуть не обиделась и не испугалась за свое будущее. Молочко немного потекло и перестало, а дюймовочка сохранила рост в семнадцать миллиметров. Эл отмерила этот рост на нитке и завязала два узелка. Она, впрочем, не могла точно знать, что это именно 17 миллиметров, но заподозрила, что это именно так, поскольку ее собственный рост составлял метр семьдесят.
Теперь Эл ждала, когда Хелен родит свою дюймовочку и выкормит ее до максимума, чтобы точно узнать, насколько та вырастет.
Во время кормления она считала секунды. Семнадцать секунд прошли, но молоко у Хелен не иссякло. Родник высох лишь на 51-й секунде.
Лена давно научилась точно отмерять секунды в уме, считая собственный пульс. Эл измерила ниткой дюймовочку Хелен и обнаружила, что та ровно в четыре раза больше ее собственной.
— Интересно, — сказала она. Эта выросла вдвое больше первых. — Вторая потому что. — ответила на это Хелен и была права. Полуторасантиметровая малышка тут же потянулась к семисантиметровой и принялась о чем-то разговаривать с ней. Слова Хелли Большой можно было расслышать и разобрать. Похоже, они тоже собрались ставить опыт.
И верно — маленькая принялась ласкать большую и играть с ее грудями, а потом прильнула к ее соску. После этого она, похоже, родила свою дюймовочку и стала ее кормить, но увидеть это потомство невооруженным глазом так и не удалось.
Вскоре большая принялась ласкать маленькую. Лены сгрудились над ними, созерцая это увлекательное действо.
Грудь маленькой помещалась в рот большой чуть ли не целиком, и это явно приводило их обеих в неописуемый восторг, который в свою очередь приблизил оргазм.
Увидеть микродюймовочку Хелли тоже было непросто — она родилась ростом меньше миллиметра. Но потребив 17-секундную порцию молочка, эта дюймовочка выросла вдвое, доросла до полутора миллиметров и стала хорошо видна невооруженным глазом.
— А ну проверим, — скомандовала Эл и поцеловала в губы Хелен, одновременно касаясь рукой ее гениталий. Это был лучший способ возбудить Хелен, как, впрочем, и Эл, и Лену, как таковую.
К груди Хелен Эл перешла немного погодя, когда соски ее стали обжигающе горячими и набухшими.
Элли Третья родилась 17-миллиметровой, как и ее сестры, но молочко пила целых две минуты и увеличилась за это время в восемь раз.
— Отлично, — сказала Эл, передоверила дюймовочку Хелен и обернулась к Алене.
Та несколько минут назад кончила выкармливать свою семисантиметровую дюймовочку, и теперь могла послужить оплодотворительницей.
Следующая дюймовочка кормилась 255 секунд и вытянулась на 27 сантиметров.
«Получится или нет?» — подумала Эл, лизнув живое и вместе с тем какое-то кукольное тельце языком. Дюймовочка зажмурилась от удовольствия.
Получилось — 27-сантиметровая Элли Четвертая пришла в бурный экстаз от интимного общения с родительницей и подарила ей драгоценные капли оплодотворяющего лактоида.
Элли Пятая родилась 17-миллиметровой. Рост оплодотворителя явно не влиял на размер потомства. Все дюймовочки при рождении были ровно в сто раз меньше матерей. А на что влиял оплодотворитель, сказать было вообще трудно из-за генетического тождества его с матерью.
Хотя — от оплодотворителя вроде бы зависело, лево— или правосторонней будет дюймовочка. То есть иногда зависело, а иногда нет.
Тут у Эл возникла еще одна догадка, и она тотчас же ее проверила. Эл не давала вслух имени Элли Четвертой, и теперь спросила ее:
— Как тебя зовут? — Эл, — пискнула в ответ дюймовочка, но тут же осеклась и уже менее уверенно добавила, — Алена, Лена. Вот почему они с рождения имеют полноценный разум. Они соединяют в себе половинки разума обоих родителей. А поскольку в данном случае родители идентичны между собой, но имеют разные имена, именно с именами и возникает путаница.
Эл с трудом дождалась, пока кончит кормиться Элли Пятая. Та доросла до 54 сантиметров и была ростом с новорожденного ребенка, при всех пропорциях и формах двадцатилетней девушки.
— Тебя как зовут? — спросила у нее Эл. — А как назовешь, — ответила дюймовочка. Захохотали все — и большие, и маленькие, и сама Элли Пятая тоже рассмеялась своим словам. Эл решила довести эксперимент до конца.
Она родила Элли Шестую, но выкармливать ее не стала, а сразу занялась Элли Седьмой — именно седьмую можно было дорастить до нормального роста и даже более того.
Но более того Эл до поры до времени делать не решилась. Вернее, ее остановила Алена, сказав:
— Только не надо гигантов. Это опасно Чтобы выкормить Элли Седьмую до нормального человеческого роста, понадобилось чуть больше двадцати восьми минут. Эл даже утомилась и вздохнула с облегчением, когда, сравнив ладонь дочери со своей, обнаружила, что они одинаковы.
— Ну хватит, хватит, — Эл отстранила Элли от своей груди и поцеловала ее в губы.
— Мама! — сказала Элли и обняла родившую ее. Теперь Лен нормального роста стало пять. Дюймовочки в это время плодились и размножались вовсю, и Алька подала идею, что отсюда лучше поскорее уйти, а то придется наступать на собственное потомство.
Ушли они впятером. Четверо были в платьях, а пятой пришлось довольствоваться переходящим поясом. Уходя, Эл вспомнила о своем порезанном пальце. Оказалось, что он зажил, не оставив ни малейшего следа пореза. Зажил всего за пару часов.
Матрешка
Под синим небом среди синего моря на железном острове с лифтом посередине Лена создавала матрешку из дюймовочек. Валя и Анти проявляли абсолютную покорность, когда Лена раз за разом получала от них необходимый генетически материал. Они изнемогали от любви.
Секрет роста Лена узнала случайно, когда после первой дюймовочки, рожденной от Вали, родила еще одну — от Анти. А узнав этот секрет, она с размахом пустила его в дело. Готовые дюймовочки разного калибра чинно сидели на внешнем кольце и беседовали друг с другом. Было их уже восемь штук. Восьмую пришлось выкармливать почти час, и она вымахала до 432 сантиметров. Для дюймовочки это было, пожалуй, многовато, но слово не воробей.
Выкармливать следующих Лена уже не могла, а увидеть их хотела, и потому поручила процесс Дюймовочке Восьмой и Седьмой соответственно. Седьмая (216 сантиметров) оплодотворяла, а Восьмая рождала и выкармливала. Ей пришлось сделать семь черновых фигур, которые тоже были живыми, красивыми, разумными и любвеобильными и тут же подружились с соразмерными себе дочерьми Лены.
Все они были похожи одновременно на Лену с Валей и имели сдвоенный разум. При этом все они были разными, как бывают разными родные сестры. Впрочем, к родным теперь добавились еще и двоюродные.
Родные и двоюродные сестры принялись знакомиться, беседовать и любить друг друга, и стройность матрешки сразу нарушилась. Впрочем, Лена уже не думала о матрешке. У нее созрел новый план — вырастить фигуру, для которой это море будет даже не по колено, а еще мельче, и с ее помощью добраться до берега.
Валю и Анти эти действия привели в окончательный транс, но Лена уверенно руководила великаншами, и те старательно порождали и выкармливали гигантов. Но для этого приходилось сначала рождать по несколько разнокалиберных побочных экземпляров. Их, как правило, не выкармливали, чтобы не слишком загромождать железный остров, на котором и так уже стало тесновато.
Для гигантов сам остров был маловат, и им приходилось тусоваться в открытом море. Впрочем, большой проблемы в этом не было
— ведь великанши (как и дюймовочки, и прародительницы тех и других) не испытывали потребности в воздухе, еде и сне.
Потребность в сне стали вдруг испытывать Валя и Анти, но не от усталости, а потому что после появления на свет 65-метровой красавицы им очень захотелось закрыть глаза.
Девушка ростом 550 метров смогла встать на дно, подняв голову над водой. Голова эта имела в высоту метров 80. По идее ее дыхание должно было создавать некое подобие бури для существ размером с Лену, но ничего подобного не происходило, хотя голова делала вдохи и выдохи.
Обратив на это внимание, Лена мимоходом провела эксперимент. Она дохнула на какую-то полусантиметровую дюймовочку, оказавшуюся поблизости. По идее это должно было сдуть малютку с насиженного места, но на самом деле не колыхнулись даже волосы на ее голове. Тогда Лена дунула посильнее. Это дуновение должно было показаться малютке ураганом, но оказалось лишь ветерком, слегка растрепавшим пряди волос.
Именно такой полусантиметровой малюткой должна была казаться сама Лена пятисотметровой великанше, стоявшей на дне моря по шею в воде. Но Лена была ее первопредком, и сознание великанши было наполовину, а то и больше сознанием Лены, ибо цепочка промежуточных родителей состояла из экземпляров, которые жили самостоятельно слишком мало, чтобы внести в это сознание что-то свое. А потому великанша слушалась Лену беспрекословно.
Общались они так. На плече у великанши сидела 69-метровая девушка, а у этой соответственно — девушка в 864 сантиметра ростом. А уже с нею напрямую общалась Лена.
Рядом плавала великанша в 276 метров длиной, и полукилометровая по команде Лены занялась любовью с нею и вскоре породила первую пятиметровую дочь. Кормить ее великанша не стала. Ей пришлось подождать, пока 276-метровая восстановит форму, и лесбийский акт, потрясающий своей грандиозностью, повторился.
Только седьмую новорожденную великанша стала кормить и выкормила до своего роста, после чего стала любить уже ее.
Восьмая достигла роста 1106 метров, а девятая — 2212. Дальше действовала уже она.
Когда Валя и Анти проснулись, они обнаружили рядом с железным островом какую-то обширную сушу, уходящую к горизонту и к небу.
Но это была не суша. Это был их отдаленный потомок — девушка ростом 71 километр.
Дальше расти было некуда. Небо оказалось твердым и располагалось в ста километрах от поверхности океана.
Зато море для этой великанши было пленкой воды толщиной не больше сантиметра.
То, что спросонья показалось Вале и Анти сушей, на самом деле было десятикилометровой ступней.
А дальше было просто. Семнадцатиметровая девушка посадила Лену, Валю и Анти к себе на голову, где они прочно привязались волосами. То же самое сделала 17-метровая, когда оказалась на голове 270-метровой. Эту взяла на себя 5-километровая, а ее заплела в свою прическу семидесятикилометровая. И путешествие началось.
Закончилось оно через сорок минут. Пройдя сто тысяч километров, великанша достигла большой суши, наступив по дороге на несколько участков суши малой, которых пассажиры великанши не заметили с умопомрачительной высоты.
Большая суша представляла собой стену до самого неба, проколотую множеством разномерных арок. Самые большие шли от пола. Самые маленькие — в 1 сантиметр высотой — располагались у небосвода. Перед арками проходили галереи, которые соединялись лестницами.
В самую большую арку могла пройти даже 70-километровая великанша. Но прежде чем пройти туда, она сняла с головы пятикилометровую, а та — 270-метровую и так далее. Разнокалиберных девушек общими усилиями рассортировали по росту и приземлили на нужных галереях.
Только после этого 70-километровая вошла в свою арку и через пару минут вышла к лифту. Его кабина имела габариты 70 на 70 на 150 километров, а один его этаж составлял 40 тысяч обычных.
В это время Валя и Анти вдвоем ласкали Лену на своей галерее. Через час две новорожденные трехсантиметровые дюймовочки отправились в долгий путь наверх. Они шли по лестнице, рассчитанной на их рост — по нескольку лестниц разного калибра вели вверх и вниз параллельно друг другу, и чем ниже, тем больше становилось этих лестниц и тем крупнее становился масштаб.
А Лена, Валя и Анти через арку вошли в тоннель. Он вел к лифту. На индикаторе значился 10-й этаж. — Странно, — сказала Лена.
*
В это время шедшая совсем в другую сторону 35-километровая великанша обнаружила на своем пути большой коралловый архипелаг. Даже для нее этот архипелаг казался достаточно большим, ибо не через каждый остров она могла перешагнуть, а было их великое множество.
Великанша прошла вдоль архипелага, стараясь не наступать на острова.
Она не могла увидеть людей нормального роста на одном из островов. Но те увидели ее отлично и в диком испуге умчались на катере к берегу, не сумев собрать всех своих дюймовочек и взяв на катер только тех, что были поблизости.
До берега от этого острова, крайнего в архипелаге, было всего триста километров. Великанша давно уже не обращала внимания на острова — она видела берег и шла к нему.
Но берег был явно неподходящим для нее, и она повернула обратно — тем более, что вдалеке раздался зов 70-километровой, созывавшей больших и малых к открытой ею стене. Она брела по океану и кричала, и большие и малые слышали этот зов, и как ни странно, даже самых маленьких ее голос не оглушал.
Через три часа тусовочный катер ворвался в тоннель и углубился в лабиринт.
Одна из ветвей лабиринта уткнулась в дверь лифта. Тусовка в темпе загрузилась туда.
На индикаторе горел девятый этаж. Кир нажал первый. Лена в другом лифте нажала минус первый. Так две группы попавших в ловушку не встретились в первый раз.
Умклайдет ремесленный
Силы окончательно покинули Артура Дунаева и он уснул в круге света.
Проснувшись, он обнаружил, что находится уже не в круге, а в бесконечном световом луче. Айбиго спала рядом. Больше никого поблизости не было.
С удивлением Артур понял, что стал отлично видеть без очков — а ведь с очками он не расставался с раннего детства.
Одевшись, Артур все же положил очки в нагрудный карман. Туда же он сунул и умклайдет «Женщина», попутно опять сотворив рой фантомов и девушку, которую он так и не увидел — она возникла в темноте и в темноте осталась.
А Артур поднял Айбиго, полуобнял ее и пошел вместе с ней вдоль светового луча.
Луч привел к двери, а дверь вела в большой, светлый и совершенно пустой зал. Только в центре зала имел место столик, а на нем палочка и лист бумаги.
Палочка была похожа на умклайдет «Женщина», только вместо женской фигурки на конце его были вырезаны четыре шарика.
Текст на бумаге гласил:
«УМКЛАЙДЕТ РЕМЕСЛЕННЫЙ
Предназначен для сотворения простых и несложных составных предметов обихода. Чрезвычайно прост в обращении и не требует специальных навыков.
Для сотворения предмета, название которого само по себе дает полное представление о нем, достаточно назвать этот предмет и взмахом умклайдета указать точку, в которой он должен появиться.
Если название не дает точного и однозначного представления о форме и функциях предмета, то этот предмет следует описать вслух или мысленно, либо четко представить себе, после чего совершить вышеописанный взмах умклайдетом.
Ремесленный умклайдет непригоден для сотворения живых существ, пищевых продуктов, самодвижущихся механизмов и электроприборов. Книги могут быть созданы с помощью данного умклайдета только в том случае, если их текст дословно известен создателю.
Обычной продукцией ремесленного умклайдета является одежда, мебель, посуда и предметы личного обихода.
Успехов вам!»
Артур дочитал текст до конца и очень осторожно взял в руки ремесленный умклайдет. К счастью, эта палочка никаких побочных эффектов не произвела.
— Стул! — скомандовал Артур и направил умклайдет на пространство перед столиком.
Тут же на этом месте возник обыкновенный конторский стул. — Кресло. Мягкое, удобное и красивое, — потребовал Артур. В кресло он усадил Айбиго, а сам сел на стул и стал мысленно описывать будущее одеяние девушки — юбку из нитей, привязанных к поясу.
Эту юбку он взмахом умклайдета бросил подруге на колени. Она тотчас же надела ее. Разноцветные нити закрыли ее ноги до щиколоток, но при каждом движении они разлетались и обнажали то бедро, то точеные икры, то всю ногу сверху донизу. Из-за этого Айбиго теперь выглядела даже более соблазнительно, чем тогда, когда была совсем нагой — ведь известно, что полуобнажение куда более пикантно, чем голая нагота.
Артур просто не мог не залюбоваться ею. А залюбовавшись, просто не мог ее не поцеловать. А поцеловав, конечно же, не мог не обнять. А уж после этого ему не оставалось ничего, кроме как сбросить к чертовой матери с нее юбку и снова надолго погрузиться в любовь. Для этого он мимоходом сотворил кровать — «большую, мягкую и сексодромную», но этот акт опять-таки сопровождался ошибкой, ибо творя кровать, Артур одновременно целовал Айбиго, а потому запутался в умклайдетах и несколько секунд махал не тем, каким нужно, удивляясь, почему вместо столь необходимого сексодрома возникают толпы девушек, тут же за малым исключением исчезающих неизвестно куда. Наконец Артур разобрался в проблеме и кровать все-таки появилась. Падая на нее вместе с Айбиго, Артур не обратил внимания на девушку, появившуюся в зале в результате путаницы с волшебными палочками. Высокая и тонкая, с волосами ниже пояса, она неподвижно стояла в затемненном углу зала и горящими глазами смотрела на любовную игру. Светлые волосы ее были переброшены на грудь и скрывали все то, на что так любят смотреть мужчины.
Когда Артур и Айбиго в изнеможении оторвались друг от друга, девушка в углу сделала несколько шагов назад и исчезла из зала.
Артур и Айбиго ушли немного погодя. Сначала Артур подумывал, не сделать ли этот зал своим постоянным пристанищем, но у зала оказалось слишком много входов и выходов и за каждым из них были нехоженые коридоры и неизведанные места, а это как раз то, что манило Артура больше всего на свете.
Труднее всего оказалось выбрать, в какую сторону идти. Но Артур нашел выход из положения. Он сотворил черную повязку и завязал ею глаза Айбиго, потом покружил ее на месте и приказал идти вперед. Ноги принесли незрячую девушку к одному из выходов, и путь был определен.
Артур не стал снимать повязку с глаз Айбиго. Ему нравилось вести ее, слепую и беспомощную, по бесконечной анфиладе пустых комнат и залов и иногда обращаться к ней за советом — в какую сторону идти дальше.
Едва Артур и Айбиго покинули зал через выбранный вслепую выход, в нем снова появилась длинноволосая красавица. Она легко перебежала через зал и последовала за ушедшими.
Ей не нужно было видеть преследуемых. Достаточно было одного слуха. Артур был в сандалиях, и их подошвы отчетливо постукивали по паркету, в то время как все сотворенные им девушки были босы, и их шаги производили едва слышный шорох.
Шаги самой преследовательницы не производили даже шороха.
Фея
Если умклайдетом «Женщина» провести в воздухе замкнутый круг, то этот круг начинает светиться, а сам умклайдет перестает действовать за пределами круга. Теперь им можно махать, сколько вздумается — ничего не произойдет, пока кончик умклайдета не войдет внутрь очерченного кольца. А когда войдет — появится женщина. Если умклайдет пройдет точно через середину круга — появится та самая женщина, на создание которой он запрограммирован. Если промах — появится другая женщина, более или менее похожая на нее.
Если же круга не сделать, то каждый взмах умклайдета будет порождать фантомов, причем от начала взмаха к концу они будут становиться все менее призрачными и более реальными. В конце взмаха на свет появляется полностью материальная девушка, совсем непохожая на ту, что описана в программе.
Но так бывает не всегда. Чем длиннее взмах, тем больше появляется фантомов и тем больше субстанции реальности тратится на них. В результате на полностью материальную девушку этой субстанции может и не хватить.
И тогда появляется фея. Воздушный фантом не может производить звуков. Он не пахнет, его нельзя осязать. Сквозь него можно пройти. Его даже не всегда можно увидеть.
Воздушный фантом не оставляет следов, он не отражается в зеркале и не отображается на фотопленке. Только глаз в минуту наибольшего сгущения фантома может заметить его.
Но зато воздушный фантом может мгновенно перемещаться на любые расстояния и преодолевать любые препятствия, появляться и исчезать по собственному усмотрению и менять свой вид и размеры, как ему вздумается.
Чем реальнее фантом, тем более доступен он органам чувств и тем менее он мобилен и способен к трансформациям метаморфозам.
Но любой, даже самый плотный фантом остается фантомом. Даже если его можно пощупать — его нельзя схватить. Рука, пусть с трудом, но пройдет сквозь тело фантома.
И сам фантом тоже не в состоянии взять в руки или надеть на себя что-либо материальное. Он не может сесть на стул и лечь на кровать, он не может даже идти по полу, ибо рискует просочиться сквозь него.
Спасает фантомов только то, что они умеют контролировать свое положение в пространстве. Это позволяет им сидеть и лежать на воображаемой плоскости и идти по ней, не вступая в контакт с материей.
Фея — тоже фантом, но она стоит на грани реальности, и она может перейти через эту грань.
Фея — это сотый фантом из ста. Фея должна держать в руках умклайдет. Она должна родить ребенка от материального мужчины. Но чтобы обрести такую возможность, она должна прикоснуться к каждому из девяноста девяти фантомов, созданных тем же взмахом умклайдета, что и она.
И она не должна терять из поля зрения своего создателя, ибо только у него она может взять бывший в работе умклайдет, который необходим фее, чтобы родить волшебника.
Волшебники рождаются от поцелуя. Волшебники рождаются маленькими, как дюймовочки. Матери дают им маленькие умклайдеты, которые могут порождать маленьких фей, а те — рождать новых волшебников.
А где-то есть ключи, которые позволяют маленькому волшебнику стать большим волшебником.
А где-то еще есть ключи, которые позволяют большому Волшебнику стать Великим Волшебником.
И есть пути и двери, которые выпустят Великого Волшебника из одной бесконечности в другую.
И тогда Великий Волшебник откроет семь новых ловушек, и новый Лабиринт наполнится людьми, магами, феями, фантомами и волшебниками.
Кто знает, зачем?
Бегство
— Пипл, что это было? — глухим шепотом спросила Лайка примерно через шесть часов после того, когда это было.
— Глюк, — сказал Гарри.
— Вот именно, — сказал Полбуханки.
Женька захохотала. Ее рассмешило построение этого двойного ответа, где слова Полбуханки можно было отнести как к вопросу Альки, так и к неизменному ответу Гарри на все вопросы.
Все, однако, решили, что это истерика, и бросились приводить Женьку в чувство. Тем более, что это и правда была истерика.
