Мастер Берман действительно сделал много мечей. И один из них - для Жанны Девственницы. Там была и зиловская эмблема на одной стороне, и личное клеймо мастера на другой.
      Три буквы - "далед", "алеф" и "бейс", расположенные треугольником справа налево: средняя выше остальных. А ниже - голова собаки, что тоже немаловажно. Мастер сам в шутку называл себя "доберманом".
      Повторить это клеймо в кустарных условиях было не так-то просто. Мастер имел свои секреты и хитрости, и метод нанесения клейма был из их числа.
      Повертев меч пленника в руках, Гюрза убедился, что и он сам, и надписи на нем не имеют ничего общего с работой Бермана. А значит, и сам пленник не имеет ничего общего с Заратустрой.
      Да и кто бы сомневался. Достаточно один раз посмотреть на его рожу и послушать его слова.
      Это как стихи Марии Дэви из Белого Братства - хватит одной строчки, чтобы понять: дух Божий тут даже не ночевал.
      Убедившись, что перед ним самозванец, Гюрза учинил ему допрос с пристрастием не ради получения какой-то ценной информации, а просто из любви к процессу. Но пленник успел сознаться лишь в том, что он действительно никакой не Заратустра, а простой воспитанник секции исторического фехтования.
      Он был готов рассказать все, что знал о других воспитанниках и наставниках этой секции, которые в большинстве своем подвизались инструкторами по холодному оружию в спецслужбах, мафии и боевых отрядах Запада и Востока, либо сколотили собственные отряды, о чем мечтал и сам пленник.
      Он резонно рассудил, что за пророком по имени Заратустра пойдет больше народу, чем за безвестным фехтовальщиком. И был по большому счету прав.
      Простого фехтовальщика люди Гюрзы давно бы убили.
      А допрос позволил пленнику дожить до того момента, когда Гюрзу отвлекли от его скромной персоны более важные события.
      Фанатики прорвались в здание.
      Огонь на поражение погнал было дачников назад, но в дело вмешались нацболы. Фюрер, правивший в Кремле в эти часы, бросил своих боевиков на истребление масонов и сатанистов, а где находится главный масонский штаб, знала к этому времени уже вся Москва.
      Отступление дачников захлебнулось, потому что они нарвались на боевиков, которые стремились к цели, побивая подручными средствами правых и виноватых. И у них тоже было огнестрельное оружие - трофеи, захваченные в Кремле.
      А у спецназовцев патроны как раз подошли к концу, и загнанные в ловушку дачники массой своей продавили оборону.
      И с первого взгляда опознав в самозванном Заратустре своего, кинулись отбивать его от суперэлитных бойцов в камуфляже.
      Гюрза был человек разумный и понимал, когда имеет смысл бороться, а когда следует отступать. Стрельба по-македонски по набегающим фанатикам не остановила безумное стадо буйволов. Она лишь позволила бойцам избежать беспорядочного бегства и отойти с достоинством.
      Но было уже поздно. Со всех сторон во все двери и окна лезли дачники, и для отступления оставался только один путь - по лестнице вверх. Но это был безнадежный путь.
      На город снова опустился вечер, но сегодня он был окрашен в багровые тона. Сверху из окна это напоминало факельное шествие, и поднимаясь наверх - туда, где всего сутки назад смотрели на Москву с высоты президент Экумены и Царь Востока, Гюрза отчетливо вспомнил другой огонь.
      Он вспомнил колдунью Радуницу, которую сам возвел на костер - не потому что она была достойна казни, а потому что ему нравилось убивать.
      И еще он вспомнил проклятие, которое она прокричала из пламени.
      - Не пройдет и недели, как первый из вас будет гореть в аду. Не пройдет и месяца, как самый главный из вас пожалеет, что родился на свет. Не пройдет и года, как никого из вас не останется на этой земле. Ни крови, ни плоти, ни потомства - только огонь, от которого никто не скроется. Пепел моего костра будет жечь вас, как адское пламя, пока не выжжет дотла!
      И теперь они все были здесь - все, кроме убитых и пропавших без вести, и год с тех пор еще не прошел. Но Гюрза никогда не страшился приближения рокового срока. Он не верил в мистику и всегда смеялся над такими вещами.
      Но теперь ему было не до смеха. Он все дальше отступал в мышеловку, а снизу уже тянуло дымом и гарью.
      Фанатики подожгли здание.
      28
      Жанна Девственница вспомнила о Радунице в то утро, когда неутомимая лошадь Королева вынесла ее на речку Перынь, которая впадала в Истру выше Дедовского.
      Добрые люди у озер предупредили Жанну, что за нею по всей Верхней Истре охотится подручный Варяга Мечислав, и Девственница сочла разумным спуститься поближе к Москве-реке и к перевозу на Табор.
      От Перыни до переправы галопом можно домчаться за час-полтора.
      И первое, что увидела Жанна у тихой речки, которую можно перейти вброд, не замочив ремня, была избушка на курьих ножках с бабой Ягой внутри.
      Баба Яга стояла на пороге и, судя по разговору, вручала приворотное зелье добру молодцу в полотняной рубахе. Но засмотревшись на валькирий в боевом облачении, молодец тотчас же забыл о приворотном зелье и, фигурально выражаясь, уронил челюсть в траву.
      Надо полагать, неприступная возлюбленная юного язычника сильно уступала валькириям по внешним данным или еще по каким признакам, заставляющим мужчин часами пялиться на стриптиз и порно, хотя любому с ранней юности известно, что именно скрывают женщины под одеждой и как это выглядит. Тем более что и выглядит-то у всех примерно одинаково.
      Язычникам это известно даже лучше, чем всем остальным, особенно если учесть, что игрища на Ивана Купалу кончились буквально только что.
      Но юноша в рубахе, вышитой знаками солнцеворота, никак не мог отвести взгляд от предводительницы валькирий, а вернув челюсть в исходное положение, сумел произнести лишь такую формулу гостеприимства:
      - Приворотного зелья хочешь?
      - Давай, - согласилась Жанна, спешиваясь. - Никогда не пробовала.
      - Только из моих рук! - решительно заявил благородный рыцарь Григ о'Раш.
      Он где-то читал, что упомянутое зелье возбуждает в женщине любовь к тому, из чьих рук она получила волшебный напиток.
      Юный язычник, очевидно, придерживался другого мнения. Все время, пока Жанна тянула из деревянной фляги густую сладкую жидкость кофейного цвета, он бормотал заклинания, которые должны обратить любовь жертвы волшебных чар на него и ни на кого другого.
      Теряя на ходу шляпу, джинсы и сапоги, валькирия повлекла в ближайший стог свою напарницу Елену Прекрасную, которая всегда была готова к таким поворотам. Если сексуальная ориентация Жанны оставалась под вопросом, то Елена была доподлинной лесбиянкой и мужчин на дух не переносила.
      Для язычника это было вдвойне обидно. Хотя траву для этого стога косили разные люди, приходившие к старухе за зельями, но складывать его пришлось как раз влюбленному. И вот угораздило же его отдать все зелье невесть кому.
      Все его претензии Жанна отвергла как безосновательные, заявив с эротическим придыханием:
      - В следующий раз будешь знать, как поить валькирий афродизиаками.
      И тогда юноша напустился на бабку. И пригрозил в качестве неустойки сжечь стог вместе с теми, кто предается в нем противоестественной связи.
      - Сам просил зелье самое сильное, - прошамкала в ответ старуха. - Я на твою кралю колдовала, а ты его чужой споил. А когда зелье крепкое, то кого очарованная первым увидит в того и влюбляется.
      Но стога ей было жалко, и парень получил лишнюю порцию зелья - только чтоб успокоился.
      Жанна между тем, успокоиться никак не могла и, выкарабкавшись из стога, села старухе на ухо, выпрашивая у нее рецепт зелья.
      - Я тоже колдунья, мне можно, - уверяла она.
      - Ведьма ты, а не колдунья, - отвечала старуха. - Я до ста лет доживу и своей смертью помру, а тебя за колдовство на костре сожгут.
      Тут и встала у Жанны перед глазами Радуница, и плеснул в уши ее крик - жуткий крик боли, когда языки пламени лизнули ее босые ноги.
      Жанна поименно помнила всех, кого прокляла тогда Радуница за свои мучения, напророчив им смерть до истечения года.
      Некоторые из них были еще живы. Но ведь и год еще не прошел.
      Но что будет, если год пройдет, а они так и останутся живы? Так недолго и разувериться в пророчествах.
      Но может, оно и к лучшему. Старая колдунья напророчила и забыла, а Жанна никак не может прогнать из ушей тот жуткий крик.
      - Зелье что, зелье - вода. Грибок приворотный да молоко девичье, - бормотала тем временем старуха. - Любовь - она не от зелья, а от сердца идет. Есть в сердце любовь - и зелья никакого не надо. А мне что. Мне руки в хозяйстве не лишние.
      - Одна живете? - поинтересовалась Жанна.
      - С внучкой живу, - ответила старуха. - Внучка за травами пошла да за медом диким.
      - А не боитесь, что внучку тоже на костре сожгут?
      Теперь припомнились Жанне и вопли самозванного пророка, который проходил через Таборную землю и все твердил: "Бросьте колдунов в огонь!"
      - Ничего я не боюсь, - был ответ. - Тут земля зачарованная. Тем, кто чары знает, никакой беды не будет. Хочешь долго жить - здесь дом себе поставь. И за реку ни на шаг.
      Тут появилась и внучка, которая первым делом обратила внимание на Конрада.
      Католик Конрад всю свою одежду изукрасил мальтийскими крестами и даже к старинной пожарной каске, которая была у него вместо рыцарского шлема, сверху тоже был приварен крест.
      - Крестоносец? - сурово спросила внучка, ткнув в эти художества пальцем.
      - Борзописец, - ответил за Конрада Григ о'Раш.
      До Катастрофы Конрад был московским корреспондентом какой-то немецкой газеты.
      - Тогда еще ничего, - подобрела внучка. - А то крестоносцы нам не нужны. И так от них прохода нет.
      И по секрету, как своим, рассказала про новое явление на Перыни. Появился мол, русский богатырь, который, как на картинке из сказок Пушкина, возит на своем коне попову дочку в белой фате и склоняет всех в крестовую веру.
      И все бы ничего - тут и не таких видали, так ведь нашел он на Перыни старых знакомцев-былинников и нашептал им, что попова дочка замуж за него не пойдет, пока он всю Перынь в крестовую веру не обратит. И те по старой дружбе вроде как согласились ему помочь.
      А еще привел он на Перынь варягов, а ведь был с ними договор - язычники платят откуп за свое спокойствие, и варяги в Перунов бор носа не кажут.
      И как же им можно верить после этого? Вечно у этих крестововеров одно вранье на языке и кривда во всех делах. Опять колдовать придется, чтобы им к святым капищам пути не было. А то известное дело - куда бы ни пришли крестововеры, они прежде всех дел начинают жертвенники осквернять и богов из земли выкапывать.
      А хуже всех - попы и разбойники. Вроде и не хочется делать им зла, не зря же говорят - твое зло к тебе и вернется, но как быть, если ты к ним с миром, а они твоих богов в огонь. Только колдовство и спасает.
      - Мы их лесом покружим - и за озера, к немцам. Последний поп три раза так ходил. Отощал, как беззубый волк. Но настырный попался. "Мне, - говорит, - это на том свете зачтется. А если вы меня убьете, то и вдвойне". Чокнутый, наверное. Кому надо его убивать? Чтобы он тут упырем бродил, детей пугал? Пускай лучше живой ходит, пока сам не помрет. Только давно что-то не приходил. Может, у немцев остался.
      - У каких немцев? - спросил Конрад.
      - А у тех, что за озерами живут, - ответила внучка бабы Яги, чем повергла отряд девы Жанны в сильное недоумение.
      Наличие за озерами каких-то немцев было для них новостью.
      - Меня надо к ним проводить. Я хочу быть у них в гости, - загорелся идеей Конрад, говоривший по-русски бегло, но неправильно.
      - Да запросто, - пожала плечами внучка, и немецкий рыцарь просиял.
      И если посмотреть на дело здраво, то дело тут было вовсе не в его таинственных соотечественниках. Что он, у себя в Таборе немцев не видел?
      Вот внучка бабы Яги - другое дело.
      Жанна наметанным глазом перехватывала взгляды, которые Конрад фон Висбаден бросал на ее ладную фигурку и лицо в веснушках, и у валькирии не было никаких сомнений - рыцарю очень даже не помешало бы приворотное зелье.
      Тут дело серьезное. Тут любовь с первого взгляда.
      29
      Возлюби ближнего своего - так учил Сын Человеческий, и это общеизвестно.
      Споры вызывает другой вопрос - кого отнести к ближним.
      Кажется - что может быть бесспорнее? А ведь это как раз та самая туманная догма, которая неоднозначностью своей привлекает широкие массы людей, не искушенных в тонкостях вероучения.
      Ведь если бы сказано было: "Возлюби всякого человека больше чем самого себя", - то не осталось бы свободы для маневра. И как же быть тогда крестоносцам, инквизиторам, конкистадорам, нацистам и террористам, чтобы, не отрицая слов Бога, без оглядки на него заниматься истреблением людей?
      Как уничтожать врагов, еретиков, иноверцев, нехристей и недочеловеков, если вера учит любить всех людей такими, какие они есть?
      Но разве она и впрямь учит этому?
      Ведь догма туманна и допускает разные толкования.
      Вера учит любить ближних. А еретики, иноверцы, нехристи и недочеловеки - разве они ближние?
      Ближний - это тот, кто думает так же, как ты, и делает то же, что и ты. А тот, кто отошел в сторону, тот, кто живет иначе - он уже не совсем ближний. И чем дальше его образ жизни и образ мыслей отстоит от твоего - тем меньше эта самая близость.
      А тех, кто не ближний - разве обязательно любить?
      Те люди, которые ворвались в здание университета на Воробьевых горах с криками "Ересиархов в огонь!" и "Смерть очкарикам!" тоже наверняка слышали эту заповедь:
      - Возлюби ближнего, как самого себя.
      Но ведь они стремились растерзать не ближних. Какие же это ближние, если они совращают людей соблазнами диавольскими и напускают на поля чумную саранчу?
      Несомненно они слышали и другую заповедь:
      - Не убий!
      Но тут уже и без посторонней помощи нетрудно додумать, что она означает на самом деле.
      "Не убий ближнего своего", - и никак иначе!
      А тех, кто не ближний - отчего же не убить.
      Вот и убивали в университетских коридорах последних спецназовцев, не успевших уйти. А главным разочарованием было то, что не оказалось в здании никаких очкариков и никаких масонов.
      Спецназовцы и воины Великого Востока вывели всех до последнего человека, а сами остались, как капитан, который последним покидает палубу тонущего корабля.
      Самураи желтого пути прорвались на оперативный простор, положив несметное число врагов, а за ними следом вышли и многие спецназовцы.
      Но не все.
      Те, кого внезапный прорыв фанатиков в здание заставил отступить наверх, оказались в мышеловке.
      А дачники с факелами искали по всему зданию очкариков и свирепели оттого, что не могли найти.
      А тут еще словно из-под земли вырос внутри здания блаженный Василий, который, оказывается, имел претензии не только к ересиархам, но и к безбожным книгам. Книги, увы, из университетской библиотеки, кабинетов и аудиторий вынесли далеко не все.
      - Еретические писания - в огонь! - выдвинул он новый лозунг и сам запалил первый костер. Прямо там, где нашел книги.
      Это было все равно, что поднести спичку к сухому хворосту.
      Немедленно все, у кого был под рукой хоть какой-то огонь, принялись поджигать все, что горит. Книги, бумаги, мебель, обои, занавески и так далее вплоть до одежды друг друга.
      А поскольку началось все с первого этажа, те, кого занесло выше, оказались в неприятном положении. Они слишком увлеклись поисками очкариков и масонов и прозевали момент, когда огонь охватил уже весь первый этаж.
      Отряд Гюрзы нашел для себя путь к отступлению, когда столкнулся наверху с командой боевиков в такой же точно камуфляжной униформе, только со стилизованной свастикой на рукаве. Перебить эту команду и переодеть куртки было делом трех минут.
      Но огонь по паркету бежит быстрее, чем человек по лестнице.
      О первых этажах нечего было и думать. Но ведь можно спрыгнуть и со второго этажа. Одна беда - второй уже тоже подожгли, а от него занялся третий. А прыгать с четвертого без опасения сломать шею не рисковали даже суперэлитные бойцы Гюрзы. Внизу - бесноватая толпа, и со сломанной ногой долго не проживешь затопчут.
      И они пошли через огонь.
      30
      Первый Заратустра, создатель веры огнепоклонников, обновивший древнюю религию персидских магов, учил, что в мире вечно противоборствуют добро и зло. И тот, кто стоит на стороне добра, будет удостоен рая, а тот, кто на стороне зла, окажется в аду.
      Второй Заратустра, вызванный к жизни фантазией философа Ницше, учил, что сильный всегда побеждает слабого, и процветание наступит тогда, когда слабых больше не останется под небом.
      А третий Заратустра, единый в двух лицах, служил добру и злу одновременно. Он учил, что сила и слабость - это проявления зла. Добро не нуждается ни в силе, ни в слабости, потому что добро не знает противостояний, в которых проявляется то и другое. Добро не знает вражды.
      Человек добра плывет по течению и не сопротивляется изгибам судьбы. Даже если люди зла грозят ему страданиями и смертью - он не станет сопротивляться, ибо всякое сопротивление обращает его на сторону зла.
      А законы зла жестоки. Сильный продолжает жить, а слабый должен умереть. Но после смерти их обоих ждут чертоги тьмы. Только сильный в этих чертогах становится мучителем, а слабый - испытывает муки.
      Так говорил Заратустра.
      Идеальный человек добра - раб.
      Идеальный человек зла - воин.
      Из рабов и воинов состояла секта маздаев, которая исповедовала учение третьего Заратустры в наиболее чистом виде. В том самом первозданном, возникшем вскоре после восстания рабов в предгорьях Шамбалы, когда никто еще и не думал приписывать Заратустре свои собственные изречения.
      Фальсификаторы появились позже.
      Но пророк был сам виноват. Ведь это он сам нашептал своим первым приверженцам, что Царь Востока знает высшую истину и умеет связывать добро и зло.
      Это он указал маздаям дорогу в Шамбалу, и с тех пор и рабы, и воины служили Царю Востока - и трудно сказать, кого они ценили больше.
      Это он, пророк Заратустра, которого видели многие и не видел никто, не возражал ни единым словом, когда Царь Востока прилюдно произносил свои собственные слова, но заканчивал их формулой:
      - Так говорит Заратустра!
      И кажется, мудрый царь разгадал ход мыслей таинственного вероучителя.
      Чего бы добился он, проповедуя свои неискаженные мысли из тайного убежища и не прибегая к посторонней помощи? Разве мало в Экумене пророков? Разве мало в ней сект, которые могут похвастаться едва ли сотней приверженцев?
      Катастрофа, голод, страх, мятежи и бунты, разорванная связь времен и изломанная жизнь - это идеальная питательная среда для сект и пророчеств.
      При таких условиях только и остается, что молиться. А раз традиционная церковь не уберегла мир от беды, а людей от бедствий, разочарованная паства покидала ее толпами и доставалась сектам.
      И выиграть в этой конкуренции было не так-то просто.
      А лучшего союзника, чем Царь Востока, даже придумать нельзя. Восстание в Шамбале сделало бывшего студента властителем полумира, и оказалось, что он действительно неплохо умеет увязывать добро и зло.
      В мире мистики математические закономерности бессильны. Казалось бы, от сложения харизмы двух человек их общее влияние может максимум удвоиться. А на самом деле рейтинг зашкалил черт знает куда.
      С поля битвы при рудниках Востоков увел с собой от силы двадцать тысяч человек. А теперь у него под властью было в сто раз больше, и с запада неиссякаемым потоком текли к Царю Востока все новые подданные. И чуть ли не каждый из них на вопрос, почему он решил служить Соломону Ксанадеви, а не кому-то еще, отвечал как по писаному:
      - Так говорит Заратустра.
      И было уже неважно, кто и как ссылается на слова Заратустры и перетолковывает их по-своему. Важно, что это делали буквально все.
      Маздаи, которые твердо усвоили учение о рабах и воинах и довели до совершенства идею о страданиях на этом свете ради блаженства на том.
      Демониады, которые взяли на вооружение тезис о том, что жизнь есть главная помеха всеобщему торжеству зла, а значит, ради победы тьмы над светом надо уничтожить все живое или по меньшей мере истребить всех живых.
      Адамиты, которые перевернули этот тезис на 180 градусов и учили, что поскольку жизнь действительно главная помеха всеобщему торжеству зла, то ради победы света над тьмой необходимо оберегать жизнь всеми силами и в частности, без устали плодиться и размножаться подобно кроликам и тараканам. Правда, сами адамиты в качестве примера предпочитали пчел.
      Сатанисты, которые целиком и полностью разделяли учение Заратустры о добре и зле и просто предпочитали выступать на стороне зла.
      Митраисты, которые были уверены, что древний Заратустра противостоит новому Мессии, а поскольку Мессия выступает на стороне света, то Заратустра в этом перерождении, увы, заодно с силами тьмы. По этой причине митраисты никак не могли договориться между собой, на чьей стороне они сами и явился ли уже Мессия или только будет вскоре. Одни говорили, что Мессия - это Царь Востока, а других терзали смутные сомнения, и они со дня на день ожидали пришествия истинного Царя Света.
      Альбигойцы, у которых были свои отношения со светом и тьмой, но тоже во многом почерпнутые из подлинных и ложных изречений Заратустры.
      Каббалисты, астрологи и разные прочие колдуны, которые слышали, что Заратустра - это праотец магов и основатель магии.
      Язычники, которые просто считали Заратустру одним из богов, разумно полагая, что лишний бог в хозяйстве не помешает. Некоторые даже уточняли, что Заратустра - это бог войны и воинов, опираясь, очевидно, на легенду о его мече, которым он собственноручно рубит головы своим врагам.
      Христиане, которые старательно и детально опровергали в своих проповедях все вышеперечисленные ереси и тем самым способствовали их распространению.
      И так далее, и так далее, и так далее...
      Пророков было много, но Заратустра был один.
      Всеобщий вероучитель, единый в двух лицах и трех ипостасях.
      И никто не знал, где его искать.
      Его соратник, союзник, антагонист или зеркальный двойник - Царь Востока Соломон Ксанадеви - тоже на время пропал из поля зрения масс. Только что был - и вдруг исчез, как будто растворился в ночной темноте.
      Но прошло немного времени - и он снова предстал перед народом при свете дня. Однако не в Москве и не в Шамбале, а там, где его, кажется, никто не ждал.
      Он объявился на юге.
      Москва была ему больше неинтересна. Вавилон должен быть разрушен. А Соломона Ксанадеви ждала земля, которую стоило спасти от разрушения.
      Местные группировки, которые собирательно именовали "южанами" независимо от их происхождения (а были тут разные люди и разные лидеры - от нацболов до кавказцев включительно), без конца враждовали между собой, а страдали от этого мирные дачники и хуторяне. И многие даже мечтали втайне, чтобы сюда пришел, наконец, Варяг, и навел хоть какой-то порядок.
      Однако банды, погрязшие в бесконечной грызне, не до конца утратили инстинкт самосохранения и совместно держали единый фронт против общего врага.
      Поэтому на их землю пришел не Варяг, а другой враг - гораздо более опасный.
      Против этого врага бесполезны были привычные методы. Он начисто выбивался из традиционной системы координат.
      Царь Востока не трудился устраивать разборки по понятиям. Он просто присылал гонца с коротким сообщением на словах.
      Иногда вслед за гонцом приходили ассасины. Они не боялись смерти и несли смерть.
      Воины-маздаи искали гибели в бою, и их не могла остановить никакая охрана.
      А тут еще в разборки вмешалась жертвенная Алиса, которая в исступлении твердила, что Царь Востока - это не кто иной, как сам Люцифер, восшедший из ада судить живых и мертвых. И многие верили, ибо слышали краем уха, что Князь Тьмы непременно обязан самолично появиться среди людей в преддверии последней битвы Армагеддона.
      А поскольку простые смертные все равно против него бессильны, то лучше и не рыпаться. А то как бы не было хуже.
      И хотя царь говорил, что он вовсе не расширяет свои владения, а просто наводит порядок, потому что больше некому, все понимали - влияние Великого Востока расширилось уже до пределов запада, до самых границ Таборной земли.
      Понятно, что это вызывало законное беспокойство в Белом Таборе. Все знали, что Царь Востока не раз предлагал Тимуру Гарину титул Императора Запада - но вряд ли он захочет сделать аналогичное предложение кому-то другому.
      Что если вместо этого он пришлет ультиматум, а вслед за ним - ассасинов? Гарин мог этого не бояться - тут вопрос дружбы и чести, а как будет без Гарина ведает только Бог.
      Правда, из сообщений "Радио столицы" по-прежнему следовало, что Гарин где-то в городе и готовится взять власть в свои руки, а его местонахождение скрывается, чтобы запутать врагов. И в точности то же самое утверждали члены таборного Триумвирата - начальник службы безопасности Шорохов и архиепископ Арсений.
      И лишь немногим посвященным было известно, что эти двое уже отправили особый отряд на поиски третьего члена триумвирата - Жанны Аржановой, затерявшейся где-то в истринских лесах.
      31
      Великого князя Иоанна VII Рюриковича занесло на Истру не от хорошей жизни. У него с собой была корона Российской империи из Алмазного фонда, а по пятам за ним гнался государь император Александр IV Романов. И нагнал-таки похитителя священной реликвии как раз там, где квартировал в это время вор в законе Олег Воронин по прозвищу Варяг.
      Мордобой по итогам погони случился прямо у него на глазах, и короной, закатившейся в крапиву, завладел юродивый Стихотворец, который подвергал там себя ежедневной порции телесных мук.
      Он и обнаружил, что изделие это не имеет никакой ценности кроме символической, потому что сделано оно из позолоченной меди и украшено стразами, то есть, проще говоря, цветными стекляшками.
      Вопрос, куда и когда подевалась настоящая корона из драгоценных металлов с алмазами и самоцветами, остался открытым. Обе царственных особы обвиняли в краже друг друга, хотя у Варяга были сведения, что ее то ли продали, то ли перепрятали еще при Сталине.
      Споры прекратил юродивый, который возложил корону на покровителя своего Варяга, мимоходом причислив себя самого к лику святых.
      Юродивый объяснил, что поскольку он - человек божий, то и короновать по небесному соизволению вправе любого, кто покажется ему достойным.
      А поскольку в родословной Варяга отчетливо прослеживался киевский след, и вор в законе сам под хорошую закуску любил щегольнуть тем, что он на четверть хохол, то начитанный юродивый ничтоже сумняшеся объявил его доподлинным варягом из древнего рода Киевичей, прямым потомком Аскольда и Дира.
      - Исполать тебе, великий князь Олег Киевич! - громогласно объявил юродивый в завершение своей речи, и коронованных особ на Истре стало уже три.
      А в том, что через несколько часов все трое вместе с короной попали к немцам, следовало винить исключительно язычников, которые никак не хотели переходить в крестовую веру.
      Варяг еще помнил смутно, что коронацию решено было торжественно обмыть, но очнулся он уже за озерами. Кажется, его разбудили, чтобы познакомить с лешим, но это неточно. Возможно, то был водяной.
      У Варяга слишком сильно болела голова, и он не мог сосредоточиться.
      - Как я сюда попал? - хрипло спросил он и получил закономерный ответ:
      - Леший его знает.
      Но лешего уже не было поблизости. А может, его и вовсе не было, и он просто почудился похмельному Варягу, достигшему стадии белой горячки.
      Зато, мучительным усилием собрав глаза в кучу, Варяг обнаружил, что находится в стане врагов. Его окружали валькирии и язычники. И даже рыцарь в пожарной каске и весь в крестах не внушал доверия.
      - Так ты, значит, и есть Варяг? - произнесла валькирия в сапогах и шляпе.
      - Я великий князь Олег Киевич всея Руси, - не согласился он. - Исполать мне!
      Варяг понятия не имел, что значит "исполать", но слово застряло в памяти, израненной алкоголем.
      - Очень приятно, - отозвалась на это валькирия. - В таком случае я Орлеанская королева.
      И коронованных особ, как нетрудно заметить, стало уже четверо.
      Тут, однако, Варяг принялся буянить, требуя подать ему всю Русь, но внучка бабы Яги Людмила скороговоркой прошептала заклинание, и все прошло.
      - Отсюда пути на Русь нет, - сообщила она. - Из этих мест одна дорога - к немцам.
      Но когда благородный рыцарь Конрад фон Висбаден обратился к первому встреченному ими немцу на родном языке, тот его не понял.
      - Моя нихьт ферштеен, - услышал фон Висбаден в ответ на приветствие. - Руссиш сдавайся, Гитлер капут.
      Пришлось объясняться по-русски, что оказалось гораздо рациональнее. Без малейшего акцента "немцы" поведали, что они - бедные бароны из одноименного ордена, отколовшегося от секции исторического фехтования в незапамятные времена - месяца три назад.
      Это были действительно очень бедные бароны - за неимением крестьян они сами копали свои огороды. Однако это у них получалось плохо, и рыцари кормились преимущественно охотой и рыбалкой.
      Конрад тут же загорелся идеей обучить баронов немецкому языку и обратить их в католичество. Но тут он встретил конкуренцию со стороны Жанны Девственницы, которая, в свою очередь, вызвалась научить "немцев" говорить по-французски с тайной перспективой их обращения в альбигойскую ересь.
      А поскольку традиционно бедные бароны поклонялись духу короля Хлодвига из рода Меровингов, который был одновременно германцем и вождем франков, от коих ведет свое происхождение Франция, то исторические фехтовальщики охотно согласились учить оба языка сразу и поддерживать любую ересь, лишь бы не иметь дела с Нестором, который по вине язычников уже трижды приходил сюда склонять рыцарей к праведной жизни.