73

Тело короля Таодара Ингера из Ферна сожгли на большом костре у кромки воды. И сразу стало ясно, почему так важно было превратить баргаутскую принцессу в покорную рабыню прежде, чем костер будет зажжен.

Братья Грейф и Эрлин подвели ее к костру и рывком бросили на колени с возгласом:

— Смотри отец, какой трофей ты добыл твоей смертью.

Нагая рабыня Каисса уже не смеялась. Поскольку ее шкура все равно была попорчена по вине младшего из братьев, старший решил, что не будет вреда, если заклеймить ее каленым железом.

Крик принцессы, когда к ее левому плечу прикоснулось раскаленное клеймо Ингера из Ферна, слышали, наверное, даже в черном замке.

И теперь она повиновалась аргеманам без сопротивления. Казалось, она вообще не понимает, что с ней делают, куда ведут и зачем ставят на колени — настолько бессмысленным было выражение ее лица.

Но едва огонь охватил сложенный из дерева холм, на сооружение которого жители Форабергена потратили целый день, с вершины его раздался крик еще более жуткий, чем тот, что издала сама Каисса, когда в ее тело впилось клеймо.

Этот крик словно разбудил Каиссу. Она подняла голову, пытаясь разглядеть, кто это там кричит.

Каиссу подвели к костру в самый последний момент перед зажжением огня, и она не знала, что мертвый Ингер из Ферна находился на вершине костра не один. С ним была живая невольница — девушка немногим старше Каиссы.

Ее связанную и обнаженную уложили рядом с телом короля Таодара, а один из аргеманов, охранявших Барабина, шепнул Роману, что раньше обычаи были еще круче. Вместе со знатным аргеманом сжигали его жену.

Однако еще живые знатные аргеманы рассудили однажды здраво. Ведь сжигают женщину не просто так, а для того, чтобы воин не скучал на райском острове за последним морем. Так не лучше ли будет, если спутницей его на том острове станет не старая сварливая жена, а самая красивая из его молодых рабынь.

Многие жены были против, и в некоторых северных кланах вдовы до сих пор кончают жизнь самоубийством, чтобы последовать за мужем на райский остров. Но в Таодаре такого нет — тем более, что многие аргеманы переселились сюда вообще без жен и обходятся одними невольницами.

У самого Ингера из Ферна жена давно умерла. Зато невольниц у него было много, и некоторые из них имели детей. Причем сыновья их не были поражены в правах, поскольку у аргеманов главную роль играет не происхождение, а воинская доблесть.

Оттого Грейфу и Эрлину приходилось принимать в расчет не только их единокровного брата Гунара, но и нескольких сыновей Ингера от невольниц.

Но два сына Ингера от законной жены — старший и младший — не могли жить в мире даже между собой. А средний брат Гунар ненавидел их обоих. И Барабин понял, что угодил, похоже, в новую междоусобицу пострашнее баргаутской.

Когда погребальный костер догорел и началась тризна, младший из братьев Ингерфилиасов куда-то исчез. Пьяный Грейф носился по Форабергену с факелом и боевым топором, требуя подать ему Эрлина на расправу. А Эрлин как сквозь землю провалился.

Он затаил зло на брата за мордобой из-за испорченной шкуры рабыни Каиссы, но окончательно чашу его терпения переполнил отказ брата отдать ему Каиссу на эту ночь.

Грейф захотел побаловаться с драгоценной рабыней сам, но Эрлин испортил ему все удовольствие, устроив разборку в самый неподходящий момент.

Драться с братом Эрлин, однако, не стал, и когда тот схватился за топор, ретировался со словами:

— Если мы будем убивать братьев и продавать в рабство сестер — то чем мы лучше баргаутов?!

На самом деле продавать в рабство сестер было для аргеманов обычным делом. Как, впрочем, и убивать братьев. Но Грейф не стал вдаваться в тонкости. Для этого он был слишком пьян.

С криком: «Ты обозвал меня баргаутом?!!» — Грейф погнался за Эрлином с топором, но как-то так получилось, что до утра не мог его найти.

К утру выяснилось, что пропал не только Эрлин, но и его драккар с командой гребцов.

Грейф первым делом подумал, что Эрлин подался к брату Гунару. Но нашлись очевидцы, которые утверждали, что он направился в противоположную сторону — к черному замку. И кто-то слышал даже, как Эрлин говорил, что он собирается забрать в Альдебекаре «Торвангу», про которую старший братец совсем забыл.

«Торванга» была последним пунктом договора, заключенного между Грейфом и Родериком на стене черного замка. Родерик обязался «Торвангу» вернуть — сразу, как только ее починят.

Пригнать драккар к черному замку должны были люди Родерика, а на Таодарской дороге в пещерах ожидал аргеманский отряд, которому предстояло вести «Торвангу» дальше. Так что Грейф мог и не заниматься этим лично.

Поначалу предполагалось, что баргауты починят «Торвангу» за один день, и тело Ингера будет доставлено в Таодар на ее борту. Но дни стояли жаркие, а у аргеманов не было таких искусных бальзамировщиков, как при дворе графа Белгаона. Больше того, они вообще не признавали бальзамирования.

Вот и пришлось кремировать Ингера из Ферна как можно скорее в первом же аргеманском селении на пути от черного замка в Таодар.

Впрочем, это не имело большого значения. Аргеманы относились к смерти легко, не стеснялись предаваться любовным утехам сразу после тризны и не слишком горевали о своих погибших.

А вот что имело большое значение — так это то, кому достанется «Торванга». И утром, несмотря на больную с похмелья голову, Грейф приказал своим людям грузиться в драккар.

— Этот щенок с половинной командой от меня не уйдет! — рычал старший из братьев Ингерфилиасов, когда его драккар отваливал от деревянного пирса Форабергена.

В селении он оставил лишь несколько воинов — для охраны добычи. Барабина и Каиссу бросили в один сарай, а бывших рабынь принцессы — в другой.

И если у первого сарая заняли пост взрослые аргеманы, усиленные группой старших подростков, то у второго обосновались сплошь одни подростки. А малолетние разбойники против гейш из охраны баргаутской принцессы — это такой расклад, при котором ничего исключать нельзя.

74

Отремонтировать «Торвангу», посаженную на мель в гавани Альдебекара, оказалось делом несложным. Не пришлось даже вытаскивать ее на берег. Пробоину удалось залатать прямо на месте, наложив изнутри грубую заплату.

Эта заплата не выдержала бы даже слабый шторм, но в ясную погоду позволяла перегнать «Торвангу» из Альдебекара в Фораберген, где можно заняться ремонтом судна всерьез.

Оставалось вычерпать воду и снять «Торвангу» с мели. Этим занялись собранные со всей округи рабыни и крестьяне, а заправлял всеми работами новый майордом королевства — граф Белгаон.

Дон Белгаон развил лихорадочную деятельность, и по всему было видно, что он торопится вовсе не для того, чтобы поскорее вернуть «Торвангу» законному владельцу.

Наоборот — граф спешил вернуть драккару мореходность, чтобы увести его подальше от границ королевства. И сделать это следовало раньше, чем о «Торванге» вспомнят аргеманы.

Но аргеманы вспомнили о судне слишком скоро. Нежданно-негаданно в Альдебекар явился Эрлин Ингерфилиас. И с места в карьер потребовал отдать «Торвангу» ему.

Граф Белгаон, который имел подавляющее превосходство в силах, отдать «Торвангу» отказался, заявив, что приказ об этом должен отдать лично король Родерик. А король, в свою очередь, договаривался о передаче «Торванги» вовсе не с Эрлином.

На это младший из сыновей покойного владельца «Торванги» обиделся и по обыкновению полез в драку, не задумываясь о соотношении сил.

От поголовного истребления его отряд спасло только появление на рейде драккара старшего из братьев.

Грейф Ингерфилиас готов был собственноручно истребить как отряд Эрлина, так и самого Эрлина, но увидев, что брата добивают баргауты, резко переменил свое намерение.

По идее Грейфу выгодно было не вмешиваться в эту схватку вообще. Тогда баргауты как пить дать прикончили бы Эрлина, и одним соперником в борьбе за власть в Таодаре у Грейфа стало бы меньше.

Любой баргаут, наверное, так бы и поступил — но у аргеманов были другие представления о чести.

Отряд Грейфа Ингерфилиаса осыпал баргаутов градом стрел, после чего атаковал их со стороны моря, не давая опомниться. И была эта атака настолько впечатляющей, что у баргаутов стало двоиться в глазах.

В панике они причислили уже сошедшую с мели «Торвангу» к числу вражеских драккаров, подошедших с моря, и решили, будто их атакуют аргеманы аж с трех кораблей. А в устных пересказах, которым многие почему-то верили больше, чем собственным глазам, число драккаров выросло до десяти и более.

Дошло до того, что кто-то даже опознал в предводителе атакующих Ингера из Ферна, забыв, что Ингер не только умер, но уже и сожжен, и пепел его развеян по ветру над морем.

Эта неразбериха отвлекла внимание баргаутов от Эрлина, и тот, сбросив на землю с коня какого-то благородного рыцаря, ловко вскочил в седло.

Можно было ожидать, что верхом на коне он попробует пробиться к берегу и далее к своему драккару — или в крайнем случае к драккару брата. Но оказалось, что на брата Эрлин зол по-прежнему, несмотря на то, что Грейф только что спас его от смерти.

Эрлин понимал, что Грейф по аргеманским понятиям просто обязан был предпринять все для его спасения в неравном бою с баргаутами.

Но он понимал также и то, что когда вокруг будут одни аргеманы, Грейф не задумываясь оторвет ему голову за попытку явочным порядком заполучить «Торвангу» и тем самым набрать дополнительные очки в борьбе за власть.

И младший из братьев Ингерфилиасов решил не искушать судьбу.

Пришпорив коня, он направил его на дорогу, ведущую к черному замку.

Пока об инциденте в Альдебекаре там еще никто не знает, у Эрлина был шанс без помех проехать через крепость Беркат и через замок на Таодарскую дорогу. А оттуда с ветерком промчаться до Форабергена.

Лошадь скачет быстрее, чем идет по морю гребное судно, и Эрлин рассчитывал прибыть в Фораберген раньше Грейфа.

Но Эрлин не учел одного.

Когда паника, вызванная атакой Грейфа, достигла пика, из Альдебекара послали гонца за подмогой. и гонец помчался по той же дороге раньше, чем Эрлин.

В заговоренную крепость гонец ворвался с сообщением, что на Альдебекар напали аргеманы и что граф Белгаон обещал отдать «Торвангу» тому, что убьет Грейфа Ингерфилиаса и изничтожит все проклятое семя Ингера из Ферна.

Никаких подобных обещаний дон Белгаон на самом деле не давал, но слух такой носился в Альдебекаре на всем протяжении боя — и теперь вот добрался до Берката.

А в Беркате в это время находился Рой Эрде, который претендовал на роль нового коменданта крепости и держал здесь рабынь, конфискованных у чародея бар-Рабина.

Рабыням приходилось несладко. Рой Эрде вымещал на них зло, накопившееся со дня пленения в Таугасе и унижений на «Торванге» — то самое зло, которое ему так и не удалось использовать по прямому назначению, поскольку ему так и не дали порвать в клочья проклятого чародея.

Но самая незавидная участь ожидала рабыню меча Тассимена. Для нее Рой Эрде придумывал особенно мучительную казнь, по сравнению с которой смерть гейши, сгоревшей на погребальном костре Ингера из Ферна могла бы показаться легкой и приятной. И только одно мешало Рою осуществить эту казнь. Тассименше как сквозь землю провалилась.

Ее очень старательно искали в подземельях черного замка, но по сию пору так и не нашли.

Зато в крепости Беркат содержался под стражей оруженосец чародея бар-Рабина. Его Рой Эрде тоже хотел казнить, но не мог этого сделать без согласия короля Родерика.

Рой Эрде настаивал на том, что Ян Тавери не может пользоваться привилегиями благородного оруженосца, ибо чародей бар-Рабин получил рыцарское звание незаконно. Однако дону Родерику недосуг было разбираться в этих тонкостях.

Рой хотел было воспользоваться своим правом сюзерена, поскольку чародей бар-Рабин формально считался бароном Дорсетом, а барония Дорсет находится в вассальной зависимости от графства Эрде. Но и тут Роя не поддержали другие рыцари.

Дело в том, что Рой Эрде свой именной меч Тассимен так и не вернул. А следовательно, он утратил все права на родовое графство Эрде. Правда, взамен он приобрел права на графство Нейстер, но это не меняло сути дела — ведь барония Дорсет с этим графством никак не связана.

Больше того, когда Яна захватили в плен, при нем был именной меч некоего рыцаря Триандавера. И сам Ян утверждал, что этот меч по имени Акуминар вручил ему дон бар-Рабин, убивший рыцаря Триандавера в честном бою.

Когда же Яна брали в плен, никакого честного боя не было и в помине. Аргеманы навалились на него толпой и скрутили раньше, чем он успел оказать сопротивление.

И получалось, что Ян может претендовать не только на привилегии благородного оруженосца, но и на права доблестного рыцаря.

Вот и сидел доблестный рыцарь Ян Тавери о’Триандавер под стражей в заговоренной крепости до того самого момента, когда гонец принес в Беркат известие, что мир с аргеманами разорван, а «Торванга» достанется тому, кто убьет Грейфа Ингерфилиаса.

Понятно, что Рой Эрде, который завалил самого Ингера из Ферна, воспринял это известие чуть ли не с восторгом. До такой степени, что сразу забыл о необходимости охранять рабынь и арестованного оруженосца в крепости Беркат.

Какую-то охрану он, конечно, оставил, но лучших своих людей взял с собой. И возможность заняться истреблением чертова семени Ингера из Ферна могла появиться у него чуть ли не сразу после выезда из заговоренной крепости.

Младший сын Ингера как раз ехал Рою навстречу. И надо отметить, что Эрлин ненавидел Роя не меньше, чем Рой ненавидел колдуна бар-Рабина.

Вот только перед тем как соваться в Беркат, Эрлин решил уточнить сегодняшнюю диспозицию, которая могла существенно отличаться от вчерашней и позавчерашней.

Ради этого Эрлин на минутку остановился в деревне Таугас, причем занесло его прямиком в дом деревенского старосты майора Грегана.

У Грегана, между тем, были свои проблемы, которыми он не преминул поделиться с гостем, хоть тот и был аргеман.

Эрлин имел неосторожность проговориться, что он лично знаком с королем Родериком. А Грегану как раз это и было нужно.

В ополчение Родерика майора заманил оруженосец графа Белгаона, который пообещал, что за это Грегану вернут всех его рабынь, незаконно присвоенных чародеем бар-Рабином. Но когда бои за черный замок подошли к концу, рабынь этих отдали Рою Эрде.

И вот теперь Греган хотел обратиться за справедливостью непосредственно к самому королю Родерику. Но к королю его не пускали, и человек, знакомый с доном Родериком лично, появился в доме старосты как нельзя кстати.

Однако свидание с Родериком не входило в сегодняшние планы Эрлина Ингерфилиаса. И он с аргеманской прямотой предложил другой вариант — собрать ополченцев, штурмовавших заговоренную крепость и черный замок под началом майора Грегана и силой отбить невольниц у Роя Эрде.

Рой Эрде в это время как раз проезжал мимо Таугаса, но Греган и Эрлин его не заметили, а Рой не заметил Эрлина.

Конечно, если бы гостеприимный староста не угостил своего гостя забористым местным вином и не принял бы сам приличную дозу, то все так разговорами бы и кончилось. Но когда они оба вышли из дома старосты, им уже и море было по колено, и горы по плечо.

Никакие ополченцы, понятное дело, за Греганом тоже бы не пошли. Но в подвалах у майора было еще много вина.

Малочисленная охрана, которую Рой Эрде оставил в заговоренной крепости, не была готова к вторжению в Беркат толпы пьяных ополченцев под предводительством аргеманского принца.

Обалдевшие стражники поначалу вообще не поняли, что происходит. Что, впрочем, неудивительно, поскольку ополченцы в массе своей тоже плохо понимали, что они тут делают. Но это им было более-менее все равно.

Их душевное и физическое состояние требовало одного — подраться до крови. А с кем — неважно.

Кажется уже и сам майор Греган не помнил, что он пришел отбивать у Роя Эрде своих рабынь.

Ворота крепости были открыты настежь, но рабынь держали в специальном надежно запертом помещении с деревянной решеткой.

Из-за этой решетки невольницы с нарастающим изумлением наблюдали за побоищем во внутреннем дворе крепости.

Пьяная драка с применением холодного оружия и подручных тяжелых предметов — это нечто бессмысленное и беспощадное настолько, что королю Родерику о ней доложили, как о новом бунте в войсках.

Королю Родерику такого подарка как раз не хватало для полного счастья в тот момент, когда он уже собирался покинуть черный замок и с триумфом вернуться в столицу, посетив по пути замок Груса Лео Когерана, где скрывалась королева Барбарис.

Свою мать Родерик не любил, и королева отвечала ему взаимностью. Так что заехать в замок дона Груса Родерик собирался вовсе не для того, чтобы выказать королеве свое сыновнее почтение.

Наоборот, он хотел обезопасить себя от любых нежелательных шагов матери, популярной среди благородных рыцарей и обожавшей свою дочь Каиссу, которую Родерик самым беспардонным образом продал в рабство аргеманам.

По замыслу Родерика королева должна была узнать об этом от него, но шило в мешке не утаишь. У Родерика не было под рукой чародея бар-Рабина, способного обеспечить секретность хотя бы на несколько дней.

Поэтому Родерик очень торопился. Но о том, чтобы уехать из черного замка, оставив за спиной у себя бунт, не могло быть и речи, и Родерик приказал подавить выступление в кратчайший срок.

Поручить это дело король решил Рою Эрде, понятия не имея, что Рой давно умчался в Альдебекар. И другие военачальники, понятное дело, пропустили этот приказ мимо ушей, поскольку он был адресован не им.

И пока герольды и гейши искали по всему замку и прилегающей территории Роя Эрде, побоище в заговоренной крепости перешло в новую фазу.

Через долинные ворота в Беркат незамеченной вошла Тассименше.

Как ей удалось выбраться из замка, никто не знал, и сама она никому не говорила — но явилась она со стороны долины Кинд и была одета в платье огнепоклонницы.

Вряд ли она случайно выбрала этот момент. Скорее, ей кто-то передал, что Рой Эрде с лучшими людьми уехал из крепости, и теперь в Беркате творится черт знает что.

Ей оставалось только направить это черт знает что в нужное русло.

Пьяные ополченцы, движимые желанием переломать все на своем пути, очень живо откликнулись на идею сбить замки с помещения для рабынь.

Рабыни, которые до сих пор старались не привлекать к себе внимание, были не очень рады этому обстоятельству. Дело в том, что энтузиазм ополченцев вышел на пик, когда они заметили, что невольницы сидят за решеткой в чем мать родила.

Тут мужики не только сломали замки, но вынесли и саму решетку.

Королевский приказ приступить к подавлению бунта еще не дошел до конкретных исполнителей, поскольку не удалось найти Роя Эрде. Но кто-то из стражников, сумев выбраться из крепости, где бесчинствовали ополченцы, очень удачно напоролся на скучающих янычар и вернулся в Беркат с ними.

И тут на заговоренную крепость опустилась ночь.

Полдня Эрлин и Греган потратили, собирая ополченцев по деревням и бивуакам и доводя их до нужной кондиции убойным деревенским вином. Так что мордобой в Беркате начался уже к вечеру, а первые шаги по подавлению бунта пришлись на темное время суток.

Ополченцы в беспорядке отступили к горным воротам, так и не успев позабавиться с гейшами, ради которых они, собственно, и вломились в Беркат. Об этом, впрочем, никто не помнил, и все ополченцы думали только о том, как унести ноги.

В результате у горных ворот началась свалка. Зато другой путь был свободен, и рабыни ломанулись на волю через долинные ворота.

Впереди всех неслась Тассименше в одежде огнепоклонницы, и в первой же деревне, которая была совсем рядом, она устроила переполох, закричав на языке горцев:

— Наших бьют!

В результате янычары, выгнавшие из заговоренной крепости пьяных вдребезги ополченцев, неожиданно обнаружили перед собой толпу разъяренных огнепоклонников.

Тут уже начался не мордобой и не пьяная драка, а самая настоящая резня, по части которой и янычары и горцы — признанные мастера.

И никто, разумеется, не обращал внимания на группу неодетых женщин, следующих в темноте через долину Кинд в сопровождении оруженосца Яна Тавери и увязавшегося за ними Эрлина Ингерфилиаса.

По пути Эрлин намекнул, что ему вообще-то надо на Таодарскую дорогу, и если ему помогут попасть туда, то он готов гарантировать своим спутникам безопасность в Таодаре.

Тассименше и Ян Тавери тоже не отказались бы попасть в Таодар, где находился в плену их хозяин Роман Барабин — но они были не идиоты, чтобы ломиться через замок, где все подняты по тревоге в связи с очередным бунтом.

— На Таодарскую дорогу можно выйти через горы, — сказала Тассименше. — Я знаю, где эта тропа.

А тем временем королю Родерику доложили, что бунт подняли огнепоклонники, которым надоело пребывание баргаутского войска в долине Кинд.

Последнее было правдой. Инциденты, связанные с тем, что баргауты плевать хотели на горские обычаи, случались в долине Кинд ежедневно. Если бы баргауты квартировали где-нибудь в верховых горных деревнях, их бы всех давно перерезали.

В долинных деревнях огнепоклонники были терпимее и терпеливее, но и их баргауты уже достали.

И когда Родерик, торопясь покончить с новым мятежом, дал команду огнепоклонников не жалеть и спустил свою безбашенную свору на их деревни — тут-то и началось самое настоящее восстание. Такое, что сразу стало ясно — Родерику придется застрять в черном замке надолго.

75

После порки, клейма и сожжения на ее глазах живой рабыни донна Каисса впала в тихое безумие, что было вполне объяснимо для девушки из высшего общества.

Она была готова мчаться сломя голову к черту на кулички, дабы предупредить любимого брата о грозящей ему беде — но терпеть боль и унижение она не привыкла, а крик девушки, горевшей на погребальном костре Ингера из Ферна, ее доконал.

Едва оказавшись с Барабиным в одном сарае, Каисса спросила его голосом безнадежно больного человека в лихорадке:

— Ты можешь убить меня так, чтобы не было больно?

Убить ее Барабин мог одним движением руки — так, что она не успела бы испугаться, и этому не могли помешать даже тяжелые цепи, в которые заковали его аргеманы.

Но на вопрос принцессы Роман не ответил. Только прижал ее к себе, и она не воспротивилась, хотя была обнаженной, что вовсе не пристало особе королевской крови.

Закон и обычай Баргаута запрещают благородным дамам обнажаться в присутствии мужчин, и даже мужу благородная донна не показывает свою наготу.

Нагота — удел рабынь, и Каисса фактически признавала себя рабыней, всем телом прильнув к человеку, который ниже ее по положению настолько, что прикоснись он к принцессе в прежние времена — и не миновать ему лютой смерти под мечами гейш ее стражи.

А теперь она сама вдруг стала шептать ему на ухо слова, недостойные принцессы.

Чудом избежав изнасилования, она стала просить, чтобы чародей из неведомой страны взял себе ее девственность.

Барабин не хуже Каиссы понимал, что ее девичью честь уже ничто не спасет. Рабыня в этом мире — прежде всего объект для мужской похоти. И вопрос лишь в одном — кто первый проделает с нею то, что по всем законам и обычаям может делать с принцессой только ее законный муж.

Впрочем, был уже прецедент, когда принцессу Тадею лишил невинности праотец всех демонов Эрк, а сына она родила от двенадцати героев, освободивших ее из плена. Что вовсе не помешало Тадее стать великой королевой.

И Барабин решил, что лучше, если первым учителем принцессы будет все-таки он, а не звероподобные аргеманы.

А когда все закончилось, Каисса сказала вдруг с улыбкой человека, который немного не в себе, но уже начинает выздоравливать:

— А знаешь, я ведь теперь королева. Родерик виновен в том, что пролилась моя кровь. Значит, он больше не король, а детей у него нет.

Эта мысль взбодрила принцессу. По крайней мере, она раздумала умирать.

Но радоваться тоже было нечему. Звуки, которые доносились до аргеманов, стороживших снаружи, раззадорили их настолько, что они вломились в сарай.

Тут Барабин и продемонстрировал, как он умеет орудовать руками в цепях и самими цепями.

Уходя в море на своем драккара, Грейф Ингерфилиас строжайшим образом приказал беречь Барабина и Каиссу, как зеницу ока — но стражникам было на это наплевать.

Когда первые из них попали под молотилку, в которую превратился закованный в цепи Истребитель Народов, остальные озверели тотчас же и были готовы растерзать пленника, невзирая на любые запреты.

Им хотелось позабавиться с принцессой, а Барабин стоял у них на пути, и аргеманы были настроены убрать эту преграду любой ценой.

В конце концов, убить пленного воина по аргеманским понятиям ничуть не зазорно, а не полученный за него выкуп всегда можно принять на свой счет.