Анна Яковлева
Шестое чувство
Любые совпадения с реальными людьми, компаниями, событиями случайны.
АНТОН
В просветы садовой беседки заглядывали любопытные солнечные лучи, с разбега плюхались на стол, путались в ярко-оранжевом букетике календулы и окончательно вязли в сахарно-розовой мякоти арбуза.
Теплый ветер сдувал с желто-белых застенчивых цветков жимолости и разносил по саду пьянящий аромат, на который слетались осы.
И вдруг какая-то угрожающая тень вторглась в эту пастораль.
В следующую секунду Антон понял, что придется принимать бой, залег и стал отползать, высматривая позицию для стрельбы.
– Алкаши проклятые, житья от вас нет. Повсюду морды синие, куда ни плюнь, – донесся извне чей-то плаксивый голос, и Антона отшвырнуло взрывом.
Рефлексы никуда не делись. Квасов сгруппировался, подскочил и… проснулся, обнаружив себя на скамейке во дворе родной многоэтажки, в нескольких десятках метров от собственной жилплощади. Если учесть, что накануне Антон набрался по самые брови, то эти несколько метров не в счет. Главное – направление взял верное.
От пребывания на твердой скамейке тело затекло и не слушалось, и, чтобы сесть, пришлось собирать себя по частям.
Молочный предутренний туман занял без боя двор и скамейку, взял в плен и продолжился в голове, что создавало некоторое неудобство – мешало навести резкость. По этой причине Квасов не сразу опознал угрозу.
«Угрозой» оказалась сущность женского пола в цветастом халате.
Сущность была растрепанной, бледной, отечной, с заплывшими глазками и распухшими губами, с коричневыми разлитыми пятнами на щеках и выглядела примерно как он сейчас. Но он-то, понятное дело, с бодуна. А она?
Глаза Антона сползли с лица особи и зафиксировались на двух пуговицах на уровне талии. Пуговицы с видимым трудом сдерживали натиск огромного живота.
В голове Антона взрывались десятки петард, но ему все же удалось идентифицировать особь: мадам жила в его подъезде, то есть была практически соседкой.
Так близко практически соседку Антон ни разу еще не видел и с некоторым удовлетворением отметил, что барышня – не совершенство. Хотя, он слышал, такое с беременными случается. Пятна потом проходят. Пигментация называется.
Если убрать пятна и отеки – может нормальная телка получиться. Пардон – дамочка.
Вообще-то сейчас к таким обращаются «девушка». Правда, как успел заметить Антон, все зависит от внутренних часов.
Если человеку суждено прожить долгую жизнь, то он и выглядит долго молодым и наивным. И наоборот – тот, кому судьбой отмерен короткий век, взрослеет раньше и стареет тоже быстрей. Например, Александр Невский в пятнадцать лет выглядел как зрелый мужчина и жизнь прожил яркую, но короткую, хоть и благоверную.
Впрочем, о чем это он?
Квартира Антона находилась на первом этаже, и из окна кухни он частенько наблюдал, как беременная проплывала по двору в сопровождении девочки лет пяти. А недавно Антон засек еще одно чадо, видимо старшую дочь. Старшей было лет десять, хотя на глазок определить возраст ребенка Антон бы не взялся, поскольку был, что называется, не в теме.
Так или иначе, выходило, что соседка готовилась стать мамашей в третий раз – факт, который у Антона вызывал почтительный ужас.
– Здравствуйте, – попытался быть любезным Антон, хотя в глотке было как в пересохшем колодце и каждое слово приходилось вытаскивать щипцами, – это я вчера перебрал немного, вот, значит. С друзьями посидели. Вот, значит.
Антон скромничал. Результаты двухдневной попойки были ошеломляющими…
…Первого августа Александру Чеснокову, как значилось в паспорте, стукнуло тридцать три.
День рождения у Саньки первого августа, значит, а День воздушно-десантных войск – второго.
День рождения отмечали в гараже.
Душевно так сидели: Вовка Чиж – одноклассник Саньки, финансовый гений и заядлый охотник, виновник торжества Чесноков, которого иначе как Чеснок никогда не звали, он – Антон Квасов, Леша Малышевский (однополчанин Антона) и… и все. Нет. Был кто-то еще, дай бог памяти…
А! Витек Плотников – «контрабас», потерявший друга в Югославии. Витек служил по контракту не столько из-за денег, сколько по идейным соображениям.
Да, так вот. Витька зачем-то притащил никому не известного Жорика, с которым они в горах отбивали разведгруппу у нохчей.
Из-за Жорика все и началось.
Жорик служил в спецназе МВД и недавно надел краповый берет. Краповый был мелким, но резким: литые мышцы перекатывались под майкой при малейшем движении, даже привычные ребята отводили глаза. Говорить ни о чем, кроме войны, Краповый не мог и почти сразу стал задираться.
– Ну? Не в дорожном батальоне я служу, и чё? Кто там был, тот поймет, – начал пьяный базар Жорка.
Антон с ребятами только переглянулись. Зачем быковать в чужой компании? Жорику культурно намекнули, заткнись, мол, а то вынесем.
Так нет же, этот бык и не подумал остановиться.
Понес какую-то околесицу, якобы СССР проперли армейские.
– Хватит пургу гнать, – по-доброму посоветовал гостю Саня Чесноков, – мы еще не забыли, что такое честь, а менты – жлобье одно, давно продались.
От обиды за родное ведомство у Крапового глаза побелели.
– Да вы армию растащили, эшелонами оружие на Ближний Восток гнали. Каналы наркоты наладили из Афгана! – брызгая слюной, прохрипел он.
– А вы, конечно, за наградами под пули лезете на Кавказе!
И понеслось…
Естественно, дошло до рук.
Краповый размялся на имениннике – свалив вероломным ударом слева, потом навешал Вовке, и только после этого Лешка и Витек смогли скрутить верткого и тугого Жорку.
Антон сунулся, но его тут же сбили с ног. С ноги, если быть точным.
Отлетев в сторону, Антон зацепился за колченогий стул и удержался от падения, но в процессе даже протрезвел – так испугался. Не за себя! За биопротез – ступню капитану Антону Квасову раздробило фугасной миной под Цхинвалом, и профессор, хирург от Бога, собирал осколки четыре часа. После операции левая нога стала короче правой, и Квасов заметно прихрамывал.
Оседлав этот подвернувшийся стул, Антон поддерживал своих голосом, скандировал:
– Десантура, бей ментов! Никто, кроме нас!
Завидовал братишкам, что еще могут всыпать такому чертяке здоровому, этому Жорке.
После драки стали мириться, и водки, как водится, не хватило.
На поверку Жорка оказался нормальным пацаном, не из блатных. Как прирожденный диверсант, среди ночи за шесть секунд организовал закуску и выпивку, и братишки просидели до утра. Вспоминали, когда, кто и какую высоту штурмовал, кто, где и как покуражился.
Утром второго августа опохмелились пивом, и внезапно всех захватила идея выдвинуться на площадь. Вызвали такси и поехали в центр.
На площади возле мэрии с глупыми рожами толпился мирняк – гражданские, значит. Плотным полукольцом обступили пятачок, на котором давали показательные выступления десантники.
Бойцы демонстрировали приемы рукопашки для мальчишек из военных клубов, разбивали доски и кирпичи…
Ветер шевелил еще зеленую, но уже подсушенную листву, гнал по небу облака, закручивал пыль под ногами, навевал волчью тоску. Пиво повторили.
С этого места воспоминания путались.
Откуда-то взялся автобус для желающих принять участие в пейнтболе. Вся компания дружно пожелала.
Оказалось, в программу праздника включено «освобождение заложников» из реквизитного железнодорожного вагона.
Услышав холостые выстрелы, нетрезвые братишки сначала присели, а после того, как из автобуса вылетела «срочная бандероль» в виде дымовой гранаты, Жорка с Витькой натурально «залегли». Хорошо еще, окапываться не стали.
Народ крутил пальцами у виска и отпускал шутки, так что в итоге пришлось идти в атаку.
В памяти Антона замелькали какие-то гопники, потом – о не-ет! – дежурный наряд…
Документы обнаружились только у Жорки, но старший наряда, подполковник МВД, оказался свой, из тех, кто тоже не по-детски отметился «за речкой» (имеется в виду Аргун).
Подполковник оперативно всех загрузил в милицейский уазик и доставил со всем своим уважением на озеро, в летнее кафе, на тот момент уже закрытое, что не помешало разухабистой компании преодолеть декоративное ограждение и разложить на столике под «грибком» вяленого лещика, пиво и водку.
Что было потом, Антон помнил фрагментарно.
Опять пили, обнявшись, горланили «Расплескалась синева, расплескалась, по тельняшкам разлилась, по погонам…». И ком в горле, который не хотел проглатываться, Антон тоже помнил.
Из рваных воспоминаний выплывали какие-то девочки…
На то, чтобы вспомнить, нужно было время, а беременная соседка отвлекала – держалась за живот, и вид у нее был какой-то ненадежный, будто вот-вот рожать начнет.
Антону захотелось поскорей смыться. Он ощупал карманы: деньги (громко сказано, так, мелочишка), ключи – все на месте. Порядок. Значит, сейчас он, капитан Антон Васильевич Квасов в отставке, герой кампании 1996 года, участник принуждения Грузии к миру (читай, причинения добра), с достоинством покинет гостеприимную скамейку и доковыляет до подъезда под взглядом матери-героини.
Каламбур показался Антону удачным, он фыркнул, косясь на изящные щиколотки беременной дамочки. Именно в этот момент по ногам дамочки побежала зеленоватая водица.
Вот так номер.
…Под утро Серафима начала задыхаться. Старалась дышать полной грудью, а ничего не получалось. Как если бы ее мучила сильная жажда, а воду ей давали пить из пипетки.
В состоянии вялотекущего ремонта она с дочерьми жила уже пятый месяц, и кондиционер так и не установили. В квартире дышать было абсолютно нечем, на остекленном балконе с противомоскитными сетками легче тоже не стало.
Хотелось ветра, а на улице был полный штиль, двор тонул в тумане: вязкий, предрассветный, он поглощал малейшее движение воздуха.
В поисках кислорода Сима решила спуститься во двор, посидеть на скамейке, однако, выйдя из подъезда, от разочарования чуть не разревелась: единственную скамейку, круглосуточную собственность патриархальных старушек, занимал нахальный бомж.
При ближайшем рассмотрении бомж оказался молодым мужчиной немного за тридцать, хотя наверняка сказать было трудно. Мужчина спал в позе усталого путника, вытянув одну руку, поджав одну ногу. Шел, бедный, шел и рухнул.
Камуфляжная куртка на груди усталого путника была распахнута, край свисал, открывая тяжелый нагрудный карман. Может, не бомж?
Держась на расстоянии, Сима обследовала заросший темно-русым бобриком череп, пучок седины прямо на темени, будто парня мазнули серебрянкой, густые брови, длинные, как у дочери Татьяны, ресницы. Рыжая щетина вступала в противоречие с темно-русым бобриком, а большие, красивой формы руки с небрежно остриженными ногтями не вязались с помятой рожей.
Сплющенная физиономия показалась Симке знакомой: «Кажется, живет здесь это чучело», – вспомнила она.
– Алкаши проклятые, житья от вас нет. Повсюду морды синие, куда ни плюнь. Развалился тут. – Симка приблизилась и со злостью толкнула тело. – Может, встанешь?
Тело вскочило так резво, что Симка прикрыла ладошками живот, отпрянула и тут же почувствовала тупую боль в пояснице.
Начав издалека и осторожно, боль осмелела, обняла и скрутила.
Не успела Симка перевести дыхание, как по ногам потекло.
Парень проворно отодвинулся к дальнему краю скамейки:
– Ты чё?
– Воды отошли, – растерянно констатировала Сима, поддерживая живот, – помоги.
– Э, ты чё? – затравленно повторил подгулявший сосед, предательски зеленея.
– Не «чё», а помоги, проводи меня домой, – оборвала праздные разговоры Сима, мимоходом отметив, как зелень разлилась по мятой физиономии и сконцентрировалась над верхней губой. Только этого не хватало для полноты ощущений – приводить в чувство недоумка.
Пришлось прикрикнуть:
– Ну?
Парень поднялся со скамейки и оказался намного выше Симки. Небритый, дикий, худой, он тем не менее обладал особым мужским обаянием. Несмотря на критическое состояние, Симка сразу это почувствовала и поняла, что такому можно довериться. С этой мыслью вцепилась в камуфляжный локоть и чуть не упала – ненормальный отшатнулся, потянув ее за собой.
– Осторожно! – взвыла Симка.
– Пусти, – прохрипел сосед, дыхнув парами спирта.
Симка сморщила нос и брезгливо отвернулась, но даже не подумала отпустить, наоборот – вцепилась обеими руками:
– Нет! Я не дойду!
– Возьмись за другой локоть, – велел сосед, – успокойся, не паникуй. Сейчас обойду тебя, возьмешься за другую руку. Поняла? – Властный голос (откуда что взялось) подчинил Серафиму, она коротко кивнула.
Пьянчужка с командирскими задатками обошел Симу со спины, оказался с другой стороны, подставил локоть:
– Хватайся.
И они заковыляли к подъезду: Симка – сведя колени, мелкими шажками, страшась не донести плод, и сосед – прихрамывая на левую ногу.
На крыльце перед подъездом роженица закусила губу и скорчилась от боли.
– Ты чё? – опять потерялся любитель сна на открытом воздухе. – Ты прекрати это!
– Ага, – выдохнула Симка, вытирая испарину с лица, – сейчас прямо и прекращу.
В лифте сосед с нескрываемым страхом поглядывал на Симку, как на неразорвавшуюся гранату.
Пока ехали, боль отступила, и Сима на всякий случай решила уточнить:
– Ты, кажется, в нашем доме живешь?
– Да, – мотнул головой сосед, стараясь дышать через раз, – на первом этаже, в четвертой квартире.
– Тебя как зовут?
– Антон.
– А меня Сима. У тебя дети есть?
– Нет. Я не женат, – оградил себя от подозрений Антон.
– Слушай, Антон, – обратилась к соседу Сима, когда они вышли на предпоследнем, девятом этаже, – постой здесь, а то мне что-то не по себе.
Симка вставила ключ в замочную скважину и просительно посмотрела на Квасова.
– Подожди, а где твой муж? – Сосед так явно трусил, что сам нуждался в комплексной медицинской помощи – нарколога и психолога.
– Муж далеко.
– Как это?
– Ну, так, он работает на севере, – шепотом отозвалась Симка, открыла дверь и кивком пригласила соседа внутрь.
Вдохнув смесь приглушенных запахов еще не выветренной краски, обойного клея и почему-то детского сада, Квасов остался стоять на коврике у порога, а Симка исчезла в одной из комнат.
В незнакомой обстановке Квасов доверялся чутью.
Судя по запаху и несметному количеству туфель и сандалий каких-то диснеевских размеров, форм и расцветок, с бантиками, брошками, пряжками, со стразами и без, лакированных и матовых, ничего опасного в квартире не было.
Ни одного намека на присутствие мужчины. На вешалке наблюдались только вещи из летнего женского гардероба: разноцветные кофточки, соломенные, ажурные и кружевные панамы и шляпки.
«Как можно где-то болтаться, на каком-то севере, если жена должна родить?» – с неприязнью подумал Квасов и для себя оценил такое поведение как козлиное.
– Что ж он не приехал к… сроку? – набросился на Симу Антон, как только она появилась в зоне видимости.
Симка успела причесаться и переодеться, теперь вместо халата на ней было свободного кроя бледно-сиреневое миленькое платье в горошек. Антона на секунду смутила мысль, что соседке очень идет живот и в этом платье выглядит она просто замечательно. Прямо услада взору. «Повезло этому козлу», – снова мелькнуло в голове.
На смену этой мысли пришла другая, совсем уж грустная: а ведь у него, Антона Квасова, этого ничего не было.
Не было беременной от него женщины, которая вот так носила бы его сына (дочь Антон сразу вынес за скобки), терпела боль и заставляла волноваться о себе и ребенке. Интересно, какой на ощупь живот?
Внезапно Антону стало по-детски любопытно: что сейчас происходит в утробе, кто там? Что чувствует? Младенца ждут испытания, можно сказать, он готовится к бою, что он делает в эти последние мирные минуты? «Проверяет боекомплект?» – хмыкнул Квасов. Наверное, сосет палец, чтобы успокоиться… Знал он ребят, которые ногти грызли перед делом.
– Слушай, тебе не все равно? – предчувствуя следующую схватку, отмахнулась Сима. – Работа у мужа ответственная. Я вещи соберу, скорую вызову и тетке позвоню. Тетка приедет через час-полтора. Посидишь с дочкой, чтобы она не испугалась?
– Я?!
– А ты еще кого-то здесь видишь? – нашла в себе силы съязвить Симка, направляясь в ванную. – Да не трясись ты так, она же не грудная! Старшая сейчас в лагере, а младшей пять лет, просто еще одна не остается – боится. Тетка приедет – уйдешь.
Сима замедлила шаг, прислонилась к стене – воздух в легких кончился, уши заложило. Задышала открытым ртом, часто, как рыба.
Антон выкатил глаза:
– Эй-эй, ты чего?!
– Вызывай скорую, – посиневшими губами попросила Симка и стала оседать.
– Епэрэсэтэ, – процедил сквозь зубы Антон, подхватывая многодетную мамашу.
СИМКА
…Симка рассматривала люстры уже минут двадцать.
Охранник Николай, полагающийся Симке по статусу жены-почти-что-олигарха, стоял, сцепив руки под животом, обшаривал покупателей рентгеновским взглядом на предмет ношения оружия. Мало ли что, столица округа все-таки!
Симка пару раз в месяц совершала набеги на столичные магазины, брала реванш за босоногое голодное детство, за униженную безденежьем юность и оскорбленную нищетой молодость.
Деньги. Наконец-то у нее были деньги! Ну, не у нее, а у мужа, но в понимании Серафимы это было одно и то же.
Пять лет замужества за почти-что-олигархом Юлием Юном развратили Симку, она разучилась себе отказывать, начиная с фамилии Юн-Ворожко.
Фамилия Ворожко – отрыжка от первого брака, о котором остались не самые приятные воспоминания, – сочеталась с Симкиной славянской внешностью, а фамилия второго мужа – Юн – сочеталась с реальностью и добавляла пикантной загадочности и изысканности и тому и другому – внешности и реальности.
…За Леонида Ворожко Симка пошла замуж не по любви, а «по обстоятельствам» – так стыдливо называли беременность мама и мамина сестра Наина.
Ленчик был на три года старше, учился в техникуме и добивался Симку, как единственную, уцелевшую после набега варваров девственницу.
Отвадил всех школьных недопесков, шагу не давал ступить, караулил сам и дружков просил докладывать, если что-то увидят или узнают. Как волчицу на охоте, Симу гнали в объятия Ленчика.
Сколько физиономий было расквашено, сколько носов сломано – статистика умалчивает, известно только, что дружки со всей ответственностью отнеслись к Ленькиной просьбе.
В общепринятом понимании Симка, может, и не была красавицей.
Заостренный нос с тонкими, трепетными ноздрями и карие, с янтарем лисьи глаза добавляли в лицо хищной дикости, которая усиливалась вероломной улыбкой, мягкими, кошачьими движениями, узкой костью и длинными ногами.
Ко всему прилагались светло-русые волосы и кожа цвета испуганной нимфы.
Но природе показалось этого мало, и в эту форму она поместила вулканический темперамент. Сочетание оказалось зубодробильным.
Если бы не Ленчик Ворожко, девяносто девять из ста, что Сима оказалась бы на содержании у какого-нибудь вора в законе, с учетом украинской ситуации.
Справедливости ради надо сказать, Леонид Ворожко хоть и не очень чтил Уголовный кодекс и взял Симку силой, однако на совершеннолетие.
Свадьба вышла жиденькой и грустной.
Жених был известен буйным нравом, и мать ревела белугой, уговаривала избавиться от ребенка.
– Дура ты, Симка, дура, – сокрушалась пьяненькая Валентина, – училище хоть какое-нибудь закончила бы, диплом бы хоть какой получила, а то ведь так и останешься на всю жизнь подстилкой для мужиков.
Симка была не очень высокого мнения о матери: та после гибели отца в автокатастрофе любила поддать, да и про подстилку – с больной головы на здоровую валила.
Но материнские слезы на свадьбе – не к добру.
Через семь месяцев Леонида посадили за драку: муженек выбросил с балкона своего закадычного дружка.
Балкон этот располагался в квартире у Алки, разбитной, не первой молодости одинокой бабенки, и как на том балконе оказался молодожен – осталось невыясненным.
Пострадавший отделался переломом обеих ног, но заявление забрать наотрез отказался, и Леньке дали год колонии общего режима.
Симка как раз ходила на последнем месяце, и после родов мать с сестрой Наиной забрали молодую мать из роддома с условием, что она подаст на развод.
– Ленчик и так зверь зверем, а после тюряги совсем убийцей станет. И вообще, давай собирай малую, поедем к дядьке на север.
Симка пришла в ужас:
– На север? С ребенком?
– А на что жить будешь, горе ты мое? – прибегла к шантажу Наина.
– Не поеду, – уперлась Симка, – на хлебе и воде сидеть буду, а не поеду.
Мать с сестрой посовещались и плюнули:
– Черт с тобой, оставайся, будем деньги тебе посылать, сколько сможем.
Девятнадцатилетняя Серафима Андреевна Ворожко с младенцем осталась на Украине, а мать с сестрой снялись с обжитого места и укатили на север, на нефтепромыслы.
От Леонида из колонии приходили письма, но Симка прочитала только одно – ей хватило: бывший супружник рекомендовал свидетельство о разводе засунуть в одно место.
Так началась взрослая жизнь.
В целом все складывалось удачно. Симка была сама себе хозяйка и без надрыва вживалась в роль соломенной вдовы – матери-одиночки, но вольница кончилась, когда позвонила Таисия Федотовна – Ленькина мамаша.
– Сима, Леня просил передать, что он считает тебя своей женой, и обещает вести себя хорошо, – доверительно сообщила свекровь, со свадьбы не подававшая о себе вестей, – и вообще, он сильно переменился.
А через неделю Леонид осчастливил семью присутствием.
Симка увидела бывшего в дверной глазок и затряслась.
– Открой. Дай хоть на дочь посмотрю, – вполне мирно попросил Ленчик.
Танечка к отцу пошла, не испугалась, и Симка, истосковавшаяся по мужским рукам, уступила Ленчику по первому требованию.
Поначалу с работой Леньке не везло, он ходил мрачный, злой, Симка боялась мужа до обморока, потому что таким же мрачным и злым был секс, которым они занимались. Назвать это любовью язык не поворачивался. У Симки, при всей ее отзывчивости, чуть не развился синдром жертвы.
Но свекровь через знакомых устроила сына в автосервис, и жизнь стала налаживаться. Времени на секс у Леньки оставалось мало, Танечку определили к няньке, Симка пошла на курсы бухгалтеров и через полгода получила корочку.
Работу искать даже не пришлось. Ленчик поспособствовал, жену взяли кассиром в тот же автосервис.
В мужском коллективе на кассиршу засматривались, и мужу стали приходить в голову разные неприятные мысли.
– Дура! – отводил дома душу Ленчик. – Смотреть на тебя противно. Для кого вырядилась? Задом вертишь перед мужиками, как последняя сучка. Узнаю что – придушу.
– Ничем я не верчу, – дулась Симка, – и не виновата я, что у меня есть зад.
С фактами не поспоришь, и Ленчик затыкался.
Но Серафима Ворожко (чего уж там!) вертела-таки своим чертовски соблазнительным задом.
Постепенно Симка поняла, в чем ее сила. Гибкость и изворотливость, неунывающий характер, умеренное легкомыслие – именно этим она привлекала в большинстве своем негибких, неизворотливых и унылых представителей сильного пола.
На Симкин зад, упругий и круглый, как у Ким Бейсингер, запал директор автосервиса.
На одном из корпоративов, если так можно назвать обычную пьянку, приуроченную ко Дню автомобилиста, стареющий ковбой склонил кассиршу к сожительству, предложив на выбор: увольнение или место бухгалтера.
Симка все же не была лишена романтики, и домогательства босса ее оскорбили.
Первое желание – пожаловаться мужу – Симка задавила в зародыше. Не нужно много ума, чтобы понять: из этой затеи ничего, кроме второго срока Ленчику, не выйдет.
Серафима дернулась было уйти, но экономика издала тихий предсмертный стон, и, стиснув зубы, Симка уступила.
Место бухгалтера, на счастье, не освободилось, а вялотекущие отношения с боссом продолжались еще четыре года.
Через четыре года руководство автосервиса легло под бандитов – согласилось прятать угнанные машины, перебивать номера на двигателях и переправлять тачки в Чечню. Первым, кого босс пристроил к делу, был Ленчик. Как особо благонадежный.
Симкин муж сделался невыносимо нервным и угрюмым, но деньги примиряли супругов друг с другом и с действительностью. Правда, недолго.
Одна из угнанных машин оказалась собственностью сына прокурора области, и автосервис накрыли.
Леониду светило пять лет с конфискацией, бухгалтеру и директору – десятка. Симка тряслась от страха днем, а ночами вывозила из дома и рассовывала по подружкам бытовую технику и золото.
В разгар всех этих событий тетка Наина позвонила и объяснила ситуацию:
– Сима, мать уволили за пьянку, сидит дома, все пропивает, что под руку попадет. Давай решай: либо ты к нам, либо она к тебе.
Симка выбрала первый вариант.
* * *
…Сырой осенний воздух, пропитанный густым смолистым духом, забил Симкины ноздри еще на трапе самолета.
Пока Сима в растерянности принюхивалась к острому таежному запаху, тетка Наина прижала измученных дорогой беглянок к сердцу и продолжила разговор, начатый по телефону:
– Валька кодироваться не хочет, выглядит плохо. Ты не ругай ее, а попытайся по-хорошему поговорить. Может, тебя послушает.
В краснолицей, распухшей и совершенно беззубой женщине Симка с трудом узнала свою маму. Слезы брызнули из глаз фонтаном.
Сима и сама не знала, что ее больше расстроило: побег от следствия, мужа и любовника или до неузнаваемости изменившаяся мать. Скорее все сразу.
Глядя на Симку, Танечка ударилась в рев, следом всхлипнула бабушка, за бабушкой – тетка Наина. Наревевшись до икоты, женщины утерли носы и устроили совет.
На повестке дня стояло три вопроса:
– работа (домохозяйки на нефтепромыслах – крайняя редкость, а уж счастливые – тем паче);
– жилье;
– детский сад.
С каждым вопросом в отдельности были сложности, а в целом – ворох проблем, которые предстояло решать самим – дядька занемог и вернулся на историческую родину.
Места в детском саду были расписаны на несколько лет вперед – без взятки нечего и соваться, а денег на взятку не было.
С работой не сразу, но повезло: Симка устроилась горничной в ведомственную гостиницу. Удобство в посменной работе было одно, но явное: по очереди с теткой Наиной, у ко торой был свободный график, сидели с Танечкой.
Только в гостинице Симка поняла, что жизнь прошла мимо.
Голову кружили блеск номеров, галантные мужчины, сорвавшиеся с семейного поводка, и запах нефтедолларов.
Симка с удовлетворением ловила на себе откровенные взгляды, от которых сбивалось дыхание и сердце билось чаще, но в отношения ни с кем не вступала – дала себе слово, что задешево не продастся.
Слово свое Симка сдержала, чем не без оснований гордилась.
Прошло чуть больше года, когда на свет появилась вторая дочь – Мария, которую муж Юлий Юн – апологет всего русского – называл не иначе как Маня.
Луноликая Маня обвилась пухлыми ручонками вокруг сердечной сумки отца и повисла на ней, как коала на бамбуке.
Поделив с малышкой власть над мужем-отцом, Симка занялась гнездовитием. Сверяясь с глянцевыми журналами и голливудскими фильмами, наводнила дом немыслимыми напольными вазами, больше похожими на метательные предметы, псевдоампиром и безвкусными картинками в позолоченных ба гетах.
Люстра должна была поставить композиционную точку в свитом гнезде.
…Высокий потолок в специализированном магазине ощеривался светильниками, люстрами и потолочными бра, как сталактитами, но ничего похожего на икону стиля не наблюдалось.
Глаза разбегались, шея затекла, и что-то раздражающе действовало на нервы, Симка не могла понять – что, пока не наткнулась на пожирающий взгляд. Какой-то абрек, по виду чеченец – рано оперившийся юнец, смотрел с таким огнем в глазах, что у Юн-Ворожко колени подогнулись.
Черт возьми! Быт совсем засосал ее, если она почти забыла эти восхитительные токи, эти нервные покалывания в подушечках пальцев и холод под ложечкой.
Несколько секунд Симка видела свое отражение в черных глазах.
«Наглая рожа». С видом оскорбленного достоинства Серафима отвернулась от парня, чтобы продолжить поиск. Не тут-то было.
Плафоны, подвески, бра и канделябры слились в сплошное искрящееся пятно, Юн-Ворожко ничего не видела – образ невысокого смуглого юноши с опущенными уголками черных глаз, низкими, сросшимися широкими бровями и припухшими темными губами заслонял светильники.
Симка с усилием взяла себя в руки, вернулась к своим сталактитам. Выбирать было ну абсолютно не из чего.
Люстра «Баккара» на двенадцать рожков была подсмотрена в журнале Salon в разделе «Интерьеры». Люстра висела не то в пентхаусе у какого-то крутого адвоката с русскими корнями, не то у Анджелины Джоли в деревенском домике на юго-востоке Англии – не суть. Суть в том, что супруга-почти-что-олигарха Юлия Юна, Симка Юн-Ворожко, хотела в точности такую же, а ей подсовывали какую-то халтуру.
Симка неожиданно выдохлась, потеряла интерес к идеальному интерьеру:
– Может, эта?
Девушка-консультант тут же повязала покупательницу по рукам и ногам:
– Прекрасный выбор! У вас отличный вкус!
Шесть абажуров, соединенных коваными окружностями со стеклянными подвесками, подошли бы скорее для кабака или, в крайнем случае, в сауну, чем в квартиру, а сомнительное смешение стилей и цена оттолкнули бы любого. Только не Симку.
– Николай! – обернулась она в сторону охранника. – Проследи.
Если бы Симка захотела, Николай бы джигу научился танцевать, а уж забрать коробку с люстрой – легко. Охраннику хозяйка нравилась, и он терпел Симкины сумасбродные поручения, хотя это и не входило в его должностные обязанности.
Ящик с люстрой оказался не столько тяжелым, сколько неудобным для переноса. Секьюрити высунулся из магазина и свистнул в помощники водителя Семена.
Вдвоем они дотащили ящик до «тойоты-хайлендер» и под Симкины руководящие указания принялись засовывать его в багажник.
– Осторожно! – сновала вокруг мужчин Симка. – Верх не прижмите!
Ящик не влезал, пришлось сложить сиденья в салоне.
Увлеченная переживаниями за люстру, Симка не заметила, как абрек тихо спустился с крыльца.
– Ассалам алейкум. Помощь нужен?
– Нет, – буркнул Николай, – сами разберемся.
ЮЛИЙ
Юлий владел куцым отрезком нефтяной трубы и завалящей газовой вышкой, и эта неказистая с виду собственность неплохо его кормила.
Наполовину кореец, наполовину русский, пятидесятитрехлетний бизнесмен проводил время в перелетах между Сеулом, Питером, Москвой и еще парочкой столиц в странах Азиатско-Тихоокеанского региона. Однако счастье поджидало бизнесмена в маленькой сибирской гостинице.
Трудно сказать, какая кровь взыграла, славянская или азиатская, какой своей половиной Юн угодил в Симку, как муха в патоку, но, когда Юлий увидел горничную в номере за уборкой, он на несколько секунд замер, потеряв контроль над челюстью.
В глаза Юну бросился умопомрачительный изгиб Симкиного тела, прикрытого коротким униформным халатом, ноздри защекотал ее запах, и бизнесмен сдался без боя, подставил шею под топор, хотя внешне все выглядело совершенно иначе.
– Простите, – сраженный сексапильностью горничной, глухо произнес бизнесмен.
– Ой, – Симка повернула разгоряченное лицо на стройной шее, сдула со лба прядь волос, – я сейчас, я уже заканчиваю.
Юлий со спокойным достоинством прошел к раздвижному шкафу, достал из кармана пиджака портмоне и церемонно склонил голову:
– Еще раз простите. – Узкие глаза на широком лице смотрели проницательно и ласково.
В облике мужчины – от короткого ежика седых волос, едва уловимого запаха дорогого табака, сдобренного ненавязчивым ароматом терпкой туалетной воды, до наклона головы – все выдавало респектабельность.
– Да, пожалуйста. – Симка отчего-то разволновалась и покраснела.
Пытаясь скрыть волнение, скользнула взглядом по невысокой плотной фигуре на крепких, несколько коротковатых ногах. Волнение только усилилось.
– Серафима, – вслух прочитал на бедже имя горничной Юн. Слегка обветренные губы растянулись в вежливой полуулыбке. – Могу я вас попросить об одолжении?
Русским языком Юлий владел как родным.
– Угу.
– У меня деликатная просьба, – в голосе гостя появились интимные нотки, – как вы отнесетесь, если я приглашу вас на ужин?
– Нет-нет, – в непритворном испуге отшатнулась Симка, – что вы? Нам нельзя.
– Только ужин, – заверил Юн.
– Я останусь без работы и пойду на паперть. – Натасканная администрацией достойно отказывать, Симка довела мастерство до совершенства. В ее устах «нет» звучало почти как «да», но даже записные прилипалы не отваживались домогаться Серафимы. В тяжелых случаях она не брезговала легким шантажом, намекая особо надоедливым на слежку за постояльцами и сбор компромата.
Негромкий голос и мягкие манеры корейского гостя Симе нравились все больше, и уверенность в ней таяла, как пломбир под солнцем. Гость видел, что ему удалось поколебать стойкость девушки, оставалось только незаметно подтолкнуть к расставленным силкам.
– Вы сомневаетесь в себе или во мне?
Симка не повелась на провокацию, но и уличать искусителя не стала.
– У меня будут неприятности, – твердо повторила она.
От сопротивления горничной кровь побежала по жилам быстрей, игра Юлия увлекала все больше.
– Никаких неприятностей, даже намека на неприятности не случится. Гарантирую.
Правила игры Симке были отлично известны.
– Вы не знаете, о чем говорите. У нас даже чихнуть нельзя, чтоб никто не услышал, сразу пойдут разговоры. – В голосе сквозило сожаление.
Зрачки глаз-бойниц сузились.
– Мы не дадим повода, вот увидите. Считайте, что у меня к вам деловое предложение. – Юлий уже воображал, что запустил коготки в жертву, и не мог позволить ей вырваться.
– Смена заканчивается в восемь, – обмирая от схожих чувств, сообщила Серафима.
– Отлично. Буду ждать вас в ресторане внизу. – Искусно сделанная петля затянулась вокруг лапки.
– Только не здесь! – затрепыхалась птичка.
Юлий снисходительно усмехнулся:
– Доверьтесь мне.
Вполне доверяя новому знакомому, Симка залпом осушила бокал с шампанским (во рту пересохло то ли от пыли в номерах, то ли от волнения) и накинулась на мясо под белым соусом, а Юлий осторожно коснулся ее руки и произнес сакраментальную фразу:
– Такие нежные руки не должны держать тряпку.
– Это почему? – Симка усиленно работала челюстями.
– Такая женщина создана для другого. – Ухоженная рука накрыла Симкину ладошку.
– Вы мне что, хотите предложить работу за границей? – прищурилась Симка, готовая расцарапать плоскую физиономию.
– Неужели я похож на подонка, торгующего живым товаром? – удивился бизнесмен.
– А чем вы занимаетесь?
– У меня нефтяной бизнес, подработки мне не нужны.
– А что же вам нужно?
Симка еще раз внимательно посмотрела на Юлия. Этот мелочиться не станет.
– Что мне нужно? – Собеседник выдержал паузу. – Женщина, с которой я провел бы остаток лет. Родная душа. Впрочем, вы еще молоды и, скорее всего, не задумываетесь о таких вещах.
Фразу сопровождал загадочный азиатский взгляд, под которым Сима испытала беспокойство и перестала жевать. Глаза – прикрытые веками темно-карие и распахнутые медовые – встретились.
Симку как током ударило: корейский бизнесмен – вот кто ей нужен.
– Где ее взять, родную душу? – осторожно ступила на незнакомую почву Сима.
Сдержанный кивок и понимающий взгляд были ответом, и эти скупые эмоции тронули душу больше, чем слова.
Неожиданно Симка вспомнила любовника – псевдомачо, обожавшего секс в автомобиле, и грубые ласки мужа, и сердце кольнуло от жалости к себе. «Вы этого достойны», – окончательно убедила себя Сима и тряхнула головой, почти как дива в рекламе L’Oreal.
Напрасно Симка ждала следующей реплики бизнесмена. Юлий воздержался. И воздерживался еще несколько месяцев, ни на чем не настаивая и ничего не обещая.
Симка глотала от обиды и одиночества слезы, кусала губы и продолжала драить полы и унитазы.
В середине октября лег плотный снег, и сразу стало ясно: это – надолго. До конца жизни.
Снег и холод заползали под одежду, проникали в кровь и убивали любую надежду.
Дома, поскуливая в подушку в бессильной злобе, Симка ворочала в голове, как кубик Рубика, один вопрос: почему? Почему она такая невезучая? Почему одна? Даже старику корейцу не нужна. Почему? Почему?
Будущее представлялось кошмаром в виде гостиничных полов и унитазов.
Единственный человек, кто мог что-то объяснить про эту жизнь, была тетка Наина – обладательница диплома. Правда, это был диплом учителя истории, но у Симки не было и такого.
Работы по специальности в северном городке не оказалось, и Наина решительно поставила точку в преподавательской деятельности, найдя себя в сфере туризма.
Всего на двенадцать лет старше племянницы, Наина, несмотря на одиночество, не заделалась феминисткой, да и к своему одиночеству относилась без драматизма и даже отпускала шутки в духе Верки Сердючки:
– Дурных нэма, воны поженылыся.
Для себя тетка выстроила защитную теорию о том, что замужество убивает интерес к жизни, что самая сильная любовь – платоническая, а лучший мужчина – это недоступный мужчина.
Симка тоже хотела бы вот так, легко и непринужденно заменить физическую любовь на платоническую, но, видно, организмы у них с Наиной были разные.
А этот седой симпатичный кореец – просто крючок, мормышка какая-то. Поймал и держит, а Симу давно уже пора подсекать.
Наина, услышав о корейце, удивилась:
– Зачем он тебе нужен?
– Он надежный и богатый. С ним хорошо и спокойно.
– А любовь?
– При чем здесь любовь? Мне же не двадцать!
– Ну, если любовь ни при чем… Мой тебе совет: не показывай, что ты в нем заинтересована.
– Легко тебе говорить, – сморкаясь в платок, пожаловалась Симка. От мороза у нее приключился насморк, – а если он обидится?
– И флаг ему в руки. Но вообще-то не должен. Он кто у нас? Бизнесмен?
– Да.
– Значит, привык добиваться своего. Ты ему голову поморочь, только не лишай надежды.
– Да это не я, это он меня лишает надежды! – простонала Симка. – И некогда ему добиваться. Он как Юлий Цезарь: пришел, увидел, победил.
– Veni, vidi, vici. В связи с корейцем утверждение спорное. Хотя… Попробуй раскрутить бизнесмена. Поведется – значит, все у него серьезно.
Veni, vidi, vici. Тетке бы сборную России по консумации тренировать.
…Юлий оставался любезным, внимательным – и все!
Почти-что-олигарх просто издевался, приглашал в рестораны, водил на антрепризы стареющих актеров, но все оканчивалось так, как любила Наина, – платонически. Своим поведением Юлий выбивал почву у Симки из-под ног. Ни поцелуев, ни признаний – ничего не следовало за совместными ужинами и посещениями филармонии.
Симку не покидало чувство обманутой вкладчицы. Вклад «Юлий Юн» перевели на депозит без ее согласия.
На приглашение пойти в корейский ресторан Симка уже намеревалась ответить категорическим отказом, но, вспомнив теткины наставления, прикинулась казанской сиротой:
– Не знаю. Наверное, я не смогу пойти с вами.
– У тебя кто-то есть? – быстро спросил Юлий. Бизнесмен-полукровка не был ортодоксальным буддистом и познал ревность как одну из форм страдания.
– Нет, не в этом дело. – Ей показалось или в мимолетном взгляде узких глаз проскользнуло беспокойство?
– Если ребенка не с кем оставить, возьми с собой, – внес предложение Юлий.
– Нет. Просто… Мне не в чем идти в ресторан, – выдавила Симка. Спугнет или не спугнет это признание стареющего мачо?
Мачо оказался не из пугливых.
– Мы сейчас поедем и купим тебе платье, – просто сказал он.
Симка от души надеялась, что платье станет поворотной вехой в их отношениях, но и покупка вечернего наряда ничего не изменила, Юлий после ресторана целомудренно отвез свою спутницу домой.
Не дождавшись поцелуя, Симка вытянула губы трубочкой, ткнулась в тугую, пахнущую морозом и туалетной водой щеку:
– Спасибо за все.
– Пожалуйста. – Странный ухажер вернулся в машину.
Симка ничего не понимала: почему между ними ничего не происходит? В чем дело?
Платье известного французского дома моды было восхитительным. Все вообще было просто чудесно, если бы не молчание ягнят.
…Развод был неизбежен – Юлий не стал себя обманывать.
Решительно и быстро запустив процедуру раздела имущества с прежней супругой, приступил к неторопливому процессу соблазнения гостиничной Золушки.
Юн имел смутное представление о романтике, поэтому строго придерживался навязанных Голливудом церемоний: за неимением Эмпайр-стейт-билдинг в День святого Валентина отвез девушку в местный ресторанчик, а там под Lovestory Поля Мориа преподнес даме сердца букет и кольцо с бриллиантом, как учили, в подарочной упаковке.
К действу прилагался пафосный текст.
– Серафима, – торжественно начал Юлий, но вдруг почувствовал себя глупо и свернул преамбулу, – будь моей женой.
– Наконец-то, – с обидой произнесла будущая Юн и впервые услышала, как Юлий смеется.
После ресторана, в нарушение всех правил, Симка оказалась в гостиничном номере, но уже не в качестве горничной.
В постели пленных и трофеи Симка не брала – не разменивалась.
В какой-то момент Юлия посетила скользкая мыслишка, что Симка – нимфоманка и послана ему судьбой в наказание за похоть. Но мысль улетела в мировое пространство вместе со стонами и всхлипами.
Просветления любовники достигли одновременно и оба рухнули без сил.
– Ты моя стволовая клетка, – прошептал сквозь дрему выпотрошенный и разделанный на куски Юлий.
РУСЛАН
Ослепительная, как снег в горах Ичкерии, нежная, как цветок дикой сливы, молодая женщина разглядывала светильники под потолком магазина, откинув голову с тяжелым узлом светлых волос и выставив на обозрение нежную и гибкую, как у горлицы, шею. Медленно переходила от одного светильника к другому, поворачивалась, как в танце, то в профиль, то анфас, то затылком.
Руслан глаз оторвать не мог, с замиранием сердца изучал тонкое лицо, давно не видевшее солнца, ушко с переливчатой бриллиантовой каплей в мочке.
В свои девятнадцать Русик Бегоев мало что видел.
Войну видел, разруху, подвалы, трупы, горе и слезы видел, а такую красавицу – впервые.
Внезапное и острое желание дотронуться до Светловолосой – такой невещественной она казалась – испугало Руслана, ноги налились свинцом, он хотел и не мог уйти.
– Что за дешевка? – Недовольный голос девушки звучал музыкой небес.
Красавица придиралась, требовала, возмущалась, а Русик наблюдал за женщиной, как за высшей формой жизни, – с нарастающим изумлением.
– Чего глазеешь, – шикнул на Русика брат Алан, – нам пора.
Руслан вздохнул.
Родственники, везде и всюду родственники. Шагу не дают ступить, учат и учат, будто он не мужчина, а шпинат зеленый.
Руслан поплелся к выходу. Ничего-ничего, придет его время.
Дядя Лечи, мамин брат, конечно, хороший человек и хочет добра семье. Всех собрал возле себя после смерти отца, всем дает работу и крышу над головой, но Руслан взрослый и сам сможет позаботиться о себе.
У него уже есть машина. Старая, правда, но двигатель новый. Вот заработает денег, купит такой же «мерседес», как у дяди Лечи, и женится на этой красавице. Алан от зависти умрет.
– Помощь нужен? – Руслан не заметил, как оказался возле «тойоты».
– Нет, – буркнул спутник красавицы, – сами разберемся.
Руслан его понимал. Если бы у него была такая девушка и если бы кто-то приблизился к ней ближе, чем на расстояние выстрела, он бы, не утруждая себя предупредительным выстрелом, открыл сразу огонь на поражение.
Светловолосая не удостоила взглядом, впорхнула в машину, будто его, Руслана, и не существовало, и укатила с мужчиной. Мужем, наверное.
Бедного Русика Бегоева будто выключили из розетки.
Ничего-ничего, пообещал себе Руслан, у дяди Лечи магазин «Новый свет», а у Руслана Бегоева будет ресторан. Два ресторана… или три… Нет, сеть ресторанов. В Англии. Вот тогда посмотрим, кому достанется Светловолосая.
Русик представил себя на месте дяди Лечи.
Вот он, совсем взрослый, «заслуженный нефтяник», или «заслуженный геолог»… или еще кто-нибудь, но только обязательно заслуженный.
У «заслуженного» большой дом с множеством комнат, в спальне на кровать небрежно наброшена шкура снежного барса. Едва прикрытая шкурой, ждет Светловолосая – его жена. В фиолетовом свете уходящего дня Руслан различил рассыпанные по обнаженным плечам волосы, полные груди с изюминами сосков…
– Руслан! – выдернул из грез голос брата. – Ты почему здесь? Вечно тебя искать приходится. Поехали!
Руслан с удивлением обнаружил себя за воротами магазина.
Стремительно вернулся, сел в «Ниву», сорвал машину с места, точно за ним была погоня, догнал «тойоту» с блондинкой и пошел на обгон, но «тойота» шла на хорошей скорости почти посередине однополосной дороги, и Руслан, сбросив газ, пристроился в хвосте.
– Прижми этого ишака и обгоняй, – завелся брат.
– Не хочу.
«Везет этому урусу, такую девушку в жены взял. Я бы на его месте с нее глаз не спустил», – с завистью думал Русик, выворачивая руль.
Руслан любил дорогу. Ровный асфальт убегал под колеса, мысли были легкие, думалось о приятном – о девушках.
Жениться Русику было рано, да и невесты подходящей не было. Здесь, на севере, его ровесницы уже все заняты, а малышня, вроде племянницы Меланы, Русика не интересовала.
Ничего, у него все впереди. И спереди, как говорит брат Алан.
Несколько лет Симка была благодарна Юлию за комфорт, стабильность, за спокойную, безбедную жизнь.
Помощница по хозяйству, абрисом напоминающая фрекен Бок, двое детей, особняк, в котором жила семья, поездки на острова Юго-Восточной Азии – Симке ничего не оставалось, как стать редкостью, которую можно показывать за деньги: счастливой домохозяйкой.
Юлий по-прежнему большую часть времени проводил в разъездах, а Симу якорем держали дети. Девочки не отличались здоровьем, болели дружно и продолжительно.
Несколько раз Сима заговаривала с Юлием о переезде в теплый климат, Юлий выступал с ответной просьбой – подождать с переездом – и по каким-то одному ему известным причинам держал семью на севере.
И в один из ничем не примечательных дней Симка заскучала.
Ни подруга Алена – разведенка и оторва, ни походы в ресторан, ни знакомство с заезжими знаменитостями, по большей части старперами, состоящими на пожизненной службе у Мельпомены, не избавляли от скуки.
Симке хотелось любви. Не интрижки, а именно любви.
Большой, настоящей, всепоглощающей, как в романах. Или в кино. Чтобы ради Серафимы Юн-Ворожко мужчина был готов на все. Ну, и она чтобы ради этого мужчины тоже была готова на все. Пожалуй, даже важнее, чтобы она…
Мать двоих детей томилась желаниями перед запертой дверью с табличкой «Любовь», как пленница Синей Бороды. Симка слышала близкое дыхание страсти и даже вела мысленные диалоги с воображаемым возлюбленным.
– Я люблю тебя, – доносился страстный шепот из-за запертой двери.
– И я люблю тебя, – с упоением отвечала Симка.
– Мне ни с кем так хорошо не было.
– И мне.
– Я не могу без тебя.
– И я не могу.
И опять стирка, готовка, сопливые носы и горячечное, мучительное ожидание чего-то…
И масса времени на осмысление жизненного пути. Симка с прискорбием подводила итог первому тридцатилетию: два замужества, двое детей и ни одной любви. Хватит с нее. Теперь, когда деньги у нее (ну, у мужа, у мужа!) были, «вместо золота любовь мне подавай», переиначивала Симка песню маминой молодости.
Чуткая Наина улавливала все перемены в настроении племянницы: блуждающая улыбка или недовольно-капризные складки у рта, опрокинутый в себя взгляд наводили на размышления.
– Чего тебя так плющит? – поинтересовалась как-то тетка.
– Не люблю я его, Наина. – Симка села на ладони – ее била дрожь. Неужели она это произнесла?
– Помнится, ты говорила, что тебе не двадцать и любовь тебя не интересует, – беззлобно напомнила тетка дуре племяшке, – ты хоть понимаешь, как тебе повезло?
– Наина, – пожаловалась дура племяшка, – не могу больше! Тоска жуткая.
– Тоска? Ах ты, маленькая дрянь! – прошептала Наина. – Ты посмотри, в кого ты превратилась!
Симка непроизвольно втянула живот. Замечание было несправедливым и потому обидным. Серафима действительно прибавила в весе, но это ее совсем не портило. Скорее наоборот. Мягкая женственность и округлость некоторых мест ничего, кроме эрекции, у мужа не вызывала, как и у других представителей противоположного пола. Талия, правда, слегка поплыла, но это от скуки. Ей нужна встряска. Взрыв эмоций, полет в астрал, умопомрачительная страсть – все, чего Юлий не мог дать по определению.
– Надоело все.
– На шейпинг запишись и перестань таскаться по кабакам. Стыдно людей. Замужняя женщина, тьфу. – В сердцах Наина чуть не плюнула на иранский ковер ручной работы.
Симка обняла тетку, зарылась в плечо:
– Нанка, не пили, и так тошно.
– Тошно тебе? – похлопала племянницу по спине тяжелой рукой Наина. – Прямо Катерина в «Грозе». Тошно тебе от безделья. Возьми в руки книжку, детям почитай, а то ведь мозги тоже жиром заплыли.
– Ой, отстань. – Симка оторвалась от Наины и бросила вороватый взгляд на часы.
– Что, – перехватила взгляд тетушка, – опять куда-то намыливаешься?
– Нан, пятница…
– Тебе-то какая разница? Пятница у тех, кто работал.
Симка вскинулась:
– Я, что ли, не работаю? А кто все это делает? – Рука описала круг.
Что есть, то есть: нигде ни пылинки, ни соринки, ни пятнышка. Это у них в роду.
– Ну да, а твоя фрекен Бок валяется перед телевизором на диване или по магазинам шарится, шмотки покупает, пока ты нормативы по домоводству сдаешь, – проворчала Наина.
– Ты не понимаешь, с утра до вечера одно и то же.
– А кто тебе доктор? Подруга твоя Алена – клейма негде ставить, – продолжала нападать на племянницу тетушка. – Рви отношения, пока не утянула тебя эта потаскуха в пропасть, не подруга она тебе. И так уже по городу слухи поползли. И пить завязывай, а то ведь как мать закончишь.
Валентину несколько раз выводили из запоя под капельницей, и она наконец согласилась на кодирование.
Симка ощетинилась, готовая стоять насмерть за свой образ жизни и свободу от рабского труда домохозяек. В череде серых, похожих, как листья на дереве, дней Алена была единственной отрадой, спасительным бризом, наполнявшим Симкины поникшие паруса.
Неунывающая и разбитная, Алена вела ночной образ жизни, чего Симка с двоими детьми и мужем при всем желании позволить себе не могла, но иногда, как в эту Пасху, плевала на все и срывалась с якоря.
– Не говори глупостей, в конце концов, я имею право отдохнуть, – мрачно огрызнулась Симка. Это была слабая, чахоточная попытка оправдаться если не перед теткой, то хотя бы перед собой.
– Ну-ну, только потом не жалуйся, – продолжала пророчествовать Наина, – скажи спасибо, что Юлий в отъезде был и не знает, к счастью, что ты отвисала именно в этом кабаке поганом, в этой клоаке, господи прости, в этом притоне. Как только вас туда занесло? Хотя что это я: самое место для твоей подружки. – Наина вперила в племянницу требовательный взгляд.
Племянница молчала, лисьи глаза затянулись загадочной дымкой.
…В пасхальную ночь Алена придумала зайти в церковь, поставить свечи. Зашли, поставили. Постояли, сколько могли, не вникая в смысл праздничной литургии, вышли из храма со странной ясностью в мыслях.
– Христос воскресе! – расцеловались подруги.
У Симки возникло немотивированное желание вернуться домой, но Алена чуть не обиделась:
– Еще только двенадцать, успеешь домой. Пойдем в «Абакан». Ну?
Некогда респектабельный «Абакан» пережил свои лучшие времена и мало-помалу превратился едва ли не в воровскую малину. Дурная слава «Абакана» возбуждала, щекотала нервы и вносила остроту в серенькую жизнь Серафимы. Именно с ним, с этим притоном, с этой клоакой, как обозвала ресторан Наина, были связаны Симкины альковные мечты.
Поход оказался судьбоносным.
…Девушки успели сделать заказ – коньяк, шоколад, фрукты, и Симка уже открыла рот, намереваясь подробно описать подруге новую люстру, когда в заведение ввалилась самая настоящая банда – четверо в масках.
Маски с ходу принялись крушить стойку.
Банде никто не препятствовал: охранник у входа где-то потерялся, официантки испарились, бармен скрылся за дверью с табличкой «Служебный вход» – если бы не занятые столики, «Абакан» сошел бы за «Летучего голландца».
Затаив дыхание и стараясь занимать как можно меньше места, гости заведения в страхе наблюдали, как сыпались зеркала и стекла, бутылки в баре выстреливали содержимым, взрывались лампы и подсветки.
В одно мгновение с барной стойкой было покончено, и банда двинулась в зал.
– Все на выход! – раздалась команда, и никто не заставил повторять дважды.
Публика вышла из ступора и ринулась к выходу, хватая и натягивая по пути одежду.
Девушки, трясясь и поскальзываясь на битых стеклах, накинули куртки и побежали за толпой, и тут Симку схватили за локоть:
– Ассалам алейкум.
Как в дурном сне, Симка в ужасе оглянулась и обнаружила разбойничьего вида парня. И узнала того самого чеченского юношу, чей взгляд в магазине «Новый свет» прожег на ней дыру.
– Суда иди. – От парня исходили токи высокого напряжения. Акцент гипнотизировал.
– К-куда? – икнула Симка, испытывая странную слабость.
– Суда.
Руслан подтолкнул покорную жертву к служебному выходу.
Алена, как приклеенная, следовала за Симкой и абреком. Все вместе оказались в ярко освещенном коридоре с несколькими дверями. Как раз вовремя: улица наполнилась воем милицейских сирен и криками первых жертв.
Из кухни неслись запахи томатной поджарки, мяса и грибов, все странным образом сплелось в Симкином сознании с образом нежданного избавителя, с его упрямым подбородком и черными спокойными глазами.
– Суда, – повторил Руслан и указал на выход.
Конвоируемые Русланом, девушки миновали кухню, вонь пережженного масла осталась позади, в лицо пахнули прозрачные ночные запахи весенней тайги.
По-прежнему икая, Симка добежала до угла двухэтажного здания, в котором располагался приснопамятный кабачок «Абакан», набрала в легкие воздуха – задержала дыхание, не успев выдохнуть, снова уморительно икнула.
– Черт! – простонала Симка.
– Эй, – подпрыгнула Алена, – ты куда?
Оставив девушек, абрек бросился назад, под светящуюся надпись «Служебный вход». И это было так неожиданно, что девушки притихли и в тревожном ожидании уставились на чернеющий дверной проем.
Вынырнул парень так же внезапно, как исчез, только уже с бутылкой минеральной воды:
– Пей.
Симка кинула на спасителя благодарный взгляд и припала к бутылке.
Руслан как зачарованный следил за губами, обхватившими горлышко, шарил жадным взглядом по белеющей в лунном свете шее, по которой медленно сползала капля, и еле справлялся с возбуждением. Его трясло от желания, в горле пересохло.
Симка наконец оторвалась от отдающего химией пластика:
– Спасибо.
– Нэ за што. – Руслан забрал и поднес ко рту бутылку. И закрыл глаза, втягивая ноздрями еще теплый запах Симкиных губ. И зашатался, не справляясь с эмоциями.
Девушки переглянулись: парень производил более чем странное впечатление. Было совершенно непонятно, спасает он их или, напротив, представляет опасность, стоит его бояться или все же не стоит. А если стоит, то в какой мере?
Алена догадалась спросить:
– А ты кто?
– Руслан. – Широкая короткая ладонь утерла рот.
– И кто ты, Руслан?
– Бегоев я.
– Это, конечно, все объясняет, – съязвила Алена.
– А что это было? – с опаской косясь на служебную дверь, поинтересовалась Сима.
– Разборки. Стой здэс, я подгоню машину. – Руслан обращался исключительно и только к Симе.
А Симке, несмотря на недавний страх, дико нравилось, что какие-то интригующие события коснулись ее бледной жизни домохозяйки. Это было похоже на настоящее приключение! Романтическое к тому же.
– Симка, откуда ты его знаешь? – У Алены даже нос вытянулся от любопытства.
– Я? – поразилась Сима не столько вопросу, сколько собственному ощущению, что с парнем она давно и близко, почти интимно, знакома. – С чего ты взяла? Я его второй раз вижу.
– Я думала, он тебя изнасилует сейчас, – поделилась наблюдением Алена.
Ответить Сима не успела: рядом притормозила «Нива», из дверей высунулся Руслан:
– Садыс.
Девчонки засуетились, полезли на заднее сиденье, спаситель вернул переднее кресло на исходную позицию, хлопнул дверцей, ударил по газам. Ресторан, милиция, погромщики, паническое бегство и запоздалый страх – все оказалось в прошлом. В настоящем остались: Руслан с его электрическим полем и в опасной близости к этому полю – Сима.
После чудесного спасения от погрома Руслан развез девушек по домам: сначала Алену (это была очевидная глупость, потому что Алена жила дальше Серафимы), потом Симу.
Уже прощаясь, смущенно признался:
– Ты мне еще в магазине понравилась.
Симка подняла брови:
– В магазине? – В груди заныло так сладко, что Симка даже не старалась скрыть удовольствия от комплимента.
– Сразу.
И, не дав Симке опомниться, дрожащий от страсти мальчишка накинулся на нее с поцелуями. Не ответить на такую страсть было негуманно.
– Целоваться ты не умеешь, – коварно усмехнулась Серафима, закусив пылающую нижнюю губу, – нужно вот так.
И показала как…
Это был затяжной прыжок, в котором Симка, конечно, забыла выдернуть кольцо, хотя и выступала в роли инструктора.
…Юлий выбрал тактику невмешательства.
Дома бизнесмен бывал редко и старался, чтобы это присутствие ничем не омрачалось.
Слухи достигали ушей Юлия, но не проникали дальше барабанной перепонки, поскольку от слухов у Юна имелись собственные беруши под грифом «спокойствие дороже». В конце концов, кто не без греха?
Единственное, что требовалось от Симки, – уважение. Уважение не просто к статусу замужней дамы, а к статусу жены почти-что-олигарха.
Симка же плевала на статус, светилась в злачных местах в обществе известной шалавы. Но и здесь Юлий корил себя.
Разве не он инспирировал все эти походы по заведениям, пристрастил жену к ресторанам? Разве не он выставлял Серафиму, как трофей, на обозрение? И потом: что еще делать молодой женщине в богом забытом местечке? Куда здесь сходишь? Бассейн, баня, кинотеатр, три сомнительных кабака и несколько откровенных забегаловок-тошниловок – вот и весь выбор.
Из чувства вины Юлий отпустил поводья, надеясь, что Симка расценит его веротерпимость как проявление любви, а не как слабость.
Однако жену словно подменили.
Сима похудела и необъяснимым образом похорошела – не заметить этого мог только слепой. Юлий слепым не был.
К тому же молодая жена пребывала в состоянии транса. Стоило ее окликнуть – вздрагивала. Настроение у супруги менялось, то на нее нападало загадочное веселье, и она все делала с песнями, то впадала в депрессию. Всегда отзывчивая на ласку, Симка и в постели стала замкнутой.
Какое-то время Юлий списывал все на женские недомогания, но, когда недомогания растянулись на несколько месяцев, супруг поинтересовался:
– Серафима, ты, случайно, не беременна?
Симка со странным блеском в глазах кивнула:
– Беременна.
Не уточнила только от кого.
Симка просто сгорала от любви. Без чада и копоти, чистым пламенем. Казалось, еще немного, и мать двоих детей превратится в кучку пепла, которую можно будет развеять над тайгой в назидание легкомысленным домохозяйкам.
Полгода она провела в диком нервном напряжении, крутилась, как цирковая собачка, чтобы удержать все: дом, детей, мужа и Руслана – этого ревнивого джигита, отца будущего ребенка.
Настроение скакало, мысли прыгали, и в том пограничном состоянии, в котором Симка находилась, ей открылся темный смысл выражения «сходить с ума от любви».
Симка сбросила все лишние благоприобретенные килограммы, стала стройной, как девочка, в глазах же, наоборот, прибавилось новое выражение, беспокойное, даже мученическое, будто Симка знала, что окончит свой грешный путь на искупляющем костре, готовилась к страданиям, но держала это втайне даже от себя.
Страдания не заставили себя ждать.
Начало положила Наина – в зависимости от ситуации наперсница, жилетка, оппонент или гуру:
– Симка, какая же ты дура! Руслан никогда не женится на тебе. Могу поспорить, что родственники не допустят этого брака. – Это была попытка номер один открыть племяннице глаза.
– Это мы еще посмотрим, – с невесть откуда взявшимся оптимизмом возразила Серафима.
– Где ты видела, чтобы хоть у одного из них была русская жена? Любовница – пожалуйста, сколько хочешь, но только не жена.
– Может, на ком-то и не женятся, а на мне – женятся. Русик меня любит. Ты не представляешь, как он меня любит!
– Ну да! Обожает! Берет за хвост и провожает.
– Я рожу ему ребенка, – защищалась Симка, – и никуда он не денется.
– А ему и не нужно никуда деваться, эта интрижка только поднимет его рейтинг.
Симка хихикнула:
– Что поднимет? Рейтинг? Надеюсь, это орган такой?
– Смейся, смейся. Не сегодня завтра придется тебе искать место на карте.
– В каком смысле?
– А как ты здесь жить будешь, когда он тебя бросит?
– Руслан меня не бросит!
– Сима, тебя не примет диаспора. Как тебе такой поворот дела?
– Руслан не позволит никому вмешиваться! Он гордый! – упиралась рогами и всеми копытами Симка.
– Все они гордые, пока деньги есть. Даже если вы чудом поженитесь, – упорствовала Наина, – какая жизнь тебя ждет? Он мусульманин. Ты – православная. Ничего хорошего не выйдет из такого брака, он будет соблюдать свои традиции, если ты будешь возражать – это конец. Если не будешь возражать – он тебя ассимилирует.
– Это как?
– Уподобит себе. Поглотит.
– Что же в этом плохого? – не понимала Симка, и без того поглощенная, и без того готовая уподобиться и раствориться в любимом без остатка, – муж и жена – одна сатана. – Он мне уподобится, а я – ему.
– В том-то и дело, что чеченцы не уподобляются никому. Армяне, грузины, даже азербайджанцы – пожалуйста, а чеченцы – нет. У них все решают ста-рей-шины, – втолковывала безмозглой племяннице Наина, – твой Руслан не сможет ослушаться, потому что одиночки в чужой стране не выживают. Если диаспора отвернется от Руслана, а она отвернется, помяни мое слово, он сбежит от тебя.
– Нанка, ты преувеличиваешь. Зачем Русику диаспора? У него есть я. У меня есть он. Нам никто не нужен.
– Симка, сколько тебе лет?
– Двадцать девять. – Симка настолько уподобилась любимому, что не сразу вспомнила про свой возраст.
– А рассуждаешь как дитя малое. Твой герой – он вовсе не герой. Он не принесет себя в жертву – И не надо! Мне не нужна жертва.
– Без крови все равно не обойдется, – пообещала Наина.
Разговор повторялся с завидной регулярностью, но попытка четыреста девяносто восемь, как и попытка номер один, результатов не принесла.
Симка не слышала ни одного аргумента в пользу здравого смысла. Она прислушивалась только к голосу сердца. А что могло сказать глупое Симкино сердце, если оно забывало свои прямые обязанности, начинало скакать от звуков лезгинки на телефоне, подкатывало к горлу, услышав в мембране голос с резким акцентом, катилось в пятки от сдвинутых бровей любимого и частило от его улыбки. Давний совет Наины – не показывать мужчине свою заинтересованность – был выброшен, как прошлогодняя газета.
Зачем ей советы, если в голубом свете полярной ночи любовник пил из Симки, как из святого ключа, и не мог напиться, не отрывая губ, шептал:
– Какая ты красивая.
– Любимый, – беззвучно шевелила губами в ответ Симка, – у нас будут красивые дети.
– Да, – вторил Руслан.
– Я не смогу без тебя.
– И я не смогу, – обещал любимый.
Вокруг сжимался круг ненавистников и недоброжелателей, уже давал о себе знать запах инквизиторского костра, но Симка пребывала в состоянии стойкой эйфории и ничего не слышала, не видела, ничему не внимала.
Симка рукописала легенду о Руслане и Серафиме, нет, о Серафиме и Руслане – так будет верней. Подбирала краски, вплетала в узор украшения. Их легенда затмит все легенды о вечной любви. История Ромео и Джульетты, Лауры и Петрарки, Шереметева и Ковалевой-Жемчуговой – чих в мировом пространстве в сравнении с их историей.
– Русик, я беременна, – с сияющими глазами оповестила любимого Симка.
– Хорошо, – рассудил Руслан, – будет сын.
– А если дочь?
– Нет, сын.
– Дочь!
– Сын! Молчи, женщина!
«Молчи, женщина». Слова эти приводили Серафиму в трепет. Неведомые древние инстинкты просыпались в глубинах сознания, и слабая Симка с восторгом, граничащим с религиозным, сдавалась на милость победителя.
– А как назовем?
– Султан, как отца.
– Хорошо, – с мечтательной улыбкой покорилась Симка. – А девочку?
– Мадина. Как маму, – надулся будущий отец.
– Красиво.
Несколько раз за день любовники созванивались, и Симка не выпускала из рук телефон или, в крайнем случае, носила в кармане домашних брюк, халата или фартука.
В тот ничем не примечательный день, как на грех, трубку Сима вынуть из кармана забыла и бросила домашние брюки в стиральную машинку. Потом отвлеклась на что-то и в суматохе не включила режим стирки. Эта рассеянность и положила конец лжи.
По закону подлости Руслан позвонил в тот момент, когда в ванной находился Юлий.
Услышав звуки лезгинки из стиральной машинки, Юлий несказанно удивился, открыл дверцу и нашарил трубку. С дисплея на Юлия смотрело фото молодого кавказца – любовь не всегда изобретательна.
Скорее механически, чем умышленно Юлий нажал кнопку приема и поднес телефон к уху.
– Привет. Любимая, ты чем занимаешься? – опередил Юлия мужской голос с сильным южным акцентом.
Юлий продолжал молчать, осмысливая случившееся. Ошиблись номером? Или не ошиблись? Сомнения развеял неизвестный абонент:
– Серафима, але?
Юлий нажал отбой, неторопливо надел халат. Факт супружеской неверности налицо. Сам по себе факт малоприятный, но с точки зрения раздела имущества он, как собственник отрезка трубы и газовой вышки, абсолютно защищен – все было в его собственности задолго до брака с Серафимой Ворожко. Здесь ему беспокоиться не о чем. Дочь – вот о ком следовало подумать. Отнимать ее у матери или нет? Да или нет?
За решением Юлий отправился в детскую.
Девочки спали.
То ли от присутствия отца, то ли от предчувствия, что сейчас решается ее судьба, Маня позвала во сне единоутробную сестру. Этот сонный шепот все и решил. Дочь, по всей видимости, не захочет расставаться с Танечкой.
Постояв у Машиной кроватки, отец погасил ночник и пошел на мягкий свет, льющийся из кухни.
Юлий любил этот эклектичный дом и ничего не имел против люстры с шестью абажурами и ковкой с подвесками, скорее наоборот – считал смелым решением. Ничего не имел против кожаного дивана в ретростиле, с высокой резной спинкой и подставкой для слоников в сочетании с ультрасовременным стеклянным круглым столом, за которым сидела жена и с аппетитом жевала лимон. Да и против жены Юлий ничего не имел.
Симка, несмотря на экстремизм в выборе деталей, сумела создать пространство, куда с удовольствием возвращался ее муж. Особенно острое ощущение дома приходило зимой, когда за окнами стоял мороз с туманом и плевок со стуком падал на землю, успев заледенеть на лету.
– Привет. – Выражение задумчивости все еще сохранялось на лице Юлия, когда он остановился в проеме.
Предъявлять претензии? Устраивать сцену? Выгонять с детьми на мороз?
Эксцентричность была не в характере Юна. К тому же существовало одно обстоятельство… Обстоятельство по имени Евгения.
С Евгенией Юлий познакомился в самолете. Признаться, на такую легкую победу даже не рассчитывал. Женщина оказалась с изюминкой, почти как Симка в самом начале их отношений…
Все-таки чертовски неприятно. Почему чувства проходят? Облачаются в слова и куда-то исчезают. Куда? В какую черную дыру? Или геоинформационное пространство чистит себя таким образом? Может быть, секрет состоит в том, чтобы хранить чувства в тайне? Ведь сколько их, превратившихся в пустой звук, болтается в воздушном океане космическим мусором…
– Сима, это его ребенок?
За минуту до этого Симка не моргнув глазом ела лимон, а тут свело челюсти.
Повисло нездоровое молчание, из которого был только один выход – в такой же нездоровый разговор. Сима не могла заставить себя посмотреть на мужа.
– Ты можешь жить здесь, если захочешь, – убил великодушием Юн.
Войны не будет, поняла Сима, можно выговаривать условия.
Очередное свидание превратилось в совет в Филях.
Строили планы, решали, что делать и куда уехать. Уехать хотелось немедленно, сию минуту, забрать девчонок и бежать из опостылевшего городишки, от бесконечной зимы, от косых взглядов и всеобщего презрения – Симка превратилась в предмет сплетен и насмешек, почти как Моника Левински, которая считала оральный секс ухаживанием.
Неожиданней всего оказалась реакция Алены.
– Все. У меня больше нет подруги, – бросила в лицо Серафиме та. – Ты – предательница.
– Что?! – опешила «предательница». В этом городе сумасшествие передается воздушно-капельным путем.
– Ты предала наших парней, которые остались лежать там в горах. Или в плену.
– Чушь какая! – Симка оглохла от обвинительного пафоса, перестала соображать.
При чем здесь парни? Кого она предала? Значит, войне есть оправдание, а любви нет? Значит, лучше воевать, чем любить?
Чтобы не разрыдаться на радость подруге, Симка побежала.
…Теперь, согревая душу, как обиженный ребенок, обвилась вокруг любимого:
– Давай уедем в Пятигорск.
– Почему в Пятигорск?
– Не знаю, была там в детстве, там природа красивая.
– Лучше в Махачкалу.
– Почему в Махачкалу?
– Там ближе к моим.
– Зачем тебе твои? – В голосе зазвучали ревнивые нотки.
– Ну, так…
– Нам никто не нужен, – поставила жирную точку Сима, – лучше давай уедем в Краснодарский край.
– Хорошо, – уступил Руслан.
Холодная муниципальная гостиница в районном центре, где укрывались от любопытных глаз любовники, внезапно показалась отвратительной ночлежкой, плечи затряслись. Симка спряталась в подушку.
– Не плачь, – попытался утешить любимую Руслан, – все будет хорошо.
– Руслан, ты не обманешь меня?
– Нет, конечно.
– Поклянись.
– Клянусь мамой.
МАДИНА
Боль в ноге, хирург, четырехчасовая операция – все было задвинуто в дальний угол памяти.
– Слышишь меня? Открой глаза, – тряс Антон бесчувственную роженицу.
Не хватает только девочку в соседней комнате разбудить. Проснется, увидит мать, поднимет вой… Ему тогда вообще крышка.
Симка открыла глаза, подернутые мутью, всмотрелась и поморщилась – с трудом, но узнала в незнакомце соседа:
– Антон? – Посиневшие губы плохо слушались.
– Антон, – мрачно подтвердил тот, дождавшись, когда взгляд соседки станет осмысленным, – теперь вот что, сестренка, еще раз отключишься – дети останутся сиротами.
Дети. Сироты. Слова не имели никакого смысла. Какие дети? Какие сироты? Боль вытравила из памяти все чувства и привязанности.
– У-у-у, – в ответ глухо простонала Сима.
Сил кричать не было. Как, собственно, и сил жить.
Неожиданное прояснение в памяти причинило другую острую боль: дети… Как же это? Она не может их оставить. А Руслан? Он приедет, а ее не будет? Нет-нет, этого никак нельзя допустить. Никак.
– Мане кисель сварить не успела. Она так любит. – Горячие слезы побежали по вискам, теплые и липкие, они затекли даже под спину. Как много слез. Она уже вся мокрая…
– Епэрэсэтэ! – рявкнул Антон. На светлом кожаном диване, куда он перетащил бесчувственную Симку – та еще была военная операция, не для слабонервных – угрожающе расплылось кровавое пятно.
Симку клонило в сон.
– Открой глаза, дыши, – командовал властный голос, мешая спать.
Какой умный. Попробовал бы не спать, когда глаза сами закрываются. И больно. Мысли опять стали путаться, Сима стремительно теряла силы.
– Не спать, не спать! Смотри на меня! – рычал Антон, набирая 03.
Откуда он взялся на ее голову? Кто дал ему право командовать? Вот приедет Руслан…
– У нее кровотечение, – рычание соседа слышалось, как сквозь вату, – где машина, мать вашу?
– М-м-м-м, – стиснув зубы, промычала несчастная мать-одиночка и потеряла сознание.
Антон ненавидел себя за это бессилие, смотрел на зловещую темно-вишневую лужу, выползающую из-под Серафимы, и вспоминал: промедол при ранении и жгут выше раны. А что делать в этом случае? Какой тут жгут, к едрене фене? Может, поднять повыше ноги Симе? Подушку подсунуть? Где эта скорая, черт бы все побрал!
Конец бесплатного ознакомительного фрагмента.