Илья поставил бутылку вина на стол и за руку вывел Гелю в центр комнаты туда, где забыв про всех, покачивались в танце Кирилл и его Юля. Геля положила Илье руки на плечи, а он легко притянул её к себе, обняв за талию. Как приятны ей были его объятья, пусть ненастоящие, пусть всего лишь на время танца. Она чувствовала его тепло, тонкий аромат его одеколона, смешавшийся с горьковатым запахом сигарет и таяла от счастья. Ей не хотелось сейчас думать, что это всего лишь своего рода игра, он близок, но непреодолимо далёк… Он рядом — только протяни руку и коснись его лица, но какое невероятное между ними расстояние!… Он улыбается ей в полутьме комнаты, а ей хочется плакать от всего невысказанного, что так жжёт, мучит и томит… Геля опустила голову, стараясь не думать ни о чём, но музыка вдруг как-то внезапно стихла, словно оборвалась. Геля подняла голову и увидела близко-близко внимательные глаза Ильи. Почему они так близко? Неужели она забылась и прижалась к нему, нарушив допустимую грань?… Но он не отстранился, не отодвинулся… он таким долгим взглядом смотрит на неё. Словно ждёт чего-то. Чего он ждёт? А что если вот сейчас признаться ему во всём, высказать то, что столько лет держала она в душе? Как изменится его взгляд, его улыбка? А впрочем, ей всё равно, что он ответит, как посмотрит на неё. Ей важно только одно — её собственное чувство и то, что он пока рядом. Пока…

— Я люблю тебя, — услышала Геля издалека собственный голос. Он прозвучал глухо и отозвался эхом в груди. Ей показалось, конечно, будто Илья вздрогнул. Нет, он по-прежнему спокойно смотрел на неё.

Только он теперь должен был сказать, что, конечно, тоже любит её, она самая любимая его племянница, ненаглядный малыш… но Илья молчал, и от этого её признание неожиданно приобрело особую значимость. Он понял, о какой любви говорит Геля и не высмеял её, не отшутился! Мог и, наверное, должен был, но почему-то не стал. Вместо ответа Илья тихонько отвёл Гелю в сторону и усадил на диван, словно она вот-вот упадёт. А сам рядом не сел, сел напротив. Между ними оказалось несколько свечей, они горели ярко и им не видно было лиц и глаз друг друга.

« Я сделала что-то не то», — вдруг яростно забилась в мозгу у Гели тревожная мысль. « Я не должна была это ему говорить! Я всё испортила!…»

— У меня есть тост! — вдруг раздался голос Саши. Они с Диной наконец-то вернулись с балкона в гостиную. — Мы сегодня ещё не пили за нашу большую дружную семью! За всех нас! Знаешь, Юля, что на протяжении многих лет в нашей семье не было ссор и конфликтов. Я хочу вам с Кириллом пожелать, чтобы вы продолжили эту традицию.

— А я хочу пожелать, — сказал Антон, — чтобы все мои остальные дети в скором времени последовали примеру Кирилла, раз уж он стал первооткрывателем, и создали собственные большие и дружные семьи! И чтобы главной силой в них была любовь!

— За любовь! — воскликнул Саша, но чокнулся сначала с мамой, а потом уж с Диной и остальными. Юля старательно и звонко чокалась со всеми. А Илья приподнялся и легко коснулся своим бокалом только одного — Гелиного, словно никого больше вокруг не было. Потом сел как ни в чём не бывало, выпил вино и поставил бокал, когда все ещё продолжали чокаться.

— Ну что, ваш праздник затягивается? — Антон больше не выглядел сердитым и озабоченным, — Веселитесь, а мы пойдём отдыхать. Да, Полинушка, столько событий в один день, что просто голова идёт кругом. С тобой, оболтус, я завтра поговорю…

Антон многозначительно посмотрел на Кирилла, но всем уже было понятно, что гроза миновала и с Кирилла просто возьмут клятвенное обещание, что он не бросит учёбу и впредь постарается быть серьёзнее.

Снова включили музыку, правда немного убавили громкость. Но танцевать уже никому не хотелось в столь поздний час. Тут Саша вспомнил, что ещё они покупали мороженое и фрукты на десерт. А гурманам предложил попробовать ананасы с шампанским. Гурманами оказались все, про мороженое забыли и потребовали открыть банку с ананасами и очередную бутылку шампанского.

— Как ты думаешь, может быть нам стоит съездить вместе с Кириллом к Юлиным родителям? — спросил Антон у Полины, когда они остались вдвоем в своей комнате. — Нужно всё-таки познакомиться…

Антон расстёгивал ворот военной рубашки. Даже домашняя одежда у него была в основном военного образца. Антон терпеть не мог расхристанности, вытянутых коленок на домашних трико. Он всегда был « в форме».

— Решим вместе с ребятами, — ответила Полина, — не стоит им навязываться… Если позовут, конечно, поедем.

Антон хотел было возразить, что не пристало им ждать особого приглашения в таком случае, но посмотрев на жену, медленно снимающую ажурную блузку заботливо спросил:

— Ты устала, милая?

— Нет, не особенно… Как можно устать, когда у детей столько радости.

Антон приблизился к жене и ласково погладил её по голове.

— Устала… — возразил он, пристально глядя ей в глаза, — хоть и не подаёшь виду, я поэтому и увел тебя оттуда… Давай я помогу тебе, милая.

Антон повернул жену за плечи к себе спиной, и щёлкнул застёжкой лифчика. Потом медленно спустил с плеч бретельки, а затем коснулся пальцами её груди, одновременно целуя жену в шею.

У Полины закружилась голова и от знакомо пугающей дурноты потемнело в глазах. Она попыталась высвободиться, но горячие руки мужа стиснули ей грудь. Антон прижимал её к себе, возбуждённо дыша, целовал шею, плечи, волосы.

— Антон, не надо! — глухо проговорила Полина.

— Почему, милая, — Антон развернул жену к себе лицом, — я так уже давно не видел от тебя ласки. Я истосковался по тебе!

— Я тебя умоляю, не трогай меня! — Полина решительно убрала руки мужа со своего тела. — Я не хочу ничего этого!

— Что с тобой? Мы уже полгода не живём нормальной жизнью! Ты измучила меня своей холодностью, своими постоянными отказами. Я — живой человек!

— Я тоже живая, — тихо ответила Полина, — и я больше не буду заниматься с тобой любовью!

Антон обмер от услышанного.

— Как так — не будешь? — каким-то странным, недобрым и напряжённым шёпотом произнёс он, — ты думаешь, что говоришь? Ты моя жена, хотя ты стала забывать об этом в последнее время. Я знаю, всему виной это твоя работа в кризисном центре! Эта секта какая-то, тебя словно подменили, будто промыли мозги! Очнись, Полина!

— Оставь меня в покое, Антон!

— Нет, я не оставлю тебя в покое! Ты сама не понимаешь, что говоришь и что делаешь!

— Я всё понимаю! Я устала от тебя, от твоей навязчивой любви! Я ничего не хочу от тебя больше! Не прикасайся ко мне! — Полина чувствовала, что ещё немного и не сможет сдержать слёз.

А Антон словно обезумел. Он вдруг сильно побледнел, черты его лица исказились не то от боли, не то от отчаяния. Он схватил Полину за плечи и что есть силы рванул к себе и начал в каком-то неистовстве целовать её губы. Она отталкивала его, но он быстро скрутил ей руки за спиной и через мгновение повалил на кровать.

— Не смей.. Я не хочу.. Я ненавижу тебя, — Полина уже плакала, но он будто не слышал её слов, прорывающихся сквозь рыдания. Он всем своим телом вдавливал её в кровать, и ей стало трудно дышать. Но она всё равно сопротивлялась ему, хотя Антон был гораздо сильнее и Полина знала, что ей никогда с ним не справиться.

— Какой бред ты несёшь! Я не хочу это слышать! Замолчи! — исступлённо повторял он и продолжал целовать её лицо.

Полина от собственной беспомощности и слабости почти теряла сознание, но когда Антон сорвал с неё остальную одежду и распял её под собою, перестала сопротивляться и плакать. Она безучастно лежала со скрученными за спиной руками, как можно выше закинув голову назад, чтобы только его губы не касались её лица, чтобы только она не слышала его тяжёлого дыхания. Она была растоптана и унижена настолько, что ей не хотелось жить. Просто бы закрыть глаза и умереть, улететь отсюда далеко-далеко… только бы ничего не видеть, ничего не слышать и не чувствовать.

Когда всё закончилось, Полина с трудом поднялась с кровати — болела каждая клеточка тела, изломавшегося в мучительном сопротивлении. Она встала, надела длинный халат, наглухо запахнув его на груди. Антон сидел на краю кровати, свесив руки ниже колен и низко опустив голову. Под полурасстегнутой рубашкой нервно вздымалась грудь, на шее пульсировала вздувшаяся от напряжения вена.

— Господи… — простонал Антон сквозь зубы, — господи, до чего ты меня довела, Полина… Ты этого хотела? Этого?.. Чтобы я взял тебя силой? Что ты со мной сделала, любимая?!

Антон поднял на Полину глаза, и она увидела в них слёзы. Но ничего уже больше не могло её взволновать в нём — а особенно его отчаяние от совершённого. Он изнасиловал её физически, но если разобраться, то все эти годы не этим ли самым занимался с её молчаливого позволения?

— Я ухожу от тебя, Антон, — безжизненно — ровным голосом произнесла Полина. — Дети выросли. Я тебе больше ничего не должна.

— Я разве когда-нибудь от тебя что-то требовал? — он смотрел на жену сузившимися от горечи и страдания глазами, голос его срывался, губы безвольно подрагивали. — Я так тебя любил всегда… А ты, почему ты меня разлюбила?

— Я не любила тебя никогда, Антон. Прости меня, за то что я лицемерила… Я слабая, двуличная, беспринципная. Я как раз всё то, что ты так ненавидишь…

— Нет! Не говори так! — Антон замотал головой, — Ты замечательная, ты прекрасная…Боже мой, как я люблю тебя! Ты — моя жизнь, без тебя мне ничего не надо — ни семьи, ни детей! Полинушка, пощади меня, не уходи, не оставляй меня! Я не смогу без тебя жить!…

— А я, Антон, не смогу жить с тобой… я прошу тебя, давай расстанемся спокойно, мы взрослые люди. Не нужно вот этих стенаний и слёз — они ровным счётом ничего не дадут, — Полина говорила эти жестокие вещи так равнодушно и хладнокровно, словно её душа навечно очерствела. Ей перестало быть больно от чужой боли, она нисколько не сочувствовала человеку, с которым прожила большую часть своей жизни. Она вообще сейчас ничего не чувствовала, глядя на его сгорбленные плечи — ни отвращения, ни жалости.

— Нет! — Антон вдруг с какой-то упрямой, дерзкой решительностью посмотрел ей в глаза, — я не отпущу тебя, ты моя жена — была и останешься ею навсегда. Слышишь? Если ты хочешь превратить меня в чудовище, монстра — я им стану, но ты будешь моей! Будешь спать со мной, будешь любить меня — подчиняясь силе или добровольно — мне всё равно! Я тебе не позволю разрушить нашу семью! Не позволю тебе причинить детям боль!

Сердце Полины сдавило ледяным обручем накатившейся вместо уверенности обреченности и безысходности. Она снова почувствовала себя беспомощной, маленькой и слабой. Силы для сопротивления чужой воле покинули её. Антон смотрел на неё прожигающим насквозь взглядом, надменным и повелительным. Полина стиснув ладонями виски метнулась к двери.

— Стой! — прозвучал приказ, — вернись немедленно ко мне!

Он повысил на неё голос, он говорил с ней, как с провинившимся ребёнком. И первым её позывом было желание послушаться. Но она набралась решимости, чтобы ответить:

— Не смей так со мной разговаривать!

А когда Антон взял её за запястье, чтобы притянуть к себе, решительно повела рукой, высвобождаясь, и вышла из комнаты, захлопнув дверь перед его лицом. Полина боялась сейчас только одного, что Антон выскочит за ней следом и свидетелями скверной сцены станут дети. Но Антон не вышел, даже не приоткрыл дверь. Полина быстрым шагом, чтобы никто из гостиной её не заметил, прошла в кухню и обессилено опустилась на табурет.

Однако Саша заметил, как мама зашла в кухню и сразу понял — что-то произошло. Он быстро поднялся и направился следом.

Дина, сообразившая что к чему, в сердцах ругнулась про себя. Опять сейчас ручьем польются эти сладкие сопли! « Моя ненаглядная мамочка… уси-пуси!..» Как это противно, как осточертело! Дина рывком допила коньяк из рюмки и, не сказав никому ни слова, с гордо поднятой головой удалилась из гостиной в их с Сашей комнату.

Ну что за семейка! Мать как угорелая выскакивает среди ночи из спальни, а следом за ней несется не муж, а сын, без раздумий оставляя свою подружку. А ей что теперь делать? Смотреть на беспрестанно целующихся молодожёнов или любоваться, как ещё два придурка гипнотизируют друг друга взглядами? Что задумал этот Илья — решил пройтись по лезвию бритвы в поисках новых ощущений? Ну а вдруг сорвётся? Тогда ощущений будет ему с лихвой!

Дина немного постояла под горячим душем, потом растерлась полотенцем и вышла из душевой, которая находилась в Сашиной комнате.

Она не стала одеваться. В этой комнате всегда было жарко. Дина откинула покрывало и обнаженная легла на простыни. Может быть, Саша всё же скоро вернётся, ляжет рядом, прижмется к ней и она поможет ему расслабиться, сбросить многодневное напряжение. В комнате царил спокойный полумрак. Только крохотный ночник освещал кровать и раскинувшуюся на ней Дину. А Саша всё не приходил и Дина не заметила, как задремала.

В неожиданно опустевшей гостиной повисла напряженная тишина. Там остались два человека, но разговор между ними никак не завязывался. После Саши и Дины как-то стремительно исчезли в направлении своей комнаты Юля с Кириллом.

Музыка продолжала негромко звучать, свечи почти догорели, из открытой балконной двери веяло прохладой, запахом молодой листвы и влажной земли. Илья всё так же сидел напротив Гели, всё так же молчал. И она молчала. Она не знала, что теперь сказать, что сделать. Ей нелегко было признаться в любви, но она не могла предположить, что дальше будет ещё труднее. Как теперь себя вести с Ильёй, которому стало известно о её чувстве? Если бы он дал ей какой-нибудь знак, заговорил о чём-нибудь постороннем, рассказал что-нибудь смешное, но он молчит. Словно испытывает Гельку своим молчанием. Неужели он сам не знает, как ему теперь поступать? Он боится её обидеть случайной репликой, боится как-то оскорбить её чувства? Наверное, он просто жалеет её, маленькую, глупую девочку… Что в самом деле тут скажешь, что ответишь, услышав нелепое признание!…

Геля не могла больше сидеть в этом томительном молчании. Она уже всё поняла. Конечно же, не нужно было ничего говорить Илье. Это может их только разъединить, и ни в коем случае не сблизит. Но теперь поздно сожалеть о сказанном. И давать повод для жалости тоже не следует. Ничего не произошло! Это порыв, всплеск эмоций и не более. Мало ли что может сорваться с языка, после бокала шампанского! Геля поднялась с дивана и чтобы хоть чем — нибудь себя занять, принялась убирать посуду со стола. Но руки всё же дрожали, и Геле казалось, что Илья это замечает. Она сунулась было в кухню с кое-как собранной посудой, но её туда не впустил Саша.

Геля вернулась обратно. Тарелки со звоном посыпались из рук, Геля кое-как их подобрала, поставила обратно на стол и стремглав выскочила на балкон, даже не взглянув на Илью. Там, вцепившись пальцами в перила, она подставила разгоряченное лицо свежему ветру и пыталась как можно глубже дышать, чтобы подавить закипающие слёзы.

Она с собой справилась, она никогда не была плаксой и терпеть не могла собственной слабости и нытья. Сейчас она немного отдышется, переведёт дыхание, и заставит себя вернуться в комнату к Илье, и, как ни в чём не бывало, заведёт какой-нибудь пустой разговор. Например о Кирюшкиной Юле…или о том, устроит отец сыну выволочку за поспешную женитьбу или нет… Геля сосредоточенно глядела на темный парк в дымке молодой листвы, далёкие мерцающие за рекой огни, вдыхала прохладу весенней ночи, зябко поводя плечами.

Илья сидел откинувшись на стуле и, повернув голову, не отрываясь смотрел на одинокую фигурку на фоне ночного неба. Потом он поднялся и тоже вышел на балкон. Геля услышала его шаги, почувствовала спиной его приближение, но не повернулась, а, опустив голову ниже, ещё крепче вцепилась в перила балкона побелевшими от напряжения пальцами. Она готовилась к разговору, собирая в себе для него все силы. Геля знала, что может сказать ей Илья. Но ей не хотелось этого слышать, однако придётся вытерпеть, ведь она сама всё затеяла.

Геля думала, что Илья сейчас встанет рядом, облокотится о перила, неторопливо закурит. Она даже слегка повернула голову в ту сторону, где он должен был встать. Но Илья встал не рядом, а прямо за её спиной. Очень близко, так что она почувствовала тепло его тела. А потом он обнял её сзади за плечи, словно заключил в тесное кольцо своих рук, притянул к себе и прижался щекой к её макушке. Геля понимала, что Илья всего-навсего жалеет её, свою непутёвую, глупую племянницу, но как ей было хорошо в его объятиях! И как хорошо, что он ничего ей не говорит, потому что нет таких слов, которые бы успокоили и объяснили всё лучше, чем эти руки кольцом вокруг неё, оберегающие, защищающие, любящие. Пусть не так, как ей бы хотелось… но всё же.. всё же… она дорога ему, он привязан к ней, он всегда выделял её из остальных в семье. А иначе он не обнял бы её так, что замерло сердце и сбилось дыхание.

Геля почувствовала, что отчего-то дрожит, хотя жаркая волна с головой накрывает и не даёт дышать. Ах, Илья, ну что ты делаешь!… Или ты правда думаешь, что я играю или шучу… Да я ведь сгорю сейчас в твоих объятьях, уже нет сил вытерпеть это жгучее томление…

Геля, почти не дыша и ничего не видя, не слыша, не понимая, не осознавая, медленно развернулась лицом к Илье и внезапно пересохшими губами прикоснулась к его — прохладным и мягким. Это был порыв, который невозможно было заглушить никакими запретами, никакими самыми безжалостными и строгими табу. Сколько дней она мечтала об этом — легко, как бабочка, коснуться его губ, и упорхнуть. Чтобы и не понять вовсе — поцелуй это или просто грёза, сон, невоплощённое мечтание. И невозможно успеть ощутить вкус любимых губ…

А губы Ильи были горьковатыми на вкус и пахли полынью. Геля почувствовала это, когда Илья ответил ей долгим поцелуем. И это был не робкий, детский поцелуй, не игривый, не успокаивающий, не забавы ради. Илья поцеловал Гелю совсем не так. Это был глубокий, сжигающе-страстный поцелуй, как дурман … У Гелки закружилась голова, ей казалось, что она падает в пропасть. Но Илья сжимал её в своих объятиях крепко и продолжал целовать с мужской напористой зрелой страстью… Геля не верила, что всё это происходит с ней, с ними наяву. И сознание предательски начинало путаться, уводя к старым выстраданным иллюзиям. Но не снится же ей всё это сейчас — и прохладный ветер в спину, и густые волосы Ильи под её пальцами и его вдохновенный поцелуй, и волнующе нескромный взгляд из-под полуопущенных ресниц…

Илья целовал Гелю долго, его ставшие ненасытно-требовательными губы заставили её трепетать и задыхаться. А потом поцелуй вдруг внезапно оборвался. Кто-то вошёл в гостиную и выключил музыку. Наступившая тишина отрезвила обоих. Илья отступил на шаг назад и опустил руки. Геля с трудом, но тоже вернулась к реалиям жизни, перевела дыхание. Ей стало сразу холодно стоять на сыром ветру.

— Пойдем, — негромко сказал Геле Илья, — ты совсем замёрзла…

— Это вы здесь? — услышали они из комнаты голос Аллы, — а кто закрылся в кухне? Я хотела немного убрать со стола, но там кто-то курит и не открывает дверь.

— Там мама с Сашей, — чуть охрипшим голосом ответила Геля входя в комнату.

— И что теперь делать с посудой? — вздохнула Алла.

— Да бог с ней, пусть стоит до утра, — Илья закрыл за собой балконную дверь.

Алла включила торшер, и все прищурились от яркого света. Свечи уже еле мерцали и больше коптили, чем горели.

— Я думала ты уже спишь, — сказала Геля.

— Я думала ты тоже. Знаешь, который сейчас час?

Оказалось, что уже около двух ночи, но Геля не чувствовала ни грамма усталости. Илья тоже выглядел бодро, хотя этой ночи предшествовало несколько почти бессонных.

— Вы собираетесь вообще-то ложиться спать? — спросила Алла, сортируя приборы на столе.

— Как только найду где — сразу лягу, — ответил Илья. Обычно Илья ночевал в одной комнате с Кириллом. Раньше это была его комната, пока Кирилл с Гелей жили в детской вместе. С сегодняшнего дня Илья остался в этом доме без своего угла.

— Да, Илюша, придётся тебе лечь на диване в гостиной… — Алла удрученно покачала головой и посмотрела на царивший вокруг беспорядок, — а ты говоришь — бог с ней с посудой! Геля, давай хоть немного приведём комнату в порядок.

— Ничего не надо! Давайте-ка, девочки, марш в кровать, уже на самом деле очень поздно! Если вы сейчас затеете возню с посудой — я просто умру !

Ах, как Гельке не хотелось уходить! Но она послушно ушла к себе и вовсе не потому, что Илья устал и всем пора было спать. Геля понимала, что эта удивительная ночь сыграла свою безумную роль до конца. Свечи догорели, музыка доиграла, вино не горячит кровь, не захлёстывает опьяняющей волной с головой. Остаётся одно — сохранить в душе неповторимое ощущение счастья оттого, что извечно запретный плод надкушен и продолжает манить к себе ещё неистовее, чем раньше. Теперь время для того, чтобы побыть наедине с собой, чтобы бесконечно прокручивать в сознании весь этот вечер, напряжённо возвращать в памяти его вкус и запах. Запах полыни и сырого ветра.

У Саши с мамой был тяжёлый разговор. Во-первых потому, что Полина ничего не собиралась рассказывать сыну, а он настаивал, и в его усталом взгляде было столько искреннего участия и сострадания, что она не могла отмахнуться, придумав какую-нибудь небылицу. Поначалу она бодро выпроваживала его обратно, ссылаясь на бессонницу, головную боль от выпитого вина, желание попить чаю в одиночестве. Саша не уходил. Он не верил, смотрел на мать пристально. А когда он нежно взял её за руку и успокаивающим жестом поднёс к своей щеке, Полина не выдержала и расплакалась. Сначала вдруг просто потекли слёзы, а потом её всю затрясло от судорожных рыданий.

— Мама, мамочка, милая моя, успокойся…не плачь, — повторял Саша, сжимая в своей руке её пальцы, — что произошло, расскажи мне, что тебя мучит, мамочка?..

Но о чём она могла ему рассказать? О той ужасной сцене в спальне, превратившей всегда сдержанного, нежного Антона в хищное и безжалостное чудовище или обо всей её жизни, начиная с Сашиного рождения, а может и ещё раньше — с той минуты, когда она встретила и полюбила его отца. Может, признаться, что всю свою жизнь никого не любила, кроме этого человека, помнила его и жаждала подсознательно его возвращения? Или о том, что испортила жизнь человеку, который стал для Саши настоящим отцом… О чём ей было ему рассказывать?.. Но Саша настойчиво ждал ответа. Он не мог успокоиться до тех пор, пока она не поделится с ним всем, что её тревожит, что так её огорчило.

— Сашенька, может, это глупо и нелепо, но я должна уйти от отца, от Антона, — наконец выговорила она. — Это не просто банальная ссора, это значительно серьёзней.

Саша настороженно прищурился:

— У него другая женщина? Он разлюбил тебя?

— Это я его разлюбила… — Полина отрешённо посмотрела в окно и нервно сжала пальцы. — Я должна уйти от него, я больше не могу жить с ним под одной крышей.

— Но ты плачешь не из-за этого, — тихо и напряженно проговорил Саша, — он обидел тебя, как-то оскорбил?

— Он не может с этим смириться, не хочет меня отпускать, и… делает мне очень больно!… — Полина взглянула на Сашу, напрасно, наверное, она всё ему говорит, зачем втягивает его в эту бессмысленную историю. Саша уважает и любит Антона, пусть их не связывают узы крови, для него он всё же отец. Это иллюзия, что Саша сможет её понять, он как и другие дети не хочет разлада в семье, в которой ему так славно и спокойно жилось.

— Сашенька, прости меня, я не имею права тебе это говорить! Ты не должен быть судьёй между нами. Во всём виновата только я одна…

— Нет, мамочка, не надо…так не может быть. Если всё настолько серьёзно, то отец виноват тоже и весьма сильно. Я не знаю, сможете ли вы помириться, только я тебя умоляю — не мучь себя, не вини, и если невмоготу — уходи. Я не смогу видеть тебя несчастной.

Полина не ожидала таких речей от сына. Как странно, он называет Антона отцом и вместе с тем не просит, чтобы они обязательно выяснили свои отношения и помирились, сохранили семью на радость всем. Её умный взрослый мальчик, она вырастила его для себя, он её вера, надежда и любовь, её путеводная звёздочка… Он ведь готов пожертвовать всем ради её спокойствия и счастья. Как и она когда-то ради него. Но как бы ей плохо не было сейчас и не будет после, Саша никогда не услышит от неё признания в том, что именно он стал тайной причиной её личной трагедии.

Они говорили долго. Саша успокаивал Полину, просил больше не плакать, не думать о плохом, верить в то, что всё непременно будет, как ей хочется. Она в ответ успокаивала его самого, говорила, что уже всё прошло, она спокойна и чувствует себя нормально, и главное для неё то, что счастливы её дети, что женился Кирилл, а у Саши с Ильёй неплохо идут дела…

Когда они вышли из кухни, во всем доме стояла тишина. В гостиной на диване они обнаружили Илью, кое-как устроившегося на ночлег.

— Ах, бедный мальчик, — прошептала Полина, — вставай, мой золотой, я постелю тебе нормальную постель. Что же эти стрекозы не дали тебе бельё?

Полина принялась хлопотать, укладывая Илюшу по-человечески спать, и только тогда Саша отправился к себе в комнату.

Дина проснулась моментально, как только Саша открыл дверь. Она подняла голову, потянулась всем своим обнажённым телом. Но Саша даже не посмотрел в её сторону. Он в раздумье подошёл к окну, остановился возле него, упершись руками в подоконник. После разговора с мамой на душе остался неприятный осадок. Что-то тут не то. Ведь они всегда производили впечатление счастливой благополучной пары. Саша не помнил даже, чтобы они ссорились, по крайней мере при них. Что могло измениться в их отношениях, если оба остались прежними — заботливыми, внимательными, уравновешенными? Но почему же сегодня мама расплакалась при нём, она никогда раньше не плакала…

Дина поднялась с кровати и подошла к Саше, прижалась к нему своим горячим бедром.

— Что с тобой? — промурлыкала она и потерлась щекой о его плечо.

— Мама решила уйти от отца… Почему? Что случилось? Я так ничего и не понял… А я пока не смогу купить квартиру, чтобы забрать её к себе. Не раньше, чем через несколько месяцев у меня будет нужная сумма, даже если Илюшка одолжит. Что же делать?!…

Дина скрипнула зубами. Ну конечно, всё ради мамочки! И квартиру он сразу засобирался покупать! Для неё, для Дины, не очень-то торопился. А как матери ударила в голову блажь уйти от мужа — сразу пожалуйста. Дину-то с собой не забудет позвать на новую квартиру?

— Слушай, что ты дёргаешься? — резко ответила ему Дина, — Может твоя маман загуляла, может быть любовника завела! Пусть тогда он и переживает, где им жить!

Дина не успела закончить свою фразу. Сашино лицо переменилось, и он звонко и достаточно сильно хлестнул её по щеке.

— Не смей так говорить о моей матери! — рявкнул он, — ты ногтя её не стоишь, чтобы рассуждать о ней! Какой ещё любовник? Не суди по себе, маленькая дешёвка!

Саша раздражённо оттолкнул от себя Дину. Но она словно даже не почувствовав ни удара, ни толчка, опустилась перед ним на колени и уткнулась лицом в его ноги. Потом расстегнула брючный ремень и дёрнула молнию вниз. Она сопела между его ног, как верная собака вылизывая его, пока он не расслабился, не отошёл, не задышал прерывисто и шумно. Спустя мгновение Саша резко приподняв её с пола, развернул и бросил на кровать лицом. Дина изогнулась в томительном ожидании сладостного наслаждения в своей излюбленной позе, приподняв бёдра и упершись локтями. Она чувствовала себя покорительницей, потому что ей в очередной раз удалось нескольким поцелуями сделать с Сашей всё, что ей нужно. Но он неожиданно раздвинул ей ягодицы и вонзился в неё как меч. Дина подавила в себе крик боли. Ей никогда не нравился такой секс, особенно на сухую, без вазелина или крема, но она не могла позволить себе подать вид, что ей больно или неприятно. Она должна терпеть, она должна вздыхать с истомой, сладко постанывать и двигаться навстречу к Саше, отчего ей становилось ещё больнее. Её дело подчиняться и терпеть, она должна доставить своему мужчине то удовольствие, на которое он, может быть, даже и не рассчитывает. Особенно сегодня, когда Саше необходимо снять стресс, расслабиться, выплеснуть накопившуюся тяжёлую отрицательную энергию.

Дина с трудом перевела дыхание и сквозь спазмы в горле простонала :

— Как хорошо, Сашенька, как хорошо… Двигайся, не останавливайся, умоляю…

Вместо этих слов она лучше бы заорала от боли. Но Дина готова была выдержать любую боль, только бы Саша забыл о своем сыновнем чувстве. И Дина знала, что именно в такие моменты, он и думать забывал про свою мать, он становился настоящим мужчиной. Таким, который нужен был Дине и которого она никому не отдаст.