Глава 6

Перед выходом из нуль-камер — или «над» ними во время ускорения — находился топливный отсек, за ним — гироскопы и установка для регенерации воздуха. Далее надо было пройти через обсервационный отсек, где теснились многочисленные приборы и лабораторное оборудование. Непрочная на вид стенка шахты для прохода отделяла производственное отделение от жилого. В шестиметровый круг были втиснуты откидные койки, кухня, ванная, стол, скамейки, полки и запирающиеся на замок рабочие шкафчики, по одному на каждого.

Сейки Накамура одной ногой обхватил стойку, чтобы как-то зафиксировать себя в потоке воздуха, и, подчиняясь неписаному правилу, листал вахтенный журнал. Это дало возможность остальным успокоиться. Светловолосый юноша — Дэвид Райерсон — похоже, особенно нуждался в этом. Астрофизик, Макларен, достиг необычайных успехов в искусстве приятного времяпрепровождения. Попыхивая отнюдь не дешевой земной сигаретой, он морщил свой аристократический нос, не привыкший обонять запах пота, кухонного чада и машинного масла, за двести лет пропитавшего старый корабль насквозь. Инженер Свердлов — высокий и некрасивый молодой человек крепкого сложения — просто угрюмо смотрел. Ни одного из них Накамура никогда прежде не встречал.

— Что ж, джентльмены, — произнес он наконец. — Простите меня, но я должен был ознакомиться с записями, оставленными последним штурманом. Теперь мне примерно известно состояние дел на сегодня. — Он рассмеялся, и в его смехе прозвучали нотки учтивого самоосуждения. — Все вы, конечно, знакомы с пунктами устава. Штурман является капитаном. В его обязанности входит вести корабль туда, куда пожелает ведущий ученый — в данном случае это доктор Макларен-сан, — но в пределах безопасности, по его собственному решению. В случае моей смерти или недееспособности командование кораблем возлагается на инженера, э-э… Свердлова-сан, и вам следует вернуться домой как можно скорее. Да-с-с. Но я уверен, что наша совместная экспедиция будет приятной и поучительной во всех отношениях.

Он почувствовал, как банально прозвучали его слова. На тот случай, если в составе экипажа не было членов Гильдии, существовал закон — и закон мудрый, по которому полагалось в первую очередь привлечь всеобщее внимание к основному документу. Некоторые штурманы довольствовались тем, что вслух зачитывали устав, но Накамуре эта процедура казалась какой-то бездушной. Вот только — он заметил растерянный и полный тоски взгляд Райерсона, снисходительный — Макларена, в глазах Свердлова пылало гневное нетерпение — его попытка наладить дружеские отношения потерпела крах.

— Обычно мы не придерживаемся строгого соблюдения всех правил и норм, — несколько натянуто продолжал он. — Мы составим график дежурств по домашнему хозяйству и будем друг другу помогать, так? Хорошо. Об этом чуть позже. Что же касается звезды, то от предыдущих вахт у нас есть кое-какие предварительные данные и подсчеты. По всей вероятности, масса этой звезды в четыре раза превышает массу Солнца; ее радиус — едва ли больше двух земных или чуть меньше. Излучение улавливается только на низких радиочастотах, и то слабое. У меня здесь расшифровка спектрального анализа — вас это может заинтересовать, доктор Макларен.

Высокий смуглый человек протянул за листком руку. Его брови удивленно приподнялись.

— Вот так так, — произнес он. — Это самое странное сочетание длин волн, какое я когда-либо видел. — Наметанным взглядом он пробежался по колонке с цифрами. — Тут, кажется, уйма триплетов*. note 11 Но линии получаются такими широкими, судя по допустимым погрешностям, что я не могу сказать наверняка без более тщательного… хм-м… — Он снова взглянул на Накамуру. — Где мы сейчас относительно этой звезды?

— Приблизительно в двух миллионах километров от ее центра тяжести. Нас притягивает к ней, поскольку мы пока не вышли на орбиту, но нашей радиальной скорости вполне достаточно, чтобы…

— Не волноваться. — Софизм слетел с губ Макларена, словно туника с плеч. — Хотелось бы подойти к звезде как можно ближе, — с юношеским пылом добавил он. — На какое, по-вашему, расстояние от нее вы смогли бы подбросить нас?

Накамура улыбнулся. Он почувствовал, что с Маклареном поладить можно.

— Слишком тесное сближение неразумно. Наверняка возле звезды полно метеоритов.

— Но только не возле этой! — воскликнул Макларен. — Если постулаты физики — не видения, порожденные мескалином* note 12, то всякая мертвая звезда является выгоревшими углями сверхновой. Любое вещество, оказавшееся на орбите в непосредственной близости от нее, давным-давно превратилось в облако раскаленного газа.

— Атмосфера? — с сомнением переспросил Накамура. — Поскольку там смотреть нечего, кроме звездного света, то звездный воздух нам бы вполне подошел.

— Хм. Да. Полагаю, какая-то атмосфера там есть, хотя ее слой навряд ли будет толстым: уж слишком велика сила сжатия. Я даже думаю, что радиофотосфера, по которой предыдущие вахты установили диаметр звезды, должна практически совпадать с внешним краем атмосферы.

— А кроме того, если мы приблизимся к звезде слишком близко, то нам понадобится колоссальное количество реактивной массы, чтобы вырваться из зоны ее притяжения, — добавил Накамура. Отстегнув от пояса особую логарифмическую линейку, он быстро посчитал. — Итак, нашему кораблю не удастся вырваться в том случае, если расстояние до звезды будет намного меньше трех четвертей миллиона километров; при этом учитывается, что для последующего маневрирования следует оставить приемлемое количество реактивной массы. Я уверен к тому же, что вам захочется исследовать и более отдаленные от звезды области, да-с-с? Тем не менее я охотно пойду на сближение с ней.

Макларен улыбнулся:

— Прекрасно. Когда будем на месте?

— По моим подсчетам, через три часа, включая время, чтобы занять орбиту. — Накамура вгляделся в лица присутствующих. — Если все готовы приступить к несению дежурства, то лучше отправляться в намеченный путь прямо сейчас.

— Что, даже не выпив сначала чаю? — проворчал Свердлов. Накамура кивнул Макларену и Райерсону.

— Вы, джентльмены, приготовьте, пожалуйста, чай и сандвичи и примерно через девяносто минут принесите их инженеру и мне.

— Но позвольте! — возмутился Макларен. — Мы только что прибыли. Я не успел даже взглянуть на свои приборы. Мне нужно установить…

— Через девяносто минут, будьте так любезны. Отлично. А теперь — все по местам.

Накамура отвернулся, не обращая внимания на внезапно вспыхнувший гнев в глазах Макларена и широкую ухмылку Свердлова. Он вошел в шахту и, цепляясь за перекладины, стал с трудом подниматься. Сквозь прозрачный пластик он увидел, что обсервационный отсек остался внизу. Следующим был шлюпочный отсек, за ним шли уровни с набитыми доверху складами. Миновав их, он оказался в последнем отсеке — командной рубке.

Она представляла собой совершенно прозрачный пластиковый пузырь. Сейчас он был расчехлен, и ослепительный блеск звезд холодным потоком беспрепятственно вливался вовнутрь, делая ненужным дополнительное освещение. Подплывая к пульту управления, Накамура только теперь почувствовал, как здесь тихо. Такое удивительное безмолвие. Такое бессчетное количество звезд. Отсюда созвездия выглядели совсем по-другому — какими-то перекошенными, а некоторые и вовсе чужими. Он вгляделся в бездонную глубину мерцающего космоса, пытаясь отыскать Капеллу, но массивный остов корабля загораживал ее. Да и не было смысла разглядывать свое солнце без телескопа — отсюда, с самой кромки изведанного, где кроме них не было ни единой живой души. Им овладел страх перед холодной, равнодушной пустотой. Все сильнее и сильнее он сжимал его в своих тугих объятиях. Накамура смог заглушить этот страх только работой, давно уже ставшей привычной для него: первым делом он привязал себя к пульту оператора компьютера, один за другим проверил приборы, переговорил со Свердловым, который находился в самом низу корабля — на противоположном конце шахты. Дробно отстучав на клавиатуре расчеты, он отдал автомату узкую бумажную ленточку с результатом и почувствовал слабый толчок: проснувшиеся гироскопы начали разворачивать корабль, готовя его к включению тяги. Разогнавшись когда-то до скорости, равной половине световой, и сбросив ее до пары сотен километров в секунду, «Крест» даже сейчас нес в себе несколько тонн реактивной массы ртути. Его общая масса, включая корпус, оборудование и пассажиров, составляла немногим более килотонны. Массивным гироскопам понадобилось целых полчаса, чтобы полностью развернуть корабль.

Внимательно наблюдая за видеоэкранами, он ждал. Все, что замечали его глаза сквозь прозрачный пластик рубки, он мог увидеть и на обратном пути. Информация на видеоэкранах была сейчас намного важнее. Но черного солнца не было видно. «А чего же ты еще ждал? — сердито спросил он себя. — Оно наверняка заслоняет собой несколько звезд, но их слишком много».

— Доктор Макларен, — сказал он в переговорное устройство, — вы мне можете дать радиопеленг цели — для контроля?

— Есть! — последовал угрюмый ответ. Вынужденный заниматься всей этой кухонной чепухой, Макларен кипел от негодования. Куда с большим удовольствием он бы занимался спектральными анализами, снимал бы показания ионоскопа, забрасывал бы в свои анализаторы образцы газа и пыли — с каждого сантиметра пути. Что ж, значит все это придется делать, когда они лягут на обратный курс.

Видеоэкраны давали Накамуре возможность обозревать весь корабль сверху донизу, как если бы он смотрел на него из космоса. «Старый, — подумал он. — Время стерло следы даже самого народа, построившего этот корабль, а плод их труда остался. Добротная работа. Вещи переживают своих создателей. Хотя интересно: что останется от тех фигурок из слоновой кости, которые когда-то вырезал мой отец, чтобы украсить наш дом? Что мог бы создать мой брат, прежде чем угас на моих руках? Нет!» Он разом отключил саму мысль об этом — словно хирург, прижимающий вену, — и стал вспоминать, что он знает о кораблях класса «Лебедь».

Сферический корпус их корабля, сделанный из армированного самоуплотняющегося пластика, имел в поперечнике пятьдесят метров. Гладкая внешняя поверхность корпуса нарушалась лишь люками, иллюминаторами, шлюзами и тому подобным. Параллельными переборками корабль разделялся на различные отсеки. В кормовой части, диаметрально противоположной рубке, корпус раскрывался сопловым отверстием. На расстоянии тридцати метров друг от друга из сопел на сто метров в длину тянулись два каркаса из тонкого металла, похожие на радиомачты или старинные буровые вышки. Оба каркаса включали в себя два ряда колец диаметром в пару сантиметров, а дополнительная арматура с несущей ажурной конструкцией скрепляла их воедино. Это были ионные ускорители, встроенные в гравитационную приемопередаточную сеть, которая одновременно служила им опорой.

— Будьте любезны, инженер Свердлов, — произнес Накамура. — Десятисекундная проверка двигателя на включение.

Приборы выявили определенный дисбаланс в распределении массы внутри корпуса. Юсуф бин Сулейман, только что закончивший вахту на борту корабля и вернувшийся на Землю, небрежно отнесся к… нет, было бы несправедливо так думать… скажем так: он имел свой стиль кораблевождения. Накамура включил компрессоры, и ртуть из топливного отсека стала перетекать в балластные баки.

Вскоре корабль выправил крен, и можно было снова начинать торможение.

— Объявляю готовность к пуску двигателя… Доложите… Необходимо выйти на одну целую семьдесят пять сотых g, чтобы… — Накамура отдавал команды на одном дыхании, проговаривая их почти автоматически.

Корабль содрогнулся от грохота. Ощущение внезапно навалившейся силы тяжести было равносильно удару кулаком в живот. Накамура, скованный привязными ремнями, расслабился; двигались только его глаза, да еще палец, время от времени касавшийся панели управления. Секрет дзюдо, как и секрет жизни, заключался в том, чтобы каждая часть организма не напрягалась, а наоборот, чувствовала себя непринужденно, за исключением определенных тканевых структур, без которых немыслимо выполнение той или иной сиюминутной задачи. Но почему же осуществить это было так дьявольски трудно?

Через компрессоры и трубы, мимо приборного щитка, за которым сидел Свердлов, мимо защитной стенки, преграждающей выход радиации, ртуть подавалась в расширитель. Оттуда она проходила через ионизатор и затем, в виде распыленной струи, мимо термоядерного сердца корабля, где, как и на солнце, вовсю бушевала плазма. Короче говоря, каждый атом испытывал на себе ярость мезонов, под воздействием которых он расщеплялся и его масса превращалась в чистую энергию, а та, в свою очередь, сразу же разбивалась на пары протон-антипротон. Магнитные поля разделяли эти пары, как только те зарождались; и частицы — как положительные, так и отрицательные — устремлялись в линейные ускорители. Плазма, превращая распад материи непосредственно в электричество, одно за другим заряжала кольца на ускорителях — каждое потенциалом на порядок выше. Из последнего кольца частицы вылетали со скоростью, равной трем четвертям световой.

При такой скорости истечения не требуется большого количества реактивной массы. По этой же причине двойной поток, выбрасываемый ускорителями, был невидим: слишком велика была скорость. Чувствительные приборы смогли бы, наверное, обнаружить далеко-далеко позади корабля бледное пятно, подсвеченное гамма-излучением, что объяснялось начавшимся слиянием противоположно заряженных частиц, но это уже не имело значения.

Весь этот процесс буквально пожирал энергию. Иначе и не могло быть. В противном случае избыточное тепло, выделяемое при распаде атомов, попросту испарило бы корабль. Плазма выделяет энергию, чтобы ее расходовать. Вообще этот процесс намного сложнее, чем его краткое описание и вместе с тем намного проще, чем может себе представить любой инженер, освоивший какую-нибудь нехитрую отрасль своего ремесла.

Накамура внимательно следил за показаниями приборов, полностью подтверждавшими его предварительные расчеты. «Крест» приближался к черной звезде по сложной спирали — равнодействующей нескольких скоростей и двух векторов ускорения. В конечном итоге кривая становилась почти круговой орбитой с радиусом обращения 750 000 километров.

Накамура совсем забыл о времени и очнулся, только когда молодой Райерсон вскарабкался к нему по перекладинам шахты.

— О! — воскликнул он.

— Чай, сэр, — произнес юноша.

— Спасибо. Э-э… поставьте его там, пожалуйста… инструкция запрещает входить в рубку во время работы двигателя без разрешения… Нет, нет. Прошу вас! — Накамура, смеясь, махнул рукой. — Вы же не знали. Никто от этого не пострадает.

Он увидел, как Райерсон, ссутулившись под более чем полуторной силой тяжести, поднял отяжелевшую голову к незнакомым звездам. Млечный Путь окутал свои спутанные волосы холодным ореолом.

— Вы впервые за пределами Солнечной системы, да? — мягко спросил Накамура.

— Д-да, сэр. — Райерсон облизал губы. Взгляд его голубых глаз несколько туманился, словно не мог сосредоточиться на чем-то более близком, нежели Млечный Путь.

— Не… — Накамура запнулся. Он чуть было не сказал «Не бойтесь», но эта фраза могла бы обидеть юношу. — Космос — прекрасное место для созерцательных размышлений — медитации, — сказал он, подыскав наконец нужные слова. — Это слово, разумеется, не раскрывает полностью сути явления. «Медитация» в дзен — скорее попытка отождествления себя со Вселенной, чем просто размышления, выражаемые словами. Я хочу сказать следующее, — попытался он пояснить свою мысль. — В глубоком космосе некоторые чувствуют себя такими беспомощными и ничтожными, что им становится страшно. Другие же, памятуя о том, что дом есть не что иное, как шаг из космоса в нуль-передатчик, становятся беспечными и заносчивыми; космос для них — всего лишь набор ничего не значащих цифр. Обе линии поведения ошибочны и уже привели к человеческим жертвам. Но если представлять себя частью всего прочего — неотъемлемой частью, — то те же силы, какие творят солнца, находятся и в вас… понимаете?

— Небеса провозглашают славу Божью, — прошептал Райерсон, — а небесная твердь являет собой Его творение… Страшно впасть в руки Бога живого!

Он не слушал, что говорил ему Накамура, а тот не понимал по-английски. Штурман вздохнул.

— Думаю, вам лучше вернуться в обсервационный отсек. Вы можете понадобиться доктору Макларену.

Райерсон молча кивнул и стал спускаться в шахту.

«Я проповедую неплохую идею, — сказал себе Накамура. — Но почему я сам не могу применить на практике то, о чем говорю? Потому что с неба на Сарай упал камень, и в один миг не стало ни отца, ни матери, ни сестры, ни дома. Потому что Хидеки умер у меня на руках — после того как Вселенная случайно покалечила его. Потому что я никогда больше не увижу Киото, где каждое утро наполнялось хрустальными звуками колокольчиков. Потому что я — раб самого себя.

И все же иногда, — подумал он, — я обретаю покой. И только в космосе».

На одном из витков спирали его корабль развернуло так, что черное солнце отошло от Млечного Пути; и в этот момент Накамура увидел звезду на видеоэкране. Это было крошечное пятнышко абсолютно черного цвета. Через некоторое время оно увеличилось. Хотел бы он знать, неужели звезда действительно чернее самого неба. Чепуха. По идее, она должна отражать звездный свет, разве не так? Но какого цвета металлический водород? Какие газообразные вещества прикрывают этот металл? Космическое пространство, особенно здесь, нельзя было назвать абсолютно черным: звезду окружало легкое туманное облачко. Так что вполне допустимо, звезда может быть чернее неба.

— Нужно спросить Макларена, — пробормотал он сам себе. — Он сможет определить меру черноты, очень даже просто, и сказать мне. А размышлять о понятии абсолютной черноты и о том, что чернее ее, наверное, бесполезно. — Эта мысль привела его в дурное расположение духа, и мышцы сразу напряглись. Неожиданно для себя он почувствовал, как устал. Но ведь он всего лишь сидел и нажимал на кнопки. Он налил себе чашку обжигающего чая и, громко прихлебывая, с удовольствием выпил.

Все ниже и ниже. Накамура впал в состояние почти полной прострации. Корабль настолько приблизился к звезде, что та выглядела не намного меньше Луны, если на нее смотреть с Земли. Она быстро увеличивалась в размерах, но еще быстрее вырастала на видеоэкранах, расположенных по периметру рубки. Теперь она была такой же большой, как Батый — при его максимальном приближении к Сараю. Мгновение — и она переросла Батыя. Кровь Накамуры запульсировала в новом ритме. Где-то в глубине души он чувствовал, что полностью слился с кораблем, с силовыми полями, с потрясающим взаимодействием сил. Вот почему он снова и снова выходил в космос. Он тронул рычаги ручного управления, помогая автоматам, корректируя их. Движения его были удивительно слаженны, их гармония ощущалась органически. Это был танец, мечта, уступающая и управляющая; это было полное отречение от «я», нирвана, покой и целостность…

Огонь!

Страшной силы удар обрушился на Накамуру, вгоняя голову в плечи. Лязгнули зубы, и он почувствовал, как из прикушенного языка закапала кровь. В стенах рубки перекатывался грохот.