Сломанный меч

Но все равно тролли сражались отчаянно. Они перестроились в круги и заняли прочную оборону. Из них полетели стрелы. Атакующие лошади напарывались на выставленные копья. Многие эльфы пали под топором и булавой. Где же подмога, где же?

Как будто в ответ протрубил рожок, потом еще один, и еще — военный призыв, град выпущенных из пращи камней и из темноты возникли сотни воинов.

— Салют, Эльфхайм! — В авангарде ехал Файрспир. С его пики стекала кровь, как дождь с его шлема. На его лице светилось злорадство. Рядом с ним с окровавленным боевым топором появился Флэм Оркнейский. Другие вожди эльфов тоже дрались, как будто возникая из-под земли, чтобы очистить ее от осквернителей.

Теперь было легко разделываться с врагами, и вскоре лишь мертвые остались на песчаных дюнах. Не сходя с седла, Скэфлок устроил военный совет с Файрспиром, Флэмом и их товарищами.

— Мы прибыли насколько возможно быстро, — сказал Файрспир. — Нам пришлось сделать остановку в Рунхилле и захватить его, потому что ворота были открыты, и оставалось совсем мало троллей. Хорошо поработали женщины. Я думаю, они все закончат к нашему приходу в Альфархойе, тем более что большая часть их гарнизона лежит здесь.

— Хорошо, — сказал Скэфлок. Битва окончилась, меч вернулся обратно в ножны, и он почувствовал, как к нему вернулась усталость. Высоко над головой затихала гроза, еще сверкая и погромыхивая, ветер стих, и с сереющего неба лил усиливающийся дождь.

— Силы из Эрина тоже отправились на войну, — сказал Флэм. — Луг высадился в Шотландии, а Мананнан изгоняет троллей из северных вод и островов.

— А, значит, он сдержал свое слово. — Скэфлок немного повеселел. — Мананнан — настоящий друг. Он единственный бог, которому я доверяю.

— И это только из-за того, что он полубог, лишенный большей части своей силы и сосланный в фэри, — пробормотал Файрспир. — Не слишком дальновидно иметь дело с богами… или великанами.

— Ладно, мы победили, поэтому до рассвета мы успеем оказаться в замке, — сказал Флэм. — Сегодня будем отсыпаться в Альфархойе. Как давно не удавалось мне провести ночь в городке, рядом с женщиной — эльфом.

Скэфлок скривил рот, но ничего не сказал. Хотя осень в этом году наступила внезапно и сурово, вскоре она сменила гнев на милость, которая продолжалась необычайно долго. Казалось, будто земля приветствует своих прежних возлюбленных. Некоторые остались лежать в ней навсегда, и воспоминания о них хранил цвет кленовых листьев. Другие деревья шелестели листьям сотен оттенков золота и бронзы, раскинувшись на размытых дымкой холмах под дремлющим небом. Скакали белки, собирая свой маленький урожай, самцы оленей поводил рогами и гордо трубили. Вместе с листьями до земли долетал одинокий крик улетающих на юг гусей. По ночам сверкало невообразимое множество звезд таких ярких, что, казалось, можно дотянуться и вытащить их, как кнопки, из кристальной чистоты неба.

Удача сопутствовала эльфам. На севере и юге, востоке и западе, их враги были сломлены с небольшими потерями для самих эльфов. Потому что они имели не только надежных союзников, но и крепкий тыл, и каждую неделю получали подкрепления, по мере того как король эльфов очищал континент; они с легкостью отвоевывали свои замки. Напротив, тролли были совершенно отрезаны, после того как Мананнан сомкнул блокаду. Поздней осенью среди эльфов были уже слышны жалобы на то, что приходится слишком долго искать кого-нибудь, с кем можно сойтись в бою.

Скэфлок не радовался этому. Прежде всего, он знал, что за этим кроется. Раз Вальгард увидел, что на поле брани его войска изрубят в капусту, он начал отводить их со всей возможной поспешностью в сторону Эльфхьюфа, небольшие отряды оставались для прикрытия и, доставляя беспокойство эльфам, не давали им пробиться к основным силам. Хотя Скэфлок не сомневался, что сможет захватить их последний рубеж, цена могла оказаться слишком высокой.

Это не расстраивало его, но чувство мастерства казалось ущемленным, и он взвешивал различные планы, для того чтобы разрешить ситуацию более изящно. Он думал медленнее, чем раньше, потому что его точила еще одна мысль.

И это произошло из-за самого мира, который он приносил. Жестокие битвы затем превращались в стычки, в одиночные схватки, в ничто. Целыми днями, а потом неделями его меч спал. Потом проснулись воспоминания. Он надеялся, что рана внутри него хоть немного зажила. Он понял, что это не так. Он не мог сказать, что причиняло ему больше страданий — бессонные ночи или сны.

Таким образом, осень перешла в зиму. Все это кончилось в один вечер в Дэйнло. когда Файрспир, которому Скэфлок рассказывал не больше, чем всем остальным, оставляя их в догадках, устал ли он от своей женщины из рода людского или же оставил ее среди людей для охраны, разыскал его и сказал:

— Может быть, тебе интересно будет узнать, я на закате проезжал мимо пруда неподалеку отсюда и видел молодую женщину, которая вполне может быть Фредой Ормсдотер. Она беременна. Мне показалось, что она печальна.

Скэфлок ехал один сквозь сгущающиеся сумерки. Вороной жеребец шел неторопливым шагом, не быстрее, чем лошади смертных. Опавшие листья шуршали под его подковами и танцевали на холодном ветру. Те, которые все еще оставались на ветках, до сих пор сохранили яркую окраску, как будто для того, чтобы свить венок для его седока. В вечерней дымке сгущалась темнота, в ко торой он шел через лес, полный воспоминаний для хозяина.

Скэфлок не согнулся под весом шлема, кольчуги и меча с рукояткой в форме Дракона. Его длинные волосы выбивались, из-под шлема и развевались на ветру. Его темное, обветренное лицо с грубыми сильными чертами несло решительное выражение. Но его сердце бешено колотилось, в ушах стучало, ладони были влажные, а губы сухие.

Сумерки сменялись шелестящей темнотой. Лошадь, хлопая копытами, перешла через холодный чистый ручеек, по которому в сторону моря плыли вытянутые, похожие на маленькие коричневые лодочки опавшие листья. Он слышал крик совы и скрип деревьев — но внутри него стояла напряженная тишина, в которой был слышен лишь стук его сердца.

О, Фреда, Фреда, неужели ты так близко?

Небо было уже усеяно звездами, когда Скэфлок въехал во двор Торкела Эрлендсона. Он прошипел команду, от которой собаки разбежались, ни разу не подав голоса, звука же копыт почти не было слышно. Усадьба была темна, за исключением слабого отблеска огня под входной дверью. Он слез с коня. Его колени тряслись. Потребовалось большое усилие воли, чтобы подойти к двери. Она была закрыта на засов, и он стоял, приготавливая заклинание, которое отодвинет его.

Торкел был уважаемым йоменом, но не предводителем, поэтому его гостиная была невелика, и в ней никто не спал, когда у него не было гостей. Фреда припозднилась, сидя у затухающего очага, как она привыкла. Сзади появился Аудун. Его глаза горели ярче пламени в очаге.

— Я не могу уснуть — сказал он. — Другие могут спать, да еще как! Поэтому я оделся опять, надеясь, что мы сможем поговорить без лишних свидетелей.

Он сел рядом с ней на скамейку. Ее волосы отбрасывали красноватый оттенок. Она не покрывала их, как положено жене, а заплетала в косу.

— Я с трудом верю в такое везение, сказал он. — Со дня на день мой отец вернется домой, и мы поженимся.

Фреда улыбнулась.

— Сначала мне нужно родить ребенка и оправиться от родов. — сказала она, — хотя ребенок тоже появится со дня на день.

Она посерьезнела.

— А ты на самом деле не имеешь ничего против меня — или его? — медленно спросила она.

— Как я могу? — сказал Аудун. — Сколько раз тебе повторять? Это твой ребенок. Мне этого достаточно. Он будет мне как родной.

Он обнял ее.

Засов отодвинулся. Дверь распахнулась. и в комнату подул ночной ветер. Фреда увидела высокую фигуру, возникшую на фоне темноты. Она не могла вымолвить ни слова. Встав на ноги, она пятилась назад, пока не уперлась в стену.

— Фреда, — прохрипел Скэфлок, перекрывая чуть слышное шипение и потрескивание очага.

Ей казалось, что ее грудь стянул железный обруч. Она подняла руки развела их, повернув ладонями к себе.

Как лунатик, Скэфлок подошел к ней. Она сделала шаг в его сторону, потом еще один.

— Подождите! — Голос Аудуна разорвал тишину. Он стоял, отбрасывая огромную тень перед собой. Он схватил стоящее в углу копье и встал между ними.

— Подождите… я, я говорю вам, подождите, проговорил он заикаясь. — Кто вы такой? Чего вы хотите?

Скэфлок начертал в воздухе знак и произнес заклинание. Те, кто спал в задних комнатах дома, не проснутся, пока он здесь. Он сделал это не задумываясь, как будто отогнал муху.

— Фреда, — повторил он снова.

— Кто вы такой? — вскричал Аудун. Его голос сломался на середине фразы. — Что вам нужно?

Он видел, как эти двое смотрели друг на друга, и, хотя ничего не понимал, его пронзила острая боль.

Скэфлок заглядывал через плечо юноши, почти не замечая его.

— Фреда, — сказал он. — Моя дорогая, моя жена. Идем со мной.

Она покачала головой, резко, но продолжая тянуться к нему.

— Я был в стране етунов, я вернулся, чтобы воевать, думая, что время и мечи разрубят нашу связь с тобой, — отрывисто произнес Скэфлок. — Но они не смогли сделать этого. Этого не сможет сделать ни этот смертоносный меч, ни закон, ни боги, ничто сущее в девяти мирах. Кто они все нам? Идем со мной, Фреда.

Она наклонила голову. Ее лицо было искажено борьбой, происходящей внутри нее. Она всхлипнула, почти беззвучно, хотя казалось, что ее ребра сейчас лопнут, слезы полились из ее глаз.

— Ты сделал ей больно! — крикнул Аудун.

Он неумело ткнул копьем. Оно отскочило от широкой, укрытой кольчугой груди Скэфлока и зацепило его по щеке. Лорд эльфов фыркнул, как рысь, и потянулся за мечом.

Аудун ударил снова. Скэфлок отпрыгнул в сторону с необычайной быстротой. Послышалось шипение, когда он доставал из ножен меч. Он расколол древко пополам.

— Уйди с нашей дороги! — выдохнул Скэфлок.

— Ни за что, пока жива моя невеста! — Аудун, вне себя от гнева и страха — не страха смерти, а страха от того, что он увидел в глазах Фреды, — почувствовал, как у него самого выступили слезы. Он выхватил нож и бросился на Скэфлока, намереваясь перерезать ему горло.

Меч взвился высоко и со свистом опустился разрубая кости и мозг. Аудун проехал по полу и ударился о стену, возле которой и остался лежать, как куча тряпья.

Скэфлок уставился на красный от крови клинок в своих руках.

— Я не хотел этого, — прошептал он. — Я только котел отбросить его в сторону. Я забыл, что этому зверю нужно пить каждый раз, когда его обнажают.

Он поднял глаза на Фреду. Она смотрела на него, раскрыв рот, трясясь, как будто хотела закричать, но не могла.

— Я не хотел этого, — закричал он. — Да и какая разница? Идем со мной!

Она пыталась справиться с собой и заговорить. Наконец ей это удалось, и придушенным голосом она произнесла:

— Уходи. Немедленно. И никогда не возвращайся.

— Но… — Он напряженно шагнул вперед.

Она наклонилась и подняла нож Аудуна. Он сверкнул в ее руке.

— Убирайся, — сказала она — Если ты подойдешь ближе, я воткну его в тебя.

— Лучше бы ты действительно это сделала — ответил он. Он стоял, еле заметно раскачиваясь. Из его распоротой щеки текла кровь и капала на пол

— А если нужно, я убью себя, — предупредила его Фреда. — Только тронь меня, убийца, варвар, который ляжет со своей сестрой, как зверь или эльф, только тронь меня, и я всажу себе нож прямо в сердце. Бог простит мне меньший грех, если я избегну большего.

Гнев взметнулся в Скэфлоке.

Давай, зови своего Бога, хнычь свои молитвы! — сказал он. — Это все, на что ты годна? Ты была готова торговать собой за кусок хлеба и крышу над головой, развратничать, сколько бы священники не распускали по этому поводу сопли… а в чем ты поклялась мне раньше?

Он поднял меч. — Пусть лучше мой сын умрет, не родившись, чем будет отдан этому твоему Богу.

Фреда замерла перед ним.

— Руби, если хочешь, — издевательским тоном произнесла она. — Мальчишки, женщины и младенцы в утробе — это твои враги?

Он опустил огромный клинок и резко, не вытирая его, бросил обратно в ножны. Как только он это сделал, гнев испарился. Вместо него поднялись слабость и огорчение.

Его плечи ссутулились. Голова склонилась.

— Ты действительно отказываешься от меня? — тихо произнес он. — Этот меч проклят. Это не я говорил все эти гадости и убил несчастного мальчишку. Я люблю тебя, Фреда, я так люблю тебя, что весь мир становится ярким, когда ты рядом, и черным, когда тебя нет. Я, как попрошайка, прошу тебя вернуться.

— Нет, выдохнула она. — Исчезни. Уходи. Я не хочу тебя видеть. Никогда. Уходи!

Он повернулся к двери. Губы его тряслись.

— Как-то раз я попросил тебя поцеловать меня на прощание, — спокойно и тихо сказал он, — ты мне отказала. А теперь?

Она подошла к бесформенной фигуре Аудуна, встала на колени и поцеловала его в губы.

— Мой любимый, мой дорогой, — прошептала она, погладила окровавленные волосы и закрыла остекленевшие глаза. — Господь возьмет тебя к себе, мой Аудун.

— Тогда прощай, — сказал Скэфлок. — Может случиться третий раз, когда я попрошу поцеловать меня, и он будет последним. Не думаю, что мне осталось долго жить, да и наплевать мне. Но я люблю тебя.

Он вышел, закрыв за собой дверь от ночного ветра. Его чары рассеялись. Народ проснулся от лая собак и стука подков, который удалялся куда-то на край света. Когда они вышли в гостиную и увидели, что там творится, Фреда сказала им, что ее пытался похитить беглый преступник.

В предутренней темноте ей пришло время родить. Ребенок был крупным, а бедра ее были узкими. Хотя она не издала ни звука, ей было очень больно.

Раз вокруг бродил убийца, нечего было и думать о том, чтобы сразу послать за священником. Женщины помогали Фреде, как могли, но лицо Аасы было серьезно.

— Сначала Эрленд, теперь Аудун, — бормотала она про себя. — Дочери Орма не приносят удачи.

На рассвете мужчины ушли искать след убийцы. Они ничего не нашли, и к закату солнца они возвратились, сказав, что завтра одному или двоим можно будет съездить в церковь. В это время наконец родился ребенок — крепкий орущий младенец мужского пола, который вскоре жадно сосал грудь Фреды. С вечера она, изможденная и дрожащая, лежала в боковой комнате, которую ей выделили, с сыном на руках.

Она улыбнулась маленькому мальчишке.

— А ты красавчик — наполовину пропела, наполовину проговорила она, она еще не совсем вернулась из туманной страны, в которой только что побывала, и ничто не казалось до конца реальным, кроме того, что она держала в руках. — Ты красный, сморщенный и красивый. И для своего отца ты будешь такой же.

И текли слезы, тихие, как лесной ключ, пока у нее во рту не стало солено.

— Я люблю его, — прошептала она. — Прости меня, Господи, я всегда буду любить его. А ты — все, что осталось от того, что у нас было.

Кроваво-красное солнце закатилось, и наступила темнота. Выпуклый месяц показался в разрывах облаков, гонимых резким ветром. Завтра будет буря, долгая осень, приветствовавшая приход эльфов, закончилась, наступала зима.

Пруд съежился под зимним небом. Вокруг него стонали деревья, доносился громкий шум набегающих морских волн.

Поздно ночью ветер перерос в ураган, разгоняя перед собой бесчисленное множество опавших листьев. То и дело по крыше стучал град, как будто по коньку крыши топали подошвы ночных грабителей. Фреда бодрствовала.

Около полуночи она услышала далекий звук рожка. Что-то было в этом звуке такое, отчего у нее побежали мурашки. Ребенок заплакал, и она его прижала к себе.

Рожок затрубил снова, громче, ближе, доносясь сквозь вой ветра и шум прибоя. Она услышала, как завыли собаки. В ночи пронесся стук копыт, заполнив воздух своим торопливым ритмом. Эхо разносилось по земле.

Всадник Асгарда, Дикий Охотник. Фреда лежала, охваченная страхом. Почему же никто в доме не пошевелился? Ребенок хныкал у нее на груди. Ветер стучал ставнями.

Во дворе послышался стук копыт. Рожок заиграл снова, от его рева зашатался весь дом. Собачий лай отражался от стен, звеня бронзой и железом.

Из комнаты Фреды была дверь, ведущая наружу. Кто-то постучал в нее. Засов отложился, и дверь распахнулась. По комнате пронесся ветер, трепля плащ того, кто появился в дверях.

Хотя было темно, она видела его. Ему пришлось согнуться под стропилами. Наконечник копья блестел, как его единственный глаз. Серые, как волчья шерсть, волосы сливались с такого же цвета бородой, а лицо скрывала широкая шляпа.

Он заговорил голосом, в котором слышался ветер, и море, и высокое небо:

— Фреда, дочь Орма, я пришел за тем, что ты поклялась отдать мне.

— Господин… — Она сжалась, ничто не защищало ее, кроме одеяла. Если бы Скэфлок был здесь… — Господин, мой пояс в вашем сундуке.

Один рассмеялся в ночи.

— Ты думаешь, я буду без конца оттягивать. Нет, ты должна отдать мне то, что было под ним, а ты уже родила ребенка.

— Нет! — Она почти не слышала собственного крика. Она спрятала плачущего младенца у себя за спиной. — Нет, нет, нет! — Она села на кровати и схватила распятие, которое висело у нее над головой. — Во имя Бога, во имя Христа, заклинаю тебя — сгинь!

— Мне нет нужды бежать от этого, — сказал Один, — потому что поступив так, ты отвергла его помощь. Теперь давай мне ребенка.

Он отодвинул ее в сторону и посадил малыша на свою руку. Фреда сползла с кровати и повалилась ему в ноги.

— Зачем он тебе нужен? — простонала она. — Что ты с ним сделаешь?

Скиталец ответил откуда-то из безграничной выси над ее головой:

— Его предназначение велико и ужасно. Эта игра между Эзиром и Етунами и новыми богами еще не сыграна. Тирфинг все еще блестит на шахматной доске мира. Тор сломал его, чтобы он не ударил по корням Иггурасила, но я вернул его и отдал Скэфлоку, потому что Больверк, который один мог соединить его снова, никогда бы не сделал этого для Аса или эльфа. Меч понадобился для того, чтобы изгнать троллей, которым тайно помогал Утгард-Локи, — иначе Эльфхайм был бы завоеван народом, который дружен с врагами богов. Но Скэфлоку нельзя оставлять этот меч, потому что то, что в нем заключено, заставит его стремиться окончательно уничтожить троллей, а этого Етуны не позволят, а значит, они вмешаются, и богам придется выступить против и судьба мира окажется поставлена на карту. Скэфлок должен пасть, а этот ребенок, который был зачат при помощи моей хитрости, будет отдан мне и в один прекрасный день возьмет этот меч и пронесет его, до конца исполнив свое предназначение.

— Скэфлок умрет? — Она обхватила его ноги. — И он тоже? О, нет, о, нет!

— А зачем ему жить дальше? — холодно спросил Один. — Если ты придешь к нему в Эльфхьюф, куда он направляется, и помиришься с ним, он с радостью сложит оружие. Тогда порядок вещей не потребует его смерти, в противном случае он обречен. Меч убьет его.

Взмахнув плащом, дикий Охотник исчез. Его рожок протрубил, его собаки лаяли и завывали, стук копыт растаял вдалеке. Единственными звуками были завывание ветра, рев моря и плач Фреды.

Глава 27

Вальгард стоял в самой верхней комнате на самой высокой башне Эльфхьюфа и наблюдал за сборищем своих врагов. Его руки были сложены на груди, сам он был неподвижен, как скала, а его лицо казалось высеченным из камня. Лишь глаза казались живыми. Рядом с ним стояли вожди из этого замка и командиры разбитых армий, которые спрятались в этом последнем и самом мощном их оплоте. Они были усталые и подавленные, многие из них ранены, и они с испугом смотрели на собравшееся в Эльфхайме войско.

По правую сторону от Вальгарда мерцала Лиа, в окна дул легкий бриз, который колыхал ее как будто сотканные из паутины одеяния и шевелил белокурые волосы. На ее губах играла улыбка, а глаза светились сумеречной синью.

Под стенами Эльфхьюфа лежали склоны, белые от инея и лунного света. Там двигалась армия эльфов. Гремело оружие, звенели кольчуги, трубили рожки, стук копыт звонко отдавался по мерзлой земле. От щитов отражались лунные зайчики, и в свете звезд холодно блестели наконечники копий и топоры. Эльфы становились лагерем, палатки окружали замок, замыкая кольцо красных отблесков костров. Неясные тени воинов сновали туда-сюда.

С холмов послышался шум. В поле зрения появилась боевая колесница, яркая, как солнце. Мечи, закрепленные на ступицах, горели огнем. Она была запряжена четверкой огромных лошадей, которые выгибали головы с шелковистыми гривами и хрипели, как штормовой ветер. Тот, который стоял, вытянув руки, позади возницы, был на голову выше остальных. Темные локоны обрамляли серьезное и величественное лицо, глаза ярко горели.

Спотыкаясь, тролль сказал:

— Это Луг Длиннорукий. Он повел против нас племена Дану. Он косил нас, как пшеницу. Земля была черна от шотландских воронов, они отяжелели настолько, что не могли лететь, и спаслось меньше сотни троллей.

Вальгард так ничего и не сказал.

В красном плаще, серебряной кольчуге, Файрспир пришпоривал своего коня, и тот носился вокруг стен замка. Его лицо было ясным и красивым несмотря на жестокое и насмешливое выражение, а его копье торчало вверх, как будто пытаясь дотянуться до звезд.

— Он вел изгоев, — пробормотал кто-то. — Их стрелы летели отовсюду. Они восстали из ночи против нас и оставили за собой пожарища и смерть.

Вальгард не шевелился.

В залитом лунным светом заливе остовы кораблей троллей догнивали, либо лежали разрушенные на берегу. На рейде были видны корабли эльфов, сверкающие щитами и оружием.

— Ими управляет Флэм Оркнейский, их отнял у нас Мананнан Мак Лир, — хрипло сказал один из предводителей троллей. — На море нет ни одного нашего судна. Единственный, кто пробился, рассказал, что берега Тролльхайма грабят и жгут.

Казалось, что Вальгард превратился в глыбу темного камня.

Эльфы на берегу начали возводить конструкцию, которая была гораздо выше, чем все остальные. Туда подъехал человек на вороном коне чудовищного размера и поставил свой штандарт — древко копья, на вершине которого скалилась высохшая голова Иллрида. Мертвые глаза уставились прямо на стоящих в башне.

Голос тролля дрогнул, когда он сказал:

— Это их вождь, Скэфлок Смертный. Никто и ничто не может устоять перед ним. Он отбросил нас на север, как стадо баранов, сея смерть на пути. Меч, которым он сражается, разрубает камень и металл, как будто материю. На самом ли деле он человек, а не дьявол, поднявшийся из ада?

Вальгард пошевелился.

— Я знаю его, — мягко произнес он. — И я намереваюсь прикончить его.

— Господин, не смейте. Этот его меч…

— Спокойно! — Вальгард повернулся и впился в Тролля взглядом, а его слова били, как удары кнута. — Дураки, трусы, но пусть все, кто боится сражаться идут к мяснику. Он не пощадит вас, но вы хоть умрете быстро. Что до меня, я собираюсь сломить его здесь, в Эльфхьюфе.

Тон их разговоров понизился, стал похож на грохот боевых колесниц внизу

— Это последний оплот троллей во всей Британии. Мы не знаем, как были потеряны все остальные. Наши люди видели лишь знамена эльфов, развевающиеся над ними, когда отступали. Но мы также хорошо знаем, что этот замок, который еще никто никогда не взял штурмом, сейчас полон войск, и их численность превосходит тех, кто находится снаружи. Замок одинаково хорошо защищен как от колдовства, так и от прямого нападения. Нет причины, кроме нашей собственной глупости, по которой мы бы могли потерять его.

Он взмахнул огромным топором, с которым никогда не расставался:

— Сегодня они встанут лагерем и на этом успокоятся. Скоро будет рассвет. Завтрашней ночью они могут начать осаду, но более вероятно, что они пойдут на штурм. Если будет штурм, мы его отразим, и контратакуем их. В противном случае мы сами предпримем нападение, ведь у нас за спиной крепость — на случай, если что-то пойдет не так. — В густой бороде сверкнули его зубы. — Но я думаю, что мы будем гнать их перед собой. Нас больше, чем их, и один на один мы сильнее. Скэфлок и я найдем друг друга, между нами двумя нет особой любви. И я убью его и завладею его победоносным мечом.

Он остановился. Шотландский лорд спросил:

— А как же Сиды?

— Они не всесильны, — огрызнулся Вальгард. — Как только мы перемелем достаточно эльфов, чтобы всем стало ясно, что их судьба решена, Сиды предложат мир. Тогда Англия будет владением троллей, которые будут охранять родную землю до тех пор, пока мы не соберем достаточно сил, чтобы вновь выступить против Эрлкинга.

Его мрачный взгляд скользнул вниз и встретился со взглядом Иллрида.

— И я, — пробормотал он, — буду сидеть на твоем троне. Но что от этого толку? Какой вообще во всем этом толк?

Через некоторое время после того, как шум затих, крепостной из домашней прислуги, собравшись с силами, выбрался из постели, зажег лампу от углей очага и пошел посмотреть, как обстоят дела в доме Торкела Эрлендсона. Он обнаружил, что в комнате Фреды Ормсдотер была открыта дверь на улицу, ребенок исчез, а она сама лежит, скрючившись и истекая кровью на пороге.

Он занес ее в дом. После этого она лежала в жару, выкрикивая в бреду такое, от чего пришедший священник только качал головой и крестился.

Никто не мог ничего от нее добиться, дважды в течение последующих дней она пыталась убежать, но каждый раз ее ловили и приводили обратно. У нее не было сил сопротивляться.

Но в одну ночь она проснулась в одиночестве, мысли ее прояснились — или так ей показалось, — и к ней вернулось немного сил.

Некоторое время она лежала, составляя план. Затем она осторожно сползла с кровати, стиснув зубы, чтобы они не стучали от холода, надела шерстяное платье и длинный плащ с капюшоном, потом взяла башмаки в руки и в одних чулках прошла на кухню, чтобы взять с собой хлеба и сыра.

Проходя обратно через свою комнату, она остановилась, чтобы поцеловать распятие над своей кроватью.

— Прости меня, если сможешь, — прошептала она, — что я люблю его больше, чем тебя. Я — грешница, но это не его грех, а мой.

Она вышла под звезды. Их было великое множество, немигающих и ярких. Ночь была тихая, только иней скрипел у нее под ногами. Она почувствовала холод. Потом она направилась в сторону конюшни.

Замок оставался сумрачным и спокойным, когда день клонился к вечеру. Лиа обхватила руку Вальгарда, которая лежала у нее на груди. Медленно, осторожно она подняла ее, опустила на постель, и соскользнула на пол.

Он повернулся, бормоча во сне. Энергия его бодрствования исчезла, оставив обтянутый плотной кожей скелет, которая провисала лишь в глазницах и на подбородке. Лиа взглянула на него. В ее руке сверкнул нож.

Как легко перерезать ему горло — нет, от нее зависело слишком многое. Если она ошибется — ведь он даже во сне оставался настороженным, как оборотень, все будет потеряно. Она отошла в сторону, неслышно как тень, Прикрыла наготу халатом, подпоясалась и вышла из покоев графа. В правой руке она держала нож, в левой — ключи от замка, забрав их из тайника, в который она сама же ему и посоветовала их положить. На лестнице она прошла мимо еще одной женщины. Та выносила мечи из арсенала. Никто не проронил ни слова.

Тролли метались в тяжелом сне. То и дело Лиа проходила мимо караульного, который не обращал на нее внимания, лишь скользнув по ней взглядом. Женщин эльфов часто отправляли по разным поручениям их хозяева.

Она опустилась в подземелье и, подойдя к двери темницы, в которой сидел Имрик, отомкнула тройной замок. Бесенок таращился на нее сквозь тревожное красное марево. Одним броском Лиа набросилась на него. Он захлопал крыльями, но, прежде чем он успел закричать, уже шлепнулся вниз с перерезанной глоткой.

Лиа раскидала огонь. Потянувшись вверх, она перерезала веревки, которые связывали Имрика. Он тяжело упал ей на руки, а когда она положила его на пол, он растянулся, как мертвый.

Она начертила исцеляющие руны на кусочках обугленного дерева и положила их ему под язык, на глаза и обожженные ступни, на бессильно повисшие руки. Она прошептала заклинания. Плоть сморщилась и почернела. Имрик вскрикнул от боли, но не издал никакого другого звука.

Лиа сняла со связки несколько ключей и положила их рядом с ним.

Когда ты поправишься, — тихо сказала она, освободи пленных эльфов. Их заключили в подземелье для большей безопасности. Оружие будет спрятано в старом колодце за центральной башней замка. Пойдешь за ними только тогда, когда сражение будет в самом разгаре.

— Хорошо, — пробормотал он сухими губами. — А еще я возьму воды, вина, кусок мяса и все, что мне задолжали тролли.

Огонь в его глазах разгорелся так ярко, что Лиа сама испугалась.

Неслышно ступая босыми ногами, она прошла по подземному переходу в башню для астрологов, которая сейчас не использовалась и из которой была видна наружная стена по восточной стороне. Она шла и шла вверх по винтовой лестнице, пока не очутилась среди сложных бронзовых и хрустальных приспособлений. Оттуда она вышла на кольцевой балкон. Хотя она находилась в тени, заходящее солнце ослепило ее сиянием видимых и, еще более ужасных, невидимых лучей. Она с трудом разглядела человека, стоявшего в блестящей кольчуге около стены, как было сказано в сообщении, которое на закате принесла летучая мышь.

Она не могла точно сказать, кто это был. Сидский воин, по крайней мере похож, или — ее сердце дрогнуло — сам Скэфлок.

Она перегнулась через перила и бросила ключи. Связка, сверкнув на солнце, описала дугу и упала вниз. Он поймал ее копьем. На связке были ключи от ворот замка.

Лиа заторопилась обратно, в благодатный полумрак. Как птица, она впорхнула в палаты графа. Только она успела сбросить одежду и заскочить обратно в постель, как Вальгард проснулся.

Он поднялся на ноги и выглянул в окно.

— Солнце почти село, — сказал он. — Пора готовиться к битве.

Сняв со стены рожок, он открыл дверь на лестницу и протрубил длинный сигнал. Часовые, слышавшие сигнал, передали его дальше по всему замку… не зная, что это был сигнал всем женщинам — эльфам воткнуть нож в сердце тролля который имел ее.