Глава третья. Слово мести

— Счастье умерло для меня, когда на горизонте показался черный парус, — проговорила Бэлит.

Она стояла рядом с Конаном на верхней палубе. Золотая голова оскалившегося льва сверкала под безоблачным небом. Солнечные лучи играли в голубых и зеленых пенистых волнах. Ровный свежий бриз наполнял парус и гнал

вперед, так что вода вскипала в кильватере. Как грациозный хищник неслась галера, оставив позади себя землю, но чайки все еще сопровождали судно. Смеясь и перешучиваясь на своем родном языке, матросы принимались за привычную работу.

Но душа Бэлит пребывала сейчас далеко, в страшном для нее времени. Она не обращала внимания, что ветер растрепал ей волосы. Она будто бы вглядывалась в прошлое. Когда Конан тронул Бэлит за плечо, она не прижалась к киммерийцу, как обычно.

Она монотонно продолжала рассказ:

— Мне лучше начать с самого начала, какую бы боль ни причинили мне воспоминания. Мой отец — Хоаким из Дан-Марки на Северном побережье Шема, недалеко от границ Аргоса. Дан-Марка — небольшой город, свободный и никому не выплатил дани. Наши леса поставляли древесину для множества кораблей из далеких стран. Чужестранцы приносили в таверны и лавки золото и свежие новости. В храмах царили благочестие и строгость.

Хоаким сочетался браком с Шаафи и увез ее на юг. Незадолго до того был заключен договор с Субой на Черном Побережье, чтобы наладить там торговлю. Такую

возможность, молодой человек не мог упустить. Субанцы — рыбаки, земледельцы и охотники. Они торговали с племенами, обитавшими в глубине страны. Товары их весьма разнообразны: меха, драгоценные камни, золотой песок, железное дерево, редкие птицы и диковинные звери. За это они хотели получать оружие, ткани, пряности, лекарства и тому подобное. Мой отец стал торговцем.

В Субе он пользовался большим почетом, поскольку был не только силен, не только превосходно стрелял, но также отличался трезвым умом и честностью в делах. Местные жители приходили к нему со своими заботами и почти на все случаи жизни получали совет. Случалось ему и улаживать конфликты. В плохие времена — когда бушевали ураганы и наводнения, свирепствовал голод, гремели войны — он принимал командование, пусть даже неофициально. Местный вождь никогда не завидовал моему отцу, потому что был, как и все остальные, убежден, что Бангулу наделен свыше великой магией. Бангулу, Высочайшим, называли они моего отца. Туземные врачеватели ничего не имели против моей матери Шаафи, когда она выступала в роли повитухи, целительницы, утешительницы — да просто в роли ангела-спасителя, потому что все видели, какая польза от ее помощи. Она учила женщин и детей: обучала их возделывать сады, готовить овощи и фрукты, знакомила с музыкой, ткачеством, со всем, что облегчает жизнь.

Там родился Джихан, а двумя годами позднее — я. Там мы росли, водили дружбу с субанцами, бегали по лесам, плескались в реках и у морского берега, учились всему, что знали и умели аборигены. Но мы не стали дикарями. Наши родители заботились о том, чтобы мы получили хорошее воспитание, какое принято у шемитов. Они обучали нас читать по старым свиткам, а еще больше — своим примером. Немало кораблей заходило к нам в гавань, они привозили новые товары и забирали те, что мы выменяли у местных жителей. Приставали к берегу и чужеземные суда, которые желали вести меновую торговлю или просто совершали путешествия, и тогда всем было весело и интересно. Мы и в самом деле вовсе не были отрезаны от мира, и жизнь казалась нам прекрасной.

Бутон моего счастья расцвел, когда… когда я вышла замуж. Это случилось во время моей последней поездки в Дан-Марку. Джихану не было смысла спешить с выбором жены, потому что местные девушки из кожи вон лезли, чтобы сделать его жизнь раем. Но я — я была еще нетронутой, девственной и не противилась честному союзу. А родителям хотелось внуков и помощников, ведь торговый форпост становился все больше и дела шли все лучше. Таким образом, в городе они дали поручение свахе, и та скоро нашла для меня подходящего молодого человека. Никому из наших родительских пар не пришлось долго уговаривать нас. Алал и я полюбили друг друга с первого взгляда.

Мой нареченный вернулся вместе со мной. Он оказался способным помощником, и все полюбили его. Мое счастье принесло в следующем году богатые плоды — родился сын, наш маленький Кедрон.

А тремя месяцами позже из-за горизонта вынырнул черный парус.

Сначала все обрадовались — здесь всегда гостеприимно встречали чужестранцев. Воины подхватили копья, луки, щиты и булавы и вышли на берег. Несколько раз случалось так, что вид вооруженной толпы заставлял корабли — если это были пираты и охотники за рабами — повернуть обратно…

Бэлит, напевая колыбельную, уложила Кедрона в колыбель и вышла вместе с Алалом. И снова зрелище, открывшееся ее глазам, заставило сердце биться сильнее. Позади нее простирались возделанные поля, густая зелень джунглей поднималась к сияющему голубому небу. Узкая река извиваясь текла среди рисовых полей и побегов ямса, мимо пастбищ, обнесенных забором, к морю. Прямо на берегу находился крааль*.

Травяные крыши, вызолоченные солнцем и ветром, возносились над палисадами, обвитыми жимолостью. Эта зелень с белыми цветами, источающими сладкий аромат, привлекает целые рои пчел. Их хлопотливое жужжание звучало постоянной, приятной слуху нотой. Торговый форпост находился примерно в полумиле от крааля. Вытянутое строение из высушенной на солнце глины, выкрашенное белым, с соломенной крышей, почти полностью заросшее великолепными цветущими олеандрами. Пляж сверкал ослепительным кварцевым песком. Речушка устремлялась в бухту, где располагалось безопасное прибежище и надежная якорная стоянка для кораблей. На всем остальном побережье кипела яростная схватка между прибоем и отвесными скалами. Свежий западный ветер унес с собой жару. Над садами шумной радугой летала стайка попугаев.

Рослые воины Субы выстроились вдоль берега. Обнаженные, если не считать травяных юбок, головных украшений из перьев, ножных и ручных браслетов и деревянных бус. Черно-коричневая кожа блестела, точно смазанная маслом. Женщины, веселые ребятишки, почтенные старцы и вождь в леопардовой шкуре устремились из крааля. Ветер доносил до Бэлит приветливые голоса и смех. Барабан забил в праздничном ритме.

Хоаким и Шаафи уже стояли перед домом. Пожилой хозяин провел по седеющей бороде рукой и спросил:

— Что ты думаешь об этом корабле, Алал?

Юноша прищурился, глядя на ослепительно сверкающую воду. Корабль подходил все ближе. Его пузатые бока высоко поднимались над водной гладью. Несколько весел предназначались исключительно для маневров. Судно, включая и парус, было совершенно черным, только бившийся на ветру флаг отливал багряно-красным. На носу и корме уже были хорошо различимы палубные надстройки. Солнце играло на металле, когда многочисленные люди двигались по палубе.

— Стигийское, судя по цветам и оснастке, — ответил Алал после недолгого созерцания. — Но бьюсь об заклад, на борту находятся не только стигийцы, сами-то они неважные мореходы. Что им вообще здесь нужно, так далеко от дома?

Страх охватил сердце Бэлит. Слишком много ужасного слыхала она о стигийцах. Алал почувствовал ее тревогу. Он ласково сжал жене руку и успокаивающе улыбнулся. С благодарностью ответила она на пожатие и улыбку.

— Может быть, новых знаний? — предположила Шаафи, мягко, как всегда. — Разве стигийцы — не народ мудрецов?

Хоаким с любовью положил руку ей на плечо, однако не стал высказывать своего мнения о стигийцах.

Когда корабль подошел ближе, Бэлит увидела, что Алал не ошибся в своих предположениях. Хотя основную часть экипажа составляли смуглые стигийцы, девушка различила среди них также шемитов и еще более светлокожих людей, которых сочла аргосцами. Но почему они так тяжело вооружены, зачем на них доспехи? Бэлит видела латы, шлемы, щиты, огромное количество оружия. Ведь всем и каждому уже давно известно, что гости Субы и торгового поста Хоакима всегда пользуются дружеским приемом. Не нужно ждать никакого предательства. Воины, стоявшие на берегу, явно испытывали ту же тревогу, что и Бэлит. Они сомкнули ряды. Остальные субанцы замерли, а потом вернулись за палисады.

Лоцман проревел предупреждение. Якорные цепи с грохотом упали в воду, парус опустился. Корабль бортом пристал к берегу.

Запела труба. Люди поспешили к странным строениям на носу и корме. Теперь можно было разглядеть, что это нечто вроде огромных сосудов из глазурованной глины на ржавых железных подставках. Клювовидные отверстия глиняных сосудов удлинялись за счет прочно прикрепленных кожаных шлангов. Стигийцы внимательно изучили направление ветра, навели шланги на берег и открыли краны.

Из каждого крана вырвалось серое облако. Воины на берегу, задыхаясь, хватались за горло, шатаясь, падали на песок. Оружие выскальзывало из ослабевших рук. Слабый запах ударил в ноздри Бэлит, и ее охватила слабость и головокружение, пока ветер не переменил направление.

— Помоги нам Иштар! — вскричал Хоаким. — Это, должно быть, охотники за рабами! Они посылают на нас какой-то яд, чтобы мы не могли сражаться. — Он вытащил короткий меч. — Алал, уведи женщин и ребенка в безопасное место. — Он покинул своих домочадцев, крича: — Ко мне, мужчины Субы! Ко мне! В бой!

Когда глиняные сосуды опустели, облака быстро рассеялись. С корабля сбросили веревочную лестницу. Охотники за рабами быстро спустились по ней, высыпали на пляж и построились в боевой порядок. На берегу им никто не оказал сопротивления. Все воины лежали там без сознания, задохнувшись дьявольским дымом. Стигийцы и их подручные набросились на крааль.

Как в кошмарном сне видела Бэлит своего отца — он испускает боевой клич, бежит, собирая людей. Она услышала, как он кричит на самого вождя:

— Унгеду, быстро, спрячь людей за палисадом и забаррикадируй ворота!

Примчался Джихан. Он ловил рыбу вверх по течению реки и пробежал, возвращаясь домой, немалое расстояние.

— Нет! — закричала Бэлит любимому брату. — Уходи!

Но он не слышал, или не хотел слышать, и полетел, желая присоединиться к отцу.

Все субанцы, еще способные двигаться, сделали то же самое.

Бэлит видела, как один аргосский стрелок выступил из рядов налетчиков. Он положил стрелу на тетиву, прицелился и выстрелил. Бэлит вряд ли расслышала свист стрелы, однако очень хорошо увидела, как падает Хоаким. Он судорожно схватился за древко, торчащее из груди, рухнул и больше не шевелился.

Джихан взвыл от ярости. Пылая гневом, набросился он на стигийцев. Враги немедленно окружили его. Поднялись и со свистом опустились древка копий.

Разбитые, чернокожие бойцы бросились бежать под организованным натиском по-военному обученных охотников за рабами. Пираты добрались до крааля еще до того, как были заперты ворота. Они оставили несколько человек охранять ворота, и субанцы оказались, таким образом, заперты в ловушке. Враги тем временем пустились в погоню за беглецами — а тех было большинство.

— Отец! — рыдала Бэлит. — Джихан!

Алал встряхнул ее.

— Нам нужно уходить! — проговорил он сквозь стиснутые зубы. — Такова последняя воля твоего отца.

Она смутно припоминала, что им, подданным Шема, можно не страшиться охотников за рабами, поскольку существовали договоры между Стигией и Шемом. Но всякий договор можно нарушить, и кто будет протестовать, когда они уже станут рабами?

— Кедрон! — простонала она.

Шаафи вышла из дома с внуком на руках. Ее слезы капали на дитя, но она произнесла спокойным тоном:

— Нужно спрятаться в джунглях, пока они нас не заметили. Многие последуют за нами. А позднее мы смогли бы вернуться сюда.

Любовь и ненависть кипели в сердце Бэлит, жалость и боль кружили рассудок. Она бросилась к дому, вырвала из стойки на стене копье и вернулась к своим близким. Они двинулись через поле. Услышав рев, Бэлит резко обернулась, и сердце ее упало. Четверо бандитов заметили их и пустились в погоню.

Шаафи остановилась, и Бэлит, точно лишившись сил, последовала ее примеру, в то время как Алал заставлял их бежать дальше. Шаафи подняла седую голову.

— Я уже стара и не могу бежать так быстро, как вы, — прошептала она. — И мне не хотелось бы, чтоб Хоаким один предстал перед Иштар.

Она передала плачущего ребенка в руки растерянной Бэлит.

— Бегите, — велела Шаафи. — Живите счастливо.

И вынула из-за пояса кинжал. Блеснул клинок, брызнула кровь. Шаафи упала на колени между бороздами и затянула предсмертную молитву. Голос ее вскоре угас.

— Я сделаю это для тебя, если понадобится, — обещал Алал своей жене. — Теперь идем.

Они бросились дальше. Молодые, сильные, выносливые люди легко оставили бы позади своих отягощенных вооружением преследователей. Но никто из смертных не бегает быстрее свинцового шара, запущенного из пращи. Внезапно раздался невнятный шум — и Алал опустился на землю. Затылок его был раздроблен. Шумящие колосья поднялись над ним, милосердно скрывая страшную картину от глаз Бэлит.

Она держала Кедрона на левой руке. В правой же держала копье. Так мчалась она дальше.

Непереносимая боль пронзила ее левое бедро. Второй свинцовый шар попал в цель. Бэлит споткнулась, снова выпрямилась и попыталась бежать, но ногу свело судорогой. Бэлит осторожно отложила в сторону оружие, обнажила грудь, тяжелую от молока, и в последний раз дала ее ребенку. А потом нежно уложила его на землю, взяла копье и принялась ждать…

— Одного я убила, двоих ранила, — рассказывала киммерийцу Бэлит. — Это было ошибкой. Мне нужно было последовать примеру моей матери. Они одолели меня.

Конан прижал ее к себе.

— Не стоит утруждать себя, рассказывая о том, что последовало, — проговорила она тихо после небольшой паузы. И не позволяла дать волю слезам. — По пути назад, в Стигию, они, по крайней мере, оставили меня в покое, и, таким образом, зарубцевались хотя бы раны моего тела, хоть раны души неисцелимы. Я была к тому же ценным товаром, так же как Джихан и наши друзья, которых они захватили. Меня они даже отделили от них, и я их не видела. Однако я слышала, что многие из них умерли в вонючем трюме.

Получилось так, что мы столкнулись с неопытными охотниками за рабами. Они решились в короткий набег в надежде получить легкую наживу. Стигийский дворянин по имени Рамвас услышал о Субе и нашем форпосте и понял, что здесь можно найти богатый улов и хорошую добычу. Ему было также ясно, что неплохо иметь особое снаряжении, чтоб обезвредить чернокожих воинов.

Конан нахмурился. Как бы ни было велико его сочувствие к Бэлит, врожденный варварский практицизм возобладал.

— А для чего они используют этот усыпляющий дым, когда не воюют? — спросил он.

— Это средство очень дорого стоит, и его не производят в больших количествах, — ответила Бэлит. — Его готовят из одного ядовитого плода, который растет только в болотах Зембабве. Слуги Рамваса достали его как раз достаточно для нападения и за приемлемую цену. Им пришлось припугнуть вождя того маленького племени, которое умеет изготавливать средство. Они грозились раскрыть племени одну гнусную тайну вождя, если не получат снадобья. И даже тогда им пришлось ждать месяц, пока не было изготовлено нужное количество.

— Откуда ты все это знаешь?

— Рамвас как-то хвастался, когда разок слишком глубоко заглянул в свой кубок. — Бэлит вздохнула. — Он продал субанцев на невольничьем рынке. Меня же и Джихана оставил себе. Джихана отправил работать на плантации, позволив нам лишь короткое прощание. Я… Меня он доставил в свой гарем.

Сначала, не желая никаких сюрпризов, он отвел меня к одной ведьме, чтобы та сделала меня навсегда бесплодной. То, что она сотворила, не оставило никаких видимых следов, но… О Конан, боль того дня не забыть. И никогда мне не забыть о том, что я не смогу подарить тебе сына.

На скулах киммерийца заходили желваки, и желание разнести что-нибудь в щепки вот-вот, казалось, вырвется на волю, но он подавил его и утешающе обнял Бэлит.

Она жестко рассмеялась.

— Не думаю, чтоб он получил большое удовольствие, — продолжала она. — Я чуть не выцарапала ему глаза. В ту ночь он оставил меня в покое. С тех пор он меня принуждал. Но поскольку удары плетью оставляют шрамы, а Рамвас желал видеть возле себя лишь красавиц, он вливал мне между губ сок пурпурного лотоса, от которого тело парализует на несколько часов. Но делал он это не часто. Это все равно не давало ему того, к чему он стремился. В любом случае, со временем я стала находить бессмысленным стремление к смерти. Мертвые не умеют мстить. Мне стало ясно, что я должна напрячь всю свою волю и позаботиться о том, чтоб Хоакиму, Шаафи, Алалу и Кедрону служили в ином мире множество рабов.

Резкий порыв ветра качнул корабль, и парус хлопнул, как удар бича.

— У Рамваса были какие-то дела в Кеми, — сказала Бэлит. — Я никогда не скрывала от него своей ненависти и все-таки заставила взять меня с собой. Я многого ожидала от этого — ведь Кеми портовый город…

Полная луна одела свой серебристый венец-ореол. Тишина царила на улицах за стрельчатыми арками окон. В чуть красноватом свете луны и мерцании звезд поблескивали искусные решетки, украшавшие окна.

В покое, целиком затянутом красным бархатом, Бэлит поднялась с дивана. Она ждала долго и терпеливо. Неподалеку на столике стояла ваза с лилиями. Бэлит вытащила из вазы цветы, равнодушно бросила их на пол и одним ударом разбила вазу. Горловину с острыми краями зажала в руке. И побежала к выходу.

С криком она замолотила в двери.

— Откройте! — стонала Бэлит. — Отворите же! Выпустите меня! Позовите лекаря! Я умираю!

Щеколда со скрежетом отодвинулась. Дверь широко распахнулась. Свет ламп из коридора ярко освещал огромную фигуру евнуха. В руке он держал саблю. Не ожидая подвоха от простой наложницы, он хмуро осведомился:

— Чего ты хочешь, женщина?

Бэлит оскалила зубы.

— Твоей смерти! — прошипела она и с быстротой молнии полоснула евнуха стеклянными осколками по горлу. Он отшатнулся, но закричать не сумел. Только клокотание и хрип сорвались с толстых слюнявых губ. Он опустился на колени и наконец упал на живот.

— Хотела бы я, чтоб вместо тебя оказался Рамвас, — пробормотала Бэлит, когда евнух безжизненной грудой валялся у ее ног. Бэлит подхватила его кривую замбулийскую саблю и на цыпочках двинулась к лестнице. В неверном свете ламп перед ней метались по стенам причудливые тени, заставляя иногда вздрагивать и останавливаться.

В конце лестницы, там, где уже виднелась дверь, ведущая на свободу, стоял стражник, и судя по ширине плеч и суровому взгляду — явно не евнух. На нем были шлем, кираса, поножи. В правой руке воин держал пику, а на боку в ножнах висела сабля.

— Стой! — рявкнул он. Зычный голос громко повторило эхо.

Бэлит спрятала клинок за спину. И одарила стражника чарующей улыбкой — так она улыбалась до сих пор только Алалу.

— Стой? — пробормотала она. — С большим удовольствием я постою возле тебя, солдат, если тебе этого хочется. Веселой девушке так скучно в гареме, знаешь.

Слегка польщенный и сбитый с толку, воин сделал шаг назад. Бэлит тут же взмахнула саблей и бросилась на стражника.

Ей почти удалось достать его. Воин отскочил в сторону, уклонился от разящего клинка и вздернул пику, отражая второй удар. Бэлит описала саблей круг и ударила стражника по ноге.

Он закричал, призывая на помощь. Бэлит без остановки рубила справа и слева. Пика выпала из рук воина. Если бы он сохранил ясную голову, ему, вероятно, удалось бы одолеть Бэлит. Но при виде женщины, атаковавшей отчаянно и смело с дьявольской усмешкой на устах, в нем проснулся непроизвольный страх. Бэлит училась искусству фехтования у своего отца и охотилась в Куше на буйволов и львов.

— Ведьма! Ведьма! — завизжал стражник, пытаясь извлечь свое оружие из ножен, но тут клинок Бэлит наполовину перерубил ему запястье, а потом острие сабли вонзилось воину в горло.

— Я покинула дом, — рассказывала Бэлит, — совершенно не беспокоясь о тех опасностях, которые могли грозить мне на улице. Ночь укрыла меня. Я искала гавань. Там я прикончила охранника и украла фенулу. Вскоре после этого начался прилив, и меня вынесло в открытое море.

Поверь, особыми надеждами я не тешилась. Меня гнала месть. Я жаждала смерти в бою и сама удивлялась, почему она обошла меня стороной. Теперь я стала арфой, на которой играет Дэркето, чтобы призывать ко мне мужчин.

Честно признаться, у меня были безумные мечты добраться до Дан-Марки. Но потом боги дали понять, что они не желают этого. Южное течение очень сильное — без попутного ветра идти против него трудно. С другой стороны, на борту было предостаточно провианта и воды — еще одно знамение судьбы.

Я повернула к Черному Побережью, к моим субанцам. После того как невольничий корабль поднял якорь, оставшиеся в живых вернулись в крааль. Жалкая горстка людей могла запросто стать легкой добычей диких соседних племен, вздумайся тем набрать себе новых рабов. Дочь Бангулу помогла им вновь обрести мужество и веру в себя.

Но путь к былому могуществу для субанцев был явно долог. Мне же хотелось одного — свершить правосудие.

Как-то раз в бухте пристал купец из Шема. Ему передали, что у нас намечается большой прибыток товара — слоновой кости, обезьян, павлинов. Я попросила купца построить и оснастить для меня боевой корабль. Долго ждать не пришлось: прекрасная вскоре появилась в бухте. Субанцам потребовалось всего лишь несколько уроков, чтобы они научились управлять судном. Субанцы — прирожденные моряки и отличные воины. К тому же мечтали расплатиться, как и я. А если рейд к стигийским берегам окажется удачным, золото поможет разоренному роду возродиться вновь.

Я дочь Бангулу. Субанцы идут за мной, куда бы я их ни повела. Теперь они пойдут и за тобой, Конан.

Внешнее спокойствие, которое Бэлит так старательно пыталась сохранить, лопнуло. Бэлит вцепилась в релинг обеими руками и выкрикнула в небо, выплескивая свою боль:

— Стигия! Аргос! Шем! Куш! Что вы сделали со мной! Я проклинаю вас! Я дочь Хоакима и Шаафи, я сестра Джихана, жена Алала и мать Кедрона! Все вы, причинившие мне боль, будьте прокляты во веки веков!

Киммериец прижал к себе могучей рукой бьющуюся женщину.

— Послушай, — проговорил он твердо, — я уже сказал тебе — мой меч будет на твоей стороне. По крайней мере, для того, чтобы отомстить.

Бэлит прижалась щекой к широкой груди варвара и заплакала. После долгой паузы она подняла свои золотисто-карие глаза.

— Конан, — тихо сказала она, — со времени моего побега я не отдавала себя никому, пока не появился ты. В тебе мое счастье и мои надежды.

— Посмотрим, — повел плечами Конан.

Бэлит попыталась взъерошить черную гриву киммерийца:

— Сначала — месть. А потом — жизнь, полная счастья. Если завистливые боги это допустят.

Глава четвертая. Дочь свободы

Там, где Стикс, взяв начало в бесчисленных ключах на севере, делает крутой поворот на своем долгом пути к Западному Океану, простирается северо-восточный предел стигийского царства. Южнее поднимаются к небу лесистые круги, обрываясь у границ Кешана, варварской, но сильной страны. Эти горы и холмы образуют провинцию Тайя.

Шуат-стигиец, командующий солдатами наместника, что действовали против восставших аборигенов, вел отряд вверх по Хему. Бурный приток Стикса катил свои воды по долине на восток и орошал полоску плодородной земли. Здесь в маленьких деревушках жили тайянцы. В других местах они, как правило, кочевали со своими стадами. Совсем недавно тут был излюбленный центр сходок вождей и бойкой торговли. Сейчас за спиной Шуата поднимался к небу дым от пожарищ. Финиковые пальмы и апельсиновые рощи вырублены, стервятники кружили над грудами изрубленных трупов. Длинные ряды пленных тащились в цепях на невольничий рынок в Луксуре. Левый берег оставался до сих пор нетронутым, но скоро пробьет и его роковой час.

Шуат, рослый мужчина с суровым лицом, ехал во главе стигийского воинства. Слева знаменосец, зажав в руке стяг с изображением змеи. Непосредственно за ним, среди его личной охраны, катилась его тележка. За ней в облаке пыли шагал под оглушительный грохот барабана его полк. Дорога по берегу стала уже, горы теснили ее, и долина сузилась, превратившись в ущелье. Его отвесные склоны были из красного камня, вздымавшегося к ослепительному небу, залитому солнцем. Здесь река журчала, вспениваясь.

Адъютант рысью подъехал к командующему.

— Сэр, — сказал он, — капитан Менемхет спрашивает указаний, где разбить лагерь сегодня ночью.

— Сейчас, когда солнце еще в зените? — фыркнул Шуат.

Адъютант указал на ущелье:

— Милорд, вам известно, как велико это ущелье. Невозможно пройти его до наступления темноты. Могу ли я почтительно указать вам на то, что для нас было бы крайне неприятно попасть здесь в засаду?

— Этого я и жду. — Заметив удивленное лицо своего адъютанта, Шуат соизволил пояснить: — Вы когда-нибудь размышляли о том, почему мы опустошаем эту долину, вместо того чтобы просто оставить гарнизон, как это было во время прошлых мятежей? Она всегда приносила нам больше неприятностей, чем вся остальная эта нищая область. Для горцев она была даже еще более важна, чем для местных, как из-за продуктов, так и ради ее исторического значения.