12

— Раз на друзей не обижаются, — заметила Чи Лан, — то я вот что тебе хочу сказать: по-моему, ты чокнулся. На что тебе сдался этот кусок ада?

— Это тебе объяснит даже такой дурень, как я, — сказал Фолкейн. — Здесь будет промышленная база по переработке элементов.

— А поближе к дому это делать нельзя?

— Только в крайне ограниченных — с учетом потенциального рынка — масштабах. — Фолкейн налил себе виски и откинулся на спинку кресла, переваривая обед. Он чувствовал, что заслужил несколько часов отдыха. Завтра им предстояло высадиться на планету, ибо исследования с орбиты они завершили; и кто знает, как там повернутся дела.

— Как насчет картишек?

Цинтианка, сидевшая на столе, покачала головой.

— Нет уж, спасибо. Я еще не отошла от прошлого раза, когда мы играли вчетвером, и Тупица загреб себе кучу денег, объявив большой блеф. А без Эдзела нам с ним вообще не справиться. Он сдерет с нас последнюю шкуру. — Она погладила свой пушистый мех. — Займись делом, ты. Я ксенолог. Меня никогда не интересовали ваши паршивые фабрики. Я хочу, чтобы мне толком объяснили, ради чего я должна рисковать своим хвостом.

Фолкейн вздохнул и отпил из своего стакана. Он мог бы побиться об заклад на что угодно, что Чи не хуже его понимает, в чем тут дело. Но для нее, выросшей в другой среде, воспитанной на иной культуре, этого недостаточно. Интересно, что он такого упустил, и что заметила она.

— Во всех подробностях я тебе объяснить не смогу, — сказал он, — да это и не нужно. Здесь вполне хватит общего представления о ситуации. Понимаешь, нет такого элемента в периодической таблице, нет такого изотопа, который не нашел бы себе применения в современном производстве. А когда твои заводы расположены на сотнях планет, тебе уже наплевать, что материал, скажем, следует расходовать аккуратно, ибо его не так уж много. Общая потребность в этом возрастает как минимум до нескольких десятков тонн в год — а максимум — до мегатонн!

В природе эти элементы в достаточном количестве не существуют. Даже на планетах, расположенных вблизи звезд, где, вроде бы, налицо все необходимые условия, процесс превращения сопровождается малым выходом ядер. Возьми для примера рений или скандий — эти металлы входят во многие сплавы и полупроводники. Ты не слышала об открытии месторождения на Мауи? Это было лет двадцать назад. Одно из самых известных. Шуму было! И что в результате? За три года выбрали все, что можно, и разбежались. А цена на металл подскочила снова.

Потом есть еще нестабильные тяжелые элементы и короткоживущие изотопы легких. Они тоже настолько редки, что можно обшарить полвселенной и ни шиша не найти. А если нашел, так нужно ведь еще добыть их, а потом доставить домой… короче говоря, цена все растет.

Фолкейн снова приложился к стакану. Он так давно не пил ничего крепкого, что от этого виски и коктейля перед обедом да еще и вина за столом у него развязался язык.

— Но опять же, цены так высоки не только из-за редкости того или иного элемента, — продолжил он. — Некоторые проекты мы вынуждены отвергать потому, что у нас нет достаточного количества материалов для их осуществления. Например, мы гораздо успешнее могли бы исследовать пространство — со всеми вытекающими отсюда последствиями — если бы нам удалось получить соответствующее количество гафния для создания соответствующих полиэргических блоков; из этих блоков потом мы бы сделали соответствующие компьютеры, которые могли бы пилотировать гораздо больше звездолетов, чем мы имеем сейчас. Еще примеры нужны?

— Н-нет. Мне уже и самой кое-что пришло в голову, — сказала Чи. — Но ведь любой элемент можно изготовить по заказу. Так и делают. Я сама, своими собственными паршивыми глазами видела эти паршивые заводишки!

— Чем это ты занималась ночью, что у тебя глаза запаршивели? — поддел ее Фолкейн. — Да, ты права. Но изготовляются-то они в таких незначительных количествах, что еле-еле удовлетворяют спрос. А если построить большой завод, его радиоактивные отходы быстренько стерилизуют ту планету, на которой он находится. Не говоря уже о расходе энергии. Представь себе, какое количество тепла излучается при экзотермической реакции. Но ведь то же самое происходит и при эндотермической… правда, не напрямую, а через источник питания, с помощью которого возникает реакция. Не забудь, это все ядерные процессы. Е равно эм-це квадрат. Один грамм разницы между сырьевым материалом и конечным продуктом означает высвобождение тепла в объеме девять на десять в тринадцатой степени джоулей. Завод, который перерабатывает в день несколько тонн элементов… Влей в его охлаждающую систему хоть целую Амазонку, все равно вся влага испарится. Сколько лет Земля оставалась слишком горячей для жизни? Лет десять? А любой другой мир, на котором есть жизнь? Потому-то мы и не можем использовать для своих целей ни один из таких миров, неважно, есть на нем разумные существа или нет. Эти миры слишком большая драгоценность сами по себе — не говоря уж о галактическом законе, общественном мнении и правилах хорошего тона.

— Понятно, — протянула Чи. — Вот, значит, почему большая часть этих заводиков ютится на мелких планетках, где почти нет воздуха. Понятно.

— Им приходится устанавливать теплообменники, чтобы подогреть планетоид, — заметил Фолкейн. — А сие дорогое удовольствие. Вдобавок, это налагает определенные ограничения на размеры такого завода и связывает руки предпринимателям.

— Мне все это в голову не приходило, — сказала Чи. — Но разве нельзя выбрать, так сказать, стерильный мир — какую-нибудь новую планету, где еще не зародилась жизнь, но где есть атмосфера и гидросфера, которые обеспечат необходимое тепло?

— Нет, потому что такие планеты кружат вокруг звезд и подходят к ним уж очень близко, — ответил Фолкейн. — Ведь иначе атмосфера бы замерзла, правильно? Если они движутся по большой орбите, то на них могут сохраниться в газообразном состоянии водород и гелий. Но с водородом одно мучение. Он заполняет пространства между молекулами любого защитного материала и так убыстряет ядерную реакцию, что только держись. Поэтому нужна планета вроде Земли или Цинтии, с достаточно плотной атмосферой, в которой нет водорода в свободном состоянии, и с большим количеством воды. Вот. Я уже сказал, когда атмосферу планеты припекает близко расположенная звезда, то перерабатывающий завод любого размера эту планету просто-напросто поджарит. Что толку в реке, если вода в ней превратилась в пар? О, в свое время предлагали вывести на орбиту вокруг такой планеты пыльное облако с альбедо, близким к ста. Но это облако улавливало бы и порождаемое самой планетой тепло. Расчеты эффективности показали, что эта затея никогда себя не окупит. А потом не забывай, что вокруг новообразованных тел плавает много всякого хлама. Если в твою планету врежется приличных размеров астероид, то всей промышленности придет каюк.

Фолкейн промочил горло.

— Естественно, — продолжил он, — когда были открыты планеты-бродяги, задумались над тем, а нельзя ли их использовать. Но на них было уж слишком холодно. При температурах, близких к абсолютному нулю, начинают твориться странные вещи. Прежде чем поставить на какой-нибудь бродяге завод, нужно было разработать совершенно новую технологию. Но даже в этом случае толку было бы чуть. Не забудь, ведь в качестве охладителей требуются вода в жидком состоянии и газообразная атмосфера. А всю криосферу растопить не удастся — по крайней мере в пределах исторического времени. В общем, какой завод ни построй, все равно расход энергии будет чересчур велик. Прикинь на досуге, сколько получится. По моим подсчетам, примерно столько, сколько Земля получила от Солнца за несколько веков. — Фолкейн задрал ноги на стол и поднял стакан. — И примерно столько же, сколько получит наша планетка на своем пути к Бете Креста и дальше, — закончил он, допил то, что оставалось в стакане, и налил себе еще.

— Не задирай нос, — бросила Чи. — Ты-то здесь причем? Тоже мне, Всемогущий Творец! И где тебя только раскопали?

Фолкейн улыбнулся:

— Ты предпочла бы Эдзела? Или Тупицу? А может, Старого Ника? Нет, ты только вдумайся: сотворение мира ради получения прибыли! Ну ладно, теперь тебе должно быть ясно, какие перед нами открываются перспективы, если только дела пойдут, как задумано, а это все более и более вероятно. Лет, наверно, через десять эта планетка успокоится. Света на ней будет не больше, чем на твоей Цинтии — или на Гермесе; холодные скалы поглотят излишки тепла; температура начнет падать, но достаточно медленно. Можно будет приниматься за строительство заводов по заранее заготовленным планам. Для поддержания баланса между производством тепла и его расходом существует очень простой способ: чем дальше бродяга будет уходить в космос, тем больше заводов станет на ней работать. Все операции будут автоматизированы. Раз уж атмосфера все равно ядовитая, то на радиоактивные отходы всем будет наплевать.

Постепенно установится равновесие. Поверхность планеты потеплеет; ее будут освещать не только звезды, но фонари, радиомаяки, направляющие грузовые звездолеты. На всех углах будут стоять ядерные преобразователи. Представляешь, каждый день на-гора выдаются тонны еще недавно редких элементов, заводы работают вовсю… — Нарисованная им картина захватила Фолкейна; несмотря на весь свой опыт, он во многом еще оставался мальчишкой. — А причиной всему мы! — воскликнул он, стукнув кулаком по ладони.

— Надеюсь, нам хорошо за это заплатят, — сказала Чи. — Будет лучше, если нам хорошо заплатят.

— Заплатят, заплатят, — пробормотал Фолкейн. — Деньги, их будут кучи, горы. Если мы получим разрешение на строительство, денег будет невпроворот. Особенно, если Компании удастся доказать, что планета наша по праву первооткрывателей. Мы их всех обставим.

— Ты имеешь в виду конкурентов? — уточнила Чи. — Или тех, неизвестных врагов всей нашей цивилизации? Мне кажется, от последних вполне можно ждать какого-нибудь подвоха. Та промышленность, о которой ты тут разливался соловьем, она ведь запросто может быть использована для военных нужд. Разве не так?

Период обращения планеты вокруг своей оси составлял немногим более тринадцати часов. Она была наклонена к плоскости своей гиперболической орбиты на одиннадцать градусов. «Бедолага» устремился к полярному кругу. День там значительно короче, чем в каком-либо другом месте планеты, да и вообще условия там как будто помягче.

Когда звездолет, облетев планету на высоте спутника, устремился вниз, Фолкейн даже вздрогнул. Он несколько раз мельком видел дневную сторону планеты, но основное внимание уделял тогда все-таки приборам. Да и Бета Креста была тогда не так близко. Бродяга двигалась со все возрастающей скоростью и скоро уже должна была обогнуть голубого гиганта. Сейчас планета находилась немногим дальше от звезды, чем Земля от Солнца.

Небо над бродягой стало ослепительно ярким; звезда, угловой диаметр которой был раза в четыре больше углового диаметра планеты, стояла над горизонтом. Ниже клубились облака, то белые, то серые, пронзаемые молниями, то черные, там, где смешивался с ними дым вулканов. Сквозь них то и дело проглядывали каменистые равнины, их бичевали ужасные ветры, заливали дожди и наводнения, корежили планетотрясения; по горным склонам каскадами ниспадали растаявшие ледники. Испарения закрыли едва ли не половину континента, превратились под воздействием холодного воздуха в туман, а потом могучий торнадо рассек их массу пополам, и стая ветров понесла их обрывки в разные стороны. На поверхности свинцово-серого океана сталкивались айсберги, каждый размером с порядочный остров, и чудовищные волны мгновенно погребали под собой их обломки. Когда звездолет вошел в верхние слои атмосферы, корпус его затрясся от турбуленции воздуха. В носовой экран можно было рассмотреть впереди скопление грозовых туч.

Фолкейн пробормотал сквозь зубы:

— Я все ломал голову, как нам назвать эту планету. Теперь я знаю как…

Но продолжить он не успел — звездолет оказался в самом центре грозы. Внутренние силовые поля удерживали гравитацию на постоянном уровне, но не могли ни стабилизировать корабль, который швыряло как щепку, ни заглушить рвущийся в уши вой. Пилотирование корабля в таких условиях требовало полного внимания, и Тупица с головой ушел в это занятие. Фолкейн не отводил взгляда от приборов, пытаясь хоть как-то разобраться в бешеной пляске стрелок; вдруг до него сквозь раздирающий барабанные перепонки рев донесся голос компьютера:

— В тропических регионах планеты в утренние часы небо обычно бывает чистым. Но наблюдения показали, что затем это состояние сменяется штормовыми ветрами, скорость которых превышает пятьсот километров в час на данный момент и ежедневно возрастает. Я хотел бы заметить, что посадка на такой территории уже становится опасной и что в любой момент она может стать просто невозможной, даже для хорошо оснащенного звездолета. Условия в полярных областях практически подтверждают результаты предварительных наблюдений. В Антарктике идет сильный дождь, сопровождаемый частыми шквалами. В районе северного полюса сравнительно холодно: мощный атмосферный фронт, продвигаясь к югу, оставляет за собой довольно спокойную зону. Посадку предлагается совершить на широте чуть ниже полярного круга с отклонением в несколько минут от линии рассвета, на той части большого северного континента, которая как будто не подвержена наводнениям и которая, судя по тектоническим данным, скорее всего останется стабильной.

— Отлично, — заключила Чи Лан. — Молоток. Я только опасаюсь за твои логические цепи: как бы ты не перестарался. Поэтому к чертям обработку данных! Прикинь-ка лучше, как бы нам помягче сесть.

— Для правильной ориентации в данных условиях и для обеспечения безопасности экипажа постоянная обработка данных необходима, — отозвался Тупица. — Однако я уже перестал учитывать факторы, которые прямо не относятся к текущему моменту, например, такие, как спектр отражения световых лучей различными участками ледяного поля. Следует отметить… — продолжения Фолкейн не услышал: на какое-то время он просто оглох от особенно сильного раската грома.

Звездолет пробился сквозь снеговые тучи и очутился как будто в другом мире. Его окружала непроглядная ночь. Лучи сканнера выдали на экран изображение гористой местности.

Управляемый компьютером корабль на долю секунды завис над поверхностью планеты — и сел.

Фолкейн несколько раз глубоко вздохнул.

— Выключи поля, — приказал он и выбрался из кресла. Сила тяжести на планете отличалась от земной процентов на пять, а он был привычен и к куда большей разнице. Но тишина прямо-таки давила на него. Он постоял немного, стараясь расслабить сведенные напряжением мышцы, потом повернулся к экрану.

Звездолет сел среди темных, неприветливых скал. На севере и на востоке видны были горные цепи. Восточный кряж начинался всего лишь километрах в четырех от корабля: его утесы были испещрены белыми пятнами ледников. Облака ушли далеко на юг, и в холодном небе ярко сверкали чужие, непривычные глазу созвездия. То и дело мелькали метеоры: как и другие большие и лишенные собственных планет звезды, Бета Креста была окружена всяким космическим мусором. Над скалами алела заря; на юго-востоке небо уже было полно предвкушением утра.

Фолкейн проверил показания наружных датчиков. Атмосфера для дыхания непригодна — CO, CO2, CH4, NH6, H2S и прочие прелести. Имелось, правда, и чуть-чуть кислорода: более легкие атомы водорода, высвободившиеся под влиянием солнечной радиации, умчались в космос, а он остался. Но толку от него при минус 75 градусах Цельсия было немного. А почва — так та промерзла до всех минус 200. В тропиках было чуть теплее. Однако температура на всей планете изменится от смертельной до комнатной только через несколько лет — ускорить этот процесс бессилен и голубой гигант; да и то она будет сильно варьировать. Да, ну и погодка здесь будет!

— Выйду-ка я, пожалуй, — сказал он. Тишина была такой глубокой, что он невольно понизил голос почти до шепота.

— Лучше я, — Чи Лан тоже выглядела подавленной.

Фолкейн покачал головой.

— По-моему, мы уже решили этот вопрос. Я могу захватить с собой больше снаряжения и больше успею сделать. И потом, кому-то надо оставаться в корабле — мало ли что. Потерпи до следующего раза: мы с тобой возьмем грависани и осмотрим местные достопримечательности.

— Постарайся, чтобы этот следующий раз наступил поскорее, пока я не ошалела тут взаперти, — резко ответила она.

Ну, вот это уже больше похоже на наши обычные разговоры. На душе у Фолкейна потеплело. Он прошел в шлюз, где находились скафандр и инструменты. Чи помогла ему облачиться в доспехи. Один люк закрылся, другой открылся — и вот он уже стоит на пороге неизведанного мира. Мира очень-очень древнего, но переживающего сейчас свое второе рождение. Окрестные звезды вряд ли видели что-либо подобное.

Фолкейн глубоко вдохнул отдающий химикалиями воздух из баллона и двинулся вперед. Движения его были немного неуклюжими, он то и дело спотыкался и проклинал толстые подошвы своих башмаков. Однако без них он, вероятнее всего, не смог бы сделать и шага. Можно было бы, конечно, попробовать передавать по шлангу в скафандр тепло от ядерного реактора «Бедолаги». Но стояла такая холодина, что, будь Фолкейн в обычных башмаках, его бы и это не спасло. Прежде чем он понял бы, что происходит, ноги его начисто бы отмерзли. Даже и в этих ботинках время пребывания его вне корабля было очень ограниченным.

Света все прибавлялось — наступал день. Это Фолкейна не особенно смущало: скафандр позволял оставаться около получаса на обращенной к Бете Креста стороне планеты.

— Как дела? — голос Чи Лан был едва слышен в наушниках из-за треска помех.

— Как сажа бела, — отозвался Фолкейн, доставая из заплечного мешка счетчик Гейгера. Так, радиоактивность почвы слабая. Наверно, постарался солнечный ветер, пока у бродяги не было атмосферы (хотя и теперешний тонюсенький озоновый слой — не бог весть какая защита). Ну не беда, люди со своими приятелями быстренько это исправят. Фолкейн забил в почву стержень нейтронного анализатора и продолжил путь.

Интересно, что это за камень? Он отбил кусок обнажившейся породы.

Бета Креста поднялась над горизонтом. Самозатемняющийся лицевой щиток скафандра стал почти черным. По горам пошло гулять эхо грохота лопающихся ледников; над скалами поднялся пар.

Фолкейн выбрал место для акустической пробы и принялся собирать треножник-анализатор.

— Не особенно возись, — встревожено предупредила Чи. — Мне что-то не нравится радиационный фон.

— Мне тоже, — отозвался он. — Но ведь мы хотим знать, что там, под поверхностью, правда?

Дело продвигалось медленно. Светофильтры затрудняли настройку прибора, а убрать их он не мог, так как неминуемо бы ослеп. Он замысловато выругался, провел языком по губам и снова склонился над прибором. Когда анализатор наконец начал передавать на корабль данные, Фолкейн вдруг обнаружил, что его полчаса уже давно истекли.

Он двинулся обратно. Звездолет выглядел необычно маленьким на фоне высоких горных пиков. Зной накатывался на Фолкейна волнами, словно Бета Креста задалась целью пробиться сквозь оболочку его скафандра. Пот лил с него градом; белье насквозь промокло и от него неприятно пахло. А ноги между тем уже так замерзли, что заломило кончики пальцев. Фолкейн обхватил себя за плечи и, превозмогая тяжесть скафандра и амуниции, запрыгал к кораблю.

Вдруг за спиной раздался грохот. Он круто обернулся: одна из скал треснула, и из вершины ее теперь бил белый фонтан. Мгновение — и его швырнула на колени взрывная волна. Он кое-как выпрямился и побежал. Ему вдогонку с ревом устремился поток — самый настоящий сель.

Поток настиг Фолкейна на полпути к звездолету.

13

Инстинктивно он бросился навзничь и успел сжаться в клубок за секунду до того, как сель захлестнул его. Он очутился в ревущем мраке; течение неудержимо влекло вперед, о скафандр то и дело ударялись камни и куски льда. Голова колотилась о стенки шлема. Удар следовал за ударом — постепенно Фолкейн начал терять сознание.

Потом замедлил движение, потом остановился совсем. Фолкейн смутно осознавал происходящее, но все-таки определил, что погребен под селевой массой. Колени по-прежнему поджаты к животу, руки закрывают лицевой щиток. Боль пульсировала во всем теле; он попытался шевельнуться. Ничего не вышло. Его охватил ужас, он закричал, напрягся — бесполезно. Сель держал крепко — он так и остался лежать в этой позе еще не родившегося ребенка.

Началось замерзание. Тепловое излучение — ерунда по сравнению с теплопроводностью, особенно когда есть такая масса, которая впитывает в себя каждую калорию. Фолкейн еще не до конца пришел в себя, а нагревательные спирали его скафандра уже израсходовали всю свою энергию. Шевельнуться он не мог. Он попытался вызвать было корабль, но передатчик как будто отказал. Мертвая тишина в наушниках, сплошная темнота вокруг и холод — прямо-таки зверский холод.

Мелькнула мысль: я беспомощен. Что ни делай — ничто уже не спасет. Ужасное ощущение, однако.

За ней другая: ну уж, по крайней мере, думать-то я могу. Могу думать, могу вспоминать — как свободный человек. — А потом снова вернулись тишина, чернота и холод.

Он крепко стиснул зубы, чтобы они не стучали, решив — будь что будет, но панике он не поддастся.

Когда сознание лишь слабой искоркой теплилось в нем, ледяная масса вдруг ослабила свою хватку. Лед таял не только вокруг Фолкейна — он таял по всей долине. Сквозь завесу испарений пробилась и будто огнем ожгла глаза Бета Креста. А над долиной медленно кружил «Бедолага», полосуя снега тепловым лучом малой мощности. Когда сканнеры звездолета обнаружили Фолкейна, из корпуса корабля вырвался гравилуч. Человека втянуло внутрь через грузовой люк. Чи Лан встретила его отборными ругательствами.

Часа два спустя Фолкейн сидел на своей койке, держа на коленях тарелку с супом, и с невинным видом поглядывал на Чи Лан.

— Со мной уже все в порядке, — сказал он. — Вот только посплю ночную вахту и снова стану самим собой.

— Вот уж не надо, — фыркнула цинтианка. — Будь я настолько тупоголовой, чтобы отправиться на разведку без гравипояса, я бы, пожалуй, заменила себя на новую модель.

Фолкейн рассмеялся.

— Ты ведь мне этого не предлагала, — сказал он. — А если б я его надел, то меньше взял бы приборов. Что вообще произошло?

— Инг-нг-нг… насколько мы с Тупицей поняли, этот ледник — не замерзшая вода. По большей части это сухой лед, углекислый газ в чистом виде… ну, и другие газы, в гораздо меньшей пропорции. Температура постепенно возросла до точки сублимации или даже чуть превысила ее. Не забудь еще про тепло парообразования. С наступлением темноты район начал быстро замерзать. Мне кажется, кстати, что тепло этой ледяной массы поглощали еще и летучие соединения. В результате — нестабильное равновесие. Оно нарушилось как раз в тот момент, когда ты там шастал. Ни дать ни взять — рука судьбы! Часть ледяного поля разнесло взрывом, а другая — превратилась в сель. Если бы мы только догадались проверить спектры отражений и показания термоэлемента!..

— Что сейчас говорить, — прервал ее Фолкейн. — Между прочим, я себя виноватым не чувствую. В конце концов, у нас головы не резиновые. Никто не может помнить всего на свете. Нам ведь так суждено — учиться методом проб и ошибок.

— Причем желательно, чтобы в это время рядом стоял кто-нибудь, готовый бросить веревку.

— Угу. Может, мы с тобой и разведчики Космофлота, но в данных обстоятельствах таковыми не являемся, — Фолкейн хохотнул. — Кстати, имя для планеты я как будто придумал в самом деле подходящее. Сатана.

— Что это значит?

— В одной из наших земных религий это имя противника Бога, прародителя зла.

— Но ведь любому разумному существу должно быть ясно, что Бог сам… впрочем, это так, ерунда. Вообще-то я считала, что люди уже перебрали всех мифологических персонажей. Точно-точно, я помню, Сатана уже был.

— Да? Не припоминаю. Есть Люцифер, есть Ариман, есть Локи, есть… Черт с ними. Легендарный Сатана правил подземным миром огня и льда и развлекался тем, что придумывал муки для грешных душ. По-моему, подходит.

— Если он из тех богоборцев, с которыми я сталкивалась, — заметила Чи, — он сделает тебя богатым. Но потом почему-то всегда обнаруживается, что лучше было бы с ним не связываться.

Фолкейн пожал плечами:

— Поживем — увидим. Кстати, где мы сейчас?

— Летим над ночной стороной, фотографируем и берем анализы. Я не вижу причины болтаться здесь. Когда мы доложим о том, что выяснили, ван Рийн до потолка подскочит от радости. Мы ему скажем, что криосфера растворяется и что лет через десяток здесь вполне можно начинать строиться. Надо смываться, Дэйв, тут с каждым часом становится все опаснее.

Как бы в подтверждение ее слов звездолет вдруг клюнул носом; обшивка корпуса задребезжала. Корабль угодил в шторм, продолжавшийся всего минуту или две. Однако, подумал Фолкейн, какой же силы должен быть этот шторм, чтобы накренить звездолет, движимый термоядерной энергией, защищенный силовыми экранами, направляемый датчиками и ведомый компьютером, который способен преодолевать громадные расстояния и противостоять практически любому противнику!

— Согласен, — сказал он. — Давай задержимся еще на сутки… соберем, какие сможем, данные и… рванем домой. Подробности пусть изучает кто-нибудь другой. Все равно придется посылать сюда боевую группу, чтобы отстоять наши права.

— Чем скорее Старый Ник узнает об этом, тем лучше, — Чи взмахнула хвостом. — У нас будет куча неприятностей, если здесь обнаружатся вражеские пикеты.

— Не переживай, — сказал Фолкейн. — Скорей, всего, наши уважаемые противники живут очень уж далеко — даже разведчиков и то не прислали.

— А ты уверен, что пока мы летели сюда, они уже не обследовали планету? — спросила Чи медленно.

— Тогда бы мы с ними столкнулись. Перелет у нас занял недели две, работой мы занимались чуть больше. С делами мы справились быстро, потому что нас только двое и потому еще, что нас поджимает время. А противникам нашим спешить некуда — они ведь не знают, что мы сели им на хвост. — Фолкейн почесал подбородок, отметив, что не мешало бы воспользоваться кремом-эпилятором. — Разумеется, возле планеты могли крутиться их наблюдатели. Заметили наше приближение — и побежали домой, за папочкой. Не иначе он уже несется сюда, прихватив толстую палку. — Фолкейн нарочито громко спросил: — Ты ведь не обнаружил никаких звездолетов, а, Тупица?

— Нет, — отозвался компьютер.

— Хорошо, — Фолкейн откинулся на подушки. Корабль имел на борту приборы, способные регистрировать длящееся буквально доли секунд возбуждение пространства, окружающего работающий гипердвигатель, на расстоянии в световой год, что соответствовало теоретическому пределу для подобных устройств. — Я едва ли ожидал…

— Потому что мои детекторы выключены, — пояснил Тупица.

Фолкейн вздрогнул и резко выпрямился. Суп выплеснулся из тарелки прямо на Чи Лан, которая вскочила с отчаянным воплем.

— Что?! — воскликнул он.

— Сразу после выхода на орбиту мне было приказано вести наблюдение за планетой, — напомнил ему Тупица. — Отсюда следовало, что компьютер может временно оставить без внимания приборы, направленные в космическое пространство.

— Ах ты, Иуда термоядерный, — простонал Фолкейн. — А я-то думал, что ты у нас действительно голова! Что сделали с тобой эти горе-ремонтники с Луны?

Чи по-собачьи встряхнулась; во все стороны полетели капли супа.

— Я-т'инчай-урх! — бросила она. Переводу эта фраза не подлежала. — Ну, так включай эти чертовы детекторы!

Воцарившаяся тишина была просто невыносимой. Вещи в каюте Фолкейна — фотографии, книги, магнитофон, кассеты, проектор, полуоткрытый шкаф, битком набитый элегантными костюмами, несколько сувениров, оружие, стол, заваленный дожидающимися ответа письмами, — стали вдруг такими маленькими, хрупкими, милыми. Человек и цинтианка прижались друг к другу, даже не заметив этого; ее когтистая лапа легла ему на руку.

Компьютер с расстановкой произнес:

— Обнаружены двадцать три отдаленных источника пульсации. Движутся по направлению от Циркуля.

Фолкейн напрягся. Мозг его лихорадочно заработал: в той стороне никто из тех, кого мы знаем, не живет. Наверно, они направляются сюда. Точно можно будет сказать, когда определим их курс. Или подождать? Но ведь сто процентов за то, что это враги!

Словно за тридевять земель он услышал шепот Чи Лан:

— Двадцать… разрази их гром… три. Это оперативная группа! Если только… Что ты еще можешь сказать?

— Соотношение сигнала и уровня шума показывает, что они находятся на расстоянии в половину светового года отсюда, — голос компьютера оставался таким же бесстрастным, как и всегда.