— самое важное то, что вооруженные норландцы пересекли границу моего государства, не спросив меня о согласии.

— Это серьезное посягательство на твои права, Воевода.

Бела выругался, как старый кавалерист.

— Ты не понимаешь! Границы священны не потому, что того хочет Аттила. Это жрецы порют подобную чушь. Границы священны потому, что благодаря их святости сохраняется мир. Если я официально не выражу своего недовольства и не заявлю протест Оттару, то очень скоро какой-нибудь авантюрист может повторить его попытку А сейчас у каждого есть ядерное оружие!

— Но я вовсе не хочу, чтобы из-за меня началась война! — взволнованно воскликнул Язон. — Уж лучше вышли меня в Норландию!

— Не говори глупостей. Я накажу Оттара тем, что не дам отомстить тебе, независимо от того, что правда на его стороне. И ему придется это проглотить. — Бела отложил сигару в пепельницу, встал и поднял саблю. Казалось, говорит не человек, а какой-то варварский бог: — С этого мгновения, Язон Филипп, никто в Дакоте не смеет коснуться тебя! Ты находишься под защитой моего щита и зло, причиненное тебе, будет злом, причиненным также мне, моему дому и моему народу. Клянусь в том Троицей!

Язон потеряв над собой контроль, упал на колени и забормотал слова благодарности.

— Перестань! — буркнул Бела. — Лучше будет, если мы как можно быстрее начнем готовиться к твоему неблизкому пути. Полетишь самолетом, с воинским эскортом. Но, разумеется, сперва я должен буду получить разрешение от властей тех стран, над которыми тебе придется пролетать. На это у меня уйдет немного времени. А теперь возвращайся к себе, отдохни, я вызову тебя, когда все будет готово.

Язон удалился, все еще чувствуя нервную дрожь.

Он провел несколько приятных часов, прогуливаясь по замку и его дворам. Молодые люди из свиты Белы сделали все, чтобы доставить удовольствие человеку со Старой Родины. Он не мог не подивиться их красивой технике верховой езды, стрельбе и изощренности в разгадывании загадок. Неясные чувства возбудили в нем рассказы и песни о странствиях по огромным равнинам, вглубь лесов и через бурные реки, к стенам сказочной столицы Уинборг.

Но именно от этих искушений мы отказались в Еутопии. Мы отреклись от звериного прошлого. Мы — люди, наделенные разумом, в котором заключена суть нашей человечности.

Возвращаюсь на родину. Возвращаюсь домой. Возвращаюсь домой.

Слуга коснулся плеча Язона:

— Воевода хочет видеть тебя.

В его голосе слышался страх. Язон вздрогнул. Что могло случиться?

На этот раз его не отвели в тронный зал. Бела ждал на стене замка. Рядом стояли на страже два рыцаря, их ничего не выражающие лица скрывались в тени шлемов, отделанных султанами из перьев.

Взгляд Белы не предвещал ничего хорошего. Воевода плюнул Язону под ноги.

— Оттар позвонил мне, — сказал он.

— Я… Что он сказал?..

— А я-то думал, что ты просто хотел переспать с девчонкой. А ты же просто обесчестил семью, оказавшую тебе гостеприимство!

— Господин!

— Можешь не бояться. Ты заставил меня присягнуть на Троице… Пройдет немало лет, прежде чем мне удастся загладить перед Оттаром твою вину, которая пала на меня.

— Но… — Спокойно! Спокойно! Ты же был к этому готов.

— Ты не полетишь на военном самолете. Но эскорт у тебя будет. Машину, на которой тебя доставят, потом придется сжечь. А теперь марш туда, вон к той куче навоза. Будешь ждать там.

— Я не хотел никому повредить! — закричал Язон. — Я не знал, что…

— Уберите его отсюда, а то я его убью, — распорядился Бела.

Стейнвик был старым городом. Узкие, мощеные камнем улочки и унылые дома видели еще корабли, украшенные мордами драконов. С Атлантики дул ветер, соленый и свежий, и именно он разогнал в душе Язона остатки печали и сожаления об утраченной дружбе людей из Эрнвика и Варади, дружбе, которую он, может быть, хотел сохранить… В конце концов, на ошибках учатся! И нечего переживать: слишком много есть вариантов историй, где этих самых людей не существует вовсе.

Насвистывая, Язон пробирался сквозь толпу прохожих.

Вывеску мотало на ветру. Братья Хинаиди и Ивор. Судовладельцы. Превосходная маскировка в городе, где чуть ли не любая фирма имеет отношение к морю. Он взбежал по ступенькам на второй этаж.

Прижал ладонь к морской карте, развешенной на стене. Скрытый аппарат идентифицировал формулу его дактилоскопических линий, и дверь, перед которой он стоял, распахнулась. Комната была обставлена согласно царящему в Стейнвике стилю, по пропорции ее наводили на мысль об Еутопии, а на полке распростерла крылья Нике.

Ники… Ники… Я возвращаюсь к тебе! Его сердце забилось сильнее.

Даймонакс Аристидес поднял взгляд от своего рабочего стола. Язон не раз задавал себе вопрос — есть ли на свете хоть что-нибудь, способное нарушить спокойствие этого человека.

— Хайре! — услышал он глубокий бас Даймонакса. — Радуйся! Что привело тебя?

— Мне жаль, но я принес плохие вести.

— Да? По тебе этого не заметно! — Даймонакс поднялся с кресла, подошел к шкафчику с вином, наполнил два изящных и красивых бокала, после чего расположился на ложе. — Ну, теперь рассказывай.

— Нечаянно я нарушил то, что по-видимому, является здесь табу первостепенного значения. И мне сильно повезло, раз уж я выпутался живым.

— Ну, ну… — Даймонакс погладил начинающую седеть бороду. — Не первый такой случай — и не последний. Мы получаем знания наощупь, и действительность всегда поражает нас… В любом случае, я рад, что ты смог унести ноги. Я с искренним сожалением оплакивал бы твою смерть.

Прежде, чем пригубить вино, они торжественно отплеснули по нескольку капель из своих бокалов — в дар богам. Рациональный человек способен оценить очарование ритуала, а пол был пятноустойчив.

— Ты уже готов составить рапорт?

— Да. По дороге сюда я все упорядочил в памяти.

Даймонакс включил регистрирующий аппарат, произнес несколько каталогизирующих формул и сказал:

— Начинай.

Язон мог гордиться собой, его отчет был подготовлен отлично: ясный, честный и полный. Но когда он говорил, его память невольно возвращалась к пережитому… Он снова видел пляску волн на самом большом из озер Пенталимни, снова прогуливался по внутренней галерее замка в Эрнвике с полным любопытства и восхищения молодым Лейфом; бежал из тюрьмы, оглушив стражника, дрожащими пальцами заводил машину, мчался по шоссе, а потом пробирался сквозь лес из последних сил; вздрагивал, когда Бела плевал ему под ноги, и чувствовал, как радость от близкой свободы оборачивалась горечью. Под конец он не смог сдержаться:

— Почему мне ничего не сказали? Я бы был осторожней! Ведь меня убеждали, что в Вестфалии люди свободны от предрассудков и половых табу. Откуда я мог знать?

— Да, это упущение, — кивнул Даймонакс. — Но согласись, мы слишком недавно стали заниматься парахронией…

— Зачем мы вообще тут? Чему мы может научиться от этих варваров? У нас в распоряжении бесконечное число миров, почему мы тратим время, занимаясь именно этим? Одним из двух наиболее отвратительных из всех, какие мы знаем…

Даймонакс выключил регистрационную аппаратуру. Какое-то время оба молчали. Снаружи доносился шорох шин проезжающих автомобилей, чей-то смех смешивался с распеваемой песней. За окном раскинулся блестящий в солнечном свете океан.

— Ты разве не знаешь — зачем? — заговорил наконец Даймонакс. Голос его звучал глуховато.

— Ну да… Научные интересы, разумеется. — Язон проглотил слюну. — Прости меня. Разумеется, деятельность Института опирается на рациональную основу. В американской истории мы наблюдаем тупик в развитии человека. Допускаю, что и в этой тоже.

Даймонакс покачал головой:

— Нет дело не в этом.

— А в чем?

— Мы учимся здесь кое-чему слишком ценному, чтобы от него отрекаться,

— ответил Даймонакс. — Этот урок унижает нас, но немного унижения не повредит нашей самодовольной Еутопии. Ты, конечно, не в курсе, так как до последнего времени мы, не располагая доказательствами, не публиковали свое заключение… Кроме того, ты недавно работаешь у нас, и первое задание выполнял в другой истории. Но теперь мы можем утверждать, что Вестфалия — тоже своеобразная Еутопия, Счастливая Страна.

— Это невозможно, — прошептал Язон.

Даймонакс улыбнулся и отпил глоток вина.

— Подумай сам, — сказал он. — Что нужно человеку? Прежде всего, он должен удовлетворять свои биологические потребности: должен иметь пищу, крышу над головой, лекарства, возможность вести половую жизнь и, наконец, жить в безопасности, чтобы растить детей. Во-вторых, человеческий разум постоянно испытывает неистребимую жажду нового, тягу к знаниям и творчеству. А теперь присмотритесь повнимательнее, и ты увидишь, что в этой истории люди удовлетворяют все свои потребности.

— То же самое можно сказать о любом племени каменного века. Нельзя ставить знак равенства между удовлетворением потребностей и счастьем.

— Разумеется, нет. Просто этот мир не похож на упорядоченную, унифицированную Еутопию, страну ласковых коров, в которой все распланировано. Мы разрешили конфликты: и между людьми, и те, которые раздирали душу каждого человека; освоили всю Солнечную Систему, хотя звезды по-прежнему нам недоступны. И если бы Господь в милосердии своем не позволил нам выдумать парахронион, чем бы мы тогда занимались?

— Ты хочешь сказать, что… — Язону не хватало слов. Он вдруг вспомнил, что только умственно больной человек обижается, если слышит что-то противоречащее его взглядам. — Значит, человек, избавленный от агрессивности, лжи, предрассудков, ритуалов и табу — ничего не имеет впереди?

— Почти так. Общество должно обладать структурой и целями. Природа же не диктует ему ни того, ни другого. Наш рационализм является нерациональным выбором. То, что мы подавляем зверя в себе, — попросту еще одно табу. Нам можно любить кого угодно, но нельзя ненавидеть. Так разве мы обладаем большей свободой, чем жители Вестфалии?

— Но ведь есть культуры, которые лучше остальных!

— Не спорю, — сказал Даймонакс. — Я лишь обращаю твое внимание на то, что каждая культура за свое существование платит определенную цену. Мы дорого платим за все, чем наслаждаемся в Еутопии. Мы не позволяем себе ни одного бессмысленного, эгоистического поступка. Ликвидировав все опасности и трудности, уничтожив различия между людьми, мы не оставили себе никаких шансов на победу. А быть может, худшее здесь то, что мы становимся законченными индивидуалистами. У нас нет ощущения сопричастности. Наши обязанности носят чисто негативный характер: мы обязаны не принуждать к чему бы то ни было никого другого. Государство — безличный, великолепно организованный, непринуждающий механизм — заботится об удовлетворении любой нашей потребности, об избавлении от любой неприятности, которая может с нами случиться. А где наше уважение к смерти? Где интимность, которую можно испытывать лишь проведя вдвоем с любимым человеком целую жизнь? Мы частенько балуемся разными торжествами и церемониями, но, зная, что все они сводятся к отработанным жестам, я не могу не спросить: чего же они стоят? Мы сделали однообразным наш мир, мы потеряли его цвет и контрасты, мы растеряли собственное своеобразие…

А вот жители Вестфалии — несмотря на их варварство — знают кто они, какие они, и что им принадлежит. Их традиции не вычитаны из книг, они неотъемлемая часть их жизни. И их мертвые остаются в памяти живых. Перед ними стоят реальные проблемы, потому и дела их реальны. Они верят в свои ритуалы. Верят, что стоит жить и умирать ради семьи, короля, народа. Быть может, хотя я в этом и не уверен, они меньше нас размышляют о вечном, но зато в большей степени используют свои нервы, железы и мышцы. И если они создали при этом науку и технику, то не стоит ли нам кое-чему у них поучиться?

Язон молчал.

Даймонакс снова нарушил тишину.

— Теперь ты можешь вернуться в Еутопию. А когда отдохнешь, получишь новое задание. В той истории, которая тебе более симпатична. Расстанемся друзьями.

Зашелестел парахронион. Тетива времени натянулась между вселенными… Распахнулась дверь и Язон вышел наружу.

Он оказался в лесу блестящих колонн. Белые Несафины — вечный, родной город террасами спускался к морю. Откуда-то доносился звук лиры.

Радость звенела в Язоне. Он уже не помнил о Лейфе. Мимолетное увлечение, спасательный круг от одиночества и тоски… А теперь он был дома. И здесь его ждал Ники, Никиас Демосфенос, самый красивый и самый очаровательный из мальчиков.