1

Таверна «Русалка» поражала пышностью отделки: колонны из огромных глыб обработанного коралла, облицованные кораллом стены, украшенные изображениями Нептуна и его свиты — включая движущуюся картину танца морских дев, весьма впечатляющую. Но за толстыми кварцевыми стеклами окон не было ничего, кроме зеленовато-голубой воды. Единственная живая рыба плавала в аквариуме по другую сторону бара. Колония Тихого океана была лишена романтической живописности поселений Флориды и Кубы. Деловой дух царил здесь даже в сезон отпусков.

Чувствительный человек на мгновение задержался у входа, чтобы окинуть взглядом большую круглую комнату. Пустовало больше половины столиков. Время моряков — их в колонии насчитывалось около восемнадцати сотен — еще не наступило, а время богатых бездельников уже прошло. Конечно, заведение не осталось без клиентов. Далгетти классифицировал их с легкостью, выработанной долгим опытом.

Компания инженеров. Вероятно, спорят о мощности компрессора последнего подводного резервуара, судя по скуке на лицах присоединившихся к ним рек-девушек. Биохимик, на время забывший о планктоне и морских водорослях ради хорошенькой молодой спутницы, по-видимому служащей. Пара докеров с огромными тяжелыми руками, уже вливших в себя изрядное количество спиртного.

Эксплуатационник, программист, штурман танкера, водитель, морской ранчеро, стайка стенографисток, пара-другая явных туристов, несколько химиков и металлургов. Были и другие, которых чувствительный человек не мог классифицировать с подобной определенностью, но после некоторого колебания решил исключить из сферы своего внимания. Осталась только компания Томаса Банкрофта.

Она сидела в одном из коралловых гротов, в сумраке, непроницаемом для обычного взора. Далгетти пришлось немного поморгать, прежде чем полумрак превратился для его зрачков в резкое свечение. Да, это был Банкрофт, собственной персоной, и рядом с гротом, где устроилась его компания была пустая кабина.

Далгетти расслабил зрение до уровня нормального восприятия. Однако даже мимолетное усилие успело вызвать у него головную боль. Он выкинул ее из сознания и опустил голову.

У входа в грот его остановила хозяйка — молодая и вызывающе привлекательная в тесно облегающем ее формы платье. Деньги текли рекой в Колонию Тихого океана, так что дело, очевидно, процветало.

— Прошу прощения, сэр, — сказала она. — Эта кабина заказана для вечеринки. Не предпочтете ли столик?

— Я и есть вечеринка, — ответил он, — или скоро стану ее участником.

— Он слегка отстранился, чтобы не попасться на глаза спутникам Банкрофта.

— Если бы вы могли подыскать для меня какую-нибудь компанию… — Он извлек С-банкноту, досадуя, что не умеет проделывать подобные вещи с легкостью и изяществом.

— Ну конечно же, сэр. — Она приняла бумажку с ловкостью, которой Далгетти позавидовал, и наградила его обворожительной улыбкой. — Устраивайтесь поудобнее, пожалуйста.

Далгетти проскользнул в грот. Дело обещало быть нелегким. Шершавые каменные стены, способные вместить в себя двадцать человек, сомкнулись вокруг него. Несколько хитроумно укрытых флюоресцентных ламп излучали сверхъестественное, имитирующее подводное, свечение, вырывающее из мрака только лицо сидящего рядом, но никак не больше. Жаждущие полного уединения могли опустить тяжелую штору над входом.

Он сел за стол, сработанный из плавника, и прислонился к коралловой стене. Закрыв глаза, он попытался напрячь волю. Его нервы уже были настроены на такую степень собранности, что, казалось, могли порваться, и за несколько секунд ему удалось направить разум в нужную сторону.

Смутное бормотание за стенами набрало силу прибоя, а потом захлестнуло его огромной, с острым гребнем, волной. Голоса зазвенели в его голове — резкие и глубокие, жесткие и мягкие. Бессмысленный поток болтовни, хаотическая мешанина слов, слов, слов. Кто-то уронил бокал, звон стекла ударил по перепонкам, как грохот взрыва.

Далгетти поморщился, прислоняясь ухом к стене грота. Конечно же, их говор должен достичь его слуха, даже сквозь весь этот камень! Уровень шума высок, но разум человека, обладающего искусством концентрации, весьма эффективный фильтр. Внешние раздражители начали уходить из сознания Далгетти, и постепенно он вычленил из общего потока струйку звуков.

— …неважно. Что они могут сделать?

— Пожаловаться правительству. Хочешь, чтобы нам на хвост село ФБР? Я лично — нет.

— Полегче. Пока что до этого далеко, хотя прошла уже неделя…

— Откуда ты можешь знать, что этого не случилось?

Тут в разговор вмешался странно знакомый голос:

— Я знаю. У меня достаточно связей для того, чтобы это установить. — Это был сам Банкрофт. Далгетти видел его выступления по телевидению. — О'кей, итак, они не сообщили. Почему?

— Вы знаете почему, — пояснил Банкрофт. — Они не больше нашего хотят, чтобы правительство вмешивалось в это дело.

— Что же, они собираются просто сидеть и смотреть? — произнес женский голос. — Нет, они найдут какой-нибудь способ…

— ХЭЛЛО, МИСТЕР!

Далгетти подскочил и оглянулся. Сердце его заколотилось с такой силой, что он ощутил, как в нем затрепетала каждая жилка, и выругал себя.

— ДА ЧТО СЛУЧИЛОСЬ, МИСТЕР? У ВАС ТАКОЙ ВИД, БУДТО…

Снова усилие, прочь пространственный слух, под контроль сердце и пальцы, расслабление. Он сконцентрировал взгляд на вошедшей. То была рек-девушка — та самая компания, о которой он просил, стремясь занять кабину.

Голос ее рвал перепонки. Еще усилие. Волна звука откатилась, оставив боль, как клочки пены. Он изобразил на лице вымученную улыбку.

— Садись, малышка. Прости меня. Нервы на пределе. Что будешь пить?

— Пожалуйста, дайкири. — Она улыбнулась и устроилась подле него. Он набрал код на диспенсере: коктейль — для нее, скотч и содовую — для себя.

— Ты здесь новичок, — промурлыкала она. — Тебя что, наняли, или просто посетитель? — И снова улыбка. — Меня зовут Гленна.

— Называй меня Джо, — предложил Далгетти. На самом деле его имя было Симон. — Я сюда ненадолго.

— А ты откуда? — спросила она. — Я сама из Нью-Джерси.

— Похоже, что никто и никогда не родился в Калифорнии. — Он усмехнулся. Он овладел собой, эмоции его пришли в норму, мысли приобрели полную ясность. — Я… э… просто бродяга. У меня и адреса постоянного нет.

Диспенсер вытолкнул напитки на поднос и указал цену: 20 долларов. Неплохо. Он сунул в машину пятьдесят долларов и получил сдачу — монету в пять долларов и бумажку.

— Что ж, — сказала Гленна, — за тебя!

— И за тебя! — Он чокнулся с ней, ломая голову, как объясниться. Проклятье! Не может же он терять время на болтовню и флирт… Сардонический монтаж из кадров телешоу промелькнул перед его мысленным взором. Любитель, ринувшийся в игру и обставивший «профи». До сего мгновения он не мог и вообразить себе все возможные трудности.

Он колебался. Пожалуй, лучше не ходить вокруг да около. Он должен обрести холодную уверенность. Подсознательно он боится этой девушки, такой чуждой его классу. Значит, надо вызвать реакцию на поверхность, распознать ее, подавить. Его руки под столом сложились в те символические знаки, что помогали подобному подавлению эмоций.

— Гленна, — начал он. — Боюсь, что компаньон из меня весьма скучный. Я, собственно, произвожу некое психологическое исследование — учусь концентрироваться в различных условиях, например в таком вот месте. — Он вытащил 2С-банкноту и положил ее перед девушкой. — Просто посиди спокойненько. Думаю, больше часа это не продлится.

— Ага! — Брови ее взлетели. Потом, пожав плечами и сухо улыбнувшись, она процедила: — О'кей, ты же платишь. — Она вытащила сигарету из плоского портсигара, закурила и откинулась на спинку сиденья. Далгетти снова прислонился к стене и закрыл глаза.

Девушка с любопытством наблюдала за ним. Она была среднего роста, плотного сложения, броско одетая — голубая туника с короткими рукавами, серые брюки, сандалии. Квадратное с курносым носом лицо, слегка веснушчатое, ореховые глаза и весьма приятная робкая улыбка. Песочного цвета волосы коротко подстрижены.

«Парню не больше двадцати пяти, — решила она. — Ничего интересного, если не считать боксерских мускулов и, конечно, поведения. Что ж, всякое бывает».

Несколько мгновений Далгетти ощущал беспокойство. Не оттого, что его объяснение было слишком неуклюжим, но оттого, что оно стояло слишком близко к правде. Он прогнал неуверенность. Есть шанс, что она ничего не поняла и не станет об этом упоминать. По крайней мере, людям, за которыми он охотился.

Или которые охотились за ним?

Он сосредоточился и вновь вызвал голоса:

— …может быть. Но, я думаю, они упрямы.

— Да. Дело слишком важно, чтобы противопоставить ему несколько жизней. — Это Банкрофт. — Майкл Тайи всего лишь человек. Он будет говорить.

— Можно заставить его говорить — вы это хотите сказать? — У женщины был самый холодный голос, который когда-либо приходилось слышать Далгетти.

— Да, — согласился Банкрофт. — Хотя мне бы страшно не хотелось идти на крайние меры.

— А что нам остается? — вмешался неизвестный мужчина. — Он ничего не скажет, если мы не заставим. А тем временем его люди прочешут всю планету. Они умеют это делать.

— Что, собственно, они могут сделать, скажите на милость? — В голосе Банкрофта зазвучали сардонические нотки. — Нужно нечто большее, чем любительское рвение. На это потребуются все ресурсы большой полицейской организации. А последнее, чего они хотят, как мне говорили, это ввязать в дело правительство.

— Я в этом не уверена, Том, — парировала женщина. — В конце концов, Институт — легальная группа. Он пользуется поддержкой правительства, и его влияние просто грандиозно. Его выпускники…

— Он выпускает дюжины техников, это так, — перебил ее Банкрофт. — Но поверьте мне, Психотехнический институт подобен айсбергу, хотя он действительно проводит исследования, дает советы и публикует свои находки и теории. Реальная его природа и цели скрыты под водой. Нет, насколько мне известно, ничего незаконного в них нет. Цели его так велики, что просто не умещаются в рамки любого закона.

— Какие цели? — поинтересовался кто-то из мужчин.

— Я бы сам хотел это знать, — протянул Банкрофт. — Мы руководствуемся только намеками и догадками, как вам известно. Одна из причин похищения Тайи и состоит в том, чтобы побольше узнать. Я подозреваю, что их истинная работа требует секретности.

— Да-а-а, я могу это понять. — Женщина, похоже, задумалась. — Если бы человечество узнало о том, что им… манипулируют, тогда манипуляция потеряла бы смысл. Но к чему конкретно может привести нас группа Тайи?

— Не знаю, я же вам сказал. Я даже не уверен в том, что они действительно хотят… взять верх. Здесь что-то большее. — Банкрофт вздохнул. — Давайте смотреть правде в лицо. Тайи — крестоносец. Он очень искренний идеалист на свой особый лад. Просто получилось так, что его идеи оказались неверны. Это — одна из причин, по которой мне бы страшно не хотелось причинять ему вред.

— Но если получится так, что нам придется?.. — упорствовал некто.

— Ну, придется так придется, — снова вздохнул Банкрофт. — Но мне это удовольствия не доставит.

— О'кей, вы лидер. Но предупреждаю: не стоит тянуть. Говорю вам, Институт — это нечто большее, чем собрание рассеянных чудаков-ученых. Среди них есть кое-кто, способный заняться поисками Тайи, и если они его найдут, беды не миновать.

— Что ж, пришло время бед, — отозвался Банкрофт холодно, — а если нет, то скоро придет. Мы могли бы прекрасно об этом догадаться.

Разговор перешел на другие темы и превратился в ленивую болтовню. Далгетти простонал про себя. Они ни разу не заговорили о том, где спрятан пленник.

Ладно, маленький человек, что дальше? Томас Банкрофт ведет большую игру. Его общественное положение очень прочно. Он член Конгресса и Кабинета. Даже в лейбористской партии он пользуется уважением. У него друзья в правительстве, в деловых кругах, в союзах и клубах от Мэна до Гаваев. Ему стоит лишь сказать слово, и одной из темных ночей у Далгетти будут выбиты зубы. О, если только Далгетти заинтересуются, он очень быстро окажется под арестом, возможно по обвинению в нелегальной деятельности, и следующие шесть месяцев будет находиться под следствием.

Итак, он убедился, что подозрение Ульриха из Института было верным: именно Томас Банкрофт похитил Тайи. Однако это мало что дает. Пойди он с этой историей в полицию, ему рассмеются в лицо и, пожалуй, запрут для психиатрического обследования или — что самое худшее — передадут историю Банкрофту, открыв ему, что воспитанники Института способны принять ответные меры.

2

Конечно, это было лишь начало. Ниточка тянется далеко. А времени остается чудовищно мало — скоро они начнут переворачивать мозги Тайи. И по следу рыскают волки.

С пугающей ясностью Симон Далгетти осознал, в какое дело ввязался.

Казалось, прошла целая вечность, прежде чем Банкрофт и его люди ушли. Далгетти проводил их взглядом — четверо мужчин и женщина. Все спокойные, выдержанные, очень представительные в дорогих темных костюмах. Даже неуклюжий телохранитель явно был выпускником колледжа, хоть и не самого престижного. Вы ни за что не приняли бы их за убийц и похитителей, за слуг тех, кто собирался вытащить на свет божий политический гангстеризм. «Однако, — размышлял Далгетти, — им, возможно, это и не приходило в голову».

Все тот же враг, хоть и в новом обличьи. Каких только масок он не надевал за кровавое столетие: фашисты, нацисты, маоисты, коммунисты, атомисты, американисты и еще бог знает кто… Он сделался более хитроумным и теперь способен обмануть даже себя.

Чувства Далгетти пришли в норму. Внезапно он с огромным облегчением ощутил себя просто человеком, сидящим в тускло освещенной кабине рядом с хорошенькой девушкой. Но все же чувство ответственности — сосущее и тревожащее — затаилось в уголке его сознания.

— Прости, что это заняло так много времени, — сказал он. — Выпей что-нибудь еще.

— Я только что это сделала. — Она улыбнулась.

Он заметил, что на диспенсере сияет надпись «10 долларов» и скормил ему две монеты. Потом — чтобы унять нервную дрожь — заказал себе еще порцию виски с содовой.

— Ты знаешь этих людей из соседней кабины? — спросила Гленна. — Я видела, как ты наблюдал за ними, когда они уходили.

— Конечно, мне известна репутация мистера Банкрофта, — ответил он. — Он ведь здесь живет, не так ли?

— У него есть квартира за Галл-стейшн, но бывает он там нечасто. Главным образом, на материке, я думаю.

Далгетти кивнул. Он приехал в Колонию Тихого океана два дня тому назад и рыскал в надежде, что Банкрофт даст ему какой-то ключ к разгадке. Так и произошло, но добытая информация стоила немногого. Она лишь подтвердила то, что Институт и так уже считал в высшей степени возможным.

Ему нужно было обдумать следующий шаг. Он осушил свой бокал.

— Пожалуй, мне пора закругляться, — заметил он.

— Ты мог бы здесь пообедать, — предложила Гленна.

— Спасибо, я не голоден. — Это была правда. Нервное напряжение, сопутствующее концентрации его силы, проделывало дьявольские фокусы с аппетитом. Да и с деньгами следовало обращаться поаккуратнее. — Может быть, позже.

— О'кей, Джо, возможно, увидимся. — Она улыбнулась. — Забавный ты парень. Но очень милый. — Она коснулась губами его губ и вышла. Далгетти подошел к двери и ступил в лифт.

Ему пришлось подняться на много уровней. Таверна находилась под станционными кессонами, возле главного кабеля, в зоне глубоких вод. Над ней размещались склады, помещения для машин, — изнанка современного существования. Он вышел из кабины на верхней палубе, находившейся на высоте тридцати футов над поверхностью. Там никого не было, и он подошел к поручням и перегнулся через них, глядя на воду и наслаждаясь одиночеством.

Внизу уходили вдаль, к главной палубе, пирсы, изгибались линии широких улиц из светлого пластика, виднелись движущиеся сигналы, трава и цветники маленьких парков. Торопливо или лениво шли люди. Огромный гидростабилизаторный пузырь двигался незаметно вдоль выпуклости Тихого океана. Станция «Пеликан» была «нижним городом» колонии. Здесь были сосредоточены магазины, театры, рестораны, станции обслуживания и учреждения.

На воде цвета индиго собирались сгустки пены причудливых очертаний, и он мог слышать, как ворчат волны, разбиваясь об отвесные стены. Вечернее небо было высоким. Лишь в западной его части, виднелось несколько легких перистых облаков. Парящие в нем чайки казались золотыми сгустками. Темная полоска на востоке напоминала о близости южного побережья Калифорнии. Он глубоко вобрал в себя воздух, дав отдых нервам и мускулам и запретив мозгу работать. На некоторое время он превратился в организм, просто живущий и радующийся жизни.

Видимость во всех направлениях ограничивалась контурами других станций, переплетениями стремящихся вверх линий. Несколько воздушных мостов должны были связать их между собой, но все еще существовало интенсивное водное движение. К югу он мог видеть черное пятно на воде — там было морское ранчо. Тренированная память подсказала ему что, согласно последним данным, 18,3% мировых запасов пищи добывалось теперь из модифицированных морских водорослей. И эта цифра будет быстро расти.

Повсюду были фабрики минеральных веществ, рыбоводческие базы, экспериментальные и научно-исследовательские станции. Под плавающим городом, на шельфе, находилось подводное поселение. Здесь бурили нефтяные скважины, дававшие сырье для промышленного синтеза, а также данные для исследований, направленных на поиски новых ресурсов. Поле бурения расширялось, по мере того как человек забирался все дальше в мир холода, темноты и высокого давления. Это обходилось дорого, но у перенаселенной планеты не было выбора.

Низко над сумеречным горизонтом зажглась яркая холодная звезда — Венера. Далгетти набрал в легкие сырой, остро пахнущий воздух и с некоторой жалостью подумал о людях на Луне, на Марсе, между мирами. Они делали невероятно сложную и нужную работу, но вряд ли более сложную и нужную, чем та, что шла здесь, в океанах. Или та, что совершалась в тесных помещениях Института.

Довольно. Далгетти настроил себя на ощущения ищейки. Он здесь тоже для работы. Силы, которые ему следовало сосредоточить на ней, казались просто чудовищными. Он в одиночку выступал против загадочной организации. Ему нужно было спасти человека раньше, чем история изменится и ринется по ложному пути, по долгому, извилистому пути вниз. У него есть знания и способности, но они не могут остановить летящую пулю. И до сих пор ему не доводилось вести подобных войн, которые и не войны вовсе, но обдумывание комбинаций, мучительные поиски крупиц информации и анализ.

Банкрофт где-то прячет Тайи. Институт не может просить помощи у правительства, несмотря на свой высокий статус. Даже если в помощь Далгетти пришлют несколько человек, это не принесет большого облегчения. Время неумолимо наступало на него.

Чувствительный человек обернулся, внезапно осознав чье-то присутствие. Незнакомец — средних лет, сутулый и седовласый, с интеллигентным лицом — прислонился к поручням и спокойно сказал:

— Приятный вечер, не так ли?

— Да, — ответил Далгетти. — Очень приятный.

— Оно дает мне ощущение подлинной гармонии, это место, — продолжил незнакомец.

— Каким же образом? — спросил Далгетти, который был не против поговорить.

Человек посмотрел на море и произнес тихо, как будто про себя:

— Мне пятьдесят лет. Я был рожден во время третьей мировой войны и вырос под гнетом голода и массовой истерии. Я сражался в Азии, когда неконтролируемый рост населения угрожал истощением ресурсов. Я видел Америку, которая балансировала между упадком и безумием. И все же сейчас я могу стоять и смотреть на мир, делами которого вершат Объединенные Нации, в котором снизился прирост населения, а демократические правительства возникают в одной стране за другой. Мы осваиваем моря и даже уходим на другие планеты. Все изменилось со времен моего детства, но в целом изменилось к лучшему.

— А! — протянул Далгетти. — Поворот души к добру. Хотя, боюсь, все не так просто.

Человек поднял брови:

— Значит, вы голосовали за консерваторов?

— Лейбористская партия действительно консервативна, доказательством чего является коалиция с республиканцами или неофедералистами, а также с некоторыми группами. Нет, меня не беспокоит, останутся ли у власти лейбористы, или будут процветать консерваторы, или возьмут верх республиканцы. Главный вопрос в том, в чьих руках основные силы.

— В руках членов партии, я полагаю.

— Но кто конкретно ее члены? Вы знаете не хуже моего, что огромным недостатком американского народа всегда было безразличие к политике.

— Что? Но ведь они голосовали, не так ли? Каковы были последние цифры?

— Восемьдесят восемь против тридцати семи. Конечно, они голосовали, раз уж им дано такое право. Но кто из них имеет хоть какое-то отношение к выдвижению кандидатов или определению платформы? Кто нашел время задуматься над этим или хотя бы написать своим конгрессменам? Кличка «Прихлебатель политикана» все еще в ходу. Слишком часто в истории голосование сводилось к выбору между двумя хорошо смазанными машинами. Достаточно умная и решительная группа и теперь может навербовать достаточно сторонников, выдвинуть какое-то имя и лозунги и орудовать под их прикрытием. — Далгетти говорил быстро и уверенно: этой проблеме он посвятил свою жизнь.

— Две машины, — не сдавался незнакомец, — или четыре, или пять, — что мы имеем теперь, — по крайней мере, лучше чем одна.

— Только не в том случае, если все их контролируют одни и те же люди,

— мрачно ответил Далгетти.

— Но…

— Если не можете их разбить, лучше к ним присоединиться. А еще лучше присоединиться ко всем сторонам. Тогда вы не проиграете.

— Не думаю, что это произошло.

— Нет, этого не произошло, — согласился Далгетти, — не произошло в Соединенных Штатах, хотя в некоторых других странах… Впрочем, неважно. Это все еще впереди — только и всего. Сегодня за ниточки дергают не нации и не партии, но… философы, если вы предпочтете такое название. Все сводится к двум типам человеческого сознания, стоящим выше национальных, расовых и религиозных течений.

— И что же это за два типа? — спокойно спросил незнакомец.

— Я бы назвал их либеральными и тоталитарными, хотя не все носители тоталитарного мышления признают себя таковыми. Общеизвестно, что неистовый индивидуализм достиг своего пика в девятнадцатом столетии. Хотя, по сути дела, социальное давление и обычаи были более жесткими, чем это представляется теперь многим.

В двадцатом столетии социальные твердыни — в манерах, морали, привычках и мыслях — были разбиты. Эмансипация женщины, например, или легкость развода, или законы о правах личности. Но в то же время государство начало усиливать свою хватку. Правительства брали на себя все больше и больше функций, налоги росли, жизнь индивидуума все чаще регулировалось словами «разрешено» и «запрещено».

Итак, похоже, что война органически присуща обществу. Она снимает давление, запреты, касающиеся борьбы, работы или рациона. Чрезвычайно медленно мы идем к обществу, где индивидуум имеет максимум свободы — как от закона, так и от обычаев. Возможно, несколько дальше по этому пути продвинулись Америка, Канада и Бразилия, но эта тенденция наблюдается во всем мире.

Однако возникают некоторые тревожные симптомы. Новая наука о человеческом поведении, массовом и индивидуальном, оперирует религиозными формулировками. Она становится самым могущественным инструментом из когда-либо ведомых человечеству, ибо тот, кто контролирует человеческий разум, контролирует все. Напоминаю вам: наука может быть использована кем угодно. Если вы умеете читать между строк, то поймете, какая скрытая борьба идет за право лепить личность, как только она достигает зрелости и эмпирической нестабильности.

— Ах да! — сказал незнакомец. — Психотехнический институт.

Далгетти кивнул, дивясь про себя, почему начал эту лекцию. Что ж, чем больше людей получит верное направление мыслей, тем лучше — хотя этого не достаточно, чтобы узнать всю правду. Пока еще нет.

— Институт готовит кадры для правительственных постов и консультирует политиков, — проговорил человек, — так что иногда даже кажется, что именно он режиссирует все представление.

Далгетти поежился под легким ветерком и пожалел, что не взял с собой плащ. Он устало подумал: «Это я уже слышал. Знакомая тактика. Никаких прямых обвинений, бросаемых в лицо, но неясные слухи, шепоток здесь, намек там, уклончивая новая история, нарочито бесстрастная статья… О да, они знают, как обращаться с семантиками».

— Слишком многие боятся этого, — заявил он. — Но это не правда. Институт — частная исследовательская организация, одобряемая Федерацией. И его исследования доступны всем.

— Все исследования? — В сгущавшихся сумерках лицо человека было трудно разглядеть, но Далгетти почти увидел, как он скептически поднял брови. Он не ответил на вопрос прямо, но сказал:

— В общественном сознании бытует неясное мнение, будто группа, обладающая полным набором знаний о человеке — чего Институт еще не достиг, может сразу «возобладать» над остальными и путем некоторых неспецифических, но пугающе-вкрадчивых манипуляций завоевать мир. Считается, что если вы знаете, на какую кнопку нажимать и тому подобное, то люди сделают нужное вам, не подозревая, что ими управляют. Все это чистой воды вымысел.

— Не скажите… — возразил человек. — Эта мысль кажется вполне правдоподобной.

Далгетти покачал головой:

— Предположим, я был бы инженером и видел, что на меня надвигается лавина. Я точно знал бы, как ее остановить: куда заложить динамит, где построить бетонную стену и так далее. Только знания не помогли бы мне. У меня не оказалось бы ни времени, ни силы, чтобы их использовать. То же с людьми — как в массе, так и индивидуально. Нужны месяцы и годы на то, чтобы изменить убеждения человека, а когда имеешь дело с сотнями миллионов людей… — Он пожал плечами. — Социальные течения слишком мощны, чтобы поддаваться контролю, кроме самого слабого, в высшей мере постепенного. Возможно, самыми ценными результатами исследований являются не те, которые открывают, что можно сделать, но те, которые показывают, чего сделать нельзя.

— Вы говорите очень уверенно, — заметил человек.

— Я психолог, — ответил Далгетти, не слишком отступая от правды. Он не добавил, что является одновременно и наблюдателем, и объектом исследования, и подопытным кроликом. — И боюсь, я слишком много говорю. Дурная привычка.

— Ну что вы! — воскликнул человек. Он прислонился спиной к поручням и протянул собеседнику едва видимую в полутьме пачку. — Закурите?

— Нет, спасибо. Я не курю.

— Вы редкое исключение. — Огонек зажигалки осветил на мгновение лицо человека.

— Я нашел другие пути расслабления.

— Вам повезло. Между прочим, я сам не чужд науке. Преподаю английскую литературу в Колорадо. Профессор.

— Боюсь, что в этом отношении я профан, — сознался Далгетти. На мгновение он ощутил горечь потери. Занятия психотехникой слишком отдалили его от обыкновенного человека для того, чтобы он мог находить большое удовлетворение в художественной прозе или поэзии, другое дело — музыка, скульптура, живопись. Он посмотрел на широкую сверкающую полосу воды, на станции, темными силуэтами вырисовывающиеся на фоне звездного неба, и с истинной радостью осознал гармонию природы. Человеку нужно обладать его остротой чувств, чтобы понять, как прекрасен этот мир.

— Я сейчас в отпуске, — вновь заговорил человек. Далгетти ничего не ответил. Но собеседника это не смутило. — Вы тоже, полагаю?

Далгетти ощутил укол тревоги: столь личный вопрос в устах незнакомого человека прозвучал странно. Подобной бестактности можно ожидать от кого-то, подобного той рек-девушке, Гленне, но профессор должен быть лучше знаком с законами вежливости.

— Да, — бросил он. — Осматриваетесь?

— Между прочим, мое имя Тайлер, Хармон Тайлер.

— Джо Томсон. — Далгетти пожал протянутую руку.

— Мы могли бы продолжить наш разговор, если вы останетесь здесь на некоторое время, — предложил Тайлер. — Вы затронули некоторые интересные аспекты.

Далгетти задумался. Пожалуй, стоит поболтаться по колонии, пока здесь Банкрофт, — а вдруг выплывет что-нибудь еще?

— Может быть, я пробуду здесь еще пару дней, — сказал он наконец.

— Какая удача!

Далгетти посмотрел на небо. Оно начинало наполняться звездами. Палуба все еще оставалась пустой. Она бежала вокруг массивного корпуса метеорологической башни, которую по вечерам переводили на автоматический режим. Поблизости никого не было видно. На пластиковом покрытии загорелось несколько флюоресцентных ламп.

Посмотрев на часы, Тайлер произнес:

— Сейчас около девятнадцати тридцати. Если бы вы подождали до двадцати, я мог бы показать вам кое-что интересное.

— Что же?

— А! Вы будете удивлены. — Тайлер усмехнулся. — Немногим известно об этом. А теперь вернемся к тому вопросу, который вы подняли…

Полчаса пролетели незаметно. Говорил в основном Далгетти.

— …и масса активности. Видите ли, очень поверхностно, приближенно, состояние семантического равновесия в мировом масштабе, которое, конечно, никогда не существовало, должно представляться равенством формы…

— Извините меня. — Тайлер снова посмотрел на светящийся циферблат. — Если вы не возражаете, прервем наш разговор на несколько минут. Я покажу вам то странное зрелище, о котором говорил.

— А? О… о, конечно.

Тайлер отбросил сигарету. Крошечным метеором промелькнула она в темноте. Он взял Далгетти под руку. Они медленно двинулись вокруг башни.

Навстречу им вышел человек. Далгетти едва успел заметить его, когда ощутил пружинку у своей груди.

Игольчатый пистолет!

Мир закружился вокруг него. Он сделал шаг вперед, пытаясь закричать, но горло его оказалось в тисках. Палуба поднялась ему навстречу и ударила его, и разум закружился навстречу темноте.

Где-то внутри него пробудилась воля, тренированные рабочие рефлексы, и он собрал все, что осталось от его иссушенной силы, и начал бороться с дурманом. Эта борьба походила на попытку ухватиться за туман. Снова и снова он по спирали уходил в забытье и выныривал из него. Смутно, как в кошмаре, он сознавал, что схвачен и его несут. Кто-то остановил группу в коридоре и спросил, что случилось. Ответ, казалось, пришел откуда-то издалека: