— А как же мне это воспринимать? — Он посмотрел на оператора. — Вы же снимаете.

Тот, кого звали Биллом, кивнул. Шериф пожал плечами и жестко сказал:

— Тогда у меня один ответ: «Без комментариев».

Билл сунул ему под нос микрофон.

— Шериф Мастерс, сегодня годовщина смерти вашей сестры. — Его голос сделался казенным. — Судя по отчету, это вы вели машину, когда случилась авария. Это правда?

— Без комментариев, — холодно ответил Хит и повернулся к объективу спиной, но Билл и оператор поспешили за ним.

— Шериф Мастерс! — громко закричал репортер, словно перекрывая большое расстояние. — Недавно из очень достоверного источника нам стало известно, что в тот раз вы вели машину в нетрезвом состоянии. Будьте любезны, объясните, правда это или нет.

Хит круто повернулся, смуглое лицо исказилось от гнева. Мередит громко охнула и прижала пальцы к губам.

— Против вас не было выдвинуто никакого обвинения, — настаивал Билл, — ни в вождении автомобиля в нетрезвом состоянии, ни в непреднамеренном убийстве. Можете объяснить почему?

Хит снова начал разгружать доски, а репортеры крутились вокруг и совали в лицо микрофон.

— Вы отрицаете, что нарушили закон?

Хит сбросил пачку досок у крыльца и снова направился к «бронко». Даже из гостиной, со своего наблюдательного пункта, Мередит заметила, как у него на шее вздулись вены и каким суровым было выражение лица.

— Тогда вам было только девятнадцать. Мы понимаем, что вам трудно не то что говорить — даже вспоминать о событиях той ночи. Но жители округа имеют право знать правду. Скажите, вы действительно вели машину в нетрезвом состоянии? Если так, то вы виноваты в аварии.

— Без комментариев.

— Шериф, ваш отец — очень богатый человек. Он, случайно, не подкупил власти, чтобы те замяли дело и не выдвигали против вас обвинений?

Хит молчал.

— Так это правда?

— Без комментариев. Вы что, не понимаете английского языка? Идите к черту и оставьте меня в покое!

— Шериф Мастерс, ваш отказ объяснить все вынуждает нас сделать собственные выводы. Уж не в самом ли деле вы виноваты в аварии, а проще говоря — в смерти собственной сестры? И не вмешательство ли вашего отца освободило вас от ареста?

Мередит так крепко вцепилась в край стола, что у нее заныли пальцы. Тишину на кухне нарушало лишь ее прерывистое, хриплое дыхание, неприлично громкое тиканье часов и гул холодильника. Несколько секунд назад она видела, как Хит прошел мимо окна на задний двор. А над лужайкой повисло облако красноватой пыли, поднятой колесами уехавшего фургона телерспортеров.

О Боже! Мередит закрыла глаза и почувствовала, как растет отвращение: она вспомнила циничные упреки репортеров и злые ответы Хита. Без комментариев. Два слова, которые ничего не должны выражать. Ничего! И все-таки они выражали — боль. Такую острую душевную боль.

Теперь очень многое стало ясно. Приверженность Хита службе в полиции, его желание работать с ребятами. Реабилитационные программы, которые он организовал. Стремление всеми силами сократить подростковую смертность на дорогах — даже в ущерб собственной карьере.

Мередит понимала, что у нее достаточно своих проблем, что надо больше беспокоиться о том, как бы по телевизору не увидели Сэмми, а не шерифа. Но, убеждая себя в этом, она не могла забыть циничных слов корреспондента. Уж не в самом ли деле вы виноваты в аварии, а проще говоря — в смерти собственной сестры?

У нее вспотели ладони. Мередит оторвала руки от стола и, размяв затекшие пальцы, пошла на крыльцо. Дверь открылась не скрипнув — отремонтированная створка висела на новых петлях и захлопнулась без всякого усилия. Хит. Все вокруг напоминало о нем. Неужели правда, что ее милый сосед виноват? Нельзя оставлять шерифа сейчас одного. И черт с ней, с камерой! Разберемся потом.

Мередит нашла его за сараем. Хит не слышал ее шагов и, прислонившись к стволу развесистого дуба, смотрел куда-то вдаль, в одну точку. Может быть, на горы. Наверное, устав от всей этой суеты, хотел убежать подальше. Она когда-то так и поступила — исчезла из реальности.

— Хит?

Казалось, он не удивился. Только бросил на нее взгляд. На шерифе все еще была форменная рубашка. И Мередит догадалась, что он остановился разгрузить машину, а потом собирался пойти домой переодеться. Мередит редко видела его в форме и теперь задумалась: почему? Наверное, он чувствовал: значок и пистолет ее пугают, и не хотел смущать. Очень похоже на него. Такой предупредительный и с Сэмми, и с ней.

Мередит стало трудно дышать.

— Извините, Хит. Я… я слышала, о чем спрашивал журналист. И подумала… — Она замолчала и проглотила застрявший в горле ком… — И подумала, что вам захочется поговорить.

— О чем? — От переживаний его голос сделался хриплым. — Может быть, об Арканзасе?

Было абсолютно ясно, что Хит имел в виду. Пока она скрывает свое прошлое, он не станет рассказывать о своем. Мередит его понимала, но изменить ничего не могла.

Она поежилась и потерла руки. Вечер стоял теплый, но по коже бегали мурашки. Может быть, от его ледяного взгляда. Не надо было сюда ходить. Наивная дурочка! Между ними стена. Непреодолимая стена.

— Извините… Я просто подумала… что вам станет легче на душе.

Хит неотрывно смотрел на нее. Проходили секунды — одна за другой, долгие, долгие секунды. Поднявшийся ветер взъерошил ему волосы и прижал рубашку к широкой груди. Он выглядел таким же могучим, как дерево, к которому прислонился, и, казалось, мог выдержать любое испытание. Но падают даже вековые деревья.

Все еще потирая руки, Мередит повернулась и хотела уйти.

— Подождите.

Мередит оглянулась, не уверенная, хотел Хит или нет, чтобы она осталась. Но от того, что увидела, буквально окаменела.

В глазах Хита стояли слезы.

— Все правда, — выдавил он. — Я ее убил. Так же верно, как если бы приставил к виску пистолет и нажал на курок. Убил. Вы по-прежнему хотите остаться?

Мередит уже сама обо всем догадалась, и сердце ее разрывалось от боли. Репортер сказал, что Хиту в то время было всего девятнадцать лет. Как давно это было! Но она по собственному опыту знала, что из-за одной роковой ошибки можно мучиться всю жизнь. Нельзя вернуться назад, нельзя ничего изменить в прошлом. Приходится жить с тем, что совершено… Ее ошибка заключалась в том, что она произнесла «да». Его — в том, что он, выпив, сел за руль.

Мимолетная секунда. Затмение разума. Жизнь — как школьная доска, действия человека — пометки мелом. Но Бог не дает нам в руки губку, чтобы стереть неверное решение.

— Мне очень жаль, Хит…

Его губы скривились, на щеках прорезались глубокие морщины. Он выглядел изможденным. Втянул в себя воздух так, словно вдыхал песок.

— В этот день мне всегда трудно. Глупо, правда? Прошло почти двадцать лет. Казалось бы, уже не должно меня так волновать.

Но тогда бы он не был таким человеком: добрым, заботливым, глубоко чувствующим. Судя по печали и боли в глазах, горькую память о том, что произошло, Хит унесет с собой в могилу. Одного такого наказания более чем достаточно. И копаться в его жизни, как делал телевизионщик, — невероятно жестоко. Но таким журналистам все равно, лишь бы раскопать «клубничку».

— Некоторые поступки приносят боль всю жизнь, — мягко сказала Мередит. — И если они не стали вам безразличны, значит, вы хороший человек, не глупый.

— Хороший?

Хит уперся плечом в дерево и закрылся рукой. Его широкие плечи вздрагивали. А вырвавшееся рыдание показалось таким глубоким, ужасным и душераздирающим, что Мередит невольно сделала шаг навстречу.

— Боже! — подавленно проговорил он, и в этом возгласе прозвучали и молитва, и проклятие.

Мередит чувствовала, что ему стыдно за то, что он перед ней не сдержался, но не знала, что делать. Остаться с Хитом? Но тогда его унижение сделается еще невыносимее. Или уйти в дом?

— Бо-же!

Не в силах выдержать этой муки, она слегка коснулась его руки. Но Хит дернулся так, словно ее пальцы были горящими углями, и прохрипел:

— Уходи! Не хочу, чтобы меня видели таким.

— Не могу, — прошептала она, сжимая его запястье. — Не могу.

Тогда Хит схватил се — сильно, грубо, — прильнул к ней всем своим плоским и твердокаменным телом. Пальцы с такой неистовостью впились в бок, что Мередит испугалась, что у нее вот-вот затрещат ребра.

— Билл прав, я ее убил! — Он будто выплевывал слова откуда-то из самой глубины своего огромного существа. — Даже отец говорил, что я ее убил.

— Перестаньте, Хит, это был несчастный случай. — Она уже знала его настолько, чтобы ни на секунду в этом не усомниться. — Не мучьте себя. Не надо.

Он плакал, как умеют плакать только очень сильные люди: выжимал из себя каждую слезинку, как капли влаги из едва сырой одежды. Мередит прижалась к нему и ждала, пока не утихнет буря. Объятие Хита причиняло боль, неподатливость его тела пугала. Когда наконец он разжал руки, Мередит показалось, что ее расплющили между двумя бетонными плитами. Она так и осталась стоять, зарывшись лицом в его рубашку, и физически чувствовала, с каким невероятным трудом Хит старался взять себя в руки.

— Господи, я вас не ушиб?

Как это похоже на него: подумать сначала о другом человеке!

— Ничего.

— Извините, дорогая. — Он провел рукой по ее спине. — Извините, я на минуту забылся.

Мередит отстранилась и подняла голову: его прожженное солнцем лицо было мокрым от слез, темные ресницы торчали, как блестящие копья. Она провела кончиками пальцев по его щекам и пригладила волосы — так бы утешала Сэмми.

— Со всеми бывает, — ответила она и отступила на шаг, чтобы избежать его объятий; руки Хита безвольно повисли.

— Наверное. — В его гортани что-то дрожало, и от смущения он говорил отрывисто. — Только у одних это бывает хуже чем у других. — Хит попытался рассмеяться, но странный звук выдал его растерянность. — Простите. Отвратительный день.

— Не надо извиняться. Здесь произошла ужасная сцена. Эти репортеры… настоящие акулы. Стоит им почувствовать запах крови — и они становятся беспощадными.

— Особенно если давно точат на вас нож. — Хит горько усмехнулся. — Я его когда-то зацепил и сам вручил ему этот нож. А он ждал момента, когда сможет ударить в спину, и побольнее.

— Вы имеете в виду Билла?

Хит устало уперся затылком в кору и закрыл глаза.

— Он сказал, что студия получила сведения из надежного источника. Это неправда. Источник был внутренним — сам Билл. Я знал, что рано или поздно он на меня это вывалит. В то время мы дружили, и когда погибла сестра, он был там.

— И все эти годы ждал, чтобы вытащить на публику старую историю? — спросила потрясенная Мередит.

— Скорее всего он унес бы ее с собой в могилу. Но четыре года назад я арестовал Билла за вождение в нетрезвом состоянии. После этого вся его жизнь пошла наперекосяк. Подозреваю, что он уже давно стал законченным алкоголиком, и у него были нелады в семье, а в то время, когда попался мне, вошел в штопор и пил по-черному. Когда все выплыло наружу, его популярность у телезрителей резко упала и Билла попросили со студии. Даже жена, с которой он прожил семнадцать лет, не выдержала и ушла. А он, как все алкаши, винил в своих бедах не спиртное, а меня. Еще удивительно, почему он так долго медлил со своей местью.

Мередит ворошила носком прошлогодние листья и ощущала терпкий запах земли и тлена. «Великолепный садовый компост, — машинально подумала она. — Боже праведный, что же ему ответить?»

— Ее звали Лейни. — Слова свинцовыми ядрами упали между ними. — Ей было только семнадцать. — Хит уронил подбородок на грудь и открыл глаза.

Мередит заметила, что от горя они потемнели. Было такое чувство, что его больше нет рядом — память унесл Хита сквозь годы в другое время и место.

— Она умерла за девять дней до своего восемнадцатилетия. Не успела ни влюбиться, ни выйти замуж, ни завести детей. Все прахом.

— И с тех пор вы себя в этом вините. — Что-что, а чувство вины Мередит прекрасно понимала: жила с ним все последние годы и настолько сроднилась, что вина стала казаться ей давнишней подругой.

— Кого же мне еще винить? Вы слышали, что сказал Билл: я убил сестру.

— Поэтому вы работаете с подростками? Столько сил вкладываете, чтобы пресечь их пирушки, но никогда не арестовываете?

— Все случилось во время такой пирушки. Я приехал из колледжа на ее выпускную вечеринку в карьерах на всю ночь. Жгли костры, дурачились. В итоге все перепились, и я в том числе. Может быть, больше других. В то время я был маленьким, гадким дерьмсцом. Ненавидел учебу, ненавидел отца за то, что заставил меня учиться. Тот выходной был перед последней неделей в колледже. Месяцами накапливалось раздражение, и вот ударило в голову. Не знаю, что я пытался доказать, напившись до одури, но я это сделал. — Хит пожал плечами и горько рассмеялся. — Если бы отец узнал, что я начал выпивать, описался бы кипятком. А в ту пору жизни я сделал бы что угодно, только бы его как следует позлить.

Мередит вспомнила своего отца: как сильно любила его раньше и как любит по нынешний день.

— Значит, ваши отношения были не слишком хорошими?

— Отношения с Яном Мастерсом? Он говорил: «Прыгай!» — и его дети должны были отвечать: «Как высоко?»

— А вы решили с этим покончить?

Хит вздохнул и потер переносицу.

— Отец хотел, чтобы я пошел по его стопам и стал таким же известным адвокатом, как и он. — Хит обвел рукой окрестные поля. — А я с одиннадцати лет знал только это и мечтал стать владельцем ранчо. Если бы я и стал поступать в колледж, хотя вовсе не был уверен, что мне это нужно, то пошел бы в университет на факультет земледелия. Но он об этом и слышать не хотел. Его сын не мог зарабатывать себе на жизнь, копаясь в коровьем дерьме. Мы поругались, и отец пошел на компромисс: заставил поступить в университет, надеясь, что, окончив через силу подготовительный курс по юриспруденции, я изменю свое мнение. Но я не изменил.

— И напились.

— Напился, — кивнул Хит, вглядываясь в поля за ее домом. — И не в первый раз. Весь первый курс я пил и болтался без дела. А когда попал в переплет, отец кого надо подмазал, спас мою задницу, сделав так, чтобы все было шито-крыто. Не хотел, чтобы черное пятно помешало мне заниматься юриспруденцией. — Хит на минуту умолк. — Бог свидетель, он был упрямым сукиным сыном. Костью поперек его горла было то, что Лейни как раз мечтала о карьере адвоката и хотела продолжить традицию Мастерсов: учиться в Гарварде, получить диплом с отличием и стать знаменитой. Как отец. Так нет же! Она ведь родилась девочкой и должна была стать педагогом, как мать… Только Лейни заикалась о юридической школе, отец ее тут же осаживал.

— Судя по вашим словам, приятным человеком его не назовешь.

— Он эгоистичный человек. Приятный? Не знаю. Чтобы это понять, надо копать глубже. Но жестоким он быть не хотел. Просто все видел по-своему, и ничто его не могло изменить. А я пытался. И, упорствуя, действовал не так, как следовало, а в результате погубил сестру.

— Как это произошло? Вы можете об этом говорить?

— Интересный вопрос, мой дорогой Арканзас. Я еще ни разу не пробовал.

И опять смысл его слов был совершенно ясен. Хит хотел сказать, что никогда никому не доверял так, как ей. Мередит отвела взгляд.

— Может быть, пришло время. Я слышал, исповедь облегчает душу, хотя всегда считал это чушью. Но поступать все время по-своему не получается, и… я устал.

Устал. Мередит понимала, что это значит. До смерти вымотан и не в силах справиться в одиночку. «Устал» — можно назвать и так: слово не хуже других.

— Все, что было до того, вспоминается как в тумане. Словно один миг стер из памяти остальное.

Мередит тяжело вздохнула. Ее била дрожь, но она старалась выглядеть спокойной.

— Начните с того, что помните.

Хит нахмурился.

— Меня вызвали на соревнование — гонки по бездорожью. Я даже не помню кто. Кретинизм, да и только. Моя выходка привела к смерти сестры, а я не знаю, кто меня подбил.

— Разве это важно?

Из горла Хита вырвался странный, булькающий звук.

— Да. Я все время об этом думаю. Зачем я так сделал? Почему? И не нахожу ответа. Потом, в морге, я стоял, смотрел на нее и не мог… — его голос сорвался, — не мог вспомнить, почему я полез на эту чертову дорогу в гравиевых карьерах.

— Хит, время не вернуть и ничего изменить нельзя. Вы выпили. Может быть, это счастье, что не помните всю вечеринку.

— Может быть. — Он пожал плечами. — Как бы то ни было, я решил ехать. Крутые спуски, плохое сцепление, мы с приятелем заключили глупое пари. Не могу припомнить, как Лейни оказалась в моем пикапе. Сидела между нами и крутила магнитофон. Мы поднимались на крутой склон. Сестра наклонилась вперед, не знаю, для чего — наверное, чтобы перевернуть кассету. Она ведь тоже пила. Ее нога стояла на кожухе коробки так, что переключатель передач был между колен. Ступня у нее каким-то образом соскользнула и ударила по педали газа…

Над их головами пролетел ветерок, и зашелестели листья дуба, а Мередит подумала, что это шепчутся тысячи загубленных человеческих душ.

— Пикап сорвался с обрыва и покатился вниз. Никто из нас не был пристегнут. Меня не выбросило из машины только потому, что я держался за руль.

— А ваш дружок и Лейни погибли?

— Нет, он отделался царапинами. — Хит проглотил застрявший в горле комок. — А Лейни угодила под кувыркавшийся пикап, и ей размозжило голову.

Мередит до боли в пальцах сжала кулаки. Неудивительно, что шериф изо всех сил боролся с юношеским пьянством. Сам пострадал от него, и так ужасно.

— Я пытался ее освободить. — Голос Хита дрожал. — Но конечно, мне не хватало сил. Я был пьян и в шоке и снова и снова дергал за крышу, кричал, звал на помощь. Под машиной оказалась только ее голова, а все тело осталось на виду. И мне казалось, стоит только Лейни вынуть — понимаете, вызволить, — и с ней будет все в порядке.

Мередит смотрела на него округлившимися глазами. Мозг леденел от страшной картины.

— О Боже, Хит…

Шериф как стоял прислонившись спиной к стволу, так и сполз на землю. И охватил руками колени.

— Какая-то девчонка у костра завопила, что разбилась машина и нужно вызывать копов. Слово «копы» — это все, что потребовалось. Ребята рванули к машинам, повскакивали на мотоциклы. Два старшеклассника на трехколеске влетели в можжевельник. Удивительно еще, как они остались живы.

— Вы хотите сказать, что вас бросили?

— Всех охватила паника. Ребята не знали, как сильно пострадала Лейни. Их головы были затуманены спиртным, всеми действиями руководили инстинкты. Реакция полиции могла быть суровой, а ребята до смерти боялись родителей. Да, меня бросили.

Хит провел по лицу ладонью. В лучах заходящего солнца волоски на ней блестели, как шелковинки. Этот мужчина всегда казался ей огромным, как гора, — эдаким сгустком неукротимой силы, энергии, мужественности. Но сегодня Мередит поняла, что Хит, как и она, очень и очень уязвим.

— Прибыл помощник шерифа и оттащил меня от машины. Когда они освободили Лейни и стали переносить в «скорую помощь», я совсем потерял рассудок. — Лицо Хита окаменело, а бороздки в углах рта превратились в темные шрамы. — Наша мать умерла, когда сестре было десять, а мне одиннадцать лет. И с тех пор Лейни всегда приходила ко мне, когда нуждалась в утешении. Понимаете? А тут мне не разрешили подойти, и я совсем свихнулся. Мне казалось, что Лейни встанет, если я смогу к ней пробиться. На моем пути возникли копы и врачи, но я прошел сквозь них. А тем, кто попытался меня остановить — дьявол! — тем досталось по первое число. Долго они не продержались. Парень я был здоровый, и у меня в крови бушевал адреналин.

Мередит закрыла глаза, чувствуя, что ей становится дурно.

— Я перепробовал все: звал ее по имени, делал искусственное дыхание. Но на меня накинулись всей гурьбой и повалили на землю. Кто-то воткнул в руку иглу. И с того момента я двигался, как зомби. Помню только отдельные картины, как самые страшные фрагменты кошмара.

— И против вас не выдвинули никакого обвинения?

— Мой отец был важным человеком. — Лицо Хита перекосила гримаса. — Господи, он и сейчас здесь, в городе. Вот уж взъерепенится, когда увидит сегодняшние «Новости». Молю Бога, чтобы материал не показали по общенациональной программе. Отцом он был никудышным, но такого не заслуживает. Это подпортит ему карьеру.

От мысли, что репортаж может попасть на общенациональное вещание, у Мередит похолодела кровь. Она постаралась отогнать надвигающуюся панику, убеждая себя, что это маловероятно.

— Значит, ваш отец в самом деле подкупил полицейских?

Хит снова потер переносицу.

— Деньги свое дело делают. А у Яна Мастерса «зелени» всегда хватало.

— Вы говорите об отце так, как будто он очень знаменит.

— Он и в самом деле знаменит, — улыбнулся Хит. — Никогда не слышали о легендарном защитнике Яне Мастерсе?

— Легендарном? — У Мередит екнуло сердце. — Нет, никогда.

— Постойте, дайте припомнить. Сенатор, убивший жену. Помните? Забыл, в каком штате. Держал неделю в холодильнике, а потом скормил гостям на шашлык.

— Боже милостивый! — Мередит схватилась за горло. — Какой ужас!

— Да, случалось и такое. Так вот, отец взялся за его дело. И еще за дело той дамочки, которая разъезжала по стране, выходила замуж за пожилых мужчин, а потом из-за денег убивала. И вытащил ее из дерьма, доказав, что она невменяема. Возьмите любой громкий процесс — и будьте уверены, что приглашали отца. Он до сих пор остается известнейшей личностью в стране. Имеет право работать в двадцати трех штатах. Так что если кто-нибудь нароет на него материал, это будет не просто сенсация.

Какого черта ее именно сюда занесло? Просто решила, что сворачивать в соседнее захолустье еще хуже. И вот! Здешний шериф не только в центре скандала, но еще и сын знаменитого адвоката. Да, деньги делают свое дело — открыто и властно. Пора сматываться, уносить ноги, и подальше. Но как это сделать без денег?