Те же, кто видел возвращающихся в родные места людей, подбегали к Торгуну, жали руки и даже обнимали его. Таким образом они явно приветствовали человека, которого уже и не чаяли видеть живым.

Торгуя в ответ улыбался и почти для всех находил несколько слов, прерывая их громким, задушевным смехом. Бретана догадывалась, что его забавляло удивление друзей по поводу его возвращения живым.

Она вслед за Торгуном шла через суетливую толпу, застенчиво наклонив голову в надежде остаться незамеченной. Хотя ничто в этих незнакомых людях не указывало на их жестокость, о которой так много говорили, их странная речь и манеры подавляли ее. Она внезапно почувствовала себя такой маленькой и запуганной, хотя окружавшим ее людям она совсем не казалась такой.

Вскоре их перестал сопровождать шум толпы.

Бретана подняла глаза и увидела, что они идут по более широкой, но удаленной от шумных улиц и поэтому более спокойной дороге. Ее обрамляли дома, больше тех, что находились ближе к пристани. Торгун повернулся к ней и указал на нарядный дом.

— А вот и дом Магнуса. — Эти слова заставили Бретану резко остановиться. Отбросив осторожность, она инстинктивно ухватилась за Торгуна.

— Я не могу, — умоляющим тоном и чуть слышно произнесла она.

— Ты должна, — твердо ответил он. — Если мы хотим обрести друг друга.

Побуждаемая его настойчивостью, она нехотя пошла вперед, хотя и была настолько отрешена от происходящего, что чувствовала себя плывущей по воде, а не идущей по земле.

Торгуй решительно постучал в дверь, обитой металлическими пластинами, и этот звук вернул ее к действительности. Бретана стояла ни жива ни мертва.

Дверь отворилась, и перед ними предстал хозяин дома. Он был таким, как его и описал Торгун — чуть выше Бретаны, но конечно ниже его, с крупной головой, покрытой шапкой непослушных светлых волос, которые были перехвачены серой лентой. Пышная борода и усы закрывали почти все его лицо, позволяя видеть только округлые румяные щеки и глубоко посаженные глаза.

Если бы Бретана так сосредоточенно не рассматривала лицо Магнуса, она бы оценила изысканность его наряда: красивую вышивку по краям верхней одежды из саржи, а также играющие всеми цветами радуги драгоценные камни, вправленные в серебряную брошь. Но ее внимание было целиком сосредоточено на проницательных глазах старика. Он недоверчиво посмотрел на своих посетителей, сначала на Торгуна, а потом на Бретану. Она, в свою очередь, всмотрелась в глаза старика и увидела в глубине его зрачков очень и очень напоминавший цвет ее собственных глаз.

— Моя дочь? — спросил Магнус несколько хриплым голосом, выдававшим его возраст. Обращаясь к Торгуну, он одновременно вытянул руку с шишковатыми пальцами и слегка коснулся разгоряченной и покрытой румянцем волнения щеки Бретаны, которая в ужасе отпрянула назад. Не схвати ее Торгун вовремя за руку, она бы повернулась и убежала бы прочь, сама не зная куда. Но это вмешательство и остановило, и несколько успокоило ее. Теперь всю свою энергию она сосредоточила на безмолвной, напряженной дуэли, которую вели две пары глаз: ее собственные и Магнуса. Куда только девалась ее робкая сдержанность, которую она проявляла на пути до этого дома. Теперь она уступила место гордому вызову, сдерживать который она была уже не в силах.

Торгуй в знак согласия кивнул и перевел эти слова для Бретаны:

— Он спрашивает, ты его дочь?

— Скажи, чтобы он показал подвеску, — вызывающе потребовала Бретана.

— Слава Одину, ты жива. — Магнус говорил по-английски удивительно чисто. Бретана совсем забыла слова Торгуна о том, что старик знал ее родной язык. Это обстоятельство несколько успокоило девушку, однако не охладило будоражившее ее дерзкое желание.

Магнус указал рукой внутрь дома и произнес:

— Прошу, входите.

— Я и шагу не ступлю в доме чужого мне человека. Покажите мне подвеску, — настойчиво повторила она.

По достоинству оценив ее упорство, Магнус ушел, а появившись протянул ей сжатый кулак. Со стороны это выглядело так, как будто он собирался ее ударить. И «удар» состоялся. Его скрюченные пальцы медленно разжались, открыв взору Бретаны до боли знакомую подвеску. При виде ее она почти задохнулась от волнения.

— Мой подарок твоей матери. — При этих словах Магнус опустил глаза, и на его морщинистое лицо набежала тень печали. — Войдете? — На этот раз это слово звучало гораздо мягче.

— Я вас не знаю, — раздраженно ответила Бретана. Торгун слегка растерялся от этого неожиданного сопротивления с ее стороны. Он-то думал, что она будет настроена более мирно.

— Я знаю, что для тебя я чужой, — ответил Магнус. В его дребезжащем голосе отчетливо слышались нотки доброты. — Давайте начнем с того, что надо было сделать уже давно. — На этот раз он не стал повторять Бретане приглашения войти, а просто отступил, пропуская молодых людей вперед.

Хотя Бретаной все еще владело сильное желание убежать, что-то в жесте Магнуса заставило ее отказаться от этого намерения. Как-то неожиданно даже для себя самой она села в отороченное мехом кресло рядом с очагом.

Этот дом и по размерам, и по убранству сильно отличался от того, в котором жил Эйнар. Хотя в помещениях не было никакого искусственного освещения, света все же было достаточно. Он проникал снаружи через несколько стенных проемов, в то время как у Эйнара было единственное окно со ставнями. В каждое окно была вставлена матовая пленка, которая хотя и не позволяла видеть, что делается снаружи, исправно пропускала внутрь достаточно света.

Вместо одного большого помещения, как у Эйнара, здесь было четыре или пять отдельных комнат. И еще — в том доме обходились одной-единственной занавеской, которая разделяла спальни Торгуна и Бретаны, а здесь дом украшали несколько больших штор из гораздо более дорого материала. Да и узор был гораздо сложней и изысканней по сравнению с простым геометрическим рисунком у Эйнара.

И просторность помещений, и тонкая отделка их внутреннего убранства указывали на то, что отец Бретаны человек состоятельный. Она не помнила, чтобы Торгун говорил об этом. Вид такого богатства, хотя и неожиданного в доме человека, которого она по-прежнему считала всего лишь язычником, нисколько не смягчил сердце Бретаны. Как раз наоборот, она еще больше негодовала по поводу того, что такой обеспеченный человек так скверно обращался со столь замечательной женщиной, какой была ее мать.

Все трое напряженно сидели у очага, мастерски сложенного из камня и глины. Торгуй говорил мало. Он считал, что пусть уж лучше волнение Бретаны пребывает в ее душе до тех пор, пока не утихомирится само собой. И если раньше Магнус не ожидал от своей дочери такой враждебности, то уж теперь-то иллюзий на этот счет у него не осталось. Даже упорное молчание, которое ясно угадывалось в ее глазах, разило его гневно и непримиримо.

— У тебя есть все основания ненавидеть меня.

— Именно это чувство я и испытываю. — Это звучало как приговор, без какого-либо намека на малейшее снисхождение. — До самого последнего момента я не была расположена к этому, однако одного вашего вида было достаточно, чтобы теперь я предпочла смерть тому, чтобы признать, что я ваша дочь. Здесь мою мать удерживали пленницей помимо ее воли? — вызывающе спросила она, указывая в сторону большой комнаты. — Магнус тяжело вздохнул, в полной мере сознавая теперь сложность стоящей перед ним задачи.

— Это правда, что я купил ее как рабыню, но со временем она полонила мое сердце.

— Ах, вот как, она была так любима, что сбежала от вас?

Магнус нахмурил брови.

— Да, твоя мать ушла, но я уверен, что она и в самом деле любила меня. Эйлин боялась, что в моем доме твое будущее окажется в опасности, что все достанется моему сыну, и что к тебе будут приставать с угрозами. И только после того, как она покинула этот дом, я узнал от горничной, что под сердцем у нее ребенок.

— Так у вас есть сын? — В сознании Бретаны произошел какой-то резкий поворот. Она почувствовала некоторое смущение. Почему Торгун ничего не сказал об этом?

— Он умер, — тихо ответил Магнус, морщинистое лицо которого омрачилось печалью.

— Так, значит, моя мать была не единственной вашей женой?

Магнус недоуменно посмотрел в сторону Торгуна, а затем вновь повернулся к дочери.

— Она вовсе мне не жена, а любовница. Когда твоя мать была здесь, моя жена Тири была еще жива. И хотя мое сердце принадлежало не ей, а твоей матери, Эйлин все же боялась ее. И она опасалась, что Тири сломает твою судьбу. Знай я, что она вынашивала тебя, я бы ни за что не позволил ей уйти.

Откровения Магнуса поразили Бретану.

— А вы были потом женаты на другой? — Пораженная всем услышанным, она встала с кресла.

— Да, — ответил Магнус, напрасно пытаясь найти на выражении лица дочери хоть какой-то намек на понимание. — Да, с тех пор прошли уже многие годы. Уж потом, после смерти Тири и моего сьюа Ингвара, я оставил всякую надежду на то, что найду Эйлин. Я подозревал, что она уехала в Англию, но не знал куда именно. Как мог ненавидимый всеми иностранец искать ее во враждебной стране? Откуда мне было знать, жива ли она вообще? И только когда я купил у фризских торговцев эту подвеску, у меня появилась надежда, что моя любимая и наша дочь, может быть, все еще живы.

— И что они не сказали Вам, что убили ее? — Вопрос этот звучал как обвинение.

Тень отчаяния набежала на лицо Магнуса, и он опустил голову.

— Думаю, что так оно и было, но, видя, как она мне дорога, фризы отрицали это. Я ни в чем не был уверен, вот до этого самого момента.

— Подвеска вернулась к вам семь лет назад. — Бретана была слишком беспощадна, чтобы выразить хоть малейшее сочувствие сидящему перед ней старику, который был в крайне подавленном состоянии.

— Да, — мягко и примирительно согласился тот. — Но, увы, человек со временем не становится умнее. Тогда Ингвар был еще жив. Теперь он лежит в чужой земле, сраженный беспощадным вражеским мечом. После его смерти прошлой зимой мои мысли вновь обратились к ребенку, который теперь должен стать моим наследником. Если ты простишь мою глупость, то это будет благим даром старому, больному викингу. Но даже если в твоем сердце и не проснется милосердие, то и тогда все, что у меня есть, будет твоим, дочь.

Бретана не могла дать ответа, которого с трепетом ожидал ее отец. Достаточно и того, что ей предложили большое наследство, которое она так презирала какой-то месяц тому назад. А теперь этот старик просит у нее прощения. И за что? Да ведь она сама незаконнорожденная. Это такой стыд, такой стыд, что она и не знала, как же быть?

Мысли одна другой запутанней, причудливое сочетание гнева и страха, проносились в уме Бретаны. Больше всего она хотела бы освободиться от этого неожиданно свалившегося на нее бремени. О, каким благом было бы возвращение ее к простоте прежней, пусть и со всякого рода неприятностями, жизни в Глендонвике. Да, но тогда не было бы Торгуна.

Даже если бы Бретане удалось бежать, как Эйлин, ее любовь была бы погребена под той постыдной сделкой с Эдуардом. Внезапно Бретана осознала, что Торгуя должен был знать ибо всем этом.

— Ты… — Она растерянно посмотрела на него. — Ты ничего не сказал мне об этом?

Торгуй опасался ее гнева по поводу того, что он скрыл от нее подлинное положение ее матери. Дело в том, что когда он поведал ей невероятную историю ее родителей, то понял, что лучше не поправлять сложившихся у нее искаженных представлений по этому вопросу. Пусть думает так, а не иначе, пока сама не свыкнется с этой новой для нее мыслью. И вот теперь (и это его очень беспокоило) щеки Бретаны пылали гневом еще от одного неожиданного предательства.

— Я же сказал, что Эйлин была любовницей Магнуса, но ты многого не поняла, и я подумал, что это даже к лучшему. Я же знал, что ничего кроме боли это тебе не принесет.

Да, он прав. Теперь она понимает причину молчания Торгуна. В отличие от Магнуса, хладнокровие и бессердечность которого сначала превратили ее мать в рабыню, а потом и в беглянку, Торгун думал только о ее спасении. Эта попытка, хотя и достойная по намерениям, теперь казалась просто смехотворной перед лицом ее теперешнего прямо-таки катастрофического положения.

Она прошла в дальний угол комнаты, сильно сжав пальцами виски, в которых усиливалась головная боль. До ее слуха доносились спокойные голоса обоих мужчин, разговаривавших на своем языке. Она даже рада была тому, что не понимает их беседы. Ничего нельзя было понять в этом новом для нее мире, и разобраться в том, о чем она только что узнала, без помощи Магнуса будет весьма трудно.

— Я хочу видеть Бронвин, — потребовала она, внезапно повернувшись к сидящим мужчинам. Эти слова резко оборвали их беседу.

— Да-да, конечно, — согласился Магнус. — Она здесь, неподалеку. Я пошлю за ней.

Магнус что-то очень быстро сказал Торгуну, который поднялся со своего места и подошел к Бретане.

— Я должен идти. Мы скоро поговорим с твоим отцом. Надеюсь, с тобой все будет в порядке?

В порядке? О каком порядке он может говорить? Не нужно было никакого ответа, чтобы понять это по ее глазам. Ведь яснее ясного, что ее нынешнее положение как никогда далеко от того, чтобы его можно было назвать благополучным.

— Так ты уходишь? — Судя по тону, ее это сильно поразило.

Торгун, понимая, как она испугалась, знал, что ничего не может путного придумать, чтобы успокоить ее.

— Мне здесь уже нечего делать. — Мы потом переговорим с Магнусом. А сейчас придет Бронвин. Прошу тебя сделать что-нибудь для нас обоих. — Эти слова Торгун произнес очень нежно, почти выдохнул их.

Упоминание об их будущем союзе пробудило в ней болезненно сильное желание обрести покой в сильных и таких надежных руках любимого. Но даже несмотря на то, что планы примирения Бретаны с отцом окончательно не пострадали от ее неожиданной вспышки ярости во время разговора с Магнусом, у нее хватило ума понять, что любой физический контакт с Торгуном только ухудшит их теперешнее положение.

Он не видел на ее лице такого выражения с того первого памятного дня в Глендонвике, и пробудившееся в нем сочувствие было так похоже на то, которое нашло на него тогда в сходных обстоятельствах. Он порывался обнять ее и своими ласками как бальзамом исцелить раны и успокоить смятенное состояние духа Бретаны, которая едва удерживалась от рыданий. А как хотелось целовать ее мягкие, податливые губы, но нет — дело прежде всего. Может, это и жестоко, но в борьбе за выход из теперешнего сложного положения он доверится ее собственным инстинктам.

Магнус хорошо понимал причины смятения и гнева Бретаны. Учитывая свои прошлые ошибки в общении с женщинами он отказался от попыток врачевания обоих этих чувств навязчивыми разговорами. Старик проводил дочь в дальнюю часть дома, где приготовили для нее спальню, и разжег очаг. После того, как он запылал ярким пламенем, Магнус показал ей сундуки, доверху набитые одеждой, которую он подготовил к ее прибытию.

— Я надеялся на твое возвращение и потому собрал все это. Мои портнихи не знали твоего размера и шили по наитию, но они переделают, если будет надо. Это только часть того, что будет у тебя из нарядов. Видишь, здесь есть и мужская одежда Теперь-то я не представляю, как бы было иначе, но я ведь не знал, кого привезет мне Торгун — сына или дочь.

Магнус с удовольствием наблюдал, как Бретана перебирает свой гардероб. Еще несколько недель назад он хотел избавиться от этой одежды, на которую ему было тяжело смотреть после того, как он узнал о судьбе своего единственного сына и безвременной гибели Торгуна в море.

После тактичного ухода отца девушка начала более подробно знакомиться с содержимым сундуков. Было совершенно ясно, что ее собственный гардероб нуждается в немедленном обновлении. Все вещи, которые представил ей Магнус, радовали своим великолепием. Чего стоила одна только саржа или вышивка на подолах платьев. Ничего подобного Бретана не видела на скандинавских женщинах, когда они с Торгуном шли через центральную рыночную площадь.

Да, здесь было из чего выбирать. Бретана остановилась на розовато-лиловом платье с тяжелыми складками на подоле и рукавах. Узор на лифе был украшен вшитыми в него небольшими ценными каменьями (какими — она не знала) цвета морской волны.

Бретана уже присмотрелась к тому, что носят местные женщины и, следуя их примеру, дополнила свой туалет фартуком на гладкой льняной ткани небесно-голубого цвета. Но вот завязки фартука никак не хотели сходиться спереди. Сначала это смутило девушку, но потом она вспомнила, что многие женщины, которых она видела в городе, носили на груди броши. Покопавшись в сосновой шкатулке с множеством драгоценностей, Бретана нашла пару подходящих серебряных вещиц и прикрепила к ним завязки.

Теперь драгоценности — хорошо подошли бусы из мелкого розового кварца между двумя большими застежками. Получилось неполное ожерелье. Нашлась в шкатулке и пара кварцевых серег-слезок, подходивших к брошам. Там же было много широких серебряных браслетов и, хотя раньше Бретана их не носила, она решила надеть по одному на каждую руку.

Посмотрев на себя в небольшое ручное зеркальце, Бретана пришла к выводу, что несмотря на всякие там неприятности и прочее, внешне она выглядит как настоящая скандинавская леди. Теперь и одежда и беломраморная кожа, и белокурые волосы девушки делали ее очень похожей на женщин, которых она видела по пути с пристани. После того, как Магнус подтвердил историю, рассказанную Торгуном, она чувствовала некоторую противоречивость своего положения и своего настроения.

Взяв небольшой гребень из слоновой кости, она начала осторожно расчесывать спутанные ветром длинные серебряные пряди своих волос.

— Бретана! — Звучный голос Магнуса вывел ее из задумчивости, и она посмотрела в сторону задернутых штор. — К тебе пришли.

Она отложила гребень и спиной прижалась к тяжелому сосновому креслу, взволнованно готовясь к встрече. Но вот шторы раздвинулись, и она увидела залитое слезами лицо своей несравненной Бронвин.

— Госпожа! — С этими словами она бросилась обнимать свое обожаемое дитя, которое, как она думала, проглотило море. — О, моя госпожа!

Бронвин крепко сжала Бретану в своих объятиях.

Бретана спросила:

— Тебя никто не обижал? — Бронвин быстро замотала головой.

— Все прекрасно. Здесь ко мне хорошо относятся. Но я так страдала от одиночества. Я ведь была уверена, что ты утонула.

Усадив Бронвин, Бретана поведала ей всю свою долгую, невероятную историю, от того момента, как она попала на остров, и до ее нынешнего положения. Она также изложила рассказ Торгуна о своем прошлом, дополнив его сведениями, которые ей сообщил Магнус. И, кончив рассказывать, она обратила внимание, что это не повергло Бронвин в изумление, которое, как она думала, отразится в ее добрых зеленых глазах.

— И что же, ты не считаешь все это невероятным? — спросила она, наклонившись вперед и положив обе руки на полные колени Бронвин.

— Это совсем не так невероятно, как ты, может быть, думаешь, — спокойно ответила та. Бретана быстро сообразила, что такое спокойствие Бронвин объясняется только одним: она уже все знала.

— Так ты все знала? — Она не верила этому, не могла представить, откуда Бронвин все известно.

Бронвин склонила голову. Ей было стыдно за то, что она так долго хранила эту тайну.

Я знала твою мать задолго до твоего рождения. Когда ей было столько лет, сколько тебе сейчас, на нас напали фризы. В те дни такие набеги не были редкостью, а Глендонвик не имел тех мощных стен, которые затем построил Эдуард. Она была захвачена в плен, и мы думали, что даже убита. А через два года Эйлин чудом вернулась и поведала нам невероятную историю о своей жизни среди язычников.

— Твой дед был безмерно рад ее благополучному возвращению, и уже потом узнал, что она беременна. Дочь без мужа, да еще с ребенком — с этим старому, больному человеку было трудно смириться. Бретана все поняла, и конец истории ей был уже ясен.

— Вот так, — продолжала за нее Бретана, он и выдал ее замуж за Эдуарда.

— Да, — ответила та. Только твой дед и я знали правду. Всем он говорил, что твоя мать убежала из плена и стала жить в Восточной Англии. Там же она якобы вышла за человека, который вскоре был убит. Само собой, люди знали, что ты не дочь Эдуарда, потому что когда она вернулась, беременность была уже заметна. Но никто не знал, кто твой отец. И когда умер отец Эйлин, а затем ушла и она сама, с этой тайной осталась одна я и поклялась, что никогда не заставлю тебя страдать из-за твоего происхождения.

Бретана не могла поверить услышанному.

— Как ты могла скрыть это от меня?

— Я не знала, что Магнусу известно об этом. Но в то утро, когда пришел Торгун, я поняла, что круг замкнулся. Что нам теперь делать? — Хотя Бронвин и была старше Бретаны на целых двадцать лет, сейчас она выглядела, как ребенок, умоляющий дать ему самый простой ответ на очень сложный вопрос.

Бретана в молчании отвернулась. Положение, в котором она оказалась, представилось ей теперь куда более ясным и требующим каких-то решений. Она подумала, что скорее всего ей придется признать своего отца и как-то примириться со своей судьбой. Но потребуются дополнительные доказательства того, о чем рассказала Бронвин, прежде чем она сможет решиться на что-то более определенное.

— Госпожа, — повторила Бронвин, — что же нам делать?

Бретана поднесла палец к губам и с мягкой задумчивостью произнесла:

— Торгуй знает.