Завоевание Запада было закончено всего лишь в течение одного месяца, причем оно удивительно дешево обошлось победителю. "Кровопролитие" было весьма незначительное, а на решающем этапе и вообще пустяковое по стандартам Клаузевица.
      Хотя эта молниеносная победа и была достигнута в результате действий против военных объектов, однако главную роль сыграли маневры, имевшие скорее стратегический, чем тактический характер.
      Более того, эффект от нарушения коммуникаций противника и его системы управления при продвижении на большую глубину с трудом можно отделить от сопутствующего ему эффекта - падения морального духа населения и нарушения устоев гражданской жизни.
      Словом, это можно считать доказательством, хотя бы частичным, новой эффективности действий против гражданских объектов. То же самое можно сказать и в отношении еще более быстрого завоевания Балкан в апреле 1941 г., которое еще раз продемонстрировало парализующее действие новых средств войны и их стратегического применения.
      Сражения при завоевании Балкан не играли значительной роли, и успех был достигнут чем угодно, но только не уничтожением войск противника.
      Когда дело дошло до вторжения в Россию, была сделана попытка применить другой метод. Многие из немецких генералов, особенно начальник Генерального штаба Гальдер, выражали недовольство тенденцией Гитлера наносить удар скорее по экономическим, чем по военным объектам. Однако анализ оперативных приказов и собственные заявления генералов не подтверждают это обвинение.
      Хотя Гитлер и был склонен думать, что удар по экономическим объектам оказался бы более эффективным, однако ясно то, что в критический период кампании 1941 г. он согласился с мнением Генерального штаба о необходимости решительных сражений. Такие действия не дали решающих результатов, хотя немцы одержали несколько больших побед, причем русским были нанесены огромные потери. Остается открытым вопрос: дало бы более решающие результаты сосредоточение усилий против экономических объектов?
      Некоторые немецкие генералы считают, что шансы разгрома Советской России были потеряны в результате того, что немцы пытались выиграть сражения "классическим" путем, вместо того чтобы как можно быстрее прорваться к политическим и экономическим центрам страны, какими являются Москва и Ленинград, что и предлагал сделать Гудериан, выдающийся представитель новой школы механизированной маневренной войны. В этом основном вопросе Гитлер встал на сторону ортодоксальной школы.
      При проведении немцами молниеносных наступательных операций их военно-воздушные силы действовали совместно с механизированными войсками, парализуя и морально подавляя войска противника и его народ. Эффект действий авиации был огромен, и можно с уверенностью сказать, что он во всяком случае был не меньше эффекта действий танковых войск.
      При любой оценке условий, которые сделали возможным появление нового вида молниеносной войны - блицкрига, эти два средства войны нельзя противопоставлять друг другу. Еще больший результат был достигнут английскими и американскими военно-воздушными силами, обеспечившими успехи союзных армий и военно-морских сил на последних этапах войны.
      Именно благодаря действиям военно-воздушных сил союзников стала возможной высадка союзных войск на континенте Европы, а затем их уверенное наступление, завершившееся победой. Своими действиями против военных объектов, особенно коммуникаций, союзная авиация оказала решающее влияние на способность немецких войск организовать отпор наступлению союзников. Однако штабы военно-воздушных сил союзников никогда не проявляли особого стремления к проведению воздушных операций совместно с наземными войсками. Напротив, они предпочитали самостоятельные операции против "гражданских" объектов, т. е. наносить удары по промышленным центрам противника.
      Целью этих ударов являлось оказание непосредственного экономического и морального воздействия на противоборствующую страну в надежде, что это приведет к более решающему и быстрому результату, чем совместные действия против вооруженных сил противника. Хотя авиационные штабы союзников и называли эти операции "стратегическими бомбардировками". Однако этот термин по существу был неправильным, так как такая цель и такие действия относятся к области большой стратегии. Такие бомбардировки было бы более правильно называть "бомбардировками в целях большой стратегии" или, если этот термин кажется слишком громоздким, "промышленными бомбардировками". Такое название охватывает как моральный, так и экономический эффект.
      Действительный эффект таких бомбардировок с точки зрения вклада в победу оценить очень трудно, несмотря на весьма подробные исследования. Оценка значения этих бомбардировок как их сторонниками, так и противниками по тем или иным причинам весьма противоречива. Кроме этого, правильной оценке мешало и делало ее почти невозможной наличие большого количества факторов, не поддающихся учету, которых при воздушных бомбардировках даже больше, чем при любых других видах военных действий.
      Пожалуй, будет правильным сказать - даже при сравнительно положительной оценке действий стратегической авиации по промышленным объектам, - что все же они были менее решающими, чем действия авиации против стратегических объектов в военной сфере. Во всяком случае, решающий характер их результатов был гораздо менее очевиден. При детальном изучении этапов войны становится также ясным, что результаты действий стратегической авиации против промышленных цент- ров всегда оказывались значительно ниже тех, на которые рассчитывало командование стратегических ВВС.
      Еще виднее исключительно вредное влияние бомбардировок промышленных центров на послевоенную обстановку. Кроме колоссальных разрушений, которые трудно восстановить, бомбардировки оставляют внешне менее заметные, но сохраняющиеся в течение более продолжительного времени социальные и моральные последствия. Такого рода действия авиации неизбежно создают серьезную угрозу сравнительно непрочным основам цивилизованной жизни. Эта общая опасность в настоящее время значительно возросла в связи с появлением атомной бомбы.
      Здесь мы подошли к основному различию между стратегией и большой стратегией. Если стратегия имеет дело только с проблемой обеспечения военной победы, то большая стратегия должна смотреть вперед, так как перед ней стоит задача обеспечить мир после войны. Так рассуждать - значит не поставить телегу впереди лошади, а просто внести ясность, где место лошади, а где - телеги. Действия авиации против объекта, который по существу является "гражданским", относятся к области большой стратегии. Поэтому их и надо рассматривать под таким углом зрения. По своему характеру гражданские объекты не должны подвергаться бомбардировке. Поэтому было бы нецелесообразным использовать эти объекты в качестве военных целей даже в том случае, если бы решающее значение их подавления было более убедительно доказано (или, по крайней мере, более ясно продемонстрировано).
      Дальнейший пересмотр военной теории
      При попытке пересмотреть ту или иную теорию и приспособить ее к новым условиям необходимо изучить ее источники, если имеется желание внести коррективы в выводы. Насколько известно автору этой книги, он первым после войны 1914- 1918 гг. пересмотрел широко распространенные взгляды на цели войны, унаследованные от Клаузевица. После того как автор критически разобрал взгляды Клаузевица в ряде статей, опубликованных в военных журналах, он более подробно осветил этот вопрос в своей книге "Paris? Or the Future of War", вышедшей в 1925 г.
      Эта небольшая по объему книга начинается с критики тех действий, с помощью которых воюющие страны пытались достичь в Первую Мировую войну своей ортодоксальной цели - "уничтожения главных сил противника на поле боя". В ней отмечается, что эти действия привели к взаимному истощению воюющих стран, причем решающих результатов достигнуто не было.
      Далее речь идет о преимуществах "моральных целей" и показано:
      1) как танковые войска могут наносить решительные удары по "ахиллесовой пяте" армии противника - по его узлам связи и крупным штабам, которые составляют нервную систему противника;
      2) как военно-воздушные силы, кроме взаимодействия с сухопутными войсками в этих стратегических действиях, могут самостоятельно наносить решающие удары по нервной системе государства - по его "крупным гражданским центрам" промышленности.
      Генеральный штаб дал указание, чтобы книга "Paris? Or the Future of War" использовалась в качестве учебного пособия для офицеров первых экспериментальных механизированных войск, которые были сформированы двумя годами позже (в 1927 г.). Штаб военно-воздушных сил, естественно, использовал эту книгу еще полнее, так как тогда отсутствовали учебники по стратегии военно-воздушных сил, а развивавшиеся взгляды командования ВВС по этому вопросу совпадали с выраженными в книге. Начальник штаба военно-воздушных сил направил экземпляры этой книги нижестоящим начальникам авиационных штабов. Мысли, которые я излагаю сейчас, после длительных размышлений, представляют собой пересмотр того, что было написано мною четверть века назад, признание ошибок, допущенных в то время. Это показывает, как, пытаясь исправлять излишний крен в одну сторону, легко впасть в другую крайность.
      Т. Э. Лоуренс в письме, которое он адресовал мне в 1928 г., писал: "Система взглядов Клаузевица слишком уж логична. Она сбивает с толку его последователей, по крайней мере тех из них, которые предпочитают драться оружием, а не ногами... В настоящее время вы пытаетесь (при очень малой помощи со стороны тех, кто обязан думать о своей профессии) устранить крен сразу же после оргии последней войны. Когда вам это удастся (примерно в 1945 г.), ваши послушные последователи перейдут границы, установленные вами, и пойдут назад под влиянием нового стратега. Мы движемся то вперед, то назад".
      В 1925 г. я сам зашел слишком далеко, доказывая преимущества нанесения воздушных ударов по гражданским объектам. Однако вскоре я несколько исправил свою ошибку, подчеркнув, что важно эту задачу выполнить таким путем, чтобы "постоянный ущерб был по возможности наименьшим, так как сегодняшний противник завтра будет нашим покупателем, а послезавтра - нашим союзником". Тогда я был убежден, что "решительное воздушное нападение причинит меньше разрушений, чем длительная война, и меньше истощит силы противной стороны, которые ей понадобятся в будущем для восстановления разрушенного".
      При дальнейшем изучении этого вопроса я пришел к выводу, что воздушное нападение на промышленные центры не может дать немедленный решающий результат. Такое нападение, вероятнее всего, приведет к появлению новой формы продолжительной войны на истощение, которая, возможно, принесет меньше жертв, но будет более разрушительной, чем война 1914-1918 гг.
      Однако штаб военно-воздушных сил был гораздо менее склонен соглашаться с пересмотренным выводом, чем с прежним. Он продолжал лелеять надежду на достижение быстрого решения. Когда опыт войны заставил их отказаться от этого, они бросились в другую крайность: стали рассчитывать на промышленное истощение противника. Военно-воздушные силы начали проводить бомбардировку промышленных центров с таким же рвением, с каким в Первую Мировую войну Генеральный штаб проводил операции на истощение людских ресурсов.
      Тем не менее осознание того, что бомбардировка гражданских объектов приводит к отрицательным результатам, не означает восстановления старого понятия о "сражении" как о глав- ной цели. Отрицательные стороны формулы Клаузевица в до- статочной степени выявились в ходе Первой Мировой войны. В противоположность этому Вторая Мировая война показала преимущества и новые потенциальные возможности непрямых, или стратегических, действий против военных объектов, достаточно подтвердив то, что предсказывалось в этом отношении. Даже в далеком прошлом некоторые великие полководцы эффективно проводили такие непрямые действия, несмотря на ограниченность средств войны в то время. Но в настоящее время с появлением новых средств войны эти действия приобрели еще большее значение, невзирая на увеличившуюся силу тактического сопротивления. Новая, более высокая подвижность войск привела к увеличению гибкости при выборе направления удара и создания угрозы, что дало возможность "обезоруживать" тактическое сопротивление противника.
      Пришло время снова пересмотреть взгляды на такие понятия, как объект или военная цель, в свете последнего опыта и современных условий. Весьма желательно, чтобы это было сделано совместными усилиями армии, флота и авиации, которые должны выработать согласованное решение, ибо в настоящее время имеется опасное расхождение взглядов на военную доктрину. Основные положения пересмотренной теории удовлетворяют современным условиям, и автор надеется, что в процессе обсуждения этого вопроса представление о теории стало более полным. Основная мысль заключается в том, чтобы ввести термин "стратегическая операция" вместо термина "сражение", который является старым понятием, потерявшим в настоящее время свое значение.
      Сражения могут иметь место и в будущем, но они не должны рассматриваться как самоцель. Повторим ранее сделанный вывод, который полностью подтвердился во время Второй Мировой войны: "Истинная цель войны состоит не столько в том, чтобы навязать противнику сражение, сколько в том, чтобы создать такую выгодную стратегическую обстановку, которая если сама по себе и окажется недостаточной, чтобы привести к победе, то посредством сражения обеспечит победу на верняка".
      ***
      Судя по всему в прошлую мировую войну истинным джентельменом и гуманистом оказался И. Сталин. Он же прекрасно сознавал необходимость обеспечения преемлемых для России условий мира без ущемления прав соседей.
      Но вот замечание В. Герасимов, популярного на сайте belmir.ru автора. Оно замечательно уже тем, что иллюстрирует "стратегию" и реакцию населения США на любую, в том числе мифическую угрозу.
      "Каждая заморская война приносила Америке немалые заказы, прибыли и прочие блага процветания. После заморских войн поступали заказы на восстановление разрушенных стран. Затем американцы поджигали новые кострища зарубежных войн. Таким образом, Америка поддерживала жировую прослойку на стабильно-свинячьем уровне из поколения в поколение. Если бы самую заселённую и промышленно развитую треть американской территории хотя бы раз сравняли с землёй, попутно сократив молодое мужское население миллионов на двадцать, - посмотрели бы мы, как скоро и каким образом поднялась бы Америка с карачек.
      Не могла появиться и медаль "За оборону Нью-Йорка".
      В годы Второй мировой войны некий местный радиожурналист помутил, выдав в эфир сообщение о высадке немецкого десанта в окрестностях города. Что началось! Паника охватила всё Восточное побережье страны. Местные жлобы спешно паковали имущество и устремлялись подальше от берега. На дорогах образовались гигантские "пробки", тысячи жлобов квасили друг-другу морды, пытаясь пробить дорогу к спасению. Хотя никто не слышал ни одного выстрела, не видел ни одного немца. Панику усмиряли три дня. Журналисту, естественно, не поздоровилось. Зато в истории остался факт, достойный запоминания".
      Добавить к цитируемому можно только самый минимум соображений в духе В. Герасимова. Современные американские жлобы, весьма крутые в боевиках, на самом деле всего лишь "жировая прослойка", восьми поколений потомков портовых проституток и пиратов. Они пошли на все, чтобы уничтожить военную мощь СССР и сегодня в страхе за свою жизнь предпринимают "героические" усилия, чтобы руками наших геростратов уничтожить остатки военной мощи России.
      В ряду этих деяний западных джентельменов стоят заседания ПАСЕ, поездки лорда ДЖАДА на Кавказ, заседания Госдумы с обсуждением "чеченского вопроса" в присутствии крикливых чеченок, заключение договоров о "разоружении России" и "убийство "Курска".
      Но для того чтобы американцы подняли руки, не нужно бомбардировать их территорию ракетами с ядерными зарядами, достаточно нанести удар по американцам на территории например Сомали, откуда американские пиндосы в панике бежали под натиском толпы местных оборванцев организованных "генералом".
      Впрочем для победы действительно нужны решительные генералы, поддержанные хотя бы двумя сотнями патриотов своей родины из аборигенов.
      Где они в России?
      Глава седьмая Утраченные иллюзии или о том, где попранные традиций чести, долга и товарищества, могли бы принести неоценимые результаты
      (в качестве дополнения к Фуллеру и Герасимову)
      Должен сразу оговориться.
      Звание полковник и отсутствие личного знакомства казалось бы не позволяют мне давать оценку своим "товарищам по оружию" и высшим офицерам ВС.
      "Не суди, да не судим будешь".
      Однако, именно чрезвычайность ситуации, прямое участие моих сверсников по учебе в ВУЗАх МО, "товарищей по оружию", в событиях без преувеличения исторических позволяют мне высказать свое, возможно, не вполне приятное мнение о некоторых ключевых фигурах и "слоях общества" в событиях августа 1991 и осенью 1993 года.
      Попранные традиций чести, долга и товарищества
      Не скажу что, могу похвастать близким знакомством с генералами как "старой, советской формации", так и "новой демократической волны". Однако, кто-то из них сыграл лично в моей судьбе весьма заметную роль, кто-то произвел на меня весьма сложное и противоречивое впечатление, а кто-то не может быть оставлен без внимания в связи с обстоятельствами необычными и даже мистическими.
      Почему для меня это так важно?
      Потому, что все мы, офицеры Советской Армии, связанные Присягой и многолетней службой, по неведомым для многих причинам действительно оказались "по разные стороны баррикад", как "наследники отцов-победителей" оказались по выражению А. Пушкина "славных дедов внуками погаными".
      По словам Ельцына утром 19 августа 1991 года по Москве "сплошными колоннами шли бронетранспортеры и танки".
      С юго-запада по Киевскому шоссе в столицу входились подразделения гвардейской таманской дивизии. В экипаже одной из командирских БМП "мирно спал" заместитель начальника штаба одного из полков майор Евдокимовов. Тот самый который спустя сутки сыграет не последнюю роль в "обороне Белого дома". Именно он в качестве "спящего мешка" будет доставлен заблудившимся командиром танковой роты к Дому правительства и в буквальном смысле, как старший по званию, окажется "спасителем молодой российской демократии".
      Так бывший не самый лучший командир танковой роты 418 полка 32 дивизии (в дислоцированной в Калинине), мой бывший однополчанин и майор Евдокимов, окажется "героем демократии" и прямым пособником разрушения СССР в 1991 году28.
      Но что могло бы приключиться, если бы на его месте оказался другой майор, и танковая рота не заблудилась и не вышла бы "в нужный для демократии момент" к Белому дому?
      Сколько таких "спящих евдокимовых" мы вырастили в Советской Армии?
      Как случилось, что их оказалось слишком много, в то время как "ответственных перед народом" - до обидного мало?
      Именно так, из миллиона советских офицеров до "обидного мало", хотя все они без исключения произносили слова Военной Присяги: "Я, гражданин Советского Союза, перед лицом своих товарищей торжественно клянусь"...
      Эти слова Присяги в свое время произносили все, в том числе генералы, мои ровесники. Впрочем, многие из них не случайно, и не "во сне" оказались там, где было нужно, для демократии. И кровавой осенью 1993 года, не взирая на совесть, честь и слова присяги, их "на полную катушку" использовали "демократы".
      Думаю, не имеет особого смысла повторять имена тех, кто позволил себе, прикрываясь приказом, поднять оружие на безоружных москвичей. Подчеркиваю, не случайно, прикрываясь приказом и должностными обязанностями.
      Для солдата приказ действительно "должен быть выполнен точно и в срок". Но речь идет не о рядовых, которые вьехали в центр Москвы, не в полной мере представляя что они творят. Под веселое улюлюканье толпы, покуривая, они, герои, выпустили по одному боекомплекту в защитников Конституции и спокойно удалились в казармы, не особенно раздумывая о воинском долге, совести и морали.
      Недавно в подземном переходе на Пущкинской площади установлена памятная доска в память о жертвах терракта 8 августа 2000 года.
      Но кто вспомнил о том, что 29 сентября 1993 года, на том же самом месте произошло еще более безобразное действие, в котором не последнюю и гнусную роль сыграли подразделения специального назначения ВВ МВД, а пострадавших при этом могло быть гораздо больше, чем при недавнем террористическом акте.
      История такова. После того как резиновыми палками с применением спецсредств была разогнана многочисленная толпа протестантов перед блокированным Белым домом, часть избитых у метро "Баррикадная" москвичей кинулась к обычному в то время месту "демтолковищ", к памятнику Пушкина.
      Власть тоже не терялась и одновременно подогнала два автобуса с ОМОНом. Площадь была оцеплена и, не взирая на степень причастности, всех, включая случайных прохожих и детей омоновцы загнали в тот самый подземный переход. Затем после непродолжительной накачки "бойцов" и устащения "бунтовщиков", подземелье было забросано дымовыми и хлорпикриновыми гранатами. В дело были пущены дубинки и как водится излюбленные для "людей без башни" приемы борьбы ногами.
      Началась паника. Толпа человек в 500 кинулись к двум действующим турникетам и через них к эскалаторам сорокаметровой глубины. Началась давка, по лестницам понеслись наиболее сильные, прочие теряя сумки просто покатились вниз. Где их уже ждала "народная милиция", в обязанности которой входило "отправить всех по домам". Они это делали весьма своеобразно, тоже ногами и дубинками, не взирая на опасность движения поездов.
      И только случай не привел к жертвам. Ответственные контролеры метро все же догадались остановить эскалаторы. А бабий вой остановил разбушевавшихся ментов. Разумеется, никто "не заявил и не обратился", понимая, что это будет "себе дороже", поскольку речь шла всего лишь о Конституции никому не нужного государства.
      Повторюсь, 3 октября 1993 года, уже после расстрела безоружной толпы в Останкино, я сознательно оказался на маршруте выдвижения гвардейской таманской дивизии. В мои намерения входило, если не предотвратить назревавшее беззаконие, то хотя бы выяснить цель выдвижения войск и в случае негативного результата развеять иллюзии руководства Верховного Совета РСФСР. Иначе поступить не мог. Самые худшие предположения подтвердились. И я оказался "один на один" с группой обеспечения выдвижения из спецназа ВВ МВД, настроенных весьма решительно.
      Так в 22.30 3 октября 1993 года при въезде в Москву меня, действующего полковника Генштаба ВС России, ногами и автоматами сознательно, зная кто я такой, охаживала свора из семи спецназовцев, с повадками чеченских "трактористов"29.
      Били "воины без башни, обладатели черных беретов, профессионально, со всей "пролетарской" ненавистью. "Общее руководство" при активном личном участии осуществлял, как помнится, офицер в черном берете (спасибо, что попался не "краповый"). Если бы не вмешался подполковник-"таманец", забили бы насмерть (отделался легко - всего двумя месяцами госпиталя и годом медицинской реабилитации).
      Через некоторое время в разговоре с генералом, моим сокурсником по академии, выяснилось, что в то время когда я пытался выяснить намерения командования гвардейской дивизии, мой "собрат по оружию" и однокашник по академии "ответственно выводил" войска, в том числе и таманцев на исходные позиции для стрельбы по Верховному Совету. (Что и было успешно проделано 4 октября на глазах у мирового сообщества и праздной московской публики. И никто "не усомнился", не устыдился и не вспомнил о Присяге, данной "перед лицом своих товарищей...")
      Мой генерал "ответственно думал о выполнении приказа", успешно управлял колоннами при выдвижении по ночному городу, не заблудился. По существу именно он дал нетрезвому Ельцыну и его подельникам повод думать, что позволено все. Вплоть до применения против народа 125 милиметровых танковых пушек, боевых вертолетов, террористов-снайперов неизвесной национальной принадлежности и безответственных рядовых ВВ, "людей без башни".
      Я не называю здесь имени своего сокурсника генерала, "о павших или хорошо или никак".
      Но тогда, в 1993 году, генерал "даже не подозревал", что своими действиями помогает инициировать то, что сегодня называется "государственным и международным терроризмом". Более того, он не мог даже предположить того, что сам окажется жертвой террора. Через три года на инспекции в Осетии его машина будет обстреляна из засады, и он будет убит теми, кто почувствовал вкус к безнаказанному убийству на глазах у просвященного человечества, а его начальник в прощальной речи на Троекуровском кладбище даст клятву отомстить за смерть "боевого товарища".
      Не думаю, что участие генерала в этом позорище был выбор, "убежденного сторонника демократии".
      Прочих участников расстрела ВС, например, П. С. Грачева, других генералов и офицеров МО и МВД, судьба миловала. Правда не всех, кто-то даже испытал прелести общения с бандитами в 1995 году после неудачного штурма Грозного. Но именно они прямым образом способствовали выполнению замыслы преступного "военного переворота" и лично практиковали террор, как метод устрашения населения.
      Могли бы они стать "народными героями"? Возможно, если бы даже "авторитетом вооруженной силы" заставили протрезвевшего к утру 4 октября Ельцына, его экстремистское окружение и осажденный Верховный Совет начать переговоры. (И цивилизованный народ это понял бы правильно)
      Вот где "...забытые традиций военной службы, чести, долга и товарищества смогли бы принести самые неожиданные и богатые плоды".
      Увы, традиции были отброшены. Высокие чины, в их числе и те что заседают сегодня в Думе, поступили совсем не так как должны были поступить "русские генералы". И они оказались не только по форме, но и по сути больше похожими на "латиноамериканских горилл", чем на российских офицеров.
      Наверное, что-то повредилось в нашем государстве, и к несчастью не сегодня...
      Мы подавали руку тем, кто не имел совести и чести...
      Замечу, что советская военная, как и школа в целом, учили нас жить среди людей, а воевать с достоинством и честью в расчете на честностость противника. В перспективе вечного мира и всеобщего благоденствия это было от части правильно. Но действительно к несчастью эта школа не сумела воспитать в нас чувство опасности войны и ощущение того, что среди нас есть в людском обличье "волки алчные", те самые, которые сегодня сбилось в воровские шайки и "незаконные вооруженные формирования".
      И сегодня "совковые (по мнению демократов) традиции" не срабатывают. И это правильно, потому что приходится жить в обществе все более похожем на волчью стаю, а воевать на самом деле все более - со "зверьем" и без "достаточной подготовки".
      Думаю, на это трудно, что-либо возразить.
      Но зададим себе вопрос: нужен ли был смертельно опасный жизненный и военный опыт в условиях страны почти абсолютно безопасной для жизни простых людей? Для абсолютно всех "простых и граждан" такой опыт может быть все же был бы лишним, но для офицеров Армии такие чувства опасности и ощущения угрозы были нужны и даже необходимы.
      Однако, "программой подготовки" общества воспитание офицеров-защитников в таком духе не было предусмотрено.
      Конечно можно услышать возражения: это ко мне отношения не имеет, я хороший... Весьма спорное и неосмотрительное утверждение... в отсутствии жизненного опыта, связанного с риском для жизни по идейным соображениям, а не по прихоти начальства или из соображений материального плана.
      Однако неоспоримо то, что слабость Советской Армии и советского общества, проявилась через культуру и цивилизованность отношений, существовавших внутри армии и в самого народа. Было и своего рода "табу" на определенные темы. О заговоре против нации говорить было не принято, все буквально тряслись от слов национальное самосознание и геноцид, в то время как советский народ уже начал вымирать. Нецивилизованными считались любые проявления природной русской опасливости при существовании некой интернациональной идеи. (Опасливость нужно изживать, и для начала предлагаю читателям ознакомиться с приведенной в сноске статьей "Будет ли для России XXI век последним?"xi)
      В Русской армии было долгом чести подать рапорт о переводе или отставке, если начальник каким либо образом даст понять, что не полностью доволен тобой. Но всякое искреннее проявление эмоциональности, волевой напряженности и дееспособности, умение дать отпор или подать рапорт считались патологией и проявлением психической неполноценности30.
      Сам по себе любой конфликт и даже теоретическая дискуссия в армейской среде расценивались как отклонение от уставных правил.
      Пусть это не покажется странным, но, опасаясь скандалов, мы подавали руку тем, кто не имел совести и чести...
      Последствия такого воспитания мы имеем сегодня. "Непугливые люди простого звания постепенно оказались не в почете, их "стало до обидного мало".
      ***
      У всякого народа, как и у отдельных его представителей, есть свои понятия о чести, о долге, о предназначении армии и ее задачах. Это обусловлено историей, собственным военным опытом народа, условиями организации обороны и возможностями государства, а так же морально-психологическим состоянием и социальным составом общества.
      В качестве оценки современной ситуации и в оправдание заголовка приведу несколько осовремененное из цитированного выше Дж. Фуллера.
      "Век незаурядных людей прошел, и вместо него наступил "век черни". Офицер - прямой потомок идеализированного рыцаря, образец для многих поколений вытеснен грубым, необразованным "профессионалом". Рыцарство уступило место изворотливости, и повсюду господствует своекорыстный кодократ (кодократия власть людей, владеющих некими тайными знаниями, - С.А.)
      С исчезновением человека чести и принципов - как костяка правящего класса, политическая власть быстро перешла в руки демагогов, которые, играя на чувствах и невежестве масс, создали постоянный политический, военный и террористический психоз.