 |
|
Популярные авторы:: БСЭ :: Толстой Лев Николаевич :: Чехов Антон Павлович :: Горький Максим :: Азимов Айзек :: Раззаков Федор :: Борхес Хорхе Луис :: Лондон Джек :: Сименон Жорж :: Нортон Андрэ Популярные книги:: Справочник по реестру Windows XP :: Автобан нах Познань :: Долгое завтра :: Снежная страна :: Шантаж :: Исчезнувший браконьер :: Бурый волк :: Роботы зари [Роботы утренней зари] :: Файлы фараонов :: Разбитая жизнь, или Волшебный рог Оберона |
Вдоль каштановой аллеи (сборник)ModernLib.Net / Поэзия / Анастасия Куницкая / Вдоль каштановой аллеи (сборник) - Чтение (Ознакомительный отрывок) (стр. 2)
Василий был очень красивый, Василий смотрел свысока. Зачем вы красивы, Василий? — Спросила надменная К. Зачем вы такой светлоокий И носите правый пробор? Я буду глядеть на вас сбоку: Вы слишком красивы в упор! Вы сбоку на йоту похуже, Хоть самую малость пресней, Роскошные брови поуже, Глаза с поволокой грустней! Вам сбоку, быть может, труднее На женщин взирать свысока… — Сказала на йоту нежнее Не столь уж надменная К. Я предлагаю тебе Д. Ч. Я предлагаю тебе любовь Без обязательств! Выйти из быта и берегов — Из обстоятельств! Я предлагаю тебе войну Без побежденных, Глаз поволоку, буйство, струну Рук натяжённых! Губ сладострастье, пряность греха Без послевкусья, Бред окрыленный, глупость стиха, Нежность – без грусти! Я предлагаю тебе роман Без продолженья, Вихри желаний, терпкий обман, Вальса круженье! Я предлагаю тебе полет Без окольцовки, Высь без предела, поле на взлет, Песнь без концовки! Я предлагаю тебе порыв Ветра и бездну, Над суетой земной воспарить, Пасть и воскреснуть! «С бабушкой старенькой…» С бабушкой старенькой Сесть на завалинке, Тихо поплакать вдвоем. Вспомнить о маме, Ушедшей так рано За берегов окоем. Там деревушечка, Будто старушечка, Веет осенним дымком. Листья пожухшие, Яблони с грушами, К горлу подкатится ком. Здесь по дороженькам Мамины ноженьки Шли босоногой тропой. Где ты, родимая, Невосполнимая? Сердце обвито тобой. Скрипы уключины, Ивы плакучие, Плачете ль вы обо мне Осенью позднею, Вешними веснами, В милой родной стороне? Вот бы водицы Испить из криницы, Звезды считать на гумне! Что-то не спится… Не возвратится Детство златое ко мне. Девичьи посиделки Ах, эти посиделки! Казалось бы, безделки. Девичьи разговоры Все чаще об одном — Любовные открытки, Шипящие напитки, Бесчисленные споры И вздохи о былом. Ах, эти пересуды! Немытые посуды, Взрослеющие дочки, Разбитые носы. Забытое вязанье, Господне наказанье, Пленительные ночки И возраста часы. Ах, милые беседы! Про кошек и соседа, О розах и о грозах Замужнего житья. О веснах и о зимах, О близких и любимых, И о житейских прозах Земного Бытия. «Мой дом уже похож на покиданье…» Мой дом уже похож на покиданье. Везде неприбранность и суета, Фарфоровое в вазе увяданье, Растерянная всуе маета. Мой дом уже похож на убеганье. От всех! От вся! Отсюда! Налегке! Последние пустые указанья И шляпка оголтелая в руке! Мой дом уже смирился с отъезжаньем. Опять один, и грусть из всех углов. Глядит покорно, с тихим обожаньем: «Ну, ты иди… я, кажется, готов…» Мой дом, мой милый дом, моя обитель, Прости, прости, несет меня опять! Моих метаний терпеливый зритель, Ах, как тебя мне хочется обнять — Всего! – от люстр понурых и до низа, От стен до притолок, до всех щелей. Ну, всё, оставим… «Береги карнизы, Пыль не впускай, запрись и не болей!» Ах, что ж, мой дом, присядем на дорогу? И помолчим, дрожит моя рука… Э-эй! Пара месяцев – не так уж много!.. Вернусь, вернусь, не вешай потолка! Из сердцевины Константину Райкину Из самой сердцевины слов, Из естества основ Ты ткал Любовь! Из самой сердцевины – грусть, Из средоточья чувств, Разверстых уст! Из пламенеющих очей, Из огневых речей, Мириад свечей! — Ты высекал игру и страсть: Плачь, смейся всласть! Грусти, смеясь! Из просторечья ночи, дня, Из Божьего огня! Из недр меня! Дому Максимилиана Волошина В тот дом, на оконечность рая, С восходом белого огня, В погожий день на склоне мая Судьба забросила меня. Обитель, где царил Волошин, Творца питала много лет. Он был в поэзии художник, В живописаниях – поэт. Былого бережный хранитель, Земного странника приют, Ветрам открытая обитель — Здесь никого теперь не ждут. С надеждой вглядываюсь в лица — Ушедших гениев черты. Но сонно скрипнет половица, Навеки комнаты пусты. Взойду я тихо на ступени, Что помнят все наперечет Шаги, восторги вдохновенья! Пришел теперь и мой черед. И вот стою я на балконе, Трепещет мир на фоне скал, Склонились небеса в поклоне, Объяв могучий пьедестал. И я ищу оттенки смысла, И ваши тени узнаю, И волны плещутся у мыса, И горы вечные встают. Схороните меня на горе Посвящение Максимилиану Волошину Схороните меня на горе, На хрустальной и вешней заре, Под звенящее пение птиц, Близ алеющих жарких зарниц. Буду летними ливнями петь, Буду в небо безмолвно глядеть, Буду морем шуметь, Буду чайкой летать, На свидание с вечностью звать. Схороните меня на горе, По извилистой горной тропе Поднимите к вершине вершин, Где останусь навеки один. Буду солнцем над морем вставать, Поднебесным оркестром звучать, Буду гордой волной, Буду пеной морской, В благодать выкликать за собой. Карадагский звон Туманная бухта. Закат. И море. И профиль Волошина. Луны серебристой агат, Звезды опаленной горошина. На шее небес облака Ложатся в жемчужном сплетении, И чудится чья-то рука, И чайки парят во спасение. Корабль с названьем «Дукат» К воротам златым устремляется, И чей-то неистовый взгляд В прозрачной воде отражается. Там город сокрыт под волной, Чернеет гора Кара-Дага, И слышится рокот немой, И камни несутся с оврага. И молится старец Стефан, И чьи-то возносятся тени. Над морем сгустился туман, И пал Анастас на колени! Пасхальный летит перезвон, И двери тюрьмы растворяются, Окрасился кровью пион, И ангелы с неба спускаются! …………………… Рассыпались сонмы монет, Исчезли виденья из прошлого. Пространства и времени – нет. Лишь море. И профиль Волошина. Август конца Памяти Марины Цветаевой Первый день Конца Лета. Пряди у лица… Вето На предсмертный хмель. Дальше — Тридцать дней дуэль С фальшью. Три десятка дней К аду. Мне уехать разве не Надо?! — Из Москвы, где рвут Сердце, И снарядов гуд… Дверцы Шкафа как душа Стонут! В доме – ни гроша… Стоны!!! Ожидание Конца Мужа. Пряди у лица… Ужин Собран. Покормить Мура… Ужин Скорбный. За окном — Хмуро. За окном Москвы Стертый Силуэт. Босы Тетки К пристани Спешат споро. А Елабуга когда? Скоро! А Елабуга дыра? Что вы! Умирать теперь когда, Чтобы До конца теперь Считать Четки: Десять, девять, пять… Конец – четкий. Тридцать первый день Конца Лета. Песенка петли — Спета… Благословение Марине Цветаевой Ты меня благословила. Что теперь? Но пути не указала К Небу Дверь Заперта, Ключи в кармане — Не моем. Лист дрожит В оконной раме, Мы вдвоем Над пустой страницей Молим и молчим. За стеною еле-еле Различим Шум полночный Проезжающих авто. Кто здесь? Ты ли? Я ли? Мы ли? Иль никто?.. За спиною распахнулись Два крыла. Не твои ли? Не мои ли? Ночь была… Ночь казалась Не молчащей – не живой. Ночь сказалась Не кричащей, не родной. Над землею поднималась Ото сна Полная, В пятнистых крошках вся Луна… * * * Ты меня благословила, Как смогла. Осенила, одарила, занесла В памятки, – еще не в Память! — С высоты Окропила, замолила Все листы Белые, Белее кожи, Выпал снег. А на снег ложится – Боже! — Этот свет… Эти руки простираются С высот, Благодатью озаряется Киот. Эти руки простираются Ко мне, Эти строки поклоняются Луне! * * * Ты меня благословила. Знать, Роздана твоя мне сила, Стать Выше! Отрываясь от земных, Ближе! Опираясь на иных И, Напирая на земли Твердь, Воскрешать Твой нежный голос Впредь! * * * Ты меня благословила. Вверен трон Внеземной Стихийной силы! На поклон Опускаюсь — Я покорна и робка. Поступь, — Каюсь! — Различима, Но легка. Поступь Свыше Непреклонна, Как гранит. Лунный свет Строфою пенною Излит! «На струны тонкие печали…» Творческому дуэту Елены Галентовской и Ларисы Французовой На струны тонкие печали Ложится россыпью волна. О, что же раньше вы молчали, Мне душу иссушив до дна? О, струны, что же вы робели, Когда бессонница-сестра Безмолвно выводила трели С полуночи и до утра? О, струны, что же вы не пели, Когда душа была полна? Сменялись марты и апрели, За тишиною – тишина… Твои стихи как звон капели, С печалью встретилась печаль, Два жемчуга из ожерелья Любовью в унисон звучат. О, не молчите больше, музы, Пронзая сердцем тишину! Твои я строки словно бусы Нанизываю на струну. Давай построим дом Давай построим дом С крылечком и оконцем, И вместе заживем В краю, залитом солнцем. Давай построим дом Из нежности и страсти, Пусть вьюга за окном Хранит нас от ненастья! Давай построим дом, Нам многого не надо, Всё заново начнем Под сенью листопада. Давай построим дом С трубой и новой крышей, И станем под дождем Любви дыханье слышать. Давай же все начнем С начала, с новой ноты, И да святится дом, Где кто-то ждет кого-то! Но я вам больше не принадлежу Сияет лето зеленью парчовой, А я о зимах с веснами тужу. И сшито платье для невесты новой, А я вам больше не принадлежу. Вы весь в огне, ваш путь не обозначен, Но вас за буйство плоти не сужу. Еще я много в вашей жизни значу, Но я вам больше не принадлежу. Слова любви опали словно листья, Их соберу и к сердцу приложу. Метель рисует одинокой кистью, Но я вам больше не принадлежу. Мою печаль лишь воспевает лира, Я больше ничего вам не скажу. Принадлежат вам все богатства мира, Но я вам больше не принадлежу. Опять весна придет как озаренье, Себе любовь на Пасху закажу. Оставьте, право, ваши уверенья! Ведь я вам больше не принадлежу. «Поговорим о той…» P. N. Поговорим о той… Несмело, скованно. Помнишь, узор витой Решетки кованой? Поговорим о ней — Не стоит всхлипывать. Столько ночей и дней, Цвет солнца – липовый! Нежно поговорим О той, несказанной… Хрупкие фонари, И дождик бязевый — Нехотя шел и шел, Такой растерянный… Пел о любви большой, Навзрыд утерянной! На перекрестке взглядов венок прозаических сонетов Маме, которая всегда со мной На перекрестке глаз и бесприютных судеб, На перекрестье жизней и сплетенных рук Мы – всё, что было, всё, что есть и будет, Мы – вся Вселенная и одинокий звук… Вступление Тонкие стебли невесомых чувств миг за мигом, день за днем вплетаются в незримый венок судьбы, лелея сонеты нашей любви. Мы храним его в своем сердце, бережем, словно высший дар, суеверно скрываем от чужих глаз. Но временами мы садимся в тишине перед зеркалом, надеваем невидимый венок на голову и чутко всматриваемся в неведомое отражение. 1. На перекрестке взглядов Порой на оживленном перекрестке в шумной толпе сталкиваются чьи-то глаза. Выуживают друг друга из людского потока, из общей суеты и пристально всматриваются в глубину. Они предельно сосредоточены: у них есть лишь один миг, чтобы вобрать в себя чужой космос, который они будут свято хранить и никому на свете не откроют и не отдадут. И с вами такое случалось, не правда ли? Саша переходила узкую улочку: не переходила, а постукивала каблуками о тротуар, в нетерпении ожидая, когда вспыхнет зеленый глаз светофора. Она очень торопилась: всего десять минут до начала литературных чтений в Фонтанном доме. Как неприятно опаздывать! Он стоял на противоположной стороне, переминался с ноги на ногу, явно нервничал. Тоже куда-то спешил. Зеленый глаз все никак не загорался, и тогда Саша увидела его. Вернее, не его самого: их глаза неожиданно поравнялись друг с другом. Так равняются машины на встречной полосе. И чьи-то волосы развеваются в приоткрытое окно. И дым чьей-то сигареты легким облаком вдруг качнется в твоем воздухе. Почему ей показались эти чужие глаза самыми родными на свете? Она будет спрашивать себя об этом столько раз, сколько будет вспоминать их. А может, это был он, тот самый, и вся ее несбыточная жизнь промелькнула перед ней за одно мгновение? Вся, вместе с нежностью, полуденным и полуночным счастьем, детским смехом и чем-то еще таким, совсем особенным, чего она никогда не испытает. И что, если бы она остановила его тогда, на том перекрестке? И сказала, что им не надо никуда спешить, потому что у них уже есть что-то самое важное, важнее, чем вся эта суета и все бестолковые дела на свете. Он бы удивился, обвел ее недоуменным взглядом, подумал: городская сумасшедшая или аферистка! И прошел бы мимо. А если нет? А вдруг у него терпко сжалось бы внутри, отразилось в глазах, и он бы остановился. И тоже поверил. И у них получился бы длинный разговор. О том, о чем они никогда и ни с кем не говорили. О самом сокровенном. Сокрытом. Сакральном. Чтобы на вдохе Любовь и на выдохе снова Любовь. И чтобы на всю жизнь. И еще после… Почему мы всегда проходим мимо? Что несет нас к чужим враждебным берегам? Что заставляет с наслаждением терпеть бедствие и тонуть? Так много вопросов и так мало ответов. Так странен и неуютен наш путь, так одиноко странствие. Саша стояла на краешке тротуара и смотрела в эти глаза. Погружалась, будто входила в святую воду. Мир замер. Превратился в точку пространства, которая столь же мала, сколь и велика. Как странно: она смотрела внутрь двух миров, а видела одну Вселенную. Может, поэтому мы так отчаянно стремимся стать рядом, поравняться, словно глаза на одном лице, чтобы увидеть картину мира всю, целиком? Глаза тоже, не отрываясь, смотрели на Сашу, поглощая ее без остатка. Ей казалось, что ее втянуло в эти звездные врата, где тайны мироздания открываются так просто и так математически ясно, как одиножды один. Не в этом ли разгадка? Умножать, а не складывать! И тогда не двое, а один: Един! Саша сделала шаг. Она шагнула с тротуара на ревущую моторами улицу и подалась вперед. В ушах заскрежетало. Посыпались ругательства, перед лицом яростно замахали посторонние злые руки. Саша шла вперед, как во сне, и все, что у нее было в этот миг – это чьи-то тревожно узнанные глаза. Шаг, еще шаг, еще… Ее ослепил зеленый свет. Глаза стремительно приближались. Вот они на расстоянии руки, на расстоянии щеки… Их глаза скрестились, сцепились, срослись в страстном соитии! Вдох – выдох – Любовь! Еще шаг… Расставание навек. Плечо едва коснулось плеча в последнем прощании. Серый бетонный тротуар. Одиноко мерцающий желтый глаз светофора. Саша не сразу вспомнила, кто она и куда идет. Она порывисто обернулась: по улице, остервенело ревя, уносились прочь автомобили с наглухо задраенными окнами. Гигантский красный глаз, печальный как огненная планета, сжигающая себя в сонмище веков, остекленел. На перекрестке больше не было его глаз. Они растворились в бурлящем потоке мироздания, унося с собой ее космос. Она отдала его вот так, не задумываясь и не сожалея. И кто-то теперь будет свято его хранить и никому на свете не откроет и не отдаст. И вы, вы тоже его храните. 2. Компот из клубники Моей первой любви Что мы помним о своей первой любви? Отдельные слова, крошечные эпизоды, едва уловимые ощущения, редкие сны. Первая любовь почти всегда безответная, невысказанная, невесомая. Нецелованная, как чужая невеста. Запорошенная памятью, занесенная иными любовями. Туманная Андромеда другого измерения. Бестелесная и чистая, как Дева Мария. Что осталось от нее? Цвет? Запах? Головокруженье? Она ускользнула как Золушка с пышного бала, оставив лишь хрустальную туфельку мечты. И все-таки мы помним ее всю, от первой до последней ноты. Она оставила на губах сладко-терпкий вкус, неповторимый, как она сама. Ася не знала, когда с ней это произошло. Только однажды она посмотрела на его узкую мальчишескую спину в темно-синем школьном пиджачке и поняла, что пропала. Вероятно, это вызревало внутри нее день за днем, наслаивалось тончайшими пленочками, нарастало, пока не стало осязаемо-плотным и очевидным. Она вдруг поняла, что ловит каждое его слово, охотится за улыбками, провожает глазами. Вообще-то в него был влюблен весь класс, но это не имело никакого значения. Чудо происходило только с ней! Оно было сокрыто очень глубоко: тайное, трепетное, живое. И он – центр этой внутриутробной Вселенной. Понравиться ему Ася и не мечтала. Она была дылда, на полголовы выше всех, с длинной старомодной косой и слишком серьезным вдумчивым взглядом: такие мальчишкам не нравятся. Но это тоже почти не имело значения. Чудо от этого только крепло и укоренялось, прорастая в ней капиллярами счастья. Дома Ася могла часами рассматривать его лицо на общей фотографии, гладить пальцем бумажный глянец и мечтать. Воображать, будто они идут, взявшись за руки, по проспекту и вдруг встречают стайку одноклассниц. И тогда он отнимает свою руку, но только для того, чтобы крепко и нежно обвить ее талию: не стесняясь, у всех на глазах! Или что они сидят на заднем сидении обледенелого зимнего автобуса, и он, склонясь к ее коленям, дыханием отогревает ей зябкие пальцы. И так Асе становилось терпко от этих фантазий, так учащенно билось сердце, что перехватывало дыхание! Иногда он ей звонил. Узнать, что задали, или просто поболтать. Это вовсе ничего не значило. Просто было так заведено: звонить друг другу и говорить, говорить, говорить. Интернета в ее школьную пору еще не изобрели, зато были телефоны с крутящимся диском, где каждое следующее отверстие – маленький шажок на пути к астральному «меж». Два голоса устремлялись друг к другу по узким тоннелям телефонных проводов и встречались в каком-то ином заветном мире, так похожем на ее мечты, где у Аси не было ни старомодной косы, ни чересчур серьезных глаз. И тогда она говорила с ним, не робея, и была по-настоящему свободна и счастлива. Однажды их класс вместо уроков повели в мастерскую к петербургской скульпторше. Как ее звали? Была ли она знаменитой или никому не известной? Где находилась ее мастерская, и что там были за скульптуры – Асина память не сохранила. Но его руку, внезапно поймавшую ее ладонь в толпе сгрудившихся у входа ребят, и его прозрачно-голубой взгляд она не забудет никогда. Этот взгляд и теперь еще, спустя три десятка лет, странно часто снится ей по ночам. Поверить в то, что это происходит наяву, было просто нелепо. Может, она чудесным образом перенеслась в параллельное пространство, где они тоже живут, но иной жизнью, и где делают то, чего им хочется здесь и сейчас, не оглядываясь и не раздумывая? Там, где сбываются все мечты? Вернувшись домой, она снова и снова отматывала невидимую пленку памяти и сверялась со своим внутренним голосом, который оголтело, безудержно ликовал: это было, было! И тогда она снова доставала классную фотографию, всматривалась в его лицо, и ей казалось, будто теперь он смотрит именно на нее, а черно-белый снимок отливает голубым. В школе привычной вереницей шли дни и недели, но теперь каждый день был драгоценным островком узнавания. Вот он задержал на ее лице взгляд, вот спросил что-то невпопад, вот замешкался в пустом классе будто бы случайно. Ничего не было произнесено вслух, но что-то незримо-неуловимое поселилось меж ними и парило в невесомом, смешанном двумя дыханиями воздухе. А потом настала та вольная шальная суббота. День с самого утра выдался ослепительный. Май вступил в свои права, и солнце, словно вырвавшись на свободу, сияло во всю свою юную буйную силу, проникая в каждый уголок пространства! Ася ехала в автобусе в противоположную школе сторону, и сердце ее томилось в неизъяснимой радости. Ей казалось, что она тоже, как это майское солнце, вырвалась на волю и может безудержно сиять, проникая во все уголки. Подойдя к двери, она нажала круглую кнопку звонка. Дверь открыл хозяин квартиры: высокий одноклассник со смешливым лицом. Заговорщически подмигнул, впустил внутрь. Она сняла босоножки и босиком прошлепала в комнату. Спиной к ней, у окна, стоял он. Ася оторопела. Откуда ему тут взяться? Разве он тоже, заодно со всеми? Или кто-то уже о них догадывается и подстроил встречу? Ася ни за что на свете не решилась бы об этом спросить. Даже лучшая подруга ничего не знала о днях и неделях парящего воздуха. Это было что-то очень личное, слишком хрупкое, чтобы кому-то довериться. Воздухом только на двоих. Он обернулся и смущенно скользнул взглядом по ее плечам: – Привет! – Привет! – Прогуливаем? – Прогуливаем, – согласилась Ася, сдерживая улыбку. Они глупо стояли друг против друга и понятия не имели, что теперь делать. – Аська, ты бутерброды готовить умеешь? – раздался спасительный голос откуда-то с кухни. Она сорвалась с места и метнулась прочь. – Сгребай все, что нужно, а то я в кулинарии – полный ноль! – хозяин распахнул холодильник, подмигнул и оставил ее одну. Ася с облегчением вздохнула. Что делать с булкой и сыром, она знала, а о чем говорить с ним? Она вдруг ощутила, что они оба оказались в ином, отличном от привычно-школьного или отстраненно-телефонного, пространстве, на пугающе новой нулевой отметке, где все только начинается. Асю заколотило. Руки не слушались: ломти получались толстыми и кособокими, сыр расслаивался и сползал. – Давай помогу, – услышала она голос за спиной – он сгреб ее правую кисть в свою и принялся нарезать рыхлый, пористый батон. Ася почти перестала дышать. Она послушно склонилась, позволив своей руке следовать за его движениями. Ее спина срослась с его грудной клеткой, так, что биение его сердца пронизывало ее насквозь, прорываясь у левой груди. Внезапно он отпустил ее, смущенно отступил на шаг. Его рука бесцельно замаячила в воздухе, не зная, чем себя занять, спасительно потянулась к холодильнику. Бесцельно пошарив в его глубоком нутре, источавшем сложный аромат, рука, наконец, вытянула на свет прозрачно-алую стеклянную банку с крупными, скучившимися наверху ягодами клубники. – Пить хочешь? Ася кивнула. Говорить она не могла. Отвернув крышку, он принялся наливать компот в высокий стакан. Ягоды запрыгали как чумовые, обдавая их пальцы сладкими пурпурными каплями. Осторожно подняв до краев наполненный стакан, он поднес его к Асиным губам. Она сделала маленький глоток и… растаяла. Все поплыло в тягучем клубничном мареве, которое смешалось с ослепительным солнечным светом из открытого настежь окна и ароматом абсолютного счастья. Голова закружилась, земля ушла из-под ног. Неземная, ничем не измеримая радость прожгла каждую клеточку и растеклась пряно-пьяным глинтвейном, заполнив всю ее целиком. Ася по сей день помнит этот дурманный пьянящий аромат и восхитительно-приторный вкус клубники и счастья. Больше ничего между ними не было. Они не целовались ни тогда, ни позже. Не было встреч и вздохов при луне, охапок сирени и букетов роз, как не было и горечи расставания. Их любовь растаяла в воздухе, словно ранний снег, растворилась, исчезла в юношеской суете быстрых дней. Но солнечный вкус компота из клубники навсегда оставил терпко-сладкий привкус счастья на Асиных губах. Вкуснее того компота она так ничего и не пробовала. 3. Иногда Иногда люди встречаются бог знает зачем. Встречаются, соединяются на короткий миг и расстаются, унося с собой что-то глубинное, трепетное, ускользающее. Иногда они помнят об этой встрече всю свою жизнь. А вы, вы – помните? Ирина пришла в гости к своим друзьям-художникам. Она была свободна как птица и одинока как Вселенная. Крымский вечер, наполненный мерным стрекотом цикад, сиреневый закат, осторожно набегающие на берег волны. 1, 2, 3 |
|||||||