За сестру курд и жизнь может отдать.
— И ты мой брат, — ответила Шушик, конфузясь, и с теплой улыбкой протянула Асо руку.
— Ура, ура! — снова заорал Гагик.
Но Асо мгновенно охладил его пыл. Взяв в руки дубинку и погрозив ею Гагику, он сказал:
— Чтоб теперь ты не смел дразнить Шушик!
Гагик знал, что это шутка, однако посерьезнел.
— Курд-горец и впрямь может хлопнуть, — сказал он, и ребята весело рассмеялись.
Настроение у них было хорошее, голод не мучил, все были довольны и друг другом и своей работой, в глиняных кувшинах поблескивала вода, рыжие снопы дикой пшеницы были сложены почти до потолка у одной из стен пещеры. Посмотришь на них — и на душе становится радостно. Главное же заключалось в том, что почти миновала опасность…
Однако Ашот был задумчив. Он давно уже решил подготовить ребят к одному важному делу и только ожидал удобного случая. Сегодня такой случай представился.
Когда все утомились и отложили в сторону свои корзины, Гагик сказал:
— Ну, Ашот, сегодня твой черед заливать.
В самом деле, что другое им оставалось, если не «заливать» (у шутника Гагика это означало — рассказывать сказки). Бесконечные истории, преимущественно с веселым концом, смягчали тяжесть выпавших на долю ребят испытаний, сокращали зимние ночи, а с ними — и время неволи.
— Ну ладно, — быстро согласился Ашот. — Я расскажу вам одну историю, которая учит находчивости. Эту историю я вычитал у Себеоса, армянского историка средних веков. Слушайте.
В седьмом веке одна часть Армении находилась под властью персов, а другая подчинялась Византии.
Армянский князь Смбат Багратуни обратился к народу с призывом восстать против захватчиков и насильников — византийцев. Узнав об этом, их император приказал схватить Багратуни. Его повезли в Византию и, закованного в цепи, заключили в темницу, перед тем как отдать на растерзание зверям, — так решил император.
Раздетый донага Смбат стоял на арене цирка и, скрестив на груди жилистые руки, с презрением оглядывал зрителей. Тысячи их собрались посмотреть на его мучения. Высокий, красивый человек, широкоплечий, мощный. Старый, опытный воин. Во многих сражениях он показал свою силу и отвагу.
Открылась дверца клетки для зверей, и на Смбата выпустили огромного бурого медведя. Ну скажите, если мы встретимся с медведем, как будем с ним сражаться?
— Храбро! — воскликнул Гагик.
— Дело не только в храбрости. Тут нужен и ум. Смбат знал, — знайте же и не забывайте этого и вы: медведь пугается, если на него неожиданно и громко крикнуть. Вот и тогда так было. Медведь выбежал — и на Смбата. А тот кинулся на медведя да как крикнет ему в ухо — и кулаком по самому чувствительному месту: сонной артерии. Зверь качнулся попятился и упал. Упал и не встал больше.
Тогда на Смбата выпустили дикого быка. Бешеный бык вырвался на арену и кинулся на свою жертву. Но Смбат и здесь не растерялся. Он спокойно ждал быка, протянув вперед руки, и схватил его за рога. Началась напряженная борьба.
Зрители, среди которых был и император Маврикий с женой, затаив дыхание ожидали исхода схватки.
Бык старался вырваться и посадить человека на рога или опрокинуть его, но это ему не удалось. А человек, напрягая мышцы, пытался свернуть быку шею.
Неожиданно дикий, жалобный рев быка всполошил собравшихся. Потрясая окровавленной головой, животное в панике убегало. Багратуни вырвал у него рога. Но и этого было мало. Нагнав убегавшего быка, он схватил его за хвост и за одну из ног. В руках Смбата осталось копыто, и «босой на одну ногу» бык позорно бежал.
Зрители облегченно вздохнули, а император от страха лишился дара речи.
Что же это было? Чем взял Смбат? Силой или умом? И силой и умом. А больше всего умом. Он видел, что бык стар, а у старых быков и рога и копыта слабы.
Да, прежде чем не узнаешь слабое место врага, бороться с ним; нельзя.
Все ожидали, что Маврикий прикажет освободить храброго армянина, но напрасно. Император был мрачен и жаждал мести.
По его знаку на арену выпустили льва — огненно-рыжего, подвижного, свирепого зверя. Смбат почувствовал, что ему грозит неминуемая смерть, но он хладнокровно следил за движениями врага. Он знал, что лев, нападая, нацеливается на свою жертву метров за семь-восемь, а затем кидается на нее. Так делают и барс, и тигр, и дикая кошка. Тому, кто знает это, нетрудно избежать нападения. Как только лев соберется пружиной — отскочи в сторону. Он не бросится на тебя, не побежит, а прижмется к земле и снова начнет готовиться к прыжку. Если не растеряешься, уцелеешь. Так Смбат и сделал. Когда лев выскочил, он отпрянул в сторону, затем мгновенно схватил льва за гриву, вскочил ему на спину и начал со страшной силой сжимать зверю горло. Лев задыхался, тряс головой, телом, носился по арене, но вскоре дыхание его прервалось, так впились в шею твердые, как сталь, пальцы мужественного человека. Лев упал, и из его полураскрытой пасти вывалился язык.
Толпа, обезумевшая от восторга, стала бурно аплодировать Смбату. Раздались крики:
— Свободу, свободу ему!
Император Маврикий был вынужден подать знак, и Смбата освободили.
Ашот на мгновение умолк, помешал палкой в огне и уже другим тоном продолжал:
— Барс еще у нас в ущелье, мы еще можем встретиться с ним. Кто знает, может быть, он и не подох еще. Завтра мы пойдем по его следам. Вы знаете теперь, как такие хищники нападают на человека? Знаете. Так вот, если не растеряетесь, он не сможет причинить вам никакого вреда. Медведь, должно быть, первый раз в жизни имел дело с таким зверем, иначе и он, конечно, отскочил бы в сторону, пока барс был еще в воздухе.
— Ашот, твой рассказ переродил меня! — патетически произнес Гагик. — Я готов сейчас же, сию минуту встретиться с каким-нибудь львом, схватить его за гриву и вскочить на спину. Честное слово! Кровь моя так и кипит. Идем на барса! — И, схватив головню, Гагик пошел к выходу.
— Думаете, назад позову? Пусть пойдет, поупражняется, сердце укрепит, — смеясь, сказал Ашот.
А Гагик, выйдя из пещеры, растерянно остановился. Тяжелая мгла опустилась на ущелье.
«Придется идти, иначе подумают, что испугался», — решил он и сделал еще несколько шагов вперед. Головня трещала, сыпала искры, и они, словно падающие звезды, освещали на мгновение все вокруг.
— Пойдем поглядим, может быть, барс пришел вечером за останками нашего медведя, — сказал Ашот.
Но намерение у него было другое. Собираясь повести товарищей на поиски барса, он хотел заранее закалить их сердца и волю.
Взяв факелы, все вышли из пещеры. У костра остался один Саркис.
— Ох, и вы сюда? — воскликнул Гагик. — Будто одного меня для барса было мало! — Но тут же он устрашился своих слов: «А вдруг в самом деле назад уйдут?»
Размахивая пылающими головнями, ребята спустились в ущелье с таким шумом и гамом, что, кажется, встреть их целая стая тигров, и те бы испугались и в ужасе бежали.
Зрелище это снова воспламенило воображение Ашота и возродило его сумасбродные мечты.
Размахивая копьями, ребята дошли до «поля боя» и, по команде Ашота, метнули свое оружие прямо в брюхо медведю.
Затем при свете головешек они обследовали все вокруг, но не нашли никаких новых следов. Только старые, оставленные барсом, еще видневшиеся на снегу следы говорили о том, что зверь не шел, а почти полз, так он был слаб.
— Ну, теперь совсем ясно. Завтра мы с вами пойдем по этим следам. А сейчас вернемся домой.
ГЛАВА СЕМНАДЦАТАЯ
О том, что человек мужает в борьбе
Однако ночь эта была для Ашота беспокойной. Так, вероятно, проводит ее полководец накануне решительного сражения. Да Ашот и воображал себя маленьким полководцем. То и дело поднимая с лежанки голову, он осматривал свое «войско» — ласково и гордо. Ну чем не Георг Марзпетуни
в канун битвы под Гарни!
Взбудораженный своими воинственными мыслями, Ашот несколько раз вскакивал и выглядывал из пещеры. Но до рассвета было еще далеко.
Но вот ребята начали просыпаться. Первым встал Гагик. Подмигнув Ашоту, он тоном заговорщика спросил:
— Что, хаш не готов еще? Нет? Так чего же ты так рано поднялся?
Ашот фыркнул и покачал головой.
Гагик пошел в угол пещеры, где стоял кувшин с водой, которой они пользовались вместо соли Известняк, растворенный в ней, оседал на дне, а соль, как более легкая, насыщала верхний слой воды. Гагик «посолил» хаш и умильно посмотрел на Ашота:
— Не начнем ли, Ашот-джан?
Ашот открыл дверь пещеры:
— Э, да на дворе-то еще ночь!
— Ну какая там ночь! Вон петух куропачий уже два раза пропел! Асо, выйди-ка наружу, погляди по звездам — не пора ли?
Асо, поеживаясь, вышел. Пожалуй, не так уж было холодно, но истощенному мальчику казалось, что стоят январские морозы.
— Утренняя звезда еще не взошла, — объявил он вернувшись.
— Ах, наивный пастух! Не можешь даже соврать ради такого случая! — досадливо поморщился Гагик.
Но кому была охота считаться со звездами, когда от костра тянуло кружащим голову запахом хаша?
— Ладно, начнем. И кушайте посытнее. Мы пойдем искать зверя, и неизвестно, когда вернемся.
— А нельзя ли не ходить? — неуверенно спросил Саркис. — Кто знает, что может случиться.
— Нельзя! Пока мы не нашли барса живым или мертвым, мы не можем жить спокойно. Разве это не ясно?
Гагик с Асо промолчали, хотя в душе оба были против этого опасного предприятия.
Когда наконец рассвело и из-за гор вышло солнце, Ашот поднялся, взял свое оружие и взволнованно сказал:
— Идем, все идем! — И, чтобы как-то зажечь ребят, добавил: — Мы должны вернуться в село со шкурой барса, развернутой, как знамя!
И действительно, воодушевленные этой красивой перспективой, ребята оживились. Вооружившись всем, что только у них было — копьями, дубинками, каменными молотами, топором отшельника, они вышли из пещеры.
Шествие замыкали Шушик и Саркис, и нельзя сказать, чтобы в сердцах у них вовсе не было страха. Почему же на этот раз Ашот не предложил им остаться дома? «Должно быть, хочет и нас научить быть смелыми», — подумала Шушик.
Гагик походил на петуха, вступающего в драку. Товарищи понимали, что таким способом он подстегивает себя, храбрится. А сам Гагик думал: «Надо же и мне хоть раз быть впереди!.. Дело чести!» И, обгоняя товарищей, еще и покрикивал на них:
— Чего ползете? Смелей, смелей за мной. Риск — благородное дело.
Шушик удивленно и вопросительно смотрела на Асо. «Тот ли, мол, это Гагик?…» Часто оставаясь в пещере в роли домашней хозяйки, она и не заметила, как, встречаясь с опасностями, мальчик закалился и возмужал.
Ребята подошли к площадке, где находился Виноградный сад, и остановились: они увидели на снегу следы барса, ведшие к скалам.
Все молчали, всем было страшно.
— Давайте-ка сначала попрактикуемся в метании копья. Быть может, пригодится, — громким шепотом предложил Ашот.
— Значит, мы будем сражаться с барсом? — с ужасом спросила Шушик. — Почему же Ашот сто раз говорил нам, что барс уже мертв?
— Да, он, наверное, подох, — подтвердил Ашот. — Видите следы крови на снегу? Но… кто знает? На всякий случай. Пусть нашей мишенью будет тот куст. Будем метать на пятнадцать шагов.
И он приготовился было метнуть свое копье, но Гагик схватил его за руку:
— Эх ты, голова! Ведь острие копья разобьется!
— Ой, верно! Но какую же другую цель избрать?
— В снежную бабу. Нет, зачем? В снежного барса. Вот это умно!
В несколько минут ребята слепили из снега какое-то четвероногое, скорее похожее на барана, чем на барса, и начали метать в него копьями.
Вот так штука! Из пяти бросков только один был удачным. Такого печального результата никто не ожидал.
— Выше, Гагик, выше! Кидай так, чтобы копье описывало в воздухе дугу и вонзалось в мишень. А у тебя оно пролетает над нею, — учил товарища Ашот.
Асо молчал, никому не делал замечаний, хотя метал лучше всех, очень точно. Ну, да ему не привыкать: всегда палками да камешками в отбившихся коз кидал.
Шушик наблюдала за четкими движениями Асо и молча восторгалась. Она знала, что Ашоту неприятно всякое над ним превосходство, и не хотела перед столь серьезным сражением огорчать его.
Впрочем, и он делал успехи. Уже через полчаса-час его копье не каждый раз, но все же попадало в «барса». Что же до Гагика и Саркиса, то они так и не одолели этого искусства и если изредка и попадали в цель, то удар был очень слабым — копье даже не протыкало снежной фигуры.
Однако Гагика это обстоятельство ничуть не охлаждало. Он все так же петушился и суетился. В последние дни мальчик заметно покруглел от обильной пищи, снова заблестели его глаза, прибавилось энергии…
— Ах, Ашот-джан, я просто богатырем себя чувствую! Брось копье, давай поборемся.
— Не время, — сухо отозвался Ашот. — Пойдем.
По следам крови ребята спустились вниз и, дойдя до нижней кромки окружающих ущелье скалистых гребней, свернули направо. Там, в камнях, полузакрытое реденькими кустами шиповника, чернело отверстие пещеры. В нее, по-видимому, зверь и вошел. На колючих ветках шиповника виднелись клочки пестрой шерсти.
Ребята остановились и выжидающе смотрели на своего вожака. Они были убеждены в его отваге и находчивости и верили, что затеянное им дело увенчается успехом. Но все же черная пасть пещеры и царившая вокруг таинственная тишина не способствовали бодрому настроению.
По знаку Ашота, мальчики подрубили у входа в пещеру кусты. Шиповник и добавленный к нему сухой валежник с треском загорелись, и от них повалил густой, горький, одуряющий дым.
— Уйдите подальше от входа, — распорядился Ашот, а сам, взяв топор, стал сбоку от отверстия в позе убийцы, подстерегающего жертву.
План был ясен. Не выдержав дыма, зверь, если он жив, должен будет или покинуть пещеру, или задохнуться в ней. Во всяком случае, кашель они услышат.
Шушик спряталась за выступом скалы и, сильно труся, стояла там с головешкой в руках. Отошел подальше и Саркис. На плече у него покоился тяжелый каменный молот. Мальчика точно мороз пробирал, так тряслась его большая круглая голова. А Гагик по-прежнему храбрился, подмигивал товарищам, неестественно улыбался. Глаза его лихорадочно горели. Только Ашот, хотя и он побаивался, был внешне, как ему и подобало, вполне хладнокровен и спокоен.
Прижавшись к скалам справа и слева от входа в пещеру, ребята около получаса простояли в напряженных, окаменевших позах. Дым в изобилии тянулся в пещеру, но оттуда не доносилось ни звука.
Постепенно ребята расхрабрились, напряженное состояние прошло. Стал затухать и костер.
— Значит, подох, — объявил Ашот.
— Что ж, — не двигаясь с места, сказал Гагик, — прикажи — и я войду внутрь, сдеру с него шкуру.
— Ну-ну, не хвастай! — улыбнулся Ашот. — Знали мы одного такого Храброго Назара.
— Ах, так?
Гагик сунул в отверстие пещеры дубинку, застучал ею о стены и крикнул:
— Эй, ты! Выходи-ка, я по твою душу пришел!
Ободренные выкриками Гагика, Шушик и Саркис тоже приблизились.
— Асо, наломай веток! — крикнул Ашот.
Через несколько минут, вооруженные пылающими смолистыми ветвями ели, ребята вошли в пещеру.
— Идите, не бойтесь, — подбадривал товарищей Ашот. — Огня ни один зверь не выносит.
Узкий вход в пещеру вел в коридор, который довольно круто поднимался вверх. Он то расширялся, образуя просторные, высокие площадки, то сужался так, что ребята с трудом протискивались.
Иногда ход разветвлялся, и часть ответвлений завершалась тупичками. На полу и среди камней кое-где виднелись полоски желтоватой глины, а с потолка свешивались известняковые образования — сталактиты.
По всей длине прохода, в боковых ветках и особенно во впадинах стен валялись кости разных животных.
С первой площадки, где костей было больше всего, боковой ход вел куда-то в глубину, но проникнуть туда ребята не смогли — он был слишком узок. А между тем там виднелись целые остовы животных.
Когда Ашот осветил своим факелом внутренность этого грота, изумление, смешанное с ужасом, охватило ребят: столько тут было белых костей, черепов, скелетов, необычайно длинных рогов порой совершенно незнакомых, должно быть, давно вымерших животных. Настоящее кладбище!
Но вот ветви ели, треща и шипя, потухли, и ребята остались во мраке. Лишь далеко позади виднелась тусклая полоска света, пробивавшегося во входное отверстие.
Ребята умолкли.
— Вернемся, — сказал Ашот.
Спотыкаясь, они кое-как выбрались наружу, и Ашот тотчас же послал Асо за лучинами из смолистых корней ели. Эти лучины ребята заготовили, чтобы освещать пещеру в длинные темные вечера.
Когда Асо вернулся, Ашот начал связывать лучинки по две и по три — так они лучше горят. В это время из-за высокого камня невдалеке высунулась голова Гагика. От нечего делать он искал в кустах ягоды.
— Асо, погляди, что я нашел! — позвал он, показывая ветку, отягощенную красными ягодами рябины.
Асо пошел к Гагику. Ашот по-прежнему возился с факелами, а Шушик о чем-то тихо беседовала с Саркисом.
Вскоре Саркис поднялся и подошел к Ашоту. Ему хотелось попробовать еще раз отговорить товарища от явно опасного предприятия.
— Брось, Ашот, — сказал он, — зачем это тебе? Не лучше ли завалить вход в пещеру камнями и спокойно заняться нашими делами?
Совет был умный. В самом деле: стоит заделать вход, и барс оттуда уже не выйдет — подохнет от голода, если, конечно, он еще жив.
Но разве можно убедить Ашота? Как охотник, возбужденный близостью добычи, он совершенно утратил способность рассуждать хладнокровно. Перспектива завладеть чудесной шкурой барса не давала ему покоя. Когда же и Шушик присоединилась к предложению Саркиса, Ашот с раздражением кинул им:
— Боитесь? Ну и уходите, не мешайте мне! Завалить вход в пещеру? Вы только поглядите на этого умника! Чтобы такая шкура там сгнила?
Шушик возмутилась:
— Опять тебя разобрало? Только и думаешь чем-нибудь мир удивить! Все равно далеко тебе до Камо! — кольнула она мальчика и тут же пожалела.
Слова эти, как острый нож, вонзились в сердце Ашота. Словно кровь вскипела в его жилах. Левая щека дрогнула, родинки на ней стали почти незаметны, так он вспыхнул.
Бросив на Шушик огненный взгляд, Ашот резко сказал:
— Раз так, я иду один. Я один пойду против барса и всем докажу, что…
— Ох, поглядите-ка, до чего же он самолюбив! — лукаво поблескивая глазами, воскликнула Шушик. — Да ты успокойся!
Но Ашот уже исчез в глубине пещеры.
— Вернись! Что ты делаешь? — в испуге крикнул Саркис.
Обеспокоилась и Шушик, хотя смелость Ашота, его сильная воля были ей по сердцу.
— Пусть пойдет, — сказала она, но тут же задумалась. — Звери боятся огня, правда, Саркис? Ну, он там долго не останется. Потухнет огонь — выйдет.
Шушик ошиблась. Она не учла того огня, который никогда не иссякал в сердце отважного мальчика.
Когда он был еще близко от входа, до него донеслись крики Шушик:
— Ашот, Ашот, вернись! Я пошутила!
Сердце у мальчика дрогнуло. «А, боишься! Жалеешь меня!» — с радостью подумал он, и счастливая улыбка вдруг озарила его приятное круглое лицо, обычно суровое и немного мрачное.
— Ты еще поплачешь. Думаешь, вернусь? — бормотал он, пробираясь по узкому ходу.
Лучинок, заткнутых за поясом, у Ашота было много, и он шел сейчас почти без страха. Дойдя до места, где коридор, полный костей, раздваивался, Ашот, не раздумывая, свернул налево, в мрачный, сырой, с острыми камнями и низким потолком туннель.
Мальчик шел быстро, не останавливаясь, не оглядываясь, не думая об опасности.
Потолок пещеры стал еще ниже. Коридор начал петлять вправо, влево, сужался.
Ашот пригнулся, потом опустился на четвереньки и пробирался почти ползком. Лучинка в его руках трещала и каждое мгновение могла погаснуть. Но он и не думал возвращаться. Не о трупе барса думал сейчас Ашот — следов зверя здесь вовсе не было. Парня звал вперед интерес к новому, к неисследованным мирам, тот интерес, который так свойствен юности.
Когда наконец, ободрав колени об острые выступы скал, Ашот вышел из узкого прохода и очутился в обширной пещере, он был уже так далеко от входа, что снаружи до него не доносилось ни звука. И тут неопределенное, похожее на страх чувство охватило его.
— Пустяки! — сказал он громко, чтобы успокоить себя, но, словно в ответ ему, из дальнего темного угла пещеры донесся дикий хохот.
Сердце у Ашота дрогнуло и, показалось ему, остановилось. А эхо подхватило этот хохот — холодный, сухой, страшный, и он зловеще гремел под сводами пещеры.
ГЛАВА ВОСЕМНАДЦАТАЯ
О том, как пропавшие ищут пропавшего
Сначала Шушик звала Ашота, но он не отзывался, и девочка решила, что кричать бесполезно. «Думает напугать меня, мстит».
Однако вскоре ее беспокойство усилилось.
— Что же делать, Саркис? Не пойти ли и нам за ним? — дрожащим голосом спросила она.
Саркис тоже был обеспокоен. Прежде он бесстрастно сказал бы: «А какое мне дело? Как пошел, так пусть и вернется». Но теперь… Нет, теперь, после всех злоключений, слово
товарищсовсем по-иному звучало в сердце Саркиса. Конечно, определенную роль играл и страх перед новой неведомой бедой. Он, этот страх, подсказы вал: поддержи товарища, чтобы завтра и он мог тебя поддержать, помочь тебе. Но это не было уже одной только корыстью, одним эгоистическим расчетом. Это было и понимание того, что один в поле не воин. Наконец-то сын Паруйра постиг эту глубокую истину. И именно это новое сознание подсказало Саркису поступок на который раньше он никогда не решился бы.
Взяв две смолистые ветки, Саркис зажег их и вошел в пещеру. Ему было боязно, и, чтобы подбодрить себя, он все время кричал:
— Ашот! Ашот!
Прижимая к груди охапку веток, за Саркисом пробиралась и Шушик, все время спотыкаясь о белеющие на полу кости.
Неровный свет факелов плясал на стенах и отбрасывал от Саркиса длинную-предлинную тень. Да и сам он, худой и длинный, был похож на тень.
«Каким он стал смелым!» — удивлялась Шушик, не понимая, что не смелость вела Саркиса вперед, а властная потребность отплатить добром за добро. Это стремление он испытывал впервые в жизни.
Там, где путь разветвлялся, Саркис в нерешительности остановился. Куда пошел Ашот — налево или направо?
— У тебя гаснет огонь. На, возьми новую ветку, — шепнула ему Шушик. Она почему-то боялась говорить громко и вздрагивала всякий раз, как Саркис кричал «Ашот».
Саркис взял у Шушик ветку, попытался разжечь ею свою, но сделал это неловко, и обе погасли.
Сначала ребята не могли даже разглядеть друг друга. Однако постепенно глаза их привыкли к темноте, да она как будто и рассеялась, сменившись сумраком, в котором можно было кое-как пробираться.
— Пойдем назад, — испуганно прошептала Шушик.
Но Саркис, как мужчина, не мог на это согласиться.
— Нет, пока мы не нашли товарища, мы не имеем права уйти отсюда. Пойдем вправо, по этому широкому проходу, — сказал он и пошел вперед.
Чем дальше они шли, тем темнее становилось вокруг. Было ясно, что без огня здесь делать нечего. Саркис упрямо сделал еще несколько шагов в глубь пещеры, и вдруг какой-то звук заставил его замереть. Кошка! Жалобно мяукала кошка!
Они прислушались. Звук повторился — самое настоящее мяуканье, — а за ним последовал другой, тоже очень знакомый: кошачье урчание и… отчаянный писк мыши.
Но может ли быть кошка в этом подземном мире?
Шушик инстинктивно ухватилась за Саркиса и почувствовала, что он дрожит.
Снова раздался писк, откуда-то с потолка пещеры.
Ребята подняли голову и увидели… Нет, не кошку и не мышь увидели они там, а большую круглую голову, круглые, светящиеся фосфором во тьме глаза.
— Ай, ай! — не своим голосом заорал Саркис.
И тут произошло нечто удивительное. Кошка внезапно обрела крылья и, мягко взмахивая ими, пронеслась у ребят над головами.
— Сова! — пробормотал Саркис и попятился. Спотыкаясь о камни, натыкаясь на кости, они бежали к выходу, и им казалось, что из темноты хищно смотрят им вслед страшные существа.
На воздухе они набрали лучин и даже зажгли их, но вернуться в пещеру не решились. Саркис, правда, снова вспомнив о чувстве чести, сделал несколько шагов ко входу в пещеру, но ему было ясно, что Шушик начнет кричать, отговаривать его от опасного предприятия. Именно так и произошло. Шушик закричала, и он вернулся.
— Нехорошо! Нехорошо, Шушик, что не даешь мне идти на поиски Ашота. — В его голосе звучала обида.
— А не лучше ли найти нам Асо и Гагика и сказать им? Не лучше ли пойти в пещеру всем вместе?
— Ладно, — неохотно согласился Саркис.
Поднявшись на верхушку скалы, откуда как на ладони были видны все расщелины скал и балки, он крикнул, сложив ладони рупором:
— Э-гей! Гагик, Асо!
Ребята услышали его зов.
— Идите, идите! — кричал Саркис.
— Ашот пошел за зверем и не вернулся. Идите! — плачущим голоском объяснила Шушик, когда мальчики приблизились.
Тяжелым молотом обрушилось это известие на сердца ребят. Как не вернулся? Значит, зверь…
Но нет, им даже страшно было додумать до конца эту ужасную мысль.
Схватив лучины, ребята кинулись в пещеру. Торопливо добрались они до разветвления ходов и, не задумываясь, свернули вправо. Разве не ясно было, что Ашот не мог пойти влево, в этот непроглядный, мрачный, узкий ход?
Они и дальше выбирали самые чистые и широкие разветвления, не подозревая того, что все больше отдаляются от Ашота.
Их путь, по-видимому, шел вдоль правой стены горы, потому что кое-где сквозь ее расщелины пробивался дневной свет. Но идти было трудно, так как ход неуклонно вел круто вверх.
— Ашот, Ашо-от! — время от времени кричали ребята, потом, напрягая слух, останавливались и снова разочарованно шли вперед.
Тесный ход привел их в освещенное дневным светом подземное помещение. Это была просторная и очень высокая пещера, аккуратная, словно выложенная руками человека. Серые камни ее стен, казалось, были сначала вытесаны и лишь затем один на другой уложены от пола до самого потолка. А в углах возвышались колонны, тоже ровные, даже красивые. Наверху они изгибались, соединялись концами и образовывали величественные своды.
Это был великолепный подземный, храм.
Ребята остановились, в изумлении раскрыв рот. Кто и зачем обтесал в глубине гор тысячи каменных глыб, сложил из них эти массивные стены? Какого напряжения сил это стоило, какого труда!
Откуда было знать этим детям, так мало еще видевшим и знающим, что они попали в нерукотворный храм, созданный самой природой. И мощные колонны, поддерживающие на своих плечах глубокий купол залы, и гладкие камни стен — все это было сложено из кристаллического базальта, и только те, кто незнаком с историей Земли, кто не знает, какие этапы проходит вулканическая лава после того, как она вырывается на поверхность, могли наивно полагать, что это дело рук человека.
— Ой, кто это там стонет? — внезапно побледнев, спросила Шушик.
И верно: откуда-то из дальнего угла пещеры до них ясно, донеслись вздохи, болезненные стоны.
— Ашот, Ашот! — закричали ребята. Но ответа не последовало.
Прошло несколько томительных мгновений, и вдруг оттуда же, откуда только что доносились стоны, послышался детский плач.
Ребята в ужасе замерли.
Снова крикнул и заплакал ребенок, снова кто-то застонал, потом громко и тяжело вздохнул несколько раз. Точно там, в углу пещеры, лежала больная женщина, а рядом с ней кричал и плакал голодный ребенок.
Это было так страшно, что ребята убежали. Тяжело дыша, они остановились на небольшой площадке — там, где ход немного расширялся — и посмотрели друг на друга. Глаза у всех были полны страха. Казалось, их преследовали какие-то невидимые духи.
Асо достал свой нож и, направляя в разные стороны его открытое лезвие, что-то бормотал по-курдски; вероятно, какие-нибудь подслушанные у бабушки заклинания. Уверенность в том, что человеку с острой сталью в руках черти не могут причинить вред, настолько приободрила мальчика, что он сказал:
— Пойдем, ничего не бойтесь!
Со страхом двинулись они обратно в пещеру, размахивая своими факелами. В особом освещении дорога не нуждалась, но обилие огня, казалось, оберегало их от возможной опасности. А впереди, выставив нож, шел Асо. Лучины освещали сталь, она блестела, и это придавало смелости маленькому курду.
Едва они вошли, снова послышалось рыдание.
— Кто вы? — крикнул Гагик. Сейчас, в отсутствие Ашота, он считал себя «ведущим». — Кто вы? Отзовитесь!
Снова глухой стон.
Подбадривая друг друга, ребята обошли всю пещеру, осветили все ее углы — нигде никого не было. Только с одной из высоких колонн слетели и скрылись в белевшем отверстии потолка две совы.
Ребята с изумлением смотрели друг на друга.
— Не показалось ли это нам? — пожала плечами Шушик.
— В-в-все л-ли в-вы слышали одно и то же? — спросил Гагик.
— Все одно и то же!
— Стоны больной и плач ребенка?
— Да, да…
— Значит, не могло показаться.
Не час и не два проплутав по темным ходам, гротам и пещерам этого мрачного подземного лабиринта, ребята из какой-то щели выбрались наконец на белый свет. Очутившись на вершине горы, они с изумлением огляделись.
— Э, да ведь это наша Овчарня! — воскликнул Асо. — Вон, смотрите, и дикая овечка нашей Чернухи!
Действительно, из-за зубчатого выступа скалы высовывалась головка овечки, настороженно следившей за движениями людей.
А ребята сели на камни и мрачно задумались. Что было делать? Куда идти? Ясно одно: они избрали не тот путь, по которому ушел Ашот, иначе нашли бы его.
— А может, он уже вышел оттуда… через эту же щель. Может, он уже дома и ждет нас? — обрадовался собственному предположению Саркис.
