Врачи сказали правду: Ким Яворский сильно изменился после аварии, будто жизненные силы полностью ушли на восстановление руки.

Базиола хотел подойти бесшумно, но под ногой хрустнула ветка, он от неожиданности споткнулся о какой-то шланг, лежавший поперек тропинки, и, едва удержавшись от падения, схватился за куст роз. Ким, обернувшись на крик, с улыбкой наблюдал за манипуляциями друга. Они обнялись.

— Ты похудел, Ким, — заметил Базиола вроде даже с одобрением.

— Похудел? — с сомнением переспросил Яворский. — А, ну да, мы давно не виделись. Я сбросил двенадцать кило, когда готовился к испытаниям нультранса, и еще пять — после аварии… И не смотри на меня так, Джу…

— Мало мы видимся, — вздохнул Базиола. — В институте я знал тебя как облупленного, а сейчас только оболочка выглядит знакомой… почти.

— Ты лучше подкинь мне задачу из нерешенных, — сказал Ким. — В этой клинике я покрылся плесенью. По мне, гляди, уже гусеницы ползают… До аварии я работал над эвристором открытий, слышал?

Базиола слышал. Отношение Базиолы к работе Кима было определенным и, конечно, отрицательным. Обсуждать это сейчас Базиола не хотел, не было у него желания превращать встречу с другом после трехлетней разлуки в бесплодный методологический спор.

— Видел твою Олю, — сказал он, неуклюже меняя тему разговора. — Она все хорошеет…

— Чего не скажешь обо мне, — заключил Ким. — Послушай, Джу, если кто-то из нас изменился, то это ты. Ты всегда гнал меня, если считал мою очередную идею бредовой. Теперь ты не веришь в прогнозирование научных открытий, а от спора увиливаешь. Не похоже на тебя… Дай-ка лучше задачу. У вас в Комитете по контактам задач наверняка больше, чем решений, верно?.. К примеру, эта история с пульсаром в Золотой Рыбе.

— Об этом говорят больше, чем дело того стоит, — неопределенно сказал Базиола.

— А чего оно стоит?

— Памятника, — буркнул Базиола. — Обнаружена мертвая цивилизация. До пульсара этого всего полпарсека, но он в направлении Земли не светит, отсюда его обнаружить невозможно. Экспедиция к Фомальгауту случайно записала его радиоимпульсы и гамма-вспышки. Та же экспедиция открыла и планету…

— Я знаю, почему ты не называешь корабль, — сказал Ким, глядя в сторону. — Это был Кратов на «Осьминоге». Он не вернулся, и в тебе говорит предрассудок…

— Кратов. И пульсар назван звездой Кратова, а планета — Кратов-1. К ней послан зонд-автомат типа «Винт». Он-то и открыл мертвый мир.

— Мертвый?..

— Конечно. Ничто живое не может существовать, когда пульсар поливает планету потоками гамма-лучей. А происходит это каждые три секунды. Каждые три секунды. Кратов-1 попадает под нож излучения. Импульс длится долю секунды, но и за это время планета получает такую дозу, что жизнь становится невозможной. «Винт» был послан в «период молчания». Как и всякий пульсар, звезда Кратова буйствует около полугода, а потом года полтора ведет себя тихо, копит энергию. «Винт» облетел планету, подобрался к нейтронной звезде, насколько позволил ресурс. Мы, контактисты, своего оборудования не ставили, никто ведь не ожидал открытия следов жизни. Учти, что миллион лет назад в системе вспыхнула сверхновая — тогда и возник пульсар. Если на планете и была раньше жизнь, то при взрыве она, конечно, погибла, а уж потом… Черный мир, в котором каждые три секунды — ужасная вспышка радио— и гамма-излучений.

— У тебя есть с собой стереоскоп?

Ким достал из бокового кармана коробочку, и Базиола начал по одному протягивать ему стереопозитивы.

Кадры охватывали большие области и, хотя четкость, как обычно на снимках безатмосферных планет, была идеальной и позволяла разглядеть объекты размером с собаку, глаз, конечно, не мог сосредоточиться на изобилии предметов: внимание непроизвольно перескакивало. Вот сооружения, напоминающие правильные многогранники, вот сферические лунки, растянутые цепью, вот идеально плоские площадки, назначение которых (Ким подумал сначала, что это космодромы) могло быть каким угодно. На дне одной из лунок Ким увидел нечто похожее на экскаватор с поднятым ковшом, и это тоже могло быть чем угодно, вплоть до самих обитателей планеты, застывших в момент неожиданно настигшей их смерти. Ни гор, ни круч, ни пропастей — если эти живые особенности рельефа и были когда-то на планете, они оказались решительно принесены в жертву цивилизации, ставшей в свою очередь жертвой взрыва звезды.

Яворский передвинул позитив, но картинка почти не изменилась. И третий такой же, и четвертый…

— «Винт» сделал полмиллиона сканов, — подсказал Базиола. — Поверхность планеты перекрыта шесть раз. То, что ты видишь, Ким, это избранные кадры кинограммы. Если бы на поверхности хоть что-то двигалось, сигнал удалось бы выделить. Но ничего нет. Все мертво.

— Чего же ты хочешь от меня?

Базиола едва не расхохотался. Каков, а! Ведь только что сам просил задачку!

— Ничего я не хочу… Это планета для археологов.

— Никакого движения, — протянул Ким. — Точно ли? «Винт» мог и не поймать движений, если они очень медленные. Все равно что снимать рапидом черепаху.

— После вспышки сверхновой прошел миллион лет или даже меньше, — Базиола пустился в объяснения с удовольствием. Ким сейчас повторял его собственный ход рассуждений, и Базиола чувствовал себя путником, ступившим на твердую почву и помогающим другу преодолеть топкое место. — Это очень короткий срок для цивилизации. И если она действительно возникла и развилась так быстро, то не может быть и речи о таком медленном темпе жизни. Нельзя за месяц построить дом, если тратить по неделе на переноску каждого кирпича. Эта идея не прошла.

— А какая прошла? — кротко спросил Ким.

— Никакая, — буркнул Базиола. — Решено послать еще один «Винт» в следующий период молчания пульсара.

— Очень милая стратегия — прямо из учебника, глава «Как не нужно вести исследования».

— Другие стратегии и вовсе бездарны.

— Пойду, — Ким поднялся со скамейки. — У меня процедуры, Джу. Пока. Звони и заходи. Да… Какой смысл лететь в период молчания?

— Эй, послушай, — изумленно сказал Базиола вслед Киму. Тот шел широким шагом и не обернулся.

Сандра была дома, и на столе стоял торт, его любимый, с яблоками. Базиола поцеловал жену, подбросил к потолку Леона и ушел к себе в кабинет.

Методика открытий. Базиола не следил за последними наскоками Кима на эту бесперспективную проблему. Не будучи ретроградом, он допускал, что Яворский в чем-то может оказаться прав. Научиться предсказывать, какое именно открытие и в какой области науки будет сделано завтра или через год. Базиоле это не нравилось. Где романтика? Сам смысл поиска в науке? Не будет ли все это потеряно? Дело философов — ответить.

Впрочем, отбросим пока философию. «Какой смысл лететь?»— сказал Ким. Конечно, можно позвонить и спросить. Прижатый в угол, Ким скажет все, что думает о Кратове-1. Но это будет означать, что Базиола капитулировал.

Пойдем по цепочке. Противоречие: жизни нет, но она есть. В недоработанной методике Яворского, насколько ее знал Базиола, существовали десятки приемов, с помощью которых Ким избавлялся от научных противоречий. Перебирать приемы, не зная, какой нужен сейчас, — все равно что решать задачу дедовским методом проб и ошибок. Ким действовал не так, он знал, когда какой прием применять. И решил задачу на глазах у Базиолы, и не сказал решения, шельмец, чтобы к нему обратились опять. Чтобы Базиола выбросил белый флаг. И ведь знает, что так и будет. Не станет Базиола посылать второй зонд, если есть хоть полмысли о том, что полет не нужен.

Сандра вошла, тихо присела на подлокотник кресла. Базиола очнулся от раздумий.

— Сандра, милая, — сказал он, — шесть лет назад я сделал гениальное открытие, и его почему-то не проходят в школах. Я открыл, что есть ты. Это было неожиданно и непредсказуемо. И так здорово, что я до сих пор не очнулся. А твой хороший знакомец Ким Яворский утверждает, что любое открытие можно предсказать. Разве можно было предсказать то, что мы с тобой открыли друг в друге?

— Это тебя и заботит? — серьезно спросила Сандра. Базиола кивнул.

— Наверно, можно было, — сказала Сандра, подумав. — У каждого человека складываются определенные представления о спутнике жизни, и если эти представления совпадают… Общность установок, как говорят психологи…

— Подумай, что ты говоришь! — Базиола вскинул руки. — И это — женщина, непредсказуемое существо!

— Противоречивое, — сказала Сандра, — но почему непредсказуемое?

— Извини, родная, — пробормотал Базиола, — я должен подумать…

Сказать, через все барьеры проламываясь: жизнь есть на планете Кратов-1, мы видим ее, но не верим тому, что видим. Нельзя посылать зонд, а время идет, и пульсар начнет очередной цикл активности, и придется опять ждать…

А собственно, почему? То есть как — почему?.. Есть вещи очевидные, есть аксиомы, инерция мысли здесь ни при чем. В периоды активности потоки гамма-лучей убийственны…

Стереотип, подумал Базиола. Сломаем эту аксиому. Допустим, что жизнь только тогда и существует, когда есть этот режущий все нож излучения. Но… Нет, нет, додумай, может это и пустой ход, но додумай. Стоит перевернуть основную аксиому, и тогда…

* * *

— Как рука? — спросил Базиола.

Ким ударил кулаком по скамье, вроде и не сильно, но доска переломилась пополам.

— Придется чинить, — злорадно сказал Базиола.

— Вернусь из полета, починю.

— Собираешься лететь?

— Да, к звезде Кратова. Ты ведь это собирался мне предложить?

— Твоя проницательность иногда действует на нервы…

— Ладно, Джу, — примирительно сказал Ким, — меня замучило безделье, характера это не улучшает, ты уж потерпи. Вернусь — буду другим человеком. Ты пришел за решением?

— Не нужно мне твое решение. Комитет постановил лететь в период активности пульсара. И предложил тебе возглавить экипаж. Без людей, впрочем, одни роботы.

— Я привык один, — сказал Ким. — Значит, ты все-таки понял, в чем разгадка?

Смотреть на пульсар было невозможно, унылое чередование вспышек, бесконечное и ритмически точное, угнетало. Ким чувствовал, как уходит сознание, завораживающе раскрываются объятия, и ты падаешь, падаешь… Только раз попробовал Ким посмотреть в «лицо» звезде и больше не делал этого.

Корабль летел со стороны полюса, но отголоски бурь доходили и сюда. Ким был доволен. Не тем, что подтвердилась его идея, в ней он не сомневался. Ким думал о том, как верно он выбрал профессию. Еще на первых курсах возникла дилемма: летать или прогнозировать? Трогать своими руками шершавые камни на чужих планетах или, сидя в кресле и глядя в синюю глубину земного неба, предсказывать, что произойдет в науке завтра и позднее. Он умел и любил делать и то, и другое! Только теперь, пристегнувшись ремнями и не оглядываясь больше на оставшуюся за кормой звезду Кратова, Ким решил, что это противоречие желаний и было, наверно, тем постоянным ускорителем, что не позволял ему успокаиваться, вечно толкал на странные поступки.

Человек обязан иметь сразу несколько профессий. Базиоле, старому другу, выпала в жизни слишком прямая дорога: контактист-кибернетик, член комитета, председатель. Инерция возникает именно на прямом пути, кажется, что ее нет, но скорость набрана, и уже не свернуть без помощи, без толчка извне.

Пульсар бушевал, и Ким вел съемку издалека, с расстояния шестнадцать миллионов километров, где еще можно было работать, не рискуя своей драгоценной жизнью. Одна камера снимала Кратов-1 в те мгновения, когда «нож» гамма-импульса не касался поверхности. Снимал, не сканируя, как «Винт», а в режиме наведения, упершись в одну, избранную Кимом наугад, точку вблизи полюса. Первая серия кадров — неподвижность. Вторая -неподвижность. Третья — тоже. Но в первой серии неподвижный механизм (или существо?), похожий на экскаватор, направил ковш вверх. Во второй серии — чуть вбок. В третьей…

А вот второй цикл кинограммы, съемка другой камерой в те секунды, когда «нож» излучения кромсал планету. В секунды, когда гамма-лучи жгли и убивали. Вот — движение! Ковш медленно наклоняется, из воронки выбирается на поверхность еще один механизм… или существо?

Жизнь — порциями. Она есть, и ее нет. Вспышка пульсара — и на планете все живет. Темнота, длящаяся секунды, и на эти секунды жизнь умирает.

Мы, люди, привыкли к нашему спокойному Солнышку, к его равномерной энергетике, и как-то забываем, что во Вселенной гораздо больше процессов нестационарных, именно они — общее свойство мира. А мы отказываем им в возможности порождать жизнь.

Темнота — вспышка. Темнота — вспышка. Метроном. Именно этот ничем не нарушаемый ритм и стал основой для странной жизни. Только в те мгновения, когда импульс проходил по планете Кратов-1, жизнь развивалась. В секунды темноты на планете все замирало, как в энергосистеме при выключении тока. Смерть царила на планете и в те месяцы, когда пульсар не излучал, накапливая энергию.

Ким представил себя на месте хозяина планеты. Я вижу, я познаю мир, для меня мгновений молчания пульсара не существует, я не вижу в эти мгновения. Предмет начинает падать, я вижу это, но вдруг исчезает и сразу оказывается на поверхности. Значит, так надо, таков закон природы. Мне и в голову не приходит, что я просто не фиксирую часть падения — я не живу в эти мгновения. Таков мой ритм. Ритм моей звезды.

Странным для них должно быть поведение звездолета — он перемещается скачками: движется медленно на фоне звезд, но вдруг исчезает и появляется чуть в стороне, и опять движется медленно, и опять — скачок. Впрочем, что же тут странного? Все звезды движутся так же. Все во Вселенной — только импульсы. Такова природа. И это естественно. Все, что происходит испокон века, не может быть странным…

Ким ждал, что Базиола сам выйдет на связь. Конечно, ему не терпится. Что же, Джу, ты убедился, что открытия можно предвидеть?