Руки еще повиновались, и Муса набрал пригоршню песка, тонкой струкой высыпал себе в рот, закашлялся, песчинки попали в горло, и уж теперь-то действительно пора было умирать.

Муса кашлял, натужно, с хрипами, а песок продолжал сыпаться на него, хотя уже не слушались и руки…

— Ну вот, — сказал Йосеф, — теперь мы на равных. Может, мы, наконец, поймем друг друга?

Людмила рассказывала о последнем дне Исхода, об исчезновении Мессии, всем было неуютно и страшно; почему-то именно сейчас, во время сбивчивого и во многом противоречивого рассказа, стало очевидно, что земная жизнь кончилась.

На Дину Людмила старалась не смотреть, Дина и сама держалась поодаль, ей казалось, что она внимательно слушает, но на самом деле думала Дина об Илье, об их ночи, о том, что ее муж, Мессия, самозванец, вовсе не нужен ей, а сын Хаим тоже покинул Землю, и родители ее, и нужно их найти, потому что где им быть, если не на этой планете, и как жить потом, она не сможет оставить Илью, и этой женщине, Людмиле, отдать его она тоже не может…

— Это было ужасно? — спросил И.Д.К.

— Ужасно? — переспросила Людмила. — Почему ужасно? Это было… Господи, Илья, ты, как всегда, все переиначиваешь! Андрюша, ты можешь объяснить? Ты понимаешь своего отца лучше, чем я. Нет, помолчи, я сама. Когда я сидела у телевизора, а потом очутилась на каком-то холме… Было чувство облегчения, будто кончились роды, а я и не знала, что это были именно роды. Когда тяжело, привыкаешь и не обращаешь внимания, а потом вдруг становится легко, как в полете, и тогда спрашиваешь себя — как же ты жила раньше, под этакой тяжестью?

— Два миллиарда человек, — сказал И.Д.К. — Два миллиарда. Когда я начинал… Я был уверен, что, если что и получится, то коснется только евреев. Да и то не всех, а только тех, чей генетический аппарат сохранил способность реагировать на Код. Я думал, что любая мутация или, скажем, сложение генетических программ при смешанных браках — все это лишает человека способности воспринимать Код. А оказалось…

— Природа умнее тебя, — насмешливо сказала Людмила, — и тебя это обижает.

— Ты все та же, Люда, — улыбнулся И.Д.К. — Тебе всегда нравилось меня уязвить. Помнишь, даже в первую брачную ночь…

Он осекся, скосил глаза на Дину, и Людмила поняла его смущение.

— Ой, да чего ты, — сказала она, — здесь все свои. Точнее — все твои. Твоя бывшая жена, твой сын, твоя новая любовь. И почему здесь никого больше нет? Мессии, например? Он ведь твое творение в гораздо большей степени, чем я или Андрюша.

— Наверное потому, — подала голос Дина, поняв вдруг, что Людмила не враг ей, и главное — что и она вовсе не желает зла этой женщине, полюбившией (бывает же такое!) Илью, который, по мнению Дины, мог вызвать у нормальной женщины интуитивное чувство жалости, но никак не любовного восторга, — наверное потому, что Мессия здесь лишний. Лишний как Моше рабейну в своей семье, если она у него была.

Людмила вспомнила свое ощущение в тот момент, когда поняла, что сейчас покинет планету под названием Земля. Ощущение мессианства. За мной

— народ. Наверное, то была мгновенная и исчезнувшая связь с Ильей Кремером, его мысль, воспринятая и непонятая. Что было еще? Может быть, нечто позволявшее определить, где находится Мессия? Нет, не вспоминается. Ничего не было.

Андрей, которого не интересовали сложные взаимоотношения взрослых, бродил вокруг, постепенно расширяя круги и все дальше удаляясь от родителей. Трава была живой; когда Андрей собирался сделать шаг, стебли мгновенно пригибались, и потому ему не удалось сломать ни одной травинки. Он вертелся на месте, делал неожиданные движения в разные стороны — травинки пригибались прежде, чем он успевал опустить ногу. Ему пришла в голову любопытная и вовсе не тривиальная мысль: а что, собственно, происходит раньше — он делает шаг, и травинки чувствуют его желание, или наоборот — травинки пригибаются, и лишь затем у него возникает желание поставить ногу именно на это место? Кто, в конце концов, кем управляет?

А что, если это телепатическая трава? — подумал он. — Она командует, и я иду. А что, если и деревья телепатические? И вода в реке? И небо над головой? И все-все вокруг?

Нет, — то ли услышал, то ли понял он. Никто здесь никем не командует. Можно принимать решения и выполнять их. Вместе.

Вместе с деревьями? Травой? Животными и солнцем?

Конечно.

Произошло то, чего Андрей всегда хотел. Он подумал, что стал взрослым.

Минуту спустя он убедился в ошибке.

Во всех канонических описаниях Исхода наличествует вполне надежная феноменология, начиная с момента явления Мессии и вплоть до его неожиданного, повергшего людей в шок, исчезновения — существуют многочисленные теле— и звукозаписи, фотографии, бюллетени о здоровье и так далее; вполне достаточно для того, чтобы сложить приемлемую для каждого историка картину. Следующий этап — после исчезновения Мессии с Земли и до Финала — не имеет ни научного обоснования, ни сколько-нибудь надежной феноменологии.

Если верить рассказу самого Ильи Кремера (см. архивные записи департамента Истории Исхода на Израиле-4), все обстояло достаточно просто. Он умер, и душа его стала частью сути Создателя, каковой и должна являться душа Мессии.

Ни историки, ни биологи, ни генетические реконструкторы этим рассказом удовлетвориться не могут (исключение, впрочем, составляют иудо-масоны с Израиля-5, но их мнение по любому вопросу, связанному с еврейской историей, отличается от общепринятого, как зима от лета).

Обычно исходят из достаточно очевидного: тело Мессии оказалось в пустыне Мартоха, поскольку Муса попросту не обладал большей энергетической конституцией. Могло быть и хуже. Это перемещение, поскольку произошло без согласия перемещаемого (Мессии), не могло не закончиться летальным исходом.

По-моему, проблема здесь вовсе не биологическая, и не физическая даже, а сугубо нравственная. Мне возражали: нравственность, дескать, не относится к свойствам и атрибутам материи, ею нельзя объяснить, скажем, восхода и захода солнца или перемещения материальных тел по мировым линиям. И это верно. Но ведь я не о том.

Попробую объясниться, тем более, что это необходимо для связности дальнейшего повествования.

Итак, Мессия оказался человеком случайным. Не гигантом духа, не гигантом мысли. Моше рабейну в свое время этими качествами обладал, что и позволило ему возглавить Исход из Египта, а впоследствии стать первым и, для своего времени, единственным человеком Кода.

Нравственно ли человеку средних достоинств руководить людьми, часто по всем показателям превышающими его уровень во много раз? Дозволено ли ему принимать решения? И, с этой точки зрения, не был ли более необходим миру поступок Мусы, устранивший Мессию в самый критический момент истории Исхода? Я отвечаю — да, поступок Мусы Шарафи оказался полезен. Значит, оправдан и с точки зрения морали?

Далее. Представьте, что Мессия не исчез, но продолжал возглавлять Исход. Не привело бы это к многочисленным трагедиям, которых в реальности удалось избежать именно потому, что Мессии не было на Земле в последовавшие после начала Исхода дни?

Короче говоря, если целесообразность чего-то, справедливость чего-то для блага данной популяции есть нравственность, то перемещение души Мессии из его тела, а тела — из пределов «обычного» четырехмерия, явилось актом сугубо нравственным, даже если его невозможно было объяснить биологическими законами.

Думаю, впрочем, что и законы биологии не были нарушены.

У И.Д.К. дрожали руки, и он окончательно понял, что лидер из него никакой. Господи, что он сделал, когда стоявшее справа от него дерево неожиданно изогнуло ствол и плюнуло в Андрея вязкой жидкостью, мгновенно превратившей мальчика в кокон? Андрюша даже не кричал, потому что, видимо, грудь ему сдавило, и малейшее движение причиняло боль.

Женщины опомнились первыми. Людмила бросилась к сыну и попробовала отодрать застывшую массу, а Дина начала кричать, и, что вовсе лишило И.Д.К. способности понимать происходившее, дерево, плюнувшее в Андрея, сразу же выпрямило ствол, ветви вздернулись вверх, будто солдат на плацу поднял в приветствии свою винтовку.

Они отнесли Андрея к реке, мальчик молчал, только смотрел странным взглядом, вязкое вещество пришлось скрести ногтями и оттирать ладонями. Потом Людмила сняла с него одежду и начала мыть ее в реке, а Дина обняла Андрея, прикрывая от прохлады, что-то сказала ему, тот кивнул, и тогда Дина обратилась к И.Д.К.

— Илюша, — сказала она, — отсюда нужно уходить. Андрюша так чувствует, и я тоже.

— Куда? — пробормотал И.Д.К. — Нам нужно к людям. А где они?

— Спроси у Люды, она знает.

Людмила разложила мокрую одежду на траве. Вопрос она слышала — в тишине звуки разносились будто влекомые ветром шарики одуванчиков.

— Никого нет, — сказала она. — Вы что, сдурели? Как люди могут прибыть на такое?

— С Земли уже ушли миллионы! — воскликнул И.Д.К., начиная, впрочем, догадываться о смысле происходившего; полгода, прошедшие на Земле, уместились здесь в несколько часов. Значит, и обратное не исключено — полгода здесь и миг для тех, кто уже отбыл с Земли, но еще никуда не прибыл. Или попал на промежуточную планету — вроде той, где побывала Дина или где был он сам. И действительно ли именно эта планета, Саграбал, является конечной целью? Моше водил свой народ по пустыне сорок лет. Точнее, Творец водил Моше и его народ, не позволяя достичь конечной цели. А сейчас? Где наша пустыня? Здесь? Или в тех мирах, которые оказались на пути? Знать бы. Так ведь и Моше не знал, и народ его не знал тоже — они воображали, что не сегодня, так завтра все кончится, и откроется им земля, текущая молоком и медом.

Тело Йосефа, которое так и пролежало несколько часов в траве, перенесли на пригорок. Лицо мертвеца оставалось спокойным, будто он знал, что именно с ним делают и был доволен. Людмила старалась на лицо не смотреть, ей сказали, что Йосеф умер еще вчера, и ей представлялось, что тело уже начало разлагаться, ведь тепло. Йосеф был холоден, но будто живой. У Людмилы даже мелькнула мысль, что он спит — летаргический сон, так ведь бывает, — и им не хоронить его нужно, а нести с собой. Или оставить здесь, а потом вернуться.

Людмила улавливала обрывки мыслей, но складывать их не было сил. Или лень. Или просто не хотелось — чужие мысли все-таки. Она оказалась здесь для того, чтобы встретиться с Ильей. Они должны быть вместе. Нет, не вместе, это невозможно и не нужно. У Ильи есть эта женщина, Дина. А у нее есть и будет Мессия. Но бывший муж должен быть рядом — как были рядом с Моисеем Авраам, Иаков и еще кто-то, чьи имена Людмила забыла напрочь. А может, рядом были не они? Впрочем, это неважно.

Обретя Илью, она должна теперь найти Мессию, выполнившего свою миссию.

Ладони стали грязными, на них налипли песчинки, да и одежду не удалось уберечь от темных, будто ржавых, пятен. Людмила сбежала к ручью (тропинка-трава опережала ее на шаг) и погрузила в воду руки. Она слышала, как вслед за ней сбегают к воде Илья с Диной, но не обернулась — смотрела в воду, как в зеркало, видела свое довольное лицо (действительно довольное, даже странно), темное пятно грязи на правой щеке (так, ототрем, и водой его, водой…), и надпись небесная тоже отражалась, и ее легко можно было прочитать. Ивритские буквы, ивритское слово:

МИДБАР

— Пустыня! — перевела Людмила на русский и поболтала рукой в воде. Надпись заколыхалась, исчезла на мгновение, но поверхность успокоилась быстро, и слово возникло вновь. И.Д.К. плескался с шумом — снял рубашку, закатал брюки, мог бы и снять, Господи, все свои, Дина вот не стесняется, разделась по пояс, юбку подняла выше колен, а груди у нее красивые, Илюша недаром прельстился.

— Илья, — позвала Людмила. — Хватит плескаться. Посмотри на отражение.

Не дошло сначала. И.Д.К. испытывал сейчас странное детское ощущение — сбежал с уроков, даже в кино не пошел, махнул на Москву-реку, к стадиону, где пляж, жара, вроде и стыдно немного, не привык нарушать дисциплину, но в то же время распирает грудь какая-то бесшабашность, и все выглядит простым и предсказуемым, в том числе взбучка от мамы и завтрашний разговор с директором. Ну и что? Плевать!

И.Д.К. не видел никакого отражения — прозрачнейшая вода, на дне различимы отдельные песчинки, о чем толкует Людмила? Ах да, волнение, мог бы догадаться. Он замер, но рядом плескалась Дина, Господи, какая она красивая, хорошо, что здесь нет других мужчин, Андрюша не в счет, да и далеко он, и не смотрит.

— Диночка, — сказал И.Д.К. — Замри-ка…

Когда волнение улеглось, он, естественно, увидел то же, что Людмила, и мысленно обругал себя. Сто раз должен был догадаться, перевернуть надпись зеркально, не так уж много там букв; к тому же, ивритские знаки, даже написанные наоборот, легко узнаваемы. Он поднял голову, и сердце сразу же потяжелело, опустилось, камнем легло на диафрагму.

Надписи не было.

— Куда же она… — растерянно сказала Людмила и выбралась на берег. По воде пошли волны, наваждение исчезло, И.Д.К. вышел на берег и сел, положив руки на колени. Обе женщины стояли над ним, мысли их были обнажены как и тела, Людмила пыталась понять, что произошло в небе над головой и в воде под ногами, а Дина ничего понять не пыталась, она была с И.Д.К. ночью, видела бесконечную стену, где надписей хватило бы на всех с избытком, одно-единственное слово не производило на нее впечатления. Было, не стало. Ну и что?

— Пустыня, — сказал И.Д.К. — Слово исчезло в тот момент, когда его удалось понять. Кто-то или что-то следит за нами и нашими мыслями. Каково?

— Бог? — осевшим голосом спросила Людмила.

Дина промолчала, она давно чувствовала, что они здесь не одни, что существует некто, руководящий их поступками, ведь и ночью, что ни говори, все происходило по какому-то плану, им неизвестному, хотя план этот и определялся в некоторой степени их поведением. И даже их мыслями. Бог? Может, и Бог.

— Пустыня, — повторил И.Д.К. — Чтоб я так жил, но то слово, в небе, как его ни отражай, не могло написаться «мидбар». Да в нем и букв было больше… Оптический бред…

Он поднялся на ноги и пошел к воде. Постоял, глядя на свое отражение

— все было как положено, ничего лишнего, никакого рога на макушке или третьего глаза. Только… Он пригляделся. Да, в небе… И только если смотреть под определенным углом. Под прямым не видно. А если так, под сорок примерно градусов… Будто узор от горизонта до горизонта. Слабый, на пределе, но видно. Как ковер. Или… Ну да, карта.

— Девочки, — позвал он. — Поглядите и скажите, что видите. Нет, не так. Под углом.

— Похоже на карту, — сказала Людмила. Дина промолчала, она видела какие-то полосы, подняла глаза — небо как небо, облака, кажется, опустились ниже, но на самом деле могло быть и наоборот — как здесь определить расстояние? Карта? Дина уже видела карту в небе. Не здесь. Ту карту, красочную, яркую, будто отражение реального пейзажа, она могла бы описать с закрытыми глазами. В центре, прямо над головой, была пустыня — желтая как яичный желток, а по краям шли леса. И текла река.

Эта??

Она была взволнована, И.Д.К. это почувствовал мгновенно, и сразу понял причину.

— Расскажи, — потребовал он. — Только не словами, словами не сможешь точно. Думай и представляй.

Подключилась и Людмила. Они были втроем, были вместе, и это немного раздражало Людмилу, она не могла понять, почему иногда чувствует Илью и эту женщину, его любовницу, видит их изнутри, а иногда, даже когда очень хочется, ничего не выходит, так и стоишь снаружи, даже в замочную скважину подглядеть не удается.

Они рассматривали карту. Дина мысленно расстелила ее на земле, подробности вспоминались сами по мере того, как в памяти откладывалось главное — вот лес, вот поляна и выход к реке. А здесь проходила Стена.

Подошел Андрей, Людмила ощутила его присутствие, он хотел что-то сказать и мешал, и она прогнала его не словами, но мысленно. Сын отошел в сторону, наступая на контуры леса своими башмаками.

— Мы шли сначала сюда, а потом повернули, — бормотал И.Д.К. — И теперь мы здесь. Очень интересно. Очень. Если там, где ты была, хранилась карта Саграбала, точнее, той части планеты, где тебе предстояло оказаться… Значит, та карта, что мы видим сейчас, может быть…

— Чем угодно она может быть, — сказала Людмила. — Или тем местом, где мы окажемся завтра, или тем, где Дина была вчера.

— И вовсе нет, — неожиданно вмешался Андрей. — Мы это проходили в школе. Мне на контрольной попалось. Когда контурные карты заполняли. Точно как эта. Называлась… Не выговаривается…

— Голосом скажи, — потребовала Людмила.

— Эриад… Нет, не помню.

— Где хоть это находится? — спросил И.Д.К. — На какой планете?

— Ну ты скажешь, — Людмила получила удовольствие от того, что смогла поймать бывшего мужа на противоречии. — На какой еще планете? В московской школе изучали Землю.

— Нет, — неожиданно возразил Андрей. — Не в той школе, где я учился с Костей, а в той, куда я ходил с Жориком.

— Ты посещал две школы? — удивился И.Д.К.

— Ах, это, — сказала Людмила. — Андрюша имеет в виду частный лицей, где он занимался по субботам и воскресеньям. Я платила за это удовольствие восемьдесят тысяч, правда, лицей был хорошим, им давали языки и общие научные знания, нет, даже не знания, а скорее — способность обучаться…

— Подожди, — прервал И.Д.К. — Андрюша, давай по порядку. Сначала — что изображено на карте, а уж потом про лицей.

— Это страна гоблинов, такая карта нарисована в книге Толкиена «Властелин колец».

— А… — сказала Людмила. — Нет, Андрюша, ты дожен понимать, что хоббиты, гоблины — все это придумано…

— Подожди, — еще раз сказал И.Д.К. — Хоббиты… Это вовсе не в иудейской традиции. Даже совсем наоборот. Хоббиты — и Код? Хотя… Вы понимаете, что может означать для нас всех то обстоятельство, что этот мир, возможно, — мир гоблинов и хоббитов, вовсе не существовавших в объективной реальности?

— В каком мире мы находимся — реальном или вымышленном? — сказала Дина.

— Давайте разберемся, — поднял руки И.Д.К. — Первый вариант: карта лишь на беглый взгляд напоминает Эриадор, страну хоббитов. Второй: страна хоббитов существует и существовала всегда, она, как многие прочие миры, находится в тех измерениях, из которых человек Кода может черпать информацию. И Толкиену это удалось. Вариант третий: страна хоббитов возникла только после того, как ее придумал Толкиен.

— Материализация фантазий? — с сомнением сказала Людмила. — Я согласна с тобой — скорее всего, Андрюша просто уловил некоторое сходство. Он же не помнит карту в таких подробностях, чтобы…

— Вот и помню, — с обидой сказал Андрей. — По той контрольной я получил «отлично». А «Хоббита» и все три части «Колец» читал сто раз. Могу с закрытыми глазами…

— Верим, — быстро согласился И.Д.К. — Кстати, есть еще и четвертый вариант: карта отражает какую-то часть сознания Андрея, а к нашей реальности не имеет отношения.

— Что в ней тогда толку? — разочаровнно сказала Людмила.

— К тому же, — тихо сказала Дина, — ее и нет больше.

Она оказалась права. Ни в сером небе, ни в прозрачной воде не было ни карты, ни духа ее — ничего.

Помолчали.

Упоминание о стране хоббитов будто изменило что-то в энергетике мира, ставшего вдруг зябким и чужим. И не знаешь не только куда идти, но непонятно становится — зачем. И хочется оказаться в теплом и безопасном месте, лучше всего — в комнате с камином, и чтобы на полках стояли книги, а на столе — бутылка красного легкого вина. Видение промелькнуло мгновенно, будто перевернули страницу, И.Д.К. не успел различить подробностей, понял только, что Дина, и Люда, и Андрюша тоже увидели каждый свое — личное представление об уюте, покое и тепле.

— В том мире, — сказал И.Д.К., — было много вымышленных стран. Не только сказочных. Сказочных как раз меньше всего. Я говорю о фантастических мирах. О Дюне, например. Не читали? Был такой роман Френка Херберта. Или миры Ле Гуин. Тоже ведь очень детальные в разработках.

— Ты хочешь сказать, что миры эти существуют реально, — подхватила Людмила, — и авторы просто увидели их внутренним чутьем? И мир, в котором мы сейчас, один из них?

— Это нужно хорошенько продумать, — продолжал И.Д.К. — Вероятнее всего, и Толкиен, и Херберт, и Ле Гуин были людьми Кода. И знание о мирах, в которые предстоит уйти, также было записано в генах… и могло быть, в принципе прочитано…

— Сбой в программе? — вставила Дина. — Илюша, мне кажется, вы с Людой увлеклись. Не могла программа быть такой… разболтанной. Код был скрыт. Все странности, происходившие раньше, вроде этой, с хоббитами, можно, конечно, приписать спонтанному чтению Кода, но тогда это — свидетельство его ненадежности…

— Да, есть противоречия, — согласился И.Д.К. — Сам вижу. Фантастические миры, о которых я говорю, стали популярными в Штатах где-то в шестидесятых годах, и до конца девяностых интерес держался на высоком уровне. Писали об альтернативных мирах не только Ле Гуин или Херберт, но множество других авторов. Вообще, видишь ли, опасно что бы то ни было объяснять единственным фактором, пусть даже и очень мощным. Честно говоря, меня все это не волнует. По крайней мере, сейчас.

— Тебя волнует, — сказала Людмила, — где мы проведем ночь, где мы вообще будем жить, в какую школу станет ходить Андрюша?

— Вот именно. И еще — люблю, например, лежать на диване и смотреть телевизор. Новости или кинофильм. Где здесь диван? И где телевизор? Как я узнаю о том, что происходит за сто километров отсюда? Вчера и утром обо всем этом не думалось, слишком много впечатлений. Новый мир… Как начинаю думать, что это — навсегда…

— Хочется назад, в Иерусалим?

И.Д.К. помолчал.

— Нет, ты знаешь, не хочется. Если ты о ностальгии, то ее нет. Может, пока нет. Код должен был такие вещи предусматривать. Хотя… Кто может сказать, что предусмотрел и чего не предусмотрел Код…

— Ребята, — сказала Людмила. — По-моему, вы вообразили, что нам тут жить вчетвером. Илья — главный муж, а мы… Диночка, я не против быть просто другом дома. Но вы забыли — за нами идет народ. Не пойдет, а уже идет. Вас не было на Земле полгода. В тот день, когда ушел Мессия… Уходили миллионы. И не только евреи. Где сейчас все эти люди? И что станет с ними — здесь? Это же поломанные судьбы, жизни…

— Когда евреи уходили из Египта, тоже наверняка сломались тысячи судеб, — сказал И.Д.К.

— Ребята, я читала Библию. Евреи знали, от чего уходят. Это был не инстинкт, не какой-то там Код, с которым нет сладу. Они боролись за свой уход, вроде наших диссидентов и отказников. А сейчас все иначе…

— Знаешь, Люда, я склонен больше полагаться на разум инстинкта, чем на разум сознательного поступка. Наши отказники стремились в Израиль сознательно, а там, приехав, разочаровывались, и не было у них тормоза от разочарования, потому что все шло от разума, поступок был осознан. Именно потому он был поступком. А если бы их вел инстинкт, на новом месте им было бы куда проще.

— Может, ты и прав, — пожала плечами Людмила. — Я не о себе говорю, а о других, кто придет следом. Мне здесь хорошо. Я не анализировала — почему. Но хорошо. Спокойно. А ты, Илья, это вполне серьезно — о телевизоре и диване? Тебя это гложет?

— Нет. Просто думается — хорошо бы телевизор. Но чтобы из-за этого впадать в панику…

— Мама, — сказал Андрей, глядя в сторону леса, — там какие-то люди.

Обе женщины отреагировали одинаково — сделали шаг вперед, и Андрей оказался у них за спиной. Из полумрака на открытое место вышел человек — высокий мужчина лет пятидесяти в черном костюме-тройке. За ним шла женщина, одетая столь же изысканно — на ней было вечернее платье, сиреневое с блестками, шею украшало жемчужное ожерелье. Женщину смущало поведение ее спутника, не выполнявшего обязанности джентльмена; он должен был поддержать ее, открыть перед ней дверь в этот странный мир, а он шел впереди — не джентльмен, но мужчина-охотник.

— Господа, — крикнул мужчина, — не скажете ли, где мы? Если не название местности, то хотя бы — какая планета! На Землю не похоже, разрази меня гром!

— Ричард! — осуждающе воскликнула женщина, но Ричард и бровью не повел.

— Там, в лесу, — сказал И.Д.К., — вы одни или есть кто-нибудь еще?

— Вот еврейская привычка отвечать вопросом на вопрос. Даже здесь, — улыбнулся Ричард.

— Планета называется Саграбал, — сказал И.Д.К., тоже неожиданно для себя улыбнувшись, — и, разрази меня гром, если я знаю, откуда мне это известно.

— Великолепно! — мужчина наклонился и погладил траву как прильнувшую к ноге собаку. Потом, будто вспомнив, наконец, о своих обязанностях джентльмена, подал руку своей спутнице и повел ее вперед, трава расступалась, обозначая путь, закончившийся в полуметре от И.Д.К. Мужчины пожали друг другу руки.

— Моя жена Джоанна, — представил Ричард свою спутницу. — Отвечаю на ваш вопрос: мы оказались в лесу полчаса назад, а до этого были на приеме у американского посла. Кто-то бросил клич, мол, чего ждать, Мессия указал путь, и нужно уходить прямо сейчас. И все почувствовали — да, это так. Инстинкт, господин…

— Илья Купревич, — сказал И.Д.К. — Это моя бывшая жена Людмила, это моя будущая жена Дина, а это мой сын Андрей от первого брака.

— О! — сказал Ричард, улыбаясь Людмиле. — Я видел вас… Где же я вас видел?

— По телевизору, — подала голос Джоанна, успевшая уже поцеловать Дину в щеку. — Мы смотрели передачу из Израиля, выступал Мессия, а вы, душечка…

— О! — еще раз сказал Ричард. — Ну конечно. Мы попали в хорошую компанию! Может быть, и сам Мессия с вами? Это было бы замечательно, потому что тогда было бы на кого свалить ответственность. Я ведь больше исполнитель. Мы с Джоанной потому и ушли из леса, что я понял — мне грозит стать лидером.

— Лидером у кого? — настороженно спросил И.Д.К.

— Ах да, я не сказал. Там, в глубине, человек сто. Сейчас наверняка больше, потому что народ прибывает. И если будет прибывать с такой же скоростью, с какой убывал на Земле, то скоро лес просто выдавит людей из себя — места не хватит. Конечно, нужен лидер. Моисей…

Он замолчал, посмотрев И.Д.К. в глаза.

— По профессии вы… — сказал И.Д.К., не желая понимать намека и оттягивая время, чтобы не давать прямого ответа.

— По профессии я дипломат, работал вторым секретарем министра в Британском МИДе.

— Меня, — сказал И.Д.К., — беспокоят люди в лесу.

— О, — Ричард сделал пренебрежительный жест рукой, — не уверен, что их можно было бы допустить в приличное общество.

— Большая часть — негры из Африки, — пояснила Джоанна. — Никогда бы не подумала, что в них есть хоть молекула иудейской крови. И еще — какие-то закомплексованные личности, по-моему, из Восточной Европы.

— Думаю, что народы просто тасуются, как карты в колоде, — задумчиво произнес Ричард. — И потому проблема лидера представляется мне как нельзя более актуальной. Собрать всех, объединить, повести…

— Куда? — спросил И.Д.К. — Боюсь, Ричард, вы неверно представляете себе суть нашей вновь обретенной родины.

— Повторите-ка, — потребовал Ричард. — Как это вы сказали: «вновь обретенная родина»?

— В том-то и дело. Разве Мессия не говорил этого?

— Не так прямо. И, честно говоря, я не очень ему верил. Собственно, сначала я удивлялся — что это происходит с доброй половиной человечества? Пока вдруг не прихватило самого. Нет, ни о какой родине я не думал. И Джоанна тоже — верно, дорогая? Скорее, инстинкт толпы. Вдруг подняло, понесло, вихрь такой, знаете ли… Если по Фрейду…

— Нет, — сказал И.Д.К. — Фрейд здесь совершенно не при чем. В вас заговорили гены, молчавшие тысячи лет.

— Да, понимаю, — кивнул Ричард. — Никто из нас, насколько я могу судить, не испытывает сожаления об утраченной Земле. Это потрясающе, это, наверное, самое удивительное из того, что могло произойти… И следовательно, нам нужно здесь организовать новое общество.

— Вот этого я и боюсь больше всего, — возразил И.Д.К. — Что кто-то примется организовывать новое общество. Мне кажется, что никаких государственных образований здесь быть не может.

— Но тогда мы просто не выживем! Каждый сам по себе, в чуждом мире! Да, я понимаю, что вы хотите сказать. Мир наш, и он не может быть чужд, раз уж у нас нет даже малейшего сожаления по оставленному дому. Верно. Но этот мир чужд физически — при всем видимом психологическом комфорте, который является, как я понимаю, следствием инстинкта, а не разума. Мир чужд физически, он может быть враждебен. Нужно бороться. Значит…

— Я не знаю, что это значит, — устало возразил И.Д.К. — Мне кажется, что вы неправы.

— О женщинах вы, конечно, забыли, — подала голос Людмила. — Вопросы управления — мужская роль в обществе, да?

— Сударыня, — галантно произнес Ричард, поклонившись. — Управление — роль женская. Позволю себе напомнить известную пословицу о том, что если муж — голова семьи, то женщина — шея. А если муж глава государства…

— Ну спасибо, — сказала Людмила. — Я вот, кстати, шея без головы, поскольку мы с Ильей в разводе уже несколько лет. Ощущение не из приятных. Синдром безголовой курицы… Но я не о том. Вы не желаете управлять и не желаете, чтобы управляли вами? Ваше дело. А я хочу управлять. Более того, я знаю, что буду это делать. Иначе этот мир не станет нашим. Есть вопросы… Ну например, на каком языке мы спорим? Вы, Ричард, англичанин, я русская, а Илья с Диной евреи из России. Я говорю именно о языковой среде, так-то мы все, видимо, потомки древних иудеев, раз уж оказались здесь.

— Я как-то не подумал, — озадаченно сказал Ричард.

— Дорогой, Людмила права, — вступила в разговор Джоанна. — Вы говорите, я слушаю, я все понимаю, и я не знаю, почему я понимаю. Этот язык — он во мне, но я его не изучала.

— Это иврит, — сказал И.Д.К. — И не воображай, Люда, что тебе первой пришел в голову этот парадокс. Наш иврит так же подсознателен, как и отсутствие ностальгии. Язык Кода.

— Ну конечно, — с иронией сказала Людмила. — Именно в подсознании у тебя сидело сочетание «языковая среда». Да в древней Иудее…