— Джекки, — Портер встал, — извините, я ненадолго вас покину. У вас ведь нет компьютера? А мне он срочно нужен, я передам информацию и вернусь.

Портер действительно был уверен, что вернется, отправив инструкции Воронцову.

Он зашел в ближайшее кафе и позавтракал. Сидел перед чашечкой кофе — второй за утро — и думал, имеет ли смысл эта игра. Что получил в результате лично он, Портер? Материал, которым придется делиться с Воронцовым. Стоит ли материал нервов? Кто стоит за Льюином? После разговора с Жаклин Портер был убежден, что речь идет о научных проблемах. Некая фирма провела исследование, результат которого заставил физика изменить взгляды на жизнь. Скомпрометированные ученые — вот, что интересно. Если это только не фантазии Жаклин.

Портер подошел к стойке и спросил хозяина, есть ли здесь компьютер — ему срочно нужно дать материал в редакцию, он репортер, вот удостоверение. Хозяин не сдвинулся с места, что было, впрочем, не удивительно — в нем было фунтов триста веса. Он восседал за стойкой как Будда, но руки, смешивая коктейли, действовали быстро и ловко. Портер положил перед ним бумажку в пять долларов, и хозяин, спихнув ее в ящиек кассы, кивнул официанту.

В соседней с баром комнате был компьютер и, что не без удовольствия обнаружил Портер, — выход во двор. Официант скрылся, оставив дверь открытой, чтобы хозяин мог наблюдать за клиентом. В свою очередь, и Портер видел уголок кафе. Он передал на резервированный блок сообщение для Воронцова, немного подумал и затребовал информацию из «Нью-Йорк таймс» и «Вашингтон пост» за последние два года. Он знал, что национальный банк данных хранит колоссальную информацию, рассортированную по темам, которая выдается по требованию пользователя, если, конечно, данные не заблокированы кодом. Кодов же было множество, в частности, репортеры пользовались сведениями, которые можно было затребовать, набрав номер личной карточки, — машина сверялась с реестром и после этого выдавала нужный материал.

Набирая запрос, Портер подумал о том, что в этих проклятых компьютерах заложено гораздо больше, чем он подозревает, и уж, наверное, бесконечно больше, чем думает любой средний американец. Наверняка в голографических ячейках хранится все, о чем Портер хочет знать. Но упрятана эта информация надежно. Обратиться к банку данных, чтобы получить нужный ответ, — высокое искусство, своего рода талант. Чаще бывает (Портер сталкивался с этим не раз), что роешь носом землю в поисках фактов, находишь их, исколесив страну, выясняешь почти все. Остается единственный вопрос, с ним и обращаешься к банку данных. И с ответом получаешь еще и все то, за чем охотился неделю, а то и больше. Один кибернетик, у которого Портер как-то брал интервью, сказал, что техника хранения и выдачи информации опережает сознание среднего потребителя лет на сто, если не на двести. Все равно как если бы в семнадцатом веке начали продавать личные автомобили. Люди держали бы машины в гаражах, а ездили бы на лошадях, потому что понятия не имели бы о том, как обращаться с транспортом будущего.

Запрос, которые он сделал, касался возможных разоблачений неблаговидной деятельности ученых. Нужны фамилии, профессии, места работы и проживания. Прошло минуты две, ответа не было. Видимо, поиск велся по спирали, и информация накапливалась в памяти, чтобы быть выданной сразу. Краем глаза Портер увидел, что к хозяину подошел мужчина и сел за стойку. Смотрел мужчина не столько в бокал с виски, сколько в зеркало на противоположной стене. В зеркале он видел внутреннюю комнату, но и Портер видел все, что происходило перед стойкой. Оба делали вид, что не интересуются друг другом, но Портер все больше нервничал.

Наконец, на экране появился текст, и Портер, не читая, затребовал распечатку. Он знал, что тем самым дает преследователям возможность следить и дальше за его передвижениями: данные можно распечатать вторично, что, без сомнения, и сделает тип перед стойкой или кто-то другой. Но имен в списке было много, и Портер, естественно, обратится не к тому, который обозначен первым.

Портер направился к двери в зал и увидел в зеркале, как мужчина начал слезать с табурета. Подойдя к двери, Портер захлопнул ее и запер изнутри, вырвал из принтера список, взял свою сумку и выбежал во двор. Здесь громоздились ящики и коробки с товаром, и Портер, миновав ворота, оказался на улице. Оглянулся — за ним никто не шел. Быстрым шагом он направился к перекрестку и перехватил такси, из которого только что вышла молодая женщина. Попросив ехать к универмагу «Мэйси», Портер развернул лист бумаги.

В списке были двадцать три фамилии — двадцать один мужчина и две женщины. Кто-то из этих людей попал сюда случайно и не имел отношения к фирме, товарный знак которой вышит на платье Жаклин Коули. Кто именно? Занимаясь всеми, можно потратить уйму времени. Нужна система. Прежде всего необходима, как говорят ученые, рабочая гипотеза. Скажем, так: несколько лет назад было создано объединение ученых, некая частная фирма, каким-то образом попавшая в поле зрения законодателей. Похоже, что речь шла о негласном финансировании. Фирма проводила систематический опрос большой группы людей, в основном, работников науки и культуры. Причем, почему-то — людей, замеченных в достаточно грязных делах.

Одна странность. Нигде не упоминалась ни одна фамилия военного. Значит ли это, что военные к этому непричастны?

Портер бросил водителю десятку, выскочил из такси и нырнул в холл универмага. Быстро переходя из зала в зал, он купил мороженое и съел его, ненадолго задержавшись у большого зеркала на лестнице. «Нужно сделать две вещи, — решил он. — Показать список Жаклин, она должна вспомнить хотя бы одну-две фамилии. А расследование начать с космолога Патриксона. Фамилия стояла в середине списка, жил ученый в полутора часах езды от Филадельфии, в том же университетском городке, что и Льюин. Вряд ли космолог попал в список случайно. Но и логически — какое он мог иметь отношение к фирме? Вот и объяснимся.»

Обратно к дому Жаклин Портер добирался пешком, а потом в полупустом автобусе. На углу, откуда были видны окна квартиры Жаклин, стоял таксофон, и Портер набрал номер. Трубку не снимали. Он набрал еще раз, с тем же результатом. Уснула? Ушла?

Портеру стало беспокойно. Окна в квартире закрыты — он помнил, что они были распахнуты во время их разговора. Если Жаклин нет, то ему не только в квартиру, но и в дом не попасть — на двери электронный замок. Портер дошел до следующего перекрестка и опять позвонил. Жаклин не отвечала. Подавив беспокойство, Портер направился к бюро проката автомомобилей, реклама которого виднелась в сотне метров.

— Вам не кажется, что именно из-за вас Воронцов попал в неприятное положение? — сухо спросил Крымов.

— Нет, — отозвался Портер.

— Если речь действительно идет о сведениях военного характера…

— Дайте досказать, — Портер поднял руки, — решать будем потом.

— Продолжайте, — буркнул Крымов, — но все это мне не нравится.

Портер явился к Патриксону без предупреждения. Жил космолог на тихой тенистой улице, в небольшом коттедже, какие строят обычно на берегу Чесапикского залива. Открытая терраса, небольшой сад с ухоженными кустами. Когда Портер остановил машину перед входом, был час дня. В саду возился мужчина, который на звонок Портера поспешил к забору и открыл дверь, не поинтересовавшись именем гостя.

— Вы впускаете всех? — улыбнулся Портер, глядя на открытое и доброжелательное лицо Патриксона. Космолог был высоким, склонным к полноте, он не выглядел ни озабоченным, ни тем более удрученным.

— Всех, — Патриксон тоже улыбнулся. — Грабителям у меня делать нечего. А вы кто?

Портер представился, и улыбка сползла с лица Патриксона.

— Давно не имел дела с репортерами, — сухо сказал он. — Радости от таких разговоров мало. Хотите узнать, как мне живется после скандала?

— Нет, — Портер покачал головой. — Хочу поговорить с вами о физике Уолтере Льюине. И о фирме, которая года три назад распространяла опросные листы…

Они прошли в комнату, которая служила, видимо, кабинетом и спальней одновременно. Порядок был образцовым — стеллажи вдоль стен до самого потолка, письменный стол, узкая кровать. Не спрашивая, Патриксон поставил на стол бутылку сухого вина и два высоких бокала.

— Хотите пейте, хотите нет, — сказал он, — а я выпью. Вот так. А теперь, господин Портер, расскажите мне, что вы знаете о Льюине и о фирме. Все, что знаете. Только тогда я отвечу на ваши вопросы. И заранее скажу: как вам известно, обошлись со мной круто. Жена ушла, постоянной должности в университете я так и не получил. А связь, о которой писали, у меня была. Хотел бы я посмотреть на мужчину, который не имел таких связей. Так — это все обо мне лично. Теперь ваша очередь.

Портер говорил сжато, но старался не упустить важных, с его точки зрения, деталей. Он чувствовал, что с Патриксоном дело пойдет, говорить с ним было легко. Когда Портер замолчал, космолог вышел, не сказав ни слова. Вернулся он через минуту и бросил Портеру на колени небольшую книжицу. В правом верхнем углу обложки Портер увидел тот же знак, что и на платье Жаклин Коули.

— Вот то, что вы ищете, — сказал Патриксон. — Это один из вопросников фирмы «Лоусон». Всего их было полтора десятка. В этом — около двухсот вопросов, вы их потом изучите и, если будет желание, сами сможете ответить. Это, знаете, как игра — после десятого вопроса втягиваешься, и… Три года назад Льюин — он был у них экспертом — предложил мне побаловаться на досуге. Я ответил на вопросы, а потом заинтересовался — все-таки Льюин физик, а здесь есть и география, и зоология и даже секс. Начал анализировать, проверять кое-какие факты, устанавливать взаимосвязи. Наконец, понял, почему Льюин мной заинтересовался.

— Почему?

— Из-за моих работ. Я занимался в то время проблемой скрытой массы во Вселенной. Не делайте умное лицо, господин Портер, для вас это темный лес. Попробую объяснить, иначе вы и дальнейшее не поймете.

— Можно, я включу запись?

— Да, пожалуйста. Посмотрите на досуге. Если вас не прижмут по дороге и не отнимут камеру.

— Думаете, может до этого дойти?

— Уверяю вас. Видите, я говорю спокойно, потому что все останется между нами. Никто этого не напечатает, и ничего, кроме неприятностей, материал вам не принесет. Как, нравится такое вступление? Если перспектива пугает, скажите, и мы пойдем на кухню есть жареное мясо.

— Говорите, — вздохнул Портер.

— Ну, ну… Речь пока пойдет о космологии, поскольку для меня все началось именно с нее. Вы знаете, что Вселенная расширяется? Галактики удаляются друг от друга… Впрочем, это знают даже дети. Вопрос: вечно ли будет продолжаться расширение, или когда-нибудь оно сменится сжатием? Ответ зависит от того, какова плотность материи во Вселенной. Если она больше некоторого предела, то силы тяготения в конце концов остановят разбегание галактик. А если материи недостаточно, то галактики будут разбегаться всегда, и ничто этот процесс не остановит. По современным данным, плотность материи близка к критической. Очень близка. Теоретически такие модели исследовались. Не я первый, конечно, решал задачу: что будет со Вселенной, плотность материи в которой точно критическая. Я всего лишь привлек более надежные физические идеи. Больше физики, чем математики… Не буду утомлять вас наукой… Получилось, что Вселенная с критической плотностью не в состоянии развиваться. Она не будет ни расширяться, ни сжиматься, никакого развития в крупных масштабах.

— Значит, в нашей Вселенной плотность не может быть критической, — с глубокомысленным видом сказал Портер, — ведь галактики разбегаются, вы сами сказали.

— Однако! Вы умеете рассуждать, браво…

— Не иронизируйте, я ведь, в общем, далек от науки.

— Ну, аналитические способности у человека или есть, или их нет. Как мед у Винни-Пуха.

— Спасибо, профессор.

— Я не профессор. Зовите меня Рольфом.

— Я — Дэвид.

— Так вот, Дэвид, вернемся к нашим баранам. В роли барана небезысвестный вам Льюин. Он явился ко мне недели через две после того, как я вернул опросный лист. О Льюине я раньше слышал, читал его статьи. Они мне нравились. Об этом мы и говорили весь вечер. В общем, кончилось тем, что Льюин предложил мне поработать на фирму. В группе экспертов.

— Значит, вы…

— Нет, в элиту я не входил. Я потом выяснил, что над нашей группой было еще несколько. А окончательный анализ и решение принимались уж совсем высоко. К какой ступени иерархической лестницы принадлежал Льюин, я так и не понял. Возможно, он знал о проблеме чуть больше меня.

— О какой проблеме, Рольф?

— Дальний прогноз развития общества. Такие прогнозы называют стохастическими, потому что в них велика роль случайных, трудно учитываемых факторов. Но это лишь мое мнение, Дэвид. В нашей группе экспертов было девять человек. Контактов с другими группами мы не имели. Возможно, они работали с той же информацией, а выводы потом где-то сравнивались.

— Вас собрали вместе? Кто входил в группу?

— Жили мы врозь, если вы это имеете в виду. Собирались дважды в неделю. Только через мои руки прошли сотни анкет, причем цели многих вопросов я так и не понял. А вот кто был членом группы… Как вы, видимо, сами догадались…

— Фамилии коллег вы увидели в списке, который я вам показал.

— Да. Мне и в голову не приходило, что со всеми обошлись так же, как со мной. Но если вдуматься, чем я хуже других?

— В списке наверняка есть лишние фамилии.

— Кое-кого недостает, но есть и лишние, вы правы. Впрочем, это могут быть члены другой экспертной группы.

— А прогноз? Что вы скажете о нем?

— Ничего, Дэвид. Я ведь не прогнозист, а космолог. Какие выводы сделали наверху, я не знаю. Могу предполагать, что не очень утешительные, скажем так. Я ведь судил только по поведению Льюина. Мы с ним встречались довольно часто, и менялся он на глазах.

— Расскажите подробнее, Рольф.

— Сначала, месяцев пять-шесть после нашего знакомства, это был уравновешенный человек, влюбленный в жизнь и науку. Послушали бы вы, как он возмущался, когда в Конгрессе прошел законопроект о возможности ограниченного ядерного удара против особо опасных режимов. Помните трагедию Ирака?.. А со временем… Он мрачнел. Я приписал это усталости. Он ведь занимался физикой, участвовал в работе комитета «Ученые за мир», входил в контрольную группу ООН, возился с нашими экспертными группами. И еще делал что-то в комиссии или комитете, где обрабатывались выводы экспертов. Позднее я понял, что это не усталость. Как-то он сказал: «Рольф, ваш академизм выглядит смешным. Мой тоже, так что не обижайтесь. Скажите лучше, как бы вы поступили, если бы узнали, что ваш любимый сын сооружает бомбу, чтобы взорвать собственный город?» — «У меня нет сына», — ответил я. — «Вы умеете мыслить абстрактно — вот вам задача». — «Отлупил бы его, отобрал все, что он сделал…» — «А он начал бы сначала, и чтобы предупредить дальнейшие вопросы, скажу: он будет начинать сначала после каждой вашей трепки. А слова на него не действуют». — «Не знаю», — сказал я. — «Если бы пришлось выбирать, — закончил разговор Льюин, — между жизнью вашего сына и жизнью всех жителей города?»

— Он ушел, и я забыл об этом разговоре. Через неделю он вернулся к своему вопросу, но я не смог ответить — честно говоря, вопрос казался мне бессмысленным. Льюин был расстроен, сказал что-то вроде: «Чего тогда вы все стоите, ученые, черт вас дери». Чувствовалось, что вопрос этот его буквально мучил. Позднее, анализируя, я подумал, что он, возможно, имел в виду собственного сына Роя, но бомба, конечно, ни при чем. Выражался он, скорее всего, фигурально… Уезжая, он сказал: «Я бы его убил». А в следующий приезд спросил: «Как по-вашему, Рольф, зачем мы живем? Не мы с вами лично, но все люди, человечество?» В общем, появился в нем какой-то надлом.

Работу мы закончили, я дал свой срез прогноза в области физических исследований, насколько вообще мог представить будущую физику по анкетам и собственным соображениям. Больше с Льюином не встречался. Когда же он начал публично призывать к войне… Я не удивился. Прежде всего, по-моему, это было просто глупо. Впрочем, то, что сделали со мной и всеми членами группы — не глупо? Нам говорили, что мы не должны распространяться о своей работе на «Лоусон», но подписки с нас никто не брал… Толку в этом нет.

— Действительно, — сказал Портер, — я тоже не вижу смысла. Скомпрометировали, судя по всему, всех. Почему? Если хотели бы угрожать, то угрожали бы иначе — держали бы на крючке, намекая на возможность скандала. А если скандал уже произошел — это ведь развязывает руки, а не связывает их. Так?

— Конечно, не так. Этот скандал — предупреждение. Я понял его так, и каждый из группы, думаю, испытал нечто подобное.

— Предупреждение — о чем?

— Выключите камеру, — сказал Патриксон резко.

— Пожалуйста.

— Между нами, Дэвид. Эта связь, из-за которой… В общем, она кончилась трагически. Мейбл… Господи, не могу об этом вспоминать… Когда мы расстались, Мейбл покончила с собой. И оставила записку. Думаю, что оставила, хотя сам не видел. Но в полиции мне дали понять… Меня в любую минуту могут привлечь за… Я не убивал ее своими руками, но…

— Я понимаю, Рольф, — тихо сказал Портер. — Не продолжайте.

— Теперь вы знаете, чем этот шантаж отличается от обычного. То, о чем разболтали газеты, — лишь вершина айсберга. А в глубине…

— Вы думаете, что каждый из вашей группы…

— Уверен. Нас и выбирали-то для работы на «Лоусон», зная, чем потом прижать.

— Почему же вы были так откровенны со мной?

— Откровенен? Я рассказал вам кое-что, больше из космологии. И это тоже вершина айсберга. Захотите копать дальше — ваше дело. Но не советую. Собственно, я уверен, что до истины вы не докопаетесь.

— Не докопаюсь до того, что сделала, в конце-то концов, фирма «Лоусон», или до причин странного поведения Льюина?

— Одно — следствие другого. Не докопаетесь потому, что это действительно сложно. Очень.

— А ваша космологическая проблема? Она имеет отношение к…

— Имеет. И моя сугубо, казалось бы, академическая проблема, и то, над чем работал Льюин, и… ну, неважно. Все сцеплено крепчайшим образом и совершенно однозначно. Поступки Льюина — прямое следствие. Плюс гипертрофированная совесть. Да, мне кажется, — именно совесть. Я только не понимаю, почему его не останавливают?

— Зачем? Вашим ястребам это очень импонирует. Сила Соединенных Штатов — в их ядерном щите, и все такое…

— При чем здесь наши ястребы? Кому они вообще интересны? Его должны остановить другие!

— Вы хотите сказать…

— Все, Дэвид. Я сказал достаточно. Вы меня поразили своим списком. Все.

— Все, Рольф?

— Ну, хорошо… По дороге отсюда, подумайте над вопросом: для чего живет человечество? Не каждый из нас, а все вместе. А?..

Портер остановил машину у кафе и зашел перекусить. День клонился к вечеру, и нужно было принять решение. Телефон Жаклин по-прежнему не отвечал. Видимо, не имело смысла двигаться дальше по цепочке и выуживать у каждого, кто упомянут в списке, крохи полезной информации. Работа фирмы, видимо, была организована на многих уровнях, а он пока топчется на низшем. Нужно искать людей, более тесно связанных с Льюином, или выходить на самого Льюина, что проще всего — отсюда до его дома не больше мили. Правда, сказать Льюину пока нечего. Может, поговорить о смысле жизни?

Почему и Жаклин, и Рольф придавали такое большое значение значение этому вопросу? Вряд ли у пресловутой фирмы, если она действительно занималась прогностической деятельностью, цель была так плохо сформулирована. Фирмы с большим капиталом и высокой секретностью не создаются для того, чтобы решать философские проблемы. Нечто конкретное. Нечто, сугубо вещественное, но почему-то связанное с сакраментальным вопросом, на который никто ответить не смог — за многие тысячелетия.

Неясно, кто такой Джеймс Скроч, единственный, кого вспомнила Жаклин. В списке его нет. Патриксон о нем не упомянул. Может именно Скроч стоял на вершине айсберга? Однако он ведь умер и довольно давно. Нужно заняться им, и это лучше сделает Воронцов.

Портер пешком дошел до банка и занял терминал в операционном зале. Он послал инструкцию Воронцову и вышел, напустив на себя вид финансиста, удовлетворенного состоянием своего счета. Ему казалось, что за ним не следили, но могло быть и иначе.

Портер вернулся в кафе. По телевидению передавали экспресс-информацию об атомном взрыве в Южной Африке, люди собрались перед аппаратом. Он так и не решил, что делать дальше. Возвращаться домой не стоило, и Портер направился в отель, расположенный поблизости. Сняв номер на восьмом этаже, он завалился в постель непривычно рано и сразу уснул, отложив до утра все проблемы.

Он проснулся среди ночи и понял, что больше не заснет. Встал и включил телевизор. Был второй час, передавали сообщение о заседании Совета безопасности. «Нужно бы дойти до ближайшего таксофона, — подумал Портер, — нет, не до ближайшего, а через несколько кварталов, и позвонить Жаклин».

В холле отеля никого не было, у конторки темнел дисплей, и Портеру пришло в голову задать Воронцову тот самый сакраментальный вопрос. Пусть и граф подумает, если воспримет всерьез. Портье клевал носом, он взглянул на Портера, но ничего не сказал.

Ключ от входной двери отеля выдавался в связке с ключом от номера, и Портер вышел на улицу. Автомобиль его стоял на противоположной стороне, под фонарем, и Портер сразу увидел, что за рулем кто-то сидит. Он прижался к стене за дверью — здесь было темно — и молил бога, чтобы его не заметили. Человек в машине возился с чем-то, потом минуту посидел, оглядываясь и тихо выскользнул из салона. Дверца щелкнула, мужчина быстрым шагом направился прочь.

Ни за какие деньги Портер теперь не подошел бы к машине, хотя и понимал, что это мог быть и заурядный грабитель. Он нырнул обратно в подъезд и поднялся в номер. Его била дрожь.

За ним следили. Значит… Возможно, они думают, что он спит, окна выходят во двор, шторы опущены. Он наделся, что до утра его оставили в покое. Может, уйти сейчас? Куда? В другой отель? Куда угодно, только подальше.

Он осмотрел содержимое сумки, все было на месте. С восьмого этажа он спустился пешком и пошел в сторону кухни. Подергал дверь — заперто. Заперт был и черный ход. Пришлось идти через холл. Портье все так же равнодушно окинул его взглядом.

Выйдя, Портер сразу скользнул в тень и огляделся. Было тихо. Он двинулся вдоль фасада, свернул за угол, постоял, прислушиваясь. Никого. Но теперь его настороженному вниманию чудились люди за каждым углом. По улице медленно проехало такси, машина была свободна, и это тоже показалось подозрительным. Портер пошел миновал несколько таксофонов и выбрал тот, что был почти невидим с мостовой.

Набрал номер Жаклин — трубку не брали. Портер позвонил Патриксону, он был уверен, что и космолог не ответит. Патриксон снял трубку, голос его был сонным и недовольным.

— Я думал, вы смотрите телевизор, — сказал Портер облегченно. — Си Би Эс передает о взрыве в Африке.

— Передавала, — поправил Патриксон. — Заседание закончилось. А вопрос? Вы на него ответили?

— Вы шутите, Рольф…

— Возможно, вопрос не вполне корректно сформулирован, — сказал космолог. — Видите ли, чтобы правильно поставить вопрос, нужно хоть немного знать ответ.

— Вы знаете ответ, Рольф?

— Любопытный у нас разговор среди ночи. Смысл жизни по телефону…

— Я могу приехать к вам.

— Нет, не нужно. Знаете что, Дэвид? Задайте этот вопрос Льюину. А чтобы у него не возникло сомнений, сформулируйте его так: для чего живет человечество, если оно создано, чтобы погубить Вселенную?

— И такую постановку вопроса вы называете корректной?

— Дэвид, вопрос может оказаться некорректным для одного и корректным для другого. Для Льюина это очень четко, я думаю.

До утра Портер бродил по улицам. Никто за ним не шел, но он все же сомневался в том, что его оставили в покое. Перед рассветом он набрел на пункт проката и выбрал себе довольно старый и невзрачный «форд». В шестом часу, когда начало светать, он выехал на федеральное шоссе, дорога была прямой как линейка до самого горизонта. Проехав миль пять, Портер свернул на обочину и стал ждать. Через несколько минут из города показалась первая машина — огромный автофургон. Шофер не обратил на Портера никакого внимания.

Немного успокоившись, Портер достал из сумки термос с кофе и сэндвичи, которые приобрел в пункте проката. Шоссе понемногу оживало, Портер развернул машину и вернулся в город.

У дома Льюина он был в семь часов. За платанами трудно было разглядеть фасад — свет, как показалось Портеру, горел лишь в двух комнатах на первом этаже. Врываться к физику, чтобы в столь ранний час задать глупейший вопрос, вряд ли стоило. Портер решил подождать.

Минут через двадцать к дому подъехали две машины и остановились перед воротами. Портер вжался в спинку сидения, он видел, как четверо гостей подошли к дому, один из них позвонил и сказал что-то в интерком. Дверь открылась, но вошли трое, четвертый остался на пороге.

Еще через несколько минут свет в окнах погас, и на улице появились двое мужчин. За ними шел Льюин. Он был сосредоточен, сутулился, руки держал за спиной. Сзади, почти прижавшись к Льюину, шел третий из гостей. Дверь захлопнулась.

Льюина посадили в первую машину, которая тут же рванулась и исчезла за поворотом. Оставшиеся, не торопясь, обошли свой автомобиль. Портер молил Бога, чтобы его не заметили. Наконец и эта машина умчалась.

«Жаль, что не удалось заснять,»подумал Портер. Страха уже не было, появился азарт погони. Это с ним уже бывало, он еще со вчерашнего дня ждал прихода такого состояния — когда после неуверенности, нерешительности, опасений за последствия своих действий возникает спокойствие и понимание каждого следующего шага. Так было, когда он гонялся за секретными документами ЦРУ. «Пепел Крафта стучит в мое сердце», — подумал он.

Портер отогнал эту мысль. Патетика сейчас была ни к чему. Неплохо бы покопаться в бумагах Льюина — похоже, что в доме никого нет. Входить Портеру не хотелось. Взлом и попытка ограбления — здесь не отговориться поиском информации. К тому же, могут вернуться те, кто увез Льюина.

Портер задумался. Если идея, туманно забрезжившая в мозгу, верна, то информация похитителям не нужна, они и так все знают. Иначе они не уехали бы так быстро, кто-нибудь остался бы порыться в бумагах. Им нужен был Льюин. Значит, они не вернутся.

Портер перекинул сумку с камерой через плечо. Выбравшись из машины, огляделся. Редкие в этот час прохожие не обращали на него внимания — так ему, во всяком случае, казалось. Он быстро пересек улицу и, скрывшись за платанами, перевел дух. Он помнил, что дверь всего лишь захлопнули — иначе ему и в голову не пришла бы идея взлома.

Раздумывая, Портер ковырялся в замке металлическим крючком — третий раз он таким способом проникал не в свою квартиру. Впервые он сделал это три года назад. Джейн случайно захлопнула свою дверь, выйдя к лифту. Позвонила ему от соседей. Он явился, зайдя по дороге в магазин и купив набор отмычек. Повозившись с минуту, открыл дверь. Тогда он впервые остался у Джейн на ночь. В сущности, металлический крючок принес ему счастье. С тех пор он носил крючок в связке ключей, не особенно задумываясь над тем, почему это делает. Крючок пригодился во второй раз, когда Портер в прошлом году занимался документами Управления. Он добился своего, а о способе, с помощью которого ему удалось заполучить главный козырь, никто не узнал.

Замок тихо щелкнул, и Портер быстро вошел в темный холл.

— Меня всегда удивляли ваши методы, — хмуро сказал Крымов.

— Скажите больше — возмущали, — отозвался Портер.

— Даже если вы получите таким образом какую-то информацию, неужели непонятно, что вы ставите под удар Алекса?

— Вы дадите мне досказать или позвоните в полицию, чтобы за мной пришли, а заодно и графа застали в моем обществе?

Крымов промолчал.

— Продолжайте, Дэви, — сказал Воронцов. — Мне кажется, я начинаю догадываться, куда вы клоните.

Портер поднялся на второй этаж, в кабинет. Книги здесь были, в основном, по физике. Несколько больших географических атласов не помещались на стеллажах и стояли на полу, прислоненные к стене. «Зачем они здесь?»подумал Портер. На столе чистая бумага, микрокалькуляторы разных систем. В углу — компьютер. Может, Льюин работал не здесь? А собственно, что нужно физику-теоретику для работы?

Портер подошел к стеллажам. Физика элементарных частиц, астрофизика, стопки журналов, в основном, «Физикл ревю». Много книг по футурологии — на нескольких языках. Если бы Льюин делал на полях заметки… Нет, страницы чисты.

Портер споткнулся об атлас. Толстая обложка с тиснением, очень крупный масштаб. В Нью-Йорке, наверно, каждый дом отмечен. Портер положил один из атласов на пол, раскрыл наугад. Оказалось — Франция. Париж на отдельном развороте. Действительно, не каждый дом, но каждый квартал нанесен. Портер перелистал страницы. Испания, Португалия… Что-то здесь… Неподалеку от Картахены, на голубом фоне залива Массарон, — красный крестик фломастером. И дата 97. 11. 4. Что произошло здесь четвертого ноября девяносто седьмого года? Не понять…

Крестики стояли на многих страницах, больше всего в Западной Европе и на Ближнем Востоке. Если взглянуть на все разом… Мелкомасштабной карты здесь нет, но если представить… Что-то знакомое… Нет, не идет в голову.

Портер раскрыл другой атлас. Африка. Перелистывая страницы в поисках ЮАР и Намибии, Портер уже догадывался, что увидит. К западу от Апингтона на голубой ленте реки Оранжевой стоял красный крестик. Дата: 05. 09. 23. Двадцать третье сентября пятого года. Вчера.

Вчера на границе между ЮАР и Намибией взорвалась атомная бомба. Так, где стояли другие крестики и даты, бомбы, конечно, не взрывались. Если бы это, не дай бог, происходило, планета давно стала бы пустыней. Портер вспомнил, наконец: расположение крестиков — большинства — соответствовало положению военных баз. Газеты часто публиковали такие схемы — примелькалось.