Пословица есть такая. Никогда не мог понять, что бы это значило. А оказалось так просто! У меня был сильный жар. Суставы в бедрах томило так, что идти я уже не мог, пришлось ползти на карачках. Привиделось мне все это, что ли?.. Почему ружье там?.. Все остальное как будто на месте. Погоди, погоди, а это что?! Это?.. Картофельные очистки! Не с неба же упали... Опять, скажете, привиделось? Кто бы это мог быть: лесной дух или снежный человек? Скорее, кто-то из одичавших. А где топор? Вон, лежит рядом с ружьем. Там не только топор! Что же еще? Смотри-ка, и боль как будто отпустила. Сидишь - боли нет, шагнешь - снова вступает. Костыли бы смасте-рить по мерке, чтоб под мышками не натирало. Никаких тебе йетти, что за чушь собачья!.. Человек это, самый что ни на есть обыкновенный, разве что малость одичал в лесу. Он и топор здесь свой обронил, бедолага. Сколько же лет ему этот топор служит, если от лезвия узенькая полоска осталась - в палец шириной! Может, он хотел мой унести? Ему, видно, кроме этого топора, ничего и не нужно было... А ружье зачем трогал? Пожадничал или из любопытства?.. Если ружье взять хотел, о патронах подумал бы, вон, в сумке лежит полиэтиленовый пакет. И пришел он сюда не со злом, иначе зачем ему кормить меня картофелем? У самого небось не так много!.. И хворосту натаскал... Стало быть, хотел привести меня в чувство! Не сумел! Выходит, я не спал, а был без сознания... Долго ли?.. Картофе-льной шелухи тут полно, да и костер, видно, давно горит. Вон сколько золы и головней!.. Эге-е! Хорошо еще, мошкары тут не много, а то, на радость Митилени-чу, лежать моим костям под сосенкой. Ха-ха, Митиленич, удача пока на моей стороне!.. В стволе патрона нет. Скорее, выстрел был случайным, от неумелого обращения. Когда я в беспамятстве, елозя рукой, коснулся незнакомца, он вскрикнул и бросился наутек. Если так, то вернется. Кто он? Не зэк ли?.. Ушел когда-то в побег..."
      Поворошив головни, Гора подкинул хворост, который натаскал незнакомец, и стал ждать появления чужака, удивляясь себе: "Каким же я был голодным, что даже в беспамятстве жевал и глотал пищу!"
      * * *
      Незнакомец появился с той стороны, куда и умотал. Появился, прошел немного вперед и остановился неподалеку. Он был лысый, совершенно, ни намека на волосы, зато на лице пламенела борода - другой такой не сыщешь.
      "Спору нет, это тот самый Юродивый, только сильно состарившийся, высохший. Я еще ему еду таскал в подвал... Сколько лет прошло с тех пор?.. Сказано, сотвори добро! Вот и откликнулось мне мое ауканье... Он пришелI.."
      Тело старика укрывал мех, точнее кожа, видно, этого добра у него хватало, потому как платье и обувь на нем были новехонькие, с иголочки, но с модой он явно не ладил. Старик, конечно, выбирал крой одежды, исходя из нужд своего быта, иначе такое не могло прийти в голову и самому авангардному художнику. Он стоял и смотрел. Гора махнул рукой, приглашая старика сесть.
      Тот насторожился, готовый бежать.
      - Иди, слышишь, присядь!.. Кунаки мы или кто!..
      Незнакомец порывался унести ноги. Гора, взявшись за ружье, повторил приглашение, но уже с нотками угрозы в голосе. Старик поднял руки вверх и, просеменив к костру, так и сел, не опуская рук.
      - Опусти руки, я ничего тебе не сделаю, - сказал Гора, жестами поясняя слова.
      Старик, как бы не слыша, сидел все в той же позе.
      - Э-э-э, да он забыл язык... - пробормотал Гора. "А может, он глухонемой?" - вдруг пришла ему в голову мысль.
      Незнакомец исторг из горла какие-то звуки и опустил руки.
      Гора одобрительно кивнул, отметив про себя: "Какие у него глаза! Рыбьи. Нет, тупые, без всякой мысли. Мертвые. Я где-то видел такие глаза. Сколько ему лет? Он очень стар, похоже, ему за восемьдесят, а может, просто выглядит плохо, на самом деле ему меньше. Он уже и речь перестал понимать. Когда же бежал - сорок лет назад или пятьдесят? А бежал ли? Может, убил человека, укрылся в лесу и спятил от одиночества?.. Какие у него глаза!.. Вспомнил, где я видел такие глаза. Множество! В лагерях. И то раньше, теперь такие глаза встречаются реже, но все же встречаются! Может, поговорить с ним? Ухо попривыкнет, научится понимать, говорить...
      Я расскажу ему про глаза, почему они делаютст такими, где я встречал людей с такими глазами...
      "Послушай, я расскажу тебе о глазах, таких, как у тебя. Нет, ты явно не чокнутый. Вон, как ты внимательно слушаешь и стараешься понять.
      Значит, так: о том, что лагеря придумали сразу же после революции, это всем известно. В них бесшумно, незаметно уничтожали людей, объявленных контрой, классовыми врагами. Понятно, что люди нормальные - физически и нравственно - не могли вынести лагерных условий и погибали. С их смертью общество "оздо-ровлялось". Так и было задумано. Но кое-кто выживал. Надо полагать, мастера заплечных дел учли и это. Иные лагерники благодаря врожденному, обостренному умению приспосабливаться свыкались с адом и, проволочив свой срок, возвраща-лись в общество, но уже покалеченными, бывшими людьми... Ух, я так ослаб, что даже говорить трудно, это мне, Горе Мборгали, сороке болтливой!
      Ни для кого не секрет, что страна, в которой мы жили, погрязла во лжи и беспримерном цинизме, но "строители коммунизма" смекнули: будучи свидетелем подобных мерзостей, человек непременно озлобится, станет лютым врагом строя, и если кто вырвется из этого земного ада, то при первом же удобном случае воздаст сторицею своим мучителям. Этот факт тоже решительно предполагал необходимость нашего "исправления" - они боялись мести! Что ни говори, а наш социализм в сравнении с социализмом других стран был намного гуманнее! Нравственная деформация! Подумаешь, велика важность! А те, что жили на воле, скажешь, избежали ее? Как же! Выходит, что при нашем социализме люди - что в тюрьме, что на воле - имели одинаковые права. А возьмите румынский социа-лизм! При Георгиу-Деже арестанта, будь то контра или классовый враг, калечили и нравственно, и физически... Смотри-ка, он не верит!.. Слушай, слушай, как это было: Георгиу-Деж был противником лагерей - считал, что с арестанта хватит и своих трудностей, незачем ему еще и на работе жилы рвать! Посему таких, как я, он держал в тюрьмах. Попробуй, посиди десять-пятнадцать лет в камере. Что тогда запоешь? Вот где нравственная деформация!.. И это бы ничего. Арестантам давали лекарство, чтобы сексуальные потребности не донимали. Давали - не скупились. Прошли годы, случился переворот. Неповинную ту молодежь из тюрем повыкидывали. Они женились, а детей нет. Потребность была, еще бы, а насчет зачатия извините! И действительно, зачем, скажите на милость, социализму дети из семей врагов народа? Незачем. Вот как все было. Тот Георгиу-Деж был мужиком умным и дальновидным. У нас этого не было. Когда я говорю, наш социализм гуманнее, можешь мне верить..."
      Сунув руку за пазуху, старик достал картофелины. Сунул еще - еще достал. Разворошив головни, сложил картофель, присыпал его золой и устремил глаза на Гору.
      "Это хорошо, что ты успокоился. Мы ушли от основной темы, о чем это мы?.. Да, да, вспомнил: когда кому-то доводилось выбираться из лагерей, домой он возвращался бывшим человеком. Хитро было задумано, ведь и условия для этого создавались особые, по рекомендациям специальных научно-исследовательских институтов, - знаем, не тайна. Опустим подробности касательно этих условий. Поговорим о физической, то бишь телесной деформации. Если меня спросить, об этом понятия не имели даже те "ученые", которые диссертации защитили на темы об уничтожении человека, его вырождении... Однако разболтался же я! Наверное, от жара..."
      У Горы закружилась голова, он почувствовал, что теряет сознание. С трудом добравшись до спального мешка, влез в него.
      Гора не знал, как долго находился в беспамятстве. Очнулся он, плавая в поту, во рту ощущался привкус малины, воздух был насыщен смрадным паром.
      "В ресторане малину подают на десерт. Но я, надо думать, не в ресторане... Вот так старик! Вдобавок ко всему, он и лекарем оказался, напоил малиновым чаем, дал пропотеть. И голода я не чувствую. Видно, кормил меня. Опять варит какую-то гадость... Жар спал, ей-ей! Мне бы осушить пот и привстать. Открыть, что ли, глаза? А стоит ли?.. Лежи, отдыхай, куда спешишь? Все равно, пока сил не наберешься, ходить не сможешь... Живет же он где-то, значит, есть у него крыша над головой и свое хозяйство... Увидим. Надо бы чем-то занять себя, пока сварится эта хашлама из гиены и пот сойдет... Ему твои разговоры что есть, что нет. Погоди, уж больно тема интересная. Вот и договори... На чем я остановился?.. Баня, деформация тела... Баня - величайшее из изобретений человечества, спору нет. Э-э-э, да у моего старика наверняка есть банька!.. Может, кое-кому известно и другое - лучше места для наблюдения за человеческим телом не сыщешь. Когда я говорю "кое-кому", я, понятно, имею в виду специалистов. Раз как-то в Майкудукский комендантский лагерь пожаловала в сопровождении охраны некая дама. Ее интересовало только одно - баня. Раскрыв толстую канцелярскую тетрадь, она что-то записывала в нее, то и дело поглядывая на моющихся лагерников. Те решили, что дама составляет списки зэков, подлежащих пересылке по этапу, и устроили бедлам. Бог мой, что только не придет в голову зэку! Вот ты, старик, к примеру, думал, что сыскные службы всей планеты повязаны между собой черной клятвой - погибнуть или поймать того беглого мужика, что рыщет по тайге. Во всяком случае, думал до тех пор, пока способен был соображать. А потом оказалось, что дама срисовывала тела и походя вписывала замечания. Тогда и я ничего не понял, до истины доискался позднее.
      Теперь мне, пожалуй, и не вспомнить, в каком именно лагере я сделал первое открытие. В банях у меня всегда и везде были друзья. Наши отношения складыва-лись под знаком того, что ни я, ни они не разделяли лозунг ГУЛАГа: "Запомни сам, скажи другому, что честный труд - дорога к дому". Как раз наоборот: труд и условия лагерной жизни вели миллионы людей не домой, а прямиком на тот свет! Работать в бане и по сей день выгодно тем, что работа тут легкая, тепло, а если и воду доставляют в цистернах, значит, есть связь с волей. Так вот, я о том, что в банях у меня всегда и везде были друзья. Я ходил к ним, помогал, раздавал мыло, раскладывал на картонке или жестянке малюсенькие кусочки и, стоя в дверях, выдавал каждому из входящих голых мужчин или женщин по штуке. Попробовал бы кто-нибудь взять две! Были, как же, и такие, что крали или выманивали мыло, но я следил, не многим удавалось обвести меня вокруг пальца.
      Под ту баню был отведен барак, окна в нем заложили кирпичом, а подоконники оставили как есть, чтобы использовать под полки. Несколько десятков душей страшно дребезжали. В толкотне и густом пару мало что можно было разглядеть, и я не вдруг заметил: в конце душевой стояла спиной ко мне женщина и, разложив что-то на подоконнике, стирала. В мои обязанности входило среди прочего следить за тем, чтобы никто ничего не вносил в душевые для стирки, это строго запрещалось, потому как долгое мытье и стирка пропускной способности, сами понимаете, не способствовали, но меня насторожило не это: уперев левую руку в подоконник, женщина странно размахивала правой. Стирала, что ли? Нет, вроде не похоже! Меня стало разбирать любопытство - вот бы узнать, что она делает? Я подошел поближе, но это ситуации не прояснило. Женщина была широкой в кости, и я не видел из-за ее спины кистей рук. Я перешел к следующему подокон-нику, стал к стене и сбоку, искоса глянул... Разостлав на подоконнике кожу живота и придерживая ее рукой, чтоб не соскользнула, женщина терла ее.
      Я вдруг подумал о матери, сердце сжалось, но - очень забавно - в то же мгновение на меня снизошел покой: мама была худощавой, такое с ней не могло случиться. Вероятно, и эта женщина была матерью, пышнотелая, округлая домохозяйка. В лагерь она попала по воле ведомства Ежова или Берии как "член семьи врага народа"; измученная голодом, она исхудала до костей, и теперь, в бане, эта в прошлом обильная плотью женщина стирала кожу живота!
      В первую же отсидку я отметил человеческий тип с совершенно особенным строением тела. Вернее, зачином моему открытию послужили глаза, их выраже-ние: тупые, погасшие, как у дохлой рыбы, - то ли по причине совершенно угасших эмоций, то ли оттого, что людям проблеска надежды не оставили! Я встречал субъектов, настолько одержимых одной-единственной целью, что для других мыслей у них в голове места не оставалось, у них всегда были горящие, мятежные, сумасшедшие глаза. Это другое, я говорю об атрофированных. Их лексический запас насчитывает всего несколько слов: "да", "нет", "не хочу", "дай", "потом"... Иные из них, подобно жвачным животным, выработали в себе свойство отрыгивать и вторично пережевывать пищу. От длительного недоедания тела их - кожа да кости, недаром звались они доходягами. Зато у мертвоглазых чрезмер-но развиты мышцы, грудь культуриста, мощные руки, покатые богатырские плечи и... брюхо! Не болезненно вислое, обмякшее, а с крепкими мышцами, брюхо торчком! Откуда, Бог мой? Я долго думал, гадал и с трудом доискался причины: в лагерях искони, за вычетом коротких периодов, действовала система "зачетов". Для тех, кто выполнял норму на сто двадцать один и более процентов, день засчитывался за три. Это требовало чрезвычайного напряжения физических сил и сноровки, поскольку нормы выработки определялись исходя из возможностей слона, но никак не человека. Разве можно обычной затирухой возместить энергию, затраченную за десять-двенадцать часов работы? Нужно дополнительное питание! А где его взять? По возвращении с работы - то, что можно лишь условно назвать ужином, какие-то личные мелкие дела и потом вкалывание на кухне до часу, а то и двух ночи: перебирание и чистка мерзлого картофеля, потрошение и нарезание червивой сельди, драение кастрюль - словом, много разных разнос-тей... Заведующий кухней специально подбирает зэков, в основном по прилежа-нию. До начала работы лагернику выдают трехлитровую жестянку с баландой до краев. Опустошив жестянку, зэк несколько часов вкалывает с переполненным животом. При этом он ухитряется походя пожевывать всякую всячину, а перед уходом в барак получает навынос целую жестянку затирухи, вторую по счету. Устраиваясь на ночь, зэк ставит банку в изголовье. То и дело просыпаясь, он до рассвета приканчивает жестянку, затем съедает утреннюю пайку и только после этого идет в смену замаливать грехи: на каменоломню или в лес, как прикажут. Мне могут возразить, что желудку при всем желании не вместить в себя столько еды! Голод - это не урчащий натощак живот, как полагают некоторые. А не хотите ли жидкую постную баланду - изо дня в день, из года в год?! Попробуйте! Даже если глаз насытится, баланда физически не может насытить - это пустоварка. Вот и вмещает ее желудок, и за счет количества организм как бы сыт. А труд для тела - это вроде упражнений: мышцы развиваются в тех частях, где они больше всего напрягаются, но главное, голова занята одним как управиться с работой и где бы достать еду. Со временем мозг затмевается, погружаясь во мрак, а глаза... Глаза только отражают умственное состояние!.. Я говорил о лексическом запасе... Это я загнул! Они и язык постепенно забывают. Словом, от тяжкого труда, голода и постоянных мыслей о пропитании с ними происходит то же, что случилось с моим странноприимцем. Старик, без сомнения, прошел через все это. Теперь, пожалуй, можно и глаза открыть.. Выясним, какого он рода-племени..."
      - Как тебя звать? Скажи свое имя, имя! Я - Гора! А ты? - спросил Гора почему-то по-грузински, а потом то же по-русски.
      Старик мучительно напрягал горло, издавая нечленораздельные звуки.
      - От старости спятил... Наверное, склероз. И пальцы вон ходуном ходят. Трясучка! - пробормотал Гора. Он обнажил незнакомцу грудь, заголил руки. Тот не противился. Татуировки не оказалось. Ему подумалось, что старик не из уголовников.
      - На каком языке с тобой разговаривать? Ты что, из тюрьмы бежал? Тюрьма, тюрьма! Сидел? - Гора изобразил на пальцах решетку.
      Старик, пристально глядя Горе в глаза, отрицательно покачал головой.
      - Так бы и говорил! А то всю душу из меня вымотал! Имя свое скажи, имя! - по-грузински обратился к нему Гора.
      Старик не отозвался, только поворошил головни и вытащил из огня два сильно обгоревших корня. Нанизав их на нож, пошел к болоту и, прорубив лёд, принялся мыть и скоблить корни. Вернувшись, старик растолок их и, замесив бело-розовую гущу, протянул ее Горе, предлагая съесть. Кашица оказалась такой пакостной на вкус, что Гора едва не выворотил с первым же глотком все содержимое желудка. На втором глотке он ощутил, что вкус знаком ему. Подумав, вспомнил, что во сне к нему снова приходил Юродивый - кормил этой гущей. Значит, кашица и вылечила его. Вот так так! Гора старательно выскреб посудину. Протянув ему кружку с подслащенной водой - запить, старик встал, собираясь уйти. Сделал несколько шагов и поднял глаза на Гору, как бы испрашивая разрешение. Гора махнул рукой, и старик пошел. Прежде чем скрыться с глаз, он еще раз остановился, оглянулся...
      "Почему он ушел?.. Давай-ка о себе... Что это со мной стряслось, а?.. Погоди, погоди! Он прожил здесь всю жизнь! Где же картофель раздобыл для посева? Чтобы вытянуть из него что-то, надо научить его языку. И научу, большое дело! Мне бы провизией запастись. Подготовиться к дороге. Я не то что этого старика, но и глухонемого за три дня смог бы научить читать Параклит* скороговоркой, без единой запинки. А вы как думали?! Вот и он пожаловал! Что это он тащит?.."
      * "Параклитов" - сборник молитв, которые читаются в грузинских храмах в понедельник и в субботу.
      - Пришел? Что у тебя в руках? Видишь, как я повеселел? Давненько у меня не было такого настроения. Благослови тебя Бог!
      Старик протянул Горе аккуратный кожаный мешок и подсел к огню. Сунув руку вовнутрь, Гора вытащил увесистый кусок мороженой медвежатины.
      - Да ты, любезный, похоже, в "Астории" живешь, - пробормотал он, заморозил отварное мясо... Значит, есть у тебя морозильник. Молодец! Сдается мне, у тебя и телевизор есть... Уговорил, твоя взяла, обойдемся без шашлыка... Хашлама даже вкуснее. Открой-ка рот! - Гора ощерился.
      Старик напрягся. Тогда Гора сам раскрыл ему губы и увидел беззубые, стершиеся десны.
      - Правильно. Не по возрасту тебе зубы! У меня тоже почти не осталось. Поэтому, любезный, сделаем так!..
      Гора достал нож, собираясь нарезать мясо. Но старик, опередив его, сам взялся за дело.
      - Нож-то, нож откуда такой? Я погляжу, насчет обмена с цивилизованным миром у тебя полный порядок. Отличная финка. Ты что, увел ее из охотничьей хижины?.. А на медведя как охотился? Капканом? Что тебе сказать? Устал, слышишь! Давай поедим, а разговоры оставим на потом...
      Горе пришла на ум мысль, не старовер ли незнакомец. Когда же он увидел его жилище, оказавшееся не просто избенкой, а прекрасным домом, вернее, в прошлом прекрасным, нынче ветхим и покосившимся, то еще больше утвердился в своей мысли. Это был небольшой хутор со множеством уцелевших хозяйственных пристроек. Вокруг простирались пахотные угодья. Урожай тут родился богатый, вполне достаточный для прокорма многочадной семьи. И погост был довольно большой; здесь покоилось не одно поколение. Гора подумал, что старик поселился на хуторе со смертью его последнего хозяина. А до того он, надо полагать, со стороны, да и то изредка, присматривался к здешним обитателям. Судя по всему, последнего мертвеца погребли недавно. Если бы старик был из семьи староверов, он не отвык бы от речи. Что он, с немыми жил?! Он не славянин. Это очевидно. Не славянин - значит, не старовер. Случись старику заговорить, Гора и тогда по лагерному укоренившемуся навыку не стал бы у него выпытывать ни о чем личном. Сам скажет. Даже если это очевидная ложь, прими за правду. Что ты теряешь?
      Старик показал Горе грязевой источник неподалеку от своего хутора и, пояснив жестами, что в грязь ложатся медведи и олени, предложил Горе принять ванны, чтоб полегчало ногам. Вняв совету, Гора принял десять ванн, и ему показалось, что грязь и в самом деле пошла на пользу.
      Наступил день прощания. Старик доверху набил продуктами большой рюкзак, не забыл сушеную малину и вонькое лекарство, от которого Гору едва не стошнило в болезни. Сам старик тоже взял мешок, довольно увесистый, и пошел вперед.
      Есть одна закономерность - смена обстоятельств на противоположные, так Гора некогда окрестил ее для себя. Он не любил философствовать, расцвечивать свою речь иноязычными словами и не особенно жаловал тех, кто грешил этим для понту. Что до закономерности, то непогода по ней должна сменяться погодой, радостное благодушие, вызванное алкоголем или чем-либо еще, - мрачной подавленностью, слишком долгое везение - невезением, причем невезением таким всеохватывающим, что неудачи настигают тебя там, где, казалось бы, они совершенно исключаются и предусмотреть их невозможно...
      ...Кола пал в агонии, ни выхода, ни спасения - у самого Горы рука не поднялась, и старику пришлось забить оленя. Освежевав тушу, он нарезал ее на куски, сложил в мешок и разместил на санях. Теперь Гора мог рассчитывать только на лыжи и сани.
      Они шли три дня, отмахали добрых тридцать километров. Старик настаивал на том, чтобы и дальше идти с Горой, но, завидев вдруг непонятно откуда взявшихся трех баб, струсил так, что ноги подкосились. Побелев, он без сил опустился на землю, его била дрожь. Бабы в свой черед развизжались, бросились наутек. Гора с немалым трудом привел старика в чувство, и они снова двинулись в путь. Шли до полуночи. Утром поели. Расставаясь, Гора сказал:
      - Не будь тебя, меня уже не было бы в живых. Я говорю тебе "спасибо" и понимаю, что это пустые слова. Обещаю отплатить за добро сторицею. Не тебе, так другим. Да поможет тебе Бог!
      Глаза старика наполнились слезами, он вроде собрался что-то сказать... На Гору напал смех, нервный, безудержный...
      - Так ты, значит, понял, что я сказал? Значит, хочешь объяснить, кто ты?..
      Старик смотрел, смотрел на него недвижными, мертвыми глазами и кивнул головой.
      - Не говори ничего, прошу тебя, я живу своими представлениями, пусть придуманными, но я создал их сам, не меняй их, прошу... Если скажешь что-нибудь, возможно, мои зыбкие догадки рассыпятся в прах, а мне бы не хотелось разуверяться... Ты понял, о чем я?
      Старик впервые за время их общения растянул в улыбке губы, оголив беззубые десны, и, повернувшись, пошел.
      Гора долго смотрел ему вслед. Старик поднялся на взгорок, махнул рукой и скрылся...
      Вертолет кружил над поляной, выбирая место для посадки. Ветер так яростно хлопал дверью хижины Тарахно, что Митиленич вроде как въявь услышал этот звук и даже удивился - на таком расстоянии, к тому же в реве двигателя!.. Он вдруг насторожился, мысли заметались.
      "Тут что-то кроется, Митиленич! Охотник не мог оставить открытой дверь хижины... Вон могила с крестом! Парамонов, сукин сын, и как только крест разглядел!.. Место открытое, как тут не разглядеть!.. Если бы труп закапывал убийца, он разровнял бы могилу, чтобы следы замести! Впрочем, вполне вероятно, что какой-то там имярек обнаружил в лесу труп и захоронил его. Почему же он не заявил о том, что в таком-то месте нашел и предал земле труп неизвестного?! Непонятно! Поживем - увидим, что все это значит".
      Вертолет приземлился, притих. Пилот спустил лестницу, оперативники сошли. Их было шестеро: Митиленич с Глебом, старший лейтенант, медицинский эксперт и два пилота.
      - Начнем с осмотра местности, - распорядился Митиленич. - Двигайтесь к югу минут так тридцать-сорок. По одному. Вам - левый сектор, а вам правый.
      Пилоты и эксперт, потоптавшись немного, сели, подставившись солнцу.
      Глеб, сориентировавшись по компасу, двинулся на юг в сопровождении старшего лейтенанта.
      Митиленич выждал, пока они скрылись с глаз, сделал шагов двадцать-тридцать, присел на порог хижины, закурил сигарету. Выкурив ее до половины, отшвырнул окурок и шагнул в хижину. Взяв там лопату, направился к могиле. Остановившись возле могильного холма, несколько раз наклонился, пристально вглядываясь. На вертикальной крестовине, у самого основания была нарисована жирная синяя стрелка...
      - Явно что-то зарыто!
      Митиленич не стал спешить. Обернувшись на вертолет, убедился, что никому до него нет дела, и принялся копать. Копал он довольно долго и наконец вытащил полиэтиленовый пакет. Осмотрел, сунул во внутренний карман.
      Митиленич вернулся к хижине - повнимательнее рассмотреть дверь. В ней торчали три гвоздя - вверху, внизу и посередине, очевидно, ее не так давно заколачивали снаружи. Изнутри заколоченные места были примяты каким-то тупым предметом, вероятно, топорищем.
      "Эге! Что бы это значило? Тот, кого заперли, вынужден был взламывать дверь изнутри?.. Только так, не иначе!"
      Митиленич какое-то время постоял, устремив взгляд вдаль, потом перевел его на гвозди - не зацепился ли кто-нибудь случайно?..
      Он обошел хижину, тщательно осматривая местность. Устроившись на колоде, прислонил-ся к стене, достал бумаги из найденного пакета. Митиленич настроился на неторопливое внимательное чтение, но после первых же строк взволнованно вскочил. Пропуская неразбор-чивые слова, он лихорадочно дочитал записи Горы и снова опустился на колоду, пытаясь осмыслить прочитанное.
      "Как получилось, что подонок Барсук не заметил стрелку? Тут возможны два варианта. Первое - ему в голову не пришло, что Каргаретели спрячет под крестом записи. Второе - он решил, что Гора заставил его писать объяснительную с тем, чтобы прихватить ее с собой и при случае воспользоваться как оправдательным документом. Вероятно, Каргаретели тоже заверил Барсука, что при необходимости предъявит эти бумаги. Даже если не так. С чего бы это Барсуку идти на могилу убитого им же человека?.. Впрочем, поведение Каргаретели тоже не логично. А если бы Барсук паче чаяния заметил синюю стрелку?.. Это надо обдумать. Отложим на потом.
      Что же выходит?! Руку на сердце, я не был до конца уверен, что обнаруженный труп - Каргаретели. Рост не совпадает. Мертвец короче на шесть сантиметров, но не было же никакой информации о том, что в преступлении замешано третье лицо... Откуда взялся этот Барсук, будь он неладен... Допустим, что труп все-таки Каргаретели. Может же быть, что в формуляре неверно указан рост или мертвеца неточно замерили, а Барсук и сейчас где-то бродит? Нет, исключается. Судя по записям, труп Барсука, а если нет, то положение осложняется дальше некуда... Ну его, не мне Барсука искать, пусть у других голова болит! Дрязги начнутся, не приведи Господь. Парамончик, сволочь, попытается руки умыть, сошлется на то, что из его подопечных там никого быть не могло!.. Куда он денется?! Вот они, записи!.. До чего славный финал готовился: труп Каргаретели, закрытое дело! Все шло так, как только можно было мечтать... А ты не говори никому об этих бумагах, и мечта сбудется. Вот труп Каргаретели, можно закрывать дело. Можно-то можно, а как быть с сигналом?.. Поступил же сигнал от каких-то баб о том, что они встретили в тайге двух мужиков... Судя по описанию, один из них старик, дикарь с хутора, старовер... Надо бы приглядеться к нему... Времени нет, где его взять!.. И потом, не мое это дело!.. А второй... Не Гора ли? Может же быть, что они встретились не без помощи Филиппова? Этот мерзавец тайгу знает как свои пять пальцев. Ну, видели, пусть их!.. Что с того? Так уж непременно это Каргаретели? Нет, сигнал замолчать не удастся. Экспертиза не подтвердит идентичности трупа. А тем временем преступник по тайге мыкается. Предполо-жим, махну на это рукой, но я же должен знать, жив Каргаретели или нет? Записи припрятать, тогда все преступления свалят на него... Ну и пусть, тебе-то что?.. Я же не Парамончик... Нет, Митиленич, тебе не пристало ходить легкими путями, пускай другие ходят! Если рассуждать просто, по-человечески, Каргаретели не должен быть убийцей. В противном случае я в людях вообще ничего не смыслю... Надо отдать должное его мужеству. У него есть цель, он напрямик идет к ней, и он, наконец, предан своему делу!.. А я что, хуже? Мой долг - установить истину! Понятно? Оно-то так, но в наших интересах, чтобы мертвецом оказался Каргаретели. В противном случае - одинокая старость... Тьфу ты, втемяшится же в голову такая чушь: если поймаю Каргаретели, от меня сбежит жена! Полно, это совпадения... Столько совпадений? Ну, не знаю... Интересно, а у других есть навязчивые идеи?.. Погоди, Митиленич, не сходи с ума. Вспомни о своем хваленом анализе. Давай-ка для начала обмозгуем вот что. Как полупилось, что нашли труп только первого охотника? Так и получилось. В этих местах охотятся только трое. У других хижины все больше на юге, отсюда до ближайшей километров сто, а то и больше. У Иванникова еда вся вышла, он пошел домой. Дорогой завернул к Васильеву и обнаружил, что тот убит... Он не мог не заметить следов Барсука! Почему же не пошел по следу? Все потому, что провизия вышла, он был один и, не решившись преследовать вооруженного убийцу, продолжил путь домой. Кого обвинят в смерти Васильева? Ясное дело, Каргаретели. Кого же еще? По той информации, какой мы располагаем на данный момент, по тайге никто, кроме Каргаретели, не мыкается! Ладно, найден труп, обглоданный зверями, практически скелет. Кто бы это мог быть? Каргаретели! О Барсуке никто не помышлял. Никто. Теперь о Тарахно. Он опаздывал с возвращением. Где он? Между тем обнаружен труп. Пошел слух, что Васильева убил Тарахно и сам погиб в тайге - возмездие за грех. Припомнили давнюю их распрю, не ладили они друг с другом. По этой версии выходило, что труп Тарахно, а тут, нате, его могила! Каргаретели пишет о том, что идет дальше своей дорогой. Сообщение баб подтвержда-ет, что отсюда он двинулся на юг. Труп Барсука обнаружен всего в каких-нибудь шестидесяти километрах, на северо-востоке от хижины. Каргаретели пишет, что покалечил Барсуку руку и ногу с целью обезвредить его и сомневается в том, сможет ли тот ходить. На трупе зафиксировал перелом голени. Отлично, можно будет припереть Парамонова, теперь ему не уйти от ответст-венности - труп-то Барсучий, а он списал его вместе с другими погибшими из контингента!.. Нет, зачем было Барсуку идти на северо-восток? Шел к тайнику, в котором припрятал провизию и пушнину? Вероятно. Над этим пусть ломает головы сыск. Каргаретели пишет, что столкнулся с Барсуком третьего января, а хижину покинул седьмого. Сегодня четырнадцатое февраля, выходит, сто четырнадцатый день его побега. В среднем он мог за день делать километров пятнадцать... Местечко, где бабы встретили Гору, отстоит от хижины на все шестьсот километ-ров. Быстро же он шел! Железный, что ли, мерзавец?! Ну, если не шестьсот, то пятьсот как пить дать. Пусть идет. Уж я-то знаю, где можно взять его. Это мы обстряпаем.