Молодой человек расхохотался во все горло:

– Вот кто не прост, так этот шутник! Представляю, что будет в префектуре, если я вдруг надумаю раскрыть им тайну, к которой они не знают, как подступиться!..

Тут молодой человек спохватился:

– Нет, ни в коем случае! Я забываю, что мне нельзя туда и носа показывать; тому есть несколько причин, но самое главное, что раз уж преступление приписано Фантомасу, важно пустить по ложному следу и общественное мнение.

– Но, – продолжал молодой человек, останавливаясь, чтобы лучше собраться с мыслями, – но долго обман не продлится. Труп не находится, даже личность пропавшего не установлена. Досадно! Вот если бы покойник был важной персоной…

Молодой человек, который останавливался поразмышлять над различными соображениями, роящимися у него в голове, быстрым шагом двинулся дальше, лицо его просветлело. Безусловно, он нашел необыкновенное решение, разработал удивительный план, изобрел неслыханную программу действия, поскольку, пьяный от радости, размахивая руками и рискуя привлечь внимание прохожих, внезапно изрек, словно бросая вызов невидимому противнику:

– Черт побери! Прекрасный ход! Умерший писатель стоит четырех живых. Теперь опять вернемся к отейскому преступлению… Мнимая жертва – не знаменитость, так клянусь, завтра же утром она ей станет! Посмеемся над шутником!..

Эти странные слова канули в пустоту, коснувшись слуха равнодушных прохожих, они не задержались в их памяти.

Тем временем молодой человек, дойдя до метро, опрометью кинулся на станцию…

Только что пробило одиннадцать, и редкие прохожие, очутившиеся в этот поздний час в окрестностях моста Гренель, при желании могли бы заметить, как из получившего трагическую известность дома, где был убит рабочий Морис, крадучись, выскользнули две фигуры, которые пошли по авеню Версаль.

Это были Бузотер и его недавний приятель.

Они встретились, как было условлено, и бродяга, дождавшись, когда в доме потух свет, а именно десяти – так было заведено из соображений экономии, – провел посетителя в комнату, где, по всеобщему мнению, был обезглавлен Морис.

На самом деле Бузотер, присвоивший себе обязанности «официального экскурсовода», дурачил своих клиентов – в трагической комнате не было ровным счетом ничего интересного. Залитый кровью паркет был вынут, вещи штабелями сложены в шкафы. Не оставалось ничего – ни страшного, ни любопытного, что могло бы удовлетворить заманенных бродягой любителей.

Правда, и плата за вход была умеренной; хоть Бузотер и запрашивал два франка, ничего не стоило уломать его и сговориться на пятьдесят сантимов!

Итак, заплатив по твердой цене, субъект, которого Бузотер упрямо именовал Авессаломом, не стал негодовать, совсем наоборот.

Он кропотливо обследовал комнату, кажется, даже сделал какие-то замеры, осмотрел все углы.

Тем временем Бузотер что-то талдычил вполголоса, словно отвечал вызубренный урок. Он пересказывал газетные заметки, рисующие подробности убийства…

Не страдая от недостатка воображения, он многое прибавлял от себя. Послушав его, можно было подумать, что преступление совершилось на его глазах!

Когда Бузотер витийствовал, он был настолько поглощен своим рассказом, что не замечал, чем занимаются его слушатели. Удели в этот вечер Бузотер несколько меньше внимания собственной особе и несколько больше клиенту, он бы увидел, что молодой человек под предлогом детального осмотра помещения предается странному занятию.

Незнакомец украдкой рассовывал по комнате – в книги, в одежду, в сваленные в беспорядке вещи – листки бумаги, рваные тетради, письма, странные документы…

Бузотер ни о чем не догадывался и, несколько мгновений спустя провожая своего таинственного приятеля до перекрестка, совсем не подозревал, что это загадочное посещение и ловко подсунутые на место преступления бумаги приведут к необыкновенным событиям.

Бузотер даже не уловил смысла странной фразы, которую твердил незнакомец:

– Посмеемся над шутником! Хуже никому не будет, а мне польза… Определенно, я еще посмеюсь.

Два дня спустя почтенная директриса «Литерарии» мадам Алисе, вся запыхавшись, поднималась на шестой этаж скромного, но элегантного дома на улице Лепик.

Здесь проживал актер Мике, тот самый актер, которого она рекомендовала виконтессе де Плерматэн; его и решила навестить мадам Алисе.

Разумеется, встречена она была самым приятным образом. Мике знал, насколько важно для него расположение достойной женщины. Проводив ее в гостиную, он тут же осведомился:

– Чем могу служить, дорогая мадам? Чему обязан счастьем видеть вас? Вам нужна моя помощь?

– Вот именно. Я хочу вас попросить заняться кое-какими поисками!

Актер Мике поднялся и, приняв театральную позу, произнес:

– Клянусь сделать все, что в моих силах, дабы доставить удовольствие симпатичнейшей, милейшей и добрейшей директрисе «Литерарии»!

Мадам Алисе захохотала; славная толстуха была веселого нрава и от души потешалась над шутками Мике, который, питая к синему чулку искреннюю привязанность и зная ее склад ума, всегда умел ее рассмешить.

– А в чем, собственно говоря, дело? – поинтересовался он. – И чем я, скромный комедиант, могу быть полезен могущественной и знатной даме, директрисе «Литерарии»?

Мадам Алисе еще не отсмеялась.

– Вы будете удивлены. Впрочем, над этим грешно смеяться. Так в чем, говорите, дело? Дело, дорогой мой, в одном гильотинированном…

– Черт!..

– Которого надо найти!

– Что-что?

– Вот именно то, что я сказала. Не воображайте, Мике, что я потеряла голову… наподобие моего гильотинированного! Лучше послушайте. Уверяю, это может представлять некий интерес и для вас, и для «Литерарии», и для меня.

Мике опустился на стул, последние слова мадам Алисе привлекли его внимание. Он знал, что директриса «Литерарии» о делах говорит серьезно.

– Слушаю вас, мадам, что за гильотинированного надо найти?

– О, он не совсем гильотинированный, ну да ладно! Для начала послушайте. Вы, конечно, читали в газетах о необычайном происшествии, загадочном убийстве на набережной Отей, которое случилось пару дней назад?

– Да, мадам. Читал. Про несчастного молодого человека, которому в собственной комнате отрубили голову…

– Тело которого видели соседи и которое, пока ходили за полицией, таинственным образом исчезло. Как раз об этом убийстве я и хочу с вами побеседовать. Знаете, как проходило следствие?

– Нет, не знаю. Я не следил за прессой.

Мадам Алисе погрозила пальцем:

– И совершенно напрасно! Надо быть в курсе событий. Тогда слушайте. Когда явился комиссар, стали повсюду искать труп и в конце концов пришли к выводу, что он был сброшен в Сену… Затем, на следующий день исследовали дно, привлекли водолазов, разослали депеши по шлюзам, одним словом, предприняли все возможные меры, но ничего не обнаружили.

– Ну и ну!

– Да, любопытно! Но именно так все и было! «Столица» по этому поводу всласть поиздевалась над сыскной полицией… Согласитесь, она и впрямь оказалась не на высоте, уже шесть дней прошло, а убийца не только не установлен, но нет даже самой приблизительной версии преступления.

Мике покачал головой.

– Однако кажется, – произнес он, – порывшись в прошлом, установив связи жертвы…

– Вот именно! Я чувствовала, что вы это скажете. Здесь как раз начинается невероятное. Итак, дорогой мой Мике, тело несчастного найти не удалось, но имя-то его было известно. Некто Морис, который выдавал себя за рабочего, специалиста по воздушным шарам…

– Как это «выдавал»?

– Да, выдавал, поскольку в этом не было ни капли правды. Представляете, на следующий день после убийства комиссар обыскал комнату – ничего… Проходят дни – новый обыск… А вчера в четыре, к моему несказанному изумлению, я увидела у себя в редакции, на улице Пресбург, кого бы вы думали?..

– Черт! Понятия не имею!

– Инспектора полиции! Вот именно! И он сказал: «Сударыня, вы, конечно, читали о подробностях преступления, которое было совершено на набережной Отей в отношении некоего Мориса?» Я кивнула. «Так вот, сударыня, некто Морис – это не кто иной, как ваш автор, поэт Оливье. Что вам о нем известно?»

Мике казался оглушенным, ошарашенным…

Мадам Алисе продолжала:

– У меня, конечно, челюсть отвисла! Я же вам про Оливье все уши прожужжала, говорила, что ничего о нем не знаю, в глаза не видала, наши отношения исчерпывались перепиской… Я первым делом спрашиваю полицейского: «Каким образом вы узнали, что это Оливье, ведь он называл себя Морисом?» А полицейский мне отвечает: «Только что в его комнате обнаружены рукописи, подписанные Оливье, письма, бумаги, наконец удостоверение личности!.. Вдобавок, несмотря на все старания, мы так и не смогли отыскать фирмы, где некий Морис был, так сказать, рабочим по шарам!..» Полицейский поведал и другие детали, неопровержимо доказывающие, что несчастный Морис – это был бывший сотрудник «Литерарии» Оливье.

Мике, весьма заинтригованный, покачал головой:

– Черт побери! Ну и дела…

И, спохватившись, добавил:

– Но я не понимаю, при чем тут вы, при чем тут мы, мадам?

– Немного потерпите. Я была настолько поражена, потрясена сообщениями полицейского, что засыпала его вопросами… Он сам был не слишком осведомлен… Тем не менее я узнала, что среди бумаг несчастного Оливье найдено нечто вроде письма-завещания, предназначенного некому Жаку Бернару, который проживает в Монруже; в этом письме Оливье доверял, вернее передавал другу права на все свои произведения, сочинения, как изданные, так и нет… Кажется, их не так уж мало…

– И что? – осведомился Мике, пока не понимая, куда клонит мадам Алисе.

– Ну, дорогой мой, в этом вся соль! Неужели вы не улавливаете?

– Честно говоря, нет.

– Да тут все яснее ясного…

– Наверное, я тупица.

– Ну что вы!.. В вас только отсутствует директорская жилка.

– Что правда, то правда!

– И вы не замечаете прекрасную возможность сделать себе имя.

– Сделать себе имя? В чем же ваш план, мадам?

– Бедняга Мике, повторяю, мой план самоочевиден… Вот талантливый поэт, очень талантливый, даже гениальный, молодой, бедный, живущий под вымышленным именем, который таинственно, возможно, трагически погибает; об этом пишут все газеты, его имя у всех на устах, при этом у него остаются неизданные сочинения. Неужели вы не понимаете, что «Литерария» – именно то издание, которое может привести его к триумфу, к славе, к успеху?

Мике казался несколько смущенным:

– Но, сударыня, вы же только что сказали, что он умер?

– Именно! Поэтому он гений!

– О!

– Да! Полноте, будто вы сами не знаете! Это непреложное правило. Он мертв, значит, безопасен для собратьев по перу, худого о нем никто из них не скажет, напротив! Расточая хвалы ему, можно обратить внимание на себя! Вас прочтут, ради того, чтобы узнать об Оливье… повторяю, загадочно убитом… тем самым фигуре небезынтересной… Оливье получит неслыханную прессу. Недели через две, даже через неделю, его стихи будут рвать из рук, при условии…

– Условии?..

– При условии, что я решусь, не откладывая в долгий ящик – поэтому к вам и пришла, дорогой мой Мике, – наложить лапу на его творчество…

– Теперь понимаю!

Мадам Алисе рассмеялась.

– Правда, неплохо задумано? Итак, вы знаете мой план… Через четыре дня у меня выходит номер. Там будет пропасть всякой всячины об Оливье: поэт милостью Божьей, классик, талант, грустный и смиренный, певец любви и печали… непризнанный гений. Ну как? Я нажимаю на его нищее, жалкое, презренное существование, упоминаю, что он выдавал себя за рабочего, показываю его этаким бессребреником, превозношу до небес как человека и талант, претерпевший множество лишений… Ниже, я имею в виду свою статью, три колонки я отдаю его трагическому убийству. В «Столице» есть отличные репортажи с любопытнейшими подробностями. Я рассказываю о его любовнице, молодой работнице, которая, подобно музе является к поэту и с удивлением замечает, что из-под закрытых дверей выбивается полоска света; не достучавшись, она смотрит, и взору ее открывается кошмарное зрелище: обезглавленное туловище, скалящаяся голова и кровь, повсюду кровь!.. Я придумала ловкий переход: буквально несколько слов я посвящаю полицейскому расследованию, которое не слишком интересует читателей «Литерарии», и тут же говорю, что у Оливье остались неизданные сочинения, настоящие сокровища, восхитительные и необыкновенные творения… И на этом ставлю точку!

– Но, дорогая мадам, написав все это, вы добьетесь того, что произведения Оливье и впрямь станут на вес золота, как вы только что говорили…

– Это меня не волнует. Надеюсь, к выходу номера в свет, то есть, уже завтра-послезавтра, мой замечательный друг Мике, который будет выступать моим посредником, разыщет наследника Оливье, а именно Жака Бернара, и, естественно, по сходной цене приобретет некоторое количество рукописей с тем, чтобы на следующей неделе «Литерария» могла бы объявить читателям о регулярной публикации произведений поэта Оливье.

…Представляете, что тут начнется?..

Мике покачал головой:

– Ей-Богу! Вы восхитительны, дорогая мадам! У вас гениальный коммерческий нюх, чего никогда не заподозришь у такой изысканной ценительницы прекрасного.

В ответ на незаслуженный комплимент мадам Алисе расхохоталась во все горло, а тем временем Мике продолжал:

– Получается, бедняга Оливье благодаря необыкновенной кончине вознесется на Парнас?

– Конечно! Выбрав смерть, этот мальчик поступил как нельзя лучше…

Почувствовав легкие уколы совести, мадам Алисе продолжала:

– Естественно, мне его очень жаль, не сомневайтесь, если бы это зависело от меня, бедняга был бы жив и здоров; но поскольку отсрочить его преждевременный конец не в моей власти, я пытаюсь обернуть его себе во благо! И ему польза, вернее, его памяти, вдобавок «Литерария» сделает себе потрясающую рекламу, не считая того, что мой дорогой Мике, как он верно догадывается, тоже получит свой законный кусок пирога…

– Я, мадам?

– Конечно, вы! У вас есть оглавление двух моих первых номеров. В третьем, друг мой, я, не мудрствуя лукаво, помещаю анонс большого праздника в честь усопшего поэта, сбор от которого пойдет на сооружение бюста. Будут представлены произведения Оливье. Может, у него остались пьесы, комедии, оперетты, трагедии или что-нибудь еще, тогда мы сделаем какую-нибудь постановку. Теперь вы видите применение вашим силам?

– Как вы добры, мадам! Так вы из меня сделаете звезду!

– Пустяки… Тем более, я сваливаю на вас хлопотливую работенку…

– Хлопотливую! Скорее деликатную! Ведь я буду защищать интересы «Литерарии»?..

Мадам Алисе поднялась, чтобы откланяться.

– Главное, быстро отыскать этого Жака Бернара, а там у вас все пойдет как по маслу. Я не знаю его адреса, загляните в «Столицу», у них он есть наверняка. Вот и все поручение, ничего сложного в нем нет, не сомневаюсь, вы справитесь лучшим образом. Вы встретитесь с Жаком Бернаром и постараетесь вытянуть из него по максимуму, разумеется, заплатив по минимуму. Не берите никаких обязательств… вскользь намекните, что после публикации в «Литерарии» нескольких стихотворений, остальное будет продать проще и по более высокой цене, короче, заговорите ему зубы.

Мике не переставал потирать руки в восхищении от планов директрисы, которые явно сулили ему приличные барыши.

– Будьте спокойны, дорогая мадам, – с пафосом произнес он, – я заскочу в Амбигю на репетицию, потом побегу в «Общество литераторов»… Завтра я найду этого Жака Бернара… встречусь с ним… и немедленно к вам докладывать об успехах…

– Тогда до завтра?

– Надеюсь, что до завтра, дорогая мадам!