Он не сразу понял, что это выстрелы. Толком еще не зная, что собирается делать, Стен выскочил из кабинета. И едва не столкнулся с человеком в черном свитере и в черном лыжном шлеме, в руках неизвестный сжимал автомат. Стен среагировал мгновенно – кинулся на пол и сделал подсечку – нападавший кубарем покатился по лестнице. Стен слетел за ним, и, прежде чем тот успел подняться, ладонь Алексея рубанула его по шее и навсегда обездвижила. Вот так отстранение: не он сам, а его ладонь. Человек даже не дернулся. А по лестнице наверх уже мчался второй. Стен, прихватив автомат убитого, перемахнул через перила и спрыгнул вниз, в холл.

Мельком он заметил тело у стены. Черный смокинг, лакированные туфли. Вот только затылок лежащего как-то странно блестел и напоминал огромную раздавленную вишню. Несколько пуль ударили рядом. Алексей перекатился под лестницу. Теперь он видел лицо убитого. Это был Крис. Стен дал из автомата очередь снизу, прошивая лестницу сверху вниз.

Вот тогда-то и грохнуло. Оглушающе и страшно. Будто воздух куда-то враз подевался. Посыпалась штукатурка, какие-то обломки. Что-то острое впилось Алексею в щеку. Его отшвырнуло в сторону. Он увидел двоих, медленно шагающих в облаке пыли и дыма. На месте голов у них расплывались черные кляксы, а в руках… Или это ему пригрезилось и он придумал все много позже и поверил, что видел?

Что было потом, Алексей так толком и не выяснил. Каждый рассказывал происходящее по-своему.

Например, Стеновскому казалось, что он слышал какие-то голоса, обрывки разговора.

– Что лопочет этот придурок? – спрашивал хриплый голос.

– Кажется, говорит, что банк закрыт, – отвечал человек в платке.

– На кой ляд нам его банк? – фыркал хрипатый. – Я спрашиваю, барыга, где сейф с бриллиантами и золотишком?

Стен очнулся – кто-то плеснул ему в лицо водой.

Он открыл глаза и увидел склонившееся над ним лицо База.

Умница Баз, или, вернее, Василий Зотов, всеобщий любимец, успевший до своего участия в проекте получить в Союзе диплом врача.

Стен попытался приподнять голову, но она чудовищно отяжелела и не желала отрываться от пола. И чудилось, что на щеке сидит какая-то подлая тварь и при каждом движении немилосердно когтит щеку.

– Странно сегодня отмечают день рождения, – сказал Баз.

Стен попытался приподняться. Разглядел, что рядом с Базом стоят Надя и Антон.

На Наде было вечернее ярко-синее платье, оставлявшее открытыми ее роскошные плечи. Антон казался беспечным и почему-то постоянно хихикал.

– Что случилось? – спросила Надя. – Мы только что приехали. Думали, что опоздаем, а…

– Где Сазонов? – спросил Стен.

Тварь, что вцепилась в лицо, попалась на удивление вредная, при каждом движении губ она норовила глубже впиться в щеку.

– Не знаю. Мы его не видели.

– Не двигаться. Руки вверх, суки, – раздался голос у них за спиной.

Баз, Надя и Остряков повиновались. Стен продолжал сидеть, уперев руки в пол.

– Ты тоже! – крикнул человек в черной маске Алексею.

– Ты что, не видишь – он ранен! – крикнул Баз.

Бандит шагнул к Стену, слишком выставив вперед автомат. Ничего не стоило ухватиться за дуло руками и крутануть так, чтобы горе-автоматчик перевернулся в воздухе и грохнулся на пол. Что Стен и проделал. Парень еще и до пола не долетел, а Баз уже кинулся к нему и выхватил у него из-за пояса пистолет.

– Стреляй! – завопил Антон.

Баз нажал на спусковой крючок, почти не целясь. Стен отвернулся – на лицо ему брызнула чужая кровь. Баз помог Стену подняться.

– Вон отсюда!

Они сделали лишь один шаг, как в другом конце дома раздался выстрел и тут же истошный крик. Опять выстрел.

– Да что ж это такое?! – воскликнула Надя. Дверь в холл распахнулась и на пороге возник Грег.

Он вскинул руку.

– Свои! – закричали Надя и Баз одновременно. Грег опустил руку с пистолетом.

– Они убили Андре и Веру. Я поднимусь в кабинет и посмотрю, у себя ли Сазонов.

Грег три года подряд ходил на стрельбище каждую неделю. Его любимым тезисом было: “За Беловодье нам еще придется драться”. Многие соглашались с его мыслью, но брать оружие в руки не спешили. Кто же знал, что роковой день настанет так скоро. Впрочем, Алексею теперь казалось, что он лично знал.

Грег почти сразу же вернулся.

– Сазонова в кабинете нет. Надо его поискать. Разделимся на две группы и пойдем.

– Стен не может идти. У него сотрясение мозга, – сказал Баз.

– Хорошо, пусть Стен остается, а мы идем…

Стен остался в норе под лестницей, а они ушли. Минута прошла, две, три… чьи-то шаги. Он не был уверен, что слышит их: быть может, это только биенье крови. Луч фонарика ударил в лицо.

– Ты жив, парень? – спросил незнакомый голос. Стен попытался разглядеть незнакомца. Кажется, высокого роста, коренаст и немолод.

– Эд Меснер, – представился тот, – частный детектив. Не бойся.

Он протянул руку и помог Алексею выбраться из его убежища. Стеновский сделал шаг, другой. Его шатало.

Где– то рядом -в соседней комнате или в коридоре – раздался выстрел. Меснер исчез. Стен сделал еще один шаг к двери. Она распахнулась, и в холл вылетели Надя и Остряков. Надя кинулась к Алексею, обняла его, прижалась всем телом. Ее трясло.

– Антона убили, – наконец выдохнула она. Вновь загрохотали выстрелы. Остряков кинулся на пол. А Надя и Стен продолжали стоять, лишь плотнее прижимаясь друг у другу и вздрагивая при каждом новом выстреле.

– Уходим! – крикнул Меснер, выскакивая из двери, схватил Надю за руку и потащил за собой к выходу. Она автоматически вцепилась в руку Стена.

– А я?! – Остряков вскочил и кинулся за ними. Во дворе стоял новенький бело-синий фургон. А подле – знакомая сутулая фигура.

– Иван Кириллович! Мы… – крикнул Остряков.

– В фургон! Скорее! – приказал Гамаюнов. Меснер помог сначала Наде, потом Стену забраться в фургон. Остряков запрыгнул сам.

– Где остальные? – спросил Гамаюнов.

– Сейчас приведу! – Меснер кинулся назад, к дому. Стен плюхнулся на сиденье. Его тошнило, голова кружилась, боль немилосердно когтила щеку.

– Что происходит? – возмущенно бормотал Остряков. – Кто-нибудь может объяснить мне, что происходит в этом долбаном доме? Меня пригласили отпраздновать день рождения шефа, а тут явились какие-то м… в черном и… Как это понимать? А? Кто они? Что им надо? А?

Ему никто не отвечал. Надя будто окаменела. Алексей лишь стискивал зубы – ему казалось, что его сейчас вырвет.

– Кажется, больше не стреляют? – крутил головой Остряков. – Так ведь? Ну и день рождения! Надолго запомнится.

Вновь дверь отворилась, в фургон стали заскакивать остальные: Баз, Грег, Галя… Всего набралось двенадцать человек. Меснер сел за руль, Гамаюнов – рядом с ним. Оглушительно хлопнули дверцы. Фургон тронулся. С полчаса все молчали. Было лишь слышно, как всхлипывает Галя.

– Подонки, – выкрикнула неожиданно Надя.

– Но профессионалы, – оборвал ее Грег. – Не все, но профессионалы. А вот мы – безмозглые дилетанты. Где охрана Сазонова? Я спрашиваю, что делали его сраные охранники?

– Их убили.

– Человек должен уметь делать свое дело! А иначе грош ему цена!

– Они искали сейф, сейф с бриллиантами, – сказал Стен.

Когтистый зверь ожил и тут же впился в щеку.

Доносился ровный протяжный шум, похожий на отдаленный напев. Такой знакомый гул… Но проклятый зверь, грызущий щеку, не давал понять, что же это такое.

– Деревья, – шепнул Баз.

Ну да, деревья. Шум раскачивающихся на ветру деревьев. Стен почти обрадовался, что они очутились в лесу. Он любил лес немеркантильной любовью. Радовался не сбору ягод и грибов, а восхитительному одиночеству, сочетанию пронзительной тишины и немолчного шума, хаоса и удивительной гармонии. Разумеется, будучи идеалистом, он любил не какой-то определенный конкретный лес, а лес абстрактный, символ, источающий влажный запах хвои. Уж если где умирать, то лучше всего в лесу. Чистая смерть. Он так и подумал: “чистая смерть”. И это чувство с ним осталось, потому что тогда он не умер.

– А сейф-то на самом деле был, – неожиданно подал голос Остряков. – Простенький такой сейфик, но вместительный. Открыли его в три минуты.

– И что же там? – поинтересовался Грег. – В самом деле бриллианты?

– Не-а! – Остряков хмыкнул, как будто речь шла об удачной шутке. – Там была вода. Бутыли с водой, десятки, а может быть, даже сотни стеклянных и пластиковых бутылок с самой обычной водой. Коротышка, которого потом застрелил Грег, хватал их и выливал на пол, решив, что внутри хранятся алмазы. Но там не было ни одного самого зачуханного камешка. Только вода.

– Вода, – как эхо повторила Надя. Машина остановилась.

– Выходите, – сказал Эд Меснер и распахнул дверцу.

Фургон стоял на поляне возле деревьев, а шагах в тридцати прилепился боком к огромной белой скале крошечный одноэтажный домик. Его крытая черепицей крыша четко выделялась на фоне звездного неба. Желтые окошечки светились так миролюбиво, будто приглашали зайти обогреться у камина. Такие домики любят покупать или снимать в глуши люди состоятельные, наезжая сюда по три-четыре раза в год, чтобы вдали от цивилизации насладиться чистым, вкусным воздухом и звенящей тишиной. Перед беглецами лежали покрытый валунами берег озера и само озеро, абсолютно неподвижное. Идиллическая картинка.

После спертого, но все же теплого воздуха фургона холод осенней ночи показался особенно пронизывающим. Все начали дрожать. Надя нашла в фургоне шерстяное одеяло, и они с Галей накрылись им, тесно прижавшись друг к другу.

– Мы здесь переночуем? – спросила Надя.

– Сначала мы искупаемся, – сказал Гамаюнов.

– Это Колодин все устроил, – не спрашивая, а утверждая, заявил Стен. – Я получил предупреждение, но слишком поздно.

– Да, Колодин, – кивнул Гамаюнов. – Но теперь он нам не опасен. К счастью.

Гуськом, очень тихо они спустились к озеру. Гамаюнов кивнул Базу, и тот послушно шагнул в воду и ушел вглубь с головой прямо в одежде. Когда он выбрался на берег, с него лило ручьями. Гамаюнов положил ладонь на голову. И тотчас вода с База перестала течь, а сам он сделался блестящим, будто покрытым сталью или льдом. Затем наступил черед Грега. И так по очереди все двенадцать окунались в озеро и, очутившись на берегу, одевались в прозрачные, сверкающие доспехи, покрывающие все тело. Один лишь Остряков замешкался, никак не желая лезть в воду, и орал дурным голосом:

– Нет, ни за что, лучше убейте меня…

Но его просьбу оставили без внимания. Баз зажал ему рот и, как Остряков ни вырывался, окунул его с головой. На берег Остряка-Шарпа вытаскивали уже вдвоем, поскольку тот находился в полуобморочном состоянии.

– Где же свобода выбора… Я спрашиваю: где ваша хваленая свобода выбора…

Когда Стен погрузился в ледяную воду озера, то подумал, что точно умрет и теперь у него не хватит силы выбраться обратно. Но силы хватило. А когда доспехи покрыли его тело, одежда мгновенно высохла. Но все равно Стена продолжала бить дрожь.

– Теперь вы защищены, – сказал Гамаюнов. Меснер вынул из кобуры “беретту”, проверил магазин.

Проклятый когтистый зверь не давал Стену ни к чему надолго прилепиться мыслями. У него не было даже сил, чтобы разувериться. Но и для веры сил тоже не было. Он принял доспехи как данность, только и всего.

И тут Меснер поднял “беретту” и дважды выстрелил ему в грудь.

Пули опрокинули Алексея на траву. Грудь, туда, где попали пули, нестерпимо жгло. Выдержали доспехи или нет? Он не мог понять.

Стен, попытался подняться, но ноги его подкосились, и он вновь осел на землю. Боли он больше не чувствовал, но сквозь пулевые отверстия в прозрачной броне сочилась кровь… настоящая кровь, его собственная.

Меснер развернулся и выстрелил Грегу в живот.

Стен закричал и в ужасе повернулся к Гамаюнову. Тот стоял, не двигаясь, и ничем не выражая свои чувства. А Меснер по очереди стрелял в ребят, и они валились на землю. Стен вновь попытался встать. Но смог проползти по траве лишь несколько шагов. Ему казалось, что сердце остановилось и больше не бьется. Но он кричал. Ни Меснер, ни Гамаюнов не обращали на его крики внимания. И друзья не обращали. Как во сне: кричишь, а тебя не слышат. Но сам-то он различал собственный голос. Почему же другие были глухи? Кажется, одна Галя услышала и бросилась бежать. Но тут же пуля ударила ей точнехонько под левую лопатку, Галя подпрыгнула по-заячьи, взвизгнула и рухнула на траву. Гамаюнов предостерегающе поднял руку и впервые за время расстрела подал голос:

– В область сердца не стреляй.

Стен несколько секунд смотрел на убийцу, потом уронил голову на землю. Он по-прежнему не слышал ударов своего сердца. Неужели он убит и видит, как мертвец? Он услышал приближающиеся шаги и почувствовал, как пальцы Гамаюнова коснулись его плеча.

– Ну, чего ты лежишь? – спросил Гамаюнов. – Вставай!

И Стен поднялся. А его чудо-доспехи изо льда остались лежать. Но теперь это были уже не доспехи, а точная копия его тела. Он, Стен, абсолютно нагой, лежал на траве, а в груди его чернело два отверстия. И рана на щеке сочилась кровью. Стен бессмысленно тронул пальцами грудь и нащупал на теле две царапины. Одна кровоточила довольно сильно. А Гамаюнов уже подошел к Гале, и она тоже поднялась, всхлипывая и причитая, еще не понимая, что произошло.

Так Гамаюнов шел от одного “убитого” к другому.

Доспехи, как хитиновые панцири, свалились с них и остались лежать на земле, точные копии своих хозяев, обрызганные настоящей кровью, с застывшими гримасами боли и ужаса на лицах.

– Зачем вы это сделали? – ошарашенно спросил Баз у Гамаюнова.

– Утром тела найдут на берегу. Они будут опознаны и похоронены. Решат, что погибли именно вы. Даже на вскрытии никто не заметит подмены.

Двенадцать обнаженных мертвых тел. Стен поморщился, представив аршинные заголовки.

– Не могли предупредить, что ли… – захныкала Галя.

– Извини, Галочка, но ваша смерть должна выглядеть натурально. Теперь эти искусственные тела будут существовать без вас, но только до тех пор, пока их не похоронят. Как только их засыплют землей, они вновь станут водой. Будем надеяться, что никому в голову не придет делать эксгумацию. Иначе обнаружатся пустые гробы. Эта мнимая смерть может спасти ваши жизни в будущем.

– Добавьте им еще нашу память, – попросила Надя.

– Невозможно, – сухо сказал Гамаюнов. – Лучше возьмите у Меснера аптечку и примите пару таблеток. Да не забудьте заклеить пластырем царапины, а то, не дай Бог, нагноятся. – После стольких смертей особенно приятно было говорить о царапинах. – Поторопитесь. Мы уезжаем.

– Мы поедем в фургоне? – спросила Галя.

– В машине поедет только Меснер. Мы поплывем по воде.

И они в самом деле увидели лодку на берегу. Алексей мог поклясться, что в то время, когда они купались, обретая неуязвимость, лодки на этом месте не было. Но Стен не стал ни о чем спрашивать. Вместе с другими он столкнул лодку в воду, и они покинули берег, на котором разыгрался спектакль.

Поначалу они плыли молча. Лодка бесшумно и очень быстро скользила по воде, хотя никто не потрудился взяться за весла. Каждый в глубине души знал, что никакой лодки не существует, но боялся даже про себя отчетливо сформулировать эту мысль и тем самым уничтожить лодку. Да, это была лишь иллюзия. Но фантом уносил их все дальше и дальше, берег уже скрылся из виду. Двенадцать учеников и их учитель. Но если вдуматься, то и сам учитель был всего лишь иллюзией, пусть и материальной. Он сказал, чего ждет от них, и научил, что надо делать. Но лишь в конкретном бытовом, жизненном смысле. Самого главного он им так и не поведал. Разумеется, он хотел, чтобы местоимение “он” писалось с большой буквы. Но не выходило, как ни нажимай на нужную клавишу, “о” оставалось по-прежнему маленьким. Он не сказал им истинного Слова. И Стен подозревал, что он его не знает. Пусть Гамаюнов умеет делать невероятные вещи, пусть превращает воду в доспехи… (Или в бриллианты?) Не важно. Слова-то он не знает. Порой Алексею казалось, что Гамаюнов хочет услышать это Слово от учеников и ждет, чтобы кого-нибудь из них посетило вдохновение.

Но его ученики тоже не знали Слова.

Итак, плыли в мнимой лодке вместе с мнимым учителем двенадцать избранных в ночь, когда погибли другие, званые на пир, неизвестно по чьей воле оказавшиеся неизбранными. Вернее, избранными смертью. Каждый из спасшихся задавался вопросом: почему я? Почему не Крис и не Антон, а я? Если эти смерти должны были укрепить их в какой-то вере, то они не ведали – в какой. Разве они лучше? И кому гордыня позволит воскликнуть: Бог спас меня! Почему Бог спас тебя, когда другие умерли? Чем ты лучше их? Чем достойнее?

Лодка плыла, и на воде за нею оставался белый светящийся свет. Живописные берега и деревья, необыкновенно ровные, стройные и редкие, какие бывают лишь в присмотренном человеком лесу. А небо, хотя до рассвета было еще далеко, было необыкновенно светлым, почти прозрачным. Возможно, этот свет должен был означать покой. Но они, спасшиеся, избегшие, уцелевшие, не имели в душах своих покоя. Им было холодно, они заледенели.

– Сейчас, – сказал Гамаюнов под конец, – все против нас – и люди, и судьба. Но мы победим… обязательно. Наперекор всему. Потому что мы – единомышленники.– Слова его падали легко и невесомо, как мелкие легкие снежинки, и хотя каждое из них в отдельности было справедливо, все вместе они ни в чем не убеждали.

Не было Слова, которое могло пересилить смерть. Но они делали вид, что потрясены услышанным, и согласно кивали. Все, кроме Алексея. Он не умел кивать вместе со всеми.

А лодка все плыла по реке, вытекающей из озера, и никто не знал куда. Потом им стало казаться, что это и не река уже вовсе, а лишь призрак реки, как лодка была всего лишь призраком лодки. Возможно, они медленно плыли по асфальтовой полосе, невидимые для несущихся мимо бензиновых чудищ и сами взирающие невидящими глазами вокруг. А может быть, на самом деле они умерли и остались лежать там, на берегу, изрешеченные пулями? И лодка эта – всего лишь та самая ладья Харона, влекущая их в царство, из которого не возвращаются. И надо срочно сунуть мелкую монетку под язык, чтобы было чем заплатить перевозчику, когда они пристанут к берегу. Эти мысли смущали каждого, пока они плыли по реке. Но никто из них не решился усомниться до конца, и потому они благополучно приплыли туда, куда вел их Гамаюнов.

Так Алексей Стеновский умер в первый раз.

– Куда ты меня ведешь? Здесь холодно и темно… – Стен повертел головой.

Перед глазами колыхалась синеватая хмарь. Она то густела, то истончалась до полной прозрачности, когда льющийся откуда-то сбоку бледный свет усиливался и впереди можно было разглядеть маленький, сложенный из почерневших бревен домик. И эта избушка почему-то напомнила Стену тот памятный домик в горах, недалеко от которого якобы найдено было его собственное мертвое тело.

Алексей вытянул руку вперед, и от его ладоней в разные стороны разбежались светлые струйки. Теперь он заметил, что на коже меж пальцев вскипают мелкие пузырьки воздуха. Они были под водой, на дне реки. Глянул под ноги. Окатанные водой камни соседствовали с мелкой галькой. То там, то здесь тусклыми звездочками поблескивали битые стекла.

– Я хочу наверх, – сказал Стен и в самом деле попытался оттолкнуться от дна, чтобы всплыть, но Роман ухватил его за руку.

– На поверхность тебе еще нельзя, сразу умрешь. Надо выждать, пока рана закроется.

Стен покосился на собственный бок. Из-под ребер, как дым из паровозной трубы, лохматясь, клубился, истекая, кровяной поток. И опять в воде тело Алексея светилось тончайшими белыми полосками света. И опять свечение заканчивалось световыми петельками возле самого ожерелья.

Роман соскреб с донного камня немного тины, скатал пальцами в комок и заткнул рану.

– Ну вот, теперь лучше. – И он подмигнул Стену. – Скоро рана совсем затянется, тогда и всплывем.

– Мы утонем.

– Водное ожерелье. Неужели ты забыл?

Стен попытался вздохнуть, вода устремилась в ноздри, но при этом не вызвала обычного жжения. Ему казалось, что он вдыхает воздух. А когда выдохнул, пузырьки дружно рванули наверх. Стен удивленно покачал головой.

– Заглянем в гости, – сказал Роман и кивнул на прикорнувшую в уютном омуте избушку. – Когда-нибудь, когда состарюсь, я сам поселюсь здесь – выкуплю у хозяина клочок дна вместе с избушкой, русалками и прочей нечистью. Милое местечко, рыбка еще водится, и утопленники каждый год случаются. Мечта водяного.

Упоминание о русалках заставило Стена оглянуться.

– Не надо так таращить глаза. Они наверняка уже залегли в зимнюю спячку. А если и не залегли, то все равно квелые, ни за что не расшевелишь. Оно и лучше. А то соскучились в плену у старика, пристают как ненормальные. А я к некрофилии склонности никогда не имел. Но если по-честному, мне их жалко. Забыли бедняжки золотое правило: прежде чем топиться, подумать надо.

Роман отворил черную, с причудливым зеленым узором дверь. Внутри избушка была ярко освещена. Бледный свет исходил от самих стен. Обстановка подводного жилища была более чем проста – широкие деревянные скамьи и огромный стол, уставленный самой разнообразной посудой, в основном треснутой или битой и слепленной вновь речной тиной. А вот что лежало на этих тарелках и блюдах, разобрать было невозможно: какие-то бесформенные черные или рыжие комки, не вызывающие даже намека на аппетит. Когда гости вошли, с дальней скамьи в углу поднялось голое существо с зелеными, как трава, волосами, в венке из куги, глянуло круглыми выпученными глазами и заорало рассерженно:

– Что, мерзавец, и отсюда хочешь меня выжить, а? Жулик! Наглец! Я уж тебе помогал, как мог. А тебе все мало, мало… – Слова эти относились к Роману, как и грозный взмах кулаком.

– Да я просто в гости зашел, в детстве, помнится, ты каждую весну меня к себе кликал, – примирительно улыбаясь, отозвался колдун. – Столько раз обещался, и вот…

– Знаю я твои “гости”, – буркнул хозяин избушки. – Ты давно на мою вотчину заришься.

Роман, не дожидаясь приглашения, уселся на скамью, и Стен – подле него. От слабости Стена тянуло в сон, но Роман толкнул его в плечо, так что стало ясно – спать здесь нельзя. Чтобы как-то отвлечься, Алексей следил за воздушными пузырьками, что выскальзывали у него изо рта и устремлялись наверх. Одни были юркими и, проворно отыскивая щели, устремлялись наружу. Другие, непутевые, собирались под потолком. За несколько минут под гнилыми светящимися зеленоватыми досками образовался солидный воздушный пузырь. Ну точь-в-точь как люди: одни пролезают в любые щели, другие всю жизнь топчутся на месте. Кого должно быть больше – первых или вторых? И кто из них первые? Те, кто достигли цели, или те, которые не потрудились ее даже поставить перед собой?

Интересно, что будет, когда пузырь станет огромен, когда, быть может, он займет все внутреннее пространство, что тогда? Может быть, избушка всплывет наверх, как подводная лодка? Ха-ха… Это было бы занятно-Водяной выставит наружу глаза-перископы и руками, как винтами, будет грести, а они…

Но ни хозяина, ни Романа не интересовали наблюдения Стена. Они говорили о своем, водном, и делили реку.

– На поверхности – пожалуйста, сколько угодно, – бормотал водяной, тряся зелеными патлами, – а вот в глубину ко мне не лезь. Я здесь хозяин – ясно?

– Неужели боишься меня? – поддразнивал Роман.

За спором они не заметили, как дверца избушки распахнулась и внутрь вплыла русалка. Внешне она походила на обыкновенную девицу, раздетую и белокожую, будто не из плоти была сделана, а из слежалого зимнего снега. Когда она дотронулась до руки Стена, тот невольно отшатнулся. Даже в ледяной воде ее рука казалась холодной.

– Ой, дедушко, они же живые! – ахнула белотелая красотка, разглядывая своими рыбьими глазами-блюдцами гостей непрошеных.

– В том-то и дело, – буркнул хозяин. – Явились реку у меня отымать.

– Чего это сейчас? Перед самым ледоставом? Весной бы шли, – пустилась на дешевую хитрость русалка. – Весной приходите, тогда и поговорим.

– Как же, заманишь его весной, – буркнул хозяин, зная, что так задешево Романа не купишь. – Весной у меня самая сила, а осенью – у него.

– Да хватит вам, – озлившись, махнул рукою колдун. – Все, что мне надо, – это клочок от твоего венка – друга от смертельной раны излечить. Непутевый он у меня, вечно в неприятные истории попадает. И каждый раз шкуру свою дырявит, будто она ничего не стоит.

– Ишь какой! – хитро сощурился водяной. – Думаешь, я венок так запросто тебе и отдам, а?

– Назови цену, а там поторгуемся.

– Бесценная это вещь, глупец! А вот что я сделаю. Хочешь, сыграем в кости. Я тебе – от венка своего клочок, а ты мне, коли проиграешь, по весне утопленницу красивую пошлешь? Ну так как, идет?

В зеленоватой перепончатой лапе хозяина вмиг явился стаканчик с костями.

– Идет! – весело отозвался Роман.

– Погоди, – одернул его Стен, очнувшись от своего полузабытья. – А коли проиграешь? Что тогда?

– Я никогда не думаю о проигрышах и тебе не советую, – отозвался весело Роман. – Только, чур, кости трясем по очереди.

– Нет уж, – запротестовал водяной. – Знаю я твои приемчики. Тебе веры нет. Ты их вмиг заговоришь, одни шестерки начнут выпадать.

– Ну а как ты мечешь, я тоже знаю. В прошлый раз пять костяшек на лету проглотил, удачу мою слопал.

– Так попросим Глашку кости кидать, – нашелся зеленоволосый. – Она девка глупая – и живая смухлевать не умела, не то что теперь, мертвая.

Роман окинул взглядом примостившуюся рядом русалку. Деваха жадно ела что-то с тарелки. Глаша… имечко-то знакомое! И тут вспомнилось! Ну как же – одноклассница его, вместе в пустосвятовскую школу бегали. И сидела она впереди него за партою, за косу он ее таскал. Она же в ответ дразнилась по-всякому. Вредная была, как и все девчонки, но иногда угощала Ромку дешевыми леденцами. Мамаша у нее в магазине продавщицей работала. А в позапрошлом году взяла и бухнулась головой с моста, когда муж ее с двумя малыми детьми бросил да удрал с какой-то заезжей кралей. Труп ее искали, да не нашли. Так что до сей поры числится она не среди мертвых, а среди пропавших, хотя двое пацанов видали, как она с моста сиганула.

– Пускай Глаша мечет, – смеясь, согласился Роман. – Тебе первому.

И когда полусонная русалка ухватила стаканчик с костями, шепнул неслышно, что даже вода не колыхнулась, но слово его бестолковую девку достало:

– А про деток-то своих неужто не думаешь, дуреха? Дрогнула ее рука, дрогнула предательски, и кости, упав на стол, одинаково казали каждая по единичке. Увидев такую подлость, водяной крякнул обидчиво и зло посмотрел на Романа. Теперь, что бы ни выпало, все равно быть колдуну в выигрыше. Глаша метнула. Оказалось – двойка да тройка.

Пришлось хозяину откручивать от своего венка оговоренный клочок.

– На, жуй, – протянул Роман свою добычу Стену, – жуй да глотай все до капельки.

Алексей повиновался. Едва надкусил он твердый стебель, как почувствовал во рту солоноватый привкус крови. Но не выплюнул, не посмел ослушаться и продолжал жевать, с отвращением думая о том, что эту гадость еще придется проглотить. Его от одной этой мысли замутило. Но он сладил с собою и продолжал перетирать зубами подарок водяного.

– Да, это тебе не гамбургер из “Макдоналдса”, но, смею заметить, для здоровья гораздо полезнее, – усмехнулся водяной.

“Можно подумать, что ему гамбургеры каждый день в речку кидают”, – подивился Алексей, но вслух ничего не сказал.

– Давай еще сыгранем, – потребовал хозяин. – Что ж это такое – по одному разу никто не играет.

– Давай, – охотно согласился Роман. – Только что поставишь?

– Что? Да сам выбирай! – И хозяин указал пальцем на старинный, стоящий в углу сундук. – Сколько всего за эти года утопло. Вот и бери, что глянется.

Глянулось ему кольцо серебряное с зеленым, сделавшимся ноздреватым от долгого пребывания в воде камнем. Колечко это Роман сразу признал, хотя видал его лишь на старом фото в семейном альбоме. Кольцо это было дарено еще дедом Севастьяном бабушке, жене его непотребной. Убегая из дома сразу после рождения дочери, она зашвырнула подарочек в реку. Мол, прощай, постылый, знать тебя не желаю и вспоминать не буду. Бабку эту Роман видал потом не однажды: было ему уже лет восемь, когда она стала наезжать в Пустосвятово – накрашенная, напомаженная, разряженная не по годам – и всегда дарила внучку Ромке дорогие подарочки. А потрепав по щеке, непременно сказывала:

– Ну и страшненький ты уродился, Ромочка. Не в нашу родню, у меня сестры все девки видные. В Севастьяна моего скуластого пошел.

Несмотря на подарки, бабку Роман не любил. Сначала потому, что бросила она тех, кого любить должна, ради сытой жизни. А потом, когда дед его ожерельем одарил и появилось у мальчишки понятие о воде, возненавидел он бабку за то, что швырнула кольцо в реку и тем самым дала водяному власть над дедом.

– Сыграем на это кольцо. – Роман положил находку на стол.

Хозяин понимающе хмыкнул:

– Признал, значит… Ну, Глаша, мечи кости. Роман посмотрел на утопленницу. Вид у нее был

жалкий, виноватый.

“Ладно уж, Глашенька, угоди хозяину”, – повелел он.

Кости упали – и водяной, потрясая чешуйчатыми кулаками, обмотанный обрывками сетей и клочьями тины, пустился в пляс по своей избушке. Потому что Глашка метнула так, как не могло померещиться и в мечтах, – две шестерки. Роману выпала какая-то мелочь. Но хозяин Пустосвятовки уже завелся.

– Глашка, мечи! – вопил он, корча Роману немыслимые рожи и показывая длинный зеленый язык. – Выигранная утопленница против твоей – идет? – Он даже облизнулся, предвкушая весеннее торжество.

Глашка метнула. И опять Роман проиграл.

– Две моих против твоей парочки. – Водяной потер в восторге перепончатые лапы.