След на воде (№1) - След на воде

Всем известно, что азартнее водяных нет нечисти. Как соберутся они на Бездонном кости метать, так все озеро ходуном ходит. После той вечеринки непременно пара-тройка водяных без своего привычного затона остается да, собрав пожитки – если есть, что собирать, – гребет себе по речкам, вынюхивая, нет ли незанятого омута, где можно старую зеленую голову приклонить. До того азартное племя – прямо страсть. Где уж им, непутевым, тягаться с игроком, у кого голова холодна, а рука удачлива?

Кости упали. Хозяину – трешка да пятерочка, а Роману четверочка с шестерочкой. Опять каждый оставался при своем. Тут бы и закончить водяному игру, но не мог он остановиться, хоть режь его, хоть жги. Глашка метнула, и выпала хозяину мелочь поганая. А Роману – две шестерки. Водяной заскрежетал зубами. Надо же, как его ущучил Севастьянов внучок. Хитер колдун, ничего не скажешь. Но делать нечего – кольцо водяной отдал.

– А теперь я против кольца медальон золотой поставлю, а?

Роман отрицательно мотнул головой.

– Кольцо при мне. На утопленниц играем.

Стен, к той минуте уже проглотивший измочаленный стебель и сразу почувствовавший, как убывает боль в боку, а силы, напротив, прибывают, попытался вмешаться.

– Ты как уголовник – на людей играешь. Роман окинул его снисходительным взглядом:

– Добродетель не в том, чтобы на людей не ставить, а в том, чтобы их не проигрывать. Других правил нет. Все остальное слюни и поддавки.

И он кивнул Глаше, разрешая метать кости. Через несколько секунд медальон оказался у него. Хозяин взъярился и поставил на кон несколько золотых царской чеканки. Потом серебряный кувшин и кулон с тремя сапфирами, потом бронзового коня, неизвестно как примчавшегося к нему в омут. Вскоре на столе перед Романом выросла куча всякого добра. А кости с дробным стуком все падали и падали на стол. Алексею это порядком надоело. Он вновь принялся рассматривать плавающий под потолком воздушный пузырь. С пузырем происходило нечто странное. Хотя стайки пузырьков по-прежнему уплывали вверх, сам пузырь перестал расти. То ли толща воды ужимала его и давала расшириться, то ли воздушные шарики умудрились найти новую лазейку под крышей. Стен оттолкнулся от пола и плавно взмыл к потолку. Здесь он просунул голову в воздушный шар, отчего стал похож на водолаза и космонавта одновременно, и глянул вниз. То, что он увидел, его поразило – на месте красавца Романа сидел Гамаюнов, только Гамаюнов молодой, темноволосый, с дерзкой улыбкой дельца и мечтателя. Водяной же превратился в человека со светлыми волосами, тонким носом и светлыми, немного удивленными глазами – Алексею почудилось лицо его смутно знакомым, – а место Глаши заняла худенькая девчонка с длинной русой косой и носом, густо обсыпанным веснушками. Игроки по-прежнему метали кости. Но отсюда, с высоты, из воздушного пузыря. Стен видел на столе удивительную карту таинственной страны. Леса, нанесенные чьей-то искусной рукой, горели изумрудным огнем. Серебром светились реки и ручьи и синим глубоким светом – озеро, посредине которого стояла крошечная белокаменная церквушка с золотым куполом. И с каждым броском костей поднималась из глубины крыша нового дворца или другой хоромины. Высокие стены, обносящие город, высунули узорные зубцы из воды. Уже разглядеть можно было в глубине маленькие домики, часовенки, сады. И горящие свечи… повсюду горящие свечи. Картинка эта так заворожила Стена, что он позабыл о том, что дышать ему надобно теперь только водой, и неосторожно глотнул воздуха из пузыря. Тут же закашлялся и, беспомощно хлеща руками, камнем ухнул вниз. Однако Роман не сплоховал – подхватил врага-приятеля, грудью положил на колено, а кулаком так грохнул промеж лопаток, что воздух весь тут же выскочил из легких.

– Ладно, заигрались мы тут, – сказал Роман, хмурясь. – В последний раз бросаем. А там и на берег пора.

Водяной между тем лихорадочно рылся в сундуке, пытаясь отыскать что-нибудь для Романа особо заманчивое. Но, к ужасу его, ничего не находилось. Что можно было, он уже на кон поставил и проиграл.

– Давай на Глашку сыграем, – предложил Роман.

– Она же мертвая, два года как утопла, – фыркнул водяной. – Даже я с нею в постель не ложусь. А тебе, живому, и вовсе не след.

– Так я не для этого дела, – усмехнулся Роман. – А просто так. Ради шутки.

Водяной ему не поверил:

– Осень сейчас. Незачем утопленнице из реки осенью выходить.

– Да ладно тебе привередничать. Я же не собираюсь ее насовсем наверх брать. На время. А?

Сговорились играть на уход Глашки на поверхность. Хозяин, раззадорившись, потребовал поставить против Глашки серебряный кувшин и золотой медальон – вещи им особенно любимые. И тут что-то вышло не по Романову замыслу. То ли колдун занервничал, слишком уж желая Глашку увести в эту ночь с собой, то ли она сама заволновалась или задумалась. Только водяной и кувшин, и медальон свой отыграл назад. Роман вновь поставил кучу всякого добра против Глашки и вновь проиграл. Было впору бросить игру и убираться с остатками добра. Но Роман не привык отступать. Все, что выиграл, даже кольцо, поставил он на кон. И тут, когда утопленница взяла в руки кости, мысленно прокричал ей: “Коли наверх пойдешь, деток своих сегодня увидишь…” Метала она в этот раз за хозяина. И так ударили ее руки по стаканчику, что вышло две двоечки. А Роману отсыпала она аж пятерку с шестеркой.

На том игра и кончилась. Взамен одного золотого царской чеканки взял Роман старое железное ведро, что в реке лет пять как утопло, сложил туда все отнятое у водяного, подхватил Стена под руку да и повел из избушки.

– Больно будет, когда вода из легких выходить начнет, – предупредил он, поднимаясь наверх. – Но ничего. Перетерпишь.

Рядом с ними плыла Глашка, смешно загребая воду руками. Ради выхода на берег надела она длинную белую рубашку с широкими рукавами.

– Я до того, как русалкой стать, плавать-то не умела, – призналась она.

– Глупая ты, Глашка, – беззлобно отозвался Роман. – Какая радость молодой девчонке в реке сидеть – это для стариков занятие подходящее. Да и то, если наверху уже вконец опостылело. А ты…

– Щекотать людей до смерти приятно, – отозвалась Глашка, ухмыляясь щербатой усмешкой.

И только теперь Стен вдруг понял, что там, за столом, мечущим кости над волшебной картой видел он вместе с Гамаюновым самого себя.

Глава 11 РУСАЛКА НА СВОБОДЕ

Лена шла вдоль берега вслед за Эдом. По времени было уже раннее утро. Но утро осеннее, и потому тьма не спешила рассеиваться. В этой темноте медленно передвигались фигурки бредущих на работу людей, как грешные души, потерянные между небом и землей. Эд тщательно обшаривал лучом фонарика каждый квадратный метр берега. Но попадались лишь выброшенные на берег бревна, осколки стекла да пустые смятые банки. Лена смотрела на широкую спину Эда, на его крепкую шею и тронутые сединой густые волосы. От него исходило ощущение надежности. Хорошо бы жить в городе, который охраняет Эд. Но не рядом с ним. Рядом с человеком, который так легко убивает, жить не хотелось. Через дом. А Эд заходил бы в гости. К ней… Нет, к ним… К ним со Стеном. Да, да, разве она могла в этом усомниться? Нет, в мечтах она никогда не сомневалась. Что-что, а мечтать она умела.

Лена не отказала себе в маленьком удовольствии и, сделав вид, что споткнулась, ухватила Эда за руку.

“Надо было найти его сразу, как он убежал, и вернуть. Я же говорил, что это слишком опасно. Но… какая глупость!”

Лена ничего не поняла из подслушанного и отстранилась.

Так они прошли до самого моста, пролезли под чернильной его тенью, промочили ноги и двинулись дальше. Неожиданно пошел снег – часто, мокрыми белыми кляксами. От снега сделалось светло, будто солнце встало до срока. Весь берег, за несколько минут накрытый белым покрывалом, выглядел теперь на удивление опрятным. Тут сзади послышалось шлепанье торопливых шагов. Эд крутанулся на месте, и рука его привычно легла на кобуру. Но он зря тревожился: их догонял Юл.

– Я знаю, где они, – крикнул он. – Я слышу голос Романа, он меня зовет. Надо перейти через мост. Они на той стороне.

И он повел Лену и Эда за собой. Вскоре на снежной белизне обозначились два темных пятна. Поначалу почудилось, что бревна лежат, выброшенные из воды. Но когда Эд с Леной подошли ближе, то увидели, что это Роман и Алексей. Роман сидел, а Стен лежал, и его голова покоилась у колдуна на коленях.

– Т-сс… – прошептал колдун, поднося палец к губам. – Он спит и его нельзя тревожить.

– Я принесу носилки. Я буду быстр, как только смогу. – Эд понесся назад, к тому месту, где оставался вертолет, с неожиданной для его возраста резвостью.

– А он не замерзнет, лежа на снегу? – спросил Юл.

– Напротив, ему сейчас жарко. Потрогай его. Да не бойся, потрогай.

Юл, поколебавшись, коснулся ладони Стена. В самом деле кожа была теплой, даже горячей. Будто тот не на снегу лежал, а под пуховой периной. Теперь Юл разглядел, что лоб брата покрыт испариной. Мальчишка почти в испуге отдернул руку и припустил вслед за Меснером.

– Я его понимаю. – Роман улыбнулся, глядя вслед убегающему мальчишке. – Он не может поверить, что Стен жив. А согласись, теплый мертвец – это неприятно.

Лена присела рядом со Алексеем на корточки. Она только теперь почувствовала, как смертельно холодно здесь на берегу, и ее стала бить дрожь. Она пыталась погладить спящего Стена по голове. Но пальцы так прыгали, что она испуганно отдернула руку. Роман стиснул ее запястье и насмешливо глянул в глаза. В полутьме она не могла различить выражение его лица. Но ей казалось, что он насмехается над ее растерянностью.

– А ты все еще любишь его, детка! Спишь со мной, а любишь его. Нехорошо.

Лена попыталась вырвать руку, да куда там – не с ее силенками тягаться с колдуном.

– Ну чем я тебе не по душе пришелся, детка? – Он говорил едва слышно. А Ленке казалось, что он орет на всю округу проклятущие свои слова. – Разве плохо я тебя любил? Подарков не дарил? Ах да, не дарил! Какое упущение. Ну так сейчас одарю. Глянь только, какое сокровище. – И не успела она моргнуть, как он навесил ей на шею тяжеленную золотую цепь с кулоном, три синих камня так и сверкали. – Ну, дарил ли тебе кто-нибудь вещички краше, а? Я ведь щедрый, так почему бы тебе меня не полюбить?

И он отпустил ее руку. Она хотела сорвать цепь, но почему-то не посмела.

– Разве я тебе нужна? – спросила с сомнением.

– Посмотрим, – отвечал он насмешливо. – Дар у тебя чудной, редко встречаемый. Не особенно приятный, но порой позабавиться можно. Ах, чудно, чудно слышать мысли человеческие. Презабавно.

Проклятущий! Как было все хорошо до его прихода! Ну да, она была несчастна, но так гордилась собой, уверенность в своей правильности придавала сил… А та давняя интрижка с Ником не в счет. Потому что случилась уже после смерти Стена. Ведь она не знала, что Лешкина смерть была розыгрышем. И потом в глубине души она все равно любила именно Стена. Ну не верна… так смешно после смерти верность хранить. Это уже совсем что-то книжное, подруги твердили об этом наперебой. Может быть, у нее с Ником что-нибудь и вышло бы, не посмейся тот над нею – мысленно, конечно. “Старая дева, что же на тебя никто до сих пор не польстился? И Стен твой дурак – все в школе говорили, что ты с ним спишь, а он тебя так ни разу и не трахнул?” Вот засранец!

А ведь она позабыла обо всем этом. Да, да, Роман заставил ее позабыть об этом, а теперь вновь позволил вспомнить. Зачем? Испытывает он ее, что ли? Или просто мучит? Все смешалось в ее голове и сердце. Вот, если бы Стен ее любил, так она… Да что толку мечтать – не позовет он ее никогда. Не позовет.

– Не надо так переживать, – засмеялся Роман. – Все на свете гораздо проще и приятнее.

Она хотела возразить. Да не знала, как найти слова для таких возражений.

– Не по нраву я тебе – так и скажи – “отхлынь”, и я отойду в сторонку. Не настаиваю. И никого неволить не хочу.

Она честно хотела сказать, как велено – “отхлынь”, но смутилась почему-то и промолчала.

А по берегу к ним уже мчались Эд с Надей, неся носилки.

– Скорее, – сказал Эд. – Только что появился какой-то тип, явно заинтересовался вертолетом. Шит!

– Дерьмо, опять дерьмо! – насмешливо поддакнул Роман. – Дерьмово будет, коли вы Алексея своим ором разбудите.

Надя приподняла рубашку на боку спящего. На месте раны был некрасиво зарубцевавшийся свежий красный шрам.

– Как ты это сделал? – подивилась она.

– Вода-царица все может. Разве Гамаюнов подобные фокусы не проделывает? – отвечал Роман и посмотрел ей прямо в глаза. Губы его шевельнулись, будто хотел он добавить еще что-то, но не осмелился. Колдун – не осмелился. Ну и чудеса!

Вчетвером они подняли носилки со спящим и понесли. Роман и Лена шли впереди. Лене казалось, что носилки невесомы – рука ее ничуть не затекала. Она понимала, что все это фокусы Романа. Напоминает, чертяка, о своей бесподобной силе – мол, не думай, не уйти от меня, коли сам не отпущу.

– Ну так скажи “отхлынь”, чего медлишь? – шепнул он насмешливо.

И Лена опять ничего не ответила.

У вертолета их ждали Юл и Надин напарник Джо.

– Ну хотя бы теперь он исполнит обещание?! – почти с упреком крикнул Юл.

Колдуну не надо было прибегать к Ленкиной помощи, чтобы в эту минуту прочесть мысли мальчишки.

– Он не так беспомощен, как кажется, – шепнул колдун Юлу, но тот лишь раздраженно тряхнул головой.

– Вся беда в том, что вы слишком похожи, – вздохнул Роман. – Не требуй от него больше, чем можешь потребовать от себя.

– Он же взрослый!

– А при чем здесь возраст, мой друг?

Носилки загрузили в вертолет, Надя забралась следом.

Остальные побежали к джипу Меснера. Светало. Пора было убираться из Пустосвятова.

Но прежде чем сесть в свою “шестерку”, Роман глянул наверх, на улетающую в светлеющее небо металлическую стрекозу. Там была Надя. И думая о ней, колдун почему-то подумал о своей реке, о Пустосвятовке. Подумал так, как никогда прежде. С тоской и любовью. И нежностью. Будто прощался навек.

Глашка, выбравшись из воды, затрусила по знакомой улочке наверх, к древнему домику, почерневшему и покосившемуся от времени, облепленному, как наседка цыплятами, ветхими сарайчиками. За те два года, что ее не было, дом успел еще больше завалиться набок, а забор и вовсе полег. Ворота же, подпертые камнями, были и вовсе символическими. Глашка остановилась подле калитки, ожидая, что выскочит Самурай и начнет гавкать и рваться с цепи. Но было тихо. Собачья будка черной разинутой пастью мертво скалилась на Глашку.

– Издох, значит, – вздохнула она и толкнула калитку.

К двери не пошла – дверь заперта на ночь, а вот если по лесенке забраться на чердак, то там сбоку есть несколько досочек, которые ничего не стоит отогнуть. А оттуда можно спуститься вниз, в комнаты. Через минуту она уже была в доме. Мамаша, как и прежде, спала в каморке рядом с кухней. А малышня сопела в бывшей Глашкиной комнате. Васька носом к стенке, а подле него Валюшка, как старшая, с краешку. Надо ж, до чего выросли оба. Васька весь в муженька непутевого – и нос, и рот такой же упрямый, а Валюшка, рыбонька, вся в бабку. Красавицей будет, сейчас уже видно. Глашка уселась на табуретку и смотрела на спящих ребят. На пол с ее рубашки неспешной струйкой стекала вода. Эх, глупая, какая радость-то в русалочьей жизни! Сказал бы кто слово заговоренное, чтобы могла она здесь навсегда остаться. Хоть в Самураевой будке спать – она согласная, хоть в шерсти, дворняжкой, которой кость раз в неделю хозяева швыряют – и то бы счастлива была. Как же такое приключиться могло, что она сама от жизни своей и от деток любимых отказалась? Верно, черт попутал последние мыслишки в глупой голове!

Васька неожиданно повернулся на другой бок, глубоко вздохнул и открыл глаза.

– Мамочка… – сказал он, зевая и причмокивая, будто пробовал улетевший сон на вкус. – Мамочка… Какие у тебя глазки грустные. Тебя кто-нибудь обидел?

– Нет, зайчик мой, меня никто не обижал.

– Я не зайчик, – обиженно возразил Васька. – Я теперь котик. Ты что, позабыла?

– Ага, позабыла, – кивнула Глашка.

– А бабка говорит каждый день, что ты не вернешься. Выходит, врет, да?

– Она просто не знает, что я вернулась.

– Я ее не люблю, она ругается все время – то на полу наследил, то морковку из грядки подрал, то молоко пролил. Мама, ты ведь больше не уйдешь, правда?

– Я уйду, но потом вернусь, – пообещала Глашка.

– Возвращайся, – кивнул Васька. – Ты, бывало, каждый день конфетку приносила.

– Вернусь… – как эхо отозвалась она.

– А знаешь, мама, я почему-то думаю, что волшебство все-таки есть.

– Почему ты так думаешь?

– По телеку говорили. В одной передаче. А ты веришь в волшебство?

– Верю.

– Это хорошо.

Он вновь сладко зевнул, заснул мгновенно и заулыбался во сне – может, снились ему конфеты и прочие вкусности.

Глашка вздрогнула – в соседском сарае закукарекал петух. Не успела она глазом моргнуть, а ночка кончилась. Глашка поставила подаренный Романом серебряный кувшин на стол – мамаша ушлая, придумает, кому его запродать с выгодой, чтобы денежки были, не позабыла, чай, прежней торговой сноровки. А сама Глашка выскользнула из дома и помчалась по улочке. Но не назад, не к реке. Не вернется она в реку, хоть режь ее, хоть жги. Побежит она теперь вслед за всесильным колдуном. Вымолит себе вторую жизнь, какую – неведомо, только бы возле деток: беречь их и хранить, растить и царапины им зализывать и слезы утирать. Пусть колдун что хочет за это возьмет. Пусть душу ее – и так загублена, но Ваську с Валюшкой она больше ни за что не оставит. И белая ее рубаха мелькала среди черных облетевших деревьев. А потом пошел снег. И сделалось Глашку совершенно не видно. Теперь и сам водяной не сыскал бы беглянку.

В то утро в Пустосвятове был большой переполох. Во-первых, сказывали, прилетал вертолет, приземлялся на горушке над речкой, и выскакивали из него странные существа все в серебряном, как пить дать, инопланетяне. Существа эти визжали страшными голосами и прыгали в речку купаться. Во-вторых, видели колдуна Романа, того, который в сарае сгорел на днях. Разгуливал живой и здоровый, только еще более страшный, чем прежде: на башке рога, изо рта клыки торчат, а за спиной – черные крылья, как у летучей мыши. И еще видели какую-то девку в белом, что шастала по лесу и с пронзительным воем гналась за пьяным Микошей, и спасся мужик лишь тем, что свалился в глубокую яму и засыпался сверху прошлогодней листвой.

Марья Севастьяновна, бывшая жена Василия Васильевича Воробьева, которую все побаивались, во-первых, за ворожбу, а во-вторых, из-за сына ее Ромки-колдуна, выслушивала все эти россказни молча, поджав губы. В инопланетян и лесных сумасшедших девок она не верила. А вот в то, что Роман вновь наведывался в Пустосвятово, не только верила, а просто-напросто знала это наверняка. Потому как, встав утром, обнаружила в сенцах на полу возле входной двери серебряный перстенек с ноздреватым зеленым камнем. Ясно было, что ночью или ранехонько утром кто-то просунул подарок в щелку под дверь. Перстень этот отцовский и много лет назад, сказывали, исчез в реке. Ясно, что возвратить пропажу под силу было только Роману. Марья Севастьяновна хотела поначалу перстенек надеть на мизинец. Но передумала. Не к лицу старухе расхаживать с подобными штучками на изуродованными старостью узловатых пальцах. К тому же будто неведомый голос едва слышно шепнул: “Остерегись, старая”.

Тайных голосов Марья Севастьяновна всегда слушалась и потому припрятала сыновний подарок в тайничок под половицами.

И еще Марья Севастьяновна на сына своего непутевого злилась. За то, что он, перстенек отыскав, с матерью своей словом не перемолвился. Что этот перстень может, Роману известно. Да не все. Самое главное, самое важное его свойство только Марье Севастьяновне ведомо. И если б Роман про это свойство знал, не стал бы он такими презентами раскидываться, а берег бы его пуще ока.

Но как был Роман самоуверенным глупцом, так таким и остался.

Если бы кто-нибудь удосужился проследить за странными гостями Пустосвятова, то увидел бы, что километров через пятьдесят на удобной полянке вертолет приземлился и здесь дожидался, пока по дороге подоспеют к нему джип и изрядно замызганная “шестерка”. После этого беглецы принялись спорить, но почти сразу стало ясно, что в споре побеждает блондинка в серебристом комбинезоне, прилетевшая в вертолете. Если кто и пытался возражать ей, то только Роман Вернон. Но возражал он больше из вредности своей, нежели по существу. Все закончилось тем, что блондинка и высокий парень, которого пошатывало, как пьяного, пересели к остальным в джип, а вертолет улетел налегке, без пассажиров. Джип со всей компанией покатил по дороге, ведущей к шоссе. И “жигуль” господина Вернона последовал за ним.

Глава 12 КВАРТИРА НА ПЕРВОМ ЭТАЖЕ

Мысль укрыться в Москве показалась Роману не слишком удачной. Он вообще опасался больших городов, находя, что их воздух вреден для его удивительного дара, а вода там повсюду отравленная и неживая, утратившая свою чудодейственную силу. Чтобы заставить водопроводную воду исцелить хотя бы бородавку, Роману требовалось столько же силы, как и для того, чтобы поставить на ноги с помощью пустосвятовского родника какого-нибудь инфарктника. Но Москву выбрала Надя, справедливо полагая, что в многолюдстве легче укрыться. К тому же у нее там были свои связи. Какие – она разъяснять не стала.

Ехали неспешно. Только к вечеру следующего дня почувствовалось присутствие каменного монстра: старые одноэтажные домики сменились полинялыми, когда-то белыми коробками. Потом опять пошли коттеджи, теперь уже новенькие, богатые, зачастую недостроенные – все красный или белый кирпич и сверканье оцинкованного железа на крышах. Кирпичные заборы в человеческий рост заканчивались острыми пиками металлических решеток. И наконец, плотными рядами встали безликие бетонные многоэтажки. Они въезжали в район новостроек. Надя указывала дорогу, которая Роману напоминала хитроумный лабиринт. Правда, и Надя пару раз сбивалась с пути, пока наконец не отыскала среди схожих кварталов нужный ей лоскут. Машины оставили на стоянке возле железнодорожных путей, и через пустырь, заросший березняком, беглецы направились к стоящему несколько на отшибе панельному дому. Никто не спрашивал, откуда у Нади взялись ключи от двухкомнатной квартиры на первом этаже.

С первого взгляда было видно, что в квартире давно никто не жил. Из мебели только несколько табуреток, стол да буфет сохранилась на кухне. В комнатах на полу валялись грязные засаленные матрасы. На окнах висели полуистлевшие занавески. Повсюду серым пухом кучерявилась пыль. Но все так устали, что тут же повалились на матрасы. И проспали без просыпа до утра.

Утро же повергло их в недоумение и растерянность.

– Я спрашиваю, каковы ваши планы, да и есть ли они вообще? – повторял Роман, расхаживая по крошечной кухоньке, с непривычки постоянно натыкаясь на стены. Давненько он не жил в таком ограниченном пространстве.

Он вообще не любил каморок, низких потолков, коридорчиков, где нельзя развернуться, в этих закоулках он физически ощущал, как истаивает его сила.

– У нас один план, – хмуро отвечал Стен, – они не должны попасть в Беловодье, а остальное меня мало волнует.

– “Мало волнует”, – передразнил его Роман. – Я понимаю, ты смелый человек, а я нет. И не желаю подыхать только потому, что кому-то хочется сорвать большой куш.

– Мне тоже не хочется умирать, – признался Стен, – но что делать, если зацвел бамбук.

– Зацвел бамбук? – переспросила Лена.

– Ну да. А его семенами питаются крысы. Они плодятся и собираются в стада, и полчища крыс лезут и лезут, не обращая внимания на смерть дружков, и остановить их нашествие невозможно.

– Пока они не потонут в озере, – напомнил Роман. – Значит, у нас один выход – заманить их в воду и утопить.

– Беловодье для этой цели не подойдет, – заметил Алексей. – Они его просто-напросто сожрут.

– Это смешно? – спросил Меснер и приготовился улыбнуться, ему показалось, что кто-то пошутил, только он не понял – кто.

Все замолчали. Да, с крысами было как-то понятнее, чем с людьми. Крыс много, но их можно давить, в этом нет ничего аморального. Давить людей, как крыс, невозможно.

– Мы имеем надежду на то, что никто не войдет в Беловодье без ожерелья. Люди, которые имеют водяную защиту, защищены, – напомнил Меснер.

– Это ограда неуязвима, – поправил его Алексей. – А люди всегда слабы.

– Ты бежал из Беловодья зря. Теперь у тебя нет защиты. Если бы ты остался с нами, все было бы о'кей. – Меснер не удержался, чтобы не попрекнуть отступника.

– Чужие ошибки не стоит считать. Можно оказаться в накладе. – И, откинув голову назад, Стен смерил надменным взглядом Эда.

Меснеру хотелось возразить. Но подходящих слов не находилось.

– Скажите, господа, а чем так важно это Беловодье? – насмешливо спросил Роман. – Надыбали себе ценное местечко и никого к нему подпускаете. Ну как же – молочные реки, кисельные берега. К тому же в ближайшем будущем ожидается большое поступление киселя. Ни с кем вам, ребята, не хочется делиться, и антимонопольное законодательство вам не указ.

– Беловодье важно не только для нас, но и для всей Земли, – неожиданно ответил Стеновский.

– Ты же сам оттуда сбежал! – рассмеялся Роман.

– Да. Но по другой причине.

– И в чем же его ценность, объясни?

– Когда-нибудь поймешь, а объяснить тут ничего нельзя. – От Романа не укрылось, что, говоря о Беловодье, Стеновский испытывал странное волнение. Или даже боль? Причем боль почти физическую.

Впрочем, все они не были искренними до конца. И Роман это понимал. Присутствие Лены позволяло ему ненароком касаться рук своих новых друзей (он все же осмеливался называть их друзьями) и подслушивать их планы.

Юл его опять удивил. Роман полагал, что мальчишка думает только о мести и в мыслях у него лишь “убийца, убийство, смерть”. Но в душе Юла мертвой водой разлилась пустота. Ему хотелось посадить в Беловодье голубые розы. Почему-то они должны были цвести посреди зимы. Их нераскрывшиеся бутоны в мечтах Юла торчали прямо из снега. Это было егоБеловодье. Но вряд ли в таком городе мечты кому-нибудь еще захотелось жить. В своем одиночестве он готов был всей душой прилепиться к любому. Если бы мальчишка понимал хоть слово из того, что говорил Стен! Чувство отчуждения Юл принимал за ненависть.

Лену волновали личные проблемы: ей хотелось быть подле Стена, но при этом ее продолжало тянуть к Роману. Но это была не любовь, а что-то другое. Но вот что?…

Эд не имел никаких планов, кроме одного: в Беловодье он не пропустит ни одной живой души. Стену, Наде или Роману туда путь заказан, пока псы гонятся по их следу. Свое дело он всегда делал профессионально.

У Алексея был план спасения, но настолько смутный, что понять его было невозможно.

Что же касается Нади…

Кстати, а где же Надя?

– Где Надя? – спросил Роман. Все переглянулись.

– Она сказала, что выйдет чего-нибудь купить, – не очень уверенно сказала Лена.

Однако Надя вовсе не собиралась отправляться в магазин. В эту минуту, пока ее друзья, старые и новые, спорили о будущем на крошечной кухоньке, попивая пустой чай без сахара и закусывая сухарями, она проехала по кольцевой линии метро до нужной станции, поднялась наверх и направилась к солидному дому, что скалой высился над остальными. Суета, яркие вывески, дорогие иномарки, ресторан “Макдоналдс” и прочие перемены, захлестнувшие столицу, – все это было пеной, что кружилась вокруг и о дом-скалу разбивалась.

Надя поймала такси, протянула шоферу купюру и велела ждать. Вскоре из подъезда вышел невысокий начинающий полнеть господин в добротном драповом пальто, сел в служебную машину и покатил. Надя велела ехать следом. Вскоре господин вышел из служебной машины, купил в киоске букет цветов и неспешно двинулся по улице, радостно мурлыкая что-то себе под нос. Утро было прекрасное, солнечное и сухое, остатки желтой листвы, чудом уцелевшие на ветвях, светились неподдельным золотом. Исхлестанный многодневным дождем асфальт медленно подсыхал. Было неправдоподобно тепло, и успевшие обрядиться в норковые шубки красавицы распахивали полы дорогих зимних одежек, выставляя на обозрение прохожих не менее дорогие платья и костюмы. Каждую из таких обольстяшек солидный господин непременно провожал взглядом.

Снег, выпавший в Пустосвятове, Москву облетел стороной.

Высокая стройная девица в черном пальто почти до полу уже издалека помахала господину ладошкой, обтянутой тончайшей кожаной перчаткой. Повстречавшись, пожилой господин и молодая дама поцеловались и завернули в ближайшее только что открывшееся кафе. Надя ждала, делая вид, что старательно изучает выставленные на продажу цветы. В ее расчеты не входило, чтобы длинноногая телка ее увидела. Парочка завтракала не торопясь. Лишь через полчаса они вновь появились на пороге кафе. Дама чмокнула своего господина в щечку и засеменила куда-то по своим делам, а он остановился, достал сигареты и уже собирался закурить, как Надя подскочила сзади и ухватила его за локоть.

– А меня ты не хочешь пригласить на завтрак? Пожилой господин обернулся и, увидев ее, тихонько ахнул:

– Надюха…

– Только не говори, что ты молился за упокой моей души, – сказала она, строго нахмурив брови. – Я прислала тебе письмо.

– Да, да, конечно, – спешно согласился тот, – Ты бы знала, как мама плакала над ним!

То было наглое вранье – супруге он полученное письмо не показал, но Надя не умела читать чужих мыслей.

– А ты?

– Я тоже… да, я тоже плакал. Думал, что умру от горя. И ты давно… меня ждешь? – Он беспокойно оглянулся.

– Изрядно.

– Надеюсь, ты не видела… – Он скорчил таинственную гримасу.

Разумеется, речь шла об удалившейся с букетом цветов красавице.