«МАДАМ ЖЕРИ-ВНУЧКА»

До революции дом принадлежал акционерному обществу «Мадам Жери и дочь».

Сама мадам давно удрала за границу. А дочь ее долго еще жила на третьем этаже, в квартире номер девять. И занимала в этой квартире всего-навсего одну небольшую комнату, выходившую окнами во двор.

После «Жери-дочки» наследников не осталось, и в комнату ее въехала Калерия Гавриловна Клепальская. Ленька прозвал новую соседку «мадам Жери-внучка».

На двери девятой квартиры, возле круглого серебристого звонка, висела табличка, на которой аккуратно, черной тушью было выведено: «Уткиным — 1 звонок, Кругляшкину — 2 звонка, Митрохиной — 3 звонка». А где-то в стороне зловеще поблескивала маленькая черная кнопочка, и рядом, под целлофановым ограждением, — категорический наказ: «Только Клепальской!» На всех жильцов девятой квартиры приходился один облезлый металлический ящик с дырочками — «Для писем и газет». «Мадам Жери-внучка» отдельного ящика не заводила по той простой причине, что газет она не выписывала и писем ни от кого не получала.

Несколько месяцев в своей жизни Калерия Гавриловна была на «воспитательной работе»— она собрала небольшую группку дошкольников и гуляла с ней по бульвару, обучая малышей французскому языку и хорошим манерам. Когда все ребята уже вполне овладели хорошими манерами, они забросали свою воспитательницу снежками, и группа была распущена. Калерия Гавриловна перешла на работу «в искусство»: она стала продавать театральные билеты.

Всех знаменитых артистов она называла теперь просто по имени, как своих старых знакомых. Она точно знала, у кого из них какой характер и сколько метров жилой площади.

По вечерам она вела долгие разговоры по телефону со своими подругами из других театральных касс:

«А что, если я попрошу у вас „Спящую красавицу“ взамен „Пиковой дамы“? Я обещала одной своей приятельнице „Лебединое озеро“, а достала только „Бахчисарайский фонтан“…» Однажды Калерия Гавриловна принесла Леньке билет на премьеру в Театр юного зрителя. И, если с той поры он когда-нибудь отказывался выполнять ее просьбы (сбегать в магазин, вынести мусорное ведро во двор), «мадам Жери-внучка» восклицала:

«И это благодарность за те культурные удовольствия, которые я тебе доставила?!» Шофер Вася Кругляшкин доказывал, что Калерию Гавриловну не случайно поселили в комнату бывшей домовладелицы:

«У нее самой полно родимых пятен!» Ленька повнимательней пригляделся к новой соседке, но никаких родимых пятен у нее не обнаружил. Зато он нашел целых две бородавки: одну в центре лба, как раз в том самом месте, где у индийских артисток в кино бывает черное пятнышко; а другую — на подбородке.

Тогда шофер Вася объяснил Леньке, что он имел в виду «родимые пятна прошлого», то есть разные пережитки в характере Калерии Гавриловны.

С этим уж трудно было спорить — пережитки действительно были: Калерия Гавриловна любила поворчать, посплетничать и поскандалить на кухне.

В наследство от бывшей домовладелицы ей достались не только «родимые пятна и бородавки прошлого», но еще две толстые книги в кожаных переплетах, пахнущие сыростью и стариной. Ленька знал, что в одной книге был точный список всех бывших жильцов дома, которым мадам Жери-старшая сдавала комнаты и квартиры внаем. А во второй книге был дневник «старшей мадам», в котором было подробно рассказано обо всех деловых операциях акционерного общества.

В последнее время две толстые кожаные книги подпирали кухонный столик «мадам Жери-внучки», который во время своего недавнего передвижения из дальнего угла к окну потерял одну из четырех ножек. Калерия Гавриловна в результате длительных переговоров, конфликтов и прямых агрессивных действий захватила в конце концов самое светлое и удобное место на кухне.

«Я въехала в квартиру позже всех. Я, можно сказать, ваша гостья! — заявляла она. — И вы должны идти мне навстречу!»

Ленька влетел на кухню, когда там уже никого не было: покончив с воскресными обедами, все жильцы отдыхали в комнатах или пошли подышать свежим воздухом.

Лелька подбежал к столику Калерии Гавриловны, присел на корточки и стал вытаскивать старинные книги. Посуда, прикрытая серым кухонным полотенцем, с тихим, зловещим звоном поползла вниз. Ленька еле-еле успел удержать ее.

Тогда он недолго думая поставил круглые горки тарелок и блюдец прямо на пол и легко вытащил книги из-под стола.

Список жильцов, снимавших комнаты у мадам Жери-старшей, был длиннющим.

Каждая страница была пересечена сверху донизу узкими и ровными дорожками граф. И каждая графа имела свое особое назначение: «Фамилия, имя и отчество. Когда прибыл. Когда убыл». Две последние графы очень удивили Леньку: «Благонадежность» и «Особые приметы».

Против фамилии каждого жильца поспешным, деловым почерком домовладелицы было выведено: «Благонадежен» или «Неблагонадежен»; «Надо приглядеть» или «Надо сообщить в полицию»…

В графе «Особые приметы» отмечалось «Состоятелен. Платит вовремя». Или «Несостоятелен. Платит не вовремя». У тех, кто был «несостоятелен» и «платил не вовремя», даты прибытия и убытия отстояли друг от друга на очень небольшом расстоянии: мадам Жери, как видно, любила аккуратность и долгов не прощала.

Сидя на полу, в окружении тарелок и блюдец, Ленька задумался… Ему трудно было представить себе, что весь этот огромный дом, сложенный из мрачного серого гранитного камня, дом, в котором сейчас живут его, Ленькины, приятели, их мамы и папы, бабушки и дедушки — рабочие, инженеры, врачи, учителя, — что весь этот дом принадлежал когда-то всего-навсего двум женщинам-домовладелицам. И они могли выгнать на улицу любого, кто приходился им но по вкусу или у кого не было денег, чтобы уплатить вовремя.

Ленька встал и прошелся по кухне, по широкому старинному коридору. Одна их квартира — и та вон как велика! А сколько в доме таких квартир! И все это было в руках двух человек, всего двух! Конечно, Ленька и раньше читал в книгах о капиталистах, о фабрикантах и о домовладельцах, но сейчас он как-то особенно ясно представил себе, до чего же несправедливо было все устроено в том старом мире, который сейчас вдруг предстал перед ним в виде этих двух толстых книг, пахнущих плесенью!

Ленька вернулся на кухню, снова сел на пол и раскрыл вторую книгу.

«Дневник мадам Жери-старшей» — было написано на первой странице. А ниже, в скобках, добавлено: «Жериковой».

Вот, оказывается, как просто звучала настоящая, не сокращенная на иностранный манер фамилия бывших домовладелиц!

В дневнике мадам Жери-старшая писала только о делах: с кого надо получить, кому еще «накинуть» квартплату и каким способом из одной обыкновенной комнаты сделать две, а то и три…

«Ведь богатая же была, целый дом имела, — рассуждал про себя Ленька, — а все о выгоде думала! И зачем ей нужно было столько денег? Просто понять невозможно!» Сидя на полу, Ленька пожимал своими худыми, острыми плечами, а серые глаза его выражали крайнее удивление: ведь когда у него, у Леньки, в кармане было один или два рубля, он чувствовал себя настоящим богачом. А тут целый дом — и все мало, все мало…

Удивляясь аппетиту бывшей домовладелицы, Ленька листал страницу за страницей…

И вдруг остановился — на странице семьдесят седьмой было написано: «И как же это я такой дурой оказалась: чердак-то у меня стоит пустешенек! Надо бы и там комнат понаделать… Завтра, к полудню, рабочих вызову…» Эта запись была сделана в мае 1917 года. «Понаделать комнат» на чердаке домовладелица так и не смогла. Даже одной комнаты она не успела закончить: осталась пустая кирпичная коробка. Так вот, значит, откуда она!.. Сейчас Ленька помчится во двор и всем докажет, что он вовсе не хвалился, как думает Тихая Таня, что он и в самом деле узнал историю этой таинственной комнаты на чердаке…

— Что это такое? Блюдца на полу? Сервиз на полу! Среди грязи! Среди микробов! — раздался вдруг сзади крик. Ленька обернулся и увидел Калерию Гавриловну.

— Ты что здесь делаешь? Что?!

— Я?.. Я… читаю…

— Он читает! Библиотека на полу! Да как ты посмел?.. Как ты посмел тронуть мою посуду?!

— Я… Мы… Мы хотели починить ваш стол! Ваш столик! Вот я его и осматриваю! — выпалил вдруг Ленька.

— Кто зто «мы»?..

— Ну, мы… БОДОПИШ организует во дворе мастерскую… под таким, знаете, замечательным названием… Ну, под таким названием… «Что сломалось — все починим!» Вот! У вас столик поломался? Да? Вот мы его и починим. И поставим на ноги!

— А книги зачем взял? — с недоверием поинтересовалась Калерия Гавриловна.

— Книги?.. Они же мешали мне столик осматривать, вот я и взял. Ну, и почитал заодно. И такое вычитал! Вот послушайте, Калерия Гавриловна:

"…чердак-то у меня стоит пустешенек!

Надо и там комнат понаделать…" На чердак хотела людей загнать! И одну комнату построила даже. То есть почти построила… Только закончить не успела: революция ей помешала.

— Да уж, они умели хозяйство свое вести! — вздохнула Калерия Гавриловна. — А сейчас эта комната небось пустая стоит? А?..

Глаза Калерии Гавриловны вспыхнули вдруг от какой-то внезапной идеи.

Но Ленька заставил их потухнуть:

— А вот и не пустая! Там будет радиостудия. И мы будем каждый день передачи устраивать. Как вот сегодня утром. Слышали? Настоящие передачи, а не просто пластинки крутить…

— Как сегодня утром?! Каждый день так будет?! — От этой вести Калерия Гавриловна даже слегка покачнулась. — Ну уж, простите! Я вас слушать не буду. Сразу буду выключать!

Ленька хитро улыбнулся:

— Выключать? Для этого вам придется залезать во-он на тот столбик! Видите?

Вы умеете по деревьям лазить?

Калерия Гавриловна выглянула во двор и смерила глазами старый, покосившийся столб с репродуктором, похожим на серебристый колокол, повернутый своим круглым «жерлом» к окну.

Глаза «мадам Жери-внучки» сузились, предвещая грозу, и потому Ленька поспешил вернуться к столику:

— Мы его починим! Вот увидите! И не какие-нибудь протезы, а самые настоящие новые ножки поставим. В нашей мастерской… ну, в этой самой— «Что сломалось— все починим!».

ГОВОРИТ СЕДЬМОЙ ЭТАЖ!

Ленька чувствовал себя настоящим следопытом. Захлебываясь от восторга, он рассказывал друзьям историю, в каждое слово которой сам искренне верил:

— Положение было очень трудное: на кухне все время соседи, Да и вполне понятно: воскресенье! Долго я ждал подходящего момента, и вот наконец все ушли… Но надолго ли? Неизвестно! В моем распоряжении было всего несколько минут. Но я рискнул. Подошел к столу «мадам Жери-внучки» и вытащил из-под него две толстенные кожаные книги. Чуть прямо не надорвался. Стол тяжеленный: продукты, мясорубки, кастрюли… Только я, значит, вытащил книжки, стол наклонился, и вся посуда зазвенела, поехала вниз. Я прямо как фокусник какой-нибудь — одной рукой придерживаю посуду, а другой листаю книгу. Чует мое сердце, что где-то здесь должно быть написано про чердак! А почерк — ужасный, ни одного слова не разберешь. И вполне понятно: домовладелица! Нарочно так писала, чтобы простые люди разобрать не могли…

Наконец нахожу нужную запись! И тут… на кухне появляется Клепальская! Как она закричит! Как в обморок кувырнется!.. Я одной рукой посуду придерживаю, другой ее обмахиваю — в чувство привожу, а глазами продолжаю по строчкам шнырять и все до конца дочитываю!.. Узнаю историю зтой таинственной комнаты! «Жери-внучка» скандалит…

— Так она же в обморок упала? — подала вдруг голос Тихая Таня.

— Сперва упала, а потом… поднялась! Пришла в себя! И как закричит: «Что ты с моим столом делаешь? Сейчас я милицию позову!» И тут вдруг меня осенило. При чем, говорю, здесь милиция? Я же помочь вам хочу. Столик ваш осматриваю… Мы его починить собираемся. Мастерскую во дворе открываем! И прямо с ходу такое смешное название этой мастерской придумал: «Что сломалось — все починим!». Представляете себе — поверила!..

— Почему же смешное название? — опять перебила Тихая Таня. — Ничего нет смешного. Может, и правда такую мастерскую открыть?

— Так я ведь и хотел! — тут же, не задумываясь, подхватил Ленька. — Я давно хотел! Конечно, надо открыть такую мастерскую. Я же не случайно об этом «Жери-внучке» сказал. Я уже все обдумал. Давным-давно!.. — Ленька забегал по чердаку. — Значит, так!.. Мастерская называется «Что сломалось— все починим!». Ее можно прямо во дворе, в сарае, устроить. И все жильцы будут приносить нам старые, поломанные керосинки, примусы…

— У нас в доме газ, — тихо сообщила Таня.

— Ну, тогда чайники, электроприборы всякие… Они ведь, слава богу, часто ломаются. И работа у нас будет всегда! В самой первой радиопередаче объявим об этом. На весь двор!

— В какой радиопередаче? — спросил Олег, который, взобравшись на деревянный стол-верстак, приколачивал белые ролики для электропроводки к толстой и круглой чердачной балке.

Шофер Вася Кругляшкин еще до прихода Леньки предложил «раз и навсегда покончить с мрачной обстановкой на чердаке» и превратить черный ход в «светлый ход». Сам Вася отправился домой за электропроводкой. А Фима Трошин обещал достать дома лампочки — отец его работал электромонтером.

— Сегодня он мне все даст: и лампочки, и даже белый абажур достанет,сказал Фима.

— Ну да, потому что провинился! Напился опять! Я сам видел! — затараторил Владик.

Худенький Фима вплотную подошел к нему:

— Не твое дело, понял?

— Я ведь просто так… Мне ведь тебя жалко, — пролепетал Владик, которому худенький Фима показался вдруг широкоплечим силачом.

— Я в твоей жалости не нуждаюсь!.. Сплетник! — ясно выговаривая каждое слово, произнес Фима. И пошел вниз за лампочками.

Все это произошло минут пятнадцать назад. И сейчас на чердаке остались четверо: Ленька, Олег, Владик и Тихая Таня.

— Ты ничего про передачи не слышал? У-у, мы такое дело придумали! — таинственно произнес Ленька, отвечая Олегу. — Держись за балку, а то со стола свалишься. Свою радиостудию откроем! Здесь, на чердаке!

— Все Леня придумал! Сам придумал! Здорово, а?.. Это вам не пластинки запускать! — торопливо вставил Владик. Олег спрыгнул со стола:

— Кажется, стоящее дело… Каждый день радиопередачи?

— Каждый день! — Ленька вновь забегал по чердаку. — И все по-настоящему! Как на взрослом радио: там «Последние известия» — и у нас «Последние известия», там лекции — и у нас лекции, там отвечают на вопросы радиослушателей — и мы будем отвечать!

— Так уж обезьянничать не обязательно, — возразил Олег.

— А мы будем кое-что менять, по-своему делать. Ну вот, к примеру, там «Последние известия», а у нас будут «Самые последние известия», там бывают передачи «В последний час», а у нас будут «В последнюю секунду». Или вот еще… По радио или по телевидению — точно уж не помню! — бывают такие передачи: «Для вас, студенты!», «Для вас, молодежь!», «Для вас, пионеры!» А у нас в доме еще и много пенсионеров живет…

— Моя бабушка — пенсионерка, — подтвердил Олег.

— Вот мы и устроим свою передачу. Там, значит, «Для вас, пионеры!», а у нас будет «Для вас, пенсионеры!» — А можно еще проверку времени устраивать, — предложил Владик. — По радио каждый час проверяют, а мы будем каждые полчаса!

— Ты ска-ажешь! — отмахнулся Ленька. — Каждые полчаса на чердак лазить! Еще какой-нибудь порок сердца заработаешь!

— Ну, тогда давайте настройку инструментов устраивать, — не унимался Владик. — Как по настоящему радио!

— Слушать тебя противно! — накинулся на него Ленька. — Ну, кому нужна эта настройка? Олег, что ли, будет по нашим передачам свою бандуру настраивать?

А между прочим, где она у тебя?..

— Лежит… Отдыхает в одном месте.

— Ну не хочешь говорить — не надо. Давайте дальше про передачи…

— Мне кажется, хорошо бы устроить «Беседы с родителями», — предложила вдруг Таня. — А то они с нами каждый день беседуют, а мы с ними… В общем, это хорошо было бы!

— Хорошо! Посмотрим! — руководящим тоном произнес Ленька. — Еще какие предложения?

— А я вот что думаю…— не спеша, задумчиво, как бы советуясь сам с собой, произнес Олег. — Мы ведь и высмеивать всякие недостатки тоже можем. Будут у нас, к примеру, в каждой квартире свои корреспонденты и пусть обо всем сообщают. Что хорошо — хвалить будем, а что плохо… -…высмеивать! — подхватил Ленька. — Выжигать… как это пишут в газетах,

«огнем сатиры»! Разные отсталые элементы перевоспитывать будем. У которых ость эти самые «родимые пятна прошлого». Нашу «мадам Жери-внучку», например. Или Фимкиного отца…

— Ти-ише-е! Тише ты!.. — Владик прижал палец к губам и огляделся по сторонам. — Тут без тебя такое было! Фимка этого не любит… Понял? Защищает отца!

— Приятельские отношения! — воскликнул Ленька. — Как он может защищать пережитки? А мы его и не спросим даже. Перевоспитаем папочку, высмеем его как следует — сам же потом в ножки поклонится, спасибо скажет! Та-ак…

— Я хочу поддержать Олега насчет корреспондентов, — сказала Тихая Таня.Пусть в каждой квартире будут.

— Ну конечно! — подхватил Ленька. — Я уже давно об этом думал: радиопосты, так сказать. Вот я, например, буду в девятой квартире, Владик — в тридцать шестой, ты, Таня, — в тринадцатой…

— А Олег? — спросила Таня.

— Олег?.. Что-то ты о нем все время беспокоишься? И Олег тоже будет. В своей, в семнадцатой, квартире. И остальных ребят распределим. Ох, и бояться же нас будут! Чуть что — пожалуйте в эфирчик!

Ленька потер руки от удовольствия.

— Что ж мы, чучела какие-нибудь, чтобы нас боялись? — Олег наклонил свою круглую белесую голову. — Пусть к нам за помощью приходят— это другое дело.

А то — «бояться»!

— Да я не в том смысле! — спохватился Лепька. — Нас плохие ребята будут бояться. Для хороших людей мы будем первые помощники, а для плохих — гроза!

Олег снова опустил голову: он не любил громких слов.

Когда шофер Вася и Фима Трошин, нагруженные электропроводами и лампами, вернулись на чердак, все вопросы о ближайших радиопередачах были уже решены. Оставалось только распределить обязанности.

Но это оказалось не так легко: Ленька хотел захватить все должности и посты. Сперва ему очень захотелось быть диктором. Он ясно представлял себе, как весь двор и весь дом слушают его голос и все думают: «А кто бы это мог быть?» Даже родная мама не сразу узнает его… И вдруг в конце передачи он торжественно объявляет: «Вел передачу Леонид Уткин!» Ленька уже было выхлопотал себе звание «главного диктора», но тут, как всегда неожиданно, в разговор вмешалась Тихая Таня и преспокойно заявила:

— Ты не можешь быть диктором: у тебя голос ломается. Ты очень часто пускаешь петуха.

— Что-о? Мой голос?! Какого петуха?! — вскипел Ленька.

— Пожалуйста, не ори… У всех мальчишек в твоем возрасте ломается голос. И никто из вас не может быть диктором.

— А у девчонок не ломается?

— Нет.

— Значит, главным диктором будешь ты?

— «Главным» мне не нужно. А простой дикторшей могу быть. И еще пусть Сеня Блошкин, из первой квартиры.

— А Сенька почему? У него что, голос уже поломался?

— У него голос поставлен. Понял?

— Куда поставлен? Как это голос может быть «поставлен»?

— Ну, это значит… значит, он владеть им умеет. Потому что давно в хоре поет, в Доме пионеров. Понял? Владик поспешил Леньке на помощь:

— Все равно Сеня не может быть диктором: у него фамилия некрасивая — Блошкин. Все смеяться будут.

— Не фамилия украшает человека, — наставительно произнесла Таня. — Вот у тебя, например, фамилия — первый сорт: Вербицкий! А посмотреть на тебя, так…

— Ты мою фамилию не трогай! — взвизгнул Владик. — Не обо мне разговор! А Сеня себе пусть другую фамилию придумает! Пусть подберет себе… этот самый… ну, как его?..

— Псевдоним, — с улыбкой подсказал Олег.

— Вот-вот! Чтобы люди не смеялись.

— Люди смеяться не будут! — зло отчеканила Таня. — А если ты посмеешься, так это для Сени даже приятно будет.

— Ладно! Хватит вам! — навел порядок Ленька. — Пусть будет Блошкин со своим «поставленным голосом»! Пусть. А кем же тогда буду я? — Ленька задумчиво походил по чердаку. — Ладно. Хорошо… Я буду главным по «Самым последним известиям». И все корреспонденты будут мне подчиняться.

«Мировая должность! — решил про себя Ленька. — Все, что делается в квартирах, буду самым первым узнавать!» — И еще я буду главным по «Беседам с родителями»! — заявил он.

«Все, что не смогу сказать маме и папе в глаза, буду говорить по радио! В замаскированном виде!.. — сам с собой рассуждал Ленька. — Они ни перебить меня не смогут, ни возразить. Тут уж им хочешь не хочешь, а придется слушать!» — С родителями пусть Олег беседует, — возразила Тихая Таня. — Или вот Лева Груздев из двадцать девятой квартиры. Они более рассудительные!

Олег сразу замотал головой:

— Да нет! Я буду следить, чтобы что-нибудь не испортилось. За усилителем, за динамиком… И вообще за техникой. А то какие же получатся передачи, если техника вдруг откажет?

Вася Кругляшкин поддержал Олега. И «беседовать с родителями» было поручено Леве Груздеву — очень солидному мальчику, лучшему шахматисту в доме.

— Тогда я буду главным за «Нокаут в эфире», — заявил Ленька.

— Это что же, спортивный раздел? Боксерский, что ли? — поинтересовался Вася Кругляшкин.

— Да нет, — пояснил Лепька. — Нокаут — в переносном смысле. Мы такой критический отдел заведем. А то всякие эти «Смех сквозь слезы», «За ушко да на солнышко» и прочие «Вилы в бок» уже надоели. А у нас будет свое название. Оригинальное! Критический отдел — «Нокаут в эфире»!

«Кого захочу, того и продерну, — про себя думал Ленька. — Все будут бояться меня, прямо трепетать! Замечательно! Красота!..» Но Таня и тут подала свой тихий голос:

— Туда нужно Фиму назначить: он — самый справедливый. И никого зря нокаутировать не станет.

— А я что же? — возмутился Ленька. — Хочу быть главным ответственным за «Нокаут»!

Слова «главный» и «ответственный» были любимыми Ленькиными словами.

Не спеша складывая инструменты в свой музыкальный футляр, Олег вдруг обратился к Леньке:

— А хочешь, мы тебя просто «главным» назначим? Ну, самым «главным» и самым «ответственным»! Над всеми! — Олег незаметно подмигнул Тане, которая уже хотела ринуться вперед со своими возражениями.

И тут произошло чудо: Тихая Таня послушалась этого немого знака — и промолчала.

— Самым главным? Самым?.. — немного растерялся Ленька. — Я не знаю… Как другие, как товарищи…

— А мы что? Мы согласны! Согласны! — затараторил Владик, преданно глядя Леньке в глаза. И потом тихо добавил:— А я кем же буду?

— Ты? Кем будешь? — важно переспросил Ленька, мгновенно вошедший в роль «самого ответственного». — Ты будешь главным наблюдателем, поскольку у тебя глаза особенные— все видят! А отдел твой так и назовем: «Своими собственными глазами»! Неплохо, а?..

Все согласились, что это неплохо. …На чердаке все пробыли до самого вечера. А вниз спускались уже не спотыкаясь, не наступая в темноте на кошек: всюду ввинтили новые лампочки.

Олег шел последним, бережно прижимая к груди свой громоздкий черный футляр.

— Дома небось скажешь, что целую симфонию разучил? — усмехнулся шофер Вася. — Ведь с утра до вечера пропадал.

— Да уж, придется, — вздохнул Олег.

— А врать-то не надоело?

— Ох, как надоело! Да выхода никак не найду. Бабушку жалко.

— Поискать надо!..

Тихая Таня замедлила шаги, дождалась Олега и все-таки поинтересовалась:

— А зачем же мы Леньку самым главным выбрали?

— Так просто… Раз уж он любит командовать, пусть попробует. Может, ему на пользу пойдет?

Выйдя во двор, ребята разошлись по своим подъездам. Ленька и Вася Кругляшкин медленно поднимались к девятой квартире, на третий этаж.

— Нехорошо все-таки получилось…— сказал Ленька. — Помогал ты ему репродуктор устанавливать, и динамик, и усилитель монтировать, и вообще…

А мне — ни слова! Сосед называется!

Шофер Вася стал пристально вглядываться в Ленькино лицо — так, словно видел его впервые..

— Что?.. Измазался, что ли? — Ленька потер щеку.

— Да нет. Родимые пятна у тебя обнаружил. Верней сказать, не пятна, не такие, конечно, как у Калерии Гавриловны, но все-таки весьма заметные пятнышки. Есть, определенно есть!..

— Что это значит?

— А вот что: БОДОПИШ вы свой организовали? Отличная затея! Да ничего толком не сделали. Только бегали, за сарай прятались, таинственные физиономии корчили. И кричали:

«Мы— хозяева двора! Хозяева двора!» А этот вот белоголовый паренек без всякого шума хорошее дело придумал. Я и решил помочь ему, чтобы вам, крикунам, доказать: добрые дела суеты и треска не требуют. Понял, если уж на то пошло?..

Они стояли возле своей квартиры. Ленька не знал, что отвечать.

— Ох! — вскрикнул он вдруг. — А название-то для своей радиостанции мы так и не придумали! — Он почесал затылок. — По-моему, хорошо так: «Говорит чердак!» Ведь с чердака все началось?

Вася Кругляшкин задумчиво развел руками, потеребил свою кепку с коротким козырьком. И наконец сказал:

— Чердак?.. Слово уж больно некрасивое. Давай лучше так:

«Говорит седьмой этаж!» Ведь это вроде как седьмой этаж получается, раз над шестым расположен…

— Правильно! — обрадовался Ленька. — Я так и думал! Так и хотел: «Говорит седьмой этаж!» ДЧТОБЫ ВСи, КАК У ВЗРОСЛЫХ!.." — Я выброшусь в окно! — заявила на кухне Калерия Гавриловна Клепальская. И поплотней закрыла форточку: она боялась холода. — Он выживает меня при помощи звуков!..

Все это относилось к Леньке, который теперь не выключал радио ни утром, ни днем, ни вечером. Он буквально прирос к буфету, на котором стоял маленький коричневый ящичек с длинными, узкими прорезями. Приемник был включен на полную мощность, потому что Ленька боялся чего-нибудь не расслышать. То и дело он кидался на домашних с криком:

— Тише! Тише!.. Передают что-то важное!

А диктор в это время предлагал разучить песню, которую все уже давно знали наизусть.

Для того чтобы поговорить о чем-нибудь серьезном, мама и папа теперь уходили на кухню.

Ленька не просто слушал радио — он даже записывал те фразы, которые дикторы повторяли особенно часто. В общей тетрадке, на обложке которой было написано «Говорит седьмой этаж!», появились такие записи: «Наш специальный корреспондент сообщает… Сегодня наш корреспондент побывал… У нас в гостях находится… Сейчас в нашей студии… Слушайте беседу нашего международного обозревателя… Пойте вместе с нами!..» и тому подобное.

Ленька теперь мог разговаривать только на одну тему. Олег досадливо отмахивался от него:

— Из тебя бы, знаешь, такой громкоговоритель получился: трещишь, трещишь!

И только Владик покорно выслушивал своего повелителя, хотя и ему это уже начинало надоедать.

— Понимаешь, — который уж раз говорил Ленька, — у нас все должно быть, как у взрослых! Чтобы это не игрушки какие-нибудь были, а чтобы все по-настоящему! Хорошо бы и нам про кого-нибудь сказать: «У нас в гостях находится!..» А? Как ты считаешь?

— Да кто же потащится в гости на чердак? — усомнился Владик. — Если только домохозяйки белье развешивать? Их можно пригласить в гости и спросить:

«Скажите, пожалуйста, что вы сегодня развешивали: рубашки или, может быть, трусики своего сына?» — Чепуха! Ничего ты не понимаешь. Для начала мы будем приглашать в гости друг друга: ты пригласишь меня, а я приглашу тебя. Ну, а потом, может, и кто-нибудь из взрослых заявится. Вполне возможная вещь… И еще вот хорошо бы завести передачу «Пойте вместе с нами!».

— Да кто с тобой захочет петь? У тебя же голос… это самое… ломается.

— А я Сеню Блошкина заставлю! Он же в хоре поет, у него голос поставлен. Ты слышал, Таня говорила? Вот прикажу — и будет петь. Я же теперь ответственный. А прикажу — и станцует!

— Ну, этого по радио не увидишь. Это уж лучше по телевизору показывать.

Ленька серьезно поморщил лоб и вполголоса, как бы по секрету, сказал:

— А что? Может, еще и телевидение свое устроим.

— Это уж ты слишком! Хватил!.. Ленька и сам почувствовал, что «хватил»:

— В общем, насчет телевидения там будет видно. А в гости мы приглашать будем. И беседы будем вести. Вот, например, так… Погоди… Я сейчас в тетрадку взгляну.