За матовым стеклом филенчатой перегородки искрился приглушенный свет, похожий на свет тихого морозного утра. Августа указала ему на мягкий стул у шахматного столика, сама же, бросив зонт и сумочку на клетчатую доску, направилась к стеклянной двери. По пути не удержалась, на мгновение приникла лицом к белым розам в вазе черного стекла и легко вздохнула. Оставшись один, Русинов осмотрелся и неожиданно ощутил, что за спиной есть какое-то окно, проем или ход из этого аристократического мира в мир совершенно иной, величественный и тревожный. Оттуда чувствовалось излучение грозового света, дуновение сурового ветра, огня и дыма, и во всем этом царило некое живое существо с цепенящим взглядом. Ему хотелось обернуться, и ничто не мешало сделать это! Но скованная чьим-то оком воля оказалась слабой и беззащитной. Русинов стиснул кулаки и зубы. На забинтованных запястьях выступила кровь. Ему удалось лишь повернуть голову и глянуть из-за своего плеча... На дальней стене висел огромный холст: на черной скале в багряных отблесках сидел грозный сокол с распущенными крыльями. А за ним полыхало пожарище, охватившее всю землю, и черный дым, вместе с черным вороньем, застилал небо над головой сокола. Он очень хорошо знал эту картину, как и все другие картины художника Константина Васильева. Но висящее перед ним полотно потрясало воображение размерами и каким-то жестким излучением тревоги, света и взора. Даже неожиданный выстрел в спину произвел бы меньшее впечатление, ибо прозвучал бы коротко, и результат его уже невозможно было осмыслить. Тут же изливался лавовый поток, будоражащий, бесконечный и неотвратимый, как стихия всякого огня, сосредоточенного на полотне, сведенного в единую точку соколиного ока. Русинов отступил перед ним, и движение раскрепостило его, сжатые кулаки сосредоточили волю и отдали ее биению крови. Он приблизился к холсту и стал на широко расставленных ногах. Картина была подлинная, с неподдельными инициалами и, вероятно, написана специально для этого аристократического зала. Она как бы взрывала его, вдыхала жестокую реальность и одновременно находилась в полной гармонии. В другом месте ее невозможно было представить. Утверждение мира и покоя заключалось в его отрицании, и в этом противоречии угадывался великий смысл бытия. Он не слышал, как в гостиную вошел человек, а снова почувствовал, что кто-то рассматривает его, причем откровенно и с превосходством. На фоне зимних стекол перегородки стоял крупный мужчина в волчьей дохе, наброшенной на плечи. Свет был за его спиной и скрадывал лицо. - Здравствуйте,- проронил Русинов, оставаясь на месте. - Здравствуй, Мамонт,- не сразу отозвался человек и небрежно отворил дверь.- Входи. За стеклянной перегородкой оказался большой зал с окнами на Волхов. Обстановка разительно отличалась от гостиной: грубая, невероятно массивная дубовая мебель, звериные шкуры на стенах, полу и жестких креслах, напоминающих царские троны. В глубине зала топился камин, возле которого на шкуре полулежала Августа. Русинов остался стоять у порога, а Стратигпо всей вероятности, это был он- отошел к камину, поднимая ветер длиннополой дохой. - Пора, Дара,- вымолвил он негромко. Он обращался к Августе, хотя на нее не глядел. Возможно, это было ее истинное имя - Дара, и звучало оно с каким-то завораживающим оттенком древности. - Позволь мне погреться,- попросила она.- Теперь я долго не увижу живого огня... - Ступай! - взглянув через плечо, резковато бросил Стратиг. - Могу я попросить тебя об одолжении...- Она смутилась и встала. - Проси,- позволил он. - Не изменяй судьбы Мамонта... Стратиг не дал ей договорить, в его возмущенном тоне звучала обида. - Почему все считают, что я меняю судьбы гоев? Откуда это пошло? Почему решили, что я поступаю вопреки воле рока? Всем известно: я совершаю то, что сейчас необходимо и важно. Кто может это оспорить? - Никто, Стратиг,- вздохнула Августа-Дара.- Но я вижу рок Мамонта. И это не то, что ты ему уготовил. - Мамонт исполнит тот урок, который ему отпущен судьбой,- жестко проговорил Стратиг.- И я ничуть не поступаюсь гармонией. Они говорили так, словно Русинова здесь не было. Тем более показалось, что речь идет вовсе не о конкретной его судьбе; происходил принципиальный идеологический спор, видимо, возникающий уже не первый раз. Чувствовалось, что Августа-Дара не имеет права оспаривать что-либо из решений Стратига, тем более за кого-то заступаться или просить, однако ее отвага довольно легко прощалась грозным начальником, как показалось Русинову, по причине его глубокой симпатии к дерзкой спорщице. - Прости, Стратиг,- она опустила голову.- Но я помню твой урок Птицелову. И чувствую ответственность за него, потому что сама привезла его к тебе. - Птицелов совершил подвиг,- через плечо бросил Стратиг.- Он исполнил свое предназначение. Ты знаешь: даже Владыка не может остановить, если человек очень хочет умереть... Все! Ступай! Ура! - Ура! - откликнулась она и направилась к выходу. Возле Русинова на секунду остановилась, посмотрела в глаза. Иван Сергеевич не знал, кто она на самом деле, по как старый знаток женской психологии, очень точно уловил истинную женственность ее души. - Повинуйся ему,- сказала Августа-Дара и коснулась рукой его солнечного сплетения.- Валькирия спасет тебя. Стеклянная дверь с морозным узором бесшумно затворилась за ней, однако некоторое время Русинов ощущал ее присутствие в этом зале и прикосновение руки. Стратиг стоял у окна и смотрел на реку, словно забыв, что в зале, у порога, кто-то есть. Волчья доха сползла с одного плеча, и обнажилась мощная, мускулистая шея, будто пень, вросшая в широкие плечи. Прошло несколько минут, прежде чем он обернулся и глянул пронзительным взором из-под нависших бровей. - Ты знал человека по имени Авега? - Да... - Каким образом тебе удалось открыть его подлинное имя?- Стратиг отвернулся к окну.- Почему он тебе открылся? - Я показал ему картины Константина Васильева,- сказал Русинов.- Авега был возбужден... И упомянул "сокровища Вар-Вар". - Кто подсказал тебе? Кто посоветовал это сделать? - Никто. Я сам пришел к этой мысли. Стратиг поправил на плечах доху и сел к камину в тронное кресло. Русинов оставался у порога. - Изгои после этого заметили тебя, предложили работу? - Да, это определило мою судьбу... - Ты был доволен ею? - Несколько лет был доволен... Он снова взглянул из-за плеча. - А ты сам не мог прийти к мысли, что соприкоснулся с миром, который не можешь понять и объяснить? Тебя не одолевали сомнения? Душа твоя не протестовала? Не возникало чувство, что совершаешь неправедное дело, что приносишь вред? - Я был слепым, как все изгои,- признался Русинов.- Довлела страсть к поиску. Хотел объяснить необъяснимое... - Страсть к поиску,- проворчал Стратиг, грея руки у камина.- Весь мир одержим лишь страстью... Кто вселил эту болезнь? Кто свел с ума человечество?.. Надеюсь, теперь ты осознал, что это дурная болезнь, приводящая к слепоте разума и сердца? - Да, Стратиг... - А осознал ли ты, Мамонт, что погубил художника, Авегу и, наконец, Страгу Севера?- медленно проговорил он. Русинов ощутил внутренний протест против такого обвинения: по крайней мере, Страга погиб из-за того, что Русинов притащил за собой к заповедному камню бандитов генерала Тарасова. В остальных случаях его вина все-таки была косвенной... Но ответил покорно: - Осознал. Стратиг сделал длинную паузу, нахохлившись в своем троне, как дремлющий орел. - Ты искал золото... По моей воле тебе показали металл, и ты дал слово покинуть Урал. Почему же ты нарушил свою клятву? - Мне стало ясно, что истинные "сокровища Вар-Вар" - не золото и алмазы. - Кто тебе подсказал это? - Никто. - Ты пришел сам к такой мысли? - Да, Стратиг. Было бы слишком просто, если бы суть "сокровищ Вар-Вар" заключалась в драгоценностях. Я понял, что ты брал слово, чтобы избавиться от изгоя. И ты прав: изгой, одержимый страстью, может принести только вред. Это дурак. - Это не всегда дурак,- заметил Стратиг.- Кощеи - тот же страстный и истеричный изгой, но владеющий рассудком... И все-таки ты искал золото? - Я жил в мире изгоев и искал то, что ищут все,- ответил Русинов. Конец бесплатного ознакомительного фрагмента.