Романы Сергея Алексеева - Сокровища Валькирии (Книга 2)

Войти туда Нигрей не может - нет документов прикрытия. Арчеладзе приказал Нигрею установить радиомаяк на "Москвиче", дальнейшее наблюдение передать наружной службе, а самому немедленно прибыть к нему. Своему помощнику дал задание выяснить, чей "Москвич" и с кем наблюдатель связывался по телефону. А через минуту помощник по оперативной работе докладывал, что в квартире на улице Рокотова, где находятся вчерашний иностранец и гражданка Жуго, никаких интересных разговоров не ведется, если не считать возгласов и шепота, характерного для любовников. Иностранца зовут Кристофер, говорит он только по-английски, а Жуго этим языком вообще не владеет. Сейчас устанавливается, сколько Кристоферов прилетело в Москву на вечерних рейсах. - Этим мальчикам, что торчат под окном, накрути хвоста! - приказал полковник.- Пусть не отвлекаются на возгласы, а работают! Чужая любовь его не просто раздражала - приводила в бешенство. Минут через десять прибыл Нигрей, спокойный и хладнокровный, только усы чуть вздыблены. - Побрейся немедленно! - сам не ожидая того, закричал Арчеладзе, ибо чужое спокойствие его тоже бесило.- В зеркало посмотрись! Как с такой... физиономией работать? Да тебя раз увидишь - до смерти запомнишь! - Есть,- невозмутимо проронил Нигрей. - Пойми, мы затеваем очень опасную игру,- успокаиваясь, сказал полковник.И точно не знаем, кто наш противник. Но противник есть, и очень серьезный. А тут один кота выпустил, другой как Тарас Бульба... Начинай отрабатывать цель номер два. Запомни: этот Комиссар не чета тем, что были. Теперь сомневаюсь, что он был пожарником. Он поднялся с кресла, ссутулясь, промерил шагами кабинет. Потом остановился за спиной Нигрея, положил руку на плечо. - Однажды я тебя выручил. Отплати мне тем же, Виктор Романович. - Я все помню,- с прежним спокойствием вымолвил тот. - Будь осторожен... Понимаешь, о чем я говорю? - Понимаю. В случае провала моя версия: наблюдал по собственной инициативе с целью мести за то, что отстранил от любимой работы и хотел вывести за штат. - "Любимая работа"- это романтика сопливых юнцов, Виктор Романович,- не согласился Арчеладзе.- И версия твоя никуда не годится. В случае провала тебя никто не должен опознать. Нигрей подумал, расправил усы: - У кого получить "мочалку"? - Свою дам,- Арчеладзе открыл сейф.- Только вернешь с целости и сохранности. - Все понял,- едва улыбнулся Нигрей и принял из рук шефа небольшую записную книжку.- Я чужих вещей обычно не присваиваю. "Мочалкой" ее называли потому, что после взрыва от человека оставалось мочало. И еще потому, что когда она лежала в кармане, то промывала мозги и заставляла действовать осмотрительно и инициативно. Арчеладзе сам это испытал несколько раз. Теперь следовало взорвать обстановку, сломать спланированный ход игры, изменить ее условия, чтобы диктовать свои. Напрасно Комиссар пошутил со значком, если, конечно, это его выдумка. Как и положено, после взрыва противник забегает, станет делать ошибки и проявит себя. Арчеладзе набрал номер рабочего телефона Зямщица. "Мидак", старый сослуживец, отвечал приятным тенором. - Здорово, старина! - весело сказал полковник, используя давнее обращение, чтобы быть узнанным.- Ты еще торчишь в этой высотке? А я все время думал, давно живешь где-нибудь на вилле в Сан-Франциско. - Простите, кто это?- все-таки не признал Зямщиц, видимо, по причине сильной взволнованности и от посещения музея, и от аварии. - Спасибо, старик, богатый буду, если не узнал! - засмеялся Арчеладзе.Помнишь анекдот: "Гогия, ты памидоры любишь? Кушать - да, а так - нэт". Полковник говорил с грузинским акцептом. - Никанорыч, говорят, у тебя голова стала, как коленка! - обрадовался "мидак".- Сколько лет, сколько зим... Это было на руку, что его звонок вызвал у Зямщица положительные эмоции. - Надо бы повидаться срочно,- перешел к делу Арчеладзе.- Сможешь подъехать сейчас на одну мою квартирку? - Не на чем подъехать,- возмущенно отозвался Зямщиц.- Попал сегодня в аварию, только что из ГАИ приехал. Правую бочину изжевало. - Ой-ой-ой! - пожалел полковник.- У тебя какая машина-то? - "Вольво". Теперь ремонт встанет!.. - Да уж! Ну ладно, давай я тебя прихвачу, где мы с тобой однажды в краске вымазались. "Мидак" помедлил, размышляя. - А что за срочность? - неуверенно спросил он. - Так тебе все и скажи! - Хорошо,- наконец согласился без охоты.- Через двадцать минут. Через двадцать минут Арчеладзе стоял в условленном месте. Он умышленно называл по телефону лишь известный им двоим перекресток. Если Комиссар держит под наблюдением Зямщица либо тот сообщит ему о встрече, то старый сослуживец примчится с "хвостом". Наружка, следующая за полковником, проверит. Зямщиц неожиданно вынырнул из вереницы прохожих, точно оценил обстановку и сразу сел в машину Арчеладзе, хотя никогда ее не видел. - Только я на твои эти квартиры не пойду,- сразу заявил он.- Давай отъедем и поговорим в машине. У меня очень мало времени. - Как скажешь,- мгновенно согласился полковник и вывел машину в транспортный поток.- Дело такое... Меня достал мой новый шеф. Дернул к себе на ковер и сделал вливание. - День сегодня ужасно неудачный,- пожаловался Зямщиц.- Магнитные бури, что ли... - Бури, старина,- вздохнул Арчеладзе.- И знаешь из-за кого мне чуб рвали? Из-за тебя! - Из-за меня?! - Ты накатал жалобу, что я третирую твоего сына. Зямщиц сразу же посмурнел, тяжело вздохнул: - Это было... Правда, я не катал жалобу, а позвонил. Но я не знал, что это ты дернул моего сына. Он обрисовал мне- лысый, плечистый... Откуда я знал, что ты уже лысый? - "Мидак" поднял горестный взгляд.- Пойми меня, как отца. У меня такое несчастье с сыном, а тут еще КГБ треплет... Потом узнаю, Арчеладзе. - МБ,- поправил полковник. - Одна контора... Состояние тяжелое, любое напоминание о его злоключениях вызывает бред. Заговаривается,- он сделал паузу, точно такую же, как по телефону, когда договаривались о встрече.- Сегодня опять новость... По недосмотру проглотил значок. - Какой значок? - удивился Арчеладзе. - Маленький такой, золотой,- будто бы отвлеченный переживаниями, сказал бывший сослуживец.- С детства увлекался нумизматикой... - Зачем же ему давать значки? - возмутился полковник.- В таком-то состоянии? - Он же сейчас как ребенок! - страдальчески воскликнул Зямщиц.- Взял из коллекции, надел... Попробуй отними... Сегодня же забираю его домой! - Давно бы надо было! - Ухаживать некому. Нужен толковый врач, а не нянька. И чтобы круглые сутки находился рядом. Сейчас вроде договорился. Поедем вечером и заберем... Ты мне скажи откровенно, Никанорыч: зачем... встречался с моим сыном? Ты чем сейчас занимаешься? - Золотом,- признался Арчеладзе недовольно.- Зачем встречался... Ты же сам знаешь механику: пошла оперативная информация на твоего сына. Рассказывает о каком-то золоте. - Он же бредит! Навязчивые идеи! - Это сейчас я понимаю! Если он золотые значки глотает... - Ты меня извини,- вдруг попросил "мидак".- Знал бы, что ты, так позвонил бы тебе, и разобрались. - А теперь позвони моему шефу,- жестковато предложил Арчеладзе.- Чтобы он больше меня не ел. Ты же знаешь, как нашу контору трясут. До пенсии хрен усидишь... - Обязательно позвоню! - заверил Зямщиц.- Не обижайся на меня. - Да я все понимаю... - Извини, у меня больше нет времени,- заторопился старый сослуживец.- Не мешало бы встретиться достойно, посидеть, выпить... Давай созвонимся? На будущей неделе? - Ладно, давай! - Арчеладзе поднял руку.- У меня тоже времени в обрез. На обратном пути в отдел полковник сделал небезосновательный вывод, что Зямщиц кем-то информирован о деятельности Арчеладзе и проявляет к ней интерес. Правда, этот интерес как бы подневольный. Возможно, кто-то использует "мидака", не исключено, что Комиссар. Хотя наружка и доложила, что слежка за встречей не производилась, Арчеладзе был уверен, что Зямщиц пришел хорошо проинструктированным. И получалось, они не разговаривали, а щупали друг друга и оба говорили только полуправду. У старого сослуживца существовала главная задача этой встречи - сказать полковнику, что золотой значок появился из коллекции сына. Арчеладзе же сейчас убедился, что подмена значка совершена кем-то неизвестным и ни Комиссар, ни Зямщиц к ней не причастны. Мало того, они еще не знают об этой подмене. Иначе бы "мидак" убеждал его, что неразумный сын проглотил простой значок. Одновременно с этим Арчеладзе понял, что их неожиданная встреча взрыва не произведет. Небольшую суету, движение, консультации, и все. А требовался взрыв! Стремительное развитие качественно новых событий. Размышляя, он слегка отвлекся и не успел перестроиться, чтобы повернуть с Колхозной площади на Сретенку, и пришлось выжидать "дырки" в колонне машин, поворачивающих вправо под зеленую стрелку. Все произошло мгновенно: он видел вишневый "Москвич" и лишь успел отметить это, как водитель с расстояния в полметра метнул гранату в салон машины Арчеладзе. Тяжелая граната "Ф-1" стукнулась о спинку пассажирского сиденья и упала у задней дверцы. Предохранительная скоба отлетела уже в кабине... Он резко обернулся назад, машинально потянулся рукой и понял, что достать гранату не успеет. Из запала вырывался свист и резкая струйка дыма - горел замедлитель... Вдруг он ощутил полное спокойствие и состояние, похожее на дрему,- не хотелось двигаться и отгонять ее... Потом раздался хлопок, похожий на пистолетный выстрел, граната подпрыгнула на резиновом коврике и покатилась к его краю, стуча рубчатым кожухом. Из запала курился синий дымок. Дрема отходила медленно, и ощущение времени, утраченное, пока горел замедлитель, возвращалось вместе с реальностью. Сзади сигналили, мимо, обтекая его, мчался поток машин. Арчеладзе ткнул кнопку аварийной остановки, перегибаясь через спинку сиденья, поднял теплую чугунную "лимонку". Разорвавшийся запал не выкручивался. Он положил гранату на сиденье рядом и огляделся: вишневый "Москвич", разумеется, давно унесся в веренице машин, повернувших на Сретенку. Службы наблюдения на сером "жигуленке" тоже не было... Арчеладзе вынул из кармана рацию и вдруг понял, что забыл позывной наружки. - Где находитесь?- спросил он.- Вас не вижу. Его узнали по голосу. - На Сретенке, стоим у булочной. - Ждите, подъеду... Он в наглую перестроился в правый ряд и, не дожидаясь светофора, выехал на Сретенку. У булочной остановился, чуть не уткнувшись в задний бампер "жигуленка". Не спеша вышел из машины. Старший группы выскочил навстречу. - Заметил что-нибудь сейчас на перекрестке? - спросил Арчеладзе. - Нет,- краснея, выдавил тот.- Мы повернули... А вы... Арчеладзе не помнил фамилии старшего группы, да и не должен был помнить. Взял его за рукав, подвел к своей машине, ткнул пальцем: - На, смотри. Парень побледнел, кадык на его тонком горле двинулся, как челнок, и замер. - Какой у тебя позывной? - Двадцать второй... Он не ожидал удара и потому кувырком покатился по тротуару. Арчеладзе подождал, когда старший группы встанет на четвереньки, и пнул его голову, как футбольный мяч. Парень опрокинулся на бок и снова начал подниматься... И тут полковник понял, что если не остановится в это мгновение, то убьет его. Прохожие шарахнулись в стороны. До ушей донеслось: - Мафиозные разборки!.. Арчеладзе спокойно сел в свою машину и медленно поехал в отдел. Гранату он принес в свой кабинет и положил на стол. Рука потянулась к кнопке селекторной связи с лабораторией, однако он нажал другую - вызвал помощника. - Доложи обстановку,- сдерживаясь, попросил он. - Воробьев задание выполнил, направляется в отдел. - Кому Нигрей передал наблюдение за вишневым "Москвичом"? - перебил его полковник. - Группе Локтионова. - Немедленно свяжись, выясни, что у них... - Есть! - Погоди. Что на Рокотова? - Все по-прежнему. - Иностранца установили? - Пока нет, работают. - В гранатах разбираешься? - В этой разберусь,- помощник кивнул на гранату. - Возьми и сам проверь, пустая она или заряженная,- приказал Арчеладзе.Мне пока этого хватит. Только сам. Доложишь мне домой, по телефону спецсвязи. И обстановку доложишь... Я поехал домой. - Воробьев хотел к вам, товарищ полковник. - Пошли его на... кошкодава,- меланхолично сказал Арчеладзе.- У кого позывной "Двадцать два" из наружки? - У группы Редутинского. - Подготовь документы на увольнение всей группы. Профнепригодность. - Есть. Полковник забывчиво похлопал по карманам, затем, вспомнив, взял пистолет "ПСМ" из ящика стола. - Хотя нет, погоди... Пусть еще поработают. Все, я- домой. ...А дома было пусто, пыльно и тихо. У Зямщица в пустой квартире сидел хоть кот; тут же, кроме нескольких осенних мух на кухонном окне,- ни души... Полковник принял душ, после которого обрядился в пижаму и стал готовить ужин. С женой он разошелся еще до Чернобыля, как только на подобные вещи в КГБ стали смотреть сквозь пальцы и это перестало отражаться на карьере. А после Чернобыля женщины вообще не бывали в этом доме. Полковник давно привык все делать сам, хотя на службе любил быть барином. Он, как профессиональная повариха, нарезал мерзлого мяса тонкими ломтиками, бросил в жир на сковородку и принялся чистить крупные головки лука. В его русско-украинско-мордовской крови бродили остатки грузинской крови: он любил готовить и есть острые мясные блюда. Лук был злой, ядреный и начал драть глаза, как слезоточивый газ "Черемуха". Полковник намочил под краном нож и луковицы, но на сей раз это не помогло. Слезы продолжали течь и скоро пробили влажную дорожку до верхней губы. Он ощутил их соль, бросил нож и некоторое время сидел сгорбившись на кухонной табуретке, ощущая на губах горечь. Иногда дома ему становилось особенно грустно и одиноко. Почему-то вспомнился Птицелов, который тоже был один и жил примерно так же, как полковник. Правда, в его квартире было много птиц... Мышление, привыкшее к постоянному анализу, неожиданно соединило три судьбы разных людей в одну, и он не ощутил странности, что жизни Зямщица, Птицелова и его, полковника МБ, так похожи. Пожалуй, "мидак" лишь чуть счастливее - все-таки есть сын. Но теперь - несчастнее всех... Золото как бы соединяло всех и одновременно становилось причиной одиночества. И суть тут не в самом металле, а в том поле, которое образовывалось вокруг него. Всякий оказавшийся в нем отчего-то испытывает это тягостное чувство... И полускрытную жизнь, и несвободу, и сумасшествие. Через несколько минут полковник умылся холодной водой, включил телефон спецсвязи и, не уронив ни единой слезы, напластал целую миску лука. В доме сразу запахло живым - острой мужской пищей. "Гогия, ты памидоры любишь? Кушать- да, а так- нэт..." Он не хотел думать о службе и, пока жарилось мясо, сервировал стол, молол кофе ручной "мельницей", убирал тряпкой воду из-под холодильника. Позвонил помощник, доложил, что граната учебная, но запал боевой. Полковник выслушал и тут же забыл об этом. Собственная жизнь и ее безопасность волновали его, но не до такой степени, чтобы думать, даже когда вытираешь пол. Вот если бы сообщили, что установлен водитель "Москвича", бросивший гранату, выявлены его связи с Комиссаром или получены разведданные из Германии положительного характера, полковник бы, возможно, и встрепенулся... Ужин начал, как и обед, со стакана красного вина, которое выводит стронций из организма. Ему нравилась собственная кухня: когда во рту полыхает жар от перца и приправ, сердце становится холодным и спокойным. Помощник проинформировал: иностранца зовут Кристофер Фрич, двадцати трех лет, прибыл из Канады, цель - частная поездка. До сих пор отдыхает на улице Рокотова у секретчицы фирмы "Валькирия". Полковник принял к сведению и стал домывать посуду. Еще через четверть часа поступило сообщение, что Зямщиц и с ним врач Масайтис, занимающийся частной практикой, несмотря на протесты заведующего отделением реабилитационного центра в Химках, забрали Зямщица-младшего и отвезли в Безбожный переулок, в дом № 16. Полковник велел звонить лишь в экстренных случаях, разобрал постель и лег спать. В ранней молодости полковник был впечатлительным и, бывало, после трудных лейтенантских дней не мог уснуть до утра, заново переживая и перемалывая в воображении все события. Тогда бы ему эта граната со свистящим запалом снилась и виделась не одну неделю. Но уже в майорах он научился спать без сновидений. Звонок телефона спецсвязи разбудил его в двадцать три часа семнадцать минут: это была давняя привычка- при любом повороте событий отмечать время. Полковник встрепенулся и сел, ощущая зуд кожи на голове. - Эдуард Никанорович?- услышал он незнакомый голос. Никто не должен был, да в общем-то и не мог ему звонить в это время по спецсвязи. - Да... - Нам необходимо встретиться сейчас же,- заявил незнакомец, по голосу человек в возрасте.- Приеду куда скажете. - Кто вы? - спросил Арчеладзе. - Объясню при встрече. Можете взять с собой охрану, хотя вам нечего опасаться. - Причина встречи? Предмет разговора? - Сведения о золотом запасе СССР. Если этот человек имел доступ к системе спецсвязи, возможно, что-то мог знать и о золоте. При условии, что он - не человек Комиссара. - Насколько вы сами оцениваете объективность информации? - Голову раздирал зуд. - Птицелов велел кланяться,- вместо ответа намекнул тот. - А вы с того света звоните? - Пока с этого,- был ответ.- Но я уже стар. - Хорошо,- согласился Арчеладзе.- Через сорок минут у кинотеатра "Форум". Серая "Волга", госномер 23-71. Это был одновременный сигнал дежурному помощнику, по которому на место встречи высылалась усиленная группа обеспечения, имеющая в своем составе двух снайперов.
      4
      Возле машины они проговорили несколько минут, после чего Августа села за руль, а Петр Григорьевич торопливо направился в дом. Русинов на заплетающихся ногах вернулся к столу. Пчеловод вошел озабоченный и решительный. - Тебе придется сейчас же уехать. Сними этот камуфляж,- он кивнул на халат.- Попробую тебя одеть. И бороду сбрей! - С кем ехать?- Русинов покосился на окно.- С ней? - Да. Эту женщину зовут Августа. - Я знаю! - дерзко ответил Русинов.- И еще знаю, что она служит у шведов в качестве "постельной разведки". - Кому она служит, ты знать не можешь! - отрезал Петр Григорьевич.- И постарайся не задавать ей вопросов. Выполняй все, что она скажет. - Так,- медленно сказал он.- Понимаю... Пора бы уже привыкнуть к превращениям... - Пора бы! - согласился пчеловод и достал из шкафа поношенный костюм.Одевайся, Августе приходится спешить. - Я не могу уехать... Я должен дождаться Ольгу! - Запомни, Мамонт: ждут только женщины. Ожидающий мужчина - это несерьезно, правда? - Он подал ножницы и бритвенный прибор.- Мыло и помазок возле умывальника. На месте бороды и усов осталась белая, незагоревшая кожа. Непривычное ощущение голого лица вызывало чувство незащищенности... Вместо тесного пиджака пришлось надеть свитер и просторную куртку. Хорошо, кроссовки остались целыми, хотя сильно потрепанными. На улице вякнула сирена "БМВ", однако Петр Григорьевич присел у порога. - Перед дальней дорогой... От его слов на душе похолодело и непонятная обида защемила скулы. Он хотел попросить старика спасти, защитить волосы Валькирии и тут же поймал себя на мысли, что начинает бредить ими, как Авега. На улице Русинов глянул в сторону берега- может, в последнее мгновение увидит летящий к нему парус?.. Нет, пусто, лишь отблеск багрового закатного солнца... Петр Григорьевич проводил до машины, на прощание легонько стукнул в солнечное сплетение: - Ура! И, не оборачиваясь, пошел к дому. Августа приоткрыла дверцу, откликнулась негромко: - Ура! Русинов сел на заднее сиденье и нехотя проронил: - Здравствуйте... Августа круто и умело развернула тяжелую машину и погнала ее прямо на вечернее зарево. Огненные сосны замелькали по обочинам лесовозной дороги, красные листья искрами посыпались из-под колес. - Здравствуйте,- не глядя, бросила она.- Возьмите под сумкой оружие. Ехать придется всю ночь, на дорогах люди генерала Тарасова. Русинов приподнял большую, мягкую сумку и вытащил короткоствольный автомат иностранного производства. Отыскал предохранитель, чуть оттянул затвор, проверяя, заряжен ли, положил на колени. Он заметил в зеркале заднего обзора ее сосредоточенное лицо, взгляд, устремленный на дорогу. Тогда, из окна домика Любови Николаевны, он видел Августу веселой, нарядной и женственной - было чем искушаться Ивану Сергеевичу. Тут же стянутая черным шелковым платком голова и строгий бордовый костюм производили впечатление скорби и деловитой решительности. Она ни разу не обернулась к Русинову, кажется, и рассмотреть-то толком не могла, но неожиданно сказала: - Вы настоящий Мамонт... Наконец-то я увидела вас. Русинов не поддержал разговора. Наверное, Августе можно было доверять все, если он, по настоянию пчеловода, доверил ей сейчас свою жизнь и дальнейшую судьбу; похоже, она могла как-то прояснить, куда они едут и зачем, но неприязнь, неприятие "постельной разведки", как черная краска, не стирались в сознании дочиста. - Иван Сергеевич все время переживал за вас,- продолжала она с паузами.- А я пыталась успокоить его, потому что знала каждый ваш шаг... Мне приятно, что я участвую в вашей судьбе... Он вдруг понял, что под тончайшей тканью платка нет волос, что их попросту невозможно под ним упрятать, а помнится, были! Иван не любил стриженых... - Где ваши волосы? - помимо воли спросил Русинов. - Я сделала стрижку,- бросила она и, оставив на секунду руль, подтянула концы платка на затылке.- Вижу, вам не хочется уезжать отсюда? О да! Нет лучше места!.. Однажды мы сидели и мечтали построить домик и родить много детей. Мое сердце навсегда здесь, и мои дети здесь, и домик стоит... О да! Только невидимый, светлый, как память. Машина катилась под гору и вступала в ночную темноту, хотя плоские вершины лесистых гор на горизонте были еще залиты солнцем. Автоматически включились габаритные огни, а потом и фары. Августа выключила свет, хотя ехать без него по захламленной камнями и деревьями дороге становилось опасно. Лица ее уже было не различить в зеркале, остались лишь голос и топкий профиль. - О да! Я знаю, мне больше никогда-никогда не вернуться сюда. Еду без оглядки. В России есть поверье: оглянешься - тосковать станешь. И чужая земля никогда не приютит душу. Русинов машинально оглянулся назад и ничего, кроме густых сумерек и дальних светло-розовых гор, не увидел. "Постельная разведка" была не такой уж примитивной, как представлялось раньше. Видимо, Иван Сергеевич оценил это и потому подпустил к себе. Не мог же он знать, кто она на самом деле, если даже Петр Григорьевич не догадывается о ее роли в среде хранителей "сокровищ Вар-Вар". Кто она? Авега? Варга? Страга? Или Валькирия? Не потому ли она лишилась волос и теперь едет неведомо куда? Некоторое время они ехали молча, в темноте, однако машина ни разу не зацепила пень на обочине, не громыхнул камень под днищем. Что могла видеть Августа, если Русинов, обладая великолепным зрением, ощущал желание вытянуть вперед руки, чтобы не удариться о сосну или глыбу, внезапно встающие на дороге? - Может быть, включить свет? - нерешительно спросил он.- Вроде бы все спокойно... - С любой горы нас заметят очень далеко,- посожалела Августа.- Боюсь, меня засекли, когда ехала туда. Не хочу неприятностей, а мне нужно привезти Мамонта. Настоящего, живого Мамонта.- Показалось, она улыбнулась в темноте.- Не беспокойтесь, я ночью вижу как кошка. Еще через десять минут горы погрузились в непроглядный, осенний мрак. Дорога же становилась лучше, и Августа лишь прибавляла скорости. Где-то впереди, внизу, замелькали огоньки Ныроба, и у Русинова отлегло от сердца: опасаться было некого. Но вдруг она выключила двигатель и плавно затормозила, съехав на покатую обочину. - Впереди две машины. Стоят с потушенными фарами. Мне не нравится. Сколько бы ни вглядывался Русинов в темноту, ничего, кроме белесого пятна гравийки за капотом, не увидел. Августа что-то подала ему. - Возьмите... До них триста метров. Попробуйте сосчитать людей. Он нащупал в темноте предмет и понял, что это водительский прибор ночного видения армейского образца. Неизвестно, кем она была на самом деле, но профессиональный разведчик- несомненно. Русинов приник к наглазникам и натянул на голову резиновый ремень. Тьма сразу раскрасилась зеленью, четко обрисовались деревья, камни, дорожная лента, уходящая вниз, и два ярких салатных автомобиля на обочинах друг против друга: горячие двигатели источали тепло... Между ними двигался человек. - Вижу одного, ходит как часовой. - Остальные в машинах,- предположила Августа и тихо рассмеялась: - Ищут Мамонта! А Мамонт сидит в моей машине. Ему было неловко спрашивать женщину, что они будут делать, хотя он имел на это право, ибо приказали выполнять ее волю. В голове сидело лишь две мысли - прорваться с боем либо вернуться назад, на пасеку: Ольга наверняка пришла, может быть, в таком же шелковом платке, стягивающем "стрижку". - Тебя нет в машине,- вдруг сказала Августа, обращаясь на "ты".- Мамонт бродит где-то в горах. Я еду одна. - Мне выйти? - спросил Русинов. - Нет,- жестко проговорила она.- Сиди спокойно, расслабь руки... Тебя нет здесь. Ты в горах... Нет! Ты сейчас с Валькирией. Думай о ней! Думай только о ней! Она же прекрасна, правда? Ты берешь ее волосы и расчесываешь гребнем... Думай! Закрой глаза. Опасности нет! Потому что ты рядом с Валькирией. Пожалуйста, Мамонт, думай и не прерви думы своей, пока я не скажу тебе. Тебя здесь нет... Они слепые, и я отведу им глаза. Русинов откинул голову на высокую спинку, разжал кисти рук, скованные на автомате. Возрождать образ Валькирии не было нужды: он все время стоял перед взором и притягивал мысли. Ему почудилось, будто пальцы снова скованы золотым гребнем и между ними мягко струятся невесомые пряди. Реальность воспринималась как фон, как некая бегущая мимо картина чужого бытия, с которой не было никакой связи. Ему стало безразлично, что взревел мотор, включился яркий свет и машина понеслась вперед. Это его не касалось и не волновало, потому что никто не мог нарушить их уединения и высшего ощущения близости. Где-то в другом мире перед капотом очутился рослый инспектор ГАИ в бронежилете, каске и с автоматом у живота. За его спиной маячили еще какие-то неясные фигуры. Послышалась шведская речь, затем английская: кто-то задавал вопросы, кто-то отвечал, потом салон осветили фонарями, но свет их не мог достать той выси, в которой они, оторвавшись от земли, парили сейчас только вдвоем. За тридевять земель, внизу, хлопнула крышка багажника, в боковом стекле обозначилось улыбающееся лицо в тяжелой каске до глаз, и машина вновь зашуршала колесами по земной хляби. Он же с замирающим дыханием возносил руку над плывущими в воздухе волосами и проводил гребнем, насыщая их сверкающим горным светом. - Довольно, довольно, Мамонт! - услышал он насмешливый голос, и легкий удар в солнечное сплетение мгновенно вернул на землю: руки оказались скованными стальным, тяжелым автоматом. Машина летела по асфальту с зажженными фарами, перед глазами роилась зелень приборов на панели. - У вас неплохие способности,- похвалила Августа.- И подходящий возраст... Я знаю, вам хочется добывать соль в пещерах. Всякий, кто прикоснулся к "сокровищам Вар-Вар", будет вечно стремиться к ним... Но не спешите, Мамонт. Соль Вещей Книги горька в молодости. Вам бы научиться ходить по земле, чтобы нести эту соль на реки. - Однажды Авега сказал мне: твой рок- добывать соль,- признался Русинов. - О да! Рок всякого гоя - добывать соль,- согласилась Августа.- Золото добывают лишь изгои, и потому оно мертвая часть сокровищ. Человек может жить без золота, но труднее ему без соли. Люди давно уже бредут в сумерках, без пути и цели... Я не знаю, что уготовил вам Стратиг, но послушайте моего совета: если к вам явится Атенон, просите его, чтобы отпустил на реку Ура. Русинов подался вперед и едва сдержался, чтобы не выплеснуть своего жгучего интереса. Путь экспедиции Пилицина начинался по знаменитому пути из Варяг в Греки, затем неизвестно почему резко повернул на север и далее продолжался по реке Ура, от истока до устья. И с реки Ура он морем отправился в устье Печоры, а затем на Урал. Много раз Русинов проходил этим путем, ползая по картам, но кроме созвучия однокоренных слов названий, ничего не находил. А на его карте "перекрестков Путей" это пространство представляло собой белое пятно. Магнитная съемка по реке Ура и прилегающей к ней территории либо не проводилась, либо была строго засекречена. - Что же там, на этой реке?- справившись с эмоциями, спросил он. - О, как забилось ваше сердце! - засмеялась Августа.- Вы- путник, а кто любит ходить по земле, тому и открываются дороги... В истоке реки Ура стоят три горы, три Тариги, три звездные лодки. Взойдешь на однуоткроются все пути на восток, взойдешь на другую - видны пути на запад. А с третьей Тариги открываются страны полуденные. Между этих гор лежит озеро Ура. Если построить лодку, то можно земным путем доплыть в страну полунощную. Иди на все четыре стороны! О да! Вы счастливый человек, Мамонт! Избранный Валькирией! Все пути перед вами... Но мне неизвестно, чего хочет Стратиг. Последнюю фразу она произнесла с беспокойством. - Впервые слышу это имя,- чтобы не задавать вопросы, сказал Русинов. - Ах, лучше бы вам не слышать! - доверительно проронила Августа.- Он бывает несправедлив, когда задает урок... Но не думайте о нем! Ему никогда не изменить вашей судьбы, пока стоит над вами обережный круг Валькирии.
      Музей забытых вещей помещался в старом дворянском особняке на высоком берегу Волхова. Окруженный с трех сторон могучим липовым парком, он был виден лишь с реки, да и то просматривались только лепной портик с белыми колоннами и зеленая крыша. Музейные залы занимали два нижних этажа; в третьем же располагалась администрация, реставрационный цех и квартира директора. Туристические автобусы останавливались на площадке перед массивными, литого чугуна, воротами, далее экскурсанты шли пешком через парк и попадали в здание черным ходом. Парадный, от реки, был намертво закрыт изнутри, высокие дубовые двери закрашены толстым слоем огненного сурика вместе с бронзовыми ручками и стеклами смотровых щелей. Дом напоминал старый корабль, навечно причаленный к пристани, и якорные цепи, ограждавшие парковую дорожку, дополняли эту картину. Мимо пролегал путь из Варяг в Греки... Вместе с туристами- скучающими, случайно собранными людьми, он добросовестно обошел все музейные экспозиции, представляющие собой изящные, высокохудожественные бытовые вещи дворянских семей, и в последнем зале ступил за Августой через порог неприметной двери. Они поднялись по лестнице на третий этаж и очутились в огромной гостиной, обставленной той же старинной мебелью, разве что без запретных цепочек и бечевок. Кругом были живые цветы в вазах, словно здесь готовились к торжеству и приему гостей, под ногами поблескивал однотонный зеленый ковер, напоминающий росную лесную поляну. На бордовой атласной драпировке стен в дорогих рамах висели картины - от небольших портретов до огромных полотен, отблескивающих в косом свете и потому как бы скрытых от глаз только что вошедшего.