- Жаль, но меня зовут - Ольга. И я люблю свое имя... А ты подумал, я Валькирия? - Не подумал... Я узнал тебя, увидел, испытал твою силу. И верю! - А ну, признайся! - тая смех, потребовала она.- Кого ты больше любишь? Меня или Валькирию? Только смотри мне в глаза! - Боюсь,- проронил он.- Душа разрывается... - Боже мой! Какой ты романтик,- легко вздохнула она.- Тебя так просто убедить!.. Увы, я не Карна, не Валькирия. Ты очень хотел увидеть ее, и я сыграла... - Хочешь переубедить меня? Но зачем? - Чтобы ты не заблуждался! Смотри, я обыкновенная, земная... - Нет! - Спасибо, милый! - Она поцеловала его в глаза.- Мне очень приятно... - Нет! - Ладно, признаюсь! - тихо засмеялась она.- Я умею отводить глаза. Но это не такое уж великое искусство. Им владеют многие женщины от природы... - Не верю! - Он помотал головой.- Это сейчас ты отводишь глаза. Почему ты не хочешь сказать правду о себе? Ты сильно изменилась. Когда мы виделись в последний раз... - Неужели ты не видишь, как изменилось время с той поры? Все уже не так, как было! - Я все вижу!.. И гнев твой увидел, когда заговорила о мести... За гибель Страги! Не переубеждай, пожалуйста, не жалей меня!.. Это был не женский гнев, даже не человеческий - божественный... - Потому что Страга был моим женихом,- вдруг вымолвила она грустно.- И нынче я должна была выйти замуж... - Вот как?- изумился он и помолчал.- Но Страга любил другую... Я могу рассказать тебе... - Не нужно, я все знаю,- остановила она.- Ты только скажи мне: эта девочка... Эта девушка пришла к камню? - Нет, не пришла... - Поэтому Страга погиб,- заключила она и вздохнула.- Его никто не хранил, никто не творил над ним обережный круг. - А ты? - Я хранила тебя. И отняла тебя у смерти. - Но это... недоступно человеку! Это Божественный Промысел! - Теперь ты хочешь убедить меня, что я- Валькирия! - снова засмеялась она.- Нет, правда, мне это очень нравится! Но, к сожалению, я родилась на земле. Видишь, обыкновенные руки. Насквозь пропахли лекарствами. И халат... Я врач и кое-что умею. То, что не могут другие. - Умеешь отнимать у смерти? - Не всегда удается... Тебя отобрала.- Она была счастлива.- Хотя было нелегко... Сильное переохлаждение организма, судороги. Ты замерзал... - Ты согрела меня... грудью? Или это снилось? - Нет, не снилось, и я не отводила тебе глаз.- Она торжествовала.-Только не спрашивай больше ничего, ладно? Мало интересного. Просто очень древний способ возвращения к жизни умирающих воинов. Он чувствовал, как она старается скрыть все то, что поневоле открыла и что ей запрещено было открывать. Она разрушила выстроенный в его воображении образ Девы-Валькирии, тем самым как бы приземляя себя, упрощая действо до элементарного действия. Скорее всего, она хотела остаться земной, однако неведомая сила каких-то условий, ритуалов, либо обстоятельств диктовала ей другое существование. Он радовался ее стремлению, угадывал в нем желание сохранить свое имя и земные чувства, и одновременно ощущал разочарование, ибо теперь ему становилось нестерпимо жаль расставаться с Валькирией. Пусть придуманной, рожденной из домыслов и догадок, однако возбудившей в нем неведомое, никогда не испытанное ликование от высшей, непорочной близости. - А волосы?! - спохватился Русинов.- Ты преклонила голову, позволяя расчесать ее... Авега бредил этим мгновением! - И ты станешь бредить,- не сразу сказала она и вскинула печальные глаза. - Я знаю! Буду... Волосы Валькирии! - Он приподнял на пальцах ее пряди.Космы света!.. Собака привела к тебе. Ты Валькирия. Страга просил передать медальон... Она подняла на ладони медальон и что-то вспомнила. У нее потемнели голубые глаза... - Он вернул мне свободу. Это мой сокол. Когда-то я своей рукой возложила его на Страгу. Мне было четырнадцать лет... Помнишь, говорила- женщина делает выбор... Да, я Валькирия! И моя дочь будет Валькирией, и внучка... И они сделают выбор когда-нибудь,- показалось, что она сейчас заплачет, однако голос ее лишь стал печальнее.- Да изберут ли их? Сохранят ли преданность?.. Страга нашел девочку в горах и забыл обо мне. - Почему же он тогда не освободил тебя? - Но эта девочка не могла держать над ним обережного круга,- объяснила она.- Я хранила его все годы, пока он ждал... А потом встретила тебя. И погубила Страгу.- Торопливыми руками она собрала волосы, скрутила их в тугой жгут, перевязала шнурком медальона.- Атенон мне не простит! Страга был его любимцем! - Кто? Кто тебя не простит? - Владыка Атенон... Меня ждет наказание. Он обрежет мои космы,- она прижала жгут волос к груди.- Он сделает меня Карной!.. Ты в последний раз расчесал их. Ты был первый, кто коснулся моих волос. И теперь их не будет. Пустят по ветру мои космы! И вороны растащат их на гнезда... - Мне довольно будет твоей любви! - Это сейчас довольно,- горько вздохнула она.- Но теперь ты всю жизнь будешь тосковать о моих волосах. Русинов отнял у нее косу, распустил ее, рассыпал по плечам. - Никому не дам! Ни одного волоска! - Благодарю тебя,- она слабо улыбнулась.- Только защитить мои космы не в твоей воле. Ими владеет Атенон... А без волос ты меня разлюбишь! Нет! Не говори ничего! Я знаю!.. Ты увидишь других Валькирий, и тебе захочется прикоснуться к их волосам. Кто-нибудь из них очарует... Зачем тебе стриженая Валькирия? - Но ты же моя Валькирия! Моя Карна! - Зови меня прежним именем... - Хорошо... Скажи мне: Атенон- это ваш господин? Кто он? Князь? - Владыка. - Как найти его? - Этого никто не знает,- проговорила она обреченно- Атенон сам находит того, кто ему нужен... Не переживай за меня. Все равно не избежать кары и позора. Нужно подготовиться и достойно перенести наказание. - Я тебя не оставлю!- заявил он.- Теперь я буду с тобой всюду. - Но ты же знаешь, это невозможно! - чуть не крикнула она.- Ведь и твоя судьба во власти Владыки! А он может изгнать тебя, пустить странником, сделать безумцем! Он помолчал, в одно мгновение поверив в беспредельную власть и силу неведомого Владыки. И горько усмехнулся над собой: - Мне казалось, гоями правит Валькирия... - Мы лишь женское начало,- она вновь стала собирать волосы, высвобождая их из рук Русинова.- Как и во всем мире, женщина- хранительница жизни, огня. Поэтому нас много и мы- смертны. Атенон- единственный, владеющий жизнью и смертью, землей и небом... Но пока на моей голове космы, я оберегу и от власти Владыки! Он не сделает тебя изгоем!.. А если лишусь волос, стану бессильной. И тогда не суди меня. Нет! Погоди, не клянись... Ты слышал в горах голоса? Долгие крики? Это Карны кричат. И я стану бродить призраком и кричать, пока не отрастут волосы. - Мне нужно вернуться назад, в пещеры,- сказал он, останавливая ее руки.Ты можешь пойти со мной? - Нет! - испугалась она.- Мне нельзя!.. А тебе... А ты забудь, что был там. И никогда не вспоминай! Иначе тебя лишат рассудка. - Меня привел Страга! - воспротивился Русинов,- Я видел сокровища в Зале Жизни... Там- Веста! Я едва прикоснулся!.. И понял, во имя чего искал!.. Зачем жил!.. Она неожиданно стукнула его по лбу ребром своей ладони, а голос стал ледяным, как-то сразу привел в чувство: - Ты уже безумец! Немедленно и навсегда перестань думать о том, что видел Не смей вспоминать! - Почему?! - изумился и устрашился он.- Почему ты мне запрещаешь? - Потому что твой разум горит! -прежним тоном вымолвила она.- Ты впадаешь в истерику!.. А разум гоя всегда холоден и спокоен. Не перестанешь думатьсойдешь с ума. Ты не первый!.. Пока имею силу- охраню тебя и спасу. Потомне знаю... Научись владеть собой. Остуди голову! У тебя жар! - Неужели я никогда не вернусь туда? - Ты пока не готов к познаниям Известий,- металл в ее голосе начал плавиться.- И пусть тебя это не смущает. Ведь ты пришел к нам из мира, которым правят кощеи. Они используют жар твоего разума, получают чистую энергию и за счет нее становятся бессмертными. Всю свою историю человечество стремилось избавиться от кощеев, но жажда свободы зажигала огонь сознания и становилась питательной средой. Как только кощеи начинают голодать, принимаются рассеивать мысль о свободе, насыщают человеческий разум нетерпением, желанием борьбы, истеричностью... С горячей головой никогда не разорвать этот круг. Пока ты не научился управлять собой, забудь дорогу в пещеры, не вспоминай о сокровищах. А я тебе помогу,- она по-матерински обняла его, прижимая голову к груди.- Ты прошел испытание золотом. Впереди самое трудное, но ты не бойся, иди... Даже если меня лишат косм и я потеряю с тобой космическую связь, останется сердечная. А над сердцем женщины даже Атенон не имеет власти! Она осторожно уложила его, легким движением рук расслабила напряженные мышцы. Жгут тяжелых волос сам собой распустился, и, обретя невесомость, ее космы лучились теперь перед глазами, касались лица и вызывали легкий, щекочущий озноб. - Повинуюсь тебе,- проговорил он.- Твоему сердцу и уму. Исполню всякую твою волю!.. - Слушай мои руки... - Но я боюсь холодного разума! Он способен остудить самое горячее сердце... - Повинуйся рукам моим... - Лед и пламень!.. А я хочу остаться человеком... Отчего ты плачешь? Тебе, должно быть, стыдно плакать... Ты же Валькирия!
      Он не хотел засыпать и противился дреме, предчувствуя если не коварство сна, то новую неожиданность, которая ждет его после пробуждения. Чтобы не потерять реальности, он перехватил руку Валькирии, сжал ее в своих ладонях, и все-таки в какой-то момент явь ускользнула... А просыпаться он начал оттого, что ему кто-то стал отпиливать левую руку. Явь возвращалась очень медленно, а блестящая хирургическая ножовка работала быстро, отгрызая кисть у самого запястья. И когда ему начали отпиливать правую руку, Русинов пришел в себя и совершенно спокойно подумал, что это ему определили такое наказание. Валькирии отрежут волосы, ему - руки... Он с трудом разлепил загноившиеся глаза: Петр Григорьевич сидел подле него и, зажав между колен кисть руки, методично орудовал слесарной пилой. Плоть потеряла чувствительность, казалась чужой, а запястья были плотно забинтованы, наверное, для того, чтобы не текла кровь... Кажется, Валькирии удалось погасить его горящий разум, ибо реальность он воспринимал с холодным, невозмутимым рассудком. Похоже, был уже вечер: низкое солнце пронизывало дом пчеловода длинными пыльными лучами. Он не помнил, каким образом его перенесли из бани в избу, да и не старался вспомнить, воспринимая все происходящее как данность. Пчеловод закончил работу, но, странное дело, руки оказались на месте. Только теперь без стальных браслетов от наручников. - Тебе эти украшения ни к чему,- как-то незнакомо и сухо проговорил Петр Григорьевич.- Вставай, будем ужинать. Русинов сбросил с груди одеяло, однако не встал. На солнечном сплетении он ощутил металлический холодок и медленно дотронулся рукой - железный медальон с изображением сидящего сокола... - Где... Ольга? - Не задавай вопросов,- обрезал всегда приветливый и добродушный пчеловод.- Делай то, что приказано. - Мне нужно знать, где сейчас Ольга! - упрямо заявил Русинов и сел на постели. - Тебе "нужно знать то, что можно,- ледяным, непривычным тоном отчеканил старик.- И не более того. Он как-то сразу понял, что спорить либо требовать чего-то от старика бесполезно. Надо действовать. Он огляделся- его одежды не было, хоть в простыню заворачивайся... - Мне надо одеться,- сказал он.- Я не намерен оставаться здесь. - Твои намерения никого не интересуют,- заявил Петр Григорьевич.- Пока ты будешь находиться здесь, в доме. Приказано не выпускать. - Кем приказано? - Валькирией. - Где же она, Валькирия? - На тризне,- был ответ. - Понял... Она в пещерах? Там, внизу?- Русинов заволновался.- Понимаешь, ее могут лишить волос! Я должен идти туда! - Пока ты должен есть и спать. - Но у Ольги отрежут космы! - Это меня не касается! - Старик подал ему старый рабочий халат.- Вот тебе одежда. В доме тепло. - Но это касается меня! - воскликнул он. - И тебя не касается,- отрубил пчеловод.- Все произойдет так, как должно произойти. Кого и чего лишать - промыслы не наши. - Я все равно уйду! - не сдержался Русинов. - За стол! - приказал старик.- Здесь нет твоей воли. Русинов осознал, что задираться не следует, и, натянув халат, сел к столу, накрытому как в хорошем дорогом ресторане: хрусталь, мельхиор, вкусные на вид и изящно разложенные на фарфоре блюда. - Когда ты в последний раз ел? - спросил преображенный пчеловод. - Не помню,- отозвался Русинов.- Я потерял счет времени... - В таком случае сначала выпьешь этого напитка,- старик налил полный фужер янтарной густой жидкости.- Это старый мед с лимонным соком. Нужно восстановить функции желудка. Русинов потянул фужер к губам, намереваясь выпить залпом,- во рту чувствовалась горечь и сухость,- однако Петр Григорьевич звякнул вилкой. - Не спеши!.. Сегодня не простое застолье, а тризна. Следует соблюдать ритуал. Пусть же имя Вещего Зелвы всегда греет наши уста! Пусть его мужественный дух вдохновит нас к подвигам. За память о Зелве! - Но погиб... Страга,- заметил Русинов, смущенный речью старика. - Зелва был Страгой Запада,- объяснил Петр Григорьевич.- И погиб раньше. Его задушили струной гавайской гитары. - Я знаю только этого Страгу... Его звали Виталий. - Это был Страга Севера. Ты еще много чего не знаешь... Выпьем за Вещего Зелву! У Русинова язык не поворачивался называть старика по имени и отчествуслишком они были разные теперь- развеселый, бесшабашный пчеловод и этот человек, ничего с ним общего не имеющий, если не считать облика. Он выпил приятный на вкус и обволакивающий горло мед. - Скажи мне... Кто он был - Зелва? Если можно мне знать? - Зелву ты обязан знать,- проговорил старик, расправляя усы.- Это был Вещий Гой, сильный человек и глава рода. Среди изгоев он жил как цыганский барон. Похоже, выпитый стариком мед слегка начал размягчать его тон. Русинов тоже ощутил легкое головокружение: напиток всасывался в кровь уже во рту... Пчеловод взял другой графин и снова наполнил фужеры до краев, теперь уже темной, ядреной медовухой. - Страгу Севера ты знал и должен быть благодарен ему,- проговорил он.Помни его всегда! Он открыл тебе дорогу, указал путь. Он был отважным и храбрым гоем, но его сгубила земная любовь. Он утратил обережный круг Валькирии... Светлая ему память! Старик пил большими глотками, проливая медовуху, которая стекала по усам и бороде. Но закусывал аккуратно, блестяще владея изящными столовыми приборами. Русинов же есть еще не мог, а лишь двигал вилкой кусочек хлеба в своей тарелке. Он подождал, пока пчеловод доест ветчину и снова возьмется за графин. - Недавно здесь разбился вертолет... - Минуту! - прервал старик.- На тризне можно говорить только мне. Я знаю: в этом вертолете был твой друг Иван Сергеевич Афанасьев. Он, как и все, был изгоем, но по духу и мужеству удостоился чести гоя. Он жив, не волнуйся. Но где сейчас,- не знаю. После этих слов чопорность и безапелляционная строгость старика начали нравиться Русинову. Он уже стал поджидать, когда Петр Григорьевич окончательно расслабится, закончив ритуальность на этом тризном пире, и вновь явится привычным, говорливым старичком, этаким лешим-балагуром, однако он встал из-за стола и, скрестив руки на груди, медленно прошелся по комнате, заставленной резными столбами, как лесом. - Иван Сергеевич работал по нашей программе,- заявил вдруг Пер Григорьевич.- Удачно вписался в вашу систему, надежно блокировал противника. Мы ждали результатов, и вот... Начались большие потери. Гибель Страги - вещь хоть и горькая, но безусловно и восполнимая. Он был рядовым солдатом ближнего боя и умер достойно. Ура павшим!.. Меня насторожила неожиданная смерть Зелвы. Вот наша великая утрата! Второй раз уже изгои точно попадают в цель. Мы потеряли род Ганди, теперь реальная угроза роду Зелвы. В этом сбитом вертолете оказался Джонован Фрич, на первый взгляд обыкновенный кощей, магистр... Но теперь я установил, что гибель Зелвы связана с исчезновением магистра. Они всегда бьют наугад, вслепую, здесь же Зелва оказался заложником, думаю, случайным, хотя... Посмотри, что они пишут в газетах! Петр Григорьевич подал Русинову несколько газет и налил медовухи не в фужеры, а в огромные стаканы для коктейля. В небольшой заметке среди прочей незначительной информации сообщалось, что тридцатого июля композитор Зелва дает концерт на собственной вилле близ венгерской столицы. Свои оригинальные сочинения он исполнит на струнных инструментах, включая гавайскую гитару. Это странное сообщение отчего-то перепечатали шесть московских газет самого разного толка и направления. - Ничего не понимаю,- признался Русинов.- Я далек от музыки... - Музыка здесь ни при чем,- заявил пчеловод.- Нет такого композитора ни в Венгрии, ни на Гавайях. И виллы "близ столицы" нет... Прошу заметить: ни одна зарубежная газета не опубликовала этой информации. Зато есть другая,он бросил через стол газету на арабском языке с карандашной пометкой возле короткого столбца.- Читай! - Не владею,- Русинов вернул газету. - Тогда послушай! - Старик надел очки.- "30 июля поздним вечером полиция Эль-Харга- города на юге Египта- в мусорном баке обнаружила труп гражданина Ливии Карамчанда Зелвы, задушенного с помощью нейлоновой гитарной струны. Полиция считает..."- Он вдруг откинул газету.- Что считает полиция- полный абсурд... Зелву убили сразу же после исчезновения Джонована Фрича. Правда, вместе с ним, точно таким же способом, погибло еще шесть человек в разных частях света. Эти семеро не имели никакого отношения к делу. Изгои били по площадям... В кабинете магистра найден любопытный прибор, подключенный к радиотелефону. Каждые восемь часов он прикладывал руку к табло с индикатором, и в эфире не было никакой тревоги. И когда Фрич не вернулся в офис, через шестнадцать часов его радиотелефон автоматически связался с абонентом в Будапеште и три минуты передавал звучание гавайской гитары. А наутро газеты вышли с рекламой концерта композитора Зелвы... Мы только что пережили гибель дочери и внука Мохандаса Ганди, только что заделали эту брешь... А тут новая пробоина! Теперь они ждут наших ответных действий и, возможно, избирают новых заложников. Где гарантия от случайности? Русинов тихо шалел, слушая озабоченного Петра Григорьевича. Тот молча выпил полный стакан медовухи, придвинул к гостю блюдо с фаршированными яйцами и тонко нарезанной ветчиной. - Ешь! Ты должен есть и спать. Тебе скоро потребуется много сил. Пока это для тебя основная задача. Машинально, одно за другим, Русинов съел несколько яиц и ощутил ком в желудке: ссохшийся, он не принимал пищи. Петр Григорьевич заметил это и подал фужер с янтарной медовухой. - Пей, Мамонт! Сейчас пройдет. Пей и ешь! В сознании тоже образовался ком путаных мыслей, вопросов и догадок, а пчеловод между тем продолжал наращивать его еще больше: - Кощеи пытаются создать иллюзию, будто они получают какую-то информацию непосредственно отсюда. Поэтому и поторопились с сообщением о струнных инструментах Зелвы. Они уже не одно столетие намекают, что в среде гоев есть их человек. В шестнадцатом веке они создали Нострадамуса с его прогнозами и объявили его чуть ли не Вещим Гоем. В конце прошлого сфабриковали новую подделку и выдали ее уже в нашем веке под видом "учения" Рериха. Наблюдать за их потугами забавно, особенно сейчас, когда изгои сами начинают верить в истинность собственного творчества и насилуют компьютерные системы.- Петр Григорьевич вздохнул и, как бы опомнившись, начал снова угощать: - Ну-ка, ешь, вот салат, Ольга приготовила... Тебе сейчас надо легкую пищу. Потом пельмени подам... Упоминание об Ольге не возбудило аппетита... - Конечно, на компьютере можно кое-что рассчитать, смоделировать,продолжал пчеловод.- Но, к счастью, все будет "липа", правдоподобие, стрельба по площадям. На этой машине Пашу Зайцева не вычислишь. А Паша купил "стингер" и завалил магистра... Русинов хотел напомнить, что в вертолете вместе с этим магистром был еще Иван Сергеевич Афанасьев, однако Петр Григорьевич заговорил жестоко и отрывисто: - Мы долго молчали! Теперь следует резко менять тактику. Придется отомстить сразу за всех! За Зелву! За шестерых безвинных со струнами на шеях! За Страгу Севера! Если бы я был Стратигом, кощеи бы уже трепетали от страха! Я бы не стал обстреливать площади. Я бы вел огонь чистый, снайперский. Мне бы хватило недели, чтобы выщелкать всех кощеев в России!.. - Кто он - Стратиг? - спросил Русинов. - Он Стратиг,- подумав, ответил старик.- Никто ему не может указать, разве что Атенон... Но Владыка почему-то щадит его и редко вмешивается в дела земные, хотя все время ходит по земле и носит свет Полудня... Да, и потому стратегия будет совсем иная. Стратиг против всякого террора, против всякой логики. Может, потому кощеи не могут вычислить его существование на компьютере. Его ведь нет! Есть просто музей забытых вещей... А все-таки Паша Зайцев молодец! Его тоже не просчитаешь, и он неуязвим для кощеев, как Стратиг... - Что же ждет меня? - спросил Русинов, ощущая, как от медовухи отнимаются ноги.- К чему готовиться? - Сейчас на тризне и решится твоя судьба,- заявил Петр Григорьевич.Откровенно сказать, не знаю, потому что я всего-навсего Драга. Живу на пути, встречаю людей, провожаю гоев, развлекаю очарованных странников... Жди, вернется Валькирия. А могут прислать и Дару, которая сообщит тебе решение. Не спеши, Мамонт! У тебя впереди длинная дорога, успеешь еще и многое познать, и многое увидеть. Ты счастлив, потому что избран Валькирией, Хотя судьба твоя все равно в руках Стратига. - Почему же ты доверяешь мне тайны, если со мной ничего не решено? - В любом случае ты уже никогда не вернешься к изгоям. Страга указал тебе путь к Весте. - Значит, в худшем - меня лишат разума. И будет мне путь в психушку. - Правильно,- одобрил старик.- Всегда готовься к худшему, и все, что принесет тебе Валькирия, будет приятным сюрпризом. Но безумство - не самое страшное. С точки зрения изгоев, ты уже лишился ума. Представь себе, ты возвращаешься в мир и заявляешь, что был в пещерах и видел то, чего не может быть в представлении изгоев... И странником отправят- не так уж плохо. Будешь идти, идти куда глаза глядят, только зачем и ради чего, знать не будешь. Но если тебя лишат пути - вот это тяжкое наказание. Лучше умереть, чем жить беспутным. - Что это значит? - Удел блуждающей кометы.- Петр Григорьевич, несмотря на выпитую медовуху, проворно вскочил и бросился к окну.- Ну вот, кого-то еще несет... На улице послышался гул машины. Пчеловод набросил длиннополый дождевик и вышел из дома. Русинов же, едва передвигаясь, подобрался к боковому окну, так как парализованные медовухой ноги не слушались. Возле черного, роскошного "БМВ" стояла женщина- последняя любовь Ивана Сергеевича, "постельная разведка" шведской стороны фирмы "Валькирия".
      3
      Полковник Арчеладзе не любил своего шефа, как, впрочем, и всех предыдущих, какой бы службой и каким делом ни занимался. По стечению обстоятельств, а точнее, по роковому совпадению все вышестоящие начальники оказывались выдвиженцами из партийных структур, если говорить о прошлом. В настоящем же новый шеф оказался опять совершенным непрофессионалом - бывшим начальником пожарной охраны Кремля, но идейно подготовленным и доказавшим свою преданность посткоммунистическому режиму. Про себя Арчеладзе называл их комиссарами и болезненно переживал, если получал незаслуженную выволочку или не мог убедить по вопросам, понятным любому специалисту. Его раздражали и высокомерность, и суетливость очередного комиссара, он ненавидел их голоса, манеру одеваться, запах одеколона и даже мебель в кабинете. Все оскорбляло его профессиональные качества, опыт и самолюбие. Арчеладзе спасался от встреч с непосредственным шефом лишь из-за того, что имел почти полную самостоятельность работы своего отдела. Однако при этом все-таки случались моменты, когда избежать контакта с Комиссаром становилось невозможно. Изучив результаты экспертизы партийного значка со свастикой, он немедленно запросил из архивов все касаемое исчезнувшей партийной кассы гитлеровской Германии, а также информацию и материалы по розыску Мартина Бормана. Аналитики и архивисты отдела за несколько дней перелопатили имеющиеся сведения и ничего занятного не обнаружили. Розыск золота НСДАП, по сути, прекратился в начале пятидесятых, после свержения Берии. Какое-то время им занимался Институт кладоискателей, затем о пропавшей кассе словно забыли, причем так прочно, что у аналитиков возникло подозрение в умышленности этого действия. В какой-то степени пессимизм можно было понять, ибо все материалы указывали на то, что золото из Германии вывезли либо в Южную Америку, либо в Южную Африку, где активность советской агентуры во времена "холодной войны" была ориентирована на политические проблемы. Одним словом, требовалось немедленно провести консультации по всем этим вопросам с коллегами из ЦРУ и "Интеллидженс сервис", но таким образом, чтобы не привлечь внимания к золоту компартии. Организовать подобные встречи можно было лишь через своего шефа, и Арчеладзе скрепя сердце отправился к нему на поклон. Разумеется, он должен был обосновать необходимость таких консультаций, поскольку дело было связано с зарубежными поездками и, самое главное, с большими валютными расходами: коллеги из "дружественных" разведок никакой информации бесплатно не выдавали, а произвести "товарообмен" было не на что - обменных секретов в России почти уже не оставалось. У Арчеладзе складывалась двойная задача- обмануть сначала Комиссара, не раскрывая перед ним находки - партийного значка, после чего попытаться переиграть коллег: последнее время, выгадывая свои интересы, они всюду лезли если не в долю, то, во всяком случае, требовали полной информации о проводимой "совместной" операции. Главный "пожарный" - Комиссар выдержал его в приемной положенные двадцать минут, и когда впустил в свой кабинет, Арчеладзе был уже слегка раздражен. Шефу было сорок четыре года, однако выглядел он гораздо моложе: мудрено было износиться в кремлевских стенах, где уже лет пятьдесят не возгоралось ни одного пожара, если не считать политических. Но при этом Комиссар тонко чувствовал, когда от подчиненного уже идет дым, и тактику избирал соответствующую. Арчеладзе заготовил и документально оформил версию, по которой значка Зямщица как бы не существовало, однако были показания двух классных ювелиров, к которым обращались незнакомые им иностранцы с просьбами установить подлинность и оценить девять золотых значков НСДАП. Короче, Арчеладзе тем самым давал понять шефу, что на черном рынке золота появились вещи, составляющие партийную кассу Бормана. Версия была грубоватой, но на бывшего пожарного должна произвести впечатление... Изложив ее, Арчеладзе неожиданно почувствовал полное спокойствие шефа, что в начале истолковал полной его тупостью в данном вопросе. - Да, это рынок! - тоном поощрения сказал Комиссар.- Торгуют орденами, значками, бабушкиными золотыми десятками, военными трофеями, раскапывают могилы, чтобы снять золотые коронки... Насколько мне известно, господин полковник, вам поручено искать золото компартии. Вы партии не перепутали? Арчеладзе чуть только не скрипнул зубами, но ответил сдержанно: - Я ничего не перепутал. - Вот и занимайтесь тем, что поручено. - Ко мне стекается вся информация, связанная с золотом, алмазами и операциями с этими ценностями,- настойчиво объяснил Арчеладзе.- В нашей практике часто случается так, что ищем одно, а находим другое... Он замолчал, не окончив своей мысли, поскольку вдруг ясно сознал, что спокойствие Комиссара- не тупость, а, напротив, отличное знание предмета. - Это плохо,- назидательно проговорил шеф.- Вы должны находить именно то, что ищете... Господин полковник, доложите мне, куда исчез человек по прозвищу "Птицелов"? В первое мгновение Арчеладзе не мог поверить в то, что Комиссар негласно контролирует его отдел и получает информацию о его деятельности не только из официальных докладов. Операцию с Птицеловом проводил узкий круг особо доверенных сотрудников, и никакой утечки не могло быть. Однако сейчас в любом случае скрывать результаты встречи на Ваганьковском кладбище не имело смысла. - Он принял яд,- признался Арчеладзе.- В целях конспирации я был вынужден захоронить труп в его же могиле. - И это плохо,- не изменяя тона, определил Комиссар, и Арчеладзе сокрушенно подумал, что недооценил нового шефа.- Очень грубо работаете, господин полковник. Нам сейчас важнее синица в руке, чем журавль в небе, а вы отвлекаетесь от дела. Оставьте фашистов в покое, занимайтесь коммунистами. Только тренированное самообладание не позволило Арчеладзе сорваться. - Вас понял,- проронил он.- Разрешите идти? - Одну минуту,- уже без прежнего напора сказал Комиссар.- Ко мне обратился работник МИДа с жалобой, что вы третируете его больного сына. Что это такое? Оставьте его в покое! Это было не требование, а как бы дружеская просьба, высказанная напоследок, но именно она больше всего насторожила Арчеладзе. Вернувшись в отдел, он даже не взорвался от наглости шефа, а посидев несколько минут, он мысленно проанализировал результат аудиенции и вызвал помощника по спецпоручениям: - К немедленному исполнению! Незаметно изъять значок у Зямщица. Пусть думает, что проглотил во сне. И роется потом в своем дерьме!.. Это - раз! Второе: установить наблюдение за старшим Зямщицем. Но только своими силами! Далее. Выяснить канал утечки информации о работе отдела. - Такого не может быть,- заверил помощник. - Утечка, слава Богу, внутренняя! - разозлился Арчеладзе.- И она есть!.. Хотя- стоп! Немедленно пришли ко мне Воробьева и... Нигрея! Сам разберусь. Когда в очередной раз перетряхивали весь аппарат КГБ, Арчеладзе, как завзятый старьевщик, перерывал и тщательно выбирал все то, что выбрасывалось и чаще всего по политическим соображениям не годилось для службы. Он искал матерых профессионалов, и ему было наплевать, какому лидеру они симпатизируют. А бывало, таких спецов выводили за штат, такие кадры выносили "на чердак", как выносят старую мебель, что слюнки текли. Последний "пожар" устроил бывший пожарный, и Арчеладзе умудрился выхватить из огня сразу двух парней. Воробьев всю жизнь занимался контролем за секретностью оперативных действий, был давним знакомым, скорее, даже приятелем, поскольку сам отчаянный рыболов и грибник, и незаметно увлек этим делом и Арчеладзе. А Нигрей был из подразделения, которое занималось проверкой, есть ли "хвост" у того или иного объекта, то есть наблюдал за наблюдением. Они чем-то внешне походили друг на друга - здоровые, рукастые, с переломанными и оттого горбатыми носами, бородатые и языкастые, за что их и выносили "на чердак". Арчеладзе временно приткнул их в разные группы, далекие в общем-то от их прежней службы, но их навыки применял по назначению. Первым прибежал Воробьев и потому, что в кабинете никого не было, обращался запросто и на "ты". - Комиссарчик нас обнюхивает со всех сторон,- объяснил Арчеладзе.- Нашел какую-то дырку, тянет информацию. - А прикидывался пожарным шлангом! Ничего, найдем и прикроем,- засмеялся Воробьев.