— Наша вашим не уступит!
      — Наша вашим не уступит!
      Вместе со всеми парни идут на штурм.
      — Удалой народ, удалой! Эка лихости сколько! — восторгается Разин. — Им что каша, что труд, что бой — лишь бы не быть в последних. Вот ведь натура русская!

РОЗГИ

      При взятии Симбирска попал к разинцам огромный обоз. Были в нем и хлеб, и соль, и ядра для пушек, и порох. Была и всякая обозная рухлядь: подковы, уздечки, колесные спицы, деготь, веревки, гвозди. Были и… розги. Целых три воза. Ведал обозным хозяйством дворянин Ягужинский. Он и придумал розги.
      — Для злодея везу, для злодея, — говорил Ягужинский. — Как побьем воровской народ, так и устроим великую сечу. Насмерть их, розгами. Для того и везу.
      Отличался Ягужинский лютостью редкой. Вез он не только розги.
      Были на обозных телегах и кнуты, и плети, и колоды с цепями, был и палаческий инструмент: топоры, пруты из железа, петли для виселиц, пыточные щипцы для раздирания тела. Находился при обозе и свой палач.
      — Я человек запасливый, — говорил Ягужинский. И похихикивал: — Каждый третий пойдет на виселицу, каждый пятый сядет на кол. Ну, а розги, эти, конечно, всякому.
      Однако получилось все вовсе не так, как мечталось о том Ягужинскому. Приехали розги с обозом в Симбирск. Тут и достались восставшим. Достались не только розги, но и сам Ягужинский.
      — Розги? — переспросил Разин, когда донесли ему об обозном хозяйстве.
      — Розги, батюшка атаман. Целых три воза. А есть еще и кнуты, и плети, и палаческий и пыточный инструмент.
      — Ах ты! — вскипел Степан Тимофеевич. — Целых три воза. И плети, и розги! Кто лютость сию придумал?
      — Дворянин Ягужинский, — сообщили Разину. — Дозволь, батюшка, его самого его же гостинцем попотчевать.
      Усмехнулся Разин:
      — Ну раз так… Раз он до этих вещей охочий, раз он розог, плетей любитель — быть по тому, всыпать ему для пробы.
      Схватили разинцы Ягужинского, содрали в момент штаны и рубаху, разложили пластом на лавке. Разобрали с возов плети и розги, построились в длиннющий, длиннющий ряд. Без малого на целую версту растянулись.
      Вечером Разину доложили:
      — Кончился Ягужинский. Засекли, атаман. Не дышит.
      — Как — не дышит?! — осерчал Разин.
      — Не выдюжил, батюшка.
      — Эх, меры людишки не знают, — вздохнул Степан Тимофеевич. — Лютость пошла на лютость.
      Обиделись разиинцы:
      — Не мы начинали!
      — А нас бы помиловал?
      — Да он же сам виноват. При его-то дворянской хлипкости и сотни розог, поди, хватило. Зачем же три воза брал?

ДВА КАЗАКА

      Сдружились они в походах. Два казака, два разинца. Запорожский казак и казак донской. Иван Сорока и Фрол Телегин.
      Вместе бились, вместе сражались. Под одной кошмой ночевали. В персидские земли ходили вместе. Астрахань штурмом брали. Голодая, делили краюху. Каплю воды на двоих делили. Вместе кубки хмельные пили.
      На привалах вспоминали своих девчат. Сорока — свою Марийку, Телегин — свою Дуняшу. Вспоминали родные земли. Сорока — свое Запорожье, бурный широкий Днепр. Телегин — равнины вокруг Черкасска, тихий и плавный Дон.
      Жили два казака, словно родные братья. И радость и горе у них пополам. Все тут на равные доли. И смерть им выпала — одна на двоих.
      Не взяли разинцы при первом штурме симбирский кремль. Люто сражались стрельцы и дворяне. Знали: не будет им от восставших пощады. Били картечью. Ядра горохом из пушек сыпали. Лили сверху, со стен, смолу.
      Отвел Разин бойцов на отдых.
      При новой атаке Разин дал команду кремль запалить. Натаскали ночью разинцы хворосту, дров. Прикатили телеги с сеном. Обложили в нескольких местах кремлевские стены.
      — По-о-шел! — скомандовал Разин.
      Взметнулось по стенам пламя. Поползло языками вверх. Лизнуло ночное небо. Рассыпалось на сотни и тысячи искр.
      Принялись стрельцы и дворяне огонь тушить.
      — Сбивай его! Солью дави! Песком! — надрывал глотку воевода Иван Милославский. — Воду — безрукие! Во-о-ду!
      В это время и начался новый штурм.
      Иван Сорока и Фрол Телегин бежали вместе со всеми. Припасли они длинную лестницу. По этой лестнице и хотели подняться на стены.
      Добежали друзья удачно.
      — Доброе дело, доброе, — приговаривал Разин, наблюдая за огнем и атакой. — Вот так-то, воевода Иван Милославский. Вот так-то тебя — за горло двумя клещами.
      Однако, подпустив разинцев к стене, осажденные как бы спохватились.
      — Пищали к бою! Смолу на стены! — гудел Милославский.
      Когда Телегин и Сорока прислонили к крепостным бревнам свою лестницу, сверху началась такая пальба, что лишь чудом они уцелели.
      Глянули казаки налево, направо — в живых только их двое.
      Приостановилась атака и тех, кто шел за первыми следом. Не решаются люди под пули двинуться.
      Стоят у стены казаки. Стоит Телегин и не видит того, как сверху в него стрелец из пищали целит. Не видит Телегин, но видит зато Сорока. Проворен в бою Сорока. Выхватил из-за пояса пистолет. Спас друга от верной гибели.
      Не заметил Телегин стрельца, который в него из пищали целил, зато заметил другого. Другой же в Сороку целил. Проворен в бою Телегин. Выхватил из-за пояса пистолет. Спас друга от верной гибели.
      Улыбнулись друзья друг другу. Прокричали своим:
      — Братцы, не трусь!
      — Братцы, вперед!
      Бросились казаки вверх по лестнице и увлекли своим примером других.
      Они уже были у самого верха. Вот уже рядом обрез стены. Но тут над Иваном Сорокой нависла стрелецкая секира. Смотрит железным жалом. Миг, и быть бы Сороке в беде. Но рядом Телегин. Ловок в бою Телегин. Выкинул саблю навстречу удару. Выбил секиру из рук стрельца. Выбил одну секиру, но рядом уже другая. Нависла она над самим Телегиным. Смотрит железным жалом. Миг, и быть бы в беде Телегину. Но рядом Иван Сорока. Ловок в бою Сорока. Выкинул саблю навстречу удару. Выбил секиру из рук стрельца.
      Улыбнулись друзья друг другу.
      Еще шаг, и быть бы казакам на стене.
      И в эту секунду…
      У Милославского был отряд лучников. Их стрелы и при первой атаке положили немало казацких голов. Били они и сейчас без промаха.
      Выскочил лучник на стену кремля. Простилась стрела с тетивой. Пробила Сороке грудь, достала грудь и Телегина.
      Рухнули вниз казаки.
      На волжском обрыве, в общей могиле, спят они вечным сном. Два казака, два разинца. Запорожский казак и казак донской. Иван Сорока и Фрол Телегин.
      Ходит над ними солнце. Ходит над ними месяц. Звезды им с неба светят. Плещет о берег Волга. Ветры бегут над обрывом. Песни о дружбе казацкой поют.

БАБКА

      Явилась к Разину бабка. Старая-старая. Согнулась от возраста бабка. Без клюки шагу ступить не может.
      — К тебе пришла, атаман. В войско твое казацкое.
      — Эка шутница ты, старая! — рассмеялся Степан Тимофеевич.
      — К тебе, к тебе, принимай, — повторила старуха. И даже клюкой о землю пристукнула.
      — Ну и ну, — покачал головой Степан Тимофеевич. — Ты что же, саблей казацкой владеть умеешь?
      — Нет, не умею.
      — Может, стрельбе из пищалей обучена?
      — Не приведи господи, — закрестилась старуха.
      — Так, может, в пушкарном деле ты мастерица великая? — усмехнулся Разин.
      — Нет, — заявила бабка. — Я слово волшебное знаю.
      — Волшебное слово?
      — Его, его, отец атаман. То слово страх из людей изгоняет.
      Глянул искоса на бабку Степан Тимофеевич, задумался. А дело все в том, что в войсках у Разина много было таких, кто впервые ходил под пули. Вот и попадались порой людишки, на которых страх находил перед боем.
      Запомнился Разину случай. При штурме Симбирска приметил он парня. Парень как парень. Молод и строен. Не хуже любого другого скроен. Только страх у него в глазах. Пристроился парень сзади всех прочих. Шепчет:
      — Царица небесная, матерь божия… — то есть храбрости парень просит.
      Не помогла царица небесная. Не послала храбрости парню. Не сдвинулся, бедный, с места. Мало того — весь бой просидел в кустах.
      Посмотрел на бабку Степан Тимофеевич:
      — Ладно, умельство твое испробуем. — Показал он бабке на трусливого парня: — Начинай вот хотя бы с этого.
 
 
      На следующий день при штурме кремля Разин стал наблюдать за парнем. Парень как парень, молод и строен. Не хуже любого другого скроен. Только новое что-то в парне. Где же страх у него в глазах?
      Двинулся парень со всеми в атаку. На стены Симбирска геройски лазил. Цел-невредим вернулся.
      — Вот это да! — не сдержался Разин.
      Слух о том, что появилась в войсках ворожея, быстро прошел между разинцами. Немало людишек ходило к бабке. И каждый потом — в героях. Поражался такому Разин. Сам в волшебную силу старухи уверовал. Вызвал Степан Тимофеевич бабку:
      — Колдовство-то твое откуда? Волшебное слово в чем?
      Усмехнулась Разину бабка, потянулась к атаманскому уху:
      — Колдовства-то, родимый, нет.
      — Как — нет?! Своими глазами видел.
      Вновь усмехнулась бабка:
      — Доброе слово сказать перед боем — вот и будет волшебное слово.

ГОВОРИЛ МАКАР САЗОНОВ

      — Ну, братцы, прощайте. Спасибо за хлеб, за соль, за дружбу, — говорил Макар Сазонов. — Путь вам удачный, дальний, а я пришел. Деревенька моя рядом. Речка у нас Свияга. — Был Сазонов из этих мест, из Симбирской округи. — Город я взял. А кремль и без меня осилите.
      Случай ухода из разинской армии был не первым. Уходили люди и под Саратовом, и под Самарой, и во многих других местах. Покидали боевые отряды по одному, по два и даже целыми группами. Добирались, как Макар Сазонов, до родных мест и расходились.
      — Мы свое сделали, — говорили они. — Спасибо отцу атаману. Наша земля свободна. Пусть за другие места повоюют теперь другие.
      Тянуло крестьян к дому, к земле. А тут ко всему поход совершался летом. Созрели хлеба. К хлебам мужиков манило. Убирать, молотить, на зиму припасы делать.
      Разин удерживал и не удерживал. Понимал он мужицкую душу. Да и ведь силой людей не возьмешь.
      — Не держу, — говорил Разин. — Однако торопитесь. Рано бежите к стойлам. Рано. Тем, что пришли домой, дело еще не кончилось.
Конец бесплатного ознакомительного фрагмента.