Смотрит Разин на «Разина»:
      — Волю людишкам дал?
      — Дал.
      — Работящих людей не трогал?
      — Не трогал, отец атаман.
      — Народу служил с охотой?
      — Ради него на господ и шел.
      — Нужны атаманы, нужны, — проговорил Разин. Повернулся к Калязину: — Молодец! Ну что же — ступай. Стал атаманом — ходи в атаманах. Желаешь — будь Разиным. Желаешь — Калязиным. Зовись хоть горшком, хоть ухватом. Не дело на имени держится. Имя на деле держится.

ОТКУПИЛИСЬ

      Сотник Матвей Веригин с отрядом казаков вез Разину захваченную в одном из уездов казну. Хранились деньги в ларцах. Медные — в одном. Из серебра — в другом.
      Проехали казаки самые опасные места, миновали стрелецкие заставы, заслоны. Казалось, что все преграды уже позади. Как вдруг в лесу наткнулись они на засаду.
      Завязался между стрельцами и казаками ружейный бой.
      Стрельцов и числом больше, и в пулях нет недостатка. У казаков же свинец на исходе. Понимает Веригин: плохи дела.
      Лежат разинцы за дубами, березами, отбиваются.
      Стрельнули раз, стрельнули два. А в третий и стрельнуть у многих нечем.
      Подполз к сотнику тот, что залег от него правее:
      — Батька, свинца более нет.
      Подполз к сотнику тот, кто лежал по левую руку:
      — Батька, пришла погибель.
      Хотел подняться Веригин в рост, дать команду к ручному бою. «Эх, была не была, погибать, так с достоинством». Да только в это время подполз к Веригину третий из казаков. Подполз, ругнулся недобрым словом и вдруг зашептал:
      — Батька, а ежели нам откупиться? — Шепчет, а сам глазами косит на ларцы с казной.
      — Откупиться? Ах ты собака! — взревел Веригин. На минуту задумался. Потом улыбнулся: — А ну волоки ларцы.
      Бросился к ним советчик, придвинул поспешно к сотнику. Сбил Веригин прикладом замки, откинул крышки.
      — Вот так, атаман! Вот так! — опять зашептал советчик. — Дозволь стрельцам прокричать о деле.
      Не отвечает Веригин. Подхватил он горсть монет, бросил правому из казаков. Вновь подхватил, бросил левому. Бросил другим:
      — А ну заряжай!
      Сообразили разинцы, набили монеты в дула.
      — Ну, а теперь голоси, — приказал Веригин советчику.
      Догадался, в чем дело, теперь и советчик. Поднялся казак с земли, закричал стрельцам:
      — Откупного даем, откупного! Жалует вас атаман серебром и медью. Жалует вас серебром и медью! — кричит казак и пересыпает в руках монеты.
      Заслышав денежный звон, стрельцы и высунулись из-за укрытий.
      — Пуляй! — закричал Веригин.
      Стрельнули казаки. Дым туманом схватил деревья. А когда он рассеялся — нет стрельцов уже рядом. Трое лежат убитыми. Другие снова ушли в засаду.
      Приободрились казаки и такую подняли стрельбу, что стрельцы отходили все дальше и дальше. А потом и вовсе оставили их в покое. Видать, и у стрельцов ружейный припас окончился.
      Прибыл Веригин к Разину, вручает ему казну.
      — Не гневись, батюшка атаман, — говорит. — Будет в ларцах недостача.
      — Как — недостача? — насупился Разин.
      Рассказал Веригин о стрелецкой засаде.
      Слетела суровость с лица у Разина. Рассмеялся Степан Тимофеевич.
      — Говоришь, откупились?
      — Откупились, батюшка атаман.

РЕЧНАЯ ЦАРИЦА

      Оскарка Чертенок пристал к разинцам возле Самары. Чертенок — это прозвище. Так казаки его окрестили. Был он то ли из-под Саранска, то ли из-под Алатыря. Родом мордвин. Немало было в войсках у Разина и мордовцев, и чувашей, и черемисов, и татар. Впрочем, Чертенок утверждал, что он русский.
      — В России живу, потому и русский.
      — Ну, а веры же ты какой?
      — Веры я разинской. Оттого к вам и пришел.
      Острым он был на язык.
      Сражался Чертенок вилами. Другого оружия не признавал.
      — Они острые, — объяснял Оскарка. — С ними в бою лучше. Это тебе не пищаль. Их заряжать не надо.
      А заряжать ружья в те времена было целым делом. И порох и пули заталкивали через дуло.
      Чертенок сразу же всем понравился. Был он веселым и добрым. К тому же умел рассказывать байки. Плел небылицы одна пуще другой. И всегда про одно: про царицу речную. И как выглядит царица речная, и что ест, и что пьет. Даже придумал, что в гостях у нее бывал.
      — Аж под водой?! — поражались те, кто принимал любой вымысел за чистую правду.
      — Под водой, — отвечал Чертенок.
      Послушать Чертенка сбегались с различных мест. Разин тоже однажды слушал.
      А как-то сотник Веригин, повстречав Оскарку и посмотрев на его вилы, в шутку сказал:
      — Ты бы хоть пистоль или пищаль попросил у своей царицы.
      — Да зачем мне пищаль, — начал Чертенок. И снова пошел про то, что вилами биться лучше. Их заряжать не надо.
      — Ну так для других попросил, — подзадорил Веригин.
      Плохо было с оружием в разинском войске. Пищаль или пистоль считались богатством.
      — Для других попрошу, — согласился Оскарка.
      И попросил.
      Куда-то исчез. Три дня пропадал. Вернулся — в руках пищаль.
      Все так и разинули рты. Сотник Веригин и тот поразился.
      — Значит, не врал. Значит, царица имеется, — пошли голоса.
      — А ну, еще принеси пищаль.
      — Две принеси пищали.
      — Можно и две, — ответил Чертенок.
      Снова где-то он пропадал. А когда вернулся, глянули все и видят: как и обещано, несет две пищали.
      Секрет оказался в простом. Знал Чертенок лесные округи. Уходил он в сторону от главных дорог. Подкарауливал одиночных стрельцов. Колол вилами. Забирал оружие.
      Узнал о Чертенке Разин.
      — Молодец! — похвалил Оскарку.
      Приказал Степан Тимофеевич отрядить несколько партий смелых людей. Чтобы и эти ходили лесными дорогами и тоже оружие добывали. Называли таких смельчаков добытчиками. Чертенок с ними тоже ходил. Многие из них отличились. И Чертенок был всегда в первых, самым удачливым.
      — Помогает ему царица, помогает, — шутили разинцы.

ОТЧЕГО И ПОЧЕМУ?

      Мужичонка Фрол Скобеев надоел казакам до крайности. Не давал никому покоя. Приставал постоянно с вопросами: почему, отчего, отчего, почему?
      — Почему казаки землю не пашут?
      Объяснили ему казаки. Мол, не землю пахать, а страну охранять — для того казаки и созданы.
      — Отчего слово пошло «дуван»?
      Объяснили ему казаки. Давнее это слово. Когда делят они добычу, это и есть дуван.
      И дальше таких «отчего», «почему» посыпалась сотня за сотней.
      Поначалу с охотой объясняли ему казаки. А потом им так надоел Скобеев, что при виде его казаки бежали, как от самого лютого зверя.
      Тогда принялся Фрол Скобеев донимать пушкарей:
      — Что такое наряд?
      Объяснили ему пушкари. Мол, наряд — это и есть сами пушки. Так называются пушки.
      — А что такое раскат?
      И про это объяснили ему пушкари. Мол, раскат — помост у крепостного вала или стены, на котором ставятся пушки.
      Поначалу с охотой объясняли ему пушкари, а потом, когда вопросы посыпались градом, «Ах ты мучитель, аспид несчастный!» — взвыли, не выдержав, пушкари.
      Оставив пушкарей в покое, взялся Фрол за стрельцов. Вслед за стрельцами терзал гребцов. Затем — драгун, пикиреров, гусар, мушкетеров. Даже приставшего к разинцам батюшку, словно палач, пытал. Этого, правда, про бога. Есть ли бог на земле? А если есть, почему не видно? Есть ли на свете ангелы? А если есть, почему не слышно? Существует ли ад и рай? И если да, то в ад или в рай попадет после смерти сам батюшка?
      Не выдержал батюшка, послал его к черту.
      Прошло какое-то время, и вот уже не Скобеев лезет к любому с вопросами, а сам на вопросы других отвечает. Пополняется армия Разина. Приходят в нее новички. Все интересно новеньким.
      Одному объяснит Скобеев про верховой и подошвенный бой. Верховой, мол, происходит от слова «верх». Это тот бой, который ведется на стенах. А подошвенный — тот который идет внизу, то есть у стен, под стенами. Другому расскажет, что такое дуван. Про ломовую пушку расскажет третьему. Мол, ломовая она потому, что от слова «ломать» происходит. Из этой пушки по стенам бьют. Про морские, речные суда расскажет. Объяснит, почему одни лодки называются «бусы», другие — «насады». А есть еще салы. Мол, бусы — это большие морские лодки. А насады — речные. Насады они потому, что борта у них как бы нашиты, насажены. Салы же вовсе не лодки, а всего лишь плоты, и сделаны вовсе они не из бревен, а из пучков камыша. Человека держат они с трудом. А вот одежду свою, сбрую, сабли, пистоли и пики на них казаки перевозят.
      Многое знал Скобеев. Рассказывал он интересно. Слушать его интересно. Лезут к нему с вопросами. Нет никому отказа. Подумал Разин и вдруг назначил Скобеева сотником.
      Однако нашлись здесь такие, которые к Разину вдруг с обидой:
      — Как! Почему?! Мы тоже не меньше знаем. Нам тоже пора бы быть в сотниках.
      — Возможно, вы тоже не меньше знаете, — ответил Разин. — Только дорог не тот, кто в себе таит. Почет наш тому, кто поделиться с другим умеет.

ПРИТЯГАТЕЛЬНЫЙ ЧЕЛОВЕК

      Длинный путь прошел с разинским войском Ермил Крупицын. Астрахань, Царицын, Саратов, Самара — все позади. А сколько других городов, сколько сел, деревень. То плыли в лодках, то меряли версты пеши, реже в телегах по-барски ехали.
      Приметили разинцы: куда ни придет Крупицын — всюду он свой человек. Люди вокруг него сразу толпой собираются. А провожают в дальнейший поход, как самого близкого друга.
      Вначале гадали разинцы:
      — Может, в каждом селе у него родня?
      — Видать, Ермил из ямщицкого роду и в селах приволжских не раз бывал.
      — Да нет, он струги тягал по Волге и всюду завел знакомство.
      Спросили о том Крупицына.
      Оказалось, отродясь не бурлачил Ермил. В ямщиках не ходил ни разу. И вообще не бывал никогда на Волге. Родом — елецкий, из неблизких от Волги мест.
      И вот тут-то кто-то сказал:
      — Притягательный он человек.
      Присмотрелись к Крупицыну разинцы и разобрались, почему же он притягательный.
      Началось все с того, что приотстал однажды Крупицын от войска. После ночевки в каком-то селе недосчитались его в отряде.
      — Ну, — решили, — видать, сбежал. Не вынес, должно быть, Ермил похода.
      Однако прошло три дня, и вот догнал Крупицын своих товарищей.
      — Где же ты был?
      — Где пропадал?
      — Мы уже думали, леший тебя прибрал.
      Отмолчаться хотел Крупицын. Не удалось. Пришлось рассказать Ермилу.
      Оказывается, заночевал он в селе у какой-то одинокой старухи. А изба у старухи не изба — развалюха. Бревна подгнили, скособочились стены. Крыша совсем провалилась. Вот и остался Крупицын в селе. Три дня крышу чинил старухе.
      — Может, старуха твоя — молодуха? — кто-то полез к Ермилу.
      Но шутника оборвали.
      С этого дня стали разинцы наблюдать за Крупицыным. И что же? Станет отряд на дневку или короткий отдых. Бухнутся все на траву. Ноги гудят от усталости. Лежат отдыхают разинцы. А где же Ермил?
      А Крупицын в это время то крылечко резное кому-то ладит, то вдовой стрельчихе дрова колет, то, надрываясь, бревна с телег сгружает.
      Где-то роют колодец — Ермил на подмогу. Через ручей обвалился мосток — Крупицын и тут как тут. Тянут людишки невод. Глянешь, и разинец в общем ряду. В одном месте станет Ермил у кузнечного горна. В другом соберет детей и сказкой веселой ребят потешит. В третьем, на лугу, косарям поможет.
      — Да что ты, Ермил! — говорят товарищи. — Пожалел бы себя. Да разве ты всем поможешь!
      — Что правда, то правда, — согласится Крупицын.
      Однако в новом селе начинается все сначала. И кончается тем же самым: провожают крестьяне разинца, как самого лучшего друга. Сотни и сотни верст прошел вдоль Волги Ермил Крупицын. Прошел и всюду память в сердцах у людей оставил.
      Неизвестно, где кончил свой век Крупицын. Погиб ли в бою, казнен ли на плахе. А может, он долго жил и умер естественной смертью. Только память о нем долго на Волге еще хранилась. Во многих местах фамилию люди уже забыли. А чаще просто ее не знали.
      Говорили на Волге так:
      — Проходил тут однажды разинец — доброй души человек, притягательный.

КРИКУН И КРАСАВЧИК

      На одной из стоянок казак Мишка Бычок раздобыл петуха.
      — Стянул?! — полезли к нему казаки.
      — Нет, — озорно отвечает Мишка. — Мне бабка одна дала.
      Однако все видят, что врет, шельмец, что стянул петуха, конечно.
      Петух оказался особенный. Правда, внешне был он не очень казист. Скорее, наоборот. В какой-то драке лишился пера на шее. На одной из лап не хватало пальца. Зато…
      Петушиное племя вообще непривязчиво. А этот сразу привык к казаку. Ходил за Мишкой словно телок за маткой. И если, бывало, с Бычком кто-нибудь заговорит, сразу на тех сердился. Расправит крылья. Идет как воин. Спеши отойти, а то немедля клюнет.
      Куры воду не очень любят. Сторонятся прудов и рек. А этот словно из утиного яйца народился. Даже, представьте, плавал. Мишка в воду, и он за ним. Мишка на струг, и тенью петух за Мишкой.
      А главное, голос у петуха оказался на редкость звонким. Своим пронзительным криком будил он всех ни свет ни заря на струге. Сердились вначале разинцы. Хотели крикуна придушить. Однако привыкли скоро. А привыкнув, его полюбили. Напоминал им крик петушиный родные донские станицы, далекие хаты, детей и баб.
      Петух погиб неожиданно, но очень геройской смертью. Запомнился разинцам этот день. Сидел петух на борту. День был жаркий. Палило солнце. Петька, прикрывши глаза, дремал. И вдруг привстал он на ноги, раскинул крылья и разразился особым каким-то криком. Глянули люди. Не поняли сразу. Потом разобрались. Вдоль борта проползла змея. Кто несмелый — тут же отпрянул. Другие схватились за сабли. Однако Петька опередил. Налетел на гадюку. Клювом — по черепу. Пришиб он ползучую тварь. Однако, видать, не до самой смерти. Ухитрилась гадюка кольнуть его в шею жалом. Успела смертью ответить на смерть.
      Откуда на струге взялась змея? Сама заползла ли во время стоянки? Кто-то случайно с грузом ее занес? А может, был тут недобрый умысел, кто-то нарочно ее подбросил? Струг атаманский. Всякое может быть.
      Грустили в тот день казаки. Словно что-то ушло родное.
      Вскоре разинцы завели нового петуха. Но этот оказался неголосист. Воды как огня боялся. Всюду, паршивец, гадил. И хотя с виду красавцем был, однако только на суп годился.
      Съели его казаки.

ОСТАЛСЯ

      Лазутка Дятлов роптал на Разина. Что бы Разин ни сделал, как бы ни поступил, выходило, со слов Лазутки, что сделал Степан Тимофеевич неверно, что как раз по-другому тут стоило поступить. Когда в начале похода дал Разин команду идти на Астрахань, Дятлов сразу начал мутить людей:
      — Зазря мы идем на Астрахань. Не туда атаман ведет. Тратим напрасно время. Нам бы сразу идти на Москву, на север. Там царь и главные силы сидят дворянства.
      — Нет, верно, что раньше идем на юг, — отвечали Лазутке разинцы. — Прав Степан Тимофеевич. Астрахань сильная крепость. Нельзя, чтобы у похода осталась она за спиной. Боярским ножом торчала. Если Астрахань будет нашей, вся Волга у нас в руках.
      Когда в Царицыне Разин приказал чинить кремль, Дятлов и здесь, как петух, шумел:
      — Да чего же его чинить! Город мы взяли. Зачем нам стены? Нет бы бревна раздать на дрова людишкам.
      — Эх, Лазутка, Лазутка, местом сидячим думаешь, — отвечали Дятлову разинцы. — Пока на Руси боярство, стены и нам нужны. Рано рушить валы и крепости. Правильно сделал Разин.
      Тем, что Степан Тимофеевич дал команду равнять крестьян с казаками, Дятлов и вовсе был недоволен. Ходил среди казаков, кричал:
      — Да как же так можно равнять казака с мужиком? Мужик отродясь — холоп, казак с малолетства — вольный. Как же так, меня и холопа в одну телегу!
      — Нет твоей правды, нет, — отвечали Лазутке разинцы. — В том и великая сила похода, что равняет Разин людей. Оттого и прут к нему новые тысячи. Мужик ли, казак, каждый для воли и счастья рожден на свете. Вот и выходит, что Разин прав.
      Не унимался Дятлов:
      — Не так, не так поступает Разин.
      По любому поводу с осуждающим словом Лазутка лезет. Ругал он Разина и за то, что очень крут атаман с теми, кто засыпал в дозорах:
      — Не жалеет людишек Разин, не ценит казацкую кровь!
      И за то, что, заметив склонность к спиртному, приказал Степан Тимофеевич всыпать кнутов Гавриилу Копейке.
      — Что же, выпить нельзя казаку!
      И даже за то, что заставил Разин Гуся и Присевку сидеть заниматься грамотой.
      — Зачем же мучить зазря казаков? Что мы — поповского роду-племени! Да я бы…
      — Ты бы… — смеялись в ответ казаки.
      Все знали, что Дятлов завидовал Разину. Лазутка и сам норовил в атаманы. Мечтал стать хотя бы сотником, хотя бы десятником.
      Только не избирали люди почему-то его в атаманы. Даже в сотники, даже хотя бы в десятники. Был он Лазуткой да так и остался.

ТРУБКА

      Была у Разина трубка. Любимая. Из ясеня.
      И вот обронил Степан Тимофеевич трубку. Стоял у борта на струге. Шлепнулась трубка в воду. Буль — и пошла на дно.
      — Эка напасть! — ругнулся Степан Тимофеевич. — Примета к тому же недобрая.
      Трубка досталась ему от отца. А отцу, говорят, от деда.
      — Да мы ее враз! — тут же вызвались казаки.
      Остановили разинцы струг. Разделись. И в воду. Ныряли, ныряли. Доставали до самого дна. А Волга — река не мелкая. Запыхались. Измучились. Нет трубки.
      — Весла в воду, — скомандовал Разин.
      Так и осталась трубка на дне речном.
      Погрустил, конечно, Степан Тимофеевич. Да что же делать. «Что с воза упало, то пропало» — не зря в народе так говорят. Однако прошла неделя. И вот явились к Разину три казака:
      — Получай, батюшка атаман!
      Глянул Разин — трубка. Та самая: отцовская, дедова. Не поверил вначале Степан Тимофеевич. Покрутил в руках, посмотрел. Вот и зарубка, вот и щербинка. Вот и кольцо из меди — на месте разъема.
      — Она. Та самая. Ну и лешие! — произнес Разин. Посмотрел на казаков: — Да как вы ее? Откуда?!
      Переступают с ноги на ногу казаки. Пожимают плечами. Мол, гадай, атаман, как желаешь. Как достали — дело второе. Главное — трубка есть.
      — Спасибо, — сказал Степан Тимофеевич. Отпустил казаков с поклоном.
      Отпустил, а сам снова за трубку. Получше ее рассмотрел, понял, что трубка не та. Та и не та. Схожа — тут спору нет. Две капли воды так не схожи. И все же не та.
      Усмехнулся Степан Тимофеевич.
      Хотел разыскать казаков. Однако того не сделал. Решил не смущать умельцев.
      Курит Степан Тимофеевич трубку. Струится над ней дымок. Струится, уходит в небо. Тает в бездонном небе.

Глава пятая
СИМБИРСКИЕ СТЕНЫ