— На что это вы уставились? — сердито спросила Сабрина.

— На тебя, моя милая жена, — с наиприятнейшей улыбкой ответил Николас. — Олицетворение грации и красоты.

Она посмотрела на него с явным недоверием.

— Я почти не спала. У меня покраснели и воспалились глаза. Голова болит, и я даже не могу повернуть шею! — Она снова повернулась к морю, тихо пробормотав: — Один только черт знает, как я себя чувствую.

Она сказала… нет, конечно, он ослышался. Он на минуту задумался, затем встал позади нее и мягко положил руки на шею.

Она отшатнулась:

— Что это вы делаете?

— Поскольку ты плохо провела ночь по моей вине, хотя и косвенной, я должен помочь. Вот так. — Взяв ее за плечи, он повернул ее к себе и начал осторожно массировать ей шею. — Тебе хоть немного стало лучше?

«Лучше? Да это просто чудесно!»

Она с облегчением вздохнула:

— Боже мой, да! Изумительно!

Она опустила голову, и его руки скользнули к ее плечам. Затекшие мышцы расслаблялись под его сильными умелыми пальцами. «А что еще умеют делать эти гибкие пальцы?» — мелькнула у нее мысль.

— Где же вы научились этому? Где-нибудь за границей?

Он тихо рассмеялся:

— В своих путешествиях я узнал много удивительного. А этот опыт я приобрел после нескольких раундов с таким боксером, как Джентльмен Джексон. Я часто посещал его школу в Лондоне.

Боль утихала под его ловкими пальцами, и Сабрина подумала, что она могла бы стоять так до бесконечности.

— Значит, вам нравится бокс, — рассеянно сказала она. — Скажите, у вас есть еще интересы, кроме женщин? Мне кажется, что вы знаете обо мне намного больше, чем я о вас.

— Возможно. Хотя, по-моему, все сведения о тебе оказались неправдой. Что именно тебе известно обо мне?

— О, немного. Большей частью то, о чем все знают. Я слышала, что о вас высокого мнения в правительственных кругах и ожидают, что вы добьетесь успеха в парламенте. Знаю, что ваше состояние внушительно и надежно.

— Это тоже все знают?

— Вовсе нет. — Она закрыла глаза, испытывая блаженство от его прикосновений. — Я наводила справки.

Его руки замерли на ее плечах.

— Ты наводила справки обо мне?

— Угу.

Он схватил ее за плечи и рывком повернул лицом к себе. Сабрина растерянно заморгала. Голос его звучал сурово, но в глазах мелькали веселые огоньки.

— Давай поговорим начистоту. Ты наводила обо мне справки и в то же время возмущаешься тем, что я узнавал о тебе.

— Это совсем другое дело, — вспыхнула она.

— Едва ли, — засмеялся он. — Но это не имеет значения, а просто ставит нас в равное положение. Я предпочитаю все делать открыто и высоко ценю честность, особенно между мужчинами и женщинами.

— Разумеется, — тихо согласилась Сабрина. — И я тоже. — Она задумалась над его словами. — А разве честно говорить женщине о своей любви ради достижения своих целей?

Он с лукавой улыбкой ответил ее же словами:

— Это совсем другое дело.

— Понятно. — Она тоже улыбнулась. — В любви и на войне все средства хороши.

— Именно так.

Сабрина покачала головой. Чем дольше она находилась в обществе Николаса, тем успешнее он преодолевал ее сопротивление. Он обладал тем очарованием, которое приписывали ему, и к тому же оказался более интересной личностью, чем она ожидала. Она с удивлением заметила, что ей действительно нравится этот человек, хотя и не предполагала этого, когда так бездумно затеяла брак. Но любовь к Николасу может привести ее к катастрофе. У нее не было сомнений, что для мужчины, с такой легкостью произносившего слова любви, они ничего не значили.

Нет, пусть он ей нравится, пусть даже его остроумие и шутливый флирт забавляют ее, но она не позволит себе полюбить его, любви нет места в браке по расчету. А теперь еще этот неприятный вопрос о честности. Существовало многое в ее прошлом и настоящем, что она скрывала от него. А что-то намеревалась скрывать всю жизнь. Что бы он сделал, если бы узнал ее тайны?

К закату глаза Сабрины уже слипались. Они с Николасом провели довольно приятный день, ведя ничего не значащие разговоры, стараясь не затрагивать опасных тем.

Постепенно она начала чувствовать себя свободнее, успокоенная сознанием, что ничем не рискует, и с каждым часом все больше становилась сама собой. Ее смелые высказывания не встречали неодобрения с его стороны. К тому же она видела, что Николас считает ее не только привлекательной, но интересной и приятной. Она знала, что во многих браках не бывает и этого.

Сабрина вернулась в каюту намного раньше своего новобрачного. Она с отвращением взглянула на стул, сегодня она хотела спать, а не беспокойно ворочаться целыми часами в поисках удобной позы. Он сам может провести ночь на этом проклятом стуле, если пожелает. Сегодня кровать принадлежит ей.

Раздевшись, она бросила одежду на сундук, умылась водой из кувшина и вынула ночную рубашку из саквояжа. Она просунула голову в ворот, и тонкая рубашка приятно скользнула вниз, лаская ее тело мягким прикосновением. Сабрина никогда не любила практичных фланелевых рубашек с высоким воротом, предпочитая фривольную роскошь батиста и кружев. Эта рубашка была более откровенной и соблазняющей, чем ей бы хотелось при данных обстоятельствах. Но ничего не поделаешь. Если бы она предвидела, что ей предстоит спать в одной комнате с мужчиной, возможно, она отыскала бы кусок фланели. Она подняла руки и с наслаждением потянулась.

— Вот это очаровательное зрелище для мужчины. — На пороге стоял Николас с одобрительной улыбкой на лице. — Могу сказать, что брак имеет свои преимущества.

— Николас, — вздохнула она, стараясь побороть желание чем-то накрыться. — Неужели никто вас не учил стучаться, прежде чем входить в комнату дамы?

Его улыбка стала еще шире.

— Что-то не припоминаю, чтобы раньше кто-нибудь жаловался.

— Так вот, пожалуйста, запомните.

Она пыталась холодным равнодушием прикрыть внутренний трепет, вызванный его присутствием. Интимность обстановки беспокоила ее. В дверях высокий широкоплечий мужчина с горящими глазами, а она в одежде, оказавшейся теперь такой откровенной и обольстительной.

Сабрина собралась с духом:

— Как я вижу, вы снова настаиваете на том, чтобы спать здесь?

— Не знаю, где бы еще я хотел спать. — Он плотно затворил дверь и шагнул к Сабрине.

— Что вы делаете! — воскликнула она, волнение охватило ее.

Николас остановился и вопросительно поднял брови.

— Я всего лишь хотел сесть и снять сапоги. Это разрешается?

— Конечно. Я только…

Она тряхнула головой, безнадежно пытаясь избавиться от возникшего в ее воображении обнаженного бронзового тела. Странно. До сих пор она не вспоминала, каким видела его накануне. Но сейчас, когда он так близко, когда на ней тонкая батистовая рубашка, а его глаза блестят от возбуждения…

С нескрываемым восхищением он оглядел ее с головы до ног.

Ей захотелось убежать, спрятаться от него. Затем захотелось остаться. Каждая клеточка ее тела вспыхивала огнем. Соски затвердели, и она боялась, что он заметит сквозь тонкую ткань ее возбуждение и… Ее охватило жаром, лицо вспыхнуло, и что-то забилось в глубине ее тела. Сама каюта, казалось, дрожала от медленно разгорающейся страсти.

В каюте было очень жарко. Почему она не замечала: этого раньше? Становилось все труднее дышать, и она бессознательно обмахивала лицо рукой. Их взгляды встретились, и она замерла. Любовь или нет, но что плохого в том, что она поддастся желанию? Тому, что в конце концов неизбежно? Ведь он теперь ее муж.

— Николас, я… — Она сделала шаг к нему.

— Сабрина! — В его голосе странно смешались предостережение и страсть.

Он обнял ее, и она с жадностью прильнула к его губам. Словно ток пробежал между ними, и ощущение жаркого пламени пронзило все ее тело. Их языки искали, находили, дразнили и ласкали друг друга. От него пахло морем и солнцем. И Сабрина чувствовала, что скоро им будет мало поцелуев.

Николас с жадностью упивался этим опьяняющим созданием, покрывая поцелуями ее шею и ложбинку между ее полными грудями. Она откинула голову и тихо застонала, когда он обнажил ее грудь. Набухший сосок соблазнял его. Со стоном Николас обхватил его губами. Сабрина тяжело дышала и еще крепче прижималась к нему.

Он провел рукой по ее стройной ноге и обхватил ладонью ягодицу. Медленно он оттянул рубашку, и его пальцы добрались до обнаженной кожи. Она вздрогнула от этого прикосновения, и он снова погладил ее бедро. Поглаживая плоский живот, он опускался все ниже, пока не почувствовал под рукой шелковистые волоски, охранявшие ее нежную плоть, мягкую и влажную от бившегося внутри желания.

— Николас, — простонала она.

Все мысли исчезли, остались лишь его ласки. Она чувствовала сквозь его и свою одежду настойчивые толчки его возбужденной плоти. Ее тело требовало обнажить эту плоть и жаждало принять ее в свое лоно. Сабрина принадлежала ему, и она хотела этого.

Он понял, что она сдается и хочет, чтобы он взял ее. Чувство удовлетворения охватило его, и он впился в ее губы, наслаждаясь сладким вкусом своей победы. Страсть, с которой она отдавалась ему, пробудила в нем неприятное предчувствие.

«Я не буду оказывать милости человеку, которого не люблю». Ее слова, ее немыслимые условия промелькнули у него в голове. Он отмахнулся от чувства вины, чуть слышного шепота стыда, которые прятались где-то в глубине его сознания. Она не была невинной девушкой со школьной скамьи, она хотела его так же сильно, как и он ее. Как бы в подтверждение Сабрина прижалась к нему.

Не пожалеет ли она об этом? Не возненавидит ли его? Не возненавидит ли он себя? «Я также слышала, что вы — человек чести. Человек слова». Николас внутренне застонал. Он был человеком своего слова, возможно, не таким щепетильным в своих отношениях с женщинами, как в других делах, но тем не менее. Эта проклятая женщина, вероятно, доверяла ему. Он не может обмануть ее.

Николас никогда не предполагал, какой силой воли обладает. Он натянул на ее бедра рубашку и оторвался от ее губ, проклиная не вовремя проснувшуюся совесть. С трудом он овладел собой.

— Думаю, сегодня я буду спать на палубе.

Быстро повернувшись, он направился к двери. Открыл ее и оглянулся, едва устояв перед желанием остаться. Сабрина неподвижно стояла посередине каюты. Свет фонаря проникал сквозь тонкую ткань ночной рубашки. Волосы были растрепаны, губы распухли и посинели, лицо пылало. Изумрудные глаза, широко раскрытые от потрясения, были затуманены страстью.

Ему до боли захотелось вернуться к ней.

Николас перевел дыхание.

— Ты можешь спать на кровати. — Он коротко кивнул и вышел, резко захлопнув дверь.

Пораженная его внезапным уходом, Сабрина смотрела на закрытую дверь. Почему он ушел? Что она сделала? Еще никогда она не испытывала такого желания, такой безудержной, безумной страсти. У нее не было мужчин после смерти Джека, но даже он никогда не возбуждал в ней таких бурных, всепоглощающих желаний.

Ослабевшая и разочарованная, Сабрина сжала руки. Прошло тринадцать лет, пока она нашла человека, который возбудил в ней такие желания, о которых она не могла и думать. Николас, ее муж. В ее душе начал разгораться гнев. Что это было, какая-то злая шутка? Или он просто хотел ей доказать, что может заставить ее отказаться от своих принципов, требований и желаний и овладеть ею в любую минуту, когда пожелает? Черт побери, он почти добился этого! Все ее сопротивление рухнуло от его горящих глаз.

Сабрина обхватила плечи руками и заходила по каюте. Как она могла быть такой дурой? Он, наверное, сейчас на палубе усмехается, празднуя победу. Какой смысл в том, что он сдержался? Но, скорее всего это часть его плана. Очевидно, он даже не хотел ее. Удовольствие, которое они получали в общении друг с другом, вполне вероятно, было притворством с целью смутить ее, поставить на место. Она значила для него не больше, чем многочисленные женщины, которые были до нее, не больше, чем обыкновенная уличная шлюха.

Она подняла голову и сердито посмотрела на постель. Подумать только, она была готова, более того, жаждала отдаться ему. Попасться навеки в ловушку этого нелепого

— Ладно, у него был шанс, другого не будет.

Сабрина бросилась на постель и завернулась в покрывало. Она слышала, как стучит ее сердце, и, натянув покрывало на голову, крепко зажмурила глаза.

Крепко, чтобы уничтожить память о вкусе его губ, о его прикосновениях!

Крепко, чтобы подавить желания, все еще терзавшие ее!

Крепко, чтобы усыпить боль!

Он сжимал поручни с такой силой, что побелели пальцы. Ничего не замечая, Николас смотрел в темноту. Он старался успокоиться, ровно дышать и замедлить бешеное биение пульса. От этих усилий его охватывала дрожь. Никогда еще он не уходил от женщины, будучи на грани успеха. Никогда не отказывался от того, что предлагали ему охотно и по доброй воле. Никогда совесть не мешала ему получать удовольствие. Что же, черт возьми, нашло на него? Почему уложить Сабрину в свою… в их постель казалось не только бесчестным, но и несправедливым? Он хотел этого. Это было все, чего он хотел. Разве не так?

Нет! Озарение потрясло его, словно он получил удар кулаком в живот. Он хотел от нее большего. Больше, чем минуту бездумной страсти. Он хотел… чего? Любви? Николас отогнал эту мысль, но она как надоедливое насекомое возвращалась к нему, раздражая, лишая покоя, требуя к себе внимания. Любовь? Какая странная мысль! Ему было незнакомо это чувство, и он не очень верил в его существование. Сможет ли он понять, что такое любовь?

Странно. Если у него хватило глупости влюбиться, то, конечно, это не могла быть женщина, даже отдаленно напоминавшая Сабрину. О, она красива и, видит Бог, полна страсти, о которой он раньше лишь подозревал, но эта женщина оказалась упрямой и более умной, чем это позволительно. Она уже доказала, что не уступает ему в словесных сражениях. Нет, здравый смысл подсказывал, что он должен полюбить не слишком умную, но покорную женщину, которая подчинялась бы его требованиям и признавала его власть над собой.

Любовью это не объяснишь. Должна существовать другая причина, почему он остановился, когда без труда мог бы уложить ее в свою постель. Почему он принял к сердцу ее заботы и желания? Почему его интересовало то, о чем она думала? Николас стоял на темной палубе наедине со своим разочарованием, растерянностью и печалью. Если это действительно любовь, то он не хотел ее. Ему предстояло провести очень длинную ночь.

Сабрина спала в постели еще хуже, чем на стуле, большую часть ночи она металась и ворочалась. Она поклялась, что будет не замечать и избегать Николаса, но когда вышла на палубу, он был там.

— Сабрина, — начал он, — о вчерашнем…

В его темных глазах она увидела заботу и беспокойство, но не позволила сердцу откликнуться на его слова. Он обошелся с ней как с дурой, и она не скоро об этом забудет.

— Я не желаю обсуждать вчерашнюю ночь, — холодно сказала она. — Я бы предпочла забыть этот случай.

Она отвернулась и устремила взгляд на море.

— Я бы хотел объяснить.

— По-моему, в объяснениях нет необходимости. — Она пожала плечами, — Думаю, и так все ясно.

— В самом деле? — Он схватил ее за плечо и повернул лицом к себе. — Тогда, может быть, ты объяснишь мне.

Она смотрела на него со все возрастающим возмущением, которое мешало ей делать вид, что вчерашней ночи вообще не было. Она стиснула зубы в отчаянной попытке сохранить спокойствие.

— Отпусти меня!

— Не отпущу, пока не объяснишься. — Янтарные огоньки вспыхнули в его глазах.

— Хорошо. — Она выдернула руку и поморщилась от боли. — Ты хотел показать мне, что я ничем не отличаюсь от других женщин и не могу устоять перед твоими чарами, так прославившими тебя. Хотел унизить и оскорбить меня. Чтобы я знала свое место. И не потребовалось доводить совращение до конца, чтобы доказать это.

— Ты в самом деле думаешь, что я мог так поступить с тобой? — с изумлением спросил он.

— Да, думаю. — Она с презрением посмотрела на него, как бы ожидая, что он отвергнет это обвинение.

— Зачем, Сабрина? С какой целью я бы хотел унизить тебя?

— С какой целью? Не знаю, — сказала она с гневом и обидой.

— Ладно, так узнай. Я желал тебя с первой минуты нашей встречи. Желал добродетельную и строгую леди Стэнфорд. Но совсем не так, как я желал страстную, непредсказуемую, упрямую, доводящую меня до неистовства Сабрину Харрингтон, свою жену, если ты помнишь эту незначительную деталь. — Он словно железными тисками сжал ее плечи. — Но такой уж я глупец, что впервые за всю жизнь поставил желания женщины выше собственных желаний. Я подчинился идиотским условиям этого так называемого брака. Проявил уважение к праву на личную жизнь, которое ты так высоко ценишь.

Сабрина стояла перед ним, пораженная страстностью его слов и той яростью, какую видела в его глазах.

— И за это ты осмеливаешься обвинять меня в подлом поступке?

Он резко оттолкнул ее.

Она открыла рот, чтобы заговорить, но не находила слов. Ее гнев растаял перед его справедливым возмущением.

Николас смерил ее уничтожающим взглядом.

— Более того, мне не нравится слово «совращение». Мне кажется, это относится в равной степени к обеим сторонам.

— Ты меня обвиняешь? — снова возмутилась она. — Я не отношусь к любительницам флирта. И не я смотрела так, словно раздевала взглядом. И уж конечно, не я хотела спать в одной каюте с тобой.

— Нет, но нам придется и дальше оставаться в этой каюте, — возразил он. — В интересах соблюдения внешних приличий я не хочу, чтобы матросы сомневались в том, что у нас вполне счастливый брак.

— Будут сомневаться, если ты сейчас же не понизишь голос, — прошипела она.

Он сделал глубокий вдох, явно пытаясь не потерять самообладание, и заговорил спокойным, холодным тоном:

— Но можешь не беспокоиться. Вчерашнее не повторится. Я буду уважать твои желания и выполнять твои условия.

— Прекрасно, — коротко ответила она.

Николас с усталым видом провел рукой по своим темным волосам.

— Я тоже хотел бы забыть о случившемся. Я вчера совсем не спал, и думаю, нам лучше не возвращаться к этому разговору.

— Ты не спал? Как жаль, Николас. — Она с довольной улыбкой отвернулась и стала смотреть на море. — А я спала прекрасно.

Весь день Сабрина соблюдала осторожность по отношению к Николасу, словно ходила по битому стеклу. Дружеское согласие, возникшее накануне, было нарушено, в их общении чувствовалась напряженность. К ночи они объявили что-то вроде перемирия.

Сабрина снова пришла в каюту первой. Она быстро переоделась и забралась в постель. Николас, прежде чем войти, постучал в дверь, и на какое-то мгновение она пожалела об условиях их брака и о том, что он так не вовремя вспомнил о них. Он был дружелюбен и вежлив, даже любезен, но ничем не напоминал пресловутого распутника, строго выполняя свое обещание. Сабрина была довольна его поведением. Однако это почему-то не доставляло ей удовлетворения.

Они пожелали друг другу доброй ночи, и Николас устроился на том же стуле, на котором она провела предыдущую ночь. Слабый лунный свет, проникавший через решетчатое окно каюты, позволял ей видеть расплывчатый силуэт Николаса. Она напряженно прислушивалась к его дыханию, каждому движению, каждому вздоху. Всю ночь корабль скрипел и стонал, заставляя сердце Сабрины биться сильнее и вызывая беспокойные мысли. Волны качали корабль, их древний как мир ритм навевал пассажирам сладкий сон. Но никто не спал.