Заблудшие души (сборник)

Алекс Маркман

Заблудшие души

Чем глубже бездна отчаяния, в которую погружается человек, тем яростнее вопль его души, жаждущей счастья.

Стефан Цвейг

ТОЛЬКО ТЫ ОДНА

В распахнутую дверь заползал густой весенний воздух, пахнувший льдом застывших луж, талой землей, прошлогодней листвой, сосновой смолой и еще чем то, свойственным только весне далеких северных широт. У косяка внутри помещения стоял мужчина невысокого роста, с брюшком, и тревожно перебрасывал взгляд хитрых карих глаз поочередно то на одного, то на другого из тех троих, которые остались в помещении. Эти трое расположились на равном расстоянии друг от друга, и не меняли дистанцию, как шахматные фигуры, забытые на доске небрежным игроком. Однако ходы эти фигуры делали сами, и потому предпочитали лучше не двигаться, чем сделать ошибку в этой опасной игре.

– Не закрыть ли дверь, Сергей, – спросил он того, что сидел в изодранном до лохмотьев кресле. – Холодает к вечеру. – Тот, кого он назвал Сергеем, улыбнулся, глядя на его расплюснутый, как пятак у свиньи, нос, на конце которого чернело большое пятно мазута.

– Не нужно, Никодимыч, – ответил Сергей. Его тон не предполагал возражений. – Пусть проветривается от дыма. Не хочу, чтобы завтра учуяли запах. – Они собирались курить гашиш, и было бы неразумно оставлять следы и дать волю слухам в этом заброшенном, недоступном для транспорта поселке.

Сергей расположился на равном расстоянии от враждующих сторон, чтобы успеть вмешаться, если это будет необходимо. Справа от него, на верстаке, сидел, раскачивая ногами, беловолосый детина по кличке Амбал. Сейчас он был воинственно настроен, что проявлялось во всем его облике. Его белый чуб торчал, как рог у разъяренного быка, ноздри раздувались, и расстегнутый ворот рубахи открывал часть татуировки изображающей кости и череп. Амбал получил кличку за свой размер. Он был большой, атлетического сложения и огромной физической силы. Он мог свободно перенести две болванки, восемьдесят килограмм каждая, с одного места на другое, если было за что их ухватить.

– Давай, Бобер, сыграем в карты сегодня, – уже в третий раз предлагал Амбал, обращаясь к тому, что стоял слева от Сергея, возле раскаленной железной печки. Амбал проиграл ему вчера, а отдавать было нечем. Сегодня он надеялся отыграться, а это значило опять играть в долг.

– Уймись ты, уймись, – пытался Бобер угомонить Амбала. – Опять хочешь мне фуфло засадить?

– Ты думай, что говоришь, – с угрозой предупредил его Амбал. – Недолго и схлопотать.

На лице у Бобра появилась трагическая гримаса обреченного. Так, должно быть, выглядел лорд Гамлет в начале его знаменитого монолога: «Быть или не быть». Вопрос, однако, не принимал для Бобра настолько личный характер, как для Гамлета. «Быть или не быть Амбалу?» – вот в чем был вопрос. «Убить, иль не убить?». Бобер уже сидел раз за убийство. А тут будет еще одно, и опять лагеря, а ему очень хотелось выйти наконец из заколдованного круга преступлений и отсидок. Бобер ничего не ответил, только кивнул, как будто в знак согласия. Бобер в любом споре утвердительно кивал, и постороннему могло бы показаться, что он во всем уступает и со всем соглашается. На самом же деле Бобер соглашался только со своими мыслями. – Давай, давай, Амбал, – говорил он сам с собой. – Договоришься скоро, и я распорю тебе брюхо.

Амбал хорошо понимал, что означало постоянное согласие Бобра. Но он был не трус, скор на расправу, и дело могло принять крутой оборот.

Бобер достал из кармана пачку грузинского чая, бросил ее содержимое в железный ковш, налил туда полную кружку воды и стал подогревать на железной печке эту смесь.

– Тут в поселке несколько баб новых появилось, – сказал Никодимыч, пытаясь направить разговор в другое русло. Он знал, что Амбал грезит бабами день и ночь, эта было единственная тема, которая могла отвлечь его от картежной игры.

– Здесь все бабы такие страшные, как будто их из могилы выкопали, – поддержал разговор Сергей. На его породистом, властном лице появилось выражение насмешливого уныния.

– Для Амбала это не преграда, – пробурчал Бобер, внимательно наблюдая за закипающей водой в ковшике. Он хорошо умел готовить чифир, знал, что воду нельзя кипятить слишком долго, или на слишком сильном огне, или не доварить. – Амбал и лошадь может трахнуть, если хозяин за ней не углядит. Я бы не решился варить чифир, если бы Амбал сзади меня стоял.

Амбал ничуть не обиделся на его замечание.

– Надобно посмотреть на них, – сказал он более миролюбивым тоном. – Их всех пялить надо.

– Вот, закончится твой срок на поселении, приедешь в большой город, там найдешь много, – приободрил Амбала Никодимыч. Он был доволен, что обстановка немного разрядилась. Никодимыч терпеть не мог блатных разборок. Рисковал он только из-за денег, и всегда сторонился толпы. К Сергею он тянулся потому что тот умел держать всех под уздой.

Никодимыч всю жизнь специализировался на сборе металлолома. Страна нуждалась в металле, а следовательно, в его услугах, и Никодимыч неутомимо удовлетворял потребности любимой страны. Последний раз его посадили за попытку распилить и сдать в утиль паровоз. Однажды, по его рассказам, Никодимыч шел по вершине насыпи и увидел внизу завод, огороженный забором, по верху которого была протянута колючая проволока. А за забором, в тупике, стоял паровоз который, судя по ржавчине, не двигался с тех пор, как его впервые упомянули в песне «Интернационал» в куплете «Наш паровоз идет вперед, в коммуне остановка». Остановился он гораздо раньше, так и не дождавшись коммуны, и не удивительно: железные дороги давно уже перешли на дизельные двигатели. Никодимыч обожал такого рода дела. Он договорился с крановщиком, двумя сварщиками и шофером, заказал у специалистов поддельные документы и привез ничего не подозревающую бригаду на территорию завода, к месту работы. Сварщики резали паровоз автогенами на куски, крановщик грузил эти куски на машину, и шофер, в сопровождении Никодимыча, отвозил метал в утиль сырье, где Никодимыч получал деньги, делился со своим человеком в утиль сырье, и возвращался к уменьшающим остаткам паровоза. Так продолжалось два дня, в течение которых Никодимыч поставил стране много металла. В конце второго дня его остановили на проходной. Сменилась охрана, и тот, кто открывал ворота, попросил у Никодимыча накладную. Охранник внимательно осмотрел предъявленный документ, нахмурился и попросил подождать, пока он кое-что выяснит. Никодимыч не любил ожидание и неизвестность. Он сказал шоферу, с негодованием в голосе: – Вот я им сейчас задам трепку! Негодяи! Заставляют людей терять время. Погоди-ка, я сейчас вернусь. – Он выпрыгнул из машины, вышел из проходной и скрылся, оставив неосведомленного шофера объяснять детали накладной. Никодимыча поймали в другом городе, где он пытался распилить и продать недостроенный мостовой кран. Никодимыч просил суд учесть, что он приносил большую пользу стране и вносил большой вклад в строительство коммунизма, в приход которого он свято верил. Его послали дожидаться коммунизма в лагеря строгого режима, откуда он попал на поселение, в этот затерявшийся в тайге леспромхоз.

У Никодимыча не было чрезмерной гордыни и обидчивости, присущей касте воров. Он мог снести оскорбление, если оно не выходило за определенные пределы, конечно. Но он предпочитал избегать опасности, если они не были связаны с воровством металлолома. Сегодня он остался с Сергеем по одной причине: покурить гашиш. Уж очень он это дело любил.

– Амбалу нужно было родится в мусульманской стране и иметь там гарем, – продолжил интересную тему Сергей. – Он был бы занят все дни и ночи на пролет.

– Мне любой гарем хватит только на одну ночь, – сказал Амбал. – Я их всех до утра перетрахаю по нескольку раз.

– Амбала может успокоить только цунами, – сделал вывод Сергей, как будто разговаривая сам с собой. – Ничто другое его не утихомирит. – Никто из присутствующих не знал, что такое цунами. Бобер дипломатично промолчал, а Никодимыч угодливо улыбнулся золотыми зубами и озарился разбегающимся от глаз веером глубоких морщин.

– Кто такая? – поинтересовался Амбал. – Уж не та ли новенькая медсестра, что прибыла неделю назад?

Сергей улыбнулся и хмыкнул. – Сестра, или другая, какая разница. А что это за медсестра? Я ее не видел.

– У-у-у – оживился Амбал. – Вот это бикса! Ух, че бы я сделал, если бы поймал ее в темном углу. У-у-ух, у-у-ух. – Амбал набрал воздух в легкие и сглотнул слюну.

– Че бы ты сделал? – насмешливо спросил Бобер.

– Я бы ее шворил день и ночь, без передышки, – продолжал мечтать вслух Амбал, – пока яйца не отвалятся. Сперва бы я ее ноги ей за затылок завернул, а потом… – Он стал описывать такие позы, по сравнению с которыми тысячелетняя индийская Хатха Йога могла показаться бездарной выдумкой школьного учителя физкультуры. Вряд ли на земле существовала женщина с которой можно было проделать то, что подсказывала ему его воспаленная фантазия. Для этой цели больше подошла бы тряпичная кукла, оболочка которой сделана из эластичного, не рвущегося материала.

– Чифир готов, – объявил Бобер, снимая весело кипящий ковш с печки. – Крепкий, что надо.

– Как раз для воров, – сказал Амбал, подразумевая, что он тоже относится к этой касте.

– Здесь нет воров, – презрительно сказал Бобер. – Где это ты видел, чтобы вора послали на поселение? Знаем мы, что за воры здесь ошиваются. – Бобер налил из ковша в кружку черную жидкость, отпил глоток и передал ее Никодимычу. Никодимыч осторожно отпил глоток, пытаясь не обжечь губы, и передал кружку Амбалу.

Вот, Сергей же был в законе, а здесь киснет – сказал Амбал, отхлебывая обжигающий чифир. – Верно ведь, Сергей? – Он передал ему горячую железную кружку. Сергей отхлебнул горькую жидкость и протянул чифир Бобру.

– Был, а сейчас вот просто мужик. Ты же знаешь, я больше не вор. Я объявил это еще три года назад. Завязал я с этой паскудной жизнью навсегда, и возврата нет.

– Почему же тебе до сих пор анашу подбрасывают те, что в законе? – спросил Амбал. – Просто так, что ли?

– У меня с ними дружба навек – ответил Сергей. – А с делами я завязал.

– Мы сюда всегда возвращаемся – вмешался в разговор Никодимыч. – Нет у нас других путей.

Сергей вздохнул, вытащил из кармана курительную трубку и разговоры в мастерской смолкли. Все замерли в ожидании, наблюдая за каждым его движением, как завороженные фокусами волшебника. Сергей вынимал трубку только тогда, когда у него был гашиш. Его могущественные друзья находили пути чтобы послать ему драгоценный товар на вертолете, который доставлял в леспромхоз необходимые продукты, медикаменты, махру и водку. Сергей набил трубку и взял протянутую Бобром горящую лучину. Он затянулся, полузакрыв глаза от наслаждения, и передал трубку Бобру. Каждый молча передавал по кругу то трубку, то кружку с чифиром, все глубже погружаясь в наркотическую нирванну.

– Так ты будешь со мной играть сегодня, или нет? – снова начал приставать к Бобру Амбал. Сергей медленно повернул голову в сторону Амбала. Его густые, белокурые с проседью волосы растрепались, свесившись крючками на лоб и на уши. Он расстегнул рубаху, но на его груди не было татуировки, как у остальных.

– Я вас сегодня оставил, – строго сказал Сергей – чтобы вы уладили ваши распри. А ты опять начинаешь, Амбал. Не испытывай мое терпение.

Амбал, казалось, пропустил его предупреждение мимо ушей.

– Будешь ты играть, или нет? – с угрозой обратился он к Бобру. Гашиш делал свое дело.

Бобер был значительно старше Амбала. Ему было сорок пять лет, из которых больше двадцати он провел в лагерях и в тюрьмах. Ему давно надоела блатная братва, ее однообразный треп и распри. Но других людей он не встречал, и потому не мог выйти из заколдованного круга. Сейчас он очень жалел, что сел вчера играть с Амбалом. Амбалу было тридцать, он был в самой силе, и рвался в бой с каждым, кто попадался на пути, исключая, конечно, воров в законе. Этих он боялся, ибо гнев их означал неотвратимую смерть.

– Ты сначала отдай долг, а потом играй, – хмуро ответил Бобер. У него опять стало горестное выражение лица. Он понял, что сейчас от стычки не отвертеться. – Нечего фуфло засаживать, – продолжал он. – Вор, говоришь. Фуфлыжник ты, а не вор.

Гашишь с чифиром основательно ударили Амбала по мозгам, застучали в висках, в ушах и в сердце. Где то внутри него лопнули оковы, сдерживающие бешенство души.

– Я тебе башку откручу за такие слова, – прорычал он, выпрямляясь. – Счас откручу.

Губы у Бобра растянулись, как в улыбке, обнажив прогнившие, желтые зубы. Он резко сказал, как будто выплюнул: – Крыса, – и посмотрел в глаза Амбалу, не мигая, словно дожидался ответа. Амбал оперся рукой об верстак и приготовился к прыжку. В его голубых, красных по краям век глазам заметался, как пойманная молния, заряд жестокости и злости.

– Ты отвечаешь за свои слова? – спросил, сдерживая крик, Амбал.

– Отвечаю, – уверенно ответил Бобер и утвердительно кивнул. Он засунул правую руку за полу куртки, к поясу, где наверняка было что-то припасено: либо заточенная отвертка, либо нож. Амбал, как безумный, огляделся вокруг и схватил валявшийся рядом сапожный нож, которым в мастерской резали материал или резину. Он занес правую руку над головой, соскочил с верстака, но больше ничего сделать не успел. Сергей бросился к нему, перехватил руку с ножом и отбросил Амбала назад, на верстак. Трудно было ожидать от него такой физической силы. Сергей был высокий, но худой, без больших мышц и широких плеч. Амбал снова бросился вперед, Сергей опять схватил его за руку, Амбал рванулся и его нож распорол Сергею руку от сгиба локтя до ладони. Сергей охнул и навалился животом на верстак, зажимая рану.

– Сергей, – испуганно пробормотал Амбал – извини… Я ж не хотел. Покаж, что там. – Он бросил окровавленный нож на верстак.

– Болван, – прорычал, хрипя, Сергей. – Разорви мне рукав.

– Я поеду на тракторе, – сказал деловой Никодимыч – привезу кого-нибудь из медпункта.

– Не надо, – попытался остановить его Сергей, – я сам дойду.

– Не дойдешь. Видишь, как дороги развезло. А если там никого нет, куда ты кого искать пойдешь? Вся кровь из тебя вытечет. – Никодимыч прыгнул в кабину трактора и рванул с места, не теряя ни секунды.

– Разорви рукав, – скомандовал Сергей. Амбал послушно ухватился за край рукава и разорвал его до плеча, как бумагу.

– Теперь оторви его от плеча, – наставлял Сергей. – Разорви его на полоски и перетяни там, посредине бицепса, чтобы остановить кровь.

Амбал послушно выполнял то, что говорил Сергей. Одурь от гашиша прошла, и сейчас он заметно волновался. Сергей – это не то, что Бобер. Он мог послать, кого нужно, чтобы убить, с ним были шутки плохи.

– Теперь сними свою рубаху и обмотай рану, – продолжал инструктировать Сергей. Амбал разделся до пояса и протянул Сергею рубаху. А кровь лилась и лилась, без остановки, Сергей побледнел и, казалось, стал терять силы.

– Извини меня, – не переставая бормотал Амбал. – Я же не хотел. Это случайно.

– Болван ты, – повторил Сергей. Это означало формальное прощение, и Амбал приободрился. Через две минуты трактор приехал обратно и из него выскочил Никодимыч с медсестрой.

– Мне повезло, – объявил Никодимыч довольным голосом, входя в мастерскую. – Вот, новенькая медсестра, уходить было собралась, да я ее перехватил.

Сергей быстро скользнул взглядом по лицу и фигуре медсестры, забыв про боль и кровь. Ее лицо было белое и нежное, как у жителей больших городов, видящих мало солнца. Ее темные длинные волосы, ровно подстриженные, свисали до плеч, задевая узкий и легкий меховой воротник демисезонного пальто, сужающегося в талии и подчеркивающего женственную линию бедер. Взгляд Сергея остановился на изящных сапожках на каблуках, в каких изнеженные женщины обычно ходят по чистому асфальту, а не по вязкой грязи глинянных дорог леспромхоза. В них и сто метров здесь не пройти. Ей было лет двадцать восемь, не больше, самый возраст, когда приходящий жизненный опыт еще не гонит прочь неискушенную прелесть молодости. Она скривила свои лихо очерченные, капризные губы, по деловому схватила руку Сергея и развернула рубаху, которой Амбал замотал рану.

– Ой, какой глубокий порез, – вскрикнула она. – Нужно немедленно везти вас в медпункт. Необходимо остановить кровь и обработать рану. А если задета вена… Как это произошло?

– Случайно на сапожный нож напоролся во время работы, – пояснил Сергей.

Медсестра внимательно посмотрела на угрюмого Бобра, равнодушного Никодимыча, на властное лицо Сергея. Ее взгляд остановился, наконец, на освещенном пламенем печи лице Амбала. В глазах Амбала вспыхнул жаркий, алчный огонь насильника. Она побледнела и быстро отвернулась.

– Давай, перепихнемся, – по деловому предложил Амбал медсестре свои любовные услуги, непринужденно перескочив через скучную, устаревшую процедуру ухаживаний и комплиментов. Он не терял ни секунды драгоценного времени. – А? Давай?

– Заткнись ты, – угрюмо обронил Сергей, метнув на Амбала недобрый взгляд. Амбал осекся на пол слове.

– Идите вперед, – скомандовал Сергей медсестре, и та с поспешностью послушалась, женской интуицией почувствовав спасительную главную силу. – Ты, Бобер, поезжай с нами. А ты, Амбал, оставайся и закрой мастерскую. – Бобер секунду поколебался, но Сергей повернулся к нему всем телом и сказал, понизив голос: – Ну? Просить тебя?

Бобер утвердительно кивнул головой, но на этот раз в знак согласия с Сергеем.

– Эх, засадить бы, – с надрывом пробормотал Амбал вдогонку уходящей медсестре. В его голосе звучала искренняя, застарелая тоска не реализованных фантазий. – Эх, засадить бы…

Никодимыч сел за руль, медсестра с Сергеем втиснулись на пассажирское сидение, Бобер запрыгнул на подножку и через две минуты они прибыли в медпункт. Медсестра легко, как козочка, спрыгнула с трактора, отперла дверь и пропустила Сергея вперед. Войдя внутрь она поспешно сняла пальто и бросила его на стул.

Лягте сюда, – приказала она, – На стол. Я мигом все приготовлю. Вы теряете много крови, нужно торопиться. – Сергей, однако, не торопился, и волновался гораздо меньше, чем медсестра. Он спокойно снял сапоги, на которых налипла грязь, лег на стол, покрытый белой простынью и вытянул левую руку, где был порез. Медсестра работала быстро и аккуратно, озабоченно склонившись над его рукой.

– Порез сделан очень острым предметом – заметила она, как будто разговаривая сама с собой. – Поэтому рана должна скоро зажить. Было бы хуже, если бы была рваная рана. – Она вскинула глаза на Сергея.

– Вы еще можете терпеть? У меня нет наркоза.

– Могу, – сказал Сергей. – Не обращайте на меня внимания. Работайте спокойно.

Сестра низко склонилась над его рукой, всецело погруженная в работу. Три верхние пуговицы на ее белой кофте расстегнулись, открывая нежную складку бюста. Сергей, как зачарованый, смотрел на белую, без единого порока, кожу, тугую округлость грудей и стройную шею. Медсестра, несмотря на занятость, почувствовала его взгляд.

– Вы очень наблюдательны, – недовольно проговорила она, не отрываясь от работы.

– Как вас зовут? – поинтересовался Сергей.

– Лена. А вас как?

– Меня зовут Сергей. Я очень терпеливый к боли. Это часть моей жизни. Хотите, я вас позабавлю одним из случаев в своей жизни, пока вы работаете?

– Позабавьте, – согласилась медсестра.

– Так вот, – начал рассказывать Сергей, – когда то давно, когда я еще был студентом в университете, я крутил любовь с одной молодой женщиной из медицинского института. Она считала меня очень приличным мальчиком, она и понятия не имела, что я веду воровскую жизнь. – Медсестра вскинула на Сергея удивленный взгляд и недоверчиво улыбнулась.

– Так вот, – продолжал Сергей – я часто ее расспрашивал о симптомах разных болезней, в деталях, очень подробно. Я ведь знал, что меня ждет. И однажды, уже будучи в лагере, я симулировал приступ аппендицита. Меня повезли в гражданскую больницу, ибо другой рядом не было. После операции меня поместили в палату, и приставили ко мне мента, так, на всякий случай. Мент, конечно, заснул, а я встал, скрутил две простыни в жгут, и спустился на нем со второго этажа вниз, на подоконник первого. Жаль, меня заметили, мента разбудили и он меня догнал. Согласитесь, не каждый может со свежим швом на брюхе спустится по веревке.

– И не каждый может выдумывать такие интересные истории, – заметила Лена, не отрываясь от работы. – Так я вам и поверила, что вы сидели в лагерях.

– Вы меня извините, Лена, – сказал Сергей, резко меняя тему разговора, – мне хочется дать вам совет. Не возражаете?

Лена подняла голову. – Не возражаю, – разрешила она, внимательно глядя ему в глаза.

– Смените вы все свои наряды. Оденьтесь как можно проще. Здесь ведь большинство ссыльных, бандюги. Ваш вид будет действовать на них, как красное на быка. – Лена заметно смутилась и снова принялась за работу.

– Я не имела представления, куда еду, – оправдываясь заговорила она, заматывая рану бинтом. – Я вас понимаю. Я сделаю что-нибудь. Мне страшно здесь жить. – Лена завязала бинт и обрезала концы на узле.

– Полежите, – сказала она. – Вы потеряли много крови. Отдохните.

– Давайте завтра встретимся, Лена, – предложил Сергей.

– Что у нас завтра?

– Суббота. Делать тут нечего, развлечений никаких, но мы с вами можем походить вокруг поселка, поболтать.

– Хорошо, – согласилась Лена. – Приходите сюда в медпункт к двум часам. Я к этому времени закончу свои дела. Только я вас прошу: никаких ухаживаний. Я не намерена ни с кем здесь заводить роман. – Сергей снисходительно улыбнулся.

– Здесь не то место, где окружающие будут спрашивать вас, что вы намерены, а что нет. Разве вы не видите, что вы в этом поселке – беспомощная рыбка среди акул? Вам все-равно нужен какой-то покровитель. Я, или другой, неважно, но без этого вам не выжить. – Лена хотела было что-то сказать, но в этот момент послышался грубый стук в дверь. Лена вздрогнула.

– Войдите, – громко сказала она. Дверь резко распахнулась и в комнату вошел, топая неуклюжими сапогами, мужчина в милицейской форме. С виду он походил на грузина, но что то было в нем, вызывающее подозрение в чистоте нации. Так, порой, выглядит овчарка, на вид чистых кровей, у которой одно ухо слегка переломлено и предательски висит, выдавая тот факт что кто-то в родне был озорник из другой породы. Это был единственный милиционер в леспромхозе, в руках которого концентрировалась вся юридическая власть и законность. Все звали его Гога, потому что он был грузин или очень похож на такового, а подлинного его имени никто не знал. Гога придвинул к себе стул и сел у порога, чтобы не пачкать пол налипшей грязью.

– Что произошло, Сергей? – спросил он. – Драка что-ли какая? – Гога говорил с заметным грузинским акцентом, и у него «Сергей» получался как «Сэргэй».

– Никакой драки не было, Гога, – успокаивающим тоном сказал Сергей. – Я сам порезался, во время работы.

Гога вздохнул. – Ты ведь сам не работаешь, Сергей, – сказал Гога укоризненно. – Ты ведь там начальник.

– Я иногда работаю, – возразил Сергей. – Порой работы много, и рабочие не успевают.

– Не в пятницу, когда все ушли, – не унимался Гога. – Ты знаешь, как я к тебе отношусь, Сергей. Ты тут один из немногих, с кем говорить можно по человечески. Зря ты скрываешь, что произошло. Тебе ведь немного осталось. Может, я могу чем помочь?

– Знаю Гога, знаю, что ты ко мне по дружески относишься, – подтвердил Сергей. – Спасибо, браток. Но помощь мне не нужна. Это в самом деле была случайность.

– Мало здесь людей, с кем говорить можно, – сказал Гога, на этот раз обращаясь к медсестре. – Сергей вот, человек образованный, и рассуждает нормально. – И обращаясь к Сергею, сказал, понизив голос: – Мне с тобой поговорить надобно. Ты сможешь сейчас идти?

– Оставьте его в покое, – с гневом вмешалась Лена. – Он потерял много крови, пусть отдохнет.

– Ничего, Лена, я уже пришел в себя, – успокоил ее Сергей. – Спасибо вам за заботу. До завтра, значит.

Гога посмотрел на Сергея, на Лену, но ничего не сказал. Сергей одел сапоги и они вышли из медпункта.

– Я был в мастерской. Там гашиш курили, я запах учуял, – сообщил Гога. Сергей достал из кармана кусок бурой массы и протянул Гоге.

– Хочешь зайти ко мне, покурим вместе? – предложил Гога.

– Нет, Гога, мне нужно отдохнуть. Слишком много крови потерял. Пойду к себе. Как нибудь в следующий раз.

На следующий день Лена вышла из медпункта ровно в два часа дня. Был солнечный весенний день, однако легкие порывы ветра закрадывались под одежду остатками зимней стужи. Лена по случаю прогулки одела старые кеды, брюки, весьма неподходящее к ним демисезонное пальто и легкие перчатки.

– Куда вы меня приглашаете? – улыбнулась ему Лена, подходя. – В кино, ресторан или в театр?

– Я приглашаю вас пройтись к пристани, поскольку ничего из того, что вы упомянули, нет в радиусе пятьсот километров.

– А что хорошего на пристани?

– Там вы не увидите этих людей, – сказал Сергей, указывая на группу пьяных парней, проходивших мимо. Они ехидно, противно улыбались и подмигивали Лене.

– И правда, стоит того, – согласилась она.

Они пошли по тропе в лес, начинавшийся почти прямо за домом. В воздухе был густой, волнующий аромат весны, когда природа, в бешенной страсти созидания новой жизни, рвется из зимних оков. Она провозгласила свое пробуждение журчанием многочисленных ручейков, разбухающих от таящего снега, ранними рассветами и грохотом лопающегося трехметрового льда на реке, который вода, разъяренная долгим пленом, стремительно несла вдаль, в океан. Сейчас от ледохода почти ничего не осталось; только стайки мелких льдинок торопились убраться восвояси от надвигающегося тепла; шуга, как называют это здесь, на севере.

Они шли к причалу по узкой лесной тропинке окруженные веселой гурьбой белых берез. На ветвях не было еще наряда свежей зеленой листвы, но они всегда прекрасны, эти белые березки, как молодые женщины, и в наряде, и без.

Сергей и Лена подошли близко к берегу реки и сели на бревна, друг против друга. Тишина и безлюдье испугали Лену. Она стала нервно оглядываться и прятать глаза.

– Вы меня не бойтесь, Лена, – спокойно сказал Сергей, и в голосе его звучало подлинное дружелюбие и теплота. – Я никогда не обижу женщину, что бы она не сделала. Если вы чувствуете себя стесненно, давайте уйдем отсюда туда, где люди. Просто я подумал, что нам будет приятнее провести время вдвоем, вдали этого быдла.

Лена сразу успокоилась, обмякла, подобрала палочку с земли и стала отбрасывать ей прошлогодние листья и хвою.

– Расскажите что-нибудь о себе, – предложила она. – Вы вчера упомянули, что учились в университете. Это правда?

– Я очень редко говорю неправду, – сказал Сергей. – Действительно, учился, на историческом факультете, но не закончил. Одного курса не хватило, и дипломной работы.

– Я вижу, – спокойнее заговорила Лена, – что вы интеллигентный человек, и вам можно доверять. Даже странно в таком окружении слышать обращение на «Вы», и культурный язык. А вот история для меня – очень скучная наука. – Лена скорчила презрительную гримасу. – Я никогда не могла запомнить все эти цифры, когда кто родился и умер. Какое мне до этого дело?

– История, на мой взгляд, вовсе не наука, – сказал Сергей. – Это очень занимательная смесь статистики, канцелярских записей, литературы, философии и просто домыслов. Возьмите, к примеру, Карамзина. Его тома интересно читать только специалистам. А вот Тарле уже совсем другое дело. Есть у него, конечно, чисто академические работы, и я не любил их читать. Однако такие произведения, как Наполеон, написанное, кстати, на основе подлинных материалов, поднимаются на уровень мировой художественной литературы. Если же вы прочтете Цвейга, то увидите, что там подлинная история дополняется авторскими домыслами, а порой и просто фантазией. Его толкование отношений Талейрана и Фуше, и их роль в истории, по меньшей мере подозрительны. Хотя читается это с интересом.

– Вы очень занимательно говорите, – тихо сказала Лена. Она смотрела на Сергея, не скрывая восхищения.

– Я ничего этого не читала, – смущенно призналась она. – Странно, что вы, такой образованный человек, находитесь здесь, среди этих людей.

– Вы такая красивая, Лена, – сказал он. – Я давно не видел женщин как вы. Мне дорого ваше внимание. Я болтаюсь по лагерям с двадцати одного года. Мне сейчас тридцать шесть. Но я и сейчас, после стольких лет, не такой, как вся эта шушера вокруг нас. Они сидят по пять, шесть раз, и больше. Я же был судим всего два раза. С меня хватит. Я решил со всем этим завязать. Скоро конец этому. Через два месяца заканчивается мой срок пребывания на поселении, и я свободен. Больше никогда сюда не вернусь.

– За что вы сидели первый раз? – поинтересовалась Лена.

– Вооруженный грабеж.

Наступила гнетущая тишина. Лена выпрямилась и уставилась на Сергея широко открытыми от ужаса глазами.

– Как это произошло? – наконец пролепетала она.

– Юношеская романтика, – все тем же тоном продолжал Сергей. – Ошибка молодости, фатальная, можно сказать. Мы ограбили сберкассу, а когда стали убегать, за нашей машиной началась погоня. Наша машина было значительно слабее милицейской. У меня было ружье с нарезным стволом, я выстрелил в шину милицейской машине, ее занесло, все находившиеся в ней получили травмы но, слава Богу, никто не был убит. Мы от погони оторвались, но нас в итоге все равно поймали. Мне, как самому младшему, дали меньше всех. Вот так закончилась моя учеба в институте.

– Интересно, – пролепетала Лена, с опаской его разглядывая. – Действительно интересная судьба. А второй раз за что вы сидели?

– Убийство.

Было слышно как вода тихо заплескалась у берегов. Где то вдали протяжно крикнула птица и внезапно смолкла. Лена снова судорожно выпрямилась, как будто намереваясь бежать.

– Убийство? – слабеющим голосом почти прошептала она, не сводя с него неподвижных, широко раскрытых глаз. Сергей совсем сник, увидев ее испуг.

– Да не бойтесь вы меня, ради Бога, Лена, – старался он ее успокоить. – Я ведь не бешенный какой, никогда никого не обижал. Это были у нас воровские разборки. Прижали мы четверых ссученных воров. Им бы уступить, но они оказались с духом, так что пришлось их прикончить. Нам тогда мало дали: кто из-за такой швали будет сильно наказывать? – Сергей помолчал немного, а потом заговорил совсем другим тоном.

– Вы такая нежная, и такая беззащитная, и мне хочется защитить вас от этой стаи лютых волков.

– Вы смогли бы меня защитить? – с улыбкой спросила она, метнув на него кокетливый взгляд, из под полуопущенных ресниц, из уголков глаз.

– Смогу, – спокойно, уверенно ответил Сергей. Он улыбнулся ей в ответ, и в его глазах промелькнула нежность и та самая волчья сила, которая необходима чтобы защитить ее от стаи волков.

Лена вдруг успокоилась и прониклась к нему доверием. Они долго сидели о болтали ни о чем, и было у Сергея хорошо и легко на душе, и спокойно с этой беззащитной женщиной. Но вот потянуло настоящей прохладой с реки и Лена стала зябко кутаться. Ей очевидно тоже нравилось быть с Сергеем, иначе она давно бы предложила уйти.

– Становится прохладно, – заметил Сергей. – Давайте, я провожу вас до дому. – Лена кивнула в знак согласия, легко поднялась и пошла первой. Возле небольшой лужи она остановилась. Сергей протянул ей руку для опоры, она сняла перчатку, схватила его ладонь, легко перепрыгнула через лужу и пошла рядом, не ослабляя пожатие своей нежной теплой руки. Сергей остановился. Лена тоже остановилась, бесстрашно глядя ему в глаза и по-прежнему не выпуская его ладони. Потом приблизила полуоткрытые губы для поцелуя и, попав в его железные объятия, прижалась к нему, как прижимаются женщины, познавшие и оценившие любовь: грудью, животом, бедрами и коленями.

– Пойдем ко мне, – сказал он. Она с трудом перевела дыхание после его жадных губ.

– Нет, пойдем ко мне, – сказала она, пряча глаза у него на груди. – У меня лучше. У меня дома все есть, что нужно для женщины в этом случае…

Бог, согласно Библии, создал женщину для Адама, но потом появилось много женщин, и чтобы отличить ту одну, которая знает дорогу в райские кущи, Бог создал любовь. Она почти всегда начинается с первого взгляда и, как сдерживаемая оковами зимы полноводная река, ломает толстый лед преград, унося их прочь, как весенний ледоход. Ей все нипочем: ни людские толки, ни стыд наготы, ни приличная, ни едва слышные, как отдаленные раскаты грома, угрозы судьбы.

И вот, эта женщина берет своей слабой и нежной рукой сильную и грубую мужскую руку и, наделенная огромной, неоспоримой властью над ним, ведет его в другой мир, где все иначе. Внешне все вроде бы остается так, как было: и люди, и небо, и лес, но во всех вещах и людях вдруг оживает невидимая душа, которая приветствует влюбленных тайной улыбкой. В этот мир нет другого пути, кроме тропинки любви. И Сергей, не привязанный к мачте, как Одиссей, чтобы избежать магического пения сирен, дал себя увлечь в этот мир. Он редко стал появляться на работе, перестал ожидать от каждого встречного нож в спину, перестал держать пальцы на пульсе тех, кто был под его контролем. Лена жила в крошечной бревенчатой хибаре, выделенной ей начальством леспромхоза. В единственной комнате ее была лишь кровать, стол да еще кое-какая мелочь, которую мебелью не назовешь. Они не замечали этого убожества: ведь в стране любви все красиво. Сергей подолгу отсыпался от сладостей бессонных ночей. Он считал себя сильным и выносливым, но Лена оказалась неутомимой. После работы она прибегала домой и бросалась ему в объятия, и они уже не выпускали друг друга до глубокой ночи, то болтая и смеясь, то наслаждаясь любовью.

День всегда начинала Лена. Обычно по утрам, когда с рассветом приходил ее сладостный час, она легкими поцелуями будила его и с довольным урчанием, как разомлевшая теплая кошка, отдавала свое обнаженное тело в его объятия. Во время любовных утех она обнимала его руками за шею, высоко поднимала раздвинутые колени и крепко сжимала лодыжками его поясницу, подолгу не выпуская его губы из своих. Задыхаясь и дергаясь в его руках, она обычно шептала ему на ухо с нежными стонами:

– Ох! Люблю Сереженьку. О-ох!

А дни летели вихрем, один за другим, приближая тот момент, когда он сможет сесть на вертолет, или баржу, и вернуться в сказочную жизнь больших городов. И каждый день приносил, вместе с буйством и сладкой усталостью любви, тревогу завтрашнего дня и новые чувства и мысли.

– Завтра у меня мой период, – однажды сказала Лена утром, просыпаясь. В этот час, как по призыву будильника, она обычно открывала глаза и нежно произносила, не разжимая губ, свое «м-мм-мм», протяжно и призывно. Но сегодня этого не произошло.

– Что ты сегодня делаешь? – спросил Сергей.

– Нужно много чего сделать по хозяйству. Да и разных дел накопилось уйма. А ты?

– У меня тоже много дел. Я все забросил после того, как ты у меня появилась. Нам нужно поговорить. Ты ведь знаешь, что мой срок на поселении заканчивается.

– Знаю.

– Ты ни разу не начинала разговор об этом. Тебе что, все равно?

– А что я могу сделать? Это не в моей власти. Ты должен начать об этом разговор.

– Хорошо, – согласился Сергей. – Когда ты хочешь об этом поговорить?

– Не сегодня. Давай подождем три дня, пока у меня все пройдет. Ты прийдешь ко мне, и у нас будет много времени. Как раз будет суббота, некуда торопиться.

– Это мне подходит, – нехотя согласился Сергей. – Должен прилететь в эти дни вертолет и кое что мне привезти. Хочешь покурить гашишь?

Лена посмотрела на него с изумлением, даже приподнялась на локте.

– Хочу, – сказала она. – Это будет интересно. Как ты его достанешь?

– После расскажу, – уклонился Сергей от ответа, вставая. – Постепенно все обо мне узнаешь.

В этот день Сергей пришел на работу раньше обычного. Он стал знакомиться с делами и обнаружил, что многое пошло вкривь и вкось без его присмотра. Сергей хмурился, разглядывая изможденных похмельем работяг. Но дела его не очень огорчали. Скоро конец этому всему, какая разница? Его больше беспокоило другое. Он стал замечать, что Лена стала меняться последнее время. Трудно было сказать, в чем это проявлялось. Где то в подсознании мозг сравнивает узоры каждого дня, и если их рисунок не совпадает, значит что-то не так. Наверное, это и называется интуицией. Отдав последние распоряжения Сергей вышел из мастерской, сел на бревна и закурил. Его мысли прервал шорох шагов за спиной. Сергей оглянулся и увидел приближающегося к нему директора леспромхоза.

– Здорово, Сергей, – тихо сказал директор, протягивая ему руку. Он сел рядом и достал папиросу из портсигара. Сергей щелкнул заграничной зажигалкой и директор вскинул на него удивленный взгляд перед тем, как воткнуть папиросу в горящее пламя.

Директор был когда то офицер и знал, как держать людей в подчинении. В леспромхозе обуздать буйную пьяную орду было сложнее, чем в армии, но он и здесь находил пути, как поставить работу. Сегодня он выглядел усталым и под глазами его набухли мешки – признак плохой работы почек. Его голубые глаза выцвели, как будто их краску разбавили водой, однако взгляд их оставался острый, колючий, оценивающий. Казалось, директор вот-вот скажет: «Не вздумай мне врать, я тебя вижу насквозь». Но он начал свою речь иначе.

– Скоро заканчивается твой срок, – сказал директор. – Что ты собираешься делать? – Сергей неопределенно пожал плечами.

– Почему вы это спрашиваете? Не просто так, как я понимаю.

– Сейчас горячая пора, – проговорил, как бы размышляя сам с собой, директор. – Нужен своевременный ремонт машин. А нет у меня сейчас никого, кто бы заменил тебя. Ни знаний у людей нет, ни авторитета. – Сергей ничего не ответил. Не трудно было догадаться куда клонится разговор.

– Останься еще на пол-года. Я тебе дам хорошую должность и большую зарплату. Куда тебе торопиться?

– Не знаю, – неопределенно возразил Сергей. – Ничего не могу сейчас ответить.

– Тебя кто-то ждет там? – не унимался директор.

– Нет. Никто не ждет. Да мне никто и не нужен. Я сам могу о себе позаботится.

– Знаю, знаю, – согласился директор. – Ты нигде не пропадешь. Но здесь ведь есть у тебя, с кем время проводить, и совсем неплохо.

– Вы все знаете, – улыбнулся Сергей. – Все продумали, прежде чем со мной говорить. Но я не могу вам дать сейчас ответ. Дайте мне немного времени кое-что решить.

– Значит, есть шанс, что ты задержишься здесь на пол-года, или на год? – Директор вопросительно поднял брови и уставился на Сергея выжидающе.

– Есть шанс, – подтвердил Сергей. – Я вам сообщу.

В пятницу, во время обеденного перерыва, Сергей зашел к Лене в медпункт.

– Сегодня прилетает вертолет, – сообщил он. – Как ты сегодня? – Лена, одобрительно улыбнулась.

– Во сколько прийдешь? – спросила она.

– Часов в семь. Одень халат к моему приходу. И ничего больше.

– Хорошо. Это что, твой ритуал?

– Поймешь, когда я прийду.

Она, как обещала, ждала его в халате. Он открыл дверь своим ключом, который был сделан в мастерской с ее ключа. Зайдя в комнату он положил трубку и небольшой сверток на стол и стал раздеваться. Оставшись без единой нитки на теле он сел на кровать, придвинул к себе стол и, развернув пакет, стал набивать трубку.

– Что это? – спросила Лена.

– Гашишь. Ты сними халат и начни готовить чай, да покрепче. Это хорошо, с чаем.

Лена сбросила халат прямо на пол, подошла к подоконнику, где стоял примус и стала его разжигать. Сергей следил за каждым ее движением, не отрывая взгляда. Она поставила чайник на шипящий огонь, перенесла тяжесть тела на правую ногу и опустила ладонь на бедро. Ее мягкие, плавные линии не были испорчены ни одной морщинкой. Сергей поднес зажженную спичку к трубке и затянулся желанным дымом.

– Иди сюда – сказал он – попробуй.

– Подожди – откликнулась Лена, не оборачиваясь. – Я хочу, чтобы чайник закипел, чтобы потом не отвлекаться. Это не долго, прямо сейчас.

– У меня скоро заканчивается срок на поселении, – напомнил ей Сергей и откинулся назад, опираясь спиной о стену. Лена выпрямилась, но так и не повернулась к нему. Ее волосы, аккуратно подстриженные ровной полоской, подчеркивали мягкость и женственность линий ее обнаженного тела.

– Что же ты молчишь? – спросил Сергей.

– Я жду продолжения, – ответила Лена, снимая кипящий чайник. – Что я могу сказать? – Лена залила чайник с заваркой, подошла к столу и слегка навалилась на его край треугольником шелковых светлых волос на лобке. Она наклонилась вперед, наливая чай в его кружку, и линии ее бедер еще больше округлились.

– Не чифир, но крепкий, – пояснила она.

– Ты поедешь со мной?

– Сразу о делах? – упрекнула его слегка Лена. – Мы ведь никуда не торопимся сегодня, правда?

Она села с ним рядом, потом легла вдоль кровати, откинулась на приставленные к железной спинке подушки и положила свои ноги его. Сергей сделал еще одну затяжку, вдохнул дым и протянул трубку Лене. Она тоже затянулась и отхлебнула горячий чай.

– Я хочу тебя увезти с собой, – продолжал Сергей. Лена улыбнулась ему счастливой и бессмысленной наркотической улыбкой.

– Дай трубку, – попросила она. – Дай курнуть. – Она уставилась на него, слегка раскрыв рот. Сергей протянул ей трубку, она сжала запястье его руки в своих ладонях, обхватила мундштук трубки своими чувственными губами и, глядя на Сергея лукавыми пьяными глазами, втянула в себя восточный дурман. Потом открыла широко рот, втянула дым с воздухом в легкие, задержала дыхание, выпустила дым и засмеялась блаженно, откинув голову назад и опустив ладони на живот, чуть пониже пупка. Сергей смотрел на ее тугие груди, как завороженный.

– Откуда ты знаешь, как курить гашишь? – спросил он.

– Я наблюдаю, как ты это делаешь, – ответила Лена и снова расслабленно, бессмысленно рассмеялась. – Я учусь у тебя. И я медик. Я тоже много знаю.

– Если ты поедешь со мной, я тебе подарю такую жизнь, что и в сказке не снилась. Будет столько денег, что не сосчитать.

– Как ты заработаешь столько денег? – спросила Лена недоверчиво.

– Я начну работать с Никодимычем и его людьми. Сдавать метал в утиль-сырье. Что может быть проще? Только Никодимыч – мелкий воришка. Он хотел распилить паровоз и сдать как лом. – Лена расхохоталась, показывая белые полоски зубов. Она взяла чашку со стола и снова отхлебнула чай.

– Дай еще, – попросила она. Сергей затянулся, протянул ей трубку и Лена, лукаво глядя на него, втянула в себя дым. Она разрумянилась, ее губы разбухли и окрасились нежным алым цветом.

– Сколько же можно заработать на металлоломе? – спросила она. – В нашей больнице иногда сгоняли людей на субботники, чтобы собирать эту дрянь.

– Если сдать несколько килограмм, ничего не заработаешь, – пояснил Сергей. – Но если организовать сдачу всего ненужного хлама на заводах по всей России, то будут миллионы.

– Как ты это организуешь?

– Не по поддельным документам, как Никодимыч. Я найду таких людей на больших заводах, которые могут подписать подлинные документы о вывозе. Они сами скажут, что можно вывозить и сколько. Они будут получать от меня деньги, каких им никогда не заработать. И так, завод за заводом, по всей стране. Но это только начало. У меня есть и другие планы, я тебе потом расскажу.

– А если кто откажется с тобой работать? – по-прежнему лениво спрашивала Лена. Она продолжала отхлебывать чай и тянуться к трубке ненасытными губами. – Не заложат они тебя?

– Они могут отказаться со мной работать, – согласился Сергей. – Но каждый будет знать, что с ним случится, если заявит. Мои люди не будут церемонится.

– Ты сказал, что с воровской жизнью покончено, – заметила Лена.

– Я и в самом деле так хотел до того, как встретил тебя. Я, конечно, не буду делать того, что раньше. Никаких грабежей, никаких насилий. Все должно быть организованно. Если есть большая организация и много денег, можно всех купить или держать в страхе. Я за свою жизнь понял одно: судят только исполнителей, не организаторов. Никогда больше не буду исполнителем.

– Если у тебя будет много денег, зачем тебе я? – Лена, томно разглядывая его губы из под опущенных ресниц. Ее зрачки потемнели, волосы упали на лицо и она сжала свои ладони над головой.

– Я буду делать деньги только потому, что у меня есть ты. Только ответь мне, поедешь со мной, или нет? – Сергей отпил глоток чая, втянул дым из трубки и стал нежно ерошить и трепать волосики у нее на лобке.

– Ты перепутала все мои замыслы, – продолжал он. – Все стало иначе.

– Я не могу сейчас сорваться с места. Слишком рано.

– Что тебя удерживает?

– Я подписала контракт на год. Не могу сейчас уехать. Дай еще курнуть, очень хорошо действует. – Лена тихо засмеялась, как блаженная, и закинула левую ногу ему на плечо.

– Какой еще контракт? – удивился Сергей. – Что за контракт? Плевать на все.

– Ты лучше устройся сначала, а потом меня вызови. Как же мы оба, без денег и жилья, станем устраиваться?

– У меня есть деньги, – настаивал Сергей. – Хватит на первое время.

– Давай повременим, – упиралась Лена. – Мне нужно здесь какое-то время побыть. У меня есть обстоятельства. Давай не будем об этом сейчас.

– Со мной директор леспромхоза говорил, – сказал Сергей. – Просил остаться на какое-то время, пока горячая пора не пройдет и со сплавом не будет закончено. Я могу и остаться на время, если уж так надо. Не оставлять же тебя здесь одну? Ты хочешь, чтобы я остался на какое-то время?

– Поговорим об этом в другой раз.

– Что тебя смущает? Что-то не так?

– Ты ни разу мне не говорил, что любишь меня. У тебя будет много таких, как я. Зачем я тебе? – спросила она, медленно поглаживая его живот ступней.

– Только ты одна у меня в жизни, которая может изменить мою судьбу.

– Одна? Ты встретишь много краше меня. Они и изменят твою судьбу, – твердила Лена с пьяным упрямством.

– Видно свыше распорядились, что это будешь ты. Не может быть у человека такая сильная любовь дважды. Просто не хватит сил, не хватит чувств, не хватит времени. Если она бывает, то только раз. Как мне представляется, это всегда несчастье для того, к кому она пришла.

– Так скажи мне еще раз, почему ты хочешь увезти меня отсюда? – спросила Лена и сжала обеими руками его ладонь, остановившуюся у нее на лобке.

– Потому что я люблю тебя, дуру, – ласково проговорил Сергей. Он снова затянулся блаженным дымом, предвкушая момент, когда тепло ее пухлых губ разольется на его губах и заставит бешено биться сердце. Лена лениво, пьяно переползла к нему на колени, обхватила его тело нежными и гибкими, как резина, ногами и прижалась к нему животом. Потом обняла за шею, откинулась назад и неподвижно уставилась на него потемневшими от наркотического счастья глазами.

– Ты первый раз сказал мне, что любишь меня, – прошептала она с легким упреком. Потом крепко, властно сжала вокруг него кольцо своих нежных рук, в котором смешались в беззаботный хаос все его мысли и планы.

Далеко за полночь, когда они в изнеможении лежали после очередного любовного экстаза, Лена вдруг сказала:

– Ты знаешь, Сережа, ко мне в больницу несколько раз заходил Амбал. Так, как будто бы с гриппом, или еще чего. Но он вовсе не больной. – Сергей приподнялся и с удивлением уставился на нее.

– Сколько раз он к тебе заходил? – спросил Сергей.

– Несколько раз.

– Он тебе грубил? Приставал?

– Нет. Я думала, что он – безмозглый насильник. Но это не так. Он был довольно вежлив.

– Он не предлагал тебе чего? Не ухаживал за тобой?

– Не прямиком. Я не могу сказать, что он за мной ухаживал. Но он и не скрывает своих намерений. Просто очень странно. В первый раз, когда я его увидела, он мне показался огромным, злым зверем.

– Он такой и есть, – подтвердил Сергей. Он закурил сигарету, не вставая с постели, и задумчиво уставился в потолок. Лена положила голову ему на плечо, тревожно заглядывая в глаза.

– О чем ты задумался? – спросила она. Ее, очевидно, тешило подозрение, что Сергей ревнует. Но Сергей сейчас думал совсем о другом.

Он хорошо знал, как жить в мире, построенном на жадности, злости и равнодушии к чужому горю. А вот как жить в волшебной стране любви он не знал. Никогда в его жизни не было периода, чтобы женщина занимала столько места в его душе и мыслях. И не было такого, как сейчас, когда страсть обладания усиливается от одной встречи к другой, и вся жизнь превращается в сладостный поток секунд, минут и часов, и душа и тело жаждут новых наслаждений. И вот, ослабла его бдительность, не знает он, что происходит у него под носом. И забыл, что реальный мир никуда не ушел, и кто-то свыше внимательно следит за теми, кто делает ошибки.

У Сергея с детства было страсть организовывать людей. Как всякая страсть к какой-либо деятельности, она была выражением таланта, заложенного в генах. Так человек с призванием художника начинает вдруг рисовать, еще в детском возрасте, хоть и никто его к этому не подталкивает. А тот, кто рожден поэтом, вдруг начинает писать стихи, хоть и никто вокруг него стихи не пишет и даже их не понимает. И идет человек по жизни со своей звездой, в бедности ли, или в славе, не думая свернуть на другую стезю, потому что не хочет, и не может жить иначе.

На историческом факультете Сергей внимательно знакомился с опытом великих организаторов. Он мечтал о больших делах, о двойной жизни, и он ее нашел в довольно серьезной банде воров, где вскоре стал основным организатором всех дел.

Он организовывал людей везде: в лагерях, где необходимо было иметь сплоченную банду, чтобы держать всю зону в подчинении, в лагерных производственных цехах, где он налаживал перекачку денег, заработанных заключенными, на свободу. Оттуда деньги возвращались в лагерь по тайным каналам как в виде наличных, так и товаром: наркотики, сигареты, чай и кофе.

Он организовывал людей для сбора информации: отовсюду стекались к нему сведения о людях, о готовящихся и существующих группировках, кто о чем говорит и что говорят о нем. Знать все обо всех тоже была его страсть, и не удивительно: эта информация – один из тех необходимых кусков в мозаике, который способствует созданию общей картины и помогает принимать решения. А решения в этой среде нужно принимать быстро, иногда в доли секунды.

Когда он отказался от воровской жизни, у него стало еще больше возможностей к организации. Он перестал быть связан с воровским законом, запрещающим работать или вести какие-то переговоры с лагерной администрацией. Попав на поселение он, конечно, сразу стал организовывать людей. Амбал с его бандой необузданных вандалов был его телохранителем, а когда нужно, осуществлял расправу с теми, кто выходил из под контроля. Бобер же был нужен в более серьезных делах. Он был непревзойденный картежник. Те, кто ему проигрывал, зависели от него полностью. Он мог их послать на любое дело, вплоть до убийства. Сергею он подчинялся беспрекословно и без обсуждений. Он хотел выбраться из леспромхоза и связаться с теми, кто вершит большие дела и не попадает в тюрьму, а таких, с новыми веяниями в стране, становилось все больше и больше. Без рекомендации Сергея ему в этот мир было не попасть.

Никодимыч, денежный мешок, был на дружеской ноге с начальством. Многие одалживали у него деньги, а так как отдавать было нечем, доставляли ему любую информацию или оказывали любую услугу. Сергей знал все обо всех. И вот вдруг он узнает, что Амбал подбивает клинья к Лене. От самой Лены. Как же нужно было отпустить вожжи, чтобы его во время не предупредили? Может, еще что произошло? Ведь здесь, среди дикого сброда, все меняется очень быстро.

Сергей отвлекся от своих мыслей только после того, как Лена как следует потрясла его голову.

– Очнись ты, – скомандовала она с шутливым гневом. – Я никогда не променяю тебя на такое животное, как Амбал. Даже и не думай.

– Не буду, – пообещал Сергей.

– Завтра будут показывать кино в клубе, передвижка прибыла с баржой. Может сходим? – спросила Лена.

– Давай. Что там будут показывать?

– Не знаю. Какая разница? Все какое-то развлечение.

В эту ночь они уснули раньше обычного. Утром Сергей встал вместе с Леной и, поцеловав ее, направился в авторемонтную мастерскую. Там уже работа было в разгаре. Амбала нигде не было, да ему и не обязательно было здесь находиться. Сергей оформлял на него наряды и Амбал приходил только для формальности. Но Бобер был в мастерской и сидел возле разгорающейся печки. Он тоже не работал: те, кто проиграл ему в карты, отрабатывали за него свой долг. Сергей сразу понял, что Бобер ждет его.

– Заварить чифирок? – спросил Бобер. Он не торопился приступить к главному.

– Завари, – согласился Сергей. Он тоже не торопился. Бобер начал обычный ритуал приготовления чифира, а когда ковш стал закипать, снял его с печки и спросил:

– Не слышал ты что Амбал тут несколько раз к медсестре в кабинет захаживал? Ничего она тебе не говорила?

– Только вчера узнал, – ответил Сергей. – А почему ты мне не сказал раньше?

– Ты же редко появляешься здесь последнее время, – неопределенно объяснил Бобер. Он отхлебнул чифир и протянул кружку Сергею. – Если надо с ним чего, ты знаешь…

– Не вздумай, – тихо скомандовал Сергей. – Он не сделал ничего такого. Что еще?

Сергей достал из кармана американские сигареты и протянул Бобру. Бобер едва заметно улыбнулся, но Сергей знал, что он очень доволен. Никто в леспромхозе никогда не видел американских сигарет, и не знал о их существовании. Сергей делился ими только с самыми приближенными, и Бобер был один из них. Бобер закурил, жадно втягивая дым, а потом отпил глоток чифира.

– Появился здесь недели две назад один блатной, Руль по кликухе. Я с ним однажды был на одной зоне. Вором себя называет. – Бобер презрительно скривился. – Каждая шваль нынче себя вором называет. Ну и времена пошли.

– Тебе то что? – спросил Сергей.

– Сколотил он вокруг себя шоблу уже, очень шустрый. Сели мы играть в карты, а у него на пальце кольцо полированное, чтобы снизу масть видеть при раздаче. Я его за руку схватил, так они меня поприжать хотели. Доиграются, что я пошлю кого-нибудь к нему. Его кодляк, однако, все время вокруг него, ну, ты знаешь все это.

– Мы найдем, что делать, – кивнул головой Сергей. – Найдем.

В мастерскую вошел Амбал и сразу почувствовал неладное. Кто много сидит в тюрьмах, приобретает звериное чутье. Тем, кому это не удается, рано или поздно платятся за это. Когда нужно решать, убегать или вступать в драку, времени для размышления нет и ошибка может быть последней в жизни. Амбал угодливо улыбнулся и спросил: – Не найдется ли глотнуть?

– Возьми. – Сергей протянул ему кружку с чифиром. – Как у тебя дела? – Тут Бобер поднялся.

– Я пойду – сказал он. Бобер знал, что важные решения должны созреть. Пусть Сергей сам разберется. Когда Бобер ушел, Амбал приободрился.

– Поговорить с тобой надо, – сказал Амбал. – Может, выйдем и на бревнах посидим, покурим?

– Пойдем, – согласился Сергей, поднимаясь. За пределами мастерской было тихо и тепло. Амбал сел напротив и угодливо схватил протянутую ему американскую сигарету.

– Я тут несколько раз к Лене заходил, – начал он. – Не говорила она тебе? – Амбал не был такой буйный дурак, каким он представлял себя окружающим. Сергей знал это, и также догадывался, о чем Амбал будет говорить. Убедившись, что Сергей не намерен отвечать, он продолжал.

– Тебе скоро уходить. Ее одну в покое здешняя шерсть не оставит. – Это то, что Сергей ожидал от него услышать. Нет, он не был такой дурак, каким себя представлял.

– Так уж лучше я, чем кто другой. А? Не возьмешь же ты ее с собой?

– Почему ты не можешь подождать, пока я уеду?

– А я и жду. Только надо, чтоб никто и не помышлял сюда соваться. Ты знаешь, что может начаться, если она – ничья.

– Вот что, Амбал, – сказал Сергей, гася сигарету. – Остановись пока-что. Я тебе скажу, когда твое время прийдет. Хорошо? – Амбал кивнул в знак согласия.

Вечером Сергей с Леной пришли в клуб, который был не что иное как убогий сарай, в котором расставили ряды стульев и повесили белое полотно для экрана. Недалеко от входа располагались два стола, сколоченные из грубых толстых досок. Каждая доска могла выдержать по крайней мере тяжесть трактора. Вокруг столов было расставлено несколько таких же грубых самодельных стульев, на которых уже расположились те, кто считал себя в силе. Пришло несколько женщин в сопровождении своих мужей или опекунов. Сергей подошел к одному из столов и все сидевшие рядом поднялись и прошли в зал занимать места отведенные для обычной публики. Перед самым сеансом появился Гога. В такие дни у него было много забот и дел. Народ напивался, и в пьяном разгуле неизбежно начинались разборки и драки, последствием которых были ножевые раны, убийства и суды. Гога сел напротив Сергея и молча поглядывал в зал, успевая заметить все детали. В клуб с шумом ввалилась ватага пьяных парней. Одного из них он раньше никогда не видел, но сразу определил: это Руль. Он подошел с пьяной и угрожающей улыбкой, с треском подвинул к себе стул и с размаху сел, нагло встретив взгляд Сергея. Остальная ватага разместилась рядом, громко разговаривая и порой матерясь.

– Вы тут потише, – строго сказал Гога, внимательно разглядывая каждого. – Без мата здесь, а не то…

– Не будем, не будем, – развязно ответил за всех Руль. – Все будет нормально, земеля, я отвечаю. Но вот есть у меня один вопрос к тебе, Гога.

– Какой вопрос? – удивился Гога.

– А вот какой. Почему ты не торгуешь фруктами, Гога, как все грузины? – Руль веселился напропалую, демонстрируя наглость бывалого урки. Гога посмотрел на него серьезно и ответил с грустью:

– Я бы торговал, но у меня фруктов нет. Последний раз я ел свежие фрукты год назад. – Гога встал и, на секунду задержавшись, сказал:

– Я тут буду в комнате администрации. Если чего, позовете. Чтобы был порядок здесь, а не то… – Гога многозначительно хлопнул ладонью по кобуре пистолета и ушел. Руль подождал, пока Гога скроется за дверью, и стал нагло разглядывать Лену, которая сидела сбоку от него, напротив Сергея.

– Эй, бикса, – обратился он к Лене, – ты давно здесь? Почему я тебя раньше не видел?

– Ты, земляк, наверное, слишком пьян и не соображаешь, что делаешь, – не повышая голос, почти равнодушно сказал Сергей. – Пошел бы ты поспать. Неровен час. – Руль пьяно и презрительно усмехнулся.

– Умри ты, – ответил он Сергею, оскалившись, и положил Лене руку на колени. Лена вскочила со стула, и попыталась уйти, но ее обступили те, что пришли с Рулем. Сергей встал и, обойдя стол, попытался растолкать пьяную братию, но в ответ они его отбросили назад. Зал затих в ожидании: предстояло увидеть такое, что ни в каких фильмах не покажут.

Сергей быстрым, цепким взглядом окинул сидящих. Никого из преданных ему людей не было поблизости. Амбал и Бобер очевидно играли в карты, да и все остальные наверняка пьянствовали, как и весь поселок. Никодимыч сидел в нескольких шагах от него, но он не в счет. Он не станет участвовать в поножовщине, и стар он для этого. У Сергея с собой никакого оружия не было, да он давно его не носил. Его настолько хорошо знали все, что никому, даже бессознательно пьяному, в голову не могло прийти стать ему поперек дороги. Видимо, давно уже не напоминал он этому стаду, что такое твердая рука, забыли или не знают, чем это грозит. Он снова осмотрел стоящих перед ним парней. Нетрудно было распознать в них бывалых лагерников, одурманенных водкой и ищущих приключений. Этих никакими словами и уговорами сейчас образумить нельзя. Сергей стоял бледный от ярости, ему нужно было только несколько секунд, чтобы решить, что делать. Лена, перепуганная насмерть, в отчаянии смотрела на него. В ее глазах не было никакой надежды.

В Сергее поднималось чувство, выработанное годами лагерей и стычек с такими, что не боятся ничего. В этот момент ненависть и желание убить, разорвать на куски бьет горячим, пульсирующим зарядом по мозгам, не оставляя места ни для каких чувств и мыслей. Нет ни страха, ни рассуждений о последствиях, нет никакой работы мозга. И огромная физическая сила, во много раз превышающая нормальные возможности человека, вдруг вырывается наружу, как тигр из клетки, и все тело дрожит от испепеляющей ненависти и ни с чем не сравнимой радости разрушения, крови и возмездия.

Сергей обошел стоявшую перед ним банду и вышел из клуба. В зале тишина еще больше сгустилась. Те, кто знал Сергея, сидели, не в силах поверить в происходящее. Сергей отступил? Да, меняются люди, на смену одним главарям приходят другие, это бывает рано или поздно.

– Пустите меня! – со слезами в голосе проговорила Лена, пытаясь выйти из пугающего кольца жестоких, безжалостных лиц. Кто то силой толкнул ее на стул.

– Ты сиди, бикса, и отвечай, когда я с тобой говорю, – лениво и угрожающе наставлял ее Руль.

– Сейчас же пустите меня, – твердила Лена и слезы потекли по ее щекам. В этот момент Никодимыч подошел к Рулю.

– Вы, ребята, угомонитесь, – начал увещевать он спокойно и дружелюбно, стараясь не возбуждать распоясавшуюся банду. – Отпустите бабу, пусть идет.

– Ты отвали, дед, – оборвал его Руль. – Эта баба мне нравится. Дергай, пока цел.

Никодимыч ничего не ответил. Он повернулся и пошел между рядами к комнате администрации, где должен был находиться Гога.

– Эй ты, козел, – крикнул Рул вдогонку Никодимычу. – Если позовешь мента, тебе не жить. – Никодимыч задержался на секунду у двери в комнату администрации и оглянулся на окрик. Руль сидел, нагло развалившись и смотрел на Никодимыча, как на зайца, которого он намеревался зарезать. И еще Никодимыч успел заметить то, что в первый момент не мог увидеть Руль, ибо сидел он спиной ко входной двери. А эта дверь вдруг с треском распахнулась и в проеме появился Сергей. В руках он держал занесенный над головой топор. Сергей стремительно побежал к тому месту, где сидел Руль. Раздались крики ужаса, женский визг, все понеслись кто куда, включая банду, окружавшую Руля, Руль замешкался, не понимая в первый момент, что происходит. Правая рука его лежала на столе, а левая – на спинке стула. Сергей с размаху опустил топор, пытаясь отрубить ему руку, но Руль в последний миг успел ее убрать и отскочить. В то место где лежала его рука с треском врезался топор, застряв до обуха в толстых досках. Руль понял, что пришел конец. Панически крича он схватил стул, подбежал к окну, вышиб им раму и выпрыгнул в пустой проем головой вперед. Сергей изо всех сил пытался вытащить топор, крепко застрявший в плотном дереве самодельного стола. Никодимыч в это время распахнул дверь в комнату администрации и закричал: – Гога, помогай!

Гога выбежал, не теряя ни секунды и, вытащив пистолет из кобуры, закричал:

– Ложись! Буду стрелять!

Он действительно выстрелил в воздух и тогда все, кто еще не успел убежать, повалились на пол. Сергей, наконец, вырвал топор из доски, но тут Гога наставил на него пистолет и скомандовал:

– Положи топор на пол. Положи, не то буду стрелять.

Сергей выпустил топор из рук. Он тяжело дышал и озирался, как безумный. Но выстрел напомнил ему что Гоге в такие моменты нельзя возражать.

– Руки на затылок! – продолжал командовать Гога. Сергей поднял руки вверх и положил ладони на затылок. Гога подошел к нему и пролаял: – На выход!

– Возьмем с собой Лену, – попросил Сергей. – Не оставаться же ей здесь.

– Вставай, – разрешил Гога и Лена поднялась с пола. Ее щеки и губы тряслись от страха, она была смертельно бледна и едва передвигала ослабевшие ноги. Они вышли на улицу и Гога, оглянувшись, дал команду тем, кто лежал на полу: – Можете подняться. Я скоро вернусь. – Гога закрыл за собой дверь и Сергей опустил руки.

– Ты сумасшедший! – закричал на него Гога, опуская пистолет в кобуру. – Ты знаешь, что ты наделал? Мне теперь на тебя дело заводить надо!

– А что же мне оставалось? – спросил Сергей. – Чтобы на глазах у всех какая-то мразь к Лене приставала? При мне! Да я лучше в тюрьму пойду, чем позволю такое.

– Кто такой приставал? – спросил Гога. – Этот, что сидел рядом?

– Ну да. Руль его кликуха.

– Подумал ты, что будет потом? – не унимался Гога. – Лучше тебе от этого станет?

– У меня к тебе последняя просьба, Гога – сказал Сергей. – Прежде чем отвезти меня в камеру, давай доведем Лену до дому.

– Хорошо, – угрюмо пробормотал Гога.

– А они не прийдут сегодня ко мне? Не ворвутся? – прерывающимся голосом спросила Лена. Она дрожала, как в лихорадке.

– Не прийдут, – уверенно сказал Сергей. – Уж во всяком случае, не сегодня. Этот Руль наверное прячется сейчас где-нибудь и трясется.

– Никто тебя сегодня беспокоить не будет, – подтвердил Гога. – Но я буду неподалеку, ты не бойся.

Подойдя к дому Лена открыла, после нескольких попыток, входную дверь и вошла в дом. Гога тронул Сергея за рукав и они молча зашагали рядом. Сергей с удивлением отметил что они прошли мимо КПЗ. Гога подвел Сергея к своему дому, отпер дверь и пропустил его в комнату.

– Садись. – Гога, властно указал пальцем на единственную табуретку, а сам сел на незастеленную кровать. Гога жил бобылем, и не уделял внимания быту. У него никогда не была застелена кровать, для него это не имело смысла: через несколько часов опять расстилать, кому это нужно делать такую бессмысленную, бесконечную работу? Гога занимался только серьезными делами.

– Ты чокнутый, – продолжал удивляться Гога, но в голосе его уже не было гнева и раздражения. – Разве можно так? Ведь ты же знал, что я неподалеку. Мог позвать.

Сергей промолчал, уныло разглядывая захламленную комнату.

– Я не заведу на тебя дело сегодня, – решил Гога. – Возьму грех на душу, да и ответственность тоже. С бабами тут одни беспокойства. – Сергей продолжал молчать, не понимая, куда клонит Гога.

– А попадают сюда иногда бабы за пустяк, и тут их быстро начинают все трахать. Только позавчера прислали сюда одну, и вот, пожалуйста, поймали ее по дороге домой, считай, среди бела дня. Сейчас дело заводить приходится. – Гога ткнул пальцем туда, где находился стол. На столе, заваленном объедками, засохшими консервами и пустыми бутылками, лежала папка, на которой крупными, кривыми буквами было написано: «ДЕЛО ОБ УЕБЛЭНИИ». Вначале Сергей не поверил собственным глазам. Когда же он убедился, что это ему не мерещится, у него начался припадок нервного смеха.

– Охх-хохх-хохх-хо-о! – надрывался он, захлебываясь и кашляя. – Охх-хохх-хо-о!

– Смеешься, – укоризненно пожурил его Гога, подходя к столу. Он взял недопитую бутылку водки и стал разливать ее по стаканам.

– Ты, Гога, дай мне прочесть, что в этом деле написано, – продолжал хохотать Сергей. – По названию могу представить, что там. Я сохраню это дело для истории. Ведь я же почти историк по образованию! Я, может, прославлюсь после этого!

– Тебе бы смыться отсюда, бежать без оглядки, – продолжал Гога без улыбки. Он не видел ничего смешного в этом трагическом «ДЕЛЕ ОБ…». – А ты добровольно хочешь остаться. Начальник сказал, что ты может задержишься здесь, как вольный. Я удивляюсь. Из – за кого? Лярвы какой-то. Ты… – Он не успел договорить. Сергей вскочил с табуретки, подбежал к Гоге и схватил его за ворот куртки.

– Ты скажи еще слово, – прохрипел он с искаженным от гнева лицом. – Еще одно слово.

Гога схватил его за запястья рук, пытаясь освободиться.

– Хватит! – закричал он. – Хватит! Все, хорош о ней. Не буду больше.

Сергей отпустил Гогу и пошел прочь. Возле двери он остановился и, не оборачиваясь, сказал.

– Извини, Гога. Бес меня попутал. И спасибо тебе. Не сердись на меня.

– Ладно уж, – смягчился Гога. – Бог с тобой. Только никуда не иди сегодня, ступай домой. И не посылай никого к Рулю. Не устраивай тут резню. Я сам все сделаю. Я его отправлю отсюда. Не нужно мне здесь еще одного убийства. Договорились?

– Договорились, – согласился Сергей.

Время безжалостно меняет все: характеры, связи, судьбы и души. И все процессы, которые замышляет и осуществляет этот властелин, необратимы. Не стой на пути всемогущих! Покорись, уйди, ибо ты всего лишь человек, а не Бог, и власть твоя дана тебе над самим собой только, а не над людьми. Но мудрость приходит к нам тогда, когда ничего уже нельзя изменить. И уж совсем невозможно быть мудрым тому, кто попал в цепкие, безжалостные когти любви.

День за днем Лена менялась. Она часто ссылалась на усталость, на дела, по нескольку дней уклонялась от встреч. А ведь было время когда она не знала усталости. Каждую ночь она была разная: то стыдливая, как целомудренная монахиня, нежно и беспомощно прося не рассматривать ее бесстыдно во время любовных игр, то вдруг становилась настоящей куртизанкой, похотливой и искусной. Но день за днем огонь ее медленно угасал, все холоднее она отвечала на его ласки, скучнее становились вечера. Сергей становился все более хмурым и замкнутым. Он согласился задержаться на неопределенный срок в леспромхозе, к удовольствию всех. Бобер надеялся уйти отсюда вместе с Сергеем, Амбал всецело от него зависел, да и Никодимыч был доволен по разным причинам. Сергей рассказал о своем решении Лене. Она обрадовалась, но умеренно, как будто ничего необычного в этом решении не было.

– Это хорошо, – сказала она. – Куда тебе торопиться?

– Через месяц, когда горячий сезон пойдет на спад, я полечу на вертолете в город. Посмотрю, как можно там пристроится. Уеду недели на две. Поедешь со мной?

– Что ты, – почти испуганно возразила Лена. – Кто меня отпустит? Тут столько работы. Может, найдут мне замену или помощь, тогда поговорим. А съездить бы мне очень хотелось. Пойти в театр, на концерт. Давно это было.

– Кстати, – вспомнил вдруг Сергей, – забыл тебе сказать. К нам на следующей неделе приезжает группа с концертом. Будут здесь всего день. Дадут концерт в клубе, для всех, а позже – только для начальства. Я, конечно, буду там. Пойдешь со мной?

– Разумеется! – обрадовалась Лена. – А кто приезжает? Не знаешь ли фамилии?

– Спроси что нибудь попроще, – ответил Сергей. – Никогда не интересовался фамилиями музыкантов и актеров. Для меня они все на одно лицо. Они существуют, чтобы развлекать людей, вот и все.

– Напрасно ты так говоришь, – упрекнула его Лена. – Я, к твоему сведению, училась играть на фортепьяно и у меня неплохо получалось. Представь себе, люди в этой среде очень интересные, с ними весело. Лучше, чем люди твоей среды.

– У меня нет среды, – недовольно проворчал Сергей. – А там, где я скоро буду, люди совсем другие. Это те, кому принадлежит мир.

– Ты уверен, что и тебе будет принадлежать мир?

– Уверен. Но это – дело будущего. А пока – будет тебе возможность побывать на концерте.

Они встретились после работы у Лены в доме и, докурив последние остатки гашиша, в веселом настроении направились в клуб посмотреть на актерскую труппу. Оставалось еще часа два до концерта и в пустом зале шли последние приготовления. На том месте, где должна быть сцена, музыканты озабоченно настраивали свои инструменты. Там были две гитары, аккордеон, скрипка и барабан. Все музыканты были молодые, длинноволосые, небрежно, нарочито неряшливо одетые. К ним присоединился еще один из труппы, по всей вероятности не музыкант, поскольку никакого инструмента на сцене для него не было. Он был высокого роста, широк в плечах, с гордой осанкой и мужественным, красивым лицом. Он что-то сказал аккордеонисту, тот засмеялся и кивнул головой в сторону примитивно приготовленного зала. Мужественный красавец снисходительно посмотрел на горстку людей, расставляющих стулья, рассеянно окинул взглядом Сергея и Лену и повернулся к залу спиной.

– Эдик! – вдруг радостно вскрикнула Лена и, обращаясь к Сергею, пояснила, просияв: – Это Эдик. Я его давно знаю. – Она побежала между стульев к сцене, откуда актеры в секундном замешательстве пытались ее разглядеть.

– Лена! – первым откликнулся красавец актер и, поймав ее в объятия своих длинных рук, оторвал ее от пола и закружил в воздухе. Потом поставил ее на пол и, отступив на шаг, выразительно продекламировал, как перед зрителями: – Так вот куда тебя занесло! Не ожидал тебя уже встретить.

– Не будем об этом сейчас, хорошо? – попросила Лена с холодком в голосе. – Вот, познакомься – указала она на подходящего Сергея, меняя тон. – Это Сергей. Сережа, это Эдик, актер из театра музкомедии, мой давнишний приятель. – И, снова обращаясь к Эдику, продолжала:

– Ох, как я рада вас видеть, ребята, вы себе представить не можете. – Эдик коротко и презрительно кивнул Сергею и бесцеремонно обнял Лену за талию, положив свою большую ладонь на ее бедро. Глаза у Лены искрились счастьем. Она была возбуждена, обнималась со всеми музыкантами, снова кидалась в объятия Эдика, беспрерывно задавая вопросы о своих старых знакомых. Сергей пытался присоединиться к оживленной беседе, но его никто не удостоил даже взглядом. И не удивительно: он был в грубых ботинках, приспособленных для грязных дорог леспромхоза, поношенных, вспухших на коленях брюках и выцветшей рубахе, как заурядный работяга с лесосплава. У него лучшей одежды не было, да и не нужна она была здесь, среди грубого народа, грубых вещей и нравов. Лицо у Сергея стало непроницаемым, ничего не выражающим, за которым обычно скрывалась закипающую ярость.

– Может пойдем, Лена? – напомнил он о своем существовании, положив ей руку на плечо в тот момент, когда она снова оказалась в объятиях Эдика.

– Ой, Сережа, пожалуйста, дай мне побыть с друзьями, – жалобно попросила она. – Я так рада. Хорошо? – Сергей кивнул и вышел из клуба, не оборачиваясь. Он направился к берегу реки, где можно было побыть одному и успокоиться. Впервые за много лет он не знал, что делать. Злоба, ревность и ненависть терзали его, и еще больше – чувство бессилия перед людьми которые не имели сотой доли той силы духа, которая была у него.

Вернулся в клуб он к началу концерта и сел в первом ряду, где ему с Леной были отведены места. Лена пришла к нему, когда концерт уже начался. Посмотрев на его хмурое лицо она положила свою нежную ладонь на его грубую руку и зашептала:

– Не сердись. Это мои старые друзья. Представляешь, как я рада? Как будто окунулась в свою прежнюю жизнь.

– Ты можешь иметь ее хоть завтра. Хочешь, уедем отсюда в твою прежнюю жизнь? – предложил Сергей.

– Не спеши, – прошептала она. – Уедем, когда время прийдет.

Эдик вел концерт. Он неплохо рассказывал смешные короткие истории, умело объявлял следующий музыкальный номер и развлекал публику плоскими прибаутками. Но для не избалованной аудитории леспромхоза этого было вполне достаточно.

После официального концерта рабочие расставили несколько столов, навели порядок в клубе, и выставили водку и кое-какую закуску. Пришло начальство с их женами и взрослыми детьми. Большинство из них не намного отличалось от той массы, которая населяла леспромхоз. Они много пили, курили и шумели. Музыканты были по настоящему довольны: как истинные артисты, они пили водку, пьянели, играли и снова пили. Для танцев было много места и кто помоложе, стал танцевать. Эдик и Лена не отходили друг от друга, танцевали, тесно прижавшись, и Эдик, под влиянием алкоголя и музыки, стал позволять себе вольности, на которые Лена отвечала протестующими движениями бедер и смешками.

К Сергею подсел начальник отдела снабжения, бывший уголовник, с черной повязкой на глазу, который был выбит в драке. Засматривался начальник только на мужчин. Однако его понимание любовных переживаний далеко выходило за пределы узкого кругозора гомосексуалиста. Умом, но не сердцем, он понимал, что мужчина может ревновать к женщине тоже. И потому он счел необходимым выразить Сергею свое сочувствие. Опустившись со вздохом на соседний стул начальник снабжения пробурчал: – Этот козел, что с твоей танцует, просится, чтобы его насадили. Мне тут пару парней помогут. Хочешь?

– Оставь это, – отозвался Сергей раздраженно, но одноглазый не хотел бросать такую хорошую идею на произвол судьбы. Он рыгнул и вытащил папиросы из кармана.

– Видишь, как вертится, – продолжал он, указывая папиросой на Эдика. – Хор-р-рошенький. Ух, ух. Большой такой. Хочешь, я приглашу его на танец? – Его единственный глаз, похожий на засаленный оловянный шарик, наполовину прикрытый отяжелевшим пьяным веком, неторопливо перекатывался из одного края глазницы к другому.

– Не вмешивайся, не твое дело, – приструнил его Сергей.

– Знамо, не мое дело, – согласился одноглазый. – А не найдется ли у тебя, Сережа, хлебнуть дыму? – заискивающее спросил он.

– Не сейчас. Скоро привезут, – пообещал Сергей и поднялся. Эти двое зашли слишком далеко. Сергей подошел к танцующим и потянул Эдика за рукав. Лена выползла из объятий актера и с опаской уставилась на Сергея пьяными, вороватыми глазами.

– Ты, приятель, многое себе позволяешь, – спокойно упрекнул он актера. – Не испытывай мое терпение. Тебе завтра или послезавтра уезжать, а ей оставаться.

– Мы же старые друзья, – пыталась оправдываться Лена. – Мы давно не виделись, Сережа.

– А ты не вмешивайся, – грубо оборвал ее Сергей. – Я с тобой после поговорю.

– Ну, ты, – возмутился актер. – Чего тебе надо?

– Мне надо, чтобы ты с ней больше не танцевал, – хмуро продолжал Сергей. – Она пьяна и не соображает, что делает. А тебе незачем рисковать. Из-за чего?

– Сережа, успокойся, – вмешалась Лена, протискиваясь между ними. – Что с тобой?

Эдик театрально отступил на шаг и грозно окинул Сергея надменным взглядом. Эдик был актер, и все вокруг воспринимал как актер, принимая внешнюю оболочку за сущность. Если человек был высокий, широкоплечий и имел гордый, мужественный вид, какой имел он сам, значит, по его мнению, это сильный и мужественный человек. Если же он при этом еще пугающе кричит, размахивает руками и грозится, как это делают актеры в момент убийства на сцене, значит это страшный человек и его нужно бояться. Сергей не походил под категорию опасных людей. Он был высок, но не широк в плечах и не производил впечатление физически сильного человека. Он не щурил злобно глаза, как должен делать отрицательный герой перед ужасной расправой. Он даже не повышал голоса, и не сильно угрожал.

Сергей же был человек совсем другого склада. Внешний вид его не мог обмануть. Он всегда пытался понять сущность вещей и людей, порой глубоко запрятанной под обманчивой внешностью. Эдик для него был не более как бездарный, актер, пьяный, не понимающий, куда он попал, с кем говорит и что ему грозит. Сергей улыбнулся, как улыбаются учителя, разговаривая с недоразвитыми детьми.

– Ты лучше уйми свой пыл, – посоветовал он актеру. Ему не хотелось привлекать внимания окружающих. Гога уже стал потихоньку приближаться, опасаясь скандала. Гога заметно нервничал. Он за все время не притронулся к водке, не сидел за столом, а медленно прохаживался вдоль стен клуба, озабоченно поглядывая на Сергея. Ему явно не нравилось, что происходит.

– Здесь места очень опасные, – продолжал Сергей убеждать актера. – Отстань от нее и уйди отсюда восвояси. Ты приехал сюда на пару дней, а ей здесь оставаться. Не понимаешь, что-ли?

Эдик посчитал, что это ничтожество нужно просто послать подальше.

– Ты, как тебя, – надменно сказал Эдик, сделав суровое и грозное лицо. – Не надоедай мне. Если ты меня разозлишь окончательно, я поговорю насчет тебя с милиционером или с начальником леспромхоза. У меня с ними отличные отношения. Понял? Намотай на ус. – Тут Эдик, довольный своим актерским исполнением, картинно отвернулся от Сергея и, широко расставив локти и выпятив грудь, не торопясь вразвалочку пошел прочь. Такую осанку обычно принимают герои американских боевиков, демонстрируя отчаянную смелость и хладнокровие перед врагами, в минуту смертельной опасности. Сергей посмотрел на Лену, ее раскрасневшееся возбужденное лицо, бегающие глаза и понуро направился к выходу. Он пришел к себе домой и лег на кровать не раздеваясь, со слабой надеждой на то, что Лена вернется к нему после веселья и тогда можно будет с ней серьезно поговорить. Он не мог справится с болью своей, не мог прийти ни к какому решению и не мог обуздать свою ревность и отчаяние. Поздно ночью на него навалился тяжелый, как бред, сон, с удушьями и погоней. Рано утром, в шесть часов, его разбудил легкий стук в окно. Сергей встал, раскрыл створки настежь и увидел Амбала.

– Ты что так рано? – спросил Сергей тревожно, предчувствуя беду.

– Мы с Бобром в карты играли. К нам Руль подсел, хвостом виляет, трясется от страха. Мы его малость раздели.

– Ты говори, зачем пришел.

– Проходил мимо ее хаты. Там слышно все из окна. По моему этот фраер у нее. Хочешь, помогу? Поставим на четыре кости, я его обкозлю.

– Не нужно, – хмуро сказал Сергей. – Иди к себе. Я сам разберусь. – Сергей закрыл окно, взял с собой отвертку, ключ от лениной хаты и вышел. Поселок еще не проснулся, и только веселый щебет ранних птиц приветствовал его. Он тихо опер дверь избы, где жила Лена, и вошел внутр. Лена и актер спали в объятиях друг друга, на ее узкой кровати, изможденные ночной баталией. Лена во сне почувствовала его взгляд, ресницы ее затрепетали, она открыла глаза и несколько мгновений смотрела на него в ужасе, не в силах поверить, что это не во сне. Потом она вскрикнула, приподнялась, облокотившись на спинку кровати, стянула на себя одеяло и замерла. Актер тоже проснулся, взглянул на Сергея и побелел. Сейчас внешний вид его был страшнее, чем у самых лучших актеров. Эдик жалобно, визгливо закричал в предчувствии смерти, соскочил с кровати, но ноги его подкосились, он сел на пол и стал пытаться отползти к стене. Лена не в силах была ни говорить, ни кричать. Сергей схватил ее за волосы левой рукой, а правой воткнул ей в горло отвертку, в углубление, где шея соединяется с грудью. Она дернулась в конвульсии и сразу обмякла. Сергей разжал пальцы, сжимавшие ее волосы, и ее голова и правая рука безжизненно свесились вниз с края постели. Из ее рта и горла побежали ручейки крови к носу и открытым глазам. Она была мертва.

Актер в это время поднялся с пола, но когда Сергей повернулся к нему, он потерял сознание от страха и рухнул на пол, театрально раскинув руки в стороны, как по настоящему хороший актер в сцене убийства. Сергей бросил на пол окровавленную отвертку и вышел, оставив за собой настежь распахнутую дверь. Он пошел по той тропе, по которой они шли с Леной первый раз, по направлению к пристани. Подойдя к берегу он сел на землю, положил руки на колени, опустил голову на руки и так сидел, неподвижно, не замечая времени, в тишине летнего утра. За спиной его послышался хруст лесного мусора под тяжелыми сапогами. Сергей знал, кто пришел, не глядя.

– Вставай, – сказал Гога тихо. – Мне нужно на тебя наручники надеть. – Сергей поднял голову и оглянулся. Гога стоял, направив на него пистолет. Сергей отвернулся и уставился вдаль, на спокойно текущие воды реки, на березки, одетые в трепещущие от радости новые листочки, на голубое небо и отраженные в реке облака. Солнце уже проложило первую золотую дорожку по ровной глади реки.

– Говорил тебе, – сказал Гога – не связывайся ты с ней. Отшворил, и ладно. Ведь потаскуха она, и воровка. – Сергей снова оглянулся, но во взгляде его не было гнева и угрозы.

– Откуда ты это знаешь? – устало спросил он.

– У меня на нее все есть. Она воровала наркотики в больнице, и продавала. Раньше не было судима, вот и отправили ее на химию. У нее там покровители остались. Я все о ней узнал.

– Почему же ты мне не сказал? – спросил Сергей, снова переводя взгляд на реку.

– Я пытался, – ответил Гога, – да ты не хотел слушать. Ты меня чуть не удушил, помнишь? Ослеп ты от любви к этой шлюхе, и сам захотел оставаться слепым. А ведь здесь не бывает хороших людей: все шваль. Бежать тебе отсюда надо было без оглядки. Теперь что? Третье опасное преступление, считаешься особо опасный рецидивист. Попадешь сейчас к полосатикам.

Сергей снова опустил голову на руки и вдруг зарыдал, содрогаясь, всхлипывая какими то странными воющими звуками. Так плачут сильные мужчины один раз в жизни – почти с каждым это бывает. Гога молча стоял, пораженный. Он опустил пистолет, положил его в кобуру и стал терпеливо ждать. Сергей затих внезапно, как будто в нем что-то оборвалось. Он вытер слезы рукавом, поднялся и заложил руки за спину. Это снова был прежний Сергей, каким Гога знал его всегда: спокойный и самоуверенный, с властным, непроницаемым лицом. Гога надел на него наручники, слегка подтолкнул в спину и они пошли к поселку в обычной цепи преступника и охраны. Сергей шел впереди, а Гога – сзади. Возле обшарпанного здания КПЗ Гога остановился, отпер входную дверь, потом одну из четырех камер, снял с Сергея наручники и запер за ним дверь.

– Эх, Серега, Серега, – с укоризненным вздохом произнес Гога за дверью. Послышались его удаляющиеся шаги, шорох которых быстро растаял в наступившей тишине.

ТАЕЖНАЯ ФЕЯ

В июне, далеко за шестидесятой параллелью, там, где встречаются Северный и Приполярный Урал, нет ласковых летних ночей, света ночных фонарей и звездного неба. В вечерние часы там солнце заливает тайгу горячим, бездушным светом и, бесшумно касаясь верхушек деревьев, снова поднимается ввысь. В этих безлюдных краях нет ни комфорта, ни покоя. Четверо путешественников, сплавлявшихся по реке на двух потрепанных лодках, поняли это в первый же день пути. Стояла изнуряющая жара, но раздеться нельзя было из за кишащей массы комаров. Они облепляли одежду черным ковром и проникали глубоко сквозь нее жалами своих ненасытных хоботков, болезненно вонзаясь в тело. А мошкa проползала под одежду и разрывала кожу своими свирепыми маленькими челюстями. Взятые в дорогу лучшие средства не оказывали на маленьких дьяволов никакого действия. На десятый день, одуревшие от недостатка сна и изнуряющих солнечных ночей, с лицами, распухшими от укусов, четверо путников мечтали только о том, чтобы найти место где можно выйти на берег, расставить палатки и завалиться спать после двадцати часов беспрерывного сплава. Найти такое место было не просто. Тайга буйно наступала на берега и, казалось, пыталась задавить реку. Деревья росли и падали, росли и падали, тысячи и тысячи лет подряд, не тронутые ни человеком, ни огнем, образуя беспорядочный барьер ветвистых стволов на подходе к суше. Ни человек, ни зверь не в состоянии преодолеть эту преграду. Таежный бурелом тянулся десятки километров, чередуясь обманчивыми просторами коварных, непроходимых болот.

Несмотря на усталость путешественники не теряли бодрости духа. Ведь сюда попадают только искатели приключений, а где же приключения бывают с комфортом и без риска жизни? Трое из них были видавшие виды походники, которых ничем не удивишь. В соседней лодке, на корме ее, сидел руководитель экспедиции, Савва Дорофеев. Всегда спокойный, невозмутимый при любых обстоятельствах, он лениво смотрел вдаль, как будто мечтая и находясь вне мира сего. На самом же деле он замечал все, до мельчайших деталей. Он знал, кто больше всех устал, у кого плохое настроение, когда нужно сделать привал и где. Савва почти никогда не смотрел на карту; он помнил ее всю, до мелочей; она всегда была у него перед глазами, как развернутая на столе.

На носу той же лодки сидел Федор Афанасьев, поэт, влюбленный в тайгу и одиночество. Живописно свалявшиеся волосы на его голове сейчас торчали в разные стороны, как нескошенная трава на измятом, запущенном газоне. Густая темная борода превратилась в пристанище комаров, от которых он даже не отмахивался. Как и следовало ожидать от мастера слова, он грязно сквернословил и богохульничал, когда их укусы становились невыносимы, и громко объявлял на всю тайгу что желает их комариной маме и папе самых больших сексуальных неприятностей.

Как и большинство поэтов нашего времени и режима, он был поэт не признанный. По его словам, не признанный поэт еще не значит плохой, хотя противоположное утверждение справедливо; поэт признанный – всегда плохой. Он часто уходил в тайгу один, порой на месяц – два, добывая себе еду охотой и рыбной ловлей, и писал стихи. Несмотря на свою склонность к одиночеству, он имел замечательную способность сходиться с людьми и заводить дружбу навек с первого знакомства.

На корме другой лодки находился Сергей Полынин, бывалый походник и отчаянный малый. На всем белом свете он боялся только одного человека: свою мать. Она заставляла его играть на скрипке с раннего детства, считая, что музыкальное образование облагораживает. Ее мнение резко расходилось с мнением соседей, которым приходилось слушать его игру, и с мнением самого Сергея, но он послушно играл, проводя в отчаяние учителей и окружающих. А когда он поступил в институт, в нем вдруг проснулся революционер и мятежник. Он отважно заявил матери, что никогда в жизни больше не возьмет в руки ни смычок, ни скрипку, даже для подсобных, бытовых целей, и будет теперь заниматься спортом. Мать смирилась с судьбой и спрятала скрипку с тайной надеждой обучать на ней внуков. Возможно, это и было причиной того, что она до сих пор внуков не имела.

Ну а четвертый был моложе всех, только недавно закончил институт и пошел с ними из бравады, чтобы доказать неизвестно что, и себе и другим, а получилось, как и следовало ожидать, что он оказался тяжелым грузом для всей экспедиции. А до конца путешествия все еще было далеко. Судя по карте, до ближайшего селения оставалось километров двести вниз по реке.

Справедливости ради нужно отметить, что он старался изо всех сил. Не ныл, не хныкал, не трусил в минуты опасности, однако сказывалось отсутствие тренировки и опыта во всем, что бы он ни делал. И вот сейчас, когда впереди послышался звук водопада, он вдруг встал и потянулся, не в силах больше сидеть в одной и той же позе и, потеряв центр тяжести, шлепнулся в реку. Сергею удалось выпрямить накренившийся каяк, но помочь ему он ничем не мог. Река сужалась на подходе к водопаду и течение ее становилось все быстрее. Нужно было изо всех сил маневрировать и работать веслом, чтобы не перевернуться с грузом. Без палаток, еды и походного оборудования им грозила верная смерть.

– Игорь, плыви к берегу и зацепись за что-нибудь, – закричал ему Савва Дорофеев. – Мы скоро вернемся к тебе.

Игорь плавать умел, но намокшая одежда и ботинки мешали двигаться и тянули вниз, как свинцовый груз. Вода была ледяная, несмотря на жару. Пить ее было приятно на привалах, как воду из холодильника, а вот находиться в ней можно было не более пяти – десяти минут. Если человека за это время не спасти, наступало переохлаждение организма и смерть. Течение все ускорялось, и Игорь понял, что до берега добраться не успеет: его несло прямо к водопаду. На самой кромке его он зацепился штаниной за какую-то застрявшую между камней корягу, панически рванулся и почувствовал резкую, раздирающую боль в ноге. Течение подхватило его и сбросило вниз. К счастью, водопад оказался невелик, всего метр или полтора высотой. Он выкарабкался на поверхность, жадно хватая воздух открытым ртом, и почувствовал, что силы покидают его. Ему вдруг стало все безразлично. Захотелось закрыть глаза и уснуть, и не видеть, не чувствовать ничего.

– Неужели смерть? – в бессильном отчаянии подумал он, пытаясь сбросить намокшую обувь. Но река вдруг сделала крутой поворот влево и вынесла его к берегу. Судьба была милостива к нему и на этот раз! Игорь схватился за ветку упавшего дерева, но сил на больше ни на что уже не осталось.

– Давай, давай руку! – услышал он вдруг властный, но почти детский девичий голос где-то совсем близко. – Протяни мне руку свою, ну! – Игорь поднял голову. На поваленном бревне, в метре от него, стояла девушка, ухватившись одной рукой за выступавший из воды сук, а другую протягивая ему. Игорь не удивился ее появлению: у него не было сил даже на это. Увидев, что он никак не отвечает на ее команду, девушка спрыгнула в воду, ухватила его за ворот куртки и потащила наверх, продираясь сквозь ветки и стволы поваленных деревьев. Ну и силища у нее была! Вытащила его из воды на твердый берег, обхватила за талию и потащила, как мешок. Метров через пятьдесят бурелом кончился и они выбрались на открытое место. Игорь сделал несколько шагов и упал на землю, в изнеможении закрыв глаза. Он почувствовал, что его волокут по земле, а потом привалили спиной к какой-то шершавой стенке. Чьи-то умелые руки сняли с него одежду, чтобы дать ему согреться под жарким северным солнцем. Они знали, что нужно делать, эти умелые руки. Силы снова стали возвращаются к нему, он выпрямился и сел, опираясь спиной на колючую груду бревен.

С него сняли все, кроме трусов, и жаркое солнце начало возвращать ему тепло, отданное ледяной воде. Он поднял голову и увидел две склонившиеся над ним фигуры. Мужчина с суровым, давно не бритым лицом разглядывал его внимательно и угрюмо. Рядом с ним стояла молоденькая девушка, в мокром, стекающем веселыми струйками платье; она улыбалась, щурилась от бьющего в глаза солнечного света, и прикрывала глаза ладонью. Это, конечно, была та самая, которая вытащила его из воды. Она вся промокла, даже тяжелая русая коса, переброшенная через плечо на грудь, потемнела от воды.

Казалось, все происходит в каком-то нереальном мире. Откуда эти двое появились здесь, в необитаемых местах, среди комаров и болот? И эта девушка, с большими голубыми глазами, струившимися радостным задором юности, с длинными ресницами, которые трепетали, как крылья бабочки. Они создавали впечатление что из ее глаз струятся счастливые голубые лучи. Он не мог отвести от нее взгляд, хоть и начал чувствовать, согреваясь, свирепую атаку комаров.

– Что, пришли в себя? – спросила девушка, и ее пухлые, почти детские губы расползлись в заражающей улыбке. Игорь невольно улыбнулся ей в ответ, утвердительно кивнул, встал и огляделся. Наискосок от берега в тайгу уходила полоска домов какого-то странного поселения. Не было в нем обычной для деревни пыльной дороги и играющих на ней неухоженных детей. Не было оград вокруг домов, и не было даже определенного порядка расположения изб. Не видно было и баб, судачивших о своих женских делах или идущих домой с коромыслом. Только неподалеку одиноко стоял рыжий детина, неподвижно, как языческий идол, вырезанный из ствола дерева. Он наблюдал за всеми угрюмо и внимательно. Игорь случайно встретился с ним взглядом: рыжий смотрел на него замороженными, широко открытыми, не мигающими глазами, как смотрят мертвецы. Игорь вспомнил слова его бабушки: «в каждой деревне обязательно есть хоть один юродивый».

В этот момент со стороны реки донеслись возбужденные крики и тотчас из-за пригорка появились его друзья, торопливо, почти бегом направляясь к Игорю.

– Ну как, живой? – радостно кричал Сергей, его напарник по лодке. – У-у, да ты никак ногу себе распорол. Погоди-ка, я сбегаю, бинт из лодки принесу.

– Не нужно, – остановила его девушка. – Я все сделаю. Давайте, зайдем к нам в избу, у меня там все есть.

– Верно, – вмешался небритый мужчина – она у нас знахарка, хоть чего вылечит. А что, ребята, водка у вас есть?

– Есть, – сказал Игорь, переводя взгляд на девушку. Его все еще трясло от холода.

– Водка, – это первое дело от простуды, – пояснил мужчина авторитетно. – Ну и мы, заодним, для профилактики. Хватит на всех? – Он поскреб затылок, с надеждой заглядывая пришельцам в глаза.

– Хватит на всех, – заверил его Сергей. – По такому случаю не грех и выпить, как следует. – Небритое лицо мужика озарилось улыбкой праведника, повстречавшегося с апостолом. Он оглядел прибывших, как своих любимых родственников, и широко расставил руки, как будто хотел сказать: – Добро пожаловать, ангелочки!

– Как это вы его спасли? – спросил Савва Дорофеев, обращаясь к небритому мужчине. – Как вам удалось его заметить?

– Это не я, – ответил мужчина. – Это вот моя дочь, – сказал он гордо и кивнул в сторону девушки. – Настенька-то у меня глазастая.

– А я стою на пригорке, с Петром разговариваю, – возбужденно, звонким юношеским голосом стала пояснять Настя, улыбаясь и защищаясь ладонью от солнца – и гляжу, две лодки появились. Вдруг из одной лодки кто-то бултых – в воду, и понесло его. Я побежала туда, куда его примерно течение должно снести. Вода-то холоднющая, за несколько минут околеть можно.

– Никак не пойму, как это вы меня вытащили? – обратился к ней Игорь. Девушка была ниже среднего роста, стройная и красиво сложена, но не видно в ней было достаточно физической силы, чтобы вытащить мужчину из воды.

– Я – сильная, – задорно похвасталась девушка. – Я и не то еще могу сделать.

– А это что за человек стоит? – поинтересовался дотошный Савва Дорофеев, указав на рыжего истукана.

– А-а, это… – Небритый рассеянно посмотрел куда-то вдаль, в тайгу. – Это наш кузнец, Петр. В кузне, стало быть, работает. Ну, пошли в дом. – Игорь оглянулся и увидел рыжего, который последовал за ними, как тень, сильно хромая на левую ногу. Метрах в двадцати от дома он остановился, провожая чужаков недобрым взглядом.

– Как вас зовут? – обратился к гостеприимному хозяину Федор Афанасьев.

– Меня то? Василий. Как еще в деревне могут звать? Василий да Иван. Я тут егерем работаю. Мы в первой же избе с Настенькой и живем. Вот тут. – Подойдя к срубленному из бревен дому, он распахнул дверь и жестом пригласил гостей внутрь. Гости прошли через сени и очутились в просторной комнате, посреди которой стоял стол, надежно сбитый из толстых, хорошо отструганных досок. Вокруг стола в беспорядке стояли табуретки, сделанные, как и все в доме, местными умельцами, надежно, грубо и добросовестно. Сквозь маленькие окна, прорубленные в метре от огромной русской печи, желтым пыльным столбом застыли лучи неторопливого северного солнца.

– Располагайтесь, где кто хочет, – пригласил егерь. – У нас большой дом. Здесь вот моя спальня, там настина, а вот в углу вход в комнатенку – ну, так, не для жилья, за ней расположена кладовка. Там лавка большая есть, на ней тоже можно постелить.

– Первым делом, – вмешалась Настя, – нужно ему ногу забинтовать. Идите сюда, – позвала она Игоря, – ко мне в комнату. У меня все есть. Вот сюда, – командовала она, слегка подталкивая его.

Настина комната располагалась справа по выходу из сеней. Игорь остановился на ее пороге, и с любопытством осмотрел настино жилье. Возле стены, напротив окна, в дальнем левом углу стояла железная кровать, тщательно застеленная, с белоснежными наволочками на подушках. В углу над кроватью висела икона. Лик какого-то святого умиротворенно и одобрительно смотрел на Игоря, но следовал за ним взглядом, куда бы Игорь не двигался. К самому окну был придвинут небольшой стол, накрытый дешевой чистой клеенкой, а под ним виднелись две табуретки. Справа от кровати стояли самодельные полки с книгами, да еще ряд полок с какими-то банками, бутылками и корзинками с травами. У входа висел умывальник. Стекла на низко расположенных окнах были тщательно вымыты и на подоконнике стоял горшок с цветами. Комната, казалось, было наполнена радостью бытия и благодарностью миру Божьему.

– Садитесь-ка сюда, – пригласила его Настя, подвинув табуретку. – Вот, возьмите полотенце, а ноги поставьте в таз. Да побыстрее! Видите, как кровь течет. Надо остановить. – Настя смочила марлю какой-то жидкостью и стала осторожно протирать рану. Игорь поморщился от боли.

– Потерпите, потерпите, – увещевала его Настя, понизив голос. – Счас закончу вот, и вам полегчает. Она смазала рану какой-то мазью и тщательно, умело забинтовала ногу.

– Откуда ты умеешь все это делать? – спросил Игорь.

– Я у Авдотьи, знахарки нашей, многому научилась, – пояснила Настя, заканчивая работу. – Я у нее часто провожу время, помогаю ей всякие лекарства готовить и лечить людей, да и скотину тоже. У нас ведь здесь нет ни ветеринара, ни врача, ни даже фельдшера. Я сама хочу выучиться, только не на врача, а на ветеринара. Я животных люблю. Да для этого нужно в большой город ехать, а паспорта у меня нет. Без паспорта и не пропишут, и документы в институт не примут.

– Почему у тебя паспорта нет? – заинтересовался Игорь.

– Не дают. Разве вы не знаете? Нам, деревенским, паспортов не дают. А без паспорта куда денешься? А парни то наши, они из армии сюда не возвращаются. Получат паспорт где ни есть, в городе каком, и все тут, там и остаются. Даже навестить сюда не приезжают. Потому и помирает деревня. Во многих избах уж давно никто не живет. – Она выпрямилась и, подойдя к окну, села на другую табуретку.

– Вы…, вы где-нибудь учитесь? – с жадным любопытством спросила она. – Может, работаете? А что вы здесь делаете? Надолго в наши края? – Она рассматривала Игоря во все глаза, как пришельца с другой планеты.

– Я уже выучился, – улыбнулся Игорь. – Закончил политехнический институт. Первый год работаю. А почему тебя это так интересует?

– Вы уж извините, – смутилась девушка. – У нас здесь годами новых то людей не бывает. Значит, вы инженер? – Она не в силах была скрыть своего восхищения. – Вот здорово! А сколько вам лет?

– Двадцать три. Скоро двадцать четыре. Называй меня на ты. А тебе сколько лет?

– Семнадцать. Я только в этом году школу закончила. Меня на зиму отец отправлял в районный центр к тетке, чтобы я в школу ходила. Далеко отсюда. Я одна из всей деревни десять классов закончила. Здесь никто никогда столько не учился.

– Я может смогу тебе помочь получить паспорт, – неожиданно сказал Игорь.

– Да? Как? – Девушка подскочила от возбуждения на табуретке и замерла в ожидании ответа.

– У меня отец – второй человек в обкоме партии. Он для меня сделает все, что попрошу. Только ты не распространяйся об этом. Хорошо?

– Настенька-а, – позвал ее егерь из соседней комнаты, откуда был слышен гул довольных голосов. Путники были рады отдыху и гостеприимству егеря.

– Иду-у, – откликнулась Настя. – Чай, мясо к водке жарить надо? – И обращаясь к Игорю, сказала: – Пойдем, мне сготовить чего-нибудь надо, чтобы вас угостить. Потом поговорим. Ладно? Не забудешь, что обещал? – Она встала, сделала два шага и, оглянувшись, улыбнулась. От этой улыбки у Игоря возбужденно запрыгало сердце.

– Не забуду. Ты мне спасла жизнь. Спасибо тебе, Настенька, – сказал он, улыбнувшись в ответ, и хромая последовал за ней.

Настя вышла из дома где, как она объяснила, располагалась керосинка и все, что нужно для приготовления еды. Путники принесли свои рюкзаки из лодок, переоделись и выставили две бутылки водки на стол.

– Может, начнем понемногу? – предложил егерь, расставляя стаканы.

– Василий сделал нам дельное предложение, – объявил Федор. – Я предлагаю выпить перво-наперво за гостеприимство, а уж потом, за спасение души. – Егерь медленно выпил, смакуя каждый глоток, и со стуком поставил стакан на стол.

– А почему за спасение души? – поинтересовался он.

– Я бы должен был сказать, за спасение души и тела. Вы спасли Игорю жизнь. А впрочем, все мы, грешники, нуждаемся в спасении души. Оттого и пьем за это, и каждый второй тост у нас – за спасение души.

– Чуднo ты говоришь, – заметил егерь. – Не лишку ли?

– Это моя профессия, Василий, – пояснил весело Федор. – Я – поэт. Пишу стихи. Меня никто, правда, не понимает, и потому я предлагаю выпить по второй. А кому эта причина покажется не достаточно веской, может пропустить.

Эта причина показалась всем вполне достаточной. Они снова выпили, Федор выложил на стол сигареты и начался возбужденный пьяный мужской разговор. Игорь тоже закурил и прислушался к непонятному шуму за окном. Мужской голос что то возбужденно говорил, грубо, отрывисто, нетерпеливо. Настя ответила, негодующе повысив голос, и после этого разговор резко прекратился. Вскоре она появилась с огромной сковородой жаренного мяса, молча разложила на столе глиняные тарелки и положила каждому столько, сколько могло в них войти. Казалось, она было погружена в свои сокровенные, тревожные мысли.

– Ну и мясо, Настенька, – похвалил Федор, жадно откусывая кусок за куском. – Хороший повар, как хороший поэт, встречается крайне редко. И мясо, очевидно, свежее, не мороженное. – Настя ничего не ответила. Она была так задумчива, что вероятно и не слышала, что он сказал.

– Это верно, мясо свежее, – подтвердил егерь. – Сегодня только убил лося.

– Да? – удивился Савва. – И далеко вы ходите охотится?

– Никуда я не хожу, – ответил егерь, пожав плечами. – Зачем ходить? За домом вот и убил. Они сюда часто приходят, то ли комары их выгоняют, то ли на водопой идут.

– Где вы мясо храните? – продолжал любопытствовать Савва. – Есть у вас холодная комната в подвале?

– Ничего мы не храним. – Егерь удивленно рассматривал Савву. – Зачем хранить? Я вот вырезал кусок, килограмм восемь будет, и хватит. А что, хорош свежий лось? Вы, поди, в большом городе то никогда такого и не едали.

– Что вы делаете с остальным мясом? – спросил Сергей.

– Ничего, – ответил егерь. – Что с ним делать?

– На будущее запасти, – неуверенно посоветовал Сергей.

– На какое будущее? – еще больше удивился егерь. Он никогда не слышал за раз такого большого количества глупых вопросов. – В будущем прийдет другой лось. У нас тут нет будущего.

– Это же такое расточительство, – посетовал Сергей. – Сделали бы подвал, запасли бы льда…

– Давайте еще по одной, – предложил егерь. – Пора мне мозги прочистить, а то я чего-то в толк не возьму, зачем мне в подвал лед таскать.

– И зачем тогда нужен в этих краях егерь, не пойму, – не унимался Сергей. – Если так варварски вы относитесь к природе, ее нужно от вас, от егеря, охранять.

– Ты дурацкий идеалист, – вмешался Федор. – Василий дал дельное предложение, нужно разлить еще по одной. А ты, Василий, судя по всему, хороший егерь. На кой ляд нужно запасаться на будущее? Вот так и надо жить, чтобы не было будущего, а только сегодня. Выпьем за СЕГОДНЯ! Ты, Игорь, выпей вдвойне. Я гляжу, ты весь красный, уж не захворал ли? Смотри, здесь нельзя болеть. Здесь род человеческий делится на две категории: здоровые и мертвые. Так выпьем за здоровых!

Мужчины выпили и снова деловито принялись за жаренного лося. Федор время от времени поглядывал на Настю, пытаясь угадать, какое впечатление на нее производит его речь.

– Бог дал нам крошечный отрезок времени на познание мира, и возможность испытать немного радостей, – снова заговорил он в своей высокопарной манере. – А общество заставляет нас тратить время на производство вещей, комфорта. Потому все и вынуждены ходить на работу, от которой плеваться хочется. На что они работают? На ЗАВТРА! Вот для меня, например, самая лучшая профессия на свете, это сторож. Единственная работа, кроме сочинения стихов, на которую я способен. Представляете, тебе платят только за то, что ты есть на белом свете! Как это человечно! У сторожа есть для себя все время, отведенное ему Богом и нанявшей его администрацией. И для поэзии, и для мечты, и даже для вина и веселья. – Он говорил полушутя, полусерьезно. – Как, Настя, вы относитесь к профессии сторожа?

– У нас такой профессии нет, – сказала Настя, присаживаясь за стол. – Я не знаю никого, кто работает сторожем.

Все засмеялись, и даже Игорь улыбнулся, хоть и действительно чувствовал себя скверно.

– А дочь-то ваша, – обратился к егерю Савва, – не похожа на крестьянку. Ни фигурой, ни лицом, ни даже поведением. – Савва, как всегда, замечал все, не упускал ни одной детали.

– Э-э, да мы ведь не все здесь крестьяне, – сказал егерь. – Поселок то наш как образовался? Сюда бежали люди от раскулачивания, от гонений, в тридцатых годах, так что здесь разные люди жили. В те времена досюда никак нельзя было добраться властям. Ее бабка была из городских, однако, из образованных. Мать ее пошла в бабку, и Настенька в ихнюю породу. – Он с любовью посмотрел на Настеньку, а потом нахмурился. – Ее мать, однако, умерла при родах, – пробормотал он. – Я один дочку вырастил. Виш, какая хорошая? Человека пошла спасать.

– Что же здесь удивительного? – спросил Игорь. – А если бы не пошла, разве вы не стали бы меня спасать?

– Нет, – спокойно, почти благодушно ответил егерь.

– А почему? – удивился Игорь.

– А зачем? – ответил егерь вопросом на вопрос и уставился на Игоря в ожидании ответа. Игорь понял, что могло бы произойти не окажись Насти поблизости, и почувствовал холодок в животе.

– Я вижу, вы тут не очень жалуете пришельцев, – заметил Савва.

– Это верно, – согласился егерь. – На што нам они? Наши отцы и деды бежали сюда, чтобы выжить. Тогда у властей не было техники и они не могли сюда добраться. А сейчас? Они, власти то, и не хотят нас знать. Кто, ты думаешь, сюда приходит? Браконьеры! У них лодки с мощными моторами, они могут и за тысячу верст приехать. Ловят рыбу тоннами, большими сетями, им плевать, нерест ли, или еще какой запрет. У всех ружья есть, с ними не легко. Закон тайга, медведь хозяин. Убьют и никто следа не найдет.

– Ну и как вы с ними справляетесь? – спросил Сергей.

– Одному то тяжко, однако, да и опасно. Мне тут Петр помогает, кузнец наш. Он злющий, и ничего не боится.

– А я тоже несколько раз с ними ходила на браконьеров охотиться, – похвасталась Настя. – Я папе везде помогаю, где могу. Только они меня больше не берут с собой. Петр говорит, что больше не возьмет меня никогда. Это после того раза, что в нас стреляли.

– А сами то вы, лося убили из-за куска мяса, – не унимался Сергей. – Чем вы то лучше?

Егерь ничуть не обиделся на его замечание. Он потянулся к лежащей на столе пачке сигарет и первый раз улыбнулся.

– Жалко тебе лося – не ешь мяса. Что тебе этот лось дался? Я его убил, и всякий в деревне отрежет от него, сколько надо, пока свежий. На неделю, если не больше, хватит. А ваши то, городские бандюги, они, если им позволить, будут убивать их сотнями, каждый день. Город все сожрет, всю тайгу, от края до края.

– Не все же бандюги, – возразил Сергей. – У нас есть культура. Хотите, мы как-нибудь приедем к вам с концертом художественной самодеятельности? Я даже ради этого снова за скрипку возьмусь.

– Современное искусство не может принять таких больших жертв, – заметил Федор. – Но есть здесь, в этой идее, здоровое зерно. Я могу прочесть вам стихи, многие о тайге. – Он с надеждой посмотрел на Настю. Игорь ревниво заметил интерес в ее глазах.

– Если у вас водки больше нет, то я могу брагу поставить, – дипломатично предложил егерь.

– Есть у нас водка, есть, – радостно объявил Федор, поднимаясь. – И мы выставим ее всю за такое гостеприимство. А ты, Игорь, иди приляг. Вон, какой красный весь. Не заболел ли?

– Я ему сейчас постелю в маленькой комнате, – засуетилась Настя. – Там лавка есть большая, жестковато, правда, да я найду, что постелить.

– Не надо, – запротестовал Игорь, но Настя ушла, не обращая внимания на его протесты. Федор пошел за водкой к лодкам, поспешив закрыть за собой дверь, чтобы не впустить комаров.

– Разрушается наша жизнь, – посетовал егерь. – Бегут люди отсюда, как могут. Скучно молодым здесь. Вот и Настенька моя хочет уехать. Да я ее и не держу. Она хочет на ветеринара выучиться, ну, да она ведь одна здесь образованная. Ей то будет лучше в большом городе, она самостоятельная, серьезная, не вертихвостка там какая-то. Во всем мне подмога, однако. – Дверь отворилась и в избу ввалился, путаясь в собственных ногах, полупьяный Федор.

– Вот и водка пришла, – провозгласил он торжественно, поставив со стуком очередную бутылку, а потом сел за стол и стал деловито разливать по стаканам драгоценную влагу, всем поровну, с точностью опытного аптекаря. Мужчины молча наблюдали за ним, ревниво оценивая количество в каждом стакане.

– Давайте выпьем, наконец, за спасение души, – предложил Федор, закончив ответственную работу. – Кстати, Василий, – обратился он к егерю, – там возле дома этот рыжий парень ходит. Интересовался, когда мы уедем.

– Ты не обращай внимания, – посоветовал егерь. – Смурной он. За Настенькой, однако, ходит, как тень. Хороший он парень, да не для него она. Она, наверное, найдет свое счастье далеко отсюда. – В этот момент вошла Настя и снова села за стол.

– Что это ты обо мне говорил, папа? – спросила она, и украдкой посмотрела на Игоря. Он поймал ее взгляд и опять у него подпрыгнуло сердце. Ее глаза блестели от возбуждения.

– Мы о Петре говорили, – вмешался Игорь. – Хороший он бы был тебе муж? – Настя зарделась, но быстро овладела собой.

– Хороший, – неожиданно сказала она, глядя на Игоря с вызовом и упреком. – Только я за него не пойду.

– Он здоров, как медведь, – сказал Сергей. – Страшно с таким жить. Такой и зашибить может.

– Не меня, – уверенно сказала Настя. – Я его вперед побью, если захочу. Он меня и пальцем не тронет. – Настя гордо, с юношеским задором осмотрела сидящих, снова встретилась с Игорем взглядом своих голубых, волшебных глаз и плавно опустила вниз ресницы. Савва, мудрый, все замечающий Савва, перевел взгляд с нее на Игоря, улыбнулся, сделал глубокую затяжку и выпустил несколько колец из дыма, внимательно наблюдая как они теряют форму и тают, улетая вдаль. Игорю даже показалось, что Савва ему подмигнул. «Сволочь, этот Савва» – подумал он раздраженно.

Игорь приходил в восторг от внимания женщин. Его студенческие годы прошли в легких романах, коротких и чувственных связях со студентками и знакомствах на вечеринках. Он научился читать женское согласие в их взгляде, походке и речи. Если какая дурочка и влюблялась в него серьезно, то дальше горьких слез последней встречи дело не заходило. Игорь никогда не терял голову и предусмотрительно предохранялся от последствий любви; от беременности, претензий, болезней и других опасностей, которые так хорошо описаны в художественной и специальной медицинской литературе. Настя не была похожа ни на одну из его мимолетных подруг. Она была не опытна ни в любви, ни в флирте. В ее глазах был интерес, но не было согласия. В ее глазах был восторг юности и восхищение, но не было выражения мягкости и податливости, которые часто предшествуют легкой победе. Не было, в сущности, никакой возможности завязать роман с этой девушкой из таежной глуши, окруженной опасным и строгим вниманием. И не было сил оторвать от нее глаз. На нее поглядывали все: и аскет Савва, и женатый Сергей, и, конечно, пламенеющий от женской красоты Федор. Егерь снисходительно улыбался иногда, но делал вид, что ничего не замечает.

Игорь вначале ревниво следил за Настей, пытаясь понять, нравится ли ей Федор. Потом ему стало это почти безразлично, как, впрочем, все, что вокруг происходило. Он чувствовал себя скверно. Очевидно поднималась температура, водка не помогла, а лекарств в этой глуши наверняка не найдешь. Что если он не сможет завтра отправиться в путь со всеми?

– Я, пожалуй, пойду, лягу, – сказал он, прерывая оживленный разговор. – Что то мне нехорошо. Устал, наверное.

– Ты, может, заболел? – предположила Настя. – Давай, иди, ложись, а я сейчас градусник принесу, температуру смеряю.

Игорь прошел в отведенную ему каморку где лавка, расположенная под окном, занимала почти все пространство. Оставался только узкий проход в кладовку, но зато лавка было широкая, было где разместится. Настя постелила на ней для него какой-то тюфяк и подушку, и он с удовольствием растянулся на жестковатой постели. Все равно лучше, чем в спальнике в палатке. Настя бесшумно вошла, прикрыла за собой дверь и протянула ему термометр.

– Поставь, – тихо приказала она. – Нужно смерить температуру. Я тебя вылечу. – Игорь послушно зажал термометр под рукой.

– Спасибо, Настенька. Расскажи мне что-нибудь о себе.

– А что обо мне рассказывать? У нас тут ничего не происходит. Скучная у нас жизнь. А вот есть такие, которым нравится. Мой отец, например, любит эти края. Петр тоже.

– Я заметил, что Петр хромает. Отчего это?

– Он на медведя раз пошел, да ружье не выстрелило. Порох, видимо, отсырел. Он было бежать, чтобы на ходу ружье перезарядить, да нога между двух деревьев лежачих застряла, ну он и сломал ногу. Его друг подоспел, застрелил медведя, когда тот уже на Петра напал. Ну, а нога худо срослась. У нас ведь некому лечить здесь от таких-то увечий. Его потому и в армию не взяли.

– А для чего ему надо было на медведя идти? У вас и так все есть от других зверей.

– Любят наши мужики охоту. Все какое ни есть, а развлечение. Я с папой ходила несколько раз, а потом перестала. Мне всех их жалко, зверей, не могу их убивать. Они тоже свой разум имеют.

– Какой у них разум? – скептически возразил Игорь. – У них нет, как у нас, абстрактного мышления. У них совсем все иначе.

– А если иначе, значит никакого уважения к ним быть не может? – возмутилась Настя. – Это ты так говоришь, потому что не имел с ними дела. А они ведь понимают больше, чем ты думаешь.

– Я еще в школе это изучал, – равнодушно сказал Игорь. – У них только инстинкты, нет там ни души, ни мысли.

– У тебя у самого нет души, если ты так говоришь, – горячо, с упреком возразила Настя. – Я вот, знаешь, раз с отцом на медведя охотится ходила. Я ведь смелая, ты не думай… Я везде отцу помогала, всегда работала с ним почти наравне. Он раз капкан поставил на медведя, знаешь, когда медведь в петлю попадает? Он может ходить немного, но не дальше, чем веревка ему дает. И вот он почуял, что мы идем, заметался, а когда мы были совсем близко, он понял, что конец ему. И знаешь, что он сделал? Он отошел назад, чтобы позволить нам подойти поближе. Он сообразил, что сможет на нас тогда напасть, если мы рядом. Ну, отец, конечно, остановился подальше, чем длина веревки, и поднял ружье. Если бы ты слышал, как жалобно медведь заревел! Он кинулся на отца, да веревка то его далеко не пустила. Он заметался, заплакал, как человек, ну, отец его, конечно, убил. Я так плакала тогда. Я сказала папе, что больше никогда на охоту не пойду. Я лучше лечить зверушек буду. Ох! – вдруг спохватилась она, – про градусник то совсем забыла. Ну ка, дай посмотрю… – Она просунула ладонь к нему под рубаху и вытащила термометр.

– У-у, батюшки! У тебя температура-то тридцать восемь. Нужно тебе срочно какое нибудь лекарство дать. Я сейчас сготовлю, подожди, я знаю, как оно делается. Полежи спокойно, я счас прийду.

Настя вышла и Игорь уставился в потолок, прислушиваясь к обрывкам разговора в соседней комнате. Вскоре он уснул, вернее погрузился в кошмары, не отпускавшие его даже тогда, когда он иногда просыпался. Он дрожал всю ночь, как больной малярией, тщетно пытаясь согреться под двумя одеялами, заботливо наброшенными на него Настей. А ранним утром на пороге появился Савва и скомандовал пронзительным, как звук пилы, голосом:

– Пора вставать и в дорогу. Можешь открыть глаза?

Игорь поднялся, напрягая последние силы и сел, скрестив ноги по-турецки.

– Сейчас соберусь, – со вздохом сказал он. – Дай очухаться.

– Ты не здоров, – озабоченно сказал Савва, внимательно его разглядывая. – Как себя чувствуешь?

– Препахабно. Ничего, пройдет.

В комнату протиснулась Настя и подошла к нему с термометром.

– Смеряй температуру, – скомандовала она. – Смеряй. Ты на смерть похож. Потом будешь собираться.

– В самом деле, – поддержал ее Савва. Игорь взял термометр и зажал его подмышкой.

– Какая разница, есть температура, или нет? – спросил он. – Все-равно нужно идти.

– Представляешь, какая ты будешь нам обуза, если у тебя что то серьезное? – заговорил Савва, озабоченно сдвинув брови. – Ведь сплава то еще дней пять будет. А если срочная медицинская помощь тебе понадобится? Посмотри на себя в зеркало и поймешь, о чем я говорю. – И, обращаясь к Насте, спросил: – Когда вы ожидаете лодку с товарами?

– Должна прийти через три дня.

– А следующая?

– Еще через месяц. Всего три раза за лето сюда лодка приходит.

В дверном проеме появились егерь и остальные участники путешествия.

– Тяжело болеет, – заметил егерь, внимательно разглядывая Игоря.

– Сейчас узнаем, насколько тяжело, – сказал Савва, протягивая руку за термометром. Покрутив его на свету он, наконец, разглядел высоту ртутного столба и нахмурился.

– Тридцать девять. И это с утра! Не можем мы тебя взять, Игорь, – решительно заявил он. – Как хочешь. А сами оставаться ни на день не можем. У всех работа.

– Верно, – подтвердил Федор откуда то сзади. – Даже у меня есть сейчас работа в театре. Сторожем, конечно.

– У нас, сам знаешь, – продолжал Савва – нет такой поддержки, как у тебя. Твой отец тебя из любой ситуации выручит.

– Ему не нужна будет помощь отца, – заметил Сергей, обращаясь к Савве. – Я ведь его начальник на работе, не забывай. Все улажу. Мир не перевернется, если он на несколько дней опоздает.

– Оставайся, в самом деле, до лодки, – предложил егерь. – Глядишь, и быстрее их до дому доберешься. Лодка-то два дня всего назад идет. Мотор хоть куда быстро дотащит.

Настя стояла к Игорю ближе всех. Только он мог видеть ее лицо, просящее, ласковое. Казалось, она беззвучно кричала: – Останься! Останься!

– Ладно, останусь, – вздохнул Игорь, отводя глаза от Насти. – Позвони ты Савва моим родителям и скажи, чтобы не волновались. Если, впрочем, я не приеду раньше вас.

– Добро, – согласился Савва. – До встречи. Мы оставим тебе ружье и немного сухих продуктов, на всякий случай, ну и все твои вещи. Прощай.

Походники взвалили рюкзаки на плечи и вышли из избы. Егерь последовал за ними, прикрыл за собой дверь и вскоре их удаляющийся разговор уступил место тишине и таинственным шорохам. Настя смотрела на Игоря не отрываясь, и голубые, счастливые лучи ее влюбленных глаз заставили подпрыгнуть его сердце, как электрический заряд. Он встал с лавки, крепко обнял ее, покорную, послушную и беспомощную и прижался к ее губам. Она робко обвила его шею руками и ответила на его поцелуй неумело, неловко, не разжимая плотно сжатых губ, конечно же, ни разу в жизни не целовалась до него. Она задрожала всем телом, как это часто бывает с невинными девушками, созревшими для любви, которые первый раз в жизни попадают в жадные, бесстыдные объятия.

Конец бесплатного ознакомительного фрагмента.