Когда война закончилась, Харди выпустили из клетки, о которой он уже думал как о доме, вернули летный комбинезон, отстиранный от крови в ручье за деревней, и отправили в Сайгон, а оттуда домой. В Сайгоне он узнал, что до сих пор числился в списке без вести пропавших. Джи вернулся в Соединенные Штаты Америки, но ему показалось, что он никогда не бывал здесь раньше, его испугала эта незнакомая земля.
      К больничной койке Харди подошел офицер с блокнотом в руке и сказал, что им не удалось разыскать его жену и сына. С последнего места жительства она уехала, а сейчас столько забот с возвращением военнопленных, что у них просто нет времени заняться основательными розысками его семьи. Но пусть он не волнуется, в морской пехоте всегда заботятся о своих людях, и они их обязательно разыщут. Харди отвернулся, натянул простыню до плеч и уставился в стену больничной палаты.
      По непонятной причине его охватил страх. Он лежал в кровати, боясь встать с нее, его пугала не только страна, находившаяся за больничными стенами с потрескавшейся штукатуркой, но и буквально все, что находилось за пределами простыни. Первую неделю он не вставал даже в туалет, а мочился прямо в постель, и только на шестой день он наконец заставил себя встать.
      В кино такой момент обязательно означал бы перелом, после которого все становилось хорошо, но для него это не было переломом. Он снова лежал в кровати и дрожал, пытаясь заставить себя думать о том, что ждало его впереди. В своем воображении он гулял по улицам Тернвилла, видел родительский дом, кинотеатры и рестораны. Он говорил себе, что бывал здесь раньше и жил здесь, но все это походило на приключения Алисы в Стране Чудес.
      Харди боялся своей жены, а она боялась его. Когда осенью 1968 года его сбили во Вьетнаме, он был занесен в список без вести пропавших, и о нем больше ничего не было слышно. Вьетконг никогда не сообщал в Красный Крест, что он находится в плену, и так тянулись месяцы и годы.
      В 1968 году их сыну было три года, а еще через два года он вспоминал отца только по фотографиям в гостиной и по модели реактивного истребителя «Фантом», с которой играл в постели. Сначала жена Харди не теряла надежды и ждала его, но потом ее слишком пылкая и страстная натура, которая так привлекала его, не позволила ей больше влачить подобное существование, и, когда офицер из морской пехоты наконец разыскал ее, она уже жила с другим.
      Об этом ему сообщила представительница Красного Креста. Когда он еще лежал на кровати в морском госпитале в Сан-Диего, боясь выйти в ванную, приятная женщина среднего возраста с печальным лицом сказала ему, что его жена живет в Нью-Йорке с преуспевающим адвокатом.
      Джи ответил, что его это не волнует, и вообще он психологически еще не готов к общению с другими людьми. Он хотел побыть один, ему хотелось только, чтобы его оставили в покое.
      – Ваш сын… – начала было представительница Красного Креста, но он отвернулся лицом к стеке. Он не хотел даже думать о сыне, не мог взвалить на себя такую ответственность. Если уж он не может позаботиться о себе самом, то как он сможет заботиться о ребенке?
      Женщина из Красного Креста сообщила его жене, что он болен и нуждается в помощи, а Харди написал жене, что у него все в порядке, и он не обвиняет ее в том, что она не дождалась его и живет с другим. Харди попросил ее взять на себя заботы о разводе и прислать ему его вещи.
      Жена проплакала два дня и занялась разводом. А что она еще могла сделать? Оставить человека, которого она полюбила, ради больной оболочки мужчины, которого она любила в прошлом? Превратить себя в сиделку? А поправится ли он когда-нибудь? Хочет ли он этого?
      Ответы на все эти вопросы были отрицательными. Сын считал, что его отец, которого он никогда не знал, умер, и относился к адвокату, как к своему настоящему отцу. Она хотела иметь еще одного ребенка, и с этим следовало поторопиться. А если она вернется к Харди, то о ребенке надо будет забыть, и если даже его здоровье восстановится, то на это уйдут годы. Она сомневалась, что сможет спасти жизнь Харди, но если бы даже смогла, разве можно было платить за это жизнью ее неродившегося ребенка?
      Она написала Харди длинное письмо, в котором все объяснила, и просила понять ее и простить. Джи даже не дочитал его до конца, в середине второго абзаца оно выскользнуло у него из рук. Медсестра подняла письмо и положила на ночной столик, но Джи больше не притрагивался к нему. В конце концов, его по ошибке выбросили в мусорный ящик. Медсестра очень рассердилась, но Харди это не трогало. Больше он никогда не слышал о своей жене. Когда пришли бумаги о разводе, он подписал их даже не читая.
      А потом его выписали из госпиталя.
      Харди не понимал, что его мучило. Все говорили, что ему повезло, он остался жив и не стал калекой. Рана на плече зажила, но совсем не потому, что вьетконговцы оказали ему медицинскую помощь, она просто зажила сама по себе. Вьетконговский доктор осмотрел его и сказал, что они не собираются расходовать свои скудные запасы пенициллина на убийц. Если рана загноится, то он умрет от заражения. С этими словами Доктор удалился, надеясь в душе, что этот американец все равно умрет.
      Но он не умер. Он все-таки вернулся домой, и это обернулось для него самой сильной болью. После долгих споров, которых Харди не слышал, врачебная комиссия морской пехоты пришла к выводу, что его психическое состояние не позволяет ему оставаться на военной службе. Из высказываний майора медицинской службы Джи понял, о чем думали врачи. Да, он был согласен, с такими нервами делать в морской пехоте было нечего.
      Харди получил документы и уехал. Он стал подыскивать себе работу пилота, но в то время бывших летчиков было более чем достаточно. Авиакомпании интересовали только летчики, летавшие на транспортных самолетах.
      И Харди уехал из Соединенных Штатов. Он отправился в Африку с первой же командой, которая сделала ему предложение, и в течение последующих пяти лет участвовал там в различных локальных войнах. Это было каким-то сумасшествием, но он не боялся джунглей, не боялся воевать, а боялся только дома. Это было очень странно, но так оно и было.
      Воевал Харди успешно, завоевав прочную репутацию отличного летчика. Да и как эти люди, на стороне которых он сражался, смогли бы выигрывать свои войны без помощи старушки Америки.
      Постепенно Джи окончательно излечился и принял решение вернуться домой. Он прекрасно понимал, что Америка насквозь пронизана лицемерием, как Лос-Анджелес смогом, но все-таки это была его страна. «Пошли они к черту, – думал он. – Они считают, что могут отнять у меня эту страну, но пошли они к черту». Домой он вернулся, имея в голове план.
      По приезде Джи навестил в Вирджинии родителей Фредди Мейсона, и они сообщили ему, что Фредди жив, но довольно плох. Он жил вместе с сестрой во взятом напрокат трейлере на окраине маленького городка в пятидесяти милях отсюда. Харди долго боролся с собой прежде чем решил, что сможет пережить новую встречу с Фредди. Направляясь в машине на встречу с Мейсоном, Джи не мог думать ни о чем, кроме тех полных крика дней и недель, когда их с Фредди держали в клетке на деревенской площади, и мальчишки длинными палками били Фредди по раздробленным ногам.
      Харди застал друга одного, и, так как в холодильнике осталось всего две бутылки пива, Джи съездил в город, привез несколько упаковок, и они уселись за стол. Фредди дал волю своим чувствам и рассказал о своих мытарствах. Он пролежал в госпитале почти год, и в конце концов врачи были вынуждены ампутировать ему обе ноги. С тех пор он жил на пособие по инвалидности, и бывали моменты, когда он помышлял о самоубийстве. Фредди понял, что без ног он мало что может. Конечно, он мог поступить в колледж или в какую-нибудь юридическую школу, как все советовали ему, но он не стал этого делать. Фредди опустился до того, что начал собирать отбросы, валявшиеся вокруг фургона, он жалел себя и вместе с тем терял над собой контроль, не видя никакого выхода.
      Харди изложил ему свою идею, и Фредди воспрянул духом, но не сразу. Сначала он смотрел на Джи опустошенным взглядом и отрицательно качал головой. Нет, он не сможет делать это, он вообще ничего не может делать.
      Но постепенно, по мере того как Харди говорил, он перестал качать головой, начал внимательно прислушиваться, и наконец в глазах засверкали искорки.
      Как раз в этот момент хлопнула дверь, и в трейлер вошла его сестра.
      – У нас гости? Возле трейлера стоит чья-то машина. Джи! – воскликнула она.
      Элисон все еще выглядела подростком, чертовски очаровательным подростком, каким он ее помнил. Сестренка Фредди Мейсона. Она всегда хотела быть мальчишкой, всегда увязывалась за ними, пытаясь участвовать в их играх. И они не прогоняли ее, потому что она была ужасно мила, всегда улыбалась и была счастлива. Харди удивленно потряс головой и рассмеялся.
      – Продолжаешь водиться со взрослой мужской компанией, детка?
      Джи быстро прикинул в уме: сейчас ей, по крайней мере, должно быть двадцать пять. Как всегда, очаровательна.
      – А не пора тебе выйти замуж и обзавестись детишками?
      Элисон застенчиво улыбнулась.
      – Ты же знаешь меня, Джи. Мне до сих пор нравится играть со старшими мальчишками.
      – Ты живешь здесь? – Харди обвел глазами трейлер. Элисон кивнула.
      Он все понимал, но это ему не нравилось. Девушка не должна целиком посвящать свою жизнь брату, как бы он ни нуждался в ней. Если уж этого не делают жены, то и сестры не должны.
      – Мы как раз говорим о делах, – сказал Харди. – Не могла бы ты пойти немного прогуляться, пока мы договорим?
      – Я все еще слишком маленькая, чтобы играть в ваши игры? – спросила Элисон.
      – Только не со взрослыми ребятами. Иди погуляй, детка.
      Элисон взглянула на брата и увидела в его глазах возбужденный блеск. Это были те глаза, которые так много повидали, а в последнее время постепенно умирали. Чуть не расплакавшись, Элисон быстро подошла к Харди, положила руки ему на плечи и поцеловала в щеку.
      – Благослови тебя Бог, Джи, – прошептала она, повернулась и вышла из трейлера.
      Друзья некоторое время молчали, ожидая пока стихнут ее шаги, потом Харди продолжил излагать свою идею.
      Она была довольно проста, и, хотя Фредди и не был полностью уверен в успехе, он считал, что стоит попытаться. А что он терял? Итак, Фредди вылетел во Флориду, где взял напрокат автомобиль с ручным управлением и отправился на нем в долгий путь по дороге от Эверглейдса до восточного побережья в поисках какого-нибудь заброшенного аэродрома. Он нашел такой, и они с Харди арендовали его за полторы тысячи долларов в месяц, а вскоре на него приземлился Харди на двухмоторном самолете, который он купил в Канзасе. Джи летал, Фредди обслуживал самолет, на котором Харди начал доставлять из Мексики в Америку марихуану.
      Мейсон был доволен. Повисая на руках, как обезьяна, он очень ловко лазил вокруг самолета, цепляясь буквально за все. Он мог разобрать двигатель и собрать его заново. Харди научился летать в любую погоду и при любых условиях, а местная полиция, да и полиция Флориды никогда не оказывались возле него так близко, как вьетконговцы. Такая работа представлялась ему просто развлечением. Бизнес стремительно развивался, но через несколько лет свои операции начала проводить президентская комиссия по борьбе с наркотиками. Тогда они просто перенесли свою базу в Луизиану и продолжали заниматься тем же делом. И, хотя риск во время полетов был небольшим, обстановка постепенно накалялась, и Харди с Мейсоном начали подумывать о том, что пора сворачивать бизнес.
      Теперь, возвращаясь после второй встречи с ливийцами, Харди думал об этом. Они начали заниматься контрабандой наркотиков почти десять лет назад, и вот сейчас он возвращался к Фредди с новой, гораздо лучшей идеей. Это было именно то, что они искали – одна операция, которая обеспечит их до конца жизни.
      Фредди встретил его в аэропорту, и, пока они добирались на машине домой, Харди рассказал ему обо всем. Сначала Фредди ужаснулся.
      – Но ведь это слишком…
      – Слишком что? – спросил Харди.
      – Слишком сложно.
      – Ты прав, – улыбнулся Харди. – Прав, черт побери, это сложно. Но ты немного не прав, потому что это не слишком сложно. Во всяком случае, не для меня и тебя, не для нас двоих. Мы можем сделать это, Фредди.
      Фредди не заметил, что Джи обращается к нему, но говорит не с ним. Харди заглядывал в потаенные уголки своей памяти и говорил с демоном, который скрывался там и терзал его. Он смотрел на фотографию. Фредди не знал этого и считал, что Джи просто сидит, потягивает пиво и говорит с ним. Но в мыслях Харди был далеко, он перенесся на десять лет назад и смотрел на фотографию.
      Эта фотография была датирована 1971 годом, она пришла из Сайгона и обошла страницы буквально всех газет цивилизованного мира. На ней была изображена обнаженная вьетнамская девочка из Трананга. Одежда на ней сгорела, голая кожа была охвачена огнем, она кричала в ужасе и бежала по разбитой бомбами улице, отчаянно пытаясь стряхнуть напалм с обожженной кожи. Глядя на эту фотографию, каждый понимал, что это бежит труп, что через несколько секунд она умрет.
      Харди приходилось и раньше видеть этот снимок, но он никогда пристально не вглядывался в него до того момента, как получил его в конверте, который прислал ему сын.
      После его возвращения из Вьетнама прошло шесть лет, пять из которых он провел в Африке. Джи наконец вернулся к жизни и чувствовал себя довольно уверенно, чтобы увидеть сына и впервые в жизни ощутить себя в роли отца.
      Шел 1976 год, и сыну было уже тринадцать лет. Харди ушел от него во Вьетнам в 1967 году и так и не видел с тех пор. Он написал жене, и. она ответила, пригласив его приехать. Когда Джи приехал, они обменялись вежливыми фразами, а затем жена и ее новый муж удалились, чтобы оставить их с сыном наедине.
      Ему нужно было подождать, прежде чем пытаться все объяснить сыну, надо было как-то постепенно подойти к этому разговору, поговорить сначала просто о жизни, а уж потом перейти к войне. А может быть, надо было пойти с мальчиком в его комнату, где на стене висели фотографии реактивных истребителей, а с потолка свисала модель «Фантома». Может быть, после этого Джи понял бы, как этот тринадцатилетний мальчик боготворит своего загадочного и героического отца.
      Но Джи слишком быстро попытался все объяснить сыну, он думал, что уже снова стал нормальным человеком, и не понял всей глубины вины, которая продолжала терзать его. И он сразу стал объяснять сыну, почему не приехал к нему после возвращения из Вьетнама, почему снова не стал его отцом и почему снова исчез на пять лет. Джи постарался рассказать обо всем, что пережил, но если бы он говорил о вьетконговской тюрьме и о пытках, которые перенес, это возымело бы свое действие, мальчик смотрел бы на него широко раскрытыми глазами и восхищался. Но вместо этого Джи рассказал ему о своей истинной боли, о ночных кошмарах, о ребенке, которого он видел лишь мгновение, пролетая над поляной, но чье лицо не мог забыть никогда.
      Парню было тринадцать лет. До этого момента он обвинял себя в том, что отец не любит его, что он не достоин человека, который не хочет считать себя его отцом. Ему казалось, что он понимает отца, который, будучи знаменитым летчиком-истребителем, не желает иметь дело с таким прыщеватым, ничего не представляющим из себя мальчишкой. И вдруг все его представления рухнули, в жизни все оказалось иначе и гораздо ужаснее, чем он вообще мог себе представить. Он не повел отца в свою комнату, чтобы показать ему модель и фотографии истребителей «Фантом», ему вдруг нечем стало гордиться, он ни слова не сказал о своих мечтах и о своей жизни. Мальчик сидел с каменным лицом и молчал. В конце концов Джи встал и ушел, не дожидаясь возвращения жены. Он не хотел, чтобы она видела его растерянным, вспотевшим, почти умоляющим этого тринадцатилетнего мальчика с каменным лицом просто взглянуть на него.
      Сын вернулся в свою комнату и принялся просматривать свою подборку книг о войне. Наконец он нашел фотографию, которую видел однажды, но не придал ей особого значения. Он аккуратно вырезал ее, сложил, запечатал в конверт и отослал отцу. Затем сорвал со стены фотографии и снял с потолка модель «Фантома».
      Больше Харди никогда не видел сына. В 1983 году, когда парню исполнилось восемнадцать, он провел год в составе Корпуса Мира в Африке, в нескольких сотнях миль от того места, где несколько лет назад в качестве наемника воевал его отец. Когда срок его добровольной службы закончился, он отправился с группой квакеров в Никарагуа. Парень жил в крестьянской деревне, учил крестьян соблюдать правила гигиены и санитарии. Однажды вооруженный автоматами отряд контрас ворвался в деревню, чтобы освободить крестьян от сандинистов.
      В результате этого нападения было убито двадцать крестьян и один американский парень. Автоматы в руках контрас были куплены на деньги, поступившие из Ирана, который нелегально поддерживал контрас.
      Харди сидел с бутылкой пива в руке, смотрел куда-то позади Фредди и видел фотографию горящей вьетнамской девочки и мертвое, истекающее кровью тело сына.
      Все они были одинаковы – Джонсон, который послал его во Вьетнам, Рейган и Буш, поставлявшие оружие в Никарагуа. Особенно Буш: герой, истинно американский парень, законченный политикан, лицемер. Парень, игравший в бейсбольной команде Йельского университета, летчик морской авиации, летавший на «Эвенджере»; вице-президент, который был «ни при чем», когда решался вопрос о продаже оружия Ирану и поставке в Никарагуа автоматов, из которых убивали американских ребят, желавших просто помочь крестьянам; лицемерный президент, который теперь говорит, что «…пора оставить все позади и двигаться вперед». Человек, который хочет забыть прошлое.
      Забыть? Как бы не так. Его руки запачканы кровью – его, Харди, кровью, кровью незнакомой вьетнамской девочки и кровью его сына, которого Харди так и не понял. Поэтому когда ливийцы сказали, что хотят похитить президента Соединенных Штатов, у Харди на секунду перехватило дыхание, настолько их желание совпало с его собственным. Похитит ли он его? Схватит ли он этого ублюдка? О, да. Боже, он сделает это.
      – Джи?
      Харди отогнал от себя мрачные мысли. Фредди подался вперед, на его лице был написан испуг.
      Джи улыбнулся и положил руку на плечо друга. Они смогут сделать это, они смогут сделать все что угодно. Они смогут встряхнуть мир и услышать, как он гремит!
      Они вошли в дом, продолжая разговаривать и спорить о предстоящем деле. Фредди в своей коляске совершал какие-то круги, то отъезжая в сторону, то возвращаясь к Харди. Но по мере продолжения разговора круги становились все меньше, и наконец он остановился. Фредди нерешительно возразил, что похищение президента это отнюдь не контрабанда травки через границу, но Харди уже знал, что Фредди с ним. Они начали обсуждать детали операции, однако не успели они прийти к какому-то определенному решению, как основа плана уже сложилась в голове у Харди.
      Он подошел к холодильнику и вытащил несколько бутылок пива. Друзья уселись за стол и снова начали говорить. Наконец Мейсон стал согласно кивать головой. Да, конечно, это опасно, но это разовая операция и очень заманчивая.
      – Как насчет Элисон? – спросил Фредди. Харди помотал головой.
      – Она ничего не должна знать об этом. К нашим поездкам она привыкла и не увидит в них ничего необычного. А когда все будет закончено, мы сможем рассказать ей.
      Фредди кивнул в знак согласия, Джи улыбнулся, и они чокнулись пивными бутылками.
      На следующее утро Мейсон должен был лететь во Флориду, где ему предстояло проверить их старые аэродромы на западном побережье ниже Тампы, которые они когда-то использовали для контрабанды наркотиков. Надо было подобрать аэродром с травяным полем без бетонированной взлетной полосы, такой, чтобы был незаметным. В связи с активностью особой комиссии по борьбе с наркотиками большинство контрабандистов перенесли свои операции в другие штаты, как это сделали Харди и Мейсон, так что там должны были быть свободные аэродромы.
      – Я отправлюсь на Запад и подыщу «Боинг 707», который мы сможем арендовать, – сказал Харди.
      Гигантский «Боинг 707» не мог приземлиться ни на одном травяном аэродроме, но это не имело значения. Этот «Боинг» вообще не должен был приземляться.

22

23