Дождь усилился, его капли, падая на землю, под воздействием холодных горных ветров превращались в льдинки. Фонарика у Линдгрена уже не было. Экономя батарейки, он включал его периодически, освещал себе отрезок пути и шел вперед в темноте, пока снова не натыкался на какое-нибудь препятствие, и тогда снова включал фонарик. Линдгрен не заметил, как в какой-то момент фонарик выскользнул из его закоченевших пальцев, и когда в очередной раз попытался включить его, то понял, что фонарика в руке нет. Он повернул было назад, но было ясно, что не сумеет отыскать его в этой темноте. Неимоверным усилием воли Линдгрен заставил себя снова продолжить путь по склону. Ему надо было найти «Малютку», которая лежала где-то вверху на склоне, бесполезная как самолет, но бесценная из-за радиостанции.
      По мере того, как он продолжал ползти, температура тела стала падать, организм был больше не в состоянии бороться с пронизывающими ветрами и холодом. Постепенно таяло и сознание. Линдгрен продолжал свои поиски, не понимая, что без фонарика никогда не сможет отыскать «Малютку», если только не упрется в нее. Он не понимал ничего, он знал только, что ему надо карабкаться вперед…
      И вот теперь он лежал без движения, замерзая на ветру, кровь в венах остывала, а он мечтал о далекой земле.
      Внезапно вспышка света резанула его по глазам, и в своем сне он увидел, что цветущие поля озарились вспышкой ядерного взрыва. Линдгрен с трудом приподнял ресницы, на которых тяжелыми камнями лежали льдинки. Это была луна. Облака расступились, и теперь, после полной темноты, бледный свет луны показался ему ярче огня.
      Линдгрен понял, что это луна, но никак не мог сообразить, где он находится. Дул сильный ветер, и он протянул руку, чтобы закрыть окно, но окна не было, он не мог спастись от этого ветра. Свет луны ярко бил в глаза… Даже не поняв, что он проснулся, Линдгрен поднялся на четвереньки и снова заставил себя ползти по склону. Медленно, превозмогая боль, он, словно раненый краб, карабкался вверх.
      В ста ярдах ниже и чуть правее лежала на боку «Малютка».
      Сидя в крытом дворике рядом с ангаром, освещенным тусклым светом керосиновой лампы, Мейсон отхлебнул шампанского и посмотрел на Харди, который расхаживал по травяной взлетной полосе, с которой должен был взлететь их ДС-3. При каждом шаге каблуки Харди проваливались в мягкую траву, и, вернувшись, он сообщил Мейсону, что взлетная полоса в плохом состоянии. Мейсон согласно кивнул: если они попытаются взлететь прямо сейчас, то колеса самолета просто увязнут, и у них ничего не выйдет.
      – Хорошо, что самолет с кубинцами упал в горах, – сказал Фредди. – Пока до него доберутся, пройдет день или два, так что в это время нас никто не будет искать.
      Харди кивнул, он сам позаботился об этом при разработке всей операции.
      – Они там в самолете скоро должны проснуться, – напомнил Мейсон.
      – Не волнуйся, все надежно связаны.
      – Даже если радио не работает, они запросто смогут подать какой-нибудь сигнал. Вытащат, например, на крышу фюзеляжа несколько кресел, подожгут их и…
      – Я же сказал тебе, не волнуйся. Прежде чем кто-нибудь из них сумеет освободиться, мы уже будем далеко. – Харди поднял лицо к небу и почувствовал, что на него падают мелкие капли дождя. – Сейчас лучше всего пойти поспать, – сказал он. – Нам предстоит долгий день.
      Вертер подумал, что это был чертовски поганый день, ну просто какой-то сволочной день. Он сидел за столом, развалившись в кресле, смотрел на стену, представляя себе, как президентский самолет падает на горный склон и из него, как из порванного мешка с картошкой, вываливаются покалеченные тела. От этой картины ему стало не по себе.
      А от мысли о Мельнике и Лори ему стало еще хуже. Он крепко зажмурился, пытаясь отогнать от себя все эти мысли, а когда вновь открыл глаза, увидел свой стол, заваленный кучами бумаг, карт и схем, и все они имели какое-то отношение к убийству президента. Глядя на этот ворох, он понял, что совершенно не представляет себе, что делать с этими бумагами.
      Пора было заканчивать день, больше он ничего не мог сделать. Президент был мертв, а Харди скрылся. Конечно, сеть была раскинута по всей стране, но Вертер был настроен пессимистически. Если Харди будет продолжать действовать, то они, конечно, схватят его. За его поимку обещана большая награда, и, рано или поздно, его арестуют. Но если он залег на дно, покинул страну или тихонько отсиживается в какой-нибудь норе, они никогда не поймают его. Он наверняка просчитал, что после покушения у него земля будет гореть под ногами и ему придется скрываться, так что, наверное, запросил за свою работу такую сумму, которой ему хватит до конца своих дней. В этом чертовом мире есть страны, которые посчитают за честь укрыть убийцу, скрывающегося от американского правосудия. Добраться Харди туда будет очень трудно, хотя и нельзя сказать, что невозможно, ему надо будет просто выждать. ФБР не сможет долгое время проверять каждого, кто выезжает из Сан-Франциско, как делает это сейчас.
      И в конце этого ужасного дня Вертер пришел к выводу, что они никогда не поймают Харди. Он наверняка подготовил себе надежную нору, в которой будет отсиживаться, какое-нибудь потайное местечко, где полно еды, питья, есть женщина, видеокассеты, музыка, книги, и в один прекрасный день в следующем году он выберется из Соединенных Штатов, и никто больше не услышит о нем, по крайней мере, в течение нескольких лет до того момента, когда какой-нибудь американский издатель предложит ему миллион долларов за его мемуары.
      Вертер отодвинул кресло от стола и встал. Колени ломило, он попытался вспомнить сколько времени просидел здесь, потянулся, надел пиджак, машинально проверив, на месте ли плечевая кобура с пистолетом, и вышел из кабинета.
      Мельника он нашел возле кофейного автомата, тот прихлебывал кофе из пластмассового стаканчика.
      – Нам здесь больше нечего делать, – сказал Вертер. – Пойдемте вместе домой, нам пора поговорить.
      Они могли пойти к Мельнику в гостиницу, но было два часа ночи, и Вертер решил, что Лори уже спит, а кроме того, ему хотелось провести этот разговор на собственной территории. Он думал об этом, когда они в тишине ночи шли по Кристофер-стрит, то отгоняя эти мысли, то вновь возвращаясь к ним. Вертер не хотел признаваться себе, почему он хотел, чтобы этот разговор состоялся именно у него дома. Рука его машинально тронула плечевую кобуру, и он спокойно подумал, что, возможно, сегодня ночью он застрелит Мельника. Он снова и снова отгонял эту мысль и снова возвращался к ней. Подсознательно Вертер понимал, что ему, может быть, придется сегодня застрелить Мельника, и будет лучше, если это произойдет в их доме, где он спокойно сможет дождаться приезда полиции. Ему не хотелось убивать Мельника в гостиничном номере, где сразу же поднялся бы шум и крик, и все кому не лень стали бы ломиться в дверь номера. Он и так уже устал от шума за весь этот длинный тяжелый день.
      Вертер сказал себе, что не возражает против того, что Мельник спит с Лори, и его сразу бросило в жар. Внезапно нахлынувшее тепло охватило все тело вплоть до кончиков пальцев, и он сжал их в кулаки. И все-таки Вертер продолжал убеждать себя, что их связь не имеет для него значения, главное в том, что этот сукин сын собирается забрать у него Лори.
      Но больше всего Вертера беспокоило то, что и Лори хочет уйти от него. И все же, нет, если быть честным до конца, то его гложет только одна мысль – что Лори спала с ним… Но спала ли она? Ведь на самом деле он этого не знает? Ведь это все только со слов Мельника. Он должен поговорить с Лори. Нет, ему не хочется говорить с ней об этом, он отбросил эту мысль. Дело касается только его и Мельника, и больше никого. Лори принадлежала ему, а этот сукин сын пытается отнять ее у него.
      Но какая-то часть сознания отказывалась верить. Разве Лори принадлежит ему? Разве она просто наручные часы или красивая машина? Разве у нее нет собственного мнения? «Ладно, – подумал Вертер, – возможно, ее я тоже убью».
      Линдгрен продолжал карабкаться, не чувствуя усталости, холода, ничего не соображая. Он просто превратился в животное, в птицу, летящую на юг, в медведя, ползущего в свою берлогу, в слона, ищущего место, чтобы умереть. Скрюченными пальцами он шарил впереди себя, находил что-нибудь, за что можно было ухватиться, цеплялся, упирался носками ботинок в землю и продвигался на несколько дюймов вперед. Дождь на время прекратился, выглянувшая луна осветила землю, но для него это уже не имело значения. Глаза у него были открыты, но видел он только на несколько дюймов перед собой. Линдгрен прислонился к мокрому камню, который неожиданно сорвался с места и покатился вниз. Потеряв опору, Линдгрен опрокинулся на спину и беспомощно полетел кувырком вниз по склону. Он был бессилен остановить это падение, поэтому даже и не пытался, его тащило по склону, пока он наконец не ударился в дерево, которое и остановило его падение. Он лежал, переводя дыхание, в этот момент из-за облаков снова величественно выплыла луна, и в ее свете Линдгрен увидел в пятидесяти ярдах перед собой темный силуэт разбитой «Малютки». Слишком усталый, чтобы благодарить провидение и вообще думать, он пополз к самолету и к его радиостанции.
      Они сидели в кухне, освещенной только светом, падавшим из прихожей. Вертер не хотел будить Лори, а кроме того, он считал, что без света будет спокойнее.
      Вертер не снимал пиджака, чтобы не показывать кобуру с пистолетом, но Мельник, конечно, этого не знал, ему было жарко, но, беря пример с Вертера, он тоже не стал снимать пиджак.
      – Кофе? – спросил Вертер.
      Мельник пил сегодня кофе весь вечер, и его уже тошнило от него. Он покачал головой.
      – Нет, спасибо.
      Вертер подошел к холодильнику, достал две бутылки пива, открыл их и поставил одну на стол перед Мельником, который из вежливости сделал глоток. Мельнику было интересно, понимают ли американцы, какое у них дрянное пиво. А, может быть, они пьют его в качестве национального покаяния за грехи, и это просто своего рода проявление пуританства? Но что он делает здесь в такое время, сидя на кухне и рассуждая о пиве? Он только что сказал Вертеру, что любит его жену, и Вертер должен понимать, что это значит, должен понимать, что они любовники. Мельник резко зажмурил глаза, пытаясь сосредоточиться. Что на него нашло? Что заставило его рассказать обо всем? «Мне нужна Лори. Я хочу жениться на вашей жене». А хочет ли он жениться на Лори? У него уже не было такой уверенности.
      – Спасибо, – сказал Мельник, приподнял свою бутылку, как бы чокаясь с Beртером, и сделал еще один глоток. Ведь он ничего не собирался говорить Вертеру, он, должно быть, просто сошел с ума, он сам не понимал чего хочет. Если бы он мог сейчас уснуть и проснуться в Тель-Авиве!
      – Вы хотите жениться на Лори? – спросил Вертер.
      – Да. – Черт побери, он опять сказал это! Он сошел с ума. Но вместе с этой мыслью его охватило ликование. Он женится на Лори, потому что она тоже сумасшедшая. Он увезет ее в Израиль и…
      Взять Лори в Израиль? Все ликование как рукой сняло. Он как-то не думал об этом раньше. «Я люблю ее, она любит меня, вот, собственно, и все». Но, все больше рассуждая об этом, он начал понимать, что это далеко не все. Теперь он уже ни в чем не был уверен.
      Правая рука Вертера скользнула под пиджак, и пальцы нащупали рукоятку пистолета. Приятно было осознавать, что пистолет на месте и что через несколько минут он пристрелит этого сукина сына.
      Внезапно вспыхнувший свет ослепил их, Вертер инстинктивно схватился за пистолет, но остановился. В дверях кухни, держа руку на выключателе, стояла Лори, одетая в пижаму.
      – Почему вы сидите в темноте? – спросила она. Лори переводила взгляд с одного мужчины на другого, а они смотрели на нее. Постепенно в ее еще сонном сознании начала складываться мысль, что здесь что-то не так.
      Линдгрен не мог включить тумблер, пальцы у него настолько замерзли, что не чувствовали, к чему прикасаются.
      Луна то выглядывала, то скрывалась за облаками, и при ее свете Линдгрену удалось разглядеть в кабине радиостанцию. Он подумал, что она должна работать, ведь самолет разбился не очень сильно. Просто он не может найти тумблер и включить его.
      Он засунул пальцы в рот. Поначалу они не почувствовали никакого тепла, потом их стало пощипывать, потом им стало тепло и наконец больно. Линдгрен продолжал дышать на пальцы, а боль становилась все сильнее. Вытащив пальцы изо рта, боясь, как бы они снова не замерзли, он быстро щелкнул тумблером. Когда в наушниках послышался треск электрических разрядов, он чуть не заплакал от радости.
      – Диспетчерская Чарли, говорит Линдгрен, нахожусь на месте катастрофы. Прием.
      Тишина.
      О, Боже, но ведь она же работает, да?
      – Диспетчерская Чарли, говорит Линдгрен. Нахожусь на месте катастрофы, ответьте, пожалуйста…
      – Как я понимаю, можно приступать к поздравлениям, – сказал Вертер.
      – Что? – спросила Лори.
      – Мельник говорит, что вы собираетесь пожениться.
      – Диспетчерская Чарли, говорит Линдгрен. Нахожусь на месте катастрофы. Прием… Ответьте, пожалуйста. Диспетчерская Чарли…
      – Линдгрен, говорит диспетчерская Чарли. – Внезапно раздавшийся в ночной тишине голос чуть не оглушил его. – Прием.
      – Диспетчерская Чарли, говорит Линдгрен. Нахожусь на месте катастрофы. Я обнаружил обломки.
      – Линдгрен, подтвердите, что вы обнаружили обломки.
      – Подтверждаю.
      – Как там дела? Есть живые?
      – Живых нет. Но…
      – Подтвердите, пожалуйста. Живых нет?
      – Подтверждаю! Нет никаких живых! Вы слышите меня? Это не президентский самолет!
      Наступило молчание, потом радио снова заработало.
      – Линдгрен, подтвердите, пожалуйста. Это не президентский самолет?..
      Лори почувствовала слабость в ногах, она сделала шаг вперед, колени у нее подогнулись, и она чуть не упала. Вертер и Мельник оба бросились к ней, и она оперлась на их протянутые руки. Опустившись на стул, она посмотрела на их лица. Это был самый ужасный момент в ее жизни.
      Чарльз что-то сказал, она ответила, но не поняла, что он сказал, поэтому и не знала, что ответила.
      Лори повернулась к Дэвиду, который смотрел на нее. Похоже, что-то произошло, и Лори понимала, что должна что-то сказать каждому из них, но она не знала что.
      Зазвонил телефон, но никто не снял трубку, все переглянулись, было почти три часа ночи.
      – Ты хочешь выйти за него замуж? – спросил Чарльз. – Хочешь?
      Дэвид снял трубку телефона.
      Лори заткнула руками уши и закрыла глаза. Она услышала какой-то шум, брань, сдавленные крики, но она еще крепче закрыла глаза и плотнее заткнула уши.
      И вдруг все стихло, Лори убрала руки и открыла глаза. Они ушли, и она осталась одна. Она подумала, что, может быть, ей все это просто пригрезилось, но на кухонном столе стояли две открытые бутылки пива.
      Штаб-квартира ФБР в Манхэттене, которую Вертер выбрал в качестве оперативного центра, была заполнена людьми и шумными голосами.
      – Приветствую всех, – крикнул Вертер, повесил шляпу на вешалку в углу кабинета и поднял руки, призывая всех к тишине. – А теперь скажите мне, – начал он, – знает ли тут кто-нибудь, что происходит?
      – Полковник Роберт Линдгрен является пилотом президентского самолета, – начал Барри Мортон, старший агент, которого Вертер оставил ответственным на ночь.
      – Я знаю, кто такой Линдгрен, – рявкнул Вертер. Мортон замялся.
      – Я не знаю точно, что вам известно, а что нет, – сказал он, – и поэтому…
      – Все правильно, – согласился Вертер. – Извини. Давай с самого начала, только покороче и побыстрее.
      – Хорошо. Линдгрен является пилотом президентского самолета, но во время полета в Сан-Франциско он заболел, поэтому опоздал на обратный рейс. Он летел в резервном самолете, который приземлился в Денвере, получив сообщение, что президентский самолет сбит. Линдгрен попытался устроиться в команду спасателей, но его не взяли, а парень он, как видно, упорный, поэтому поехал на соседний частный аэродром, нанял маленький самолет и вылетел в горы на поиски обломков упавшего самолета.
      – А разве спасательные группы не отправились туда? – спросил Вертер.
      – Нет, погода слишком плохая, вертолеты не могут вылететь. Они ждут утра, и в случае чего у них готова группа, которая отправится пешком.
      – А Линдгрен сумел туда долететь?
      – Долететь-то он сумел, но вылететь оттуда не сможет. Его самолет потерпел аварию где-то поблизости от места катастрофы, и связь с ним была на время потеряна. И вот полчаса назад он опять вышел на связь, сообщил, что потерпел аварию, но остался жив и отыскал обломки самолета. Но он сказал, что это не президентский самолет. – Мортон пожал плечами. – Как только нам сообщили это, я сразу позвонил вам.
      Вертер посмотрел на него и, ничего не понимая, потряс головой.
      – Так кто-нибудь понимает, что происходит? Если это обломки не президентского самолета, то что же это за самолет?
      – Линдгрен говорит, что это «Боинг 707», разлетевшийся на куски.
      – Но если он разлетелся на куски, то как же, черт побери, Линдгрен понял, что это не президентский самолет?
      – Каждый самолет имеет свои бортовые номера, – подал голос Мельник. – А кроме того, у президентского самолета должны быть какие-то специальные опознавательные знаки. Для пилота президентского самолета не составит большого труда…
      – Ясно, – оборвал его Вертер. – Так что же случилось? – Он обвел глазами кабинет. – Президентский самолет вылетел из Сан-Франциско и спустя час был сбит, и только теперь выясняется, что это вовсе не президентский самолет. Возможно такое? – Несколько человек одновременно открыли рты, собираясь ответить ему, но Вертер протестующе поднял руку. – Не надо мне ничего говорить! Я просто спрашиваю, возможно ли это? Если возможно, то как это произошло?
      На этот раз ни у кого не возникло желания говорить. Потом слово взял Мортон.
      – Как только я поговорил с вами по телефону, то сразу позвонил в Управление гражданской авиации, и они прислали к нам вот этого джентльмена…
      Молодой человек небольшого роста, с курчавыми волосами, обрамлявшими лысину, поднялся со стула и протянул руку.
      – Том Безвинк, рад познакомиться. В Управлении решили, что я смогу объяснить вам, что случилось, с нашей точки зрения…
      – Позвольте мне сделать это, – сказал Мельник, проталкиваясь из своего угла сквозь толпу.
      – А что вы понимаете в этом? – спросил Вертер.
      – Я же бывший летчик, помните? Я смогу взглянуть на это с точки зрения летчика и одновременно с нашей точки зрения. – Он повернулся к Безвинку. – Вы поправите меня, если я буду ошибаться, – сказал Мельник и снова повернулся к Вертеру. – Президентский самолет должен был запросить у диспетчерской Сан-Франциско разрешение на немедленный взлет. Учитывая сложившиеся обстоятельства, разрешение было немедленно дано. После взлета диспетчерская дала ему указание следовать прямо в Вашингтон трассой для реактивных самолетов. Правильно? – спросил он Безвинка.
      Безвинк кивнул.
      – Трасса J-32 до Рино, далее до конца трасса J-94.
      – Спасибо, – поблагодарил его Мельник. – После взлета самолет появился на экранах радаров, и радарное слежение должно было сопровождать его до конца полета. Ответчик должен был быть включен…
      – Что это за штука? – спросил Вертер.
      – Это прибор, который реагирует на луч радара, – объяснил Мельник. – Обычно, когда самолет попадает в луч радара, на экран возвращается отраженный сигнал, но, если самолет оснащен ответчиком, луч радара включает его, и синхронно с отраженным сигналом на экран радара поступает сигнал ответчика с обозначением заранее установленного кода самолета и высоты полета, так как только по отраженному сигналу диспетчеру трудно установить эти данные. Так что когда диспетчеры центров управления воздушным движением смотрят на экраны своих радаров, они видят не просто отметку, движущуюся из Сан-Франциско в…
      – Рядом с отметкой высвечивается обозначение «борт № 1» и высота его полета, – пояснил Безвинк.
      Вертер кивнул.
      – Понятно, продолжайте.
      – Значит, диспетчеры видели, как президентский самолет вылетел из Сан-Франциско. Никакой другой самолет в это время взлететь не мог, потому что зона аэропорта была полностью закрыта и оставалась закрытой до того момента, как президентский самолет подлетел к Денверу…
      – Где он был внезапно сбит, – вмешался Вертер. – Это они тоже видели?
      Безвинк резко кивнул.
      – Они заметили, как внезапно появился реактивный истребитель…
      – Как это могло произойти? – оборвал его Вертер. – Как он мог внезапно появиться? Откуда он, черт побери, взялся?
      – Наверное, он летел на небольшой высоте с выключенным ответчиком, – сказал Безвинк. – Ниже зоны радарного слежения. Потом резко набрал высоту и одновременно включил ответчик. Эффект был такой, как будто он внезапно появился на экране – новая отметка и неопознанный ответчик. Он зашел президентскому самолету прямо в хвост и сбил его. На экране даже был виден след ракеты.
      – Но после того как президентский самолет был сбит, он перестал быть президентским самолетом. Вы это мне пытаетесь втолковать?
      – Так утверждает полковник Линдгрен, – сказал Безвинк, – и я не вижу причин не доверять ему. Ведь он находится прямо на месте катастрофы.
      – Правильно, – согласился Вертер. – Значит, самолет вылетел из Сан-Франциско как борт № 1, а разбился как другой самолет. Я хочу знать, как это могло произойти. – Вертер обвел глазами присутствующих, но никто не попытался ответить ему. – Что-нибудь еще мы знаем? Вообще хоть что-нибудь?
      – После взлета самолет должен был поддерживать связь со всеми диспетчерскими пунктами, и при входе и выходе из каждой зоны он должен был связываться с каждым центром, – сказал Мельник.
      – Это так? – спросил Вертер у Безвинка. Тот кивнул.
      – Ну хорошо. Значит, он взлетел на виду у всех, и с того момента, как поднялся в воздух, находился под постоянным радарным слежением и все время поддерживал радиосвязь.
      – Не совсем так, – возразил Мельник. – Радиосвязь не была постоянной, он просто связывался с диспетчерскими при входе и выходе из зон, но радарное слежение было постоянным.
      – И он исчез прямо на наших глазах. Мельник кивнул.
      – Он просто превратился в другой самолет, в этом все дело.
      – Отлично. Просто великолепно. – Вертер прикрыл глаза, потом снова открыл их и посмотрел на Мельника. – Когда я был маленьким мальчиком, то верил в волшебство и прочую чепуху. Я действительно верил в это, но теперь я уже больше не верю. Есть много хороших вещей, в которые я верил раньше, но уже не верю теперь, и среди них как раз волшебство. – Вертер обвел взглядом кабинет. – Что мы еще знаем? Должно быть что-нибудь еще.
      – Есть еще одна вещь, – сказал Мельник. – Вы же тоже говорили с ним по радио. Помните?
      – Да, – тихо ответил Вертер. – И, похоже, там что-то было не так.
      – Верно. Он говорил с техасским акцентом…
      – Потому что именно так и должен был говорить Линдгрен. Но только это был не Линдгрен. – Вертер повернулся к Безвинку. – Разыщите мне имена диспетчеров центра управления полетами Сан-Франциско и вообще всех, кто во время полета говорил по радио с президентским самолетом. Нет, подождите минутку, лучше сами прямо сейчас свяжитесь с ними по телефону. Меня не интересует, сколько сейчас времени и где они находятся. Выясните у каждого из них, говорил ли пилот президентского самолета с техасским акцентом.
      Безвинк поднялся и вышел из кабинета. Вертер тихо сидел за столом, ожидая, что кто-нибудь выдвинет новую идею, но все молчали.
      – Получается, что кто-то подменил президентский самолет, – сказал Вертер.
      – А это значит, что президент жив, – с надеждой воскликнул один из агентов.
      Вертер медленно наклонил голову.
      – Это значит, что они захватили президента, а это еще хуже.
      Совещание закончилось в четыре часа утра, агенты вышли из кабинета Вертера и разошлись по коридорам. Чарльз Уэстон уже почти дошел до небольшого спального помещения, потом вдруг остановился и пошел назад. Он уже дошел до кабинета Вертера, но в последнюю минуту изменил решение и прошел мимо. Потом снова остановился.
      Уэстон был молодым человеком, прослужившим в ФБР всего год. Он закончил юридический факультет и перед самым его окончанием вместе с родителями решил, что станет адвокатом в какой-нибудь фирме, налоговом управлении или в страховой компании и будет спокойно зарабатывать деньги. И вдруг, к великому удивлению родителей, он поступил на службу в ФБР, потому что его привлекали приключения. Еще юношей он думал стать полицейским, вместо того чтобы поступать в колледж. Получив после окончания колледжа степень бакалавра, он поначалу хотел пойти служить в армию, но не сделал этого. И вот год назад, ничего не говоря родителям, Чарльз прошел тестирование в ФБР, и, когда его приняли, он окунулся в мир загадок, интриг и приключений.
      Во всяком случае так тогда он думал, а на деле оказалось, что этот шаг совсем не изменил его жизнь. Он остался тем же маленьким человеком, каким и был всегда, а ФБР оказалось совсем не той организацией, которую он видел в своих мечтах. Чарльз обнаружил, что ему приходится выполнять ту же самую бумажную работу, какую ему пришлось бы выполнять, поступив в качестве новичка в крупную юридическую фирму. Правда, на теперешней работе жалование у него было значительно выше.
      Во время совещания он уже было собрался высказать свою мысль, но мистер Вертер был в таком плохом настроении, что Чарльз решил дождаться окончания совещания и поговорить с ним наедине. Когда совещание наконец закончилось, он стоял в сторонке, приводя в порядок свои бумаги и ожидая, пока все выйдут из кабинета, но один человек, этот израильтянин, все же остался в кабинете. Не желая обращать на себя внимание, Чарльз забрал свои бумаги и вышел из кабинета последним. В любом случае, мистер Вертер уже должен был знать содержание этих бумаг, ведь нельзя было представить себе, чтобы мистер Вертер не прочитал все отчеты, скопившиеся у него на столе.
      Но ведь там так много отчетов. Разве может один человек все их прочитать? Чарльз снова остановился. Конечно, в обязанности подчиненного входит информировать начальника… Нет, он только выставит себя этим на посмешище. Уэстон снова решил уйти. Агент может испортить себе карьеру в ФБР, если приобретет репутацию человека, беспокоящего начальство по пустякам. По пустякам? Но ведь дело зашло в тупик, разве не так? И сейчас ему предстояло решить, стоит ли чего-нибудь его информация. Он должен проверить себя, это был его момент истины.
      Чарльз повернулся на каблуках, подошел к кабинету Вертера, резко постучал в дверь и вошел.
      – Я по поводу группы «Альфа» из Майами, – выпалил он с порога.
      Вертер удивленно посмотрел на него, и Уэстон понял, что название этой группы ему неизвестно.
      – Пожалуй, мне лучше начать с начала, – сказал Чарльз.
      – Да, – ответил Вертер. – Будь любезен. – Он посмотрел на часы, у него было впечатление, что он просто теряет время с этим парнем, но он просто не мог придумать, чем еще заняться. Несколько часов назад он думал о том, что застрелит Мельника. Вертер рассмеялся.
      Уэстон покраснел и сглотнул слюну, он ведь знал, что ему не следовало приходить сюда, но еще не поздно, он может повернуться, может уйти… Нет, не может, потому что если он уйдет из этого кабинета, то ему придется уйти и из ФБР. Да и какое имеет значение, что мистер Вертер смеется над ним? Он собирался высказать свои мысли, и он сделает это.