Контр-адмирал кивнул.
      - Разумеется, они не рискнут послать транспорты без воздушного прикрытия. Дальность Me-109 всего шестьсот миль. Наверняка они опасаются ваших "Флетчеров", что патрулируют между Томонуто и Марианскими островами, - особенно после того, как кэптен Файт атаковал "Тубару".
      - И все же у них есть "Супер-Констеллейшны".
      - Всего шесть штук, адмирал. Они могут держать их в полной боевой готовности для бомбардировок, и в то же время вести наблюдение во всех секторах. Есть еще кое-что... Арабы сильно пострадали от вашей субмарины, мистер Уильямс. А теперь в действие введены четыре ее сестры. К тому же мы распространили слух, что Департамент мемориалов закупил еще три подлодки и собирается направить их в Тихий океан.
      Все довольно рассмеялись.
      - Кто же в такой ситуации решится посылать транспорт без сопровождения? - Уайтхед указал на карту Ближнего Востока. - К "Нафузе" тоже приставили два "Джиринга".
      - В прошлом году они подвозили снабжение на подводных лодках.
      - И сейчас тоже. - Американец вытащил еще одну бумагу из чемоданчика. Два года назад русские продали Каддафи десять дизель-электрических подводных лодок типа "Зулус".
      - Прошу вас, адмирал, сообщите их характеристики. В штабе есть новые люди.
      Уайтхед помахал листком.
      - Разумеется, сэр. Прежде всего Каддафи настоял, чтобы его подлодки обслуживали только арабы... Нечто вроде подводного джихада. Это обернулось катастрофой. Никто не научил команды обращаться с техникой, многие не умели читать и потому даже не заглядывали в инструкции. Словом, четыре лодки погибли в результате несчастного случая. Одна, к примеру, погрузилась с открытым впускным клапаном. Это случилось на мелководье, едва они отошли от Триполи. Три другие бесследно исчезли, выполняя учебные походы. Но Каддафи закупил еще несколько старых немецких лодок, и шесть русских пока на ходу.
      - "Зулус" тоже старая немецкая конструкция, - заметил Фудзита.
      - Да, сэр. Русские построили двадцать шесть лодок в начале пятидесятых годов, а потом свернули эту программу и перешли на строительство атомных. - Уайтхед уткнулся в документ. - Значит, так... Длина двести девяносто футов, ширина двадцать четыре, три дизельных двигателя типа 37D мощностью в шесть тысяч лошадиных сил, три электромотора. Скорость шестнадцать на поверхности, двенадцать на глубине, десять торпед или тридцать шесть мин. Дальность двадцать тысяч миль при средней надводной скорости восемь узлов. По уточненным сведениям, все лодки в настоящее время используются как транспорты для сайпанского и тинианского гарнизонов. Показали себя неплохо - подвозят топливо, боеприпасы, живую силу и даже легкую артиллерию.
      Фудзита дернул себя за белый волос.
      - Но большие грузы они переправлять не могут.
      - Нет, конечно.
      - Тогда пускай укрепляют старые блокгаузы, окапываются и чистят пушки. Их корабли мы потопим, гарнизоны останутся без снабжения и со временем будут стерты с лица земли.
      - Банзай!
      Фудзита вскинул руку, словно бы в нацистском приветствии, и крики смолкли.
      - Все. Пора допросить пленных. - Он повернулся к рядовому, тихо, как мышь, сидевшему за установкой связи. - Писарь Накамура, введите немца.
      Здоровенного немца втолкнули, поставили у стола, и он во все глаза уставился на Фудзиту. В помещении повеяло жгучей ненавистью.
      - Вы Конрад Шахтер, - констатировал японец.
      Немец горделиво приосанился.
      - Hauptmann Konrad Schachter, Sechste Bombardement Geschwader!
      - Прошу говорить по-английски, - не попросил, а приказал Фудзита.
      - Капитан Конрад Шахтер, Шестая эскадрилья бомбардировщиков, - перевел немец.
      - Где базируетесь?
      Тот обвел своих врагов дерзким взглядом и небрежно бросил:
      - В Валгалле!
      Охранник со всей силы ударил его в толстый живот; немец сложился пополам, изо рта потекла слюна. Уайтхед и Уильямс ошарашенно переглянулись. Брент, Бернштейн и Файт хмыкнули вслед за старым японцем.
      Отдуваясь, Шахтер выпрямился.
      - Так вот как вы соблюдаете Женевскую конвенцию!
      Переборки командного пункта задрожали от хохота.
      - Япония ее не подписывала, - сообщил Фудзита. - Разве Германия входит в Женевскую конвенцию?
      Бернштейн поднял руку, прося слова. Рукав сполз, обнажив шестизначный номер на запястье. Немец тут же углядел татуировку, и несмотря на боль, глаза его загорелись новой злобой.
      Фудзита кивнул израильтянину. Прежде чем заговорить, полковник заглянул в свои записи.
      - Прежде вы служили в люфтваффе в чине лейтенанта авиации?
      Прерывисто дыша, немец вздрогнул, побагровел, и по лбу его заструился пот.
      - А тебе откуда все известно, еврейская свинья?
      Фудзиту сразу же увлек поединок между участниками самой страшной трагедии века, а может быть, и всех времен. Уж теперь-то он определенно даст излиться застарелой ненависти, словно кипящей лаве вулкана.
      - У нас имеются досье на всех ваших соратников по геноциду. Сегодня утром я просмотрел ваши данные на компьютере. - Бернштейн показал распечатку. - Вы родились в Мюнхене в тысяча девятьсот двадцать девятом году, сын партийного функционера Фридриха Шахтера, назначенного по личному приказу Гитлера бургомистром Бад-Вальдека. В одиннадцать лет вы вступили в Гитлерюгенд, где прославились своей преданностью фюреру и третьему рейху. В пятнадцать лет вас, несмотря на юный возраст, приняли в летную школу.
      - А ты, как я погляжу, был у нас в гостях, Yuden Scheibe [еврейское дерьмо (нем.)], - немец кивнул на татуировку полковника. - Погоди, мы еще доведем дело до конца.
      - Я с отличием закончил школу в Освенциме. Собственно, из всего выпуска один и остался - остальных вы сожгли. Мой отец, мать, брат, сестра, все мои соседи по Варшавскому гетто стали участниками вашего Endlosung [окончательного разрешения (нем.)] и отведали Циклона Б.
      - Ты-то как выкарабкался, Untermensch? [недочеловек (нем.)]
      Нахальство немца приводило всех в замешательство. Может, он уже считает себя покойником и ему все равно?
      - Я служил у вас зубным техником. Вырывал для вас золотые коронки в маленьком кабинете между второй газовой камерой и главным крематорием. Даже отец стал моим пациентом, - спокойно пояснил израильтянин, и Брент в который раз поразился его самообладанию.
      Немец обвел взглядом остальных и презрительно скривился, увидев Уильямса.
      - Bin Neger [негр (нем.)]. Ein Neger und ein Yuden Scheibe! Он тряхнул головой и продолжал куражиться: - Здесь, как я погляжу, одни свиньи собрались! Тебя, Neger, что, тоже обрезали? - с шутовской любезностью обратился он к Уильямсу.
      Ивата захохотал над новым яростным воплем Уильямса; Брент инстинктивно схватил черного великана за плечо.
      - Скотина! - выругался Уильямс. - Я б тебе яйца отрезал, да небось нету их у тебя. Ты, может, ослеп? Здесь тебе не бабы и не детишки, чтоб так хорохориться.
      Бернштейн прервал его, опять заглянув в распечатку:
      - Итак, вам было всего пятнадцать, когда вы вступили в люфтваффе?
      Шахтер отозвался с заметной гордостью. Ему приятно быть в центре внимания, подумал Брент.
      - Я самый молодой летчик, когда-либо летавший во славу третьего рейха. В сорок пятом служил в составе истребительного соединения генерала Адольфа Галланда и летал на Me-262.
      - "Мессершмитт-262", - задумчиво повторил Файт. - Первый реактивный истребитель.
      - Сбил два ваших В-17. Жаль, мало. Моя бы воля, я б не только жидов, но и свиней-янки перебил. - Он ухмыльнулся, увидев разгневанные лица Брента, Реджинальда и Файта.
      Фудзита, выйдя из терпения, пристукнул по столу. Даже ему надоело терпеть наглость немца.
      - Капитан Шахтер, нам известно, что вы летели с Тиниана. Мы также знаем, что на Марианских островах находится около тридцати истребителей, десяток Ju-87 и шесть "Супер-Констеллейшнов". Нам необходимо знать, когда и в каком количестве вы ожидаете пополнение. Сколько войск размещено на Сайпане и Тиниане, какая артиллерия и какого калибра.
      Немец несколько секунд молчал, глядя на адмирала. Одутловатое лицо было непроницаемо. Потом выпятил губу, и жирные щеки затряслись от беззвучного смеха.
      - А сколько нужников мы построили - не желаете узнать?
      Фудзита резко выбросил вперед руку, и двое охранников набросились на немца. Шахтер завизжал от боли и опрокинулся на стальной настил. По знаку Фудзиты его выволокли из командного пункта.
      - Он будет казнен? - спросил у адмирала Бернштейн.
      - У вас есть возражения?
      - Да.
      - Вот как?
      - Казнь - слишком мягкое наказание для него.
      - Что вы предлагаете?
      - Предоставьте его мне, адмирал.
      Фудзита улыбнулся.
      - Я рассмотрю вашу просьбу, полковник. Но учтите, того, что случилось более сорока лет назад, уже не повернуть вспять. Мне понятна ваша тяга к возмездию - оно священно для самурая. Но убить Шахтера вы сможете только раз - этим не отомстишь за гибель шести миллионов. Помню, в восемьдесят четвертом, во время нашего похода в Средиземном море я удовлетворил вашу просьбу встретиться один на один с другим немецким пленным... как уж его...
      - Капитан первого ранга Вернер Шлибен, - подсказал Брент. - С ливийского грузового судна "Зила", которое мы потопили в Токийском заливе, когда оно пыталось нас подорвать. Они дрались на вакидзаси в храме Вечного Спасения.
      - Да, именно так, - подтвердил Фудзита. - И вы, если помните, убили Шлибена.
      - Как я могу забыть? - проговорил израильтянин.
      - Вы мастерски разделались с ним, полковник, - продолжал Фудзита. - Но потом сами сказали, что за гибель миллионов отомстить нельзя, что это может быть только уроком.
      - Я помню.
      - Так зачем повторять бессмысленные уроки? Ведь вы можете лишиться жизни.
      - Вы все правильно говорите, адмирал. И тем не менее... - он посмотрел на свои ладони, - мне бы хотелось убить его вот этими руками. Прошу вас рассмотреть мою просьбу.
      - Я уже обещал, полковник. Но не забывайте: вы нужны нам и своей стране. - Старик повернулся к писарю Накамуре. - Приведите араба.
      В сопровождении двух конвоиров вошел сержант Хай Абу эль-Сахди. Этот вел себя поскромней, но в черных глазах тоже светился вызов, а при взгляде на Бернштейна его передернуло от омерзения. Израильтянин сразу ощетинился.
      Фудзита спросил у араба имя, звание, род занятий. Араб отвечал с готовностью и сразу подтвердил, что его эскадрилья вылетела с Айлей-Филд на Сайпане. Затем последовали те же самые вопросы о количестве и способах доставки пополнения.
      Перебирая свои четки и на разные лады призывая Аллаха, смуглый коротышка испуганно воззрился на Фудзиту.
      - Все больше на подводных лодках. Кораблей уже давно не было. - Араб перевел взгляд на Бернштейна, и в глазах вновь заплясали искорки ненависти. - Итбах эльяхуд! - крикнул он.
      Японцы недоуменно переглянулись.
      - Смерть евреям, - спокойно пояснил Бернштейн. - Старая песня арабских коммандос.
      Японцы, разумеется, знали, какой дискриминации евреи подвергались и подвергаются во всем мире, но никто из них не был подготовлен к той гипертрофированной ненависти, какую выливали на Бернштейна Конрад Шахтер и Абу эль-Сахди. У них есть все основания ненавидеть японцев, но они свою ненависть целиком переносят на еврея! Бернштейн же принимает ее с удивительным хладнокровием, как будто имеет дело с бытовыми, наскучившими проблемами.
      - Благодарю, - небрежно заметил он. - Это для нас великая честь. Вы бывали в Мекке, сержант? Почтили пятый столп мудрости Магомета?
      Араб гордо вскинул голову.
      - Я заслужил прозвище Хай десять лет назад, когда совершил паломничество в Мекку из своей деревни Бир-Нахелла. А еще я молился в мечетях "Куббат ас-Сахра" и "Аль-Акса" [мечети в Иерусалиме; памятники арабской архитектуры VII и VIII вв.], яхуд. - Он потряс кулаком. - Смерть иудеям!
      - Капитан Конрад Шахтер был командиром вашей эскадрильи? - перебил Фудзита.
      Араб дернул себя за ус.
      - Из-за этого ишака нас и сбили.
      - Он единственный немец у вас?
      - Так, адмирал.
      - Вы недолюбливаете немцев?
      - Только Шахтера. Других уважаю. Они помогают нам убивать иудеев! - Он ткнул пальцем в Бернштейна.
      Полковник откликнулся все тем же бесстрастным тоном:
      - Бир-Нахелла... Как же, знаю. Убогая деревня в двадцати километрах к юго-западу от Иерусалима. Вы там выросли?
      - Да, яхуд.
      - Значит, вы никогда не видели зеленой травы, игрушек, цветов, улиц, не заваленных верблюжьим и ослиным навозом, библиотеки, музея, кино, бассейна, туалета, больницы, автомастерской, доильного аппарата для ваших коров, трактора, электричества, живописи. Вы и ваши земляки веками жили как бродячие собаки, а вините за свою тупость и лень евреев.
      - Пусть тысяча скорпионов ужалит твою мать промеж ног, яхуд!
      Лицо Бернштейна оставалось спокойным как иконописный лик. Зато у араба усы встали торчком от ярости.
      - Я не бродячая собака, не тупой феллах! Я - слуга Магомета. Мои предки вышли с Аравийского полуострова, они были хранителями священных храмов Мекки! Да, в моей деревне ничего этого нет, но кто нас туда загнал? Вы в сорок восьмом отняли наши земли, захватили священную столицу Палестины Иерусалим!
      - Глупости!
      Потрясая кулаками, араб выкрикнул древнеримское проклятие, усвоенное его предками:
      - Да сгинет Иудея! Да будут прокляты враги Аллаха и рода человеческого! Аллах Акбар! Вы подделали священные письмена! Авраам был не иудей, а мусульманин. Вы отвергаете Иисуса, а его послали на Землю мусульмане и спас Аллах, чтобы он стал его пророком. Вы поубивали всех пророков! Вы гнусные черви, которые не имеют права называться народом. Тора - сущее беззаконие, нарушение заветов Аллаха! Магомет наложил на вас вечное проклятие! Ислам есть высшая, истинная вера. Правда Корана восторжествует над неверными! - Он обвел глазами аудиторию и поднял руку, словно мулла, раздающий благословение. - Во имя Аллаха, великодушного и милосердного, мы всегда будем бороться с лживыми верованиями и заблудшими народами, ибо только Аллах учит чистоте помыслов и святости цели.
      Японцы и американцы изумленно переглядывались. Никто не ожидал такой проповеди от убогого араба.
      А Бернштейну его речи, казалось, доставили истинное удовольствие. Должно быть, он из чисто спортивного интереса втянул пленного в дискуссию.
      - У израильтян есть поговорка: "Одно слово мудреца стоит сотни слов дурака". Вы родились в Бир-Нахелле, потому что в мае сорок восьмого года арабские государства совместно выступили против нас. Именно их армии согнали с мест полмиллиона несчастных феллахов. Вас принесли в жертву королю Иордании Абдулле и его Арабскому легиону. Теперь число таких, как вы, увеличилось до двух миллионов. Вы гневаетесь на ООН, на Израиль, а тем временем ваши мухтары и эфенди обкрадывают вас. Вы заритесь на территории, поднятые нами из руин, на земли, которые из века в век топтали ваши козы, а вы и капли пота над ними не пролили... Да никогда, - он постучал по столу, - слышите, никогда вам их не получить!
      - Ханаан - арабская земля. Осия выкрал ее для иудеев.
      - Ничего подобного. Даже в средние века, в зените своей силы и славы, арабы селились в Мекке, Багдаде, Каире и Кордове. И никогда - в Иерусалиме, который вам угодно именовать Ханааном. Почему за четыреста лет турецкого владычества арабы не предприняли ни одной попытки отвоевать его? Да потому, что ни ваша вера, ни ваше происхождение не были с ним связаны. А нынешние ваши претензии насквозь лживы.
      - Ну довольно, - вмешался Фудзита и приказал охранникам: - Отведите пса обратно в конуру.
      - Старый феллах! - вскипел Абу эль-Сахди. - Червяк, вскормленный верблюжьей мочой вместо молока!
      Узкие глаза Фудзиты сверкнули, он тихо пригрозил:
      - Я ведь могу и язык отрезать.
      Араб и бровью не повел.
      Брент ожидал, что охранники и этого вздуют, но сигнала от Фудзиты не последовало. Он молчал, глядя на пленного, а тот не мог отвести глаз от лица Бернштейна. Наверно, старому адмиралу понравилась убежденность араба - во всяком случае, он такого не ожидал. А Брент, наблюдая поединок Абу и Бернштейна, чувствовал, как вокруг него сгущаются ядовитые пары ненависти, и все больше убеждался, что этому нет и не будет конца.
      ...Офицеры стали расходиться: Реджинальд Уильямс и Джон Файт - в лазарет, Мацухара, Ивата и Каи - в аэропорт, старший помощник Митаке Араи и секретарь Хакусеки Кацубе - в каюту адмирала, главный механик Йосида - в машинное отделение, командир артчасти Нобомицу Ацуми - в док, где разгружали привезенные 25-миллиметровые орудия. Бренту не терпелось обследовать БИП и оборудование связи. Однако на офицерской палубе его задержал контр-адмирал Уайтхед.
      - Есть минутка, Брент? Мне надо с тобой поговорить.
      Он кивнул на дверь каюты, где прежде жил адмирал Марк Аллен. Тон был вежливый, но твердый, даже властный. И лейтенанту ничего не оставалось, как подчиниться.
      Адмиральская каюта гораздо просторней и комфортабельней его собственной. Кроме широкой койки с ночным светильником, в одном углу обитый кожей стул, в другом столик с пишущей машинкой. Справа открыта дверь в кабину душа с огромным зеркалом. Центр занимает внушительный стол с четырьмя стульями. Здесь можно устраивать небольшие совещания. Уайтхед открыл оба иллюминатора и впустил в каюту солнце и свежий воздух. Вместе с ними вливались шумы ремонтного дока. Брент, получив приглашение хозяина, уселся за стол; Уайтхед устроился напротив.
      - Что-нибудь выпьешь? - Он указал на бар, привинченный к переборке.
      - Нет, сэр, спасибо. Так рано не пью.
      - Я тоже.
      Контр-адмирал поздравил его с успешно выполненным заданием и заговорил о близкой дружбе с Порохом Россом. Потом они помянули добрым словом покойного Аллена.
      - Один я остался из нашей неразлучной троицы! - вздохнул пожилой офицер. - Как тебе известно, мы вместе служили здесь во время правления... мм... командования Макартура. И вместе работали над историей американских военно-морских операций. Наша группа собрала и систематизировала все материалы, а Морисон поставил только свое имя на всех пятнадцати томах. Но в каком-то смысле это был пик нашей карьеры.
      - Вы ведь, кажется, в восемьдесят первом вышли в отставку?
      - Да, Брент. Но в восемьдесят седьмом меня отозвали, когда разразился мировой нефтяной кризис. Начальник штаба сказал, что ВМР буквально задыхается без людей. Я говорил им, что старый боевой конь не в силах разобраться в компьютерных шифрах. Но меня послали на срочные курсы - и вот я здесь. - Он нервно забарабанил пальцами по столу, добавив новый звук к гулу вентиляторов и грохоту ремонтного дока.
      Брент понял, что старик чем-то взволнован, но расспрашивать не стал: пускай сам выскажется.
      - Видишь ли, мой мальчик, у меня к тебе вопрос личного свойства... деликатный, что называется. И ты вправе отказаться обсуждать со мной тему, не имеющую никакого отношения к войне.
      На лице столь же дорогом ему, как черты покойного Марка Аллена и как воспоминания об отце, написана нешуточная озабоченность.
      - Сэр, я готов обсудить с вами любую тему.
      - Ты... говорят, хорошо знаком с агентом ЦРУ Дэйл Макинтайр?
      Брент на миг растерялся, но взял себя в руки и молча кивнул.
      - Мы были довольно близки... особенно в Нью-Йорке.
      Старик потряс головой; седая прядь упала ему на лоб. Но он раздраженным жестом поправил ее.
      - Мы знаем.
      - Кто это - мы?
      - Разве непонятно, Брент?
      - Иными словами, ВМР неусыпно следит за мной!
      Избегая его пристального взгляда, Уайтхед уставился на копию известной картины: крейсер "Лос-Анджелес" упрямо режет волну.
      - Не только ВМР. ФБР и ЦРУ тоже.
      Брент почувствовал, как вверх по шее поднялась горячая волна и обожгла щеки.
      - Надо же, какая милая компания! Может, в квартире Дэйл установлены прослушивающая аппаратура и скрытые камеры?
      - Твой сарказм неуместен, Брент. - Контр-адмирал наклонился к молодому человеку. - Вы оба участвуете в операциях особой важности и секретности. Кеннет Розенкранц и Вольфганг Ватц специально приезжали в Нью-Йорк, чтобы встретиться с тобой и адмиралом Алленом.
      - Да, сэр, я прекрасно помню нашу стычку у здания ООН.
      - Разумеется, мы за вами следили. И тебя, и ее могли похитить, взять заложниками. Или просто устроить засаду и убить.
      - Я никакой слежки не заметил.
      Уайтхед улыбнулся.
      - Мы работаем чисто.
      - Не понимаю, адмирал, зачем весь этот разговор? Дэйл - честный, преданный агент. Она никогда не скажет лишнего - ни мне, ни кому-либо другому. У нас были... чисто личные отношения.
      - Я понимаю... Но у Дэйл очень серьезные проблемы. По всей видимости, она на грани срыва. Мне сообщили о ее поведении здесь, на корабле, и, насколько я понял, ЦРУ хочет ее отозвать и отправить в длительный отпуск.
      - Но почему?
      - Тебе известно, что она разведена?
      - Конечно. Когда это было!
      - И про ее сына знаешь?
      - Про сына?
      - Не знаешь, стало быть.
      Брент молча помотал головой.
      Старик вздохнул и откинулся на спинку стула.
      - Эдвард Джеймс Макинтайр. Дэйл родила его в девятнадцать. Он воспитывался в Филадельфии у деда с бабкой, поскольку мать была занята своей карьерой в ЦРУ.
      - А отец?
      - Тому вообще дела нет. Бегает за юбками, и больше ничто его не волнует. Дэйл ежемесячно посылала родителям сумму на содержание Эдди, а видела сына крайне редко. Но парень видно, способный, его приняли в Пенсильванский университет, когда ему было всего семнадцать. - Уайтхед сжал виски, как при сильной головной боли. - Но попал в дурную компанию, стал пить, потом пристрастился к наркотикам.
      - Боже! - Брент поежился. - Бедная Дэйл!
      - Да, бедная Дэйл. Месяц назад он принял повышенную дозу. Его нашли на обочине дороги, завернутым в тряпье...
      - Ужас!
      - Дэйл убита горем и чувством вины. На нее теперь нельзя положиться. Она опускается, Брент.
      - А вы, судя по всему, принимаете в ней участие.
      Уайтхед грустно улыбнулся.
      - А как же иначе? Она моя племянница.
      9
      Дело близилось к вечеру, когда Брент постучал в дверь ее номера. До отеля "Империал" его, как в прошлый раз, проводили два охранника с винтовками, пистолетами и тесаками. На обоих была форма одежды номер два: стальная каска, на ремне подсумок с патронами, краги, обернутые вокруг штанов. Один занял боевой пост у дверей лифта, второй проводил Брента до двери номера. Обслуга и клиенты отеля испуганно косились на них.
      Еще с порога Брент заметил, как она осунулась. В одной руке стакан виски, другой она махнула, приглашая его войти.
      - Заходи, малыш. Кодировщик тебя ждет. - Голос резкий, отрывистый, но вчерашней враждебности и след простыл.
      Брент молча опустился на диван, упершись коленями в роскошный мраморный столик. Глянул в широкое окно на грандиозную - может быть, даже слишком панораму города: Гинза с ее шикарными магазинами, сияющий огнями императорский дворец, респектабельный жилой квартал, где теснятся особняки, которые, случись землетрясение, обрушатся на голову обитателей и не причинят им ни малейшего вреда - такие они хрупкие, вдали лес небоскребов, испещренных непристойно яркими неоновыми рекламами, а за всем этим тянется гавань с длинными рядами причалов, складских помещений, десятками тяжело груженных барж, стоящих на приколе.
      По-прежнему со стаканом в руке, Дэйл молча остановилась у столика и в упор посмотрела на Брента. Одета в зеленый атласный пиджак, такого же цвета блузку и облегающие брюки. Материя великолепно обрисовывает фигуру. Волосы распущены и неудержимым золотым потоком струятся по плечам. Но вид измученный; глаза опухли, незаметные прежде морщинки проступили в уголках губ и глаз. Сразу видно: женщине плохо.
      Брент не стал ходить вокруг да около.
      - Я знаю про твоего сына.
      Дэйл дернулась, будто через нее пропустили ток.
      - Откуда?
      - От контр-адмирала Уайтхеда.
      - Дядя... Он что, здесь?
      - Прибыл на "Йонагу" вместо адмирала Аллена.
      Она осушила свой стакан.
      - Налить чего-нибудь?
      Брент кивнул. Дэйл подошла к небольшому бару, отделяющему гостиную от кухни, и вскоре вернулась, наполнив два стакана.
      - Виски с лимонным соком, - доложила она, подавая ему коктейль и усаживаясь на диван.
      - У тебя хорошая память.
      - Дается практикой. - Она отхлебнула виски и поморщилась. - У дяди слишком длинный язык.
      - Почему ты сама ничего мне не рассказывала?
      Дэйл усмехнулась, но в глазах блеснули слезы.
      - Эдди был всего на несколько лет моложе тебя.
      - Ну и что?
      - Как ну и что? Старая шлюха путается с мальчишкой, ровесником сына! По-твоему, это мелочь?
      - Не говори так.
      Она будто не слышала.
      - Бедный мой Эдди! Я его бросила, забыла, убила! - Она уткнулась лицом в кулак; сгорбившиеся плечи затряслись от рыданий.
      Брент обхватил их одной рукой, прижал ее к себе.
      - Неправда! Слышишь, Дэйл, это неправда. Теперь такое на каждом шагу случается.
      Несколько раз судорожно всхлипнув, она сумела овладеть собой и заговорила низким, словно бы шедшим из самой глубины, голосом.
      - Я ненавижу войну и смерть. Но пусть "Йонага", после того как покончит с арабами, отправится в Центральную и Южную Америку. Вот где идет настоящая война.
      - Буду жив - займусь этим.
      Она потянулась и ласково провела пальцами по его лбу, щеке, сильной шее.
      - Милый мой, хороший мальчик. Прости, вчера я вела себя по-свински.
      - Я понимаю.
      - Нет, не понимаешь. Я презираю твоего Фудзиту и все, за что он ратует.
      Брент вздрогнул, как от удара.
      - Ты... Ты на себя наговариваешь.
      - Честное слово! Он неисправимый националист и женоненавистник.
      - Неправда. К тебе он отнесся с уважением.
      - Не ко мне, а к сведениям, которые я доставила. Ему нужна поддержка ЦРУ, а в тот момент я была ЦРУ.
      - Ты нарочно настроила его против себя?
      Она отпила из стакана и поставила его на стол.
      - Ну, не то что б у меня был какой-то дьявольский план... но в общем да, мне с первой встречи хотелось воздать ему по заслугам. А когда умер Эдди, точно с цепи сорвалась. Внутренний голос все время нашептывал мне: "Какого черта с ними церемониться?"
      - Чтобы понять адмирала, надо знать его поколение. Он - типаж из прошлого века.
      Она горько рассмеялась.
      - Поколение лицемеров! Мнят о себе Бог знает что, а сами топчут ногами своих женщин. Скажи, чем они лучше арабов, которых так ненавидят?
      - Во всяком случае, они не отрезают женщинам клиторы и не гонят в поле вместо себя.
      Дэйл слегка побледнела.
      - Когда это было! В средние века.
      - Нет, это практикуется по сей день - женщины-евнухи и прочее.
      - Я не верю.
      - Они и нас хотят загнать в рабство с помощью главного божества нефти.
      - К черту арабов, Брент. Я тебя вчера оскорбила. - Она взяла его большую руку в свои, перевернула и поцеловала раскрытую ладонь. - Мальчик мой, я хотела разом покончить со всем. Играла, как Бет Дейвис в мелодраме тридцатых годов. Старое-престарое шоу в оживших красках. - Губы ее горестно сжались, она еще выпила. - Знаешь, когда я похоронила Эдди, ты словно бы ушел от меня вместе с ним. Вы так похожи!
      - Ты говорила, что любишь меня.
      - Порой трудно удержаться. Ты умеешь свести женщину с ума.
      - Это не я, это в тебе страсть так и клокочет.
      - Правда. Я наслаждалась юным любовником, внушала себе, что молодость можно вернуть. Ты пробудил к жизни старую шлюху на пороге климакса.
      - Не глупи. Никакая ты не старая...
      - Старая, и все это было обречено с самого начала. - Она выпустила его руку и отвернулась. - Надо смотреть правде в глаза. Я слишком стара для тебя, Брент. Наш роман закончился, еще не начавшись.
      - Да ты девчонка!
      - Ой, не надо, Брент, ничего не выйдет. Скоро я стану дряхлой подружкой молодого мужчины. Представляешь, каково мне будет видеть, как ты смотришь вслед другим женщинам?
      Брент вздохнул и понял, что спорить бесполезно, надо покориться судьбе.
      - Ладно. Я больше не стану тебя тревожить. - Он сделал большой глоток виски.
      Дэйл заплакала, и он еще крепче обнял ее.
      Немного успокоившись, она промокнула глаза платком.
      - Я завтра улетаю. Меня отправляют в отпуск. Уже прислали замену. Его зовут Хорейс Мэйфилд.
      - Впервые слышу.
      - Хороший парень, Фудзите понравится. Для него главное, чтоб яйца были. - Она допила остатки и вновь двинулась к бару. Вернувшись, села поближе к Бренту, посмотрела на него через край стакана. Зеленые глаза так и буравили его, будто она пыталась читать у него в душе. Он неловко повел плечами и хлебнул для храбрости.
      - Что влечет тебя туда, Брент?
      - Куда?
      Она махнула на окно в сторону гавани, и Брент удивился столь резкому повороту.
      - Туда. Сражаться, убивать, охотиться за смертью. Гоняешься за своим белым китом, да? Неужели смерть такая соблазнительница, что может отвлечь мужчин от всего - от семьи, от детей, от любимых?
      Говорить о долге нелепо, подумал Брент, и вообще, что тут скажешь!
      - Не знаю. Честно, не знаю. Знаю только, что это надо сделать, и если не я, то кто же?
      - Мужчины испокон веку это говорят, уходя на свою дурацкую войну... Она помедлила, собираясь с мыслями. - Мир никогда не был вашим призванием.
      Брент опять осушил стакан.
      - Оливер Уэнделл Холмс [американский врач, поэт, романист, эссеист (1809-1894 гг.); в своих произведениях проповедовал идеи пацифизма] в юбке!
      - Он был не так глуп.
      - Он не понимал, что нами управляет будущее.
      - Я не согласна. Будущее темно, Брент. Нам не дано его увидеть. Впрочем, попытайся. Хотя бы не о чем будет жалеть. Все сожаления остаются в прошлом.