Культ личности. Культовая российская литература - Кесарево свечение

      - Ну, пора. А где его охрана, как ты думаешь?
      - Черт его знает, - кажется, он без охраны, времени нет, идем! Вова, сторожи машину. Угонишь - найдем. Идем наверх, живо! Отодвигаем вахтенного матроса и пассажирского помощника. Спокойно, господа, мы из "Интерпола". У вас на борту опасный преступник. Просьба не мешать операции. - Любой читатель, даже и не особенно подготовленный по части криминальной литературы, заметит, что операция была не ахти как продумана. Например, ребята совершенно не представляли, как быть с Маринкой. Вдруг она выкинет что-нибудь безумное - ведь не стрелять же, право, в красивую девку, с которой так много связано хорошего. Не продумали они также и того простейшего факта, что Налима и на берегу могут ожидать его люди.
      И правда - ждали. На берегу между дебаркадером и открытым кафе "Стрёма" стояли два представителя ТНТ из местных. Конечно, группировка могла обеспечить Налиму и более мощное прикрытие для возвращения на родину, однако и она допустила в этом эпизоде немало ляпов: вся страна ведь ещё была недостаточно подготовлена к системе свободного предпринимательства. Быть может, думали: ну, кто решится в родном Гусе поднять руку на Налима, бывшего секретаря райкома комсомола да к тому же потомка разбойного рода Окоемовых? Впрочем, и эти два неслабых представителя могли разрушить плохо продуманные планы "каналий" (так, оказывается, называли Славку и Герку в деловом мире Российской Федерации), если бы не стечение хаотических обстоятельств.
      Теперь два "интерполовца" стремительно, руки в карманах кожанок, вышагивают по "Михаилу Шолохову". В конце прогулочной палубы они видят искомую парочку. Княжна что-то сердито выговаривает своему избраннику, а тот корячится с чемоданом. Быстрее, быстрее - стремительность обеспечит успех!
      Чемодан был настоящим "хардамоном", а может быть, даже и "кончеронти" - иными словами, как всякая фирменная вещь, он был нелегок сам по себе, да и содержимое, похоже, было весомым. После четырехдневной пьянки и молодого мужика подломит такой багаж, а Налим, между прочим, уже разменял пятый десяток. Комсомольская закалка, однако, и тут его не подвела. Корячась с чемоданом, он вынашивал идиотскую, но опять же неслабую идею. "Силы не хватит, гибкостью возьму, - думал он. - Всегда все ж таки отличался известной гибкостью, скользким характером тела, потому и назван был Налимом. Нет, не опозорюсь перед любимой, вытяну, выдюжу и это нелегкое испытание за счет своей гибкости, общеизвестной в организации тягучести. А вот тем, кто не приходит на помощь. Коту и Самовару, что дрыхнут сейчас со своими телками, придется ответить перед товарищами. Запсочим хулососов в низовую хрюху!"
      Протащив тяжесть метра два, он остановился передохнуть, поднял глаза и увидел, что новые ребята появились. Двое легких на ходу стремительно приближались. Несколько секунд оставалось до сближения. "Это не наши, вдруг пронзило его до пят. - Это, кажется, из "Баграма" идут недобитые товарищи. Мочить идут!"
      Убивая раньше людей. Налим никогда не думал, что делают пули с человеческими телами. Кем-кем, но доктором себя никогда не считал. Всевозможными конвульсиями, агониями и прочей патологией никогда не интересовался. Знал, куда палить - сначала в центр тела, а потом в башку, вслед за чем переступал через рухнувших, которые только что стояли поперек. Только сейчас он подумал о медицинской стороне замочки. Одна пуля пробьет грудную клетку, ей ничего не стоит. Раздерет там весь мотор комсомольского сердца. Упаду, смертельно затоскую, как Маринка бы прочла из стихов Николая Шамилёва. Вторая не дура пробуравит кости недюжинной головы. Все окоемы тут же погаснут, ой, матушки, да ведь только же ж начали жить! Да кто же ожидал такого приема на дремотной родине?! Да что же получается, товарищи, давайте уж разберемся, ведь не в джунглях же ж живем!
      В общем при взгляде на приближающихся не наших братанов Налим позорно разъехался по палубе - штиблеты версачьи заскользили, не подчиняясь телу, да и тело оказалось не на высоте, не наладило связи со штиблетами, растекаться стало и разваливаться, как подгнившая скульптура основоположника.
      Надо сказать, что несколько секунд, оставшихся до завершения операции, стали и для самих мстителей нелегким испытанием. "Смотри, гадский Налим сует руку в карман, там у него пушка, значит, надо немедленно нажимать курки". Увы, операция и в психологическом смысле была из рук вон плохо подготовлена. Мочить или не мочить - эта философская дилемма была ими не до конца продумана. Конечно, револьверы были заряжены на полную катушку, однако вопрос убийства Налима оставался для этих револьверов чистейшей абстракцией. Ярость, вспыхнувшая в них после уничтожения "Баграма", давно улетучилась. Гнали в Гусятин с отчетливой целью - взять Налима, вернуть свои лимоны, накидать ему пиздюлей; ну, в случае необходимости, конечно, стрелять, и даже на поражение. Однако ни Мстиславу, ни Герасиму ещё не приходилось стрелять в живое тело, и вот сейчас при виде отвратительной мишени - этого нажратого сладким составом бандитской жизни Налима они почувствовали, что не смогут его убить. Как-то получится слишком безобразно. Вдруг из него брызнет фонтанчик крови? Вдруг он изольется содержимым кишечника и мочевого пузыря? А ведь вслед за отвращением может возникнуть и жалость. Этот Налим из подлого бандита превратится в вызывающее жалость агонизирующее существо - что тогда?
      Словом, на прогулочной палубе теплохода "Шолохов" сближались три растерянных существа. Одна только Маринка, княжна Дикобразова, оказалась на высоте. Она блестяще выполнила свое собственное задание. Провезла по всему маршруту приговоренного "Каналом" злодея, упоила его до вегетативного состояния, вырубила двух его "быков" и наконец достала из сумочки свой маленький пистолет "беретта".
      - Каков сюрприз! - шикарно сказала она своим двум сопредседателям. Вот уж не думала, что вы сами появитесь, мальчики, - соврала она (прекрасно знала, кто появится). - Я была уверена, что вы Дулина пришлете. Впрочем, так лучше, Дулин бы тут полгорода разворотил. Ну что ж, принимайте Налимчика под расписку.
      - Сдала меня, сука, - прошелестел губами увядающий Налим. Он навалился на перила и стал выворачиваться наизнанку. Все вокруг размазывалось, и ему казалось, что он сейчас станет таким скользким, что утечет за борт без проблем. Только вот этого не хватало, блевотины.
      Наши боевики тащили жертву за пояс. Мстислав поскользнулся, Герасим разъехался. Брякнулась на палубу пара наручников. Налим вылупился: перед ним возник Огромный-Коричневый.
      Появление Огромного-Коричневого можно было бы приписать галлюцинации Налима, если бы его одновременно не увидели все участники этой нелепой сцены. Он спокойненько вышел из-за закругления кормовой кают-компании, остановился и, кажется, немного причесал свою огненно-голубую шевелюру. Коричневым в его облике был вообще-то только широченный костюм; что касается огромности, то она возникла из-за пространства, которое он занял в контексте данной сцены. Детали лица от наших героев ускользнули, если они вообще присутствовали. Он как бы собирался пройти дальше, но тут как бы остановился, как бы привлеченный неуклюжей драмой предполагавшегося теракта. "Зачем вам это надо? - как бы спросил он Мстислава и Герасима. Хотите, чтобы в башках у вас засела навсегда морская звезда отвращенья и жалости?" Одновременно он и Налиму как бы адресовал следующее: "Перестань испражняться, бандит, не пачкай драмы!" И в тот же самый миг Маринке Дикобразовой было им как бы сказано: "Спрячьте вашу "беретту", мадам, и, подобно цветущей агаве, втяните в себя все содержание этой сцены".
      В полной тишине все четверо смотрели на то место, где только что возвышался Огромный-Коричневый. Там, разумеется, уже никого не было.
      - Ну хорошо, - произнесла Марина и дала своей крокодильской птичкой пинка в зад своему недавнему обладателю. - Приведите себя в порядок, Федор! А вы, мальчики, забудьте про свои стволы, если не умеете ими пользоваться! Берем улов под жабры и поехали туда, куда я вам скажу. Всем все ясно?
      И впрямь началось что-то рыболовное. Марина и Мстислав потащили потомка гусятинской первой фамилии к родной земле. Позади Герасим волочил сверхтяжелый чемодан.
      - Что ты туда навалил, Налим? - удивлялся он.
      - Скоро увидишь, - косым ртом отвечал вождь ТНТ со странной в таких обстоятельствах угрожающей интонацией.
      Чем же был занят во время атаки на Налима владелец парка культуры и отдыха Телескопов-Незаконный? Неужели просто сидел сложа руки и сторожил вездеход? А может быть, просто вытащил все ценное и смотался прочь из повествования? Нет, не похоже это на отпрыска прогремевшего в конце 60-х персонажа. Был он занят своей очередной бочкотаристой чепухой, но, как часто это бывало и с его папашей, чепуха эта принесла неожиданно благие результаты. Практически именно благодаря бестолковому гусятинскому охламону операция наших тоже не очень-то толковых столичных авантюристов завершилась успешно, по крайней мере на данный момент. Применяя тактику "замедления", известную нам по изучению трудов ОПОЯЗА, мы можем потратить лист бумаги для того, чтобы раздвинуть только что завершившуюся сцену.
      Едва только его новые друзья и покровители поднялись на дебаркадер, Лёлик Т. - Н. заметил в кармане висящего в "Ниве" анорака изрядное количество русских тыщ. Стоит ли говорить о том, что он немедленно приватизировал эту пачку И закосолапил к "храму удачи", как он нередко называл капиталистическое кафе "Стрёма", что возвышалось над пристанью со своими зонтиками "Мальборо". Вот какая странная для России оказалась психология у этого человека: с одной стороны, он понимал, что нельзя упускать свой шанс, что в качестве шестерки при этих динамичных ребятах он сможет вырваться из захолустья, однако, с другой стороны, желание отлакировать "кристалл" шампанским было непреодолимо.
      При виде Лёлика буфетчик "Стрёмы" хотел выйти из-за стойки и дать ему пинка, поскольку тот всегда старался расплатиться зонтиками, а зонтики в этом заведении повышенной комфортности принципиально не брали, однако тот, к полному изумлению буфетчика, извлек настоящие бумажные деньги и заказал две бутылки пузырящегося вина "Надежда". Момент огромного, взахлеб, глотка счастливо приближался, но так и не наступил. Не успел Олег (оказывается, не Владимир!) Владимирович открутить проволоку, как заметил в углу террасы свою матушку Серафиму Игнатьевну, которая, полностью неглижируя свой почтенный возраст, восседала там величественно с новым отчимом Т. - Н. Гачиком Шальяном, который был всего на шесть лет старше своего пасынка. С ними за большим столом, составленным из трех маленьких, гуляла вся гусятинская коммерческая элита. Все они уставились на Лёлика, а отчим, не раздумывая, тут же швырнул в пасынка уже откупоренную бутылку "Надежды", поскольку во время последней встречи пообещал разбить ему голову бутылкой. Бутылка пошла, волоча за собой пенящуюся струю. Глядя снизу на её полет, Т. - Н. понял, что траектория обязательно завершится на его голове, и успел перед этим предметом задрожать в ужасе. Это была спасительная для него дрожь. "Надежда" лишь чиркнула по щеке мишени и, обдав её, то есть щеку мишени, сгустком пены, разнеслась вдребезги от соприкосновения с цементным полом террасы. Каждый из осколков этой бутылки мог породить так называемую "экзистенциальную ситуацию", однако довелось это сделать только одному. Этот избранный осколок попал под колено человеку, не имеющему никакого отношения к описанной вспышке страстей.
      По странному стечению обстоятельств, на террасу как раз поднялся атлетический юноша Юра Броммель, по кличке - ну, догадайтесь - правильно Бром. Этот чемпион Гусятинской префектуры по кикбоксингу давно уже дожидался теплых дней, чтобы перейти на шорты. Вид его обнаженных нижних конечностей производил сильное - чтобы не сказать неслабое - впечатление на пассажирок туристских круизов и дам элиты. И вот он появился в своем лучшем виде, красивый, как Ахилл с лицом Купидона. Будь на нем привычные "ливайсы", Бром отделался бы в худшем случае царапиной. В экзистенциальных обстоятельствах осколок без оговорок рассек ему подколенную артерию, как она там называется по-латыни. Мгновенье - и он уже плясал на одной ноге, меж тем вторая шла вразнос, поливая посетителей кафе не худшим в округе составом крови. Приплясывая и пытаясь зажать рану, он думал тревожную думу: "Не по делу выступаю, ой, не по делу!"
      Вот эта-то сцена и отвлекла двух местных активистов ТНТ - Борю Клопова и Равиля Шамашедшина, посланных организацией на встречу лидера. Круша все вокруг себя, они стали выдвигаться на помощь школьному товарищу, а гусятинская элита встретила бойцов кто с кастетом, кто с шашлычным шампуром. Еще мгновенье, и вся "Стрёма" уже билась друг с другом и фамилий не спрашивала. Милиция в расчете на щедрые контрибуции сгруппировалась вокруг поля боя.
      Лёлик Телескопов-Незаконный больше никого уже не интересовал, включая его величественную, как и подобает героиням классики, мамашу. В таком случае он пошел прочь, раз никто не интересуется. С двумя бутылками "Надежды" он проследовал к пристани, где и воссоединился с группой захвата.
      РАССЕЙСЯ, МОЙ БЕДНЫЙ НАРОД!
      Красавица в шиншилловой накидке поразила воображение Т. - Незаконного. Сочный бандитский рот её распоряжался целой группой мужчин.
      - Где ваша тачка? Дерьма пожиже не могли найти? Суйте Налима башкой вниз!
      - Pardone, mon cher, je ne voulais pas vous vexer!*
      * Извините, моя курчавая, я не хотел вас обидеть! (фр.)
      - Чемодан не забудьте, дурни! Так, я за руль. Славка рядом со мной! Пушки на изготовку, пацаны! Без команды не стрелять! А это ещё что за лох к нам клеится?
      Тут она уставилась на Телескопова-Н., а тот задрожал всей своей головою, которая не раз своей дрожью выручала его в трудных ситуациях. Вдруг он понял, кто стоит перед ним в такой испепеляющей неотразимости. Да ведь это же не кто иная, как маленькая племянница тети Гортензии Горгорышевой!
      - Мариночка, крошечка, да ведь я же тебя в детский садик за ручку водил!
      Грубая лесть, как всегда, сработала. Маринка махнула лоху:
      - Садись!
      Не хочется лишний раз смущать читателя, однако не можем не сообщить, что князья-то Дикобразовы тоже, оказывается, принадлежали к этим стрёмным местам ещё с XII века, а то и раньше. В полноводных угодьях стояли их поместья, что поначалу топорщились частоколом, а потом с каждым столетием облагораживались в стиле "Sans-soucis"*.
      * Без забот (фр.).
      Здесь-то и начал их трепать сельский пролетариат, пробудившийся от спячки повиновения, здесь-то он и ощипывал своих князей, как павлинов в засранных усадьбах. Здесь-то и приспособился недорезанный род, ушел, отбросив титулы, в сердцевину очистительного процесса, в ЧК. Так и выжил, так и дотянул до нового очистительного процесса, то есть до приватизации.
      Теперь последняя княжна Дикобразова, бывшая аспирантка кафедры франко-германской филологии, а ныне член правления 000 "Канал", с ревом гнала вездеход по ухабам своей родины в пока ещё неизвестном автору направлении.
      Гусятинские дворы давно уже кончились, гибельная пустыня лежала теперь впереди под химическими составными бесконечного северного заката. Птицы давно уже отлетели от этих мест, а может быть, и попадали на лету. Чернеющий в глубине перспективы комбинат бесповоротно пожрал все сносное. Одни сучья торчали, отражаясь в глубоких лужах дороги, да изредка какой-нибудь мутант покачивался на слабых ногах.
      Довольно, не жди, не надейся. Рассейся, мой бедный народ! - вспоминали филологи. Примерно то же самое, но в других выражениях вспоминал Олег. То же самое, но совсем уже в других выражениях вспоминалось Налиму башкой вниз. Каждый километр дороги казался всему экипажу последним, но все-таки куда-то летели, падая в лужи, пробуксовывая, визжа и скрежеща. И вот наконец направление по сюжету определилось. Химическая пустыня заканчивалась, в стороне от кошмарных чертогов комбината появились белые стены и башни Свято-Семирамидского монастыря. Во время оно кремлевские тираны ссылали сюда неверных жен и слишком пылких любовниц. Маялась тут и Мария Нагая, главного русского изверга любовь и злоба. Не отставали от царей и сатрапы. Десятилетиями держали тут женщин по кельям на цепи якобы для того, чтобы замаливали свои грехи. Множество страшных былин возникло тут среди идиллического пейзажа - истории удушений, отравлений, псиной травли. Нет, все-таки недаром воздвигнут был по соседству Череповидовский комбинат: злобный дух лихолетий всегда витал над большевистскими мероприятиями.
      В народе сейчас об этом средневековом "лагере смерти" говорить не любят. Единственный сюжет остался жить благодаря живописи XVIII века. Речь идет о гибели в огне княжны Дикобразовой. Якобы некий петербургский временщик, чтобы избежать гнева императрицы, подпалил келью опальной красавицы. Всем известна большая художественная картина на эту тему: полуобнаженная княжна распростерта на полу, негде укрыться от дьяволов огня, неудержимо рвущихся в камеру через раскаленную решетку окна и полыхающую дверь, и все-таки глаза девушки полны не страха, а дерзости, неукротимого вызова самодурам прошлого; в общем, сильнейший обличительный документ в адрес прогнившего строя.
      Маринку Дикобразову дразнили на факультете "княжной Дикобразовой", имея в виду общеизвестную картину. Шутка считалась вполне дурацким клише в той же степени, что и неизбежное упоминание Муму при имени Герасима. Маринка грубовато, в стиле "Двенадцати коллегий", похохатывала: ну и остряки тут у нас подобрались! Никому и в голову не приходило, что однокурсница произросла как раз из тех самых Дикобразовых, что сожженной девушке она приходилась ни больше ни меньше как внучатой племянницей в седьмом колене.
      Скрылся за горизонтом комбинат, и засвистели по всему пространству соловьи. Обремененные певчим племенем, свисали над почти непроезжей дорогой кусты сирени. На первой скорости шатко-валко продвигались авантюристы к стенам Свято-Семирамидского. Уже слышно было, как скрипят на последней петле повисшие ворота духовной крепости. Из угловой башни росло дерево. И здесь, оказалось, скособоченный, гипсовый стоит ублюдочек Ильич Владимир. Несколько расколотых или продавленных вывесок лепилось под ранней луной по стене главного монастырского дома. Кое-где все-таки читалось: "школа механизации", "областной коллектор" и обрывки "...черм...", "...адзо...", "...ел ацн...".
      Никто не выглянул в окно на шум машины. Нигде вообще не определялось никаких признаков жизни, за исключением какого-то темного провала, откуда шло голубоватое свечение и доносился взволнованный разговор по-испански. Несмотря на разруху, в монастыре, как и повсюду, смотрели мексиканский сериал "Богатые тоже плачут". Это удерживало страну от уличных бунтов.
      Маринка проехала мимо главного дома, повернула за угол, пересекла площадь перед частично обвалившимся храмом и углубилась в подобие улочки, спускающейся меж заброшенных строений к реке; очевидно, знала, куда едет. Остановились в тупике перед зияющим проломом с остатками дверной рамы и вывеской "Общежи... ед... ала". Здесь Марийка приказала разгружаться. Ребята вытащили Налима. Голова пленника болталась из стороны в сторону, пока не упала на грудь, окончательно испачкав рубашку.
      - Дайте хоть выпить, сволочи, - пробормотал он. Его повлекли наверх по опасной лестнице.
      Фары "Нивы" были единственным источником света в закоулке. На лестнице даже говном уже не пахло, не видно было ни кошек, ни крыс - все вымерло за годы перестройки. Оказалось, что строение сливается с крепостной стеной и выходит к реке высоким отвесом. Комната, куда вошли авантюристы напоминаем: Мстислав, Герасим, Олег Телескопов-Незаконный, ведомые дерзновенной Маринкой Дикобразовой, - была довольно обширным каменным мешком с проломом во внешней стене, откуда открывался вид на острова и протоки Стрёмы. В пролом этот и улетели с шумом то ли птицы, то ли черти. Чей-то преувеличенный глаз глянул внутрь, подмигнул и оставил в покое.
      - Вот здесь и разберемся с Налимом, - сказала Маринка. - Здесь нас ни один тээнтэшник не найдет. - Она щелкнула выключателем, неожиданно загорелся свет. В центре комнаты положили чемодан; код замка был Марине, конечно, известен: "Полтава". Откинули крышку. Как и ожидалось, на первом плане фигурировал "Калашников", рядом расположились два товарища поскромнее - "Макаров" и "блюмкин", к ним гарнир - пяток гранат. Под этим "хардвэа" шел слой мягкого: шелка и кашемиры, личные вещи Налима с фирменными этикетками, ну а ниже, занимая половину всей емкости, лежали пакеты с баксами - общак ТНТ.
      У Мстислава разболелась голова, он не чувствовал себя ни мстителем, ни славянином.
      - Ну говори, негодяй, зачем уничтожили баграмовцев? - устало спросил он.
      Налим ответил маловразумительным клокотанием, но все-таки можно было что-то уразуметь: "сами напросились" или что-то в этом роде.
      Маринка подошла к пролому, потянулась в лунном свете:
      - Ах, Герка, Герка, ведь это же здесь, вот именно в этой келье мою прапрапрапрапрапрапратетю жгли, а теперь мы здесь с тобой, бандиты нашей родины!
      Читатели, друзья, располагайте этот пролом, и лунный свет, и связанную тушу врага как вам угодно, мы же только добавим к вашей мизансцене крепко обозначенные икры на стройных ногах княжны, а также рельеф плечей, освободившихся от шиншилловой накидки.
      Герасим развел руками: комментарии излишни, дикобразие момента неотразимо! Мстислав с Олегом тут же покинули помещение. Погасло тусклое электричество. Женщина, её величество, или, так скажем, её светлость, потянула старого друга за пояс штанов.
      Олег знал, куда ехать. Элита окрестных поселков собиралась по вечерам в баре "Стреляй" возле развалин МТС. Когда они вошли, во мраке среди хрустальных шаров пела финская певичка Юлью Ласканен. Уже в который раз эта женщина нелегкой судьбы отставала тут от тургрупп, увлеченная вымирающим племенем местных блондинов. Каждое утро, отбрыкиваясь от очередного кучерявого, мадемуазель Ласканен клялась сегодня же уехать, однако каждый вечер снова появлялась в "Стреляй" и пела I'm beginning to see the light *.
      * Я начинаю видеть свет (англ.).
      Ей казалось, что ей за это платят, на самом же деле вокруг неё опохмелялось не менее дюжины тунеядцев.
      Элита, нахлобучив на носы тяжелые надбровные дуги, нехорошо смотрела на приезжих. Кто-то уже опознал непутевого Лёлика и готовился бить. Мстислав - правая рука в кармане - разговаривал на оксфордском наречии с финкой, чей английский состоял из блюзов. Т. - Н. между тем, не считая денег, набирал из буфета литровые "абсолюты", ящик пива "Синебрюхов", увесистые сервелаты, коими можно было и обороняться, не прибегая к убийству.
      - Save me regardless of whether you like me or not *, - неожиданно пропела сорокалетняя половая партизанка. Лёлик катанул по полу банку с калифорнийскими артишоками.
      * Спаси меня, независимо от того, нравлюсь я тебе или нет (англ.).
      - Ложись, бомба!
      Так им троим удалось в тот вечер спастись.
      В келье, когда они вернулись, было тихо и пустынно, только связанное тело насвистывало, весьма близко к первоисточнику, песню Пахмутовой "Надежда, мой компас земной". Герасима и Марины в келье не было, однако их голоса были слышны поблизости, за проломом, в лунном с черемухой пространстве, в коем не последнюю роль играла струящаяся и будто не оскверненная комбинатом Вольжа.
      - Avant tout dites-moi, mon cher, comment vous allez? * - нежным шепотом, разносящимся по округе, вопрошала княжна.
      * Прежде всего скажи мне, мой друг, как ты? (фр.)
      - Voila 1'avantage d'etre bandit. Vous pouvez lever les yeux sur les bonnes dames de la noblesse *, - глуховато, но как-то гармонично, словно контрабас, отвечал ей её друг.
      * Вот преимущество бандитизма - любоваться светской женщиной (фр.)
      - C'est bien beau се que vous venez de dire *, - смеялась Дикобразова.
      * Это самое лучшее, что вы могли сказать (фр.).
      Мстислав выглянул из пролома. Двое сидели, свесив ноги, на выступе стены. Они были похожи на влюбленных школьников. Он позавидовал другу, наш молодой герой. При всей фальши этой ситуации Герка все-таки счастлив в эти минуты. Гулящая аристократка подарила ему классный обман. За это можно отдать ей все лимоны из бандитского чемодана. Он любит её сейчас, наверное, не меньше, чем я свою пропавшую.
      - Кто она?! - вскричали одновременно автор и читатель. Славка надменно повернул башку в нашу сторону. "Mind your own busi-ness" *, - проговорил он, словно мы были иностранцы.
      * Займитесь своим делом (англ.).
      "Это век каких-то невероятных женщин, - продолжил он свои размышления. - Они сводят нас с ума. Вся перестройка, весь антисоветский подъем возникли под влиянием этих женщин. Вот почему мы не сбежали от танков - потому что эти женщины, эти странные существа были рядом. Они ободрили мужиков, доведенных уже, казалось, до полной импотенции. "Allez-y, mon cher" *, казалось говорили они, и все в ответ вздымалось непримиримо и окончательно".
      * Ну, давай, мой милый (фр.).
      Он взял бутылку "Синебрюхова" и устроился в проломе, прислонившись спиной к монастырским вековым кирпичам. Луна смотрела теперь ему прямо в лицо, внимательно изучала. "Я перед тобой, - сказал он ей. - Да, мы связали человека и забрали у него награбленные деньги. Но не убьем, не беспокойся". В дальнем от него углу кельи в темноте копошились незаконный сын литгероя поколения наших родителей со сногсшибательной финкой того же поколения. Самозабвенно там клокотали "абсолюткой". И хохотали. Блаженство всегда приходит неожиданно. И иссыхает так же.
      Мстислав за свои 27 лет, похоже, немало повидал. Уже промелькнула фраза насчет тюрьмы, но за что он сидел, когда и как долго, мы пока не знаем. Что говорить - нам пока неизвестна даже его фамилия. Таковы странности начальной фазы. Вдруг проскакивает упоминание пропавшей любви. Кто она, когда она, куда она? Может быть, её похитили и продали за рубеж?
      Пока что мы не можем этого типа расспросить подробно, мы почему-то чувствуем себя скованно с ним, нам не с руки "развивать" его именно здесь, в разрушенном монастыре, после совершенного акта захвата в келье, где двести лет назад сгорела романтическая княжна и где только что её семижды отдаленная племянница рукояткой "блюмкина" смирила обработанного ею хахаля Налима, чтобы перейти уже в сферы французских чувств. Нам хочется лишь сказать, что пока ещё этот Мстислав вовсе не такой, каким хочет казаться, не крутой, хотя и не всмятку, и что этой ночью он втянут в диалог со спутником нашей планеты.
      "Ты, Луна, быть может, кажешься себе вечной, - обращается он к ночному светилу. - Ничто не ново под луной, так говорят здешние мудрецы, и из этого вроде бы вытекает, что ты была и будешь всегда. Последняя человеческая смерть, однако, может завершить и тебя. Луна. Со смертью последнего глаза пропадешь и ты, Луна. Что будет с тобой за пределами нашего зрения, безмолвная? Существует ли какой-нибудь твой знак в беззнаковом царстве? На какой URL ты отвечаешь? Не чванься, Луна, мы так с тобой малы даже и перед лицом объективных галактик! Что же говорить о тех обстоятельствах, в которых и галактики теряют свое молоко? Вдруг оказывается, что и они, необозримые, так же малы, как и велики - так же, как и мы с тобой, о Луна". Так обращается он к ней, и Луна как идеальный участник диалога отвечает молчанием.
      Он вынимает из кармана мобильный телефончик, отобранный у Налима, и звонит в штаб ТНТ.
      - Привет из "Баграма", комса! Завтра можете забрать своего вождя в Гусе под памятником Ленину. - После этого спрыгивает на пол и кричит: Подъем! Завязывайте с вашим трахнутым сексом, ребята! Собирайте баксы! Первая глава окончена, действие продолжается!
      Наутро две сестры-побирушки, тетя Гортензия и тетя Калерия, с удивлением увидели в центре города своего отдаленного племянника Федюшу Окоемова. Он был привязан к ноге Ильича и, кажется, чувствовал себя вполне сносно, учитывая тот факт, что памятник имел почти прямое отношение к его родословной.
      ЧАСТЬ ВТОРАЯ
      КСТАТИ О ЧЕЛОВЕЧЕСТВЕ
      Я снял с принтера первую часть и, не перечитывая, сразу вошел во вторую, чтобы "фиксануть себе брекфест", говоря по-эмигрантски. Пока заваривал чай и подогревал краюху хлеба, смотрел в окно на поведение птиц и маленьких животных. Сущая свистопляска. С тех пор как подвесили кормушки, у дома стало порхать множество здешней крылатой братии: все эти финчи, роббины, ориолы и кардиналы; иной раз залетает мэгпай, а то вдруг из зеленых глубин близкого леса, словно воздушный разведчик, пожалует хупу. В данный момент на перилах дека сидит неизвестный принц: густо-оранжевый плюмаж, серебристое жабо, черный торчком хвост, ни дать ни взять елизаветинский вельможа. Вудпеккер, что ли?
      Все они, кажется, уже обожрались моим зерном. Во всяком случае, не поднимают, как раньше, шухера, когда налетают белки. Просто сидят вокруг и смотрят, как те раскачиваются, чаще всего головенками вниз, на подвешенных птичьих кормушках, просто ждут, когда грызуны накушаются; полное спокойствие - всем, мол, хватит. Беличье раскачивание кормушек между тем способствует обильному высыпанию зерна, а внизу это благодатное явление природы приветствуют чипманки и разные прочие стремительные чаффинчи.
      Так создается общество вэлфэра, идеальная утопия, невиданный коммунизм. Однако, что однако? Дурная профессия не позволяет и тут не спрогнозировать какую-нибудь сложную конфликтную ситуацию. В последнее время я стал замечать, что эти создания начали утрачивать свою подвижность, а ведь бесконечная стремительная подвижность как бы заложена в самом смысле их существования. То и дело можно увидеть, как отяжелевшая задней частью белка сидит без движения на столбике забора. Даже бурундучок, слывущий самым молниеносным животным в мире, а теперь опупевший от полной сытости, застывает на крышке вентилятора и подолгу там пребывает, создавая впечатление то ли перочинного ножика, то ли древнего философа. Беспрерывный поиск пищи составлял суть его существования, а теперь, набив себе брыла, он, видно, задумался о чем-то более фундаментальном.
      Вот тут-то и слопает его плотоядная лисица. Тут-то и завяжется конфликт, способный нарушить всю экологию нашего края. Ведь мой дом не одинок в смысле птичьих кормушек.