ВАЛЕНТИН АККУРАТОВ
      В сводке погоды - SOS
      Валентин Иванович Аккуратов встретился с главным героем этой документальной истории в Арктике в тяжелые годы войны.
      Григорий Бухтияров был одним из тех молодых людей, которые пришли в Арктику перед самой войной по призыву комсомола. Пришли, чтобы осваивать берега и просторы Ледовитого океана, где пролегал Северный морской путь. До этого Бухтияров никогда не бывал в Арктике, готовился стать учителем, но, увидев ее однажды, навсегда связал свою судьбу с ней. Он освоил профессии метеонаблюдателя, охотника, повара, плотника, каюра, то есть научился всему тому, что необходимо было для жизни и работы в условиях полярных зимовок.
      Когда фашисты напали на нашу страну и вражеские корабли и подводные лодки появились в северных водах, советские полярники, летчики, моряки встали на защиту родной Арктики. И по-прежнему вели наблюдения, осуществляли ледовую разведку, обеспечивая безопасное плавание судов, доставлявших грузы для фронта.
      Григория Бухтиярова война застала на полярной станции, на мысе Стерлегова.
      По белой тундре бежала собачья упряжка. Проваливаясь сквозь корку наста, опустив головы к искрящейся от низкого солнца поверхности, собаки устало тянули груженые нарты. Все чаще и чаще схватывали они на ходу куски колючего снега, повизгивали, подбодряли друг друга легкими укусами. Рыжий вожак с широким волчьим лбом и могучей грудью косил умные глаза, полные упрека, на человека, бегущего рядом. Но каюр избегал его взгляда. Видя, как на снег ложатся и тянутся пунктиром капельки крови, похожие на свежую клюкву, он все реже и реже шевелил потрескавшимися губами, выкрикивая повелительное "хоп-хоп".
      - Чертов наст! Как рашпиль. Изувечит лапы собак, да и вымотались они крепко! Осталось каких-то десять километров. Не бросать же груз на добычу волкам... - рассуждал он вслух и, неожиданно приняв решение, крикнул: Стоп, Шайтан!
      Тяжелый, окованный сталью остол быстро остановил нарты. Собаки тут же повалились на снег, слизывая кровь с мохнатых лап. Каюр, смахнув ушанкой крупные капли пота со лба, опустился на корточки рядом с вожаком.
      - Что, Шайтан, беда? Ничего, переночуем, а завтра утром будем дома.
      Собака доверительно ткнулась ему в колени, потом, перевернувшись на спину, замерла с поднятыми лапами,
      - Вижу, вижу, хитрец. Не жалуйся. Кто же знал, что будет такой наст. Снег-то вроде должен быть сентябрьский, мягкий, теплый. А он вот каким оказался...
      Освободив Шайтана от постромок, он тщательно осмотрел лапы у всех собак. Раны были неглубокими, да и то в основном у первых трех пар. Остальные ступали уже на тропу, пробитую идущими впереди.
      "Надо будет переставить собак, а Шайтану придется пошить унтята", подумал он. Накормив собак вяленой рыбой, он привязал их к нартам, отделил подальше друг от друга драчунов и, быстро поставив палатку, принялся за еду. Кусок сочной оленины и большая кружка крепкого чая сняли усталость. Спать не хотелось, да и рано было. Закурив короткую трубку, каюр внимательно осмотрел волнистую поверхность тундры; взгляд его остановился на северной части горизонта, где низкая, белесая облачность отсвечивала мрачной синевой - узкой полоской, тянувшейся с запада на восток.
      "Водяное небо1. У берега море свободное. Как там ребята? Уж неделю я рыщу по всему побережью - и ничего, кроме плавника. На сотни километров берег пуст. А ведь военное командование дало приказ найти следы исчезнувшего судна "Норд". Эх, "Норд". Твоя последняя радиограмма: "...атакован подводной лодкой..."
      1 "Водяное небо" - отражение чистой воды на нижней кромке облаков.
      Попыхивая трубкой, он влез в палатку и сверх брошенных на пол оленьих шкур раскатал спальный мешок из меха полярного волка. Только теперь он почувствовал, как ныли ноги. Стянув лахтачьи торбаса и размотав суконные портянки, надел легкие унты из шкуры молодого оленя и хотел уже забраться в мешок, как вспомнил об окровавленных лапах вожака; достал мягкую шкуру нерпы и принялся за шитье. Закончив работу, вышел из палатки и, отвязав Шайтана, еще раз осмотрел лапы, натянул на них сшитые унтята.
      - Завтра поработаешь, а потом три дня отдыха.
      Пес признательно лизнул его в заросшее бородой лицо и лег у входа в палатку.
      Обойдя спящих собак, зарывшихся в неглубокий снег, каюр перевернул нарту на бок, опасаясь песца или волка, за которыми в пылу охотничьей страсти могли погнаться собаки. Темнело. Ночь, как это бывает в высоких широтах осенью, наступала с юга. Черная и безликая, она вскоре слилась с полосой "водяного неба" на севере, накрыв тундру непроницаемым мраком.
      Засыпая в теплом, мягком мешке и чувствуя карабин под боком, каюр знал, что Шайтан всегда предупредит об опасности, будь то приближение зверя или незнакомых людей. И все же он не раз поднимал голову, пытаясь в вязкой тишине поймать незнакомые, чужие звуки, и даже дважды окрикнул Шайтана, который в ответ тихо повизгивал и стучал хвостом по стенке палатки.
      На душе было неспокойно.
      Сюда, в далекую Арктику, тоже пришла война. Во льдах Карского моря фашистский крейсер "Адмирал Шеер" и подводные лодки "Волчьей стаи" адмирала Риделя нападали на транспортные суда, обстреливали научные полярные станции, но всячески избегали встреч с нашими боевыми кораблями. Фашистское командование понимало, что для успешного и безопасного плавания во льдах Карского моря необходимо иметь материалы ледовой авиационной разведки. Такую разведку выполняли советские полярные летчики, имевшие в этом деле большой опыт. Но донесения о состоянии ледовой обстановки, поступавшие на корабли и в штаб морских операций на Диксон, шифровались по особому коду. Такие коды находились на самолетах, судах и в Диксоне. Из-за дальности расположения баз и отсутствия опыта сами фашисты заниматься ледовой разведкой не могли, и поэтому для них было крайне важно захватить эти коды. Об этом знали наши полярные летчики, моряки и все, кому было положено знать. Коды тщательно охранялись. В море шла жестокая битва. "Адмирал Шеер" пытался высадить десант на острове Диксон, но безуспешно. Подводные лодки "Волчьей стаи" напали на островок Уединения, лежащий в центре Карского моря, сожгли полярную станцию острова "Правды", пытались укрепиться с помощью десанта на острове Русский, преследовали и топили гидрографические суда, но коды в их руки не попадали...
      Три года война обходила маленькую полярную станцию на мысе Стерлегова, куда и спешил наш каюр Григорий Бухтияров.
      Тихо, по-мирному шла нелегкая работа зимовщиков. Когда начальник зимовки Поблодзинский запросил, чтобы им выслали боевое оружие, Диксон ответил: "Стерлегов для кораблей врага недосягаем, кроме того, не представляет никакого интереса как объект нападения". Шло время, немцы действительно не появлялись в районе станции. О войне напоминали только радиосводки положения на фронтах и короткие сообщения о действиях вражеского флота где-то совсем рядом, в Карском море. Все это, конечно, сильно будоражило зимовщиков.
      ...Вот и сейчас мысли о войне не давали заснуть Бухтиярову. Молодой, полный сил, он с самого лета 41-го рвался на фронт, а его загнали в этот медвежий угол. "Ну что скажу своим будущим детям, когда они спросят, воевал ли я с фашистами?"
      Бухтияров вылез из мешка и вышел на воздух. Обошел нарты, свернувшихся во сне собак и, успокоившись, решил: "Двинусь с рассветом. На реке ледостав, в темноте не пройти, можно потерять упряжку..."
      Разбудило Григория нетерпеливое повизгивание Шайтана. Каюр быстро натянул унты и, набросив пыжиковую рубашку-анорак, выглянул из палатки. Было еще темно, но на севере сквозь рваную облачность зеленело небо, предвещая хорошую погоду. Решив не завтракать из-за близости дома, свернул палатку, уложил в нарты и занялся упряжкой. Наконец под окрики "хоп-хоп" нарты рванулись вперед, поднимая тучи снега. Григорий, пробежав метров сто, вскочил на нарту и, придерживая рукой за дужку, повернул свой экипаж в одиннадцать собачьих сил на север, к зеленому просвету, пронизанному алыми языками еще не взошедшего солнца. Собаки, чувствуя близость дома, потянули тяжелые нарты без окриков и понукания. В низинах, где снег был рыхлый и глубокий, Григорий соскакивал с саней и бежал рядом, помогая упряжке выбраться из распадка. Через час бешеной езды, взобравшись на очередную возвышенность, Григорий остановил нарты, чтобы сориентироваться и дать передохнуть собакам.
      Вдали, за белыми перекатами заснеженной тундры, синела полоска моря, а чуть ближе, за крутыми берегами реки Ленивой, черными точками обозначался поселок зимовки.
      Собаки рванули нарты, и даже по упруго натянутым постромкам можно было понять, как им хотелось домой.
      Всходило солнце. Огромное, приплюснутое рефракцией, оно причудливо меняло форму, напоминая то огненный корабль, то стремительно летящий дирижабль в сполохах золотого пожара. Лучи его заливали тундру нестерпимым блеском.
      Уже отчетливо были видны ажурная башня ветровой электростанции, жилой дом, склад и метеостанция. "Спят, что ли? Никакого движения, а ведь по времени как раз срок запуска очередного зонда. Проспать время наблюдения за высотным ветром? Хороши..."
      Не доезжая до берега реки метров сто, Григорий остановил упряжку. Широкий плес был затянут черным тонким льдом. Дальше, за узкой полосой тундры, плескались тяжелые свинцовые волны, а почти у горизонта лежала зубчатая граница непроходимого морского льда.
      Тишина вдруг показалась Бухтиярову подозрительной. Постояв немного, он отвел упряжку в разлог невысоких холмов, чтобы ее не было видно с зимовки, и, подвязав лыжи, прихватив карабин, спустился на реку. Он шел осторожно, прощупывая шестом хрупкий лед, а тот упруго прогибался под лыжами, потрескивал. Тонкие, змеевидные трещины разбегались в стороны... Когда лыжи коснулись запорошенного снегом берега, Григорий остановился, ощущая противную дрожь в коленях. Ноги были словно чужие.
      Закурив трубку, поставил лыжи торчком в снег и направился к дому. "Но почему не встречают собаки? Может быть, все на охоте?" Открыв входную дверь в тамбур, поставил карабин в темный угол сеней, чтобы оружие не запотевало, и, широко распахнув обшитую оленьим мехом дверь, только было хотел крикнуть: "Есть кто-нибудь?", как два автомата, поблескивая вороненой сталью, уперлись ему в грудь.
      - Что за идиотские шутки? - вырвалось у него. Он схватил руками тонкие стволы, развел их в стороны, но тут же отпустил, так как еще четыре автомата глянули на него с двух сторон. Незнакомые люди в черной морской форме молча, с любопытством смотрели на него, не скрывая высокомерных улыбок.
      - А, господин Бухтияров! С благополучным возвращением. Долго мы вас ждали. - Из-за стола радиостанции поднялся плотный офицер. И только теперь, освоившись после яркого света в сумраке избы, Бухтияров заметил старшего радиста, начальника зимовки Поблодзинского. Осунувшийся и усталый облик его говорил о трагизме положения.
      - Вот и все в сборе. Нет только матроса Ногаева, которого вы, господин Бухтияров, оставили где-то в тундре, но он нам не нужен. Кстати, улыбаясь, продолжал штурмбаннфюрер, - как поохотились? Хорошо живете, охота на оленей-это же королевское занятие. Вот жаль, что лед реки не позволил вам доставить сюда трофеи. Как бы моряки субмарин были благодарны вам за бифштексы из оленьей вырезки... Сочный кусок мяса под спирт вашей зимовки! - Он причмокнул толстыми губами и мечтательно поднял холодные бесцветные глаза к потолку. - В Новосибирске после получки иногда позволял себе эту роскошь. Покупал на рынке пару килограммов... А оленьи языки - это просто пища богов!
      "Новосибирск... русский язык, вкус оленьего мяса... Кто же он?" мучительно думал Бухтияров, пытаясь найти какую-то щель в этой безвыходной обстановке, казавшейся ему нелепым и диким сном.
      - Так, так, господин Бухтияров, моя болтовня вас не захватила. Ну что же, поговорим о другом, - с жесткой интонацией проговорил немец и, рявкнув что-то рыжему боцману, показал на Поблодзинского.
      Двое матросов вытолкнули из избы радиста.
      - Что же вы делаете? - не выдержал Бухтияров и резко шагнул к офицеру, но вскинутые автоматы остановили его.
      - Нервишки шалят. Ледок реки сказался. Мы наблюдали за тобой, как только упряжка появилась на горизонте. А за своего начальника не волнуйся. Он нам нужен для связи с Диксоном. Отвели его в баньку, к остальным. Пусть перед дальней дорогой порадует их твоим прибытием.
      "Поблодзинский на связи с Диксоном? Что это? Какая дальняя дорога?.." Бухтияров молчал, обдумывая услышанное.
      Оставшись без свидетелей, офицер начал:
      - Буду с вами откровенен. Не трудитесь искать "Норд". Мы его торпедировали. Экипаж, оставшийся в живых, на борту субмарины. Кстати, хватит мест и для вас, конечно, при том условии, если вы меня правильно поймете.
      На какое-то мгновенье его вкрадчивая, полная добродушия и предупредительности улыбка исчезла. Холодные глаза впились в Григория. Выдержав его взгляд, Бухтияров ответил:
      - Каюр я. Какие тайны могут быть у поводыря собачьей упряжки.
      - Но каюру было поручено военным командованием искать следы пропавшего судна "Норд". Разве это входит в обязанности каюра?
      - Так же, как не входит в обязанности морских офицеров грабить научные станции, - вырвалось у Бухтиярова.
      Немец вздрогнул как от удара. Но, взяв себя в руки и что-то, видимо, решив, сказал:
      - Если бы я не знал по личному списку станции вашей профессии, то принял бы вас за комиссара. Так вот, когда вы осматривали побережье, не заметили ли следов подводной лодки? Ну, скажем, обломков, пятен машинного масла, спасательных кругов?..
      - Похоже, из вашей стаи одна собачка пропала? Что же, за "Норд" сойдет и субмарина. Война ведь...
      Рука офицера скользнула к черной, из добротной кожи кобуре, но неожиданно приостановилась. Помедлив, офицер вытащил желтую коробку табака и стал набивать трубку. Бухтияров, глядя на него, вытащил свою, точно такую же, и сказал:
      - Табачок-то у вас, никак, наш, советский, "Золотое руно". А я ведь в книгах читал, что западные моряки курят голландский "Кепстен" или там "Кнастер".
      Офицер, явно смутившись, быстро спрятал коробку.
      - Да вы не жалейте, у нас на зимовке большой запас, всем хватит!
      Неприкрытая насмешка каюра взбесила немца. Он с размаху ударил кулаком по столу и закричал:
      - Убрать!
      В избу ворвались матросы, заломили Бухтиярову руки. Григорий стряхнул повисшую на нем охрану и вышел, сопровождаемый автоматчиками. Попыхивая трубкой, не спеша, он подошел к бане, ударом ноги открыл дверь и исчез в домике.
      Офицер, наблюдавший эту картину из окна, нервно ходил по тесной комнате: "Что мы получили от этой рискованной операции? Главная задача, поставленная адмиралом Риделем, - добыть коды ледовых авиаразведок, - пока не решена. На станции их просто не оказалось. Правда, мы достали шифры радиосвязи, но ключи к ним до сих пор не найдены... А ведь уже сколько часов две наши субмарины торчат в этой чертовой дыре. Зимовщики все, как один, твердят, что нет и не было на зимовке ледовых кодов. Они имеются только в районном центре полярных станций, на Диксоне. А что, если захватить гидросамолет ледовой разведки? На нем и коды, и специалисты по льдам..."
      Офицер, потирая руки от осенившей его мысли, крикнул:
      - Боцман Крузе, дайте сигнал вызова на лодки! Пусть немедленно всплывают и вышлют на берег своих командиров!
      Через минуту в сторону разводья взлетела ракета с длинным хвостом оранжевого дыма.
      А в это время в полумраке холодной бани полярники, тесно сбившись в круг, вполголоса обсуждали свое незавидное положение. Появление Григория внесло оживление. Жизнерадостный, часто до озорства, отчаянный фантазер и выдумщик, он был общим любимцем, умевшим находить выход в самых, казалось бы, безнадежных ситуациях.
      - Почему не ушли в тундру? Не сожгли коды радиосвязи? - спросил Григорий.
      - Два дня авралили, перетаскивали бочки с авиабензином на берег реки, кончили - и заснули как убитые. Ночью, часа в три, я проснулся от резкого толчка... - рассказывал Поблодзинский, - автомат упирался мне в грудь, и вся комната была полна фрицами. Нас в одном белье отвели в баню и приставили часовых. Через час по одному стали отводить в жилой дом, где этот одутловатый офицер, говоривший по-русски, стал допрашивать, требуя ледовые коды, шифры радиосвязи.
      - Значит, после высадки десанта прошло около полусуток? Радиосвязи ни с кем не было, и в сроки погоду на Диксон не передавали... - вслух рассуждал Григорий. - Там, конечно, уже тревога. А они пытались сами связаться с Диксоном?
      - Нет. Этот офицер достаточно хитер. Когда я сказал ему, что надо передать погоду, он зло рассмеялся и ответил, что мне не доверяет, а у его радиста почерк другой. Диксон сразу поймет, что на мысе Стерлегова что-то неладно.
      - А как они узнали, что я с Ногаевым ушел искать следы "Норда"? Кто-то сболтнул на допросе? И что с шифрами связи?
      - О твоем походе узнали по записям в вахтенном журнале. Шифры забрали из сейфа, но ключи к ним находятся в другом месте. Главная цель нападения это, конечно, коды и шифры ледовой разведки...
      - Лишь бы сейчас не прилетел к нам гидросамолет, - озабоченно произнес Бухтияров.
      - Не должен. Обычно дают заявку за сутки.
      - Да, но молчание нашей радиостанции наверняка вызвало тревогу, так что самолет может прилететь неожиданно. Сядет и попадет прямо в лапы... Что придумать? Как предупредить?
      - Экипаж Черевичного опытный, обстрелянный.
      - Но как он поймет, что на станции немцы? - рассуждал Бухтияров. Лодки лежат на грунте, их не видно. Десант спрячется в домах. Нас запрут. Самолет покружит и обязательно сядет. Вот что. Надо войти в доверие к фрицам. Какую глупость я допустил, выведя из себя этого офицера! Бежать любой ценой, - вдруг вырвалось у Григория. - До охотничьего домика в бухте Воскресенского двадцать километров. Там я оставил Ногаева. У него карабин и запас продуктов дней на пятнадцать. Это я говорю к тому, если кому-либо из нас удастся вырваться отсюда. Дальше следовать на мыс Входной реки Пясина. Там радиостанция. Сразу сообщить на Диксон...
      - Бежать? В нашем-то положении? Без одежды и оружия?
      - План один. Вырваться на тот берег реки. Как? Обстановка подскажет. Сейчас главное-войти в доверие, исполнять их указания, а там выбрать момент...
      - Ну а если все сорвется?
      - Тогда шлепнут. Ибо вряд ли они возьмут нас пленными на лодку. Бежать кому-то одному - это легче...
      В предбаннике послышался шум. Дверь резко распахнулась, и в проеме показался рыжий боцман с двумя матросами.
      - Шнель нах хаузе! Шнель, шнель! - показал он тяжелым "люгером" на выход.
      Бухтияров, а за ним и остальные вышли. Охрана ввела их в жилой дом и оставила,перед столом, за которым сидело трое офицеров. У стен стояли матросы с оружием в руках.
      - Боцман Крузе, выдать одежду пленным и отвести обратно, - дал команду знакомый офицер. - А вы, господин Бухтияров, останьтесь.
      Когда все вышли, ему предложили сесть. Григорий с достоинством поблагодарил.
      - Садитесь, садитесь, господин Бухтияров. Как говорит русская пословица: "В ногах правды нет..." Мы решили вам и вашим друзьям сохранить жизнь, но при одном условии. Вы вызовете самолет и уберетесь отсюда вместе с ним.
      "Что он, принимает меня за идиота? - подумал Григорий. - Ну ладно, пусть пока будет по-твоему". И тут же сказал:
      - А зачем нам убираться? Это наше жилье и место работы.
      - Станция - это военный объект. Наблюдательный пункт подлежит уничтожению. Продукты заберем на лодки как трофеи. Теперь вы понимаете, что здесь вы остаться не можете. Погибнете от голода и холода.
      - Как же я могу вызвать самолет? На собаках отправиться за ним на Диксон, так прикажете?
      - Не играйте в наивность. Дело идет о радиосвязи. Уговорите Поблодзинского связаться с Диксоном и вызвать самолет, скажем, для отправки тяжело заболевшего метеоролога.
      - Но радиостанция в ваших руках. Почему вам не связаться самим?
      - Разве вам надо объяснять, что такое почерк радиста?
      - Хорошо. Я попробую, - отчужденно ответил Григорий.
      Бухтияров направился к выходу. Два автоматчика двинулись за ним, но офицер что-то крикнул, и те вернулись.
      "Так, кажется, клюнуло. Отпустили без охраны. Проверяют. Да разве сейчас побежишь? Отсюда же все пространство простреливается". Григорий заметил, что у дверей бани охраны нет.
      Его появление товарищи встретили мрачно.
      - Чего умолкли? - со злым укором проговорил он. - Мне, думаете, легко играть эту роль? Все получилось, как условились. Теперь очередь за тобой, начальник. Зовут на связь с Диксоном для вызова самолета, якобы за больным метеорологом. Думай, как передать, что здесь немцы. Умри, но сделай. Другого пути нет.
      Поблодзинский горько вздохнул.
      - Но как ты сумеешь незаметно передать, что на зимовке фашисты? спросил Бухтияров. - Ведь такого условного сигнала у нас не предусмотрено.
      - Вначале стандартный текст сводки погоды, потом запрос на прилет самолета и где-то между этими словами незаметно передам сигнал бедствия SOS. Зная, что станция не выходила в эфир уже два срока, поймут, что у нас ЧП.
      - Все могут подумать, кроме того, что у нас эти чертовы гости, десант. А нельзя ли тебе в тексте передать слово, скажем, "оккупированы" или что-нибудь в этом роде?
      - Нет. Офицер, который нас допрашивай, - радист. Он отлично знает русский язык.
      - Ладно, пошли. Хорошо, хоть сняли охрану, но, наверное, следят из всех дыр...
      У входа в жилой дом их остановил часовой. Свистком вызвал боцмана,- и тот ввел двоих в помещение. Офицеры обедали. На столе кают-компании, заставленном тарелками с кусками жареной оленины, малосольными омулями и ломтями розовой нельмы, стояли полупустые пузатые бутылки с яркими этикетками чужих стран.
      Штурмбаннфюрер вытер полотенцем лоснящиеся от жира губы и руки, сказал:
      - Герр Поблодзинский, господин каюр, прошу к столу радиостанции... Он остановил свой взгляд на Бухтиярове.
      - Поблодзинский согласен на вызов самолета, - ответил Григорий.
      - Пусть скажет сам господин, Поблодзинский, - сухо заметил офицер.
      - Да... - неуверенно ответил Поблодзинский.
      - Ну и отлично. Мы вас отпускаем, весь мир узнает о нашей гуманности. Текст передачи составлен. Предупреждаю, моя рука лежит на рубильнике передатчика. Если сделаете попытку передать прямо или косвенно, что на мысе Стерлегова немецкий десант, рацию выключаю, а вам тут же пуля, - ледяным голосом разъяснил офицер.
      - Все ясно. Через пять минут по расписанию срок связи с Диксоном. Вначале передаю фактическую погоду, потом вызов самолета, - настраивая рацию и уверенно садясь за радиостол, говорил Поблодзинский.
      Офицер, настороженно наблюдавший за ним, спросил:
      - Сколько знаков вы даете в минуту?
      - На обычном ключе Морзе - сто пятьдесят - сто шестьдесят, а у нас на морском - до трехсот.
      - Этим темпом и работайте. - Немец протянул приготовленный текст и положил руку на рубильник.
      - Господин офицер, - неожиданно вмешался Бухтияров, - знаете ли вы, что на самолете ледовой разведки подвешены бомбы и стоят тяжелые, спаренные пулеметы? Если лодки всплывут, сами понимаете, что может произойти.
      Поблодзинский, встретившись со взглядом каюра, понял смысл его слов. Немец насторожился, что-то сказал находившимся в комнате офицерам, потом насмешливо ответил:
      - Я понимаю ваше недоверие. Но как только будет получено согласие на вылет самолета, мы уйдем в море...
      - Время, - вдруг тихо сказал Поблодзинский.
      С трудно скрываемым волнением он положил руку на рукоятку ключа. Тонкий писк точек и тире, почти сливавшихся в один протяжный звук, полился из контрольного репродуктора. Глаза немца подозрительно забегали от текста к руке радиста. Привычно улавливая слова передаваемого текста из потока точек и тире морзянки, немец вдруг почувствовал, что, читая фразы, не успевает фиксировать некоторые отдельные буквы, в бешеном ритме уходящие в эфир. Он сделал движение, чтобы дернуть рукоятку рубильника, но тут же остановился. Прекратить передачу - значит вызвать лишнее подозрение Диксона и, конечно же, ядовитую улыбку этого чертова каюра, с независимым видом наблюдавшего за ним, словно умышленно отвлекая внимание на себя.
      Передача заканчивалась. Дик-сон выдал квитанцию, подтверждающую прием радиограммы, и, как это бывает при нормальной связи, дал команду - ждать. Не снимая наушников, Поблодзинский молча повернулся к офицеру.
      - Зер гут. Вы большой мастер. По стакану шнапса! - крикнул он боцману. Но тут низкая, басовитая дробь морзянки Диксона полилась из аппарата. Поблодзинский дал свои позывные, подстроился, и его карандаш заскользил по странице вахтенного журнала: "Диксон шторм зпт туман зпт мокрый снегопад тчк Ветер северо-восточный 25 метров секунду зпт порывы до сорока зпт сильное обледенение тчк Улучшением погоды самолет вылетает тчк Обеспечьте реке зпт морском разводье посадку тчк Учтите изменением ветра акваторию моря может затянуть льдом тчк Слушаю вас последние пять минут каждого часа тчк".
      Передача прекратилась. Поблодзинский выключил радиостанцию и, уронив руки, в изнеможении откинулся на сиденье.
      - Ух! Доннерветтер! - с облегчением выругался немец, вытирая крупные капли пота со лба, и покровительственно похлопал радиста по плечу. Благодарю вас! Вы честно поработали, - и, позвав боцмана, приказал: Накормить. После обеда, господа полярники, пожалуйте на перевозку продуктов. Будем грузиться и готовиться к уходу.
      Когда пленных увели, немец, не скрывая радости, сказал командирам лодок: - Связь с Диксоном прошла нормально. Самолет вылетит, как только улучшится погода. Правда, погода может измениться не в нашу пользу, задуют северные ветры, и тогда льды прижмутся к берегу. Приказ: первое - вывезти на лодки продукты и все ценное. Второе - лодкам лечь на грунт, непрерывно наблюдая за изменением ветра. Третье - в случае начала подвижки льда к берегу уходить в море, в разреженные льды. Четвертое - для захвата экипажа самолета на берегу остаюсь я и двадцать десантников. На радиоприеме под моим контролем будет работать русский радист. Все! Идите и выполняйте. Хайль Гитлер! - кончил офицер и, подойдя к двери, крикнул: - Каюра ко мне!
      Когда ввели Бухтиярова, офицер невольно залюбовался им. Рослый, с могучими плечами, копной буйных волос цвета овса. Чувство зависти кольнуло офицера: "Ариец. Чистокровный экземпляр. Надо же, а ведь славянин", подумал он.
      - Садитесь, господин Бухтияров. У меня к вам просьба.
      Синие глаза каюра казались спокойными.
      - Да, да! Не приказ, а просьба!
      - Я слушаю вас, - как-то тихо сказал Бухтияров, опускаясь на стул.
      - Помогите нам перевезти к берегу груз с зимовки, который мы вынуждены забрать на лодки как военный трофей. Чем скорее это будет сделано, тем быстрее мы уйдем в море. А это в ваших интересах.
      - На собаках? Но моя упряжка, как вы знаете, на том берегу реки.
      - Знаю. Но на зимовке есть еще двадцать собак.
      - Они все лето не работали в упряжке. Может, мне попытаться перегнать моих?
      - Нет, зачем же рисковать жизнью. Мы видели, как вы перебирались через реку. Офицеры ставили заклад один к ста, утонете вы или выберетесь. Представьте, я выиграл.
      - Так почему бы вам не выиграть еще?
      - Да потому, что выигрыш не оправдает проигрыша. Где я найду еще такого лихого каюра, - хитро улыбаясь, ответил офицер и продолжал: Используйте собак, находящихся на зимовке. Вам безопаснее, и нам спокойнее. В помощь даю вам боцмана, правда, он не каюр, но когда-то готовил овчарок для службы в абвере... И не вздумайте бежать. Боцман и сопровождающие его два матроса предупреждены.
      Бухтияров вышел. В полумраке сеней он хотел было потянуться к своему карабину, который стоял на том же месте, где он его оставил утром, но тут же сообразил, что это ловушка, карабин наверняка без патронов. "Ну, сволочи, посмотрим, кто кого", - Григорий решительно распахнул дверь. Яркое солнце, отражаясь от свежевыпавшего снега, больно резануло по глазам. Присмотревшись, он увидел у нижней ступени крыльца рыжего моряка с тяжелым "люгером" на поясе и автоматом в руках. Григорий направился к длинному и низкому сараю, где содержались собаки. Боцман и подошедшие еще два матроса, не отставая ни на шаг, следовали за ним.
      Собаки, не кормленные с момента высадки десанта, встретили каюра радостным разноголосым лаем и визгом. Разрубив замороженную тушу нерпы на ровные порции, он роздал их собакам. Осмотрев нарты и расправив постромки, Бухтияров попарно запряг десять собак, поставив во главе, вожаком, одиннадцатую. Затем, озорно улыбнувшись, свистнул и, вскочив на нарты, стрелой пронесся мимо ошеломленных моряков к жилому дому, слыша, как сзади неслись крики:
      - Хальт, хальт, рус! Хенде хох!
      Короткая предупредительная очередь из автомата покрыла крики, но каюр уже стоял у крыльца дома, добродушно улыбаясь выскочившему на шум офицеру.
      - Что такое, господин Бухтияров? - переведя взгляд от каюра к бегущим матросам, раздраженно спросил он.
      - Да вот, попробовал упряжку, а боцман не выдержал. Пальбу открыл в небо. Нервишки...
      - Перестаньте играть в дурачка! Доиграетесь, пуля не поймет вашего юмора.
      Подбежали запыхавшиеся матросы и что-то сбивчиво доложили офицеру.
      - Вот видите, они решили, что вы хотели бежать, и, если бы не увидели меня, прошили бы второй очередью.
      -- Что вы, господин штурмбаннфюрер. Бежать! Куда? Топиться в море или умирать голодной смертью в тундре? Да к тому же и река еще не встала.
      - Прекратить болтовню! Приступайте к перевозкам.
      У склада нарту грузили все зимовщики, кроме начальника станции, которого увели в дом на связь. Охрана внимательно наблюдала за людьми, но разговаривать не мешала, к тому же волчьи оскалы собак заставляли немцев держаться от нарт на почтительном расстоянии. И все же из предосторожности, не будучи уверенными, что кто-то из охраны не понимает по-русски, полярники переговаривались вполголоса. Они рассказали Григорию план действия, принятый в бане. Метеоролог Марков передал: главное - не допустить прилета самолета. Ясно, что немцы решили во что бы то ни стало захватить коды, находящиеся на его борту. Поблодзинский в сводке погоды сумел передать только три буквы SOS. Но поймет ли Диксон значение этого сигнала? На ежечасной связи начальник вновь попытается сообщить Диксону. Григорий должен бежать. Это даст возможность дублировать задачу Поблодзинского. Диксон должен знать, что на Стерлегове враги.