Весь субботний вечер Марат читал Ферсмана, Костова, Кокшарова, Нараи-Сабо, знаменитую «Голубую книгу» Чернова. Рылся в энциклопедиях, справочниках и словарях. Сын Камилка несколько раз пытался вытащить его на балкон, где, как он уверял, одновременно видны Венера и Юпитер, Марс и Сатурн. Но ни острый серп Венеры, ни предполагаемое соединение Марса и Сатурна не соблазнили папу. Он читал до поздней ночи, а утром, когда Ирина пошла на кухню, уже что-то вычислял, резко двигая бегунок логарифмической линейки. Так продолжалось весь день, и к вечеру Марат созрел для того, чтобы задавать глупые вопросы.
      — Мать! А зачем, собственно, нужны алмазы?
      — Привет! — Ирина удивленно подняла густые брови. — Из них гранят бриллианты, ими заправляют буровые коронки…
      — Я не о том, — Марат поморщился. — Я тебя как физика спрашиваю: можно из алмазов делать лазеры или еще какую-нибудь сверхнужную и сверхмощную аппаратуру?
      — Нет, — Ирина покачала головой. — Нельзя. Размеры маловаты, да и безумно дорого.
      — А если я тебе дам килограммовый дешевый монокристалл?
      — Это что — мысленный эксперимент?
      — Пусть будет мысленный.
      — Ну, я бы исследовала его физические и химические свойства. Многое уже известно: алмаз диамагнитен, флюоресцирует, фосфоресцирует, устойчив при высоких температурах, не растворяется в кислотах и щелочах. Что еще?.. Да, он наименее сжимаем из всех известных минералов.
      — Какие свойства кристалла могла бы исследовать ты?
      — Я могу посмотреть, как он пропускает видимую и невидимую области спектра, как через него проходят ультразвуковые волны.
      — А лазеры?
      — Если из алмаза выточить достаточно длинный цилиндр нужного диаметра, то можно проверить — способен ли он работать в качестве лазерного тела.
      — И можно получить мощное излучение?
      — Не знаю… Алмаз настолько уникален, что большие количества крупных и дешевых кристаллов произвели бы переворот в технике. Но у тебя нет таких кристаллов.
      — Я их выращу!
      — Когда?
      — Завтра поеду к Чернову, а потом выращу.
      — Завтра заседание ученого совета.
      — Какой смысл держать тебя ученым секретарем, если ты не можешь отпустить родного мужа?
      В понедельник Усманов прибежал на работу пораньше, быстро просмотрел операционные журналы на установках, отдал необходимые распоряжения и заспешил на девятичасовую электричку. В вестибюле ему встретилась блистательная Валерия Песцова.
      — А я к вам, — улыбнулась она.
      — К сожалению, срочно уезжаю в Москву, — сказал Марат. — Я предупредил в лаборатории: вас ждут и ответят на все вопросы.
      — А как же алмаз «Шах»? — разочарованно протянула Песцова.
      — Как-нибудь потом…
      Усманов едва успел вскочить в последний вагон, как двери с шипением сошлись и поезд тронулся. Шатаясь из стороны в сторону и хватаясь за скобы на сиденьях, Марат прошел во второй вагон и сел у окна. Дорога до черновского института (электричка, метро, троллейбус) занимала почти три часа, и Усманов подробно обдумал план разговора с Николаем Ивановичем.
      Марату повезло: у подъезда он увидел черновскую «Волгу», а взбегая по институтской лестнице, заметил характерную квадратную фигуру академика. Чернов, несмотря на свои восемьдесят лет, поднимался довольно бодро, размахивая стареньким обшарпанным портфелем. Голову он нес несколько набок и поглаживал ее маленькой ладошкой. Совершенно седые волосы были коротко острижены, такую прическу студенты называют «канадкой».
      — Здравствуйте, Николай Иванович! — выпалил Усманов, догоняя академика.
      Тот, не замедляя шага, повернул голову и улыбнулся — на круглом лице собрались многочисленные складки и морщинки.
      — А-а-а, хитрый татарин! Здравствуй, здравствуй.
      — Я к вам…
      — Вижу. Что случилось — вырастил сантиметровый кристалл?
      — Почти.
      Они поднялись на третий этаж, и пошли по длинному узкому коридору, слабо освещенному шарообразными светильниками. Чернов шагал вразвалку, здороваясь направо и налево и не обращая внимания на растущий сзади людской хвост. У кабинета тоже толпились сотрудники, но Николай Иванович сделал жест рукой ждать! — позвенел ключами, отпирая дверь, пропустил вперед Марата. Прошел к столу и сел, поставив портфель у ножек кресла.
      — Жарковато нынче, — сказал он, откидываясь. — Садись. Марат сел и быстро оглядел тесный кабинет. Со времени последнего визита здесь ничего не изменилось: за стеклами трех шкафов теснились книги, на широком столе ничего лишнего.
      — Читал последнюю статью своего многоуважаемого директора? — ехидно спросил Чернов. — Ох, какую ерунду он написал!
      — Ваш аспирант! — тихим голосом напомнил Усманов.
      — Самый первый, — уточнил Николай Иванович. — А первый блин всегда комом… Весьма негибкое мышление. Уперся в ударный способ синтеза алмазов, и ничем его не сдвинуть. Он и «Голубую книгу» до сих пор не понял. Ну да бог с ним… Что у тебя?
      Марат выпрямился, погладил голову и хорошо поставленным баритоном продекламировал:
      — «Кристалл неизбежно несет на себе следы предыдущих моментов своего существования, и по его форме, по скульптуре его граней, мелочам и деталям его поверхности мы можем читать его прошлое»!
      — Ферсман, — кивнул седой головой Николай Иванович. — «Кристаллография алмаза», страницу не помню. Дальше!
      — К сожалению, в своей практике мы редко пользуемся этим золотым правилом. Физики и химики не поспевают исследовать полученные кристаллы, и мы ставим новые опыты почти вслепую. Да и как исследовать нашу мелкоту?.. А плановики подстегивают: давай технический алмаз, и как можно больше! Тылы отстали, а мы все гоним и гоним. Я уже не ученый, я — производственник!
      — Излагаешь верно, хотя излишне страстно, — прервал Марата Чернов. Однако кто тебе мешает…
      — Простите, я не кончил. Плохо не только у нас, плохо везде. Взять такое простое и все-таки до конца не объясненное свойство алмаза — анизотропность. Казалось бы, поскольку алмаз кубический, постольку он изотропный и в поляризованном свете должен быть абсолютно черным. Однако все давно знают, что под микроскопом в поляризованном свете во многих кристаллах наблюдаются интерференционные фигуры — черные кресты гиперболы и всякие извилистые линии на сером фоне. Этот факт связывают с наличием напряжений в кристаллах, которые получились в результате резкого изменения термодинамической обстановки в процессе роста. Но какого именно изменения? Точного ответа нет, потому что исследовано недостаточное количество природных алмазов.
      — Марат, ты слишком тенденциозен! — опять перебил Чернов. — Вспомни хорошую монографию о якутских алмазах. Да и в ферсмановской монографии описан сто тридцать один кристалл.
      — Ну и что? Для статистического анализа этого мало. А между тем в хранилищах лежат сотни неизученных алмазов, Алмазный фонд забит кристаллами, которые сверкают без всякой пользы!
      Николай Иванович поднял маленькую ладошку:
      — Стоп! Говори прямо; чего добиваешься? Марат отвел глаза в сторону и быстро произнес;
      — Мне нужно исследовать алмаз «Щах».
      — Та-а-ак… — протянул Чернов. — Почему именно «Шах», а не «Орлов»?
      — Как же, — заволновался Усманов, — во-первых, противоестественная для алмазов форма, во-вторых, размеры, в-третьих, я выявил в нем столько странных закономерностей…
      — Камень детально исследован Ферсманом,
      — Ну да, на уровне двадцатых годов; лупа и прикладной гониометр. Ни показателя преломления, ни удельного веса, не говоря уже об интерференционных фигурах.
      — Двадцать второй год, — раздумчиво произнес Чернов. — Да, это не сахар… Александр Евгеньич рассказывал мне о перевозке драгоценностей русской короны из Петрограда в Москву… Да… Так ты считаешь, что на «Шахе» написано, как следует растить крупные алмазы неправильной формы?
      — Это утверждает Ферсман!
      — Да… — Чернов принялся поглаживать голоду, — Да… Симметрия среды обязательно влияет на форму… Да… А если алмаз продолговат, то, следовательно, питающее вещество поступало неравномерно…
      — Чернов, — кивнул головой Марат. — «Голубая книга», страницу не помню.
      — Не язви… Да… А как мы получим к нему доступ? — вдруг спросил Николай Иванович,
      Марат пожал широкими плечами.
      — Ладно, это моя забота. У тебя все? — Не дожидаясь ответа, встал и подал руку: — Привет Ирине,

 
      Прошел месяц. От Николая Ивановича не было никаких известий, Усманов злился, но напоминать о себе не решался. Тут районная газета опубликовала очерк Песцовой. Заголовок, разумеется, гласил: «Рукотворный алмаз». В очерке Марата называли алхимиком, который из сажи делает бриллианты. Кроме того, там было написано, что за спиной кандидата наук Усманова — что бы вы думали? — кандидатская диссертация.
      Камилка закончил четвертый класс с одной лишь четверкой по пению и ежедневно требовал от папы выполнения обязательств. Еще зимой было обещано купить телескоп в случае хорошей успеваемости сына. Денег на большую покупку, конечно, не оказалось, а слово следовало держать. Пришлось пойти на заем.
      Дни тянулись в бытовых неурядицах, в выращивания мелких и темных алмазов, в скучных семинарах и субботних налетах на книжные магазины Москвы. И в ожидании черновского сигнала.
      Звонок Николая Ивановича все-таки застал врасплох.
      — Марат, — кричал в трубку Чернов, — завтра вечером ты должен быть у меня!
      — Зачем? — растерялся Усманов.
      — За тем самым, — веселился академик. — Захвати с собой пикнометр, все остальное я приготовил.
      Марат положил трубку мимо аппарата, пошел на кухню и долго пил ледяную воду, которую водохлеб Камилка держал в холодильнике
      Назавтра Усманов примчался в Москву, долго слонялся по черновскому институту, невнимательно читая стенные газеты, и еле дождался приезда Николая Ивановича. Потом перетащил в черновскую «Волгу» поляризационный микроскоп в ящике, микрофотонасадку, гониометр, радиометр. Колбочку со спиртом и пикнометр поставил в заднем окне машины, а усевшись на сиденье, взял их в руки, чтобы стекло по дороге не разбилось.
      — Весы, — спохватился он. — Весы забыли.
      — Весы там есть, — успокоил Чернов.
      Тронулись наконец.
      По дороге Николай Иванович рассказывал что-то о Ферсмане. О том, как Александр Евгеньевич в голодном и холодном двадцать втором году пришел в Оружейную палату Кремля. Как раскрыл тяжелый ящик с драгоценностями, небрежно завернутыми в простую бумагу. Как восхищался техникой гравировки на алмазе «Шах», исключительной и малопонятной по совершенству, резкости и изяществу исполнения. Все это Николай Иванович слышал от самого Ферсмана, когда в конце двадцатых годов сотрудничал в его журнале «Природа». Марат слушал невнимательно. Он прижимал к груди пикнометр и колбочку со спиртом, мысленно подгоняя машину.
      Вот наконец кончился шумный и по-летнему зеленый Ленинский проспект, вот промелькнул мост через Москву-реку, и вот он — Кремль. В Боровицких воротах они остановились. Чернов протянул дежурному какие-то бумажки. Милиционер козырнул, сходил в свою будку, поговорил по телефону и, возвратившись, снова козырнул. «Хорошо быть академиком, — подумал Марат. — Хорошо быть лауреатом всех мыслимых премий, Героем Труда и почетным членом европейских и заокеанских минералогических обществ. Все двери открыты. Надо будет самому попробовать».
      «Волга» медленно прошла мимо Дворца съездов, развернулась и прижалась к малоприметной двери Алмазного фонда СССР.
      Их встречала серьезная женщина в строгом костюме, похожая на английскую королеву, и два молодых человека в таких же, как и на Марате, легкомысленных распашонках. «Королева» чуть заметно кивнула, здороваясь, поговорила вполголоса с Черновым, строго поглядела на Марата и пошла к двери. За ней двинулся квадратный Николай Иванович и Усманов со своими склянками. Замыкали шествие молодые люди, которые в четыре руки несли аппаратуру. Они спустились по узким ступенькам, прошли темный коридор, опять пересчитали несколько ступенек, но уже вверх, и остановились у закрытых дверей. Ведущая позвонила, и ей открыли. На пороге стояли еще два молодых человека, которые внимательно осмотрели всю компанию и расступились, пропуская.
      Николай Иванович и Марат вошли в средних размеров комнату. В центре ее размещался стол, покрытый толстой, как одеяло, скатертью. На столе стояли весы. В комнате Марат заметил еще одну дверь, но не нашел окон. Молодые люди поставили приборы на стол, Марат тоже освободился от колбочек.
      Марат раскрыл ящик, извлек и собрал микроскоп, установил по уровню гониометр, расчехлил радиометр. Николай Иванович помогал ему как мог, остальные наблюдали издали.
      Торжественно неся темную шкатулку, вернулась «английская королева». Поставила шкатулку на стол, критически оглядела легкий костюм Николая Ивановича и распашонку Марата.
      — Вам придется надеть нарукавники, — велела она Чернову.
      — Как прикажете, — с шутливой покорностью согласился тот.
      — Алмаз руками трогать не разрешается, — не смягчилась «королева».
      — А как же мы будем… — удивился Марат.
      — Все манипуляции с алмазом совершаю я. Вы только показываете — куда и как его поставить. В течение работы из комнаты выходить нельзя.
      Она открыла шкатулку, выстланную красным бархатом, извлекла и выложила на стол камень. И комната сразу преобразилась, будто наполнилась тихой музыкой. Марат умом понимал, что перед ним лежит обыкновенный кристалл. Но что-то может быть, волшебная золотистость, а может быть, блик с арабскими письменами, который от грани камня лег на темную скатерть, — наполнили Марата предчувствием чего-то необычайного. Ему стало холодно, и он поежился. Потряс головой, отгоняя наваждение, включил радиометр и поднес его к алмазу. Так… Только фон и никаких эффектов, что означает отсутствие радиоактивных примесей. Потом Усманов налил в пикнометр спирт, взвесил и попросил «королеву» опустить камень в жидкость.
      — Спирт? — спросила хозяйка Алмазного фонда.
      Марат утвердительно кивнул. «Королева» наклонила пикнометр и осторожно опустила сквозь горлышко алмаз. Камень беззвучно скользнул в жидкость, уровень который тут же поднялся.
      — На весы, пожалуйста, — попросил Марат и наклонился, беря отсчеты. — Вес 17,74 грамма, объем — 4,73 миллилитра.
      Чернов в заранее приготовленном блокноте принялся вычислять. В плотных нарукавниках он был похож на бухгалтера. «Чего копается? — нетерпеливо подумал Марат. — Делить разучился?»
      — Повторите измерение, — неожиданно попросил Чернов.
      Марат пожал плечами и вместе с «королевой» заново проделал все манипуляции с пикнометром и кристаллом. Цифры, конечно, получились те же.
      — Удельный вес камня три и семьдесят пять сотых. «Слава богу, разделил!» — подумал Марат и вдруг громко щелкнул языком от удивления. Удельный вес алмаза, приведенный во всех справочниках, не превышал 3,56.
      — Это не алмаз? — нерешительно спросил Марат.
      — Это «Шах»! — строго заявила «королева». — Продолжайте, пожалуйста, не теряйте времени.
      Марат унял дрожь в руках и принялся мерить углы между гранями. Результаты получались те же, что и у Ферсмана. А вот эти углы корифей не мерил… И Усманов внимательно брал отсчеты, называя грани и числа, а Николай Иванович аккуратно заносил их в блокнот. Дикая мысль о том, что им вместо алмаза подсунули имитацию, постепенно рассеивалась. А когда камень лег на предметный столик микроскопа, Марат окончательно успокоился. Нет, скульптуру поверхности, вот эти тончайшие дуги двойников, описанные Ферсманом, подделать нельзя. Усманов менял объективы, сбивчиво и многословно описывал виденное, и Чернов еле успевал записывать. Истратив почти всю катушку на микрофотографирование поверхности, надписей и тончайших трещинок, уходящих в глубь камня, Марат включил анализатор, чтобы взглянуть на интерференционные фигуры.
      Он смотрел на совершенно черный фон, расчерченный яркими желтыми линиями-паутинками на правильные квадраты, и ничего не понимал. Повернул столик микроскопа вокруг оси — паутинки погасли и тут же вспыхнули опять.
      — Положите кристалл на другую грань, — попросил Усманов, не отрываясь от окуляра.
      Паутинный узор дрогнул и переменился. На этот раз все поле зрения заполнила мозаика из шестиугольников, похожая на пчелиные соты. При следующем повороте кристалла появились равносторонние треугольники, сложенные опять же гексагональной мозаикой.
      — Николай Иванович, — жалобно попросил Марат, — посмотрите, пожалуйста. Я ничего не понимаю.
      Чернов спрятал блокнот в карман и сел за микроскоп. Он смотрел долго, движением руки показывая, чтобы алмаз перевернули на другую грань.
      — Очень, оч-чень любопытно, — пропел академик и оглянулся на Усманова, который сопел у него за плечом. — Уже сообразил?
      Марат растерянно покачал головой.
      — Это же объемное изображение кристаллической структуры алмаза! Трехмерная кольчуга из тетраэдров! Усманов все еще не понимал.
      — Да посмотри же, это вовсе несложно. Квадраты видны, когда с оптической осью микроскопа совпадает ось четвертого порядка кристалла, а равносторонние треугольники — при совпадении оси третьего порядка. Понимаешь? Представь, что ты смотришь с разных сторон на объемную модель алмазной решетки.
      — А! — До Марата наконец дошло. Он даже языком щелкнул от восторга. — Но как может получиться такое?
      — Черт его знает! Да… Непонятным образом тонкая структура алмаза проявилась в интерференционных фигурах. Да… Впрочем, эти фигуры всегда связаны с элементами симметрии кристаллов. — Чернов опять прильнул к окулятору. — Но такого феномена еще никто не наблюдал… Поистине кристалл находится в состоянии решетки! А ты обратил внимание на то, что в вершинах некоторых треугольников и квадратов, то есть на том месте, где расположены атомы углерода, светятся округлые пятнышки? В их расположении нет никакой закономерности…
      — Товарищи, заканчивайте, — вмешалась вдруг «королева». — Ваше время истекает.
      — Фотографировать! — приказал Чернов.
      Марат принялся поспешно щелкать затвором, меняя увеличение и выдержку. Пленка кончилась, он быстро перемотал ее, сменял кассету и снова фотографировал. Хозяйка Алмазного фонда осторожно переворачивала кристалл. Тот показывал то отполированные фацетки, то чистые сверкающие грани, то грани с изящно вырезанными именами Бурхан-Низам-Шаха, Джихан-Шаха и Фатх-Али-Шаха…

 
      Во имя аллаха, справедливого, милосердного!
      Отрешись от земных забот, Фатх-Али-Шах, владыка Ирана, и посмотри вверх. Черный бархат небосклона усеян тысячами мерцающих звезд, словно праздничный плащ блестками. Голубым пламенем полыхает Риджл, рубиновым светом сияет Ибт-ал-Джауз, оранжевой яростью тигриного глаза наливается ал-Дабаран. Много звезд на небе, не назвать их, не перечесть — и все-таки нет среди них лишней. Если даже самая слабая звездочка погаснет — опустеет и почернеет в этом месте небосклон…
      Спокойно мерцают звезды, спят мусульмане. Но не спится старому Фатх-Али-Шаху. Нет ни особых забот, ни тревог, ни огорчений — а не спится. Шах покряхтел, поднялся с постели и запахнул на груди тонкий халат. Пойти разве проведать строптивую жену? Юная армянка пыталась убежать из гарема, но была поймана у городских ворот.
      Мягко ступая по коврам, шах прошел в соседнюю комнату мимо застывшего у двери евнуха. Жена лежала на широкой доске, тонкое лицо ее ярко освещала масляная лампа. Маленькую голову охватывало грубое деревянное кольцо, загруженное свинцовыми шарами, Свинцовые шары сдавливали лоб, виски, темя и затылок жены.
      Фатх-Али-Шах сочувственно поцокал языком:
      — Больно?
      Жена молчала. Выпуклые черные глаза были полуприкрыты воспаленными веками, искусанные губы плотно сжаты.
      — Не надо убегать, — наставительно молвил шах. — Убегать нехорошо. Разве я тебя обижал?
      Он не дождался ответа, покачал головой и вернулся в свою комнату. Кряхтя, взобрался на постель, уставился на звезды.
      Щедро рассыпал аллах по ночному небу небесные светильники, и кажется, что нечем затмить их блеск. Но вот взошла луна — и померкли звезды. Почтительно расступаются они, давая дорогу золотисто-желтому диску. Если звезды можно уподобить и блистательным красавицам, и стремительным полководцам, и непоседливым купцам, и тусклым простолюдинам, то луна, конечно же, звездный шах. Луна властвует на небе, как Фатх-Али-Шах — на земле.
      Владыка Ирана повернулся на другой бок и поправил бороду. Роскошная борода начиналась почти от самых глаз, сбегала на грудь и двумя белейшими клубами дыма уходила к ногам. Опершись локтем о мягкую подушку, шах прикрыл Покрасневшие от бессонницы глаза и снова задумался. Мысли его устремились высоко.
      Приближается тридцатилетие славного правления, это событие требует увековечения. Правда, имя владыки запечатлено в сердце каждого подданного, но хотелось бы материала подолговечнее. И тут шах вспомнил об огромном алмазе из сокровищницы. Вот поистине царственный камень! Два века он несет на гранях имена двух индийских владык, и за это время ни одна черточка не стерлась. Счастливая мысль, внушенная аллахом, так поразила повелителя, что он даже сел в постели, подобрав под себя ноги.
      Сто лет назад грозный Надир-Шах вторгся в Индию и разгромил государство Великих Моголов. Число сокровищ, захваченных в Джихан-Абаде, превосходит вероятие. Списки свидетельствуют, что одними лишь алмазами, яхонтами, изумрудами и лалами набили шестьдесят ящиков. Украшенные драгоценными камнями сабли, кинжалы, щиты, перстни, перья к чалме, кресла едва уместились в двадцати одном вьюке. Только для того, чтобы увезти трон Великих Моголов, потребовалось восемь верблюдов. Число же золотых динаров не поддавалось никакому учету. Среди привезенных в Хорасан сокровищ оказался и желтоватый алмаз. «Такие неслыханные сокровища видя, — восклицает летописец, — все обезумели!»
      Шах вздохнул и снова прилег на подушки. Увы, где все эти сокровища? За сто лет беспутные предшественники растранжирили большую половину, а оставшееся поглотили неудачные войны с кяфирами и гарем…
      Гарем — украшение престола. Самое сладостное олицетворение власти гарем. Светлые северянки, пламенные дочери франков, капризные и нежные арабки, черные телом эфиопки и черные в страсти испанки обнимали его ноги, исполняли любое желание, выражаемое одним лишь шевелением пальцев. Среди юных жен Фахт-Али-Шах чувствовал себя не только владыкой, но и поэтом. И нередко посреди ласк он отодвигался от пылкой жены, торопливо хватал приготовленные калам и бумагу и, брызжа чернилами, словно кровью, торопливо записывал витиеватые строки газели:
 
Локоны твои струятся, словно райский водопад.
Стрелами звенят ресницы, душу уязвляет взгляд.
Предвещает взор бессмертье юношам и старикам,
Яхонт губ твоих вливает сладостно-смертельный яд.
Гурия! Меняю душу на один лишь поцелуй,
А потом я вместе с жизнью поцелуй верну назад!
 
      А игривое рубаи, которое он придумал только вчера наедите с юной эфиопкой, даже не надо записывать, ибо такие стихи забвению не подвластны:
 
Ты черна — и слава богу!
Чернота угодна богу!
Ночи черные в Иране,
Буквы черные в коране.
 
      Бездетных царей и султанов мучит мысль о престолонаследии. Им некому передать управление государственным кораблем. Такие тревоги чужды Фатх-Али-Шаху. Свыше сотни детей родили его жены, а количество старших внуков приближается к тремстам! Не оскудеет и не пресечется род Каджаров!
      Шах-заде Аббас-Мирза — достойный преемник. Он неугоден кяфирам, но тем хуже для них! Хитрый и непоседливый, он с помощью друзей-инглизов реорганизовал армию, ввел регулярные полки сарбазов. Увы, военное счастье редко улыбается Аббас-Мирзе. Русские громили его при Канагире, в Карабахе и на Араксе. Из-под Мегри он тоже убежал разбитый. И Эривань едва не потерял. Пришлось вмешаться самому шаху, под зеленым знаменем которого сарбазы стремительно и неотвратимо вторглись в район Гумры — Артик.
      Глаза старого шаха зажглись — уж не сам ли аллах вложил в его голову светлую мысль? Может быть, на царственном камне вырезать ту же надпись, которая украшала победоносное знамя? «Каджар-Фахт-Али-Шах Султан, сын Султана»!
      Нет, не надо обманывать потомков. Все-таки он не сын султана, он вырос в бедности и голоде. Наследником его сделал евнух Ага-Мухаммед-Хан, первый из Каджаров. Он научил племянника непреклонности и владению саблей. Эти качества пригодились, когда в борьбе за престол пришлось с помощью аллаха зарезать брата соперника.
      Итак, решено — надпись на камне будет гласить: «Владыка Каджар-Фатх-Али-Шах Султан». Ну и, конечно, год. И надпись эту вырежет искусный мастер, выписанный из Индии, имени которого в ночной бессоннице шах не смог припомнить.
      Владыка удовлетворенно откинулся на подушках и расправил на груди роскошную бороду. Он вежливо думал о том, что НадирШах, бесспорно, был велик, но его правлению недоставало блеска. Он был лишен мудрых советников и умелых мастеров. Он не смог оставить своего имени на крепчайших гранях бесценного алмаза. Потом эту мысль сменили смутные образы, но они были так неясны и расплывчаты, что не могли быть выражены словами.
      Фатх-Али-Шах спал…
      Он не знал, что через пять лет сарбазы неугомонного АббасМирзы будут опять разгромлены кяфирами. Стране навяжут обременительный Туркманчайский договор, который вызовет недовольство подданных. В Тегеране толпа фанатиков растерзает посла Грибоедова, и во искупление его крови продолговатый алмаз с тремя искусно выгравированными надписями придется поднести российскому самодержцу.
      В 1898 году в описи драгоценностей русской короны под номером 38/37 появится надпись:

       «Солитер Хозрев-Мирза неправильной фаусты — 86 7/16 карат. Поднесен в 1829 г. персидским принцем Хозрев-Мирзой и доставлен на хранение от г. министра Имп. Двора при письме за № 3802».

 
      На другой день после приезда из Москвы Усманов проявил и отпечатал пленку, снятую в Алмазном фонде. Почти все кадры оказались четкими, и он мысленно погордился своими способностями фотографа. Снимки Марат принес домой и показал Ирине. Увидев картинки с интерференционными фигурами, жена спросила:
      — А модель алмазной решетки зачем снимал?
      — Сразу виден физик-структурщик. — Марат завистливо вздохнул: — Это не модель, это алмаз «Щах».
      — Микрофотография? — удивилась Ирина.
      — Именно!
      — И как ты объясняешь феномен?
      — Даже Чернов в нокдауне, что уж говорить обо мне! Но это еще не все. Удельный вес «Шаха» больше положенного.
      — Может, примеси тяжелых элементов?
      — Ты скажешь! Какие атомы можно втиснуть в решетку, чтобы увеличить удельный вес на две десятых?
      — Да. — Ирина задумалась, — Здесь структурный запрет… — Она покусала полные губы. — Надо подумать…
      Из соседней комнаты прибежал сын и, как всегда бесцеремонно, влез в разговор:
      — Пап, а пришельцы на самом деле бывают или нет?
      — Какие еще пришельцы? — Марат досадливо поморщился.
      — Камилл! — возмутилась Ирина. — Видишь, мы с папой разговариваем? Почему ты мешаешь нам? Это невежливо, Сын пожал тонкими плечами, обиженно засопел, но остался на месте. Ирина как могла строже посмотрела на него карими глазами и продолжала, обращаясь к мужу:
      — Давай рассуждать логически: повысить удельный вес «Шаха» можно либо колоссальным давлением, либо…
      — Это отпадает. Сама говорила, что алмаз несжимаем.
      — Тогда все-таки примеси.
      — Примеси чего?
      — Того, что может войти в решетку в больших количествах,
      — Не разводи мистику, таких элементов нет.
      — Нет? — Ирина наморщила лоб. — А углерод-13? Марат, прищурившись, смотрел на круглое лицо жены в вдруг хлопнул себя по лбу.
      — Елки-палки, как же я сам не догадался! Химически он неотличим от обычного углерода…
      — …А атомная масса на целую единицу больше!..
      — …А из литературы известно, что алмазы стремятся вобрать в свой состав больше тяжелого изотопа, в то время как графит почти нацело состоит из углерода-12!
      — Папа! — опять влез Камилка.
      — Сынок, помолчи!.. Послушай, мы можем вычислить атомную массу элемента, составляющего «Шах». Все исходные данные есть… — Ирина вытащила из-под бумаг логарифмическую линейку и принялась считать. Марат посмотрел на взъерошенные волосы сына, на рубашку, выбившуюся из шорт.
      — Стричься тебе пора, вот что!
      Камилл не обратил внимания на отцовские слова.