Почему не Эванс?

Агата Кристи

Почему не Эванс?

Глава 1

НЕСЧАСТНЫЙ СЛУЧАЙ

Бобби Джонс положил свой мяч на метку для первого удара, слегка подался назад, неторопливо отвел клюшку и с молниеносной быстротой нанес удар. Вы думаете, мяч полетел прямо, подскочил над специально сделанной песчаной канавкой и приземлился там, откуда его можно было загнать ударом клюшки на зеленую лужайку вокруг четырнадцатой лунки? Не тут-то было! Клюшка царапнула по верху мяча, он медленно покатился по земле и застрял в песчаной канавке.

Не было и пылкой толпы, которая ахнула бы от страха. Единственный свидетель этого промаха ничуть не удивился, и это вполне объяснимо: удар-то нанес не родившийся в Штатах мастер этой игры, а всего лишь четвертый сын викария из Марчболта, небольшого городка на побережье Уэльса.

Бобби издал откровенно неприличное восклицание. Это был добродушный с виду молодой человек лет двадцати восьми. Даже лучший друг вряд ли назвал бы его симпатичным, но лицо у него было очень располагающим, а карие глаза смотрели преданно, будто глаза честной собаки.

– День ото дня я играю все хуже и хуже, – удрученно пробормотал он.

– Вы торопитесь, – заметил его партнер.

Доктор Томас был мужчиной средних лет, седовласый, с бодрым красным лицом. Сам он никогда не размахивался изо всех сил. Нанося короткие прямые удары по центру мяча, он обычно одолевал тех, кто играл пусть и более зрелищно, но с ошибками.

Бобби в ярости накинулся на свой мяч с нибликом[1]. Удар у него вышел только с третьей попытки. Мяч лег неподалеку от зеленой лужайки, куда доктор Томас добрался двумя точными ударами клюшкой с железным наконечником.

– Лунка ваша, – сказал Бобби.

Они направились к следующей метке. Первым бил доктор, удар у него вышел красивый, прямой, но мяч улетел недалеко. Бобби вздохнул, поставил свой мяч, поправил его, долго перекладывал в руке клюшку, отступил, будто деревянный, назад, закрыл глаза, поднял голову, втянул правое плечо – словом, сделал все, чего ему делать не следовало, и мяч, рассекая воздух, полетел по самой середке поля. Бобби глубоко и удовлетворенно вздохнул. Хорошо знакомая всем досада игрока в гольф сменилась не менее знакомым выражением восторга.

– Теперь я знаю, в чем я портачил, – простодушно заявил Бобби. Мастерский удар клюшкой с железной головкой, легкий удар по самому краешку мяча другой клюшкой, и Бобби загнал в лунку верный мяч. Он сделал на удар меньше положенного, и доктор Томас потерял очко. Полный уверенности в себе, Бобби подошел к шестнадцатой метке. Он снова сделал все, чего делать не следовало бы, но на сей раз никакого чуда не произошло. Получился страшный, великолепный, можно сказать сверхъестественный срез! Мяч заметался какими-то ломаными зигзагами.

– Если бы вышел прямой, вот было бы здорово! – сказал доктор Томас.

– Если бы, – с горечью ответил Бобби. – Эй, мне послышался какой-то крик. Надеюсь, мяч ни в кого не угодил.

Он повернулся направо и стал всматриваться, видно было плохо. Солнце садилось, и, глядя прямо на него, трудно было различить что-либо достаточно отчетливо. Да и с моря поднималась легкая дымка. В двух-трех сотнях ярдов от них был обрыв.

– Там проходит тропинка, – сказал Бобби. – Только вряд ли мяч мог туда долететь. И все-таки мне показалось, что я слышал крик. А вы?

Но доктор ничего не слышал. Бобби пошел поискать мяч. Нашел он его не без труда, но сыграть им было невозможно: тот зарылся в куст утесника. Бобби попробовал пару раз ударить по нему, потом поднял и крикнул партнеру, что сдает лунку.

Доктор подошел к нему, потому что следующая метка была у самого обрыва. Семнадцатая всегда нагоняла на Бобби безотчетный страх. Здесь надо было пробить мяч над расщелиной. Расстояние, по сути, было не такое уж большое, но бездна внизу всегда отвлекала его внимание. Они пересекли тропинку, которая вела от моря в глубь суши слева от них, огибая самый край утеса. Доктор взял клюшку с железной головкой, и его мяч приземлился на противоположном краю расщелины. Бобби глубоко вздохнул и нанес удар. Мяч стремительно понесся вперед и скрылся за краем пропасти.

– И каждый раз, черт побери, я делаю одну и ту же ошибку, черт побери! – с горечью сказал Бобби. Он подошел к краю пропасти и заглянул в нее. Далеко внизу сверкало море. Обрыв был крут только сверху, а потом переходил в пологий склон и мягко спускался к воде. Бобби медленно пошел по краю. Он знал одно местечко, где без особого труда можно было спуститься вниз. Так делали мальчики, обслуживающие игроков в гольф: они спрыгивали вниз и вскоре, запыхавшиеся, но ликующие, появлялись вновь с улетевшим мячом в руках. Внезапно Бобби замер и позвал своего партнера:

– Послушайте, доктор, идите-ка сюда. Что это там такое, как вы думаете?

Доктор затаил дыхание.

– Боже, – сказал он, – кто-то сорвался с утеса. Мы должны спуститься к нему.

Бок о бок двое мужчин спустились со скалы, более спортивный Бобби помогал доктору. Наконец они добрались до зловеще темневшей бесформенной груды. Это оказался мужчина лет сорока, он еще дышал, хотя и был без сознания. Доктор осмотрел его, потрогал руки и ноги, пощупал пульс, прикрыл ему веки. Опустившись на колени, он завершил осмотр и взглянул на Бобби. Тот стоял рядом, его тошнило. Доктор медленно покачал головой.

– Ничего не поделаешь, – сказал он. – Его песенка спета, бедняга. У него сломан хребет. Видимо, он не знал этой тропы и шагнул вниз, когда сгустился туман. Сколько раз я говорил в ратуше, что здесь нужно поставить ограду. – Он поднялся и добавил: – Я схожу за помощью. Договорюсь, чтобы тело подняли наверх. Того и гляди стемнеет. Вы побудете здесь?

Бобби кивнул.

– Я полагаю, ему уже ничем не поможешь? – спросил он.

Доктор покачал годовой.

– Ничем. Уже скоро: пульс быстро слабеет. Он протянет еще самое большее минут двадцать. Вполне возможно, перед смертью сознание вернется к нему, а может, и нет. И все же…

– Пожалуй, я останусь, – быстро сказал Бобби. – Идите. У вас нет никакого лекарства на тот случай, если он очнется?

Доктор покачал головой.

– Ему будет совсем не больно, – сказал он и, повернувшись, стал быстро взбираться по обрыву. Бобби наблюдал за ним, пока тот, помахав рукой, не скрылся за гребнем, Бобби сделал пару шагов по узкому карнизу, уселся на каменный выступ и закурил сигарету. Он был потрясен. До сих пор ему не приходилось сталкиваться с болезнью или смертью.

Вот ведь невезуха! Ясный вечер, и вдруг с моря наползает туман. Один неверный шаг, и жизни конец. Да еще такой здоровый с виду мужчина. Наверное, ни одного дня в жизни не болел. Залившая лицо смертельная бледность не могла скрыть густой темный загар. Человек, который проводил жизнь на свежем воздухе, возможно, за границей. Бобби внимательнее вгляделся в его лицо: вьющиеся каштановые волосы, чуть тронутые сединой на висках, крупный нос, волевой подбородок, полуоткрытые губы обнажали белые зубы. Широкие плечи и красивые жилистые руки. Ноги изогнулись под немыслимым углом. Бобби вздрогнул и перевел взгляд на лицо. Привлекательное лицо – живое, решительное, умное. Вероятно, подумал он, глаза у него синие.

И тут глаза открылись.

Они и впрямь были синими, темно-синими. Они смотрели прямо на Бобби. В них не было никакой растерянности, они оставались ясными, и взгляд был вполне осмысленный. Глаза внимательно смотрели на парня и одновременно, казалось, о чем-то вопрошали. Бобби быстро встал и направился к мужчине. Не успел он подойти, как тот заговорил. И голос был не слабым, а звучал четко и громко.

– Почему не Эванс? – произнес он. И вдруг по телу мужчины пробежала мелкая судорога, веки сомкнулись, челюсть отвисла.

Человек умер.

Глава 2

НЕМНОГО ОБ ОТЦАХ

Бобби опустился рядом с ним на колени, но сомнений не было: человек мертв. Последнее мгновенное просветление, этот неожиданный вопрос – и конец.

Как бы оправдываясь, Бобби сунул руку в карман умершего и, вытащив шелковый платок, почтительно накрыл им лицо. Это все, что он мог сделать. Тут он заметил, что вместе с платком вытащил из кармана еще что-то. Это оказалась какая-то фотография, и, кладя ее на место, Бобби взглянул на запечатленное на ней лицо. Это было женское лицо, такое, которое странным образом западает в память. Она казалась почти девушкой, наверняка ей не было и тридцати. И не сама ее красота завладела воображением Бобби, а эта ее неотвязность, способность запоминаться навсегда. Такое лицо не забудешь, подумалось молодому человеку. Он осторожно и с почтением положил фотографию в карман, из которого она выпала, затем снова уселся на камень и стал ждать возвращения доктора.

Время тянулось очень медленно, во всяком случае, так казалось ждущему парню. И тут он вдруг вспомнил: он же обещал отцу сыграть на органе во время вечерней службы в шесть часов, а было уже без десяти! Естественно, отец сделает скидку на обстоятельства, но все равно Бобби жалел, что не попросил доктора сообщить отцу. Преподобный Томас Джонс был человеком исключительно нервным, причем волновался преимущественно по пустякам, а от волнения у него расстраивалось пищеварение, и он испытывал страшные муки. Бобби хоть и считал отца жалким старым ослом, но очень любил его. Преподобный же Томас, в свою очередь, считал четвертого сына жалким юным ослом и, уступая Бобби в терпимости, все пытался как-то перевоспитать молодого человека.

«Бедный старикан, – подумал Бобби. – Он будет рвать и метать. Он не будет знать, начинать службу или нет. Он изведется до того, что у него заболит живот, и тогда он не сможет поужинать. У него же не хватит ума понять, что я бы его не подвел, если б мог этого избежать. А, все равно, какое это имеет значение? Но он никогда не поймет. У всех, кому за пятьдесят, не осталось здравого смысла, они изводят себя до смерти по сущим пустякам. Наверное, их не так воспитывали, и теперь они ничего не могут с собой поделать. Бедный старый папочка, ума у него как у куренка!»

Он сидел и думал об отце со смешанным чувством любви и раздражения. Жизнь дома казалась ему одной непрерывной жертвой, приносимой в угоду представлениям его отца. А мистеру Джонсу она виделась непрерывной жертвой с его стороны. Жертвой, неверно понятой и принимаемой молодым человеком как должное. Вот так могут разниться представления об одном и том же предмете.

Как долго нет доктора – целую вечность! Пора бы ему уже давно вернуться. Бобби встал и угрюмо зашагал взад-вперед. Тут он услышал над головой какой-то звук и поднял глаза, благодаря Бога, что помощь подоспела и его услуги больше не нужны.

Но оказалось, что это не доктор, а какой-то незнакомый Бобби мужчина в брюках для гольфа.

– Послушайте, – сказал вновь прибывший, – случилось что-нибудь? Несчастье? Могу я чем-нибудь помочь?

Высокий мужчина с приятным тенором. Бобби видел его не очень четко, так как сумерки быстро сгущались. Он принялся объяснять, что произошло, а незнакомец по ходу объяснения издавал испуганные охи и ахи.

– Могу я что-то сделать? – спросил он. – Позвать на помощь или что-нибудь такое?

Бобби объяснил, что подмога уже идет, и спросил, не видит ли незнакомец признаков ее приближения.

– Пока никого нет.

– Видите ли, – продолжал Бобби, – у меня в шесть часов дело.

– А вам не хочется уходить.

– Да, не хочется, – признался Бобби. – То есть бедняга мертв и все такое, и разумеется, сделать ничего нельзя, но все равно… – Он умолк, обнаружив, как обычно, что ему сложно облечь сложные чувства в слова. Но его собеседник, казалось, все понял.

– Я знаю, – сказал он. – Послушайте, я сейчас спущусь, если, конечно, разгляжу дорогу, и побуду здесь, пока не придут эти ребята.

– Ах, что вы говорите? – с благодарностью воскликнул Бобби. – Видите ли, речь идет о моем отце. Человек он неплохой, но вечно расстраивается. Вам видно? Чуть левее, теперь вправо, вот так. И не трудно ведь совсем, а?

Он ободрял незнакомца и направлял его, пока двое мужчин не оказались лицом к лицу на узкой площадке. Пришельцу было лет тридцать пять. У него было несколько безвольное лицо, которому, казалось, недостает монокля и усиков.

– Я нездешний, – объяснил он. – Кстати, моя фамилия Бэссингтон-ффренч. Приехал присмотреть себе дом. Послушайте, надо же такому случиться. Вероятно, упал с утеса?

Бобби кивнул.

– Поднялся легкий туман, – объяснил он. – Тут опасный отрезок тропинки. Ну, пока. Большое спасибо. Я должен спешить. Очень любезно с вашей стороны.

– Ну что вы, – запротестовал Бэссингтон-ффренч. – Любой на моем месте поступил бы точно так же. Нельзя же оставить беднягу лежать. Я хочу сказать, это было бы как-то неприлично.

Бобби взобрался по крутой тропке, помахал сверху рукой и пустился бегом. Чтобы сэкономить время, он перемахнул через стену церковного двора, вместо того чтобы огибать ее по дороге и входить в ворота. За всем этим с глубоким неодобрением наблюдал из окна ризницы викарий. Было уже пять минут седьмого, но колокол продолжал звонить. Объяснения и взаимные упреки были отложены до окончания службы. Запыхавшись, Бобби опустился на свое сиденье и принялся манипулировать регистрами органа. По ассоциации он заиграл похоронный марш Шопена.

После службы, скорее с горя, нежели в гневе, как он это выразительно подчеркнул, викарий дал сыну нагоняй.

– Коль уж ты не можешь сделать что-то как следует, дорогой мой Бобби, – заговорил он, – лучше уж вовсе не делать. Я знаю, что у тебя и всех твоих молодых дружков, похоже, и понятия нет о времени, но есть Некто, которого нельзя заставлять ждать. Ты сам по собственному почину вызвался играть на органе. Я тебя не принуждал. И вдруг ты малодушно предпочел какую-то там забаву…

Бобби решил, что, пожалуй, лучше уж подать голос сразу, пока отца не занесло слишком далеко.

– Прости, пап, – бодро и беспечно сказал он, как говорил всегда, независимо от предмета беседы. – На этот раз я не виноват. Я стоял на страже над трупом.

– Ты что?

– Стоял на страже над одним бедолагой, который сорвался с утеса. Ты знаешь то место, где расщелина у семнадцатой метки? С моря поднялся туман, а он, должно быть, не заметил обрыва и шагнул вниз.

– О небо! – вскричал викарий. – Какая трагедия! И что же, он так на месте и умер?

– Нет. Он был без сознания. Умер он уже после ухода доктора Томаса. Но, разумеется, я счел своим долгом остаться там. Просто не мог уйти, бросив его. А тут подошел какой-то парень, так что я передал ему обязанности главного плакальщика, а сам во весь дух помчался сюда.

Викарий вздохнул.

– Ах, дорогой мой Бобби, – сказал он. – Неужели ничто не в состоянии поколебать твое бездушие? Оно причиняет мне неизъяснимое горе. Ты только что лицом к лицу столкнулся со смертью, а сам отпускаешь шуточки по этому поводу! Смерть совершенно тебя не трогает. Ваше поколение обращает в шутку все самое серьезное, самое святое.

Бобби переминался с ноги на ногу. Что ж, коль отец не понимает даже, что ты шутишь лишь потому, что тебе плохо, значит, он и вовсе ничего не понимает. Разве такое объяснишь? Когда рядом смерть и горе, нельзя падать духом. А впрочем, чего от него ждать? Все, кому за пятьдесят, ничего не понимают. У них чертовски странные взгляды. «Наверное, это все война, – подумал верный сын. – Она их так скрутила, что теперь уж не распрямиться». Ему было и неловко за отца, и жаль его.

– Прости, пап, – сказал он, красноречивым взглядом давая понять, что они никогда не найдут общего языка. Викарию было жаль сына: тот выглядел смущенным. Мальчик и понятия не имеет, насколько серьезная штука жизнь. Даже само его извинение прозвучало чересчур дерзко и легковесно.

Они направились к дому викария, причем каждый прилагал огромные усилия, чтобы найти оправдания другому. Викарий думал: «Интересно, когда же Бобби наконец чем-нибудь займется?»

А Бобби думал: «Интересно, сколько мне еще торчать тут?»

И все же они очень любили друг друга.

Глава 3

В ПОЕЗДЕ

Бобби и думать не думал, чем обернется для него это приключение. Наутро он отправился в Лондон, чтобы повидать приятеля, который намеревался открыть гараж и считал, что участие Бобби в этом предприятии может оказаться весьма полезным.

Обсудив все дела и придя к соглашению с Бэджером, Бобби два дня спустя сел в поезд, отправлявшийся в половине двенадцатого. Сесть-то он сел, да чуть было не опоздал. Он прибыл на вокзал Паддингтон, когда стрелки часов показывали 11.28, пустился бегом по туннелю, выскочил на платформу № 3, когда поезд уже тронулся, и прыгнул в первый попавшийся вагон, не обращая внимания на возмущенные протесты проводников и носильщиков у себя за спиной.

Резко распахнув дверь, он упал на четвереньки, но тут же встал, а проворный носильщик быстро захлопнул за ним дверь, и Бобби обнаружил, что стоит в купе и смотрит на его единственного пассажира.

Вагон оказался первого класса, и в углу купе, лицом по ходу поезда, сидела и курила сигарету темноволосая девушка в красной юбке, коротком зеленом жакете и блестящем голубом берете. Несмотря на отдаленное сходство с обезьянкой шарманщика (у нее были продолговатые печальные темные глаза и сморщенное личико), она определенно была хороша собой.

Бобби начал было оправдываться, но тут же осекся.

– Господи, это ты, Фрэнки! – вскричал он. – Не видел тебя целую вечность.

– Ну, и я тебя столько же. Садись, поболтаем.

Бобби усмехнулся.

– У меня билет другого цвета.

– Неважно, – великодушно изрекла Фрэнки. – Я уплачу за тебя разницу.

– При мысли об этом моя мужская гордость начинает бунтовать. Разве я могу допустить, чтобы за меня платила дама?

– Это почти все, на что мы нынче способны, – заявила Фрэнки.

– Я сам уплачу разницу, – героически сказал Бобби, когда в дверях появилась дородная фигура в синем.

– Предоставь это мне. – Фрэнки снисходительно улыбнулась проводнику, который, приложив руку к козырьку, взял у нее билет и прокомпостировал его. – Мистер Джонс только что зашел поболтать со мной. Это ничего?

– Ничего страшного, ваша милость. Я полагаю, джентльмен здесь надолго не задержится. – Проводник вежливо кашлянул и многозначительно добавил: – Я снова загляну после Бристоля.

– Вот чего можно добиться улыбкой, – заметил Бобби, когда проводник ушел. Леди Фрэнсес Деруэнт задумчиво покачала головой.

– По-моему, улыбка здесь ни при чем, – сказала она. – Скорее, тут дело в привычке отца давать всем по пять шиллингов на чай, куда бы он ни ехал.

– Я думал, ты навсегда оставила Уэльс, Фрэнки.

Фрэнсес вздохнула.

– Дорогой мой, сам знаешь, как в жизни бывает. Знаешь, какими закоснелыми могут быть предки. Да еще ватагу им трудно принимать в их возрасте, да заняться нечем, да поговорить порой не с кем. Люди теперь не хотят просто приехать и пожить в сельской местности! Они заявляют, что, мол, экономят и не могут далеко ездить. Что же там делать девушке, спрашивается?

Бобби сокрушенно покачал головой, соглашаясь с нею.

– Однако после вечеринки, на которую я попала вчера, – продолжала Фрэнки, – я решила, что даже дома не может быть хуже.

– И что же было не так с вечеринкой?

– Все было не так. Она напоминала любую другую вечеринку, только было еще хуже. Собирались в «Савое» к половине девятого, но некоторые заявились в четверть десятого, и, разумеется, все все перепутали, пристали к другим компаниям. Но часам к десяти мы рассортировались и пообедали, а потом отправились в «Марионетт» – ходили слухи, что на него совершат налет, но ничего не случилось, и там была скука смертная. Мы чуток выпили, после чего поехали в «Буллринг», но там оказалось еще скучнее, и тогда мы пошли в одну кофейню, а оттуда – в рыбную, а потом решили, что поедем на завтрак к дядюшке Анжелы, поглядим, не шокирует ли его наше появление, но это его не шокировало, просто ему было скучно, а затем мы вроде как с позором разъехались по домам. Честно, Бобби, ну что тут хорошего?

– Да уж, – сказал Бобби, подавляя приступ зависти.

Даже в минуты безрассудства он не допускал и мысли, что сможет стать членом клубов «Марионетт» или «Буллринг».

У них с Фрэнки сложились своеобразные отношения. В детстве он и его братья играли с детьми из Замка. Теперь, став взрослыми, они редко встречались. А когда виделись, по-прежнему называли друг друга по имени. В тех редких случаях, когда Фрэнки наведывалась домой, Бобби и его братья ходили играть с ней в теннис. Но Фрэнки и ее братьев в дом викария не приглашали. Подразумевалось, что вряд ли им там будет весело. С другой стороны, в теннисе всегда нужны партнеры. Вероятно, несмотря на то что они обращались друг к другу по имени, не обходилось без некоторой скованности. Деруэнты, наверное, держались чуточку дружелюбнее, чем надо, словно желая показать, что «мы точно такие же, как вы». Джонсы же, напротив, были немного официозны, будто не намеревались претендовать на более тесную дружбу, чем та, которую им предлагали. У двух семейств не было теперь ничего общего, кроме некоторых детских воспоминаний. Однако Бобби очень нравилась Фрэнки, и ему всегда было приятно ее видеть в тех редких случаях, когда судьба сводила их вместе.

– Я так от всего устала, – сказала Фрэнки скучающим тоном. – А ты?

– Да нет, похоже, не устал, – поразмыслив, ответил Бобби.

– Дорогой мой, как здорово, – заявила девушка.

– Я не хочу сказать, что я пай-мальчик, – объяснил Бобби, не желая, чтобы его неправильно поняли. – Сам не перевариваю праведников.

Фрэнки содрогнулась, услышав это словечко.

– Я знаю, – пробормотала она. – Они ужасны.

Они сочувственно переглянулись.

– Кстати, – сказала вдруг Фрэнки, – что это там говорят про человека, который сверзился с утеса?

– Его нашли мы с доктором Томасом, – отвечал Бобби. – Откуда ты об этом узнала, Фрэнки?

– Из газет. Вот, смотри. – Она показала пальцем на небольшую заметку под заголовком: «Несчастный случай в морском тумане со смертельным исходом. Жертву трагедии в Марчболте опознали вчера вечером по фотографии, которая оказалась в кармане покойного. Это было фото миссис Лео Кеймен. С миссис Кеймен сразу же связались и доставили ее в Марчболт, где она опознала в усопшем своего брата, Алекса Причарда. Мистер Причард недавно возвратился из Сиама. Его не было в Англии десять лет, и он совершал туристический поход. Дознание состоится завтра в Марчболте».

Бобби вновь увидел мысленным взором это странное незабываемое лицо с фотографии.

– Наверное, мне придется давать показания на дознании, – сказал он.

– Вот здорово! Я приду послушать.

– Не думаю, что это будет увлекательно, – возразил Бобби. – Понимаешь, мы ведь просто нашли его, и все.

– Он был мертвый?

– Нет еще. Умер он четверть часа спустя. Я сидел с ним один. – Он помолчал.

– Мрак! – произнесла Фрэнки, явив то мгновенное понимание, которого так недоставало отцу Бобби.

– Разумеется, он не чувствовал ничего…

– Да.

– Но все равно… понимаешь, он казался полным жизни, этот человек, и вдруг такой ужасный конец – шагнул с обрыва в каком-то дурацком тумане.

– Я понимаю тебя, – сочувственно произнесла Фрэнки и спросила чуть погодя: – Ты видел эту его сестрицу?

– Нет, я два дня провел в городе. Надо было повидать одного дружка по поводу гаража, который мы собираемся открыть. Ты его помнишь: Бэджер Биден.

– Помню?

– Конечно, помнишь. Должна помнить. Он еще косит.

Фрэнки сморщила брови.

– Грохнулся с пони, когда мы были малышами, – продолжал Бобби. – Голова застряла в грязи, и нам пришлось вытаскивать его за ноги.

– О-о, – протянула Фрэнки, вспоминая. – Теперь я знаю, о ком ты. Он еще заикался.

– Он и сейчас заикается, – с гордостью сказал Бобби.

– Это не у него была птицеферма? – поинтересовалась Фрэнки. – Она еще прогорела.

– Совершенно верно.

– А затем он пошел в маклерскую контору, откуда его через месяц вышибли.

– Вот-вот.

– А потом его отправили в Австралию, но он оттуда вернулся.

– Да.

– Бобби, – сказала Фрэнки, – я надеюсь, ты не собираешься вкладывать деньги в его предприятие?

– У меня их попросту нет, – ответил Бобби.

– И то слава богу! – воскликнула Фрэнки.

– Естественно, – продолжал Бобби, – Бэджер пытался заполучить кого-нибудь, кто мог бы вложить капиталец. Но это не так легко, как может показаться.

– Когда оглянешься вокруг, с трудом верится, что у людей вообще есть здравый смысл. А вот поди ж ты, есть, – заметила Фрэнки. Наконец до Бобби дошло, что она хочет сказать.

– Послушай, Фрэнки, – заспорил он, – Бэджер – один из лучших, один из самых лучших людей.

– Они все такие.

– Кто?

– Те, кто едут в Австралию и возвращаются. Где он раздобыл денег, чтобы начать дело?

– То ли тетка померла, то ли еще кто, и ему достался гараж на шесть машин с тремя комнатами над гаражом, а его старики выложили сотню наличными на покупку подержанных автомобилей. Ты бы удивилась, узнав, какие выгодные сделки можно проворачивать со старыми машинами.

– Я как-то купила одну, – сказала Фрэнки. – Это для меня больная тема. Давай не будем об этом. Зачем тебе понадобилось уходить с флота? Тебя ведь не выгнали, правда? В твоем-то возрасте.

Бобби покраснел.

– Зрение, – угрюмо ответил он.

– Мне помнится, у тебя всегда было неважно с глазами.

– Да. Но мне удалось прорваться. Затем служба за границей, яркий свет, который их и доконал. Так что… ну… пришлось уйти.

– Грустно, – пробормотала Фрэнки, глядя в окно.

– И все равно жалко, – не удержался Бобби. – Зрение у меня на самом деле неплохое, говорят, ухудшения не будет. Я мог бы служить хоть сто лет.

– На вид глаза как глаза, – сказала Фрэнки.

– Так что, как видишь, – сказал Бобби, – я присоединяюсь к Бэджеру.

Фрэнки кивнула. Проводник открыл дверь и объявил:

– Ленч, первая смена.

– Попробуем? – предложила Фрэнки.

Они пошли в вагон-ресторан.

Когда должен был появиться контролер, Бобби предпринял временное тактическое отступление.

– Зачем ему терзаться муками совести? – сказал он. Но Фрэнки заявила, что у контролеров, по ее убеждению, совести нет.

Шел уже шестой час, когда они добрались до Сайлхэма, служившего станцией для Марчболта.

– Меня встречает машина, – сказала Фрэнки. – Я тебя подброшу.

– Спасибо. Не надо хоть будет тащить эту заразу две мили. – Он неприязненно пнул ногой свой чемодан.

– Три мили, не две, – поправила Фрэнки.

– Две, если пойти по тропе через площадку для гольфа.

– Ту, где…

– Да, где сорвался этот парень.

– Я полагаю, его никто не столкнул, а? – спросила Фрэнки, протягивая служанке свой дорожный несессер.

– Столкнул?! Боже милосердный, конечно нет. А что?

– Просто тогда было бы гораздо интереснее, ведь правда? – ответила Фрэнки.

Глава 4

ДОЗНАНИЕ

Дознание по делу Алекса Причарда проводилось на другой день. Доктор Томас дал показания относительно обнаружения тела.

– Жизнь еще не покинула его? – спросил судебный следователь.

– Нет, он еще дышал. Не было, однако, никакой надежды на выживание. У него… – Тут доктор перешел на чисто медицинский язык, и судебный врач поспешил на помощь присяжным:

– Попросту говоря, у него был перелом позвоночника?

– Если вам угодно выразиться так, – с грустью сказал доктор Томас. Он поведал, как ушел за подмогой, оставив умиравшего на попечение Бобби.

– Ну а каково ваше мнение о причинах несчастья, доктор?

– Я бы сказал, что, по всей вероятности, он неосторожно шагнул в пропасть. С моря поднимался туман, а именно в этом месте тропинка резко поворачивает в глубь суши. Из-за тумана погибший, видимо, не заметил опасности и пошел прямо, а в этом случае достаточно сделать два шага, чтобы сорваться.

– Не было никаких признаков насилия? Увечий, которые могли быть нанесены кем-то посторонним?

– Я лишь могу сказать, что все имеющиеся повреждения можно объяснить ударом тела о камни внизу. Высота там шестьдесят футов.

– Остается вопрос самоубийства.

– Это, разумеется, вполне возможно. Случайно ли погибший сорвался с утеса или сам бросился вниз, об этом я ничего сказать не могу.

Следующим вызвали Роберта Джонса.

Бобби объяснил, что он играл в гольф с доктором и срезал мяч в сторону моря. В это время поднимался туман, видимость была плохая. Ему показалось, что он услышал крик, и у него на миг мелькнула мысль, что пущенный им мяч мог попасть в человека, идущего по тропинке. Он решил, однако, что так далеко мяч вряд ли залетел бы.

– Вы нашли мяч?

– Да, он не долетел до тропинки ярдов сто.

Затем он рассказал, как они начали играть от следующей метки и как он сам забил мяч в пропасть. Тут судебный следователь прервал Бобби, поскольку его показания лишь повторяли бы рассказ доктора. Он, однако, подробно расспросил его о крике, который Бобби услышал или думал, что услышал.

– Это был обыкновенный крик.

– Зов на помощь?

– О нет. Всего лишь обычный крик, вы знаете. Правду сказать, я даже не был до конца уверен, что слышал его.

– Может быть, кричали от испуга?

– Это уже ближе, – с облегчением ответил Бобби. – Нечто вроде звука, который может издать человек, если в него неожиданно попадет мяч.

– Или если он сделает шаг в никуда, думая, что идет по тропинке?

– Да.

Когда Бобби рассказал, как мужчина умер минут через пять после ухода доктора за помощью, его пытка кончилась. Следователю уже и самому не терпелось закрыть дело как совершенно ясное. Он вызвал миссис Лео Кеймен.

Разочарование было таким глубоким, что Бобби даже ахнул. Куда девалось то лицо с фотографии, нечаянно извлеченной из кармана покойного? Фотографы – худшие из льстецов, с неприязнью подумал Бобби. Тот снимок был, вероятно, сделан много лет назад, но все равно с трудом верилось, что чарующая большеокая красавица могла превратиться в эту вульгарную дамочку с выщипанными бровями и явно крашеными волосами. Время, подумал вдруг Бобби, ужасная штука. Как, например, будет выглядеть Фрэнки через двадцать лет? Он содрогнулся.

Тем временем Амелия Кеймен, проживающая в доме № 17 на Сент-Леонардс-Гарденз в Паддингтоне, давала показания.

Усопший был ее единственным братом, Александром Причардом. В последний раз она видела его за день до трагедии, когда он объявил о своем намерении отправиться в одиночный турпоход по Уэльсу. Ее брат недавно вернулся с Востока.

– Он выглядел нормальным и бодрым?

– О да, Алекс всегда был весел.

– Насколько вам известно, у него не было никаких странных мыслей?

– О! Я уверена, что нет. Ему не терпелось отправиться в этот поход.

– Не было ли у него в последнее время денежных затруднений или каких-либо иных неурядиц?

– Ну, право, не могу сказать, – отвечала миссис Кеймен. – Видите ли, он только что вернулся, а до этого я не видела его десять лет. Писать же он был не любитель. Но он водил меня по театрам и на завтраки в Лондоне и сделал мне два-три подарка, поэтому не думаю, чтобы он нуждался. Он был в таком хорошем настроении, что, по-моему, и другие затруднения маловероятны.

– Чем занимался ваш брат, миссис Кеймен?

Этот вопрос, казалось, несколько озадачил женщину.

– Э… точно не знаю. Геологоразведка, вот как он это называл. Он очень редко бывал в Англии.

– Вы не знаете, была ли причина, по которой он мог бы лишить себя жизни?

– О нет! И я не могу поверить, что он это сделал. Скорее всего, это несчастный случай.

– Как вы объясните, что у вашего брата не было при себе никакого багажа, даже рюкзака?

– Он не любил таскать рюкзак. Он собирался отправлять посылки через день. Одну, с простынями и парой носков, он отослал накануне отъезда, только адресовал ее в Дербишир вместо Денбишира, и она прибыла сюда лишь сегодня.

– Ага! Это проясняет один весьма любопытный момент.

Миссис Кеймен продолжала объяснять, как с ней связались через фотографов, чья фамилия стояла на снимке, который носил при себе ее брат. Она приехала с мужем в Марчболт и сразу же опознала в погибшем своего брата.

С этими словами она громко шмыгнула носом и заревела. Следователь как мог утешил ее и отпустил. Затем он обратился к присяжным. Их задача заключалась в том, чтобы определить, как умер этот человек. К счастью, дело представлялось предельно простым. Ничто не наводило на мысль, что мистер Причард был встревожен или удручен либо пребывал в таком состоянии, что мог лишить себя жизни. Напротив, он был в добром здравии и хорошем расположении духа и с нетерпением ждал отпуска. К несчастью, когда с моря поднимается туман, тропка у вершины утеса становится опасной, и, возможно, они согласятся с ним, если он заявит, что долее с этим мириться нельзя.

Вердикт присяжных не заставил себя ждать.

– Мы находим, что смерть наступила в результате несчастного случая, и желаем вынести частное определение о том, что местному муниципалитету надлежит незамедлительно принять меры и обнести забором или оградой со стороны моря тот отрезок тропинки, где он огибает пропасть…

Следователь кивком головы выразил свое одобрение.

Дознание закончилось.

Глава 5

МИСТЕР И МИССИС КЕЙМЕН

Вернувшись в дом викария примерно полчаса спустя, Бобби обнаружил, что для него история со смертью Алекса Причарда еще не кончилась. Ему сообщили о приходе четы Кейменов, которые ждут его в кабинете отца. Бобби отправился туда и увидел, что викарий без всякого удовольствия мужественно ведет беседу, приличествующую случаю.

– Ага, – с явным облегчением сказал он, – вот и Бобби.

Мистер Кеймен встал и пошел навстречу молодому человеку, протягивая руку. Это был огромный краснолицый мужчина, державшийся внешне дружелюбно. Однако дружелюбие это никак не вязалось с холодным взглядом бегающих глаз. Что касается миссис Кеймен, то, хотя ее, грубо говоря, можно было счесть привлекательной, сейчас в ней почти не было сходства с той ее фотографией, а от задумчивого выражения лица не осталось и следа. По сути дела, размышлял Бобби, вряд ли ее узнал бы кто-то другой.

– Я приехал с женой, – сказал мистер Кеймен, крепко, до боли пожимая Бобби руку. – Просто не мог отпустить ее одну, знаете ли. Амелия, естественно, расстроена.

Миссис Кеймен шмыгнула носом.

– Мы пришли повидать вас, – продолжал мистер Кеймен. – Видите ли, брат моей бедной жены умер, можно сказать, у вас на руках. Естественно, ей хотелось бы знать все, что вы можете рассказать о последних минутах его жизни.

– Ну разумеется, – с несчастным видом сказал Бобби. – Разумеется. – Он нервно улыбнулся и тут же уловил вздох отца – вздох христианского смирения.

– Бедный Алекс, – простонала миссис Кеймен, прикладывая к глазам платок. – Бедный, бедный Алекс.

– Да уж, – сказал Бобби. – Мрак, да и только.

Он неловко заерзал.

– Понимаете, – сказала миссис Кеймен, с надеждой глядя на Бобби, – если он произнес какие-то последние слова или оставил сообщение, я, естественно, хочу об этом знать.

– Ну еще бы, – согласился Бобби. – Только он, собственно, ничего не сказал.

– Вообще ничего? – Миссис Кеймен, казалось, разочарована и не верит ему. Бобби почувствовал себя виноватым.

– Нет, ну… собственно, вообще ничего.

– Так-то оно лучше всего, – мрачно заявил мистер Кеймен. – Отойти в беспамятстве, без боли… Господи, да ты должна смотреть на это как на благо, Амелия.

– Наверное, да, – сказала миссис Кеймен. – Вы думаете, ему не было больно?

– Я в этом уверен, – ответил Бобби.

Миссис Кеймен глубоко вздохнула.

– Что ж, спасибо и на этом. Я-то, правду сказать, надеялась, что он оставил сообщение, но теперь вижу, что так, как есть, даже лучше. Бедный Алекс. Он так любил проводить время на свежем воздухе.

– Правда? – спросил Бобби. Ему вспомнилось бронзовое от загара лицо, темно-синие глаза. Привлекательная личность этот Алекс Причард. Даже на грани смерти. Странно, что он приходится братом миссис Кеймен и свояком мистеру Кеймену. Он был достоин лучшего, считал Бобби.

– Разумеется, мы вам очень признательны, – сказала миссис Кеймен.

– О, ничего, – ответил Бобби. – Я хочу сказать… ну… больше я ничего не мог сделать. – Он беспомощно барахтался в словах.

– Мы этого не забудем, – сказал мистер Кеймен.

Бобби еще раз испытал железное рукопожатие. Миссис Кеймен протянула ему вялую руку. Его отец простился с ними, и Бобби проводил Кейменов до парадной двери.

– А чем вы занимаетесь, молодой человек? – поинтересовался Кеймен. – Приехали домой в отпуск или как?

– В основном я занимаюсь поисками занятия, – промямлил Бобби. – Я служил на флоте.

– Тяжелые времена… тяжелые сейчас времена, – сказал мистер Кеймен, качая головой. – Ну, желаю вам удачи, разумеется.

– Большое вам спасибо, – вежливо ответил Бобби.

Он смотрел, как они уходят по заросшей сорняками подъездной аллее. Парень вконец приуныл. В голове царил кавардак путаных мыслей. Фотография… лицо девушки с широко поставленными глазами и пышными волосами… И вот десять или пятнадцать лет спустя миссис Кеймен, размалеванная, с выщипанными бровями. Широко поставленные глаза утонули в складках кожи и превратились в поросячьи глазки, а волосы были густо покрашены хной. Невинность молодости испарилась без следа. Какая жалость! И все, наверное, из-за того, что она вышла замуж за этого здоровенного прохвоста Кеймена. Выйди она за кого-нибудь другого, может, и не постарела бы так безобразно и скоро. Седина в волосах, а на бледном гладком лице – все те же широко поставленные глаза… А впрочем, какая разница? Бобби вздохнул и покачал головой.

– Это худшее, что приносит брак, – пробормотал он.

– Что ты сказал?

Бобби очнулся от своих дум и увидел тихонько подошедшую Фрэнки.

– Привет, – буркнул он.

– Привет. Почему брак? И чей?

– Я рассуждал отвлеченно, – сказал Бобби.

– То есть?

– О разрушительных последствиях брака.

– И кто же подвергся разрушению?

Бобби все объяснил, но Фрэнки с ним не согласилась:

– Вздор. Эта женщина в точности как на фотографии.

– Когда ты ее видела? Ты была на дознании?

– Разумеется, была. А ты как думал? Тут же почти нечего делать. Дознание – это настоящая манна небесная. Я так волновалась, что аж зубы свело. Конечно, лучше бы это было таинственное отравление, чтобы выступал лаборант-химик и все такое, но нельзя привередничать. Надо довольствоваться нехитрыми развлечениями, выпадающими на нашу долю. Я до самого конца надеялась, что кто-нибудь заподозрит неладное, но все оказалось чуть ли не до прискорбия просто.

– До чего же ты кровожадная, Фрэнки.

– Я знаю. Это, вероятно, атавизм, или как его? А ты как думаешь? Я уверена, что во мне много атавизмов, или как их? В школе меня прозвали Обезьяньей Мордой.

– А обезьянам нравятся убийства? – спросил Бобби.

– Ты спрашиваешь, как корреспондент воскресной газеты.

– Ты знаешь, – сказал Бобби, возвращаясь к первоначальной теме, – я не согласен с тобой относительно миссис Кеймен. На фотографии она славная.

– Подретушировали, только и всего, – отрезала Фрэнки.

– Ну, значит, так подретушировали, что мать родная не узнает.

– Ты слепой, – сказала Фрэнки. – Фотограф сделал все, на что способно искусство светописи, но все равно снимок вышел гадкий.

– Совершенно с тобой не согласен, – холодно возразил Бобби. – Да и вообще, где ты его видела?

– В местной газете «Вечернее эхо».

– Возможно, его некачественно напечатали.

– По-моему, ты совсем спятил, – сердито сказала Фрэнки. – И все из-за какой-то размалеванной затасканной сучки – да, да, я сказала: сучки – вроде этой Кеймен.

– Фрэнки, – сказал Бобби, – ты меня удивляешь. Да еще на подъездной аллее возле дома священнослужителя. Почти святое место, можно сказать.

– Сам виноват, нечего было глупости говорить.

Наступило молчание, потом Фрэнки вдруг остыла, злость ее прошла.

– Что и впрямь смешно, – сказала она, – так это ссориться из-за какой-то чертовой бабы. Я пришла предложить тебе партию в гольф. Ты как?

– Ладно, шеф, – радостно согласился Бобби.

Они пошли рядышком, болтая о том, как подрезать мяч или довести до совершенства «стружащий» удар, которым мяч загоняют на зеленую лужайку вокруг лунки.

Недавняя трагедия совершенно вылетела у Бобби из головы. Но, загнав мяч в одиннадцатую лунку и «поделив» ее с соперницей, он вдруг вскрикнул.

– Что случилось? – встревожилась Фрэнки.

– Ничего. Просто я кое-что вспомнил.

– Что же?

– Ну, эти люди, Кеймены, они приходили и спрашивали, не сказал ли тот парень чего перед смертью, и я ответил, что нет.

– Ну и что?

– А теперь я вспомнил, что сказал.

– Что-то ты сегодня утром не очень сообразителен, право. И что же он сказал? – с любопытством спросила Фрэнки.

– Он сказал: «Почему не Эванс?»

– Странно. И ничего больше?

– Да. Он открыл глаза, сказал это – совершенно неожиданно – и умер, бедняга.

– Ну, – сказала Фрэнки, поразмыслив, – я считаю, что тебе не стоит переживать. Это пустяки.

– Ну разумеется. И все же я жалею, что не упомянул об этом. Понимаешь, я сказал, что он вообще ничего не говорил.

– В принципе, это одно и то же, – сказала Фрэнки. – То есть он не говорил ничего вроде: «Скажите Глэдис, что я всегда любил ее», или: «Завещание лежит в бюро орехового дерева», или каких-нибудь других соответствующих случаю Последних Слов, которые можно встретить в книгах.

– Ты считаешь, не стоит писать им об этом?

– Я бы не стала. Это не суть важно.

– Пожалуй, ты права, – сказал Бобби и с новыми силами занялся игрой.

Но это дело не шло у него из головы. Пустячок, а свербит где-то. Бобби было неуютно. Фрэнки наверняка рассудила все правильно и разумно: все это ерунда. Но совесть продолжала потихоньку грызть его. Ведь он заявил, что усопший ничего не сказал перед смертью, а это была неправда. Может, это банально и глупо, но Бобби испытывал неловкость.

Наконец тем же вечером, поддавшись порыву, он сел и написал мистеру Кеймену:

«Уважаемый мистер Кеймен, я сейчас вспомнил, что ваш свояк действительно сказал кое-что перед смертью. По-моему, точные его слова были: «Почему не Эванс?» Приношу свои извинения за то, что не упомянул об этом утром, но в то время я не придавал значения этим словам, вследствие чего, наверное, они и вылетели у меня из головы. С уважением Роберт Джонс».

Через день он получил ответ.

«Дорогой мистер Джонс, – писал Кеймен. – Ваше письмо от 6-го сего месяца получил. Большое спасибо, что с такой точностью повторили последние слова моего свояка, несмотря на их тривиальный характер. Однако моя жена надеялась, что ее брат, возможно, оставил ей какое-нибудь последнее сообщение. Тем не менее спасибо за вашу совестливость. С уважением Лео Кеймен».

Бобби почувствовал себя оплеванным.

Глава 6

КОНЕЦ ПИКНИКА

На другой день Бобби получил письмо совершенно иного характера: «Все устроено, старина, – писал Бэджер как курица лапой, что нисколько не делало чести той дорогой частной школе, в которой он получил образование. – Вчера за 15 фунтов приобрел пять машин – «Остин», два «Морриса» и пару «Роверов». Сейчас они не на ходу, но, я думаю, мы сумеем их как следует подштопать. Черт побери, машина, в конце концов, она машина и есть. Лишь бы довезла без поломки покупателя до дому, на большее никто и не рассчитывает. Я думал открыть гараж на следующей неделе в понедельник, и я полагаюсь на тебя, так что смотри меня не подведи, ладно? Должен сказать, старая тетушка Кэрри оказалась молодчиной. Я однажды разбил окно ее дряхлому соседу, который грубо обращался с ее кошками, из-за чего она очень переживала. Присылала мне по пятерке на каждое Рождество, а теперь вот это. Мы непременно преуспеем. Это дело – верняк! Я хочу сказать, машина, в конце концов, есть машина. Их можно брать почти задаром. Чуток подкрасить, а дурак, он ведь больше ни на что и не смотрит. Дело пойдет блестяще. Смотри не забудь. В понедельник через неделю. Всегда твой Бэджер».

Бобби сообщил отцу, что в понедельник на следующей неделе едет в Лондон и приступает к работе. Рассказ об этой работе не вызвал у викария ничего похожего на воодушевление. Надо сказать, что в прошлом ему доводилось встречаться с Бэджером Биденом. Он просто прочел Бобби пространное нравоучение о том, что надо избегать опрометчивых обещаний. Поскольку он не был специалистом ни в денежных делах, ни в предпринимательстве, его советы в техническом плане были туманны, но в их смысле нельзя было ошибиться.

В среду на той же неделе Бобби получил еще одно письмо. Адрес был написан каким-то наклонным иностранным почерком, а содержание письма несколько удивило молодого человека. Письмо пришло от фирмы Энрикеса и Далло в Буэнос-Айресе. Коротко говоря, в нем фирма предлагала Бобби работу с окладом тысяча фунтов в год.

Минуту или две молодому человеку казалось, что это сон. Тысяча в год. Он перечитал письмо более внимательно. Там упоминалось, что они предпочитают человека, служившего на флоте. Говорилось, что Бобби порекомендовал один человек (кто именно, неизвестно), что соглашаться надо немедленно и что Бобби должен быть готов отправиться в Буэнос-Айрес в течение недели.

– Ну, черт меня дери, – произнес Бобби, в несколько неудачной форме давая выход своим чувствам.

– Бобби!

– Прости, пап. Я забыл, что ты здесь.

Мистер Джонс прокашлялся.

– Я хотел бы напомнить тебе…

Бобби чувствовал, что этого процесса – обычно долгого – надо избежать любой ценой. Он добился своей цели простым заявлением:

– Кто-то предложил мне тысячу в год.

Викарий так и остался сидеть с раскрытым ртом, лишившись дара речи.

«Слава богу, отвлек его», – с удовлетворением подумал Бобби.

– Дорогой мой Бобби, правильно ли я тебя понял? Кто-то предложил тебе тысячу в год? Тысячу?

– Да, пап, – сказал Бобби. – Вот так вот: одним ударом – и в лунку.

– Этого не может быть, – сказал викарий.

Бобби не обидело это откровенное неверие. Его оценка собственных способностей в деньгах мало расходилась с оценкой отца.

– Они, должно быть, набитые дураки, – чистосердечно сказал он.

– Кто… э… эти люди?

Бобби протянул ему письмо. Викарий, шаря рукой в поисках очков, подозрительно разглядывал его.

– Весьма удивительно, – сказал он наконец. – Весьма удивительно.

– Безумцы, – заметил Бобби.

– Ах, мой мальчик, – сказал викарий, – в конце концов, великое это дело – быть англичанином. Честность – вот наша марка. Флот разнес этот идеал по всему свету. Слово англичанина! Эта южноамериканская фирма ценит молодого человека, честность которого будет непоколебима и в преданности которого его работодатели могут быть уверены. Можно всегда надеяться, что англичанин будет вести честную игру…

– Как в крикете, – вставил Бобби.

Викарий с сомнением посмотрел на сына. У него самого вертелась на языке эта удачная фраза, но в голосе Бобби сквозила этакая неискренность.

Однако внешне молодой человек выглядел совершенно серьезным.

– И все равно, пап, почему я?

– То есть?

– В Англии полно англичан, – пояснил Бобби. – Здоровых и честных парней. Почему же именно я?

– Возможно, тебя рекомендовал твой бывший командир…

– Да, вероятно, так, – с сомнением сказал Бобби. – Впрочем, все равно это не имеет значения, поскольку я не могу согласиться на эту работу.

– Не можешь согласиться? Дорогой мой мальчик, что ты хочешь этим сказать?

– Ну, понимаешь, я ведь уже договорился с Бэджером.

– С Бэджером? Бэджером Биденом? Вздор, мой дорогой мальчик. А это серьезное дело.

– Это нелегко, согласен.

– Любой детский договор с молодым Биденом не имеет значения.

– Для меня имеет.

– Молодой Биден совершенно безответственный. Он уже, насколько я знаю, явился причиной значительных расходов и серьезных тревог для своих родителей.

– Ему страшно не везло. Бэджер чертовски доверчив.

– Везло, не везло. По-моему, этот человек сроду пальцем о палец не ударил.

– Вздор, пап. Господи, да он, бывало, вставал в пять утра, чтобы кормить этих мерзопакостных цыплят. Не его же вина, что на них на всех напал этот руп, или круп, или что там еще.

– Я никогда не одобрял эту затею с гаражом. Заурядная блажь. Ты должен отказаться от нее.

– Не могу, сэр, я обещал. Не могу подвести старину Бэджера. Он на меня рассчитывает.

Спор продолжался. Викарий, предубежденный против Бэджера, был просто не в состоянии рассматривать любое обещание, данное этому молодому человеку, как обязательство. Он считал Бобби упрямцем, вознамерившимся любой ценой вести праздную жизнь в обществе едва ли не худшего из всех возможных компаньонов. Бобби, в свою очередь, без особой оригинальности твердил, что он «не может подвести старину Бэджера».

Наконец викарий в гневе вышел из комнаты, а Бобби тотчас же сел и написал в фирму Энрикеса и Далло, отклонив их предложение. Сделал он это со вздохом. Тут он упускал шанс, который вряд ли когда-нибудь повторится. Но другого выхода он не видел. В тот же день на поле для гольфа он поделился своими трудностями с Фрэнки. Она внимательно его выслушала.

– Тебе пришлось бы уехать в Южную Америку?

– Да.

– И ты бы радовался этому?

– Да, а почему бы и нет?

Фрэнки вздохнула.

– Во всяком случае, – решительно сказала она, – я считаю, что ты поступил правильно.

– Ты хочешь сказать, по отношению к Бэджеру?

– Да.

– Не мог же я подвести старую птаху, правда?

– Да, но смотри, чтобы эта старая птаха, как ты его называешь, не подвела тебя.

– О, я буду начеку. Во всяком случае, ничего страшного со мной не произойдет: никакого имущества и активов у меня нет.

– Это, должно быть, здорово, – сказала Фрэнки.

– Почему?

– Даже и не знаю. Просто это, по-моему, мило и бесшабашно. Впрочем, если подумать, ведь и у меня не так много имущества и активов. Я хочу сказать, что отец выдает мне содержание и у меня много домов, где я могу жить, масса одежды, служанок, каких-то ужасных фамильных драгоценностей и какой угодно кредит в магазинах. Только, по сути, это все семья. Это не я.

– Нет, и все же… – Бобби умолк.

– О, я знаю, это не одно и то же.

– Да, – сказал Бобби, – это не одно и то же. – Он вдруг ощутил страшную подавленность. Они молча дошли до следующей метки.

– Я завтра еду в город, – сказала Фрэнки, когда Бобби положил мяч для первого удара.

– Завтра? О-о… А я хотел пригласить тебя на пикник.

– Я бы с удовольствием, но все уже расписано. Понимаешь, у отца опять разыгралась подагра.

– Тебе надо ухаживать за ним, – сказал Бобби.

– Он не любит, когда за ним ухаживают, ему это страшно досаждает. Ему больше по душе второй лакей. Тот ему сочувствует и не перечит, когда в него швыряют разные вещи и обзывают чертовым дурнем.

Бобби зацепил мяч поверху, и тот лениво закатился в песчаную канавку.

– Не везет, – сказала Фрэнки, нанесла удар, и ее мяч перелетел через канавку. – Кстати, – заметила она, – мы могли бы кое-что сделать в Лондоне вместе. Ты скоро приедешь?

– В понедельник, но… ну… все это нехорошо, правда?

– Что ты хочешь сказать? Что нехорошо?

– Ну, я имею в виду, что большую часть времени буду работать механиком. Я хочу сказать…

– Даже если это и так, – сказала Фрэнки, – я полагаю, ты все равно в состоянии прийти на вечеринку с коктейлями и надраться, как любой из моих друзей.

Бобби только покачал головой.

– Тогда, если ты предпочитаешь, я устрою вечеринку с пивом и сосисками, – ободряюще сказала Фрэнки.

– Ах, послушай, Фрэнки, какой смысл? Я хочу сказать, что твоя компания не похожа на мою, и нечего мне лезть туда.

– Уверяю тебя, что компания у меня весьма разношерстная.

– Ты делаешь вид, что не понимаешь.

– Можешь привести Бэджера, если хочешь. Вот и будет тебе приятель.

– Ты относишься к Бэджеру с предубеждением.

– Смею сказать, это из-за заикания. Люди, которые заикаются, заражают этим и меня.

– Послушай, Фрэнки, это бесполезно, сама знаешь. Пока мы здесь, все нормально. Делать особенно нечего, и, наверное, со мной тебе лучше, чем одной. То есть ты всегда очень любезна и все такое, и я тебе благодарен. Но что я для тебя? Так, пустое место, вот я о чем.

– Когда закончишь изливать свой комплекс неполноценности, – холодно сказала Фрэнки, – может быть, попробуешь выбить мяч из канавки нибликом, а не короткой клюшкой?

– Я что… о черт! – Он сунул короткую клюшку в сумку и вытащил ниблик. Фрэнки со злорадством наблюдала, как он бил по мячу пять раз кряду. Вокруг них поднялось облако песчаной пыли.

– Лунка твоя, – сказал Бобби, поднимая мяч.

– Пожалуй, да, – согласилась Фрэнки. – А значит, и вся партия.

– Сыграем напоследок?

– Да нет, наверное, у меня много дел.

Они молча добрались до здания клуба.

– Ну, – сказала Фрэнки, – до свидания, мой дорогой. Было восхитительно попользоваться тобой. Как-нибудь снова буду здесь и увижу тебя, если не подвернется ничего лучшего.

– Послушай, Фрэнки…

– Возможно, ты снизойдешь до вечеринки со мной. По-моему, перламутровые запонки можно задешево купить у Вулворта.

– Фрэнки…

Она завела мотор «Бентли», и слова Бобби потонули в шуме. Фрэнки укатила, махнув ему рукой.

– Тьфу, черт! – прочувствованно выругался Бобби. По его мнению, Фрэнки вела себя возмутительно. Может быть, он не очень тактично выразился, но ведь, черт побери, он же сказал истинную правду. Впрочем, возможно, не надо облекать ее в слова.

Следующие три дня показались ему бесконечно долгими. У викария болело горло, поэтому, когда он вообще разговаривал, ему приходилось шептать. Говорил он очень мало и откровенно терпел присутствие своего четвертого сына, как подобает христианину. Раз или два он цитировал Шекспира: что-то о зубе змеи и все такое…

В субботу Бобби почувствовал, что не в силах долее терпеть напряженную атмосферу в доме. Он попросил миссис Робертс, которая вместе с мужем вела хозяйство викария, приготовить ему бутерброды и, приложив к ним бутылку пива, купленную в Марчболте, в одиночку отправился на пикник. Он жутко скучал по Фрэнки эти последние несколько дней. Эти старики были невыносимы, они долдонили одно и то же…

Бобби растянулся на насыпи, поросшей папоротником-орляком, размышляя, что лучше: то ли сначала перекусить, а потом вздремнуть, то ли сначала вздремнуть, а потом перекусить. Пока он раздумывал, дело решилось само собой: он незаметно уснул.

Когда он проснулся, было половина четвертого. Бобби усмехнулся, подумав, что отец не одобрит такого времяпрепровождения. Хорошая прогулка по окрестностям миль эдак на двенадцать – вот дело, достойное молодого человека. Она подводила к хорошо известной формуле: «А теперь, пожалуй, я заработал свой ленч».

«Идиотизм, – подумал Бобби. – Зачем зарабатывать ленч, совершая такую долгую прогулку, если тебе этого не особенно хочется? В чем ее прелесть? Если она доставляет тебе удовольствие, тогда это чистое потворство собственным желаниям, а если нет – так ты дурак, что совершаешь ее!»

После чего он накинулся на свой незаработанный ленч и с аппетитом съел его. Удовлетворенно вздохнув, он откупорил бутылку пива. Необычайно горькое пиво, но определенно освежающее.

Он снова лег, зашвырнув пустую бутылку в куст вереска. Праздно развалясь, он чувствовал себя как Бог. Весь мир у его ног. Это всего лишь фраза, но какая приятная. Он может горы своротить, стоит только захотеть! У него в голове роились великие прожекты и смелые замыслы.

Потом ему опять захотелось спать. Подкралось забытье.

Он уснул… Тяжелым, вызывающим оцепенение сном…

Глава 7

НА ВОЛОСОК ОТ СМЕРТИ

Фрэнки подогнала свой огромный зеленый «Бентли» к бордюру у большого старинного здания, на дверях которого было написано «Больница Святого Асафа», выскочила из машины и, повернувшись, взяла пышный букет лилий. Затем позвонила. Дверь открыла женщина в халате сиделки.

– Могу я видеть мистера Джонса? – спросила Фрэнки.

Взгляд сиделки с живым интересом скользнул по девушке, «Бентли» и лилиям.

– Как о вас доложить?

– Леди Фрэнсес Деруэнт.

Сиделка вся затрепетала от восторга. Пациент вырос в ее глазах на целую голову. Она провела Фрэнки по лестнице в комнату на втором этаже.

– К вам гость, мистер Джонс. Угадайте-ка кто? Такой приятный сюрприз!

И все это бодреньким тоном, обычным для лечебных учреждений.

– Вот те на. – Бобби был ошеломлен. – Да это же Фрэнки!

– Привет, Бобби, я принесла всего лишь цветы. От них немножко веет кладбищем, но выбор был очень ограничен.

– Ах, леди Фрэнсес, – сказала сиделка, – очень милые цветы. Давайте я поставлю их в воду.

Она вышла из палаты. Фрэнки села на стул, явно предназначенный для посетителей.

– Ну-с, Бобби, – сказала она, – что все это значит?

– Эх, и не спрашивай, – отвечал Бобби. – Я здесь – настоящая сенсация. Восемь гранов морфия. Обо мне собираются написать в «Ланцете» и «БМЖ».

– А что такое «БМЖ»? – поинтересовалась Фрэнки.

– «Британский медицинский журнал».

– Ясно. Дуй дальше. Выдай еще парочку трескучих сокращений.

– Да знаешь ли ты, моя девочка, что полграна – это уже смертельная доза. Я должен был умереть уже шестнадцать раз. Правда, известен случай, когда человек остался жив после шестнадцати гранов, и все же восемь тоже неплохо, правда? Я – герой этого заведения. Такого больного у них никогда не было.

– Надо же, как повезло людям!

– А что, разве нет? Теперь им есть о чем болтать с другими пациентами.

Сиделка внесла вазы с лилиями.

– Ведь правда, сестра, у вас еще не было такого больного, как я? – с жаром спросил Бобби.

– О, вам бы не здесь быть, – сказала сиделка. – По всем законам, вам бы давно лежать на кладбище. Но, как говорится, только хорошие люди умирают молодыми… – Она хихикнула и вышла.

– Ну вот, – сказал Бобби, – я еще прославлюсь на всю Англию, увидишь.

Он продолжал болтать. Все признаки комплекса неполноценности, проявившего себя во время последней встречи с Фрэнки, теперь исчезли без следа. Бобби испытывал эгоистическое удовольствие, во всех подробностях муссируя тему своей болезни.

– Достаточно, – осадила его Фрэнки. – По правде говоря, меня не очень интересуют желудочные зонды. Послушать тебя, так можно подумать, что до тебя никто не травился.

– Мало кто выживал после восьми гранов морфия, – не унимался Бобби. – Но, черт побери, на тебя это не производит должного впечатления.

– Какое расстройство для твоих отравителей!

– Известное дело. Зря пропал хороший морфий.

– Он был в пиве, да?

– Ага. Понимаешь, кто-то нашел меня, когда я спал как убитый, попытался разбудить, но не смог. Тогда они встревожились, отнесли меня на ферму и послали за врачом…

– Остальное я уже знаю, – поспешно сказала Фрэнки.

– Сначала они думали, что я принял эту дозу нарочно. Затем, когда я все рассказал, они нашли бутылку там, куда я ее запулил, и сделали анализ. Того, что там оставалось, видимо, хватило.

– Никаких предположений относительно того, как морфий попал в бутылку?

– Глухо. Они поспрашивали в кабачке, где я ее купил, открыли другие бутылки, но все было в полном порядке.

– Кто-нибудь подложил морфий в бутылку, пока ты дрых?

– Вот именно. Я помню, что этикетка на горлышке как-то отклеивалась.

– Ну, – задумчиво кивнув, сказала Фрэнки, – это доказывает, что я была права тогда, в поезде.

– А в чем права-то?

– В том, что этого человека, Причарда, спихнули с утеса.

– То было не в поезде. Ты сказала это на станции, – слабо возразил Бобби.

– Это одно и то же.

– Но почему?

– Милый, это же очевидно. Почему кому-то надо убрать тебя с дороги? Ты же не наследник состояния или что-нибудь такое.

– Как знать? Какая-нибудь двоюродная тетя, о которой я никогда не слыхал, где-нибудь в Новой Зеландии или каком-то таком месте могла оставить мне все свои деньги.

– Вздор. Она бы сначала с тобой познакомилась. А если она тебя не знала, так на кой оставлять деньги четвертому сыну? Господи, да в нынешние времена даже у священника может попросту не быть четвертого сына. Нет, дело совершенно ясное. От твоей смерти никто не получит никакой выгоды, это исключается. Значит, остается месть. Ты, часом, не соблазнил дочку аптекаря?

– Да что-то не припомню такого, – с достоинством сказал Бобби.

– Известное дело. Соблазняют нынче столь часто, что и не считают. Но, по-моему, ты вообще еще никого не соблазнял, это сразу видать.

– Ты вгоняешь меня в краску, Фрэнки. Да и почему это непременно должна быть дочь аптекаря?

– Свободный доступ к морфию. Раздобыть его не так-то легко.

– Ну, я не соблазнял дочь аптекаря.

– И ты не знаешь, есть ли у тебя враги?

Бобби покачал головой.

– Ну вот, – победно сказала Фрэнки. – Значит, это из-за человека, которого столкнули с утеса. Что думает полиция?

– Они считают, что это был какой-то сумасшедший.

– Вздор. Сумасшедшие не бродят где попало с неограниченным запасом морфия, выискивая бутылки с пивом, куда можно его засунуть. Нет, кто-то столкнул Причарда с утеса. Через минуту или две появляешься ты, и убийца думает, что ты видел, как он это сделал. И решает убрать тебя с дороги.

– По-моему, не очень убедительно, Фрэнки.

– Почему нет?

– Ну, прежде всего, я ничего не видел.

– Да, но он-то этого не знал.

– А если бы и видел, так заявил бы на дознании.

– Оно, конечно, так, – неохотно признала Фрэнки и задумалась на пару минут. – А вдруг он решил, что ты что-то видел, но не придал значения, а на самом деле это было важно. Звучит как тарабарщина, но ты улавливаешь мысль?

– Да, – Бобби кивнул, – я понимаю, что ты имеешь в виду, но почему-то это кажется весьма сомнительным.

– Я уверена, что это связано с тем делом на утесе. Ты был там. Первый человек, который оказался…

– Томас тоже там был, – напомнил Бобби. – А никто не пытался отравить его.

– Возможно, еще попытаются, – бодро сказала Фрэнки. – А может, уже пытались, да не сумели.

– Все это выглядит притянутым за уши.

– Я думаю, это логично. Если убрать вас двоих, тогда дела, творящиеся в таком тихом омуте, как Марчболт… Постой, есть еще третья вещь.

– Что?

– Та работа, которую тебе предложили. Это, разумеется, весьма слабый пункт, но ведь странно, согласись. Я сроду не слыхала ни о какой иностранной фирме, которая занималась бы выискиванием заурядных отставных моряков.

– Ты сказала, заурядных?

– Тогда ты еще не попал в «БМЖ». Но ты понимаешь, куда я клоню. Ты увидел нечто, чего тебе видеть не полагалось, или они так думают. Очень хорошо. Сначала они пытаются избавиться от тебя, предложив место за границей. Потом, когда это не удается, они хотят вовсе убрать тебя с дороги.

– Не крутовато ли? Да и риск большой.

– О, но ведь убийцы вообще крайне безрассудны. Чем больше народу они убивают, тем больше им хочется убивать.

– Как в «Третьем пятне крови», – сказал Бобби, вспомнив одно из своих любимых литературных произведений.

– Да и в настоящей жизни тоже: Смит с его женами, Армстронг со своей бандой.

– Ну… но, Фрэнки, что же, черт возьми, я должен был увидеть?

– В этом, разумеется, и состоит вся трудность, – признала Фрэнки. – Я согласна, что это не сам акт сталкивания, потому что ты так бы и заявил. Это должно быть что-то касающееся самой жертвы. Возможно, у погибшего была родинка, или сросшиеся пальцы, или какая-то странная физическая особенность.

– Я вижу, ты мыслишь в духе доктора Торндайка. Вряд ли оно так, поскольку все, что я видел, увидела бы и полиция.

– Естественно. Это было идиотское предположение. Трудное дельце, правда?

– Версия-то лестная, она внушает мне сознание собственной значимости, – сказал Бобби. – Но все равно я не верю, что это нечто большее, чем просто версия.

– Я убеждена в своей правоте. – Фрэнки встала. – Сейчас мне надо идти. Заглянуть к тебе завтра?

– О да, пожалуйста. Игривая болтовня сиделок начинает приедаться. Кстати, ты так быстро вернулась из Лондона?

– Дорогой мой, едва услышав о тебе, я рванула назад. Это ведь здорово – иметь друга, которого так романтично отравили.

– Не думаю, что в морфии так уж много романтики.

– Ну, до завтра. Тебя поцеловать или не надо?

– Я не заразный.

Она чмокнула его.

– До завтра.

Когда она вышла, сиделка подала Бобби чай.

– Я часто видела ее фотографии в газетах. Правда, она совсем на них не похожа. И конечно же, я видела, как она разъезжает в своей машине. Но я, так сказать, никогда не видела ее вблизи. Она нисколько не заносчива, правда?

– О нет! – воскликнул Бобби. – Заносчивой я бы Фрэнки никогда не назвал.

– Я сказала сестре, я сказала: она так проста, нисколько не зазнается. Я сказала сестре: она как ты или я, я сказала.

Бобби смолчал, хотя в душе был совершенно не согласен с этой точкой зрения. Разочарованная его безмолвием, сиделка вышла из палаты, и Бобби остался наедине со своими мыслями. Он допил чай. Потом прикинул, насколько правдоподобна поразительная версия Фрэнки, и в конце концов с сожалением отбросил ее. Затем он огляделся в поисках других развлечений. Его внимание привлекли вазы с лилиями. Ужасно мило со стороны Фрэнки принести ему все эти цветы, и, разумеется, они очень славные, но он жалел, что ей не пришло в голову принести ему вместо цветов несколько детективных романов. Он взглянул на прикроватную тумбочку. Там лежали роман Уида и экземпляр «Джона Галифакса, джентльмена», а также «Марчболтский еженедельник» за прошлую неделю.

Через пять минут он положил книгу. Для ума, питавшегося «Третьим пятном крови», «Делом об убийстве эрцгерцога» и «Странным приключением флорентийского кинжала», «Джон Галифакс, джентльмен» оказался слишком пресным. Бобби вздохнул и взял «Марчболтский еженедельник».

Через пару секунд он с такой силой нажал кнопку звонка у себя под подушкой, что сиделка примчалась бегом.

– Что случилось, мистер Джонс? Вам плохо?

– Позвоните в Замок! – крикнул Бобби. – Скажите леди Фрэнсес, что она должна немедленно прийти сюда.

– Но она еще вряд ли доехала.

– Вы не знаете ее «Бентли».

– Она останется без чая.

– Послушайте-ка, моя дорогая девочка, – сказал Бобби, – не стойте и не спорьте со мной. Позвоните ей, как я вам говорю. Скажите, что она немедленно должна прибыть сюда, так как мне надо сказать ей нечто очень важное.

Сиделка неохотно вышла. Передавая послание Бобби, она немного его исказила. Если это удобно леди Фрэнсес, мистер Джонс хотел бы знать, не согласится ли она приехать, поскольку он хочет ей кое-что сообщить, но, разумеется, леди Фрэнсес никоим образом не обязана заставлять себя…

Леди Фрэнсес кратко ответила, что сейчас же приедет.

– Попомните мои слова, – сказала сиделка своим коллегам. – Она влюблена в него! Вот в чем дело.

Фрэнки прикатила, сгорая от любопытства.

– Что это еще за срочный вызов? – спросила она.

Бобби сидел в постели, на щеках его горели яркие пятна. Он помахал «Марчболтским еженедельником».

– Ты только посмотри, Фрэнки!

Фрэнки посмотрела.

– Ну и что? – спросила она.

– Ты эту фотографию имела в виду, когда говорила, что она подретуширована, но все-таки похожа на Кеймен? – Бобби ткнул пальцем в размытый снимок. Под ним шла подпись: «Снимок, найденный на погибшем и помогший опознать его. Миссис Амелия Кеймен, сестра погибшего».

– Да, именно это я и сказала, и это правда. Не знаю, чем тут восхищаться…

– Теперь и я так считаю.

– Но ты же говорил…

– Знаю, что говорил. Но, видишь ли, Фрэнки, – голос Бобби зазвучал взволнованно, – это не та фотография, которую я положил обратно в карман погибшего.

Они переглянулись.

– В таком случае… – медленно проговорила Фрэнки.

– Либо было две фотографии…

– …что маловероятно…

– …либо…

Они помолчали.

– Этот человек… Как его фамилия? – спросила Фрэнки.

– Бэссингтон-ффренч! – сказал Бобби.

– Это наверняка он!

Глава 8

ЗАГАДКА ФОТОГРАФИИ

Они уставились друг на друга. До них медленно доходило, что положение изменилось.

– Это мог быть только он, – сказал Бобби. – Единственный человек, имевший такую возможность.

– Если только было две фотографии.

– Мы же решили, что это маловероятно. Будь там две фотографии, его бы пытались опознать по обеим, а не по одной.

– Во всяком случае, это легко узнать, – сказала Фрэнки. – Мы можем спросить в полиции. Допустим на минутку, что была всего одна фотография, та, которую ты видел и которую засунул обратно в карман. Она была там, когда ты оставил его, и ее там не было, когда пришла полиция. Следовательно, единственный человек, кто мог взять ее и подсунуть другую, – этот самый Бэссингтон-ффренч. Как он выглядел, Бобби?

Молодой человек нахмурился, силясь вспомнить.

– Какой-то вроде как не поддающийся описанию. Приятный голос. Джентльмен и все такое прочее. Я особенно его и не разглядел. Он сказал, что чужой в наших местах и будто бы подыскивает себе дом…

– Во всяком случае, это мы можем проверить, – заявила Фрэнки. – Уилер и Оуэн – единственные агенты по торговле недвижимостью. – Она вдруг вздрогнула. – Бобби, а ты не подумал? Если Причарда столкнули, значит, Бэссингтон-ффренч и есть тот человек, кто это сделал…

– Ну, мрак, а? – воскликнул Бобби. – Он казался таким приятным парнем. Но ты знаешь, Фрэнки, мы ведь не можем быть уверены, что Причарда действительно столкнули.

– Я убеждена в этом.

– Ты все время была в этом убеждена.

– Нет, мне просто хотелось, чтобы было именно так, поскольку тогда все было бы гораздо интереснее. Но сейчас это более или менее доказано. Если это было убийство, все сходится. Твое неожиданное появление, которое расстраивает планы убийцы. Находка фотографии и, как следствие, необходимость убрать тебя.

– Тут есть изъян, – заметил Бобби.

– Почему? Ты был единственным человеком, кто видел фотографию. Как только Бэссингтон-ффренч остался один с телом, он подменил фотографию, которую видел только ты.

Но Бобби продолжал качать головой.

– Нет, так не пойдет. Давай допустим на мгновение, что эта фотография была до того важна, что меня непременно «надо было убрать», как ты выражаешься. Звучит нелепо, но, я полагаю, это возможно. Идем дальше. Действовать он должен был без промедления. Никто не мог рассчитывать, что я уеду в Лондон и не увижу «Марчболтский еженедельник» и других газет с фотографией. Это было чистой случайностью. Существовала вероятность того, что я сразу же заявлю: «Это не та фотография, которую я видел». Зачем же ждать до окончания дознания, когда все так великолепно утряслось?

– В этом что-то есть, – признала Фрэнки.

– И еще одно. Я не могу быть абсолютно уверен, разумеется, но почти готов поклясться, что, когда я клал фотографию обратно в карман погибшего, Бэссингтон-ффренча там не было. Он появился минут пять или десять спустя.

– Он мог все время следить за тобой, – предположила Фрэнки.

– Не понимаю как, – медленно сказал Бобби. – Есть только одно место, откуда можно смотреть вниз, туда, где мы были. Дальше утес выступает, а затем уходит вниз, так что через него не увидишь. Есть только одно место, и, когда Бэссингтон-ффренч подошел к нему, я сразу же его услышал. Шаги отдаются эхом внизу. Он, возможно, находился где-то поблизости, но через край еще не заглядывал, в этом я поклянусь.

– Значит, ты считаешь, он не знал о том, что ты видел фотографию?

– Не понимаю, как бы он мог узнать.

– И он мог не бояться, что ты видел, как он это сделал, я имею в виду убийство, поскольку ты говоришь, что это абсурдно. Ты бы не смог умолчать об этом. Похоже, дело тут в чем-то совсем другом.

– Только я не вижу, что бы это могло быть.

– Что-то такое, о чем они узнали только после дознания. Я не знаю, почему я говорю «они».

– Почему бы и нет? В конце концов, Кеймены тоже должны быть замешаны в этом деле. Возможно, это шайка, а шайки мне по нраву.

– Это низменный вкус, – рассеянно сказала Фрэнки. – Убийство в одиночку – гораздо более высокий класс, Бобби!

– Да?

– А что там сказал Причард перед смертью? Помнишь, ты говорил мне в тот день на поле для гольфа. Этот смешной вопрос.

– «Почему не Эванс?»

– Да. А что, если именно это?

– Но это же смешно.

– На первый взгляд – да, но вдруг это что-то важное, Бобби? Я уверена, что все дело в этих словах. Ах нет, какая же я дуреха: ведь ты не говорил об этом Кейменам.

– Да нет, говорил, – неторопливо сказал Бобби.

– Говорил?

– Да. Я написал им в тот вечер. Заявив, разумеется, что это, вероятно, не имеет никакого значения.

– А два дня спустя ты получил это письмо от неизвестной фирмы, сманивавшей тебя в Южную Америку?

– Да.

– Ну, – сказала Фрэнки, – не знаю уж, чего ты хочешь. Сначала они пробуют одно, ты отказываешься, тогда они выслеживают тебя и, воспользовавшись моментом, насыпают морфий в твою бутылку пива.

– Значит, в этом замешаны Кеймены?

– Конечно, в этом замешаны Кеймены!

– Да, – задумчиво сказал Бобби, – если твой взгляд на события верен, они просто не могут не быть замешаны. Согласно нашей теперешней теории, все обстоит следующим образом. Погибшего Икс намеренно сталкивают с обрыва (очевидно, это делает Бэссингтон-ффренч). Важно, чтобы Икса опознали неправильно, поэтому ему в карман подкладывают портрет миссис Кеймен, а портрет неизвестной красавицы убирают. Интересно, кто она была?

– Не отвлекайся, – строго сказала Фрэнки.

– Миссис Кеймен ждет появления фотографии, заявляется под видом безутешной сестры и опознает Икса как своего брата из далеких краев.

– Ты не веришь, что он действительно мог быть ее братом?

– Ни на минуту. Ты знаешь, что меня все время озадачивало? Кеймены были люди совершенно другого класса. Погибший был… Ну, может, это звучит ужасно и в духе закоснелого колонизатора на покое, но погибший был, что называется, настоящий господин.

– А Кеймены явно ими не были?

– Явно.

– А затем, когда, с точки зрения Кейменов, все сошло хорошо, тело благополучно опознано, вынесен вердикт о случайной смерти, в садике тишь и гладь, появляешься ты и все портишь, – размышляла Фрэнки.

– «Почему не Эванс?» – задумчиво повторил Бобби. – Ты знаешь, я не понимаю, почему кто-то должен пугаться этой фразы. Что в ней такого?

– А это потому, что ты не знаешь всего. Тут как при составлении кроссвордов. Ты записываешь вопрос и думаешь, что он… идиотски прост и любой на него сразу же ответит, и ты страшно удивлен, когда люди не в состоянии догадаться. «Почему не Эванс?», должно быть, звучало для них как нечто значительное, и им было невдомек, что для тебя это пустой звук.

– Тем большие они дураки.

– Вот именно. Но ведь вполне возможно, они думали, что, раз Причард сказал это, он мог сказать и еще что-то, что тоже вспомнится тебе в свое время. Во всяком случае, они не собирались полагаться на судьбу. Безопаснее было убрать тебя с дороги.

– Они шли на большой риск. Почему же они не придумали еще один «несчастный случай»?

– Нет-нет, это было бы глупо. Два несчастных случая, отстоящих друг от друга по времени на неделю? Это могло бы навести на связь между ними, и люди принялись бы ворошить первый. Нет, я думаю, в их методе есть некая святая простота, и это, право, очень умно.

– Однако ты сама сказала, что морфий не так-то легко раздобыть.

– Да. Надо давать всякие подписки и прочее. Ага, разумеется, это же след. Тот, кто это сделал, имел легкий доступ к запасам морфия.

– Врач, больничная сиделка или аптекарь, – предположил Бобби.

– Ну, я-то подумала о контрабанде наркотиков.

– Нельзя смешивать слишком много разных преступлений, – возразил Бобби.

– Видишь ли, их сила в отсутствии мотива. От твоей смерти никто ничего не выгадает. Так что подумает полиция?

– Маньяк, – сказал Бобби, – вот что они обычно думают.

– Вот видишь! На самом деле все очень просто.

Бобби вдруг засмеялся.

– Что это тебя забавляет?

– Сама мысль о том, как им, должно быть, тошно! Весь этот морфий, которого достаточно, чтобы убить пять или шесть человек, а я, поди ж ты, еще жив.

– Ирония судьбы, которую невозможно предвидеть, – согласилась Фрэнки.

– Вопрос в том, как нам быть дальше, – деловито сказал Бобби.

– О, дел у нас много, – тут же ответила Фрэнки.

– Например?

– Ну… узнать о фотографии, сколько их было, одна или две. И о том, как Бэссингтон-ффренч искал дом.

– Думаю, что тут все будет шито-крыто.

– Почему ты так говоришь?

– Послушай, Фрэнки, подумай-ка сама. Бэссингтон-ффренч должен быть вне подозрений. Он должен быть чист и честен. Не только никакой связи с погибшим: у него должна быть и благовидная причина для пребывания здесь. Возможно, он придумал поиски дома на лету, но я готов держать пари, что он действительно делал что-то в этом роде. Не должно быть и намека на «загадочного незнакомца, которого видели неподалеку от места трагедии». Я думаю, что Бэссингтон-ффренч – его подлинное имя и что он один из тех людей, которые выше подозрений.

– Да, – задумчиво сказала Фрэнки. – Здравое рассуждение. Никакой связи с Алексом Причардом. Эх, знать бы, кем на самом деле был погибший.

– А, это могло бы все изменить.

– Значит, было очень важно, чтобы тело не опознали, а отсюда весь этот маскарад с Кейменами. И все же это был большой риск.

– Ты забываешь, что миссис Кеймен опознала его так быстро, как это только можно было сделать. После этого, даже если бы его фото и попало в газеты, все просто сказали бы: «Странно, этот Причард, который сорвался с утеса, необыкновенно похож на мистера Икс».

– Тут, наверное, есть еще кое-что, – проницательно сказала Фрэнки. – Икс, должно быть, человек, которого не скоро хватятся. Я хочу сказать, что у него нет жены или родни, которые сразу пошли бы в полицию и заявили об исчезновении.

– Молодчина, Фрэнки. Нет, он, должно быть, собирался за границу или, возможно, только что прибыл оттуда. У него был великолепный загар, как у охотника на крупную дичь. Вот на кого он смахивал. И у него не могло быть очень близкой родни, которая знала все о его передвижениях.

– Рассуждаем-то мы прекрасно, – сказала Фрэнки. – Надеюсь, мы не делаем неправильных выводов.

– Весьма вероятно, – сказал Бобби. – Но, по-моему, все, что мы до сих пор говорили, вполне резонно. Разумеется, при условии, что вся эта история – не бред от начала до конца.

Фрэнки взмахом руки отвергла это предположение.

– Вопрос в том, каков наш следующий шаг, – сказала она. – Мне кажется, нам надо рассмотреть три подхода.

– Продолжай, Шерлок.

– Первое: ты. Однажды они уже покушались на твою жизнь и, возможно, попытаются снова. На этот раз мы можем подцепить их на крючок. Разумеется, используя тебя в качестве наживки.

– Нет уж, благодарю покорно, Фрэнки! – с жаром воскликнул Бобби. – На этот раз мне дико повезло, но потом может и не повезти, если они нападут на меня с каким-нибудь тупым орудием. Я уже решил быть предельно осторожным. И думать забудь о наживке.

– Я боялась, что ты это скажешь, – со вздохом произнесла Фрэнки. – Современные юноши прискорбно вырождаются. Так говорит отец. Они уже не получают удовольствия от лишений, опасностей и подвигов. А жаль.

– Страх как жаль, – твердо сказал Бобби. – Какой второй путь?

– Идти от фразы «Почему не Эванс?», – ответила Фрэнки. – Предположительно погибший приехал сюда повидать Эванса, кто бы он ни был. Ну вот, если бы мы могли найти Эванса…

– Как ты думаешь, – прервал ее Бобби, – сколько Эвансов в Марчболте?

– Человек семьсот, пожалуй, – признала Фрэнки.

– По меньшей мере. Может, таким образом мы чего-то и добьемся, но я сомневаюсь.

– Мы могли бы составить список всех Эвансов и нанести визит наиболее вероятным.

– И о чем же мы их спросим?

– В этом-то вся трудность, – ответила Фрэнки.

– Сперва надо разузнать побольше, – сказал Бобби. – Тогда эта твоя идея может оказаться полезной. А что у тебя третьим номером?

– Этот Бэссингтон-ффренч. Тут у нас есть от чего оттолкнуться. Это необычное имя. Я спрошу у отца. Он знает все семейства в этих графствах и разные их ответвления.

– Да, – сказал Бобби, – тут мы можем кое-чего добиться.

– Так мы все-таки намерены чего-то добиваться?

– Конечно, намерены. Неужто ты думаешь, что я запросто так проглотил эту восьмиграновую пилюлю?

– Вот истинный боевой дух! – воскликнула Фрэнки.

– И кроме того, – добавил Бобби, – нужно смыть с себя позор желудочного зонда.

– Хватит, – сказала Фрэнки. – Если я тебя не остановлю, ты опять выйдешь за рамки приличий.

– Женское сострадание тебе совершенно несвойственно, – заявил Бобби.

Глава 9

НЕМНОГО О МИСТЕРЕ БЭССИНГТОН-ФФРЕНЧЕ

Фрэнки, не теряя времени, приступила к делу. В тот же вечер она пристала к отцу:

– Пап, ты не знаешь никаких Бэссингтон-ффренчей?

Лорд Марчингтон, читавший политическую статью, не сразу понял, чего от него хотят.

– Тут не столько французы, сколько американцы, – сказал он сурово. – Все эти дурачества и конференции! Только время и деньги нации уходят впустую.

Фрэнки отключилась и дождалась, пока лорд, похожий в своих рассуждениях на поезд, движущийся по привычной колее, не остановился, фигурально говоря, на какой-то станции.

– Бэссингтон-ффренчи, – повторила она.

– Ну, и что там у них? – спросил лорд Марчингтон.

Фрэнки не знала, что там у них. Она ляпнула наугад, зная, что отца хлебом не корми, дай только поспорить:

– Это же йоркширский род, не так ли?

– Вздор. Они из Хэмпшира. Есть, разумеется, и шропширская ветвь, а потом еще ирландская. Которые из них твои приятели?

– Я точно не знаю, – сказала Фрэнки, принимая как факт подразумеваемую дружбу с несколькими неизвестными людьми.

– Точно не знаешь? Как это так? Ты должна все знать точно.

– В наши дни люди столько переезжают с места на место, – сказала Фрэнки.

– Переезды, переезды – это единственное, чем они все занимаются. В мое время мы спрашивали людей. Тогда человек знал, какого он роду-племени. Кто-то заявляет, что он из хэмпширской ветви. Что ж, очень хорошо. Твоя бабушка выходит замуж за моего троюродного брата. Вот ниточка и прослеживается.

– Это, наверное, было очень удобно, – сказала Фрэнки. – Но в наши дни, право, нет времени на генеалогические и географические изыскания.

– Ну еще бы, у вас теперь нет времени ни на что, знай только хлещете эти ядовитые коктейли! – Лорд Марчингтон вдруг взвыл от боли, шевельнув пораженной подагрой ногой, которая не стала болеть меньше даже после того, как он надолго припал к заветной бутылочке портвейна из фамильных погребов.

– Они богаты? – спросила Фрэнки.

– Бэссингтон-ффренчи? Трудно сказать. Шропширские, по-моему, изрядно подразорились: налоги на наследство, то да се. Один из хэмпширских женился на богатой наследнице, американке.

– Один из них был на днях в наших краях, – сказала Фрэнки. – Кажется, подыскивал себе дом.

– Странно. И зачем человеку иметь тут дом?

«В том-то и вопрос», – подумала Фрэнки.

На другой день Фрэнки зашла в контору Уилера и Оуэна, посредников по продаже недвижимости. Мистер Оуэн вскочил на ноги, приветствуя девушку. Фрэнки милостиво улыбнулась ему и опустилась в кресло.

– Что же мы будем иметь удовольствие сделать для вас, леди Фрэнсес? Надеюсь, вы не задумали продавать Замок? Ха-ха!

– Жаль, что мы не можем этого сделать, – сказала Фрэнки. – Нет. Собственно говоря, тут на днях, кажется, был мой приятель, некто Бэссингтон-ффренч. Он подыскивал дом.

– А, да, в самом деле. Фамилию я запомнил хорошо. Две маленькие буквы «ф».

– Совершенно верно, – сказала Фрэнки.

– Он справлялся о разной мелкой собственности, желая приобрести что-нибудь, но на другой день ему надо было вернуться в Лондон, так что он не успел осмотреть много домов. Однако насколько я понимаю, это ему не к спеху. После его отъезда мы узнали, что продаются два-три дома, которые могли бы ему подойти, и я послал данные о них, но не получил от него никакого ответа.

– Вы писали в Лондон или… э-э… по сельскому адресу? – поинтересовалась Фрэнки.

– Сейчас посмотрим. – Он повернулся к младшему клерку. – Фрэнк, адрес мистера Бэссингтон-ффренча.

– Роджер Бэссингтон-ффренч, эсквайр, Мерроуэй-Корт, Стейверли, Хэнтс, – тут же отбарабанил младший клерк.

– Ага! – вскричала Фрэнки. – Значит, это не мой Бэссингтон-ффренч. Должно быть, его кузен. Мне казалось странным, что он побывал здесь, а ко мне не заглянул.

– Вот именно, вот именно, – понимающе сказал мистер Оуэн.

– Дайте подумать, он, должно быть, заходил к вам в среду?

– Совершенно верно. Незадолго до половины седьмого. В шесть тридцать мы закрываемся. Я помню это особенно хорошо, потому что как раз в тот день произошел прискорбный несчастный случай: человек сорвался с утеса. Так уж вышло, что мистер Бэссингтон-ффренч оставался при теле до прихода полиции. Он выглядел очень расстроенным, когда пришел сюда. Весьма печальная трагедия, и пора бы уже что-то делать с этой тропой. Муниципалитет очень критиковали, скажу я вам, леди Фрэнсес. Очень опасно. Даже представить себе не могу, почему это был единственный несчастный случай в наших местах.

– Удивительно, – согласилась Фрэнки. Она ушла от Оуэна в задумчивости. Как и предсказывал Бобби, все действия Бэссингтон-ффренча выглядели вполне благопристойно. Он был одним из хэмпширских Бэссингтон-ффренчей, он дал свой настоящий адрес, он сообщил о своей роли в этой трагедии агенту по недвижимости. Возможно ли, что в конце концов он окажется совершенно невинным человеком, каким представляется сейчас? Фрэнки снова почувствовала сомнения, но потом отбросила их.

– Нет, – сказала она себе, – человек, который хочет купить недвижимость, либо пришел бы пораньше днем, либо остался на следующий день. Кто идет к агенту в шесть тридцать вечера, а на другой день уматывает в Лондон? И вообще, зачем приезжать, почему не написать?

Нет, решила она, у Бэссингтон-ффренча рыльце в пушку.

Следующий визит Фрэнки нанесла в полицию. Инспектор Вильямс был ее старый знакомый. Как-то он разыскал служанку, которая явилась с фальшивыми рекомендациями, а потом улизнула, прихватив кое-что из драгоценностей Фрэнки.

– Добрый день, инспектор.

– Добрый день, ваша милость. Надеюсь, ничего не случилось?

– Пока нет, но вскоре я намерена ограбить банк, потому что мне страшно не хватает денег.

Примечания

1

Деревянная клюшка для гольфа.

Конец бесплатного ознакомительного фрагмента.