Глава 4

Они находились в своем загородном доме во Флоренции, когда маркиза Фиоралди узнала, что ее дочь беременна. Первой мыслью матери было оградить Адриану от гнева отца, убрать подальше от назойливо любопытных друзей и соседей, а также от слуг, которые всегда все узнают первыми. Но самое главное, поскорее увезти дочь от ее жениха Паоло, пока она не сказала ему правду. Она также узнала, что дочь страстно любит Джорджа Маунтджоя и хочет выйти за него замуж, но тот не любит ее.

– Ты глупая маленькая дурочка, – в сотый раз повторяла мать, элегантно разливая чай. – Адриана, как ты могла дойти до такого?

– Очень легко, мама, – спокойно ответила Адриана. – Я люблю Джорджа и не люблю Паоло. Хотя, возможно, люблю, но совсем по-другому. О, мама, – взмолилась Адриана, – ты должна знать, о чем я говорю.

Маркиза, которая вышла замуж по воле своей семьи и жизнь которой протекала спокойно, но без страстных взрывов и невероятных любовных похождений, конечно же, не понимала свою дочь.

– Пожалуйста, говори тише, – приказала она, – и послушай, что я тебе скажу. Я привезла тебя в Лондон для твоей же пользы. – Она тоже понизила голос до такой степени, что Адриана ее едва слышала. – Паоло и его семье было сказано, что ты чувствуешь себя недостаточно хорошо. Что тебя увезут в Лондон, чтобы показать специалисту. Ты стала быстро утомляться. Тебе надо сменить обстановку, глотнуть свежего деревенского воздуха, иначе дело может закончиться туберкулезом. Свадьба будет отложена. Ты тайно родишь ребенка здесь, в Англии, где тебя никто не знает. Ребенку будет найдена семья, а ты вернешься домой и выйдешь замуж за Паоло. Этот позор будет вычеркнут из твоей жизни, и ты никогда не станешь вспоминать о нем.

Маркиза внимательно посмотрела на дочь. Адриана сидела, понуро опустив темноволосую головку, и по ее бледной щеке катилась слеза.

– Тебе все ясно, Адриана?

Девушка покорно кивнула. Что ей еще оставалось делать? Джордж отлюбил ее и покинул. Она находила его таким красивым, таким жизнерадостным и чрезвычайно привлекательным с самого первого дня, когда он приехал на виллу Фиоралди. Он сильно отличался от черноволосого мрачного Паоло; Джордж был жизнерадостным и веселым. Минуты, проведенные с ним, значили для Адрианы больше, чем дни, проведенные с Паоло. И она с первого дня почувствовала, что тоже нравится ему.

– Какая же ты красавица, Адриана, – говорил Джордж, с восхищением глядя на нее.

Но он не был соблазнителем; она сама спровоцировала его, безжалостно флиртуя с ним, заманивая и отступая. Она была хорошенькой девушкой с длинными гладкими волосами, огромными карими глазами и нежной, оливкового цвета, кожей. Она была не слишком высокой, но с прекрасной фигурой, длинной грациозной шеей и хорошими ногами. И она была экспертом в области флирта.

Во всем этом деле вины Джорджа не было, и ее отец это знал.

– Я бы заставил подлеца жениться на тебе, – гремел он, расхаживая по залу виллы Фиоралди, – если бы не знал, что из этого ничего хорошего не выйдет. И какой бы безнравственной ты ни была, я не намерен выдавать тебя замуж за никчемного молодого человека, без всяких перспектив в жизни; человека, от которого готова отказаться его семья.

После этого он переложил все заботы на плечи своей умной жены, маркизы.

На самом деле Джордж, пусть и не с охотой, предлагал Адриане жениться на ней, когда узнал новость из ее длинного душещипательного письма, которое она прислала ему в Баварию, где он гостил у своих друзей. Но Адриана знала, что ей не принадлежит его сердце. И она также знала, что он любил ее только короткое мгновение и что в замужестве она будет с ним глубоко несчастна. Поразмыслив, Адриана написала Джорджу, что отказывается от его предложения. Он пообещал быть с ней рядом, если в том возникнет нужда, и просил дать ребенку его фамилию. В конце концов Адриана согласилась сделать то, что предлагала ей мать.

– Мне думается, что я нашла подходящее место, – сказала маркиза, перечитывая объявление, данное в газету Джинни Суинберн. – «Суинберн-Мэнор... Уединенное... Сельская местность... Домашняя еда...» Звучит заманчиво. Я немедленно пошлю им телеграмму и организую визит.

Адриана слушала мать с подавленным видом. Все те вещи, которые перечислила ее мать, были для нее смертельным приговором. «Уединенное». Это означало, что она ни с кем не будет видеться. К тому же Адриана ненавидела сельскую местность; даже в Италии она предпочитала ей городские удовольствия Флоренции или Рима. А в ее теперешнем состоянии она просто не могла смотреть на еду, какой бы вкусной она ни была.

– Да, мама, – безразличным тоном произнесла Адриана, а сама тем временем подумала: лучше бы выйти замуж за Джорджа. По крайней мере какое-то время ей будет весело.

Джинни Суинберн скребла, мыла, полировала свой дом сверху донизу, ожидая почетных гостей.

– Как-никак итальянская маркиза, – сказала она Джошуа.

– Хотелось бы мне знать, что могло заставить итальянскую маркизу выбрать далекие земли Йоркшира? – задумчиво промолвил Джошуа. – Я думаю, что Париж или Биарриц подошли бы ей больше. Во всяком случае, предупреди меня, когда она приезжает, и я исчезну, чтобы не мешать вам. – Джошуа усмехнулся. – Не будет ничего хорошего, если я зайду поздороваться с ней в грязных сапогах, пахнущий навозом и окруженный собаками, которые без всякого стеснения прыгают на диваны. Готов поклясться, что не этого ожидает маркиза от Суинберн-Мэнор.

Джошуа разразился громким смехом, Джинни присоединилась к нему, дети тоже засмеялись, потому что смеялись их родители, собаки залаяли, и начался бедлам. Джинни оставалось надеяться, что маркиза принадлежит к тому типу женщин, которым не мешают небольшой шум, грязь и животные, потому что, говоря откровенно, она, давая объявление в газету, не рассчитывала на столь высоких гостей.

Тряский старый двухколесный экипаж довез маркизу и Адриану от ближайшей железнодорожной станции, находящейся на расстоянии более пятнадцати миль. Дождь лил как из ведра, и они были вынуждены останавливаться каждые пятнадцать минут, так как Адриану все время тошнило; маркиза же, сжав зубы, мрачно думала, что еще одна встряска, и ее позвоночник не выдержит и сломается. У самых ворот экипаж увяз в грязи, и женщины вынуждены были с полмили идти до дома по разбитой дороге.

Взглянув на дом, маркиза решила, что ошиблась адресом.

– И это называется английским поместьем? – сказала она, глядя на квадратный, серого камня, дом. – Неужели так живет английский высший класс?

Она нажала на медную кнопку звонка, и они стали ждать, слушая, как бесконечный дождь стучит в деревьях. «А это только сентябрь, – подумала маркиза, дрожа от холода, – моя бедная, бедная дочь». Но она заставила себя ожесточить сердце. Адриана поступила плохо. Она совершенно не раскаивается. Ее дочь должна быть наказана.

– Здравствуйте, здравствуйте. Пожалуйста, поскорее входите, а то совсем промокнете. – На пороге стояла Джинни Суинберн, широко улыбаясь. Ее лицо разрумянилось от плиты и возбуждения, блестящие каштановые волосы выбились из пучка и падали ей на лицо.

Адриана почувствовала, что тоже улыбается, хотя твердо для себя решила, что место ей не понравится и она при первой возможности разразится слезами и негодованием, одним словом, сделает все, чтобы мать забрала ее обратно в Италию.

Войдя в дом, маркиза огляделась по сторонам и последовала вместе с дочерью за Джинни в гостиную, где уже был сервирован чай. В камине потрескивали поленья, и Адриана обессиленно опустилась в стоявшее перед камином кресло.

– Вы выглядите ужасно бледной, моя дорогая, – сказала Джинни, с беспокойством глядя на девушку. – Я понимаю, что это от долгого путешествия, к тому же сельские дороги такие ухабистые. Возможно, чашка горячего чая поможет вам.

Она стала разливать чай из массивного серебряного викторианского чайника, вынутого по такому случаю из обитой внутри зеленым холстом коробки и до блеска отполированного. Обычно семья пользовалась большим коричневым кухонным чайником, и Джошуа говорил, что чай в нем гораздо вкуснее, чем в этом серебряном. И чашки, которые Джинни использовала сегодня, были из фаянса «Доултон», такие тонкие и прозрачные, что через них можно было видеть все насквозь; серебряные ложки истончились за время пользования ими, но они были приличными. Все эти предметы были вынуты из загашников по столь торжественному случаю. Сама Джинни провела полночи у плиты, занимаясь выпечкой.

– Не будь такой глупой, женщина, – дразнил ее Джошуа. – Они слишком шикарны для нас. Не пройдет и пяти минут, как они уедут.

Но вот они здесь и никуда не собираются уезжать, так как уже прошло более десяти минут, а маркиза с задумчивым видом продолжала пить чай. И ее дочка, такая хорошенькая девочка, хотя и выглядела плохо, но заметно расслабилась. Она даже взяла одно песочное печенье.

– Ну разве здесь не чудесно, – сказала Джинни и одобряюще улыбнулась. – Жаль, что погода подкачала, но уже конец сентября. Правда, Джошуа говорит, что впереди нас ждет бабье лето. – Она весело рассмеялась. – Это как нельзя кстати для вашего отдыха, не так ли?

Маркиза промолчала и поставила чашку на стол, отполированный до такой степени, что она бы могла, если бы захотела, увидеть в нем свое отражение, а ее дочка грызла печенье и упорно смотрела в окно на мокрый пейзаж. Джинни услышала, что кто-то скребется в дверь. Увидев просунувшийся в нее нос собаки, она поспешила крикнуть:

– Вон!

К счастью, животное сразу же повиновалось. Не хватало еще, чтобы собака прыгнула на диван.

– Миссис Суинберн, – неожиданно произнесла маркиза, – я надеюсь, вы понимаете, что ваш дом, каким бы хорошим он ни был, не то место, где женщина моего положения может нормально отдохнуть.

– О... мне жаль, маркиза, – пробормотала Джинни, смутившись. – Надеюсь, что мое объявление не ввело вас в заблуждение. Я знаю, что мы находимся достаточно далеко, но я ведь писала в нем «уединенное».

– Вы меня не поняли, миссис Суинберн, – продолжала маркиза. – Именно это «уединенное» и привлекло меня. – Она внимательно посмотрела Джинни в лицо, и та почувствовала, что краснеет.

– Может, еще одну чашку чая? – поспешно предложила она.

– Вы представляетесь мне женщиной, которой я могу доверять, синьора. Я уверена, что сейчас вы понимаете, что есть совершенно другая причина, почему я здесь. – Маркиза кивнула в сторону Адрианы, которая продолжала упорно смотреть в окно, безучастная к разговору.

– Ваша дочь? – удивилась Джинни. – Надеюсь, что она не больна. Она выглядит такой усталой и бледной.

– Моя дочь страдает от болезни, известной большинству женщин, синьора, – резко заметила маркиза. – Но боюсь, что это болезнь, которой подвержены только замужние женщины.

– Ох... – выдохнула Джинни, и маркиза поведала ей печальную историю.

– Теперь вы знаете причину, по которой я приехала сюда. Причина в том, что Адриана должна пока пожить у вас, чтобы событие прошло совершенно незаметно.

– Втайне, – подсказала Джинни.

– Совершенно верно.

Джинни посмотрела на Адриану. Печальные черные глаза девушки с мольбой глядели на нее. Джинни вспомнила, какой счастливой была сама, когда носила своего первенца, и подумала, как ужасно чувствует себя Адриана, оказавшись в такой ситуации.

– Это не совсем то, на что я рассчитывала, – в замешательстве проговорила Джинни. – Я хотела сдавать комнаты за плату.

– Эта квартирантка будет хорошо вам платить, – ответила маркиза. – Деньги для меня не имеют значения. Вы будете получать сумасшедшие деньги за заботу о моей дочери и вашу помощь, когда придет срок. – Придвинувшись ближе, она тихо добавила: – И я заплачу вам еще больше денег, столько, сколько вам и во сне не снилось, синьора, если вы возьмете ребенка себе. Обещаю от имени всей семьи, что ребенок никогда ни в чем не будет нуждаться. Не будете нуждаться и вы, синьора, и вся ваша семья.

Джинни не знала, что ответить. Затем она подумала об Адриане, чья жизнь была погублена негодяем, о ее женихе в Италии и о той чудесной жизни, которая ее ожидает, когда она выйдет за него замуж, и, наконец, о бедном нежеланном ребенке.

– Я должна посоветоваться с мужем, – ответила она после некоторого раздумья.

Маркиза сразу поняла, что она уже приняла решение и муж не может не согласиться со своей очаровательной женой.

– Я буду чувствовать себя совершенно спокойно, оставляя свою дочь на ваше попечение, синьора Суинберн, – сказала маркиза, принимая вторую чашку чая. – Возможно, нам сейчас лучше посмотреть комнаты, которые вы отведете Адриане. Я хочу, чтобы ей было уютно.

Маркиза была совершенно права относительно мужа, и Адриана осталась у Суинбернов до самых родов.

Первые несколько дней она не выходила из своей комнаты, а Джинни носилась вверх-вниз по лестнице с подносами в руках: поднос с завтраком, одиннадцатичасовой поднос, поднос с ленчем, с чаем, с обедом, ужином...

– Неужели девушке больше нечего делать, кроме как есть? – удивился Джошуа.

Наконец, не в силах этого больше выдержать, в первый же день, как только проглянуло солнце, осветив мокрую траву и вызвав пар от земли, Джинни послала наверх детей и собак, чтобы развеселить Адриану.

Часом позже она спустилась вниз, ведя за руки детей и окруженная лающими собаками.

– Мы идем гулять, – сказала она Джинни, сидевшей на ступеньках около кухонной двери и чистившей бобы для ленча.

– Хорошо, – ответила та. – Поищите, не осталось ли ежевики на кустах около луга. Возможно, вам удастся найти и малину. Я приготовлю на ужин сладкий пирог.

Глядя вслед удалявшейся компании, Джинни довольно улыбалась.

С этого дня Адриана стала членом семьи Суинберн. К ней относились как к собственной дочери, не лучше и не хуже. Адриана рассказала Джинни о Джордже и почему она не смогла выйти за него замуж, опасаясь, что он будет несправедлив к ней. Его плохое отношение просто убило бы ее.

– Этот ребенок будет вашим, Джинни, – сказала она, – и лучшей матери, чем вы, мне трудно представить. Вы будете гораздо лучше, чем была бы я.

И хотя Адриана пока не представляла, Джинни знала, чего ей будет стоить расстаться с ребенком.

– Это цена твоей свободы, Адриана, дорогая, – сказала она, когда с помощью местной повивальной бабки спустя шесть месяцев ребенок появился на свет. Адриана горько плакала, но понимала, что Джинни права.

Несколькими неделями позже Джинни и Джошуа проводили ее на станцию и посадили в поезд, отбывающий в Лондон.

– Я никогда больше не увижу тебя, Джинни, – говорила Адриана, обнимая Джинни и заливаясь горючими слезами. – Не увижу я и моего маленького сыночка. Я даже не знаю, что хуже, – добавила она, потому что любила Джинни больше, чем свою собственную мать.

– Я буду вспоминать тебя, – пообещала Джинни. – Я расскажу твоему сыну, какой красивой ты была и как ты его любила.

– И что я умерла, дав ему жизнь, – трагически добавила Адриана.

– Если ты этого хочешь, – согласилась Джинни, не в силах сдержать слезы.

Поезд дал свисток, и двери закрылись. Адриана, пройдя в вагон первого класса, высунулась из окна и со слезами на глазах смотрела на провожающих. Джинни, вынув маленький белый платочек, махала ей вслед, пока поезд, набирая скорость, не отошел от станции и Адриана не исчезла в тумане. Навсегда.

Глава 5

Лоренцо Маунтджой Суинберн был окрещен в маленькой нормандской церквушке в Сен-Суиден викарием, преподобным отцом Оутсом в присутствии почти всех местных жителей, за исключением миссис Ходжкисс, сломанная нога которой все еще ее беспокоила, и Этель Эйкройд, которая навещала свою сестру в Барнсли и, к своему сожалению, пропустила всю церемонию.

Конечно, все давно знали, так как в такой маленькой округе было невозможно сохранить подобную тайну. Они не знали только того, кем была Адриана по происхождению и что с ней случилось. Просто девушка попала в беду; Джинни и Джошуа приютили ее и из христианского милосердия усыновили ребенка. Адриана провела с ними долгие зимние месяцы; она праздновала с ними Рождество в той же маленькой церквушке, и они успели полюбить ее. Кроме того, они сразу увидели в ней леди и очень сострадали, что она была «обесчещена» плохим человеком. Поэтому в какой-то степени Лоренцо принадлежал им всем, и они испытывали глубокое волнение, когда Джинни выбрала двух человек, которые, стоя с ее собственным братом, выступали как крестные родители.

Лоренцо ни капли не был похож на своего отца Джорджа. Он скорее походил на мать: такой же темноволосый, с оливкового цвета кожей и большими карими глазами, опушенными длинными ресницами. Он был коренастее, чем Джордж, ниже ростом, но его определенно можно было назвать красивым парнишкой. И к тому же счастливым.

Лоренцо всегда говорил, что ни у кого не было более счастливого детства, чем у него. Он любил Суинберн и был зеницей ока всей деревни, желанным гостем в любом доме, где его всегда угощали свежей выпечкой и стаканом парного молока. Или, если это был воскресный день и время приближалось к ленчу, стаканом лимонада, который он выпивал, сидя на солнышке на деревянной скамейке рядом с пабом «Красный лев».

Джинни всегда говорила, что никогда не знает, где искать Лоренцо: его домом была вся деревня. Но она не волновалась за мальчика, зная, что с ним не случится ничего плохого, ведь у него в друзьях вся деревня.

Лоренцо знал, что он не был ребенком Джинни и Джошуа. Они считали, что поступят плохо, если соврут ему, но они твердо держали свое обещание, и он не знал имени своей родной матери.

– Это не имеет значения, – сказал он Джинни, чем весьма ее обрадовал. – Я предпочитаю тебя всем другим матерям на свете.

Лоренцо окончил сначала начальную школу в ближайшей деревне Муркрофт, затем классическую школу-интернат и выиграл место в Кембридже.

Джинни так гордилась им, когда они вместе с Джошуа проводили его в колледж. Она думала об Адриане, и ей очень хотелось, чтобы та увидела своего сына, но она даже не могла написать ей, чтобы сообщить, каким чудесным он вырос. Пункт договора, заключенного с маркизой, запрещал ей это делать.

Однако каждый год, когда наступал день рождения Лоренцо, Джинни думала, что, возможно, Адриана поддастся искушению увидеть своего сына, и даже смотрела на дорогу, ожидая увидеть ее. Но этого так и не случилось. И Джинни продолжала пунктуально соблюдать свою часть сделки. Для нее Лоренцо был таким же родным сыном, как и ее собственный мальчик Фредди.

Однако вскоре Лоренцо сделал то, чего от него никто не ожидал. Проучившись два года в Кембридже, он бросил колледж и поступил на службу в военно-морской флот.

«Дорогие мама и папа, – писал Лоренцо, – я слишком подвижный, чтобы вести такой размеренный образ жизни. Я всегда думал, что буду пахать нашу землю, а не учить сопливых маленьких детишек, как правильно делать грамматический разбор предложения в какой-нибудь маленькой начальной школе. Или в лучшем случае учить глупых юнцов, подобных мне, в таком почетном старом заведении, как Кембриджский колледж, хорошо питаясь, наслаждаясь хорошими винами и звуками своего собственного голоса, когда я буду поучать их, став большой и уважаемой шишкой. Я хочу жить. Реклама гласит: «Вступай в военно-морские силы, и ты увидишь мир». Я так и поступил. Простите меня, дорогие родители, ибо я не ведаю, что творю». Письмо было залито слезами Джинни, так как она перечитывала его шесть раз.

– О, Джош, он поступил на флот, – говорила она, обливаясь слезами.

Джошуа поднял голову от счетов.

– Не волнуйся, – сказал он, подумав. – Лоренцо вернется.

И он вернулся, хотя гораздо позже, чем его ждала Джинни. Это случилось в конце долгой суровой зимы. Лоренцо появился в Суинберне без одной ноги и с молодой женой.

Но Фредди, первенцу Джинни и частице ее сердца, счастье не улыбнулось. Он был убит и похоронен в братской могиле на французской земле, и она знала, что никогда не увидит его могилу. Для нее это было трагедией, которую ей никогда не пережить, но она скрепя сердце не позволяла себе омрачать день возвращения своего второго сына.

Даже покалеченный, Лоренцо, стоявший сейчас в холле Суинберн-Мэнор, был прежним очаровательным парнем, коренастым, темноволосым, со смеющимися карими глазами. Джинни было тяжело видеть своего покалеченного сына, такого храброго и беспечного, принявшего свое увечье так же, как он всегда все принимал в своей жизни: стоически и с достоинством. «О, Адриана, – снова подумала она, – как бы ты гордилась своим сыном».

Лоренцо внимательно смотрел на Джинни. Он знал, о чем она сейчас думает, и улыбнулся ей одобряющей улыбкой.

– Все хорошо, мам, – сказал он, крепко ее обнимая. – Я хочу, чтобы ты познакомилась с моей женой Мареллой.

Взяв за руку молодую женщину, он ввел ее в круг семьи. Она стояла среди них, застенчиво улыбаясь.

– Как вы сами видите, она маленькая блондинка и очень хорошенькая, – сказал, рассмеявшись, Лоренцо. – И хотя она хорошо говорит по-английски, Марелла – итальянка. Так же, как и я.

– Добро пожаловать, моя дорогая, – сказала Джинни своей невестке, обнимая ее.

Ее примеру последовал Джошуа, а затем и Агнес, которая вышла замуж за инженера и собиралась поехать к нему в Южную Африку, где он строил мосты.

– Мы встретились в Форте-де-Марми, маленьком морском курорте, расположенном на побережье Адриатики, – рассказал Лоренцо за ленчем. – Многие благородные итальянские семьи привозят туда своих детей на отдых. Я лечился в одном из местных госпиталей, а Марелла приходила туда, чтобы поднять солдатский дух. Как вы сами видите, она в этом весьма преуспела. – Лоренцо рассмеялся и поцеловал жену. – Я думаю, что ее интерес ко мне вызвало мое итальянское имя, – добавил он.

– А какая у тебя фамилия, моя дорогая? – спросила Джинни, протягивая сыну кусок свежего хлеба с маслом.

– Фамилия моей семьи – Фиоралди, – застенчиво ответила Марелла. – Мы родом из Тосканы.

Джинни осторожно поставила на стол блюдо. Кровь застучала у нее в висках, оглушая ее, когда она встретилась взглядом с Джошуа, сидевшим напротив. Она заметила, как он побледнел, и впервые в жизни она не смогла найти слов, чтобы что-то сказать.

– Фиоралди, – повторил Джошуа, нарушив неожиданно наступившую тишину. – Это весьма известная фамилия в Италии, не так ли? Помнится, что я что-то читал о маркизе. Или я ошибаюсь?

– Вы совершенно правы, синьор. – Марелла улыбнулась застенчивой улыбкой. – Маркиз – мой дядя. Он был старшим братом и унаследовал титул и землю.