Коваль пригласил гостей за стол. По такому случаю постелили такую белоснежную скатерть, что Велигой себе подумал, что берегли не иначе, как на случай неожиданного визита самого князя. Хозяйка кормила гостей и семейство наваристыми щами, Волчий Дух уплетал, только за ушами хруст стоял - давненько не ел вот так вот, по-простому, домашней стряпни.
      После обеда отправились смотреть лошаденку для Репейки. Конячки и вправду были неказистые, но для дурачка были в самый раз. Велигой выбрал кобылку поспокойнее, полез было в калиту, да коваль только руками замахал: какие, мол, деньги, да зачем? Съездит Репейка, куда надо проводит витязя, а там вернет чай не в Тьмутаракань едут, тут же, можно сказать, рядышком!
      Дымок, старший Тырин сын, вызвался поправить подковы Серку. Коваль отправился в кузню, Репейка увязался за ним, как всегда болтая о всякой всячине. Велигой некоторое время смотрел, как Дымок работает над подковами, потом убедился, что парень свое дело знает, присел на лавку у стены - опять начала разбаливаться голова. Эх, мало настоя Белоянова взял... Витязь пригрелся на солнышке, расслабился... и уснул, как убитый.
      Теперь, когда проснулся уже под вечер, чувствовал себя неловко - здоровый да молодой, а задрых, как старый дед на завалинке. Проснулся сам - никто его не будил. Теперь до ночи точно не поспеют к Барсуку.
      Из-за избы показался Тыря. Улыбнулся витязю, присел рядом.
      - Сладко спал, вой, - молвил коваль густым, добрым басом. - Эк тебя с жинкиных щей разморило!
      - И не говори... - ответил Велигой. - Знатно готовит твоя половина, чуть язык не проглотил, так уплетал.
      Тыря засмеялся. Весело так, раскатисто.
      - Спасибо на добром слове, - молвил он, и поглядев на заходящее солнце, добавил: - Теперича вам смыслу нет в путь трогаться. Переночуете у меня, а завтра, с утречка...
      Из дому вышел Репейка в сопровождении Дымка и тырина младшенького, как его звать, Велигой почему-то не запомнил.
      - Да, что ты, Тырюшка! - воскликнул дурачок. - Да пошто мы тебя стеснять будем? Чай я тоже не в огороде живу, избенка моя рядом...
      - Уж извини, Репейка, - сказал добродушно Дымок, голос у него был весь в папаню, - но в твоей избе щелей больше, чем бревен, и крыша аки сито. Давно говорю, давай с братаном поправим, а ты все "да ладно, да неудобно...". Не, в такую избу гостя вести... лучше в другой раз. И не упрямься, завтра же пойдем щели конопатить, пока ты витязя к Барсуку проводишь. А вот вернетесь - тады и погостит у тебя, коль пожелает...
      - Верно речешь, сынку. - кивнул Тыря. - Тем паче, что дождь сегодня ночью будет - вон, какие тучи Стрибог на виднокрае согнал. Решено. Оставайтесь.
      - Да я как-то дождя не шибко боюсь... - пожал плечами Велигой. - Чай не бревна с неба падают - вода-живица. А Репейка правду молвит - негоже нам тебя стеснять. Тем более, что и так дольше всех приличиев загостились, по моей вине застряли. Надо же, задрых, как сурок... Да и не один живешь, с семейством.
      - Да брось ты, вой, разве ж это семейство? Вон, у Петлюка - это да, восемь ртов, а у меня места в избе - хоть курей разводи.
      - Да я уж как-нибудь, может, на сеновале... - совсем смутился Велигой...
      Разумеется, ни на какой сеновал его не пустили. Как отвечеряли, постелили в избе на лавку шкуру медвежью, - оказывается, хозяин иной раз промышлял и охотою - другой укрыться дали. Репейка полез на чердак - сухо там, тепло от трубы.
      - Вот всегда так, - покачал головой Тыря. - Ну никак он не может по-человечески... Эх, цены б ему не было, кабы умом здрав был.
      - А что он, с рождения такой, - спросил Велигой, заворачиваясь в шкуру и пристраивая под голову свернутый плащ, - или потом какое несчастье приключилась?
      - Уродился... - махнул рукой коваль. - Да тут еще такая беда родителей-то его мор унес, когда ему... э-э-э, десять тому... значит, пятнадцать весен было тогда. С тех пор так один и живет. Кое-как. К работе-то ни к какой серьезной не пригоден, за огородом и то уследить не может. Пойдет, к примеру, сорняки полоть и замечтается, на небо глядючи... на весь день. Пока пузо жрать не попросит. Люди помогают, да он гордый, сам не попросит, хозяйство потому вечно запущено...
      Велигой невольно сжал зубы. Помогают... Хозяин-то мужик добрый, да вот не все здесь таковы, ох не все... Опять вскипела лютая злоба в душе, когда вспомнил, как летели в Репейку камни, как глумился над ним тот мерзавец. Наверное, думы очень ярко отразились на лице витязя, потому как Тыря посмотрел внимательно, вздохнул.
      - Да, рассказывал мне Репейка, рассказывал, как ты Плетенина сына в лоб каменюкой угостил и как Струпня покалечил. Да поделом обоим, я бы еще и добавил - для пущей памяти. Ты, вой, на весь нашу не серчай, разный тут народ живет. И обормотов всяких хватает, но и хороших людей тоже не полторы калеки. Так что, Репейку мы здесь в обиду особо не даем. Бывает, конечно, что и не углядим, обидит какой-нибудь веник не вязаный, что себя шибко умным считает, а по сути, так он, а не Репейка, и есть самый дурак... Ну, добро тебе почивать, вой, да и мне пора на боковую. Завтра ни свет ни заря работать надобно, а кузня лень не любит.
      - И тебе добро... хозяин... - пробормотал Велигой уже сквозь сон. Хоть и должен был выспаться за день, но все одно, уснул, как бревно. Сказались три полубессонные ночи подряд - на княжьих пирах, да в дороге...
      Этой ночью не снилось ничего, только пошедший заполночь дождик вкрадывался своим мягким шумом в хрупкую ткань сна...
      *******************
      Утром Велигой вскочил, как заведенный, ни свет ни заря, даже раньше Тыри. Опять же, сработала воинская выучка: бывало, на заставе допоздна с такими же обормотами в кости дулся, с утра просыпался уже в карауле, а как добрался и как на пост встал - напрочь не помнил.
      На улице капал мелкий дождик. Голову, слава Богам, вроде отпустило, чувствовал себя бодро. Умылся у колодца, вернулся в избу посвежевший, принялся собирать свои и Репейкины манатки. Пошел в сарай, взнуздал Серка, осмотрел еще раз лошадку, что вчера приметил для дурачка.
      Когда вернулся в избу, в горшке на печи уже шкворчала каша, хозяйка улыбнулась приветливо, Тыря прохаживался по горнице, разминая затекшие со сна плечи. Сыновья коваля уже ушли в кузню - разжигать-раздувать горн, пока завтрак готовится.
      Почуяв запах каши, с чердака спустился заспанный Репейка, хлопал глазами, ноздри раздувались, как у гончего псяки, что добычу учуял.
      Отведали каши, разошлись по своим делам. Тыря с сынами скрылся в кузнице, Велигой битый час угробил на бесплодные попытки обучить Репейку седлать лошадь, наконец плюнул, сделал все сам и вывел обоих коней на двор.
      Тырина жинка захлопотала вокруг дурачка, собирая в дорогу, достала новые лапти и одежку потеплее - дождь каплет, застудится дуралей неровен час, потом лечи его, горемычного... Велигой тем временем облачался в доспех - вроде бы до лесу, где всякое может водиться, еще далече, но одеваться потом под дождем ему совсем не улыбалось. Репейка широко раскрытыми глазами наблюдал, как воин влезает в стальную кольчато-чешуйчатую броню, застегивает пряжки наручей, натягивает боевые рукавицы. Меч Велигоя с клинком длинной в четыре с лишним пяди и рукоятью в полторы привычно уместился за правым плечом на хитрой системе ремней и застежек, лук выглянул из-за левого. За голенище сапога скользнул тяжелый боевой кинжал, на поясе уместились в ряд четыре швыряльных ножа и колчан. Голова скрылась в скорлупе шлема с половинчатой личиной в виде широко распахнутых совиных глаз с клювом-наносником.
      Велигой накинул на плечи дорожный плащ из тонкой темной кожи, хитро скроенный так, чтобы не мешал в любой миг выхватить из-за спины оружие. Порылся в дорожном мешке, вытащил еще один плащ, отдал Репейке.
      Со двора отъезжали, когда в кузне уже во всю гремели молоты Тыри и Дымка. Ковали прервали работу, вышли попрощаться. Репейка долго не мог забраться в седло, садился все время то боком, то задом наперед, и кончилось все тем, что Тыря просто-напросто ухватил дурачка сильными руками и посадил на лошадь как надо. Некоторое время ушло на то, чтобы хоть как-то научить его правит конякой, но с этим Репейка худо-бедно, но справился. Хозяйка вручила ему еще один мешок с харчами - на всякий случай, голод не тетка, хоть и ехать-то день туда, день обратно...
      Распрощались, поклонились, поблагодарили за кров, за угощение, тронули коней.
      Первое время Репейка путался, потом привык, расслабился, стал поглядывать по сторонам. Велигой задал неспешную рысь, на которой дурачок еще мог справиться со своим скакуном, и таким ходом они выехали из веси.
      Погода была пакостная. Дорога, правда, еще не успела размокнуть, но к завтрему, ежели так и дальше будет с небес капать, превратится в настоящее болото, хоть упырей разводи. Слева тянулись пшеничные поля, справа вдалеке виднелся лес. Репейка объяснил, что им на самом деле не туда, это так перелесок, а Барсук подальше живет. Версты через три надо сворачивать с большака - дальше он забирает на закат, а им к восходу, вдоль опушки этого ближнего лесочка и дальше на полуночь. Репейка утверждал, что хоть лес и непролазный, но к Барсуку ведет тропочка, по которой можно и коней провести, ежели знать, где она. Хитро прячет ее волхв и лешаки охраняют, чтоб кто чужой мудрого старца не потревожил зазря. Ему, Репейке, ведомо де слово заветное, пропустит их лес, а Барсук уж его знает, бегал к нему дурачок много раз еще с тех времен, когда звал мамку с батькой лечить. Не успел тогда Барсук помочь, поздно Репейка к нему побежал. Потом убивался, плакал, просил, от дури излечить, чтоб больше никому беды не было... да только не взялся волхв, видать, и его силе предел есть. Велигой слушал, вздыхал сочувственно, памятуя вчерашний Тырин рассказ. Так двигались они неспешно по раскисающей на глазах дороге, и через три с небольшим версты свернули на маленькую, почти незаметную тропочку, ведущую через поле в дальний лес...
      Глава 5
      К полудню дождик перестал, но небо так и не развиднелось. Было сыро, кони ступали по высокой мокрой траве, сбивая с нее прозрачные капли. Ближний лесок придвинулся вплотную, потом остался позади, и теперь ехали по чистому полю. Велигой полной грудью вдыхал свежий, прохладный воздух, чувствуя себя все лучше и лучше. Репейка, наоборот, скуксился, затосковал по солнышку, тем боле, что начали сбываться слова витязя относительно различия между сидением в седле и на лавке.
      Поле простиралось окрест, казалось бескрайним. Вокруг ни души, ни звука, только фыркают, глухо стуча копытами, кони, да чивиркает где-то одинокая птица.
      Репейке, видно, стало совсем скучно. Он поерзал в седле, устраиваясь поудобнее, стал что-то напевать
      - Давай уж тогда вслух, - сказал Велигой. - А я послушаю.
      Репейка посмотрел на него сначала удивленно, а потом заулыбался во весь рот, прочистил горло, и вдруг запел. Голос его, неожиданно чистый и звонкий, разогнал тишину над полем, вознесся к хмурому небу, разлился звонкой песней по округе... Ой ты небо синее, ой ты ясно солнышко
      Ой вы ветры буйные, облака высокие
      Все вы зрите-видите, обо всем вы знаете
      Так о том, что знаете, нынче нам поведайте. То не туча черная, то не стая волчия
      То шагает по полю сила-рать несметная.
      Во броне булатныя, о щитах червленыя
      Идет рать могучая, князя Володимира Как ко граду Полоцку подступает, метится.
      Звать на брань готовится Рогволда окаянного
      За стенами крепкими он кроется-хоронится
      Загодя готовит он оборону крепкую. То не ветры дунули, то не птицы свистнули
      То взвилися к небушку стрелушки каленые.
      Как звенят о брони-то, да мечи булатные
      Льется, льется кровушка, льется речкой мутною. Оборона крепкая Рогволдом сколочена
      Гоже стены слажены, да врата могучие.
      Да со стен защитники мечут стрелы острые
      Мечут камни тяжкие, губят рать Владимира. И вскричал Владимир-князь: "До какого времени
      Будет гибнуть рать моя, да ворогов радовать?
      Где же вы, могучие, где же вы, великие,
      Где ж вы, вои ярые, песнями воспетые?" И явились, вызвались десятеро воинов
      Никому не ведомых из земель тиверския.
      Вышли, поклонилися князю низко в ноженьки
      Поклонились в ноженьки, хробро слово молвили: "Ой ты княже светлыя, твое слово слышали
      Твое слово слышали, и теперь ответствуем
      Пусть ворота ладные охраняют ворога
      За стенами крепкими пусть Рогволд хоронится Мы на стену дальнюю, слабо хоронимую
      В нужный час поднимемся, ворогом незримые
      И к воротам полоцким лютым боем двинемся
      Распахнем воротушки пред твоими воями." Молвил князь, ответствуя, их на рать напутствуя
      "Ой вы вои славные, духом-сердцем храбрые
      Вся на вас надеженька, сладьте дело правое,
      Пусть пребудет с вами в том милость Бога воинов."
      И пошли, отправились воины могучие
      Да и в час условленный на стену поднялися...
      То не ветры буйные, то не звери лютые
      То на рать Рогволдову Десятеро ринулись. Как колосья спелые под косою острою
      Падают Рогволдовы под булатом воины
      Льется, льется кровушка, льется речкой мутною
      Льется речкой быстрою человечья кровушка. И ворота крепкие, ладно, гоже ставлены
      Воины тиверские отворили, отперли
      Перед ратью сильною славного Владимира
      И во град во Полоцк им дали путь-дороженьку. Ой ты небо синее, ой ты ясно солнышко
      Ой вы ветры буйные, облака высокие
      Все вы зрите-видите, обо всем вы знаете
      Да о том, что знаете, нынче нам поведали. Слава сердцу храброму,
      Слава сердцу верному
      Слава духу сильному,
      Да во веки вечные.
      Репейка умолк, выжидающе повернулся к Велигою. Витязь молчал, внимательно глядя на дурачка из-за личины шлема.
      - Хорошо поешь, - вымолвил наконец Волчий Дух. - Даже очень хорошо. Где песнь услыхал?
      - Сам сложил... - Репейка засмущался, как красна девица, которой добрый молодец сделал недвусмысленное предложение.
      - Врешь!.. - прищурился Велигой.
      - Богами клянусь, сам! Слыхал от воев рассказы про битву за Полоцк, вот и сложил.
      Велигой покачал головой, в глазах его появилось неприкрытое изумление.
      - Чем дольше тебя знаю, - медленно произнес он, - тем больше удивляюсь. Ты, случаем, еще и волхвовать не умеешь?
      - Не-е-е... - протянул Репейка. - На дуде играть умею, а волхвовать... не-е, наверное, не умею.
      - Ну, раз "наверное", значит скорее всего умеешь, - улыбнулся Велигой.
      - А что, правда хорошая песня? - спросил дурачок.
      - Хорошая, - сказал витязь. - Хоть и на правду мало похожа... ну, да молва народная, она скоро так все приукрасит, что и тиверцев станет меньше раз эдак в десять, и стена перед ними сама упадет...
      Последнюю фразу Волчий Дух произнес очень тихо, скорее просто подумал вслух, но Репейка услышал. А свое прозвище он носил ой как не зря...
      - А что, все не так было? - спросил дурачок.
      Велигой встрепенулся.
      - Да вообще-то, почти так. - нехотя отозвался он, кляня невольно вырвавшиеся слова. Теперь перспектива отделаться от Репейки представлялась весьма сомнительной.
      - А как?
      "Точно. Чтоб у меня язык узлом завязался!"
      - Почти так. - хмуро ответил витязь.
      - Ну как?
      "Ну зачем, зачем тебе это? - подумал Велигой, пытаясь скрыть воспоминания за стеной ледяного молчания. - Зачем? Это ведь только мое, личное... Потому такой печалью отозвалась в душе твоя песня, дурашка, потому что... потому. Не хочу говорить об этом, и все тут. Не буду."
      Куда там! Репейка он на то Репейка и есть! Дурачок смотрел таким умоляющим взором, что Волчий Дух не выдержал, начал оттаивать.
      - Тиверцев и в самом деле было всего десять, - сказал он медленно, слова упорно не хотели соскакивать с языка. - Но вот про того, кто им на стену взобраться помог, и как, в твоей песне ни слова нету.
      - Так я ж вставлю! - воскликнул Репейка. - Расскажи, а? Кто? Как?
      - Нет, - отрезал Велигой. - Про него, ты не боись, и без того песни поют, на его век хватит. А раз про ту историю ничего до сих пор не разболтал, значит не хочет, чтоб знали. А раз так, то и я язык распускать не собираюсь.
      Репейка внимательно посмотрел на Велигоя. Не такой уж он был дурачок, чтобы в голове две мысли не могли родить третью... Тиверец. Сам сказал, что был под Полоцком. Воин из ближайшего окружения Владимира... а туда просто так не попадают...
      А Волчий Дух меж тем замолчал, а потом вдруг выговорил быстро и зло:
      - И в "ноженьки" Владимиру никто не кланялся, хотя бы потому, что князя из на... из них никто в глаза не видел. Ха, пробиться к нему было посложнее, чем к Рогволду! А воеводушки княжьи тиверцев в шею, в шею! "Куды, с вашенскими-то рожами, никак подослал хто? И чо у вас, остолопы нетесаные, за оружия такая? Такою оружией только тараканов пужать... Да с такими дружинниками лучше сразу сдаться..." Тьфу! Долбаки надутые, много от этих воевод хреновых толку потом было! Только приказы материться да пиво пьянствовать, а как до дела, так такую кучу навалили - сами потом не разгребли! А ведь Извек с самого начала предупреждал, что нельзя в лоб переть, нельзя! Нет, как же, там все такие умные, как стадо чугайстырей! Без всякого стенолазания город бы взяли, кабы кое у кого в дупе семь пядь не взыграло... Ха, тиверцы ворота-то по собственному почину открывать по... полезли. Надоело смотреть, как князь со своими раз-з-з... полудурками рать о стены без толку расшибает!
      Под конец этой тирады голос витязя почти сорвался на крик, и Репейка окончательно уверился, что Велигой заново переживает события, в которых принимал самое непосредственное участие.
      - Ты был в числе тех десяти, - тихо сказал дурачок.
      Воин не ответил.
      А кругом простиралось бескрайнее поле, мокрое после недавнего дождя...
      *******************
      Кто знает, почему человек, странное такое создание, готов тысячи и тысячи раз рассказывать о какой-нибудь малозначительной чепухе, но запирается, как на амбарный замок, когда речь заходит о некоем действительно серьезном событии в его жизни... а вспоминать о том не хочется напрочь. Потому, что остался в душе некий осадок, будто сделал что-то не так, неправильно, только вот еще разобраться бы, что...
      Полоцк был тогда для Велигоя последней надеждой вернуться в строй. Это случилось уже после того, как погиб варяг Торин, верный старший товарищ и командир, чей меч сейчас покоится в ножнах за спиной... Так получилось, что в одну страшную ночь перестала существовать уже ставшая родным домом застава, сметенная с лица земли неожиданным набегом орды степняков. Немногие уцелели тогда, ох, немногие... А Велигоя - в беспамятстве, с разбитой головой и изуродованным лицом - чудом успели вывезти из развалин крепости, где он и его стрелковый десяток до последней стрелы отбивался от озверевших печенегов. Там еще была дикая рубка среди огня и дыма, и страшный удар палицей по голове, от которого вдребезги разлетелся шлем и разом померкло сознание...
      Кому был нужен воин, постоянно падающий в обмороки и мучимый страшными головными болями? Велигоя с честью проводили на покой... Калека двадцати трех весен отроду. Ему некуда было идти. У него никого не было. Он отвык от мирной жизни. Родная весь, где не бывал Боги знают сколько времени, стала совсем чужой...
      Спустя год обмороки прекратились, только голова еще напоминала о себе перед сменой погоды. И тут объявился Свирит - старый знакомец, так же как и Велигой отправленный на покой после тяжелого ранения. Ветеран набирал добровольцев на подмогу князю Владимиру, в то время объявившему войну своему сумасшедшему братцу Ярополку. Собрать удалось всего десяток, в котором оказался и Велигой. Он согласился сразу, без уговоров, потому что не мог остаться в стороне...
      Велигой наивно считал, что за год бездействия не растерял навыков. И жестоко поплатился. Во время яростной схватки у полоцких ворот, которые он и его товарищи с помощью неведомо откуда взявшегося странного паренька открыли, а вернее просто вышибли изнутри перед конницей Владимира, Велигой схлопотал топором под ребра - только кольчуга брызнула на все четыре стороны вперемешку с кровью... Тогда в багровом тумане, застлавшем глаза, вдруг мелькнули ярым огнем рыжие волосы того мальчугана, летающая ладья которого перенесла их через стену, а затем протаранила городские ворота. Лицо паренька было мокрым от крови и слез, но странный меч в его руках будто бы жил своей неведомой жизнью, разя врагов направо и налево, когда мальчишка заслонил своим телом рухнувшего как бревно Велигоя. Вокруг шел бой, а витязь, в полубеспамятстве распластавшийся на земле, сквозь боль и кровь видел только огонь рыжих волос, и молил всех богов, чтобы следующий вражеский удар не оказался для паренька роковым. Он еще помнил, как Свирит дико заорал: "Велигоя убили!", ветеран приказал оттащить его, сильные руки подхватили, понесли...
      Очнулся только спустя неделю. Чуть не помер совсем, увидав над собой склоненную медвежью морду, в которой, как ни странно было очень много человеческого. И первым вопросом, который Велигой задал Белояну, было: "Жив?... Тот... паренек?..." И только получив утвердительный ответ, вновь ухнул в пучину беспамятства.
      Рана заживала долго. Если бы не Белоян, посланный лично Владимиром, Велигой точно отправился бы спорить с Богами о своем дальнейшем месте пребывания... А князь его не забыл, как не забыл никого из тиверцев. Но Свирит со своим отрядом ушел - обида, нанесенная княжьими воеводами, была слишком велика. А Велигой остался. Потому что ему больше некуда было идти. И потому, что у него был долг. Он искал того рыжего паренька все то время, что служил у Владимира, но как-то за все годы их дороги ни разу не пересеклись, хотя и в княжьих палатах, и в детинце о молодом воине говорили много, всегда с неизменным уважением и восхищением. А потом о славном богатыре Микуле Селяниновиче заговорила вся Русь... Но Велигоя Боги словно специально водили по жизни таким образом, чтобы всеми возможными способами воспрепятствовать их встрече, и от этого витязя терзало глубокое чувство вины, ведь он тогда даже не поблагодарил паренька...
      *******************
      А кругом простиралось бескрайнее поле, мокрое после недавнего дождя.
      Репейка совсем было скис, но оживился, увидав, как темная полоса на виднокрае придвинулась, разрослась в стену густого леса.
      - Скоро-скоренько уже! - радостно сообщил он. - До леска доедем, а там к Барсуку тропочка имеется, и слово заветное я знаю...
      - А что, если кто без слова сунется? - Велигой внимательно приглядывался к тени под густыми ветвями. Не нравился ему этот лес, ох не нравился. Древний-древний, он почему-то напоминал витязю сварливого старика, скорчившегося на завалинке и ворчащего на все окружающее.
      - Те, кто сунулся, теперь уж о том не доложат... - пожал плечами Репейка. - Во-о-он там, если левее взять, на закат, лес заболочен, а болота сам знаешь, чем славятся... Лешаки буянят - спасу нет. По правую опушку весь стоит, так тамошние за хворостом да прочей лесной добычей меньше чем десятком не ходят, да и то далеко не забираются, а вооружаются - что твои дружинники. Что тут еще водится - никто толком не знает, талдычат о чугайстырях, да только по мне, так брехня все это, отродясь их здесь не было. Один вообще божился, что дива видал! Да только не сказал, сколько перед тем выпил...
      Лес нравился Велигою все меньше и меньше. Див - не див, но для чугайстыря как раз самое-самое место. Не говоря уж об упырях, которых в последнее время что-то развелось как тараканов, чуть ли не в каждой луже плещутся. Да и жряки всякие, полуденницы... В таких вот старых лесах, где неба за ветвями не видно, всегда какая-нибудь пакость водиться. Даже зверье и то бывает какое-то странное, иные медведи почище дивов будут...
      - Ты хорошо заветное слово знаешь? - на всякий случай уточнил витязь.
      - А то! - гордо воскликнул дурачок. - Чай, не первый раз к Барсуку хожу. Значит, ни разу не ошибся.
      "Всегда бывает первый раз, - пронеслось в голове витязя. - И, чаще всего, он же и последний."
      Лес тем временем приближался. Деревья были на редкость высокие, старые. Ветви даже на опушке сплелись так, что между ними, казалось, не пролетит и муха. Ветра не было, но лес тихо-тихо, на самой грани слуха, шумел, вздыхал, жил своей собственной тайной жизнью. У Велигоя по спине побежали мурашки. Не хотелось, ох не хотелось ему соваться ТУДА, в темноту между сплетенными ветвями, откуда, казалось, пристально наблюдают за приближающимися путниками чьи-то внимательные, холодные глаза.
      Репейка спешился на опушке, свалившись с седла как тюк с соломой. Поднялся, отряхнулся, уверенно двинулся к близким деревьям. Остановился в трех шагах от ближайшей огромной сосны, поклонился лесу земным поклоном. Велигой тоже спрыгнул с коня, пошел к дурачку. На пределе слышимости уловил, как Репейка говорит что-то, слов было не разобрать, а когда подошел ближе, дурачок уже вновь поклонился низко-низко, распрямился, и медленно ступая, направился вдоль тесного переплетения кустарника, окаймлявшего строй могучих лесных великанов. Прошел совсем немного, вдруг остановился, и весело повернулся к Велигою.
      - Ну, что я говорил? - воскликнул он. - Вот она, тропка-то, не забыл я слова заветного!
      Велигой присмотрелся... В кустарнике шагах в десяти зияла огромная прореха, уводившая вглубь жутковатого леса. Витязь мог бы поклясться всеми Богами и памятью предков, что буквально вот только что ее там не было. Вновь мурашки липкого страха побежали по спине, а в низу живота зародилось неприятное, тянущее ощущение. Прореха в сплошной зеленой стене была и в самом деле велика, вполне можно коня провести, но при таких размерах он НЕ МОГ ее не заметить, подъезжая, не мог! Разрыв в зарослях напоминал зев какого-то чудовища, жаждущего поглотить свою жертву, да, впрочем, лес скорее всего и был таким чудовищем...
      Репейка вернулся к лошади, взял под уздцы, повел к проходу. Велигой тоже подхватил Серка, двинулся следом. Конь шел нехотя, косил глазом, по всему телу пробегала крупная дрожь. Репейка, напротив, был беспечно весел, шел легко и свободно. Вот он подошел к зеву прохода вплотную, и зеленая тень поглотила его.
      Собрав воедино всю свою волю, Велигой шагнул вслед за дурачком под сень древнего Леса...
      Глава 6
      Лес поглотил их, и путники ощутили себя так, словно оказались глубоко под толщей воды. Cреди огромных древесных стволов и непроходимых зарослей кустарника властвовали только три цвета: зеленый, серый и бурый, однако множество их оттенков и сочетаний поражало воображение. Было лишь немного за полдень, но здесь царили вечные сумерки. Дневной свет удерживался, дробился и полностью рассеивался в древесных кронах, превращаясь в туманное свечение, еле пробивающееся откуда-то сверху. По сторонам тропы почетным караулом замерли исполинские древа, утопая основаниями в подлеске, где папоротник и можжевельник, орешник и малинник сплелись тесно-тесно, образуя словно бы плотный, упругий ковер под ногами великанов. Сосны и березы, дубы и ели росли вперемешку, вполне уживаясь друг с другом, однако казалось, что справа от тропы как будто бы преобладали хвойные породы, тогда как слева наоборот, росли по большей части лиственные, преимущественно березы. Ни то, ни другое не внушало Велигою успокоения: под елкой да под сосной самая нечисть и прячется, а березка - она, как известно, болото любит...
      Тропа, по которой ехали, поросла низкой темной травой и была словно специально расчищена да выровнена: редко-редко попадется на пути упавшая веточка или листок, не говоря уж о корнях да колдобинах, которые, по идее, уж всяко должны были бы иметься в наличии на любой уважающей себя лесной тропе. А тут будто нарочно перекопали всю землю, выровняли, да травой засеяли.
      Высоко-высоко над головами, в древесных кронах ожесточенно базарили неприятными голосами какие-то птицы, то и дело справа и слева доносились шорохи, треск, хруст, словно в подлеске незримо бродило зверье величиной от ежа до медведя.
      Велигою было весьма и весьма неуютно. Родившийся в местах, где три березы в чистом поле уже могли бы сойти за лес, в лесу настоящем он хоть и не терялся - служба и не тому научит - но все равно ощущал себя не в своей тарелке. Возможно, срабатывали еще и полузабытые инстинкты стрелка, привыкшего встречать опасность на больших расстояниях, а может быть витязь просто не был создан для такой жизни...
      А этот Лес был всем лесам лес. Здесь чувство опасности буквально висело в воздухе. Лес подавлял, держал в постоянном напряжении, а тропа выглядела настолько неестественно, ненадежно... Кони прядали ушами, старались держаться подальше от темных кустов. И еще это постоянное ощущение пристального, недоброго взгляда между лопаток. По сторонам тропы... или это только кажется?.. в глубине леса мелькают, крадутся за путниками быстрые бесшумные тени.
      Велигой вытащил меч, положил поперек седла. Стрелять здесь в случае чего бесполезно - не успеешь даже лук вскинуть, да и толку от стрелы против того же чугайстыря немного. Репейка ехал спокойно - привык, не первый раз здесь, но и он был на удивление молчалив.
      - Долго нам так вот чапать? - спросил Велигой дурачка.
      - Как тропа поведет, - пожал плечами тот. - Иной раз такие петли вьет, что полдня по лесу промотаешься, а иногда прямо к Барсуку и выводит, не успеешь в лес войти. Но до ночи должны успеть.
      Велигою очень даже не хотелось быть застигнутым ночью в лесу, где и днем-то жути хватает. Он поднял взор, пытаясь определить по слабому свечению в густых древесных кронах, где сейчас находится солнце. Результаты наблюдения его не утешили: похоже, до заката осталось часа три. А ведь здесь стемнеет гораздо раньше...
      Репейка начал проявлять первые признаки беспокойства спустя два часа после того, как путники вступили в лес. Он теперь ехал значительно медленнее, хмурился, оглядывался по сторонам. Велигой почувствовал, как в сердце вдруг закрался холод, когда понял, что источник света за густой зеленью значительно сместился влево и вперед.