В одну ночь гора поднимается на воздух, открывается новое ущелье для стока будущих вод... Они проделывает длиннейшие тоннели, размывают горы, вот как мы, при помощи гидромониторов и георастворителя. В хребте Черского при этом неожиданно вскрыли богатейшие золотые жилы, на берегах Лены - золотые россыпи и належи великолепных коксующихся углей... В других местах - залежи графита, железные, медные и полиметаллические2 руды. А тысячи геликоптеров летают над тундрой, окуривают, опрыскивают, опыливают ее, чтобы укрепить и ускорить рост покрывающих землю мхов. Это одеяло из мхов замедлит и будет регулировать таяние подпочвенного льда, чтобы не было бурного появления подпочвенных вод на поверхности. До того мне там понравилось, что я готов был остаться!.. - Ну-ну-ну! Дезертир! - погрозил пальцем Гуревич. - Вот и в газете пишут, что работы в тундре идут точно, по плану. Нехорошо будет, если наша трасса отстанет... Не знаю, как вы, Андрей Игнатьевич, а я про себя решил: буду проситься на какую-нибудь из отстающих шахт. Кем угодно - помощником начальника строительства, гидромониторщиком, начальником склада... А вы как? Субботин развел руками. - Еще не решил. Хотелось бы в тундру... А может быть, действительно здесь нужнее... Гудок телевизефона прервал Субботина. Гуревич включил аппарат. На экране появилось лицо начальника охраны. - Товарищ начальник строительства, - сказал он, - в магнитном поле заграждения появилось небольшое надводное судно. Шло малым ходом, волочило на глубине ста метров рыболовный трал. Я пустил направленный ток и остановил машину судна. Послал к нему наряд для проверки документов. - Странно, - произнес Гуревич. - Какой тут сейчас промысел?.. Сообщите мне о результатах проверки немедленно! - Есть! - Не из компании ли барона Раммери эти незваные гости? - усмехнулся Субботин. - Я думаю, что после того международного скандала, который получился на процессе Березина, руки у барона сейчас парализованы. - Кто знает? - с сомнением покачал головой Гуревич. - Во всяком случае, процесс Березина нас многому научил. И прежде всего потому, что нельзя походить на старинных лошадей в шорах... - Что вы хотите этим сказать, Самуил Лазаревич? - А то, - с каким-то раздражением ответил Гуревич, - что надо уметь не только строить, но охранять и сохранять построенное. Ведь все мы видели, что на строительстве происходят какие-то ненормальности, перебои. И я сам видел! Но я скользил глазами по поверхности, не старался взглянуть глубже, подумать серьезнее. Мое, дескать, дело строить, а об остальном пусть думают другие - майор Комаров, лейтенант Хинский, капитан Светлов... Но что толку из того, что я построю самую чудесную вещь, если, пользуясь моей слепотой и глухотой, к этой вещи подберется враг и разрушит ее?.. Чем не лошадь в шорах! - Да... - задумчиво сказал Субботин. - Самое обидное в ваших словах то, что это правда. Опять прозвучал гудок телевизефона, и на экране снова появился Тарновский, начальник охраны. - Командир наряда только что по радио доложил мне, что задержанное судно является китобойцем и тралером "Скот Янсен" из Фольштадта. При осмотре ничего подозрительного не замечено. По объяснениям капитана, не найдя в этих широтах китов, он занялся тралением... Как прикажете поступить? - Вызовите по радио ближайший патрульный геликоптер, поручите ему вывести этого "Скота" из наших вод и, по закону, оштрафовать. - Есть, товарищ начальник...
      * * *
      Кремлевские куранты пробили полночь, и репродукторы разнесли по всей стране торжественные звуки народного гимна. Великолепное летнее солнце сияло в светло-голубом чистом небе. Сонное море тихо дышало, легкий, едва ощутимый ветерок покрывал морщинками его спокойною поверхность. Короткое северное лето было в полном разгаре. Огромный, сверкающий стеклом и металлом электроход "Майор Комаров", вздымая форштевнем высокие седые буруны, несся на север. Все палубы корабля были открыты, толпы празднично одетых пассажиров заполняли их. Люди бродили по палубам, сидели в легких креслах, беседуя или любуясь безбрежными морскими просторами. Все это были гости, спешившие на открытие первой вступавшей в строй шахты гольфстримовской трассы. На самой верхней палубе, под прозрачной крышей, разместились наши давние знакомые - Лавров, Ирина, Хинский, Иван Павлович и Дима. Изредка перебрасываясь короткими тихими фразами, они смотрели на широкую гладь моря, на крикливых чаек, неотступно сопровождавших корабль, на далекий дымчатый горизонт... За два года Дима вытянулся и стал почти неузнаваем. Тонкое, покрытое загаром лицо, высокая стройная фигура, спокойные, немного задумчивые темные глаза. Лишь черные вьющиеся волосы, буйно вырывавшиеся из-под фуражки, напоминали прежнего Диму. На груди у мальчика висел на ремнях большой футляр с биноклем. Его мечта - стать полярным моряком - месяц назад начала осуществляться: он поступил в морское училище в Архангельске. Осенью, к началу учебного года, он переедет туда, поселится в общежитии училища или в семье Ивана Павловича. Сейчас, проездом через Архангельск, Дима с сестрой и ее мужем (уже год, как Ирина и Лавров поженились) побывали в чудесном, полном света и воздуха здании училища. Особенно понравились Диме навигационный кабинет, небольшие удобные спальни и зал для работ с кабинками для каждого ученика. Потом все обедали у Ивана Павловича. Диме очень понравилась и веселая, дружная семья Карцевых и уютная их квартира. У Ивана Павловича дочь Надя и сын Толя, одногодок с Димой. Зимой Иван Павлович привозил Толю в Москву к Денисовым, и ребята сразу подружились. Толя - художник и поступил в Архангельское художественное училище. Как Дима ни убеждал его, что лучше жизни моряка, да еще полярного, ничего на свете быть не может, что они будут вместе плавать, делать открытия, бороться с ураганами и льдами, Толя все-таки сделал по-своему. Уж очень он хорошо рисует! В один присест набросал замечательный портрет Димы. И Дима простил другу эту "измену". "Пожалуй, лучше жить у Ивана Павловича, - думал сейчас Дима, следя за акробатическим полетом чайки впереди корабля. - Будем всегда с Толей... и Надя славная девочка. Озорная только. Иван Павлович - совсем как родной... И Мария Ивановна, жена его, - добрая, милая... Нет, лучше у них..." Дима встал с кресла, пристально всмотрелся в темное пятнышко на горизонте. - А вот и мыс Флора открывается, - произнес он ломающимся голосом. Правда, Иван Павлович? - Правильно! - подтвердил Иван Павлович, - Мыс Флора и есть. - Где, Дима? - спросила Ирина, подходя к брату. - Покажи. - Вон, прямо по носу... Да нет же, Ира! Куда ты смотришь? Возьми на десять румбов к весту... Все рассмеялись. - Помилосердствуй, Дима! - произнес Хинский. - Скоро мы, сухопутные люди, понимать тебя перестанем. Что это значит - "на десять румбов к весту"? Не поворачиваясь, Дима медленно поднял руку, погладил подбородок и вдумчиво ответил: - Это значит: на десять делений картушки компаса к западу... А на картушке тридцать два деления, указывающие на все стороны света и промежутки между ними... Вон куда Ира смотрела - на десять румбов в сторону! Кто же так смотрит? Он извлек огромный морской бинокль из футляра и с достоинством направился к носовой части палубы. Иван Павлович тихонько подтолкнул локтем Хинского и наклонился к нему, движением бровей указывая на Диму. - Каков жест? А? - тихо сказал на ухо Хинскому. - Обратили внимание? Совсем как у покойного Дмитрия Александровича... Хинский молча кивнул головой. - Оно и понятно, - продолжал Иван Павлович. - Привязался к нему мальчик тогда... На "Чапаеве" и потом, во время наших скитаний... Все в глаза ему смотрел, каждое слово ловил... - А кто не любил его? - прошептал Хинский. - Он мне вместо отца был. И тогда, в последний момент, отбросил меня в сторону, перехватил пулю, предназначенную мне... - Да... - вздохнул Иван Павлович. - Что за человек был! Уж я много видел смертей, сам не раз бывал на волосок от гибели, а когда узнал о катастрофе, мне показалось, что пуля негодяя Акимова поразила не только майора, но и меня заодно. - Он вел меня вперед при жизни... Ведет и сейчас на торжество того дела, за которое отдал жизнь, - тихо произнес Хинский. - Электроход "Майор Комаров"... - медленно произнес Иван Павлович. Знатный электроход! Уж я-то в этом деле кое-что понимаю. Он пронесет это имя по всем морям и океанам мира. - Кстати, - сказал Лавров, бросив взгляд на тяжело задумавшегося Хинского, - вы слышали, что шахте номер три правительство постановило присвоить имя Андрея Красницкого? Ирина отошла от борта и села в свое кресло рядом с Лавровым. - Свежеет что-то, - сказала она, зябко поеживаясь и прижимаясь к плечу Лаврова. - Накинь пальто, Иринушка, - произнес Лавров, заботливо укутывая жену. Арктика - пока еще Арктика, со всеми ее капризами. - Это ледники Франца-Иосифа дают себя знать, - сказал Иван Павлович. - Да и в проливах там, наверное, держится еще лед. Лето хотя и на редкость прекрасное и год не ледовый, но "Красин" не зря, видно, ждет нас в бухте Тихой... Придется ему поработать, пока проведет он "Майора Комарова" Британским каналом до острова Рудольфа. Ирина задумчиво смотрела в морскую даль, на выраставшее вдали пятно острова Нордбрук с его знаменитым мысом Флора, местом встречи Нансена с английской экспедицией Джексона. Лицо Ирины заметно похудело, взгляд выпуклых серых глаз стал тверже и решительнее, но нежный румянец на щеках и доброе выражение остались прежними. - Знаешь, Сережа... - мягко сказала она мужу, - как только ты произнес имя Красницкого, я вспомнила Грабина. Наверное, шестая шахта будет носить его имя? - Думаю, да... Ирина помолчала, уютно поежилась под теплым пальто, с ногами забравшись в широкое кресло, потом вдруг спросила: - Ты не слыхал, Сережа, ничего о Березине? Где он сейчас? - Месяца два назад, - не сразу ответил Лавров, - начальник Управления реконструкции тундры говорил мне, что видел Березина в отдаленном районе Якутской республики. Он работает над реконструкцией рек и озер этого района. Он ведь потамолог, большой специалист по рекам. - Вот как! - удивилась Ирина. - Ведь он был осужден как социально опасный человек... - Я не расспрашивал о подробностях, - поморщился Лавров, видимо не очень довольный новой темой разговора. - Я еще до сих пор не оправился от раны, которую нанес нам этот человек... - Я знаю эту историю, - вмешался Хинский. - Расскажите, Лев Маркович, - попросила Ирина. - Пожалуйста. - Да стоит ли, право, интересоваться этой личностью? - ворчливо произнес Иван Павлович. - Как будто больше не о чем разговаривать... - Ну, если Ирина Васильевна просит... - сказал Хинский, улыбаясь и дружелюбно глядя на молодую женщину. - История вот какая. Березин писал какой-то труд по своей специальности. Через год после его осуждения он стал просить об отправке его на работу по реконструкции тундры. Такие же заявления поступили от других осужденных. Им отвели глухой, отдаленный участок тундры, где они и работают. Говорят, что Березин усердно трудится... Рассказ Хинского продолжала Ирина: - Ревность и зависть к успехам Сережи толкнули Березина на этот ужасный путь. И я не постеснялась открыто сказать на процессе, что именно эти отвратительные чувства отдали его во власть Гоберти. Но все же, если Акимов был последышем фашизма, непримиримым врагом, то Березин, может быть, еще сделается человеком... - Не верю, что он когда-нибудь будет человеком, - проворчал, насупившись, Иван Павлович. - Трусы и завистники - самые поганые люди и навсегда такими останутся... - Вы правы, Иван Павлович, - сказал Лавров. - Пока эти низкие чувства владеют человеком, доверяться ему нельзя. Ну, будет об этом! Не забывайте, что уже два часа пополуночи, а солнце здесь не пересидишь. Спать пора, Иринушка! Пойдем в каюту, ты уже и теперь озябла, а дальше холоднее будет. - Дима! - позвала Ирина поднимаясь. - Пойдем вниз! - Ну, Ирочка...- отозвался мальчик, опуская свой огромный бинокль и приближаясь к сестре. - Сейчас самое интересное начинается, а ты уходишь! Скоро бухта Тихая покажется... - Правда, Ирина Васильевна, - присоединился к Диме Иван Павлович, - пусть посмотрит, успеет еще отоспаться. Я с ним тут побуду. Да и Лев Маркович останется. Холодок будущему полярнику не вреден. Ирина не возражала и, наказав Диме, если холод усилится, сойти вниз и одеться потеплее, ушла с палубы вместе с Лавровым. С земли потянул холодный ветер. Вскоре на зеленой воде океана появились сначала в одиночку, потом редкими стаями гладкие, обмытые морем льдины. Все ясней и ясней становилась земля - пустынная, безлюдная. Черные скалы хранили еще кое-где в своих морщинах и впадинах белые пятна снега. Отвесными стенами, у самой воды, обрывались высокие голубые ледники. Тысячи птиц ютились на карнизах и уступах высоких прибрежных утесов и тучами взлетали с них, пронзительно крича. Оставив мыс Флора справа, "Майор Комаров" углубился в проливы и каналы ледяного архипелага. Из воды поднимались высокие, гладкие, словно отшлифованные стены ледников. Солнце отражалось в них миллиардами радужных блесток, слепило глаза. Неумолчный прибой прогрыз глубокие черные пещеры в этих стенах. Стало холодно. С подветренных островов начал спускаться редкий туман. Сильнее задул ветер, солнце стало похоже на тусклый яичный желток, пошел сухой, словно песок, снег. У Димы посинели руки. Иван Павлович погнал его переодеться. Когда мальчик опять появился на палубе, туман уже исчез, опять сияло солнце, сверкали горы, покрытые бриллиантовыми шапками снега. На южных склонах холмов, на лужайках и впадинах между холмами расстилались темные ковры из мхов, пестрели яркие полярные цветы. "Майор Комаров" сбавил ход, пробираясь между льдинами. Приближалась бухта Тихая, место одной из старейших советских зимовок в Арктике. Отсюда когда-то давно, еще в 1913 году, Георгий Седов, уже смертельно больной, отправился пешком к Северному полюсу. Он ушел недалеко и умер на руках своих верных спутников-матросов. За поворотом внезапно возникла гигантская черная базальтовая скала Рубин-Рок. За скалой открылась бухта. По ее спокойной глади плыли причудливые айсберги, переливавшиеся всеми цветами радуги. В глубине бухты чернели огромный дредноут, ледокол "Красин" и несколько других судов, приветствовавшие "Майора Комарова" протяжным ревом гудков. Многократное эхо наполнило бухту и долину между прибрежными горами. На берегу сверкал прозрачным металлом поселок с радиомачтой и ветряком. Вокруг поселка и за ним, в долинах между горами, холмами и ледниками, по обрывам раскинулись полосы лишайников, разноцветные ковры из красного болотного мха, желтых полярных маков, голубых незабудок. На черных базальтовых скалах лежали сугробы снега, со склонов сбегали сверкающие ленты ручьев. В бухте "Майор Комаров" сдал почту и срочные грузы. Вскоре он опять вышел в Британский канал и, следуя за "Красиным", взял курс на север. Подул западный ветер, и небо затянули свинцовые тучи с косым дождем и снегом. Все померкло вокруг, сделалось унылым и серым. Прозрачные стены поднялись из бортов корабля и укрыли его палубы. Усталый и сонный Дима вместе с Иваном Павловичем и Хинским спустился в каюту, разделся, с наслаждением завернулся в одеяло и через минуту крепко заснул.
      * * *
      Ветер с востока нагнал много битого льда, и высадка пассажиров с "Майора Комарова" на морское дно проходила медленно и хлопотливо. "Красину" приходилось несколько раз окалывать электроход, отгонять лед, чтобы освободить небольшое пространство чистой воды для спуска кабины с пассажирами, одетыми в скафандры. Многие впервые в жизни облачались в эту одежда, чувствовали себя неуверенно и с трудом одолевали даже по гладким дорогам, проложенным на дне, короткое расстояние до порт-тоннеля. Специальные команды из работников шахты и экипажа кораблей сопровождали пассажиров под водой. В порт-тоннеле гостей встретили яркий свет, радостно-возбужденный шум толпы и звуки оркестра. Позади стола президиума тускло поблескивал огромный серебристый экран телевизефона дальнего действия. В полдень, когда высадка закончилась, взволнованный Гуревич включил переполненный народом зал Дворца Советов в Москве и открыл торжественный митинг. Старого строителя встретили и проводили громом оваций. И в московском зале и здесь один за другим поднимались на трибуны представители партии, министр ВАРа, делегаты предприятии и научных учреждении. Говорили о мировом значении гигантского строительства, предпринятого Советским Союзом, о возрождении Советской Арктики, о скором перевороте в климатических условиях страны, об изгнании навсегда из пределов Союза владыки Арктики - холода. Министр тепло и задушевно приветствовал коллектив работников, закончивший с успехом раньше назначенного срока строительство шахты, остановился на роли начальника строительства Гуревича, со скорбью напомнил о молодом энтузиасте Андрее Красннцком и сообщил о присвоении шахте его имени. Тысячи людей в Москве и в порт-тоннеле молча почтили вставанием память погибшего. Академик Карелин посвятил свою речь специально Лаврову - огромной работе, проделанной им, опасностям, которым он, не щадя своей жизни, подвергался. Митинг закончился торжественными звуками гимна. Гимн великого народа гремел под сводами Дворца Советов в далекой Москве и под толщами холодных вод Ледовитого океана. После митинга зрителям, отдаленным друг от друга тысячами километров, на особом экране была показана вся огромная работа строителей, вся жизнь подводных и подземных работников, их победы и неудачи, радости и печали, опасности, окружавшие их, и препятствия, преодоленные ими. Началась шумная, веселая суматоха: люди спешили вновь облачиться в металлические одежды, готовясь к выходу из порт-тоннеля и заключительному акту торжества. У выходной камеры выстраивались длинные очереди. Снаружи, под решетчатыми сводами, на подмостках из прозрачной стали, вокруг закрытой еще шахты собиралась толпа. Для безопасности подмостки были ограждены высоким барьером и разделены на узкие участки тросами. У барьера на высокой кафедре стоял овальный экран телевизефона, на котором видны были перекрытая шахта номер три бис, ее работники во главе с Субботиным и часть гостей, собравшихся там на подмостках. Перед экраном на кафедре лежал большой чертеж перекрытий обеих шахт с перенумерованными секторами и плитами. Яркие фонари освещали водные толщи, изредка над головой людей мелькали гибкие сверкающие тела рыб, привлеченных необычайным светом. Наконец на кафедре появился Лавров, и под всеми шлемами прозвучал голос: - Внимание! Внимание! Товарищ Гуревич, вы у агрегатов в порт-тоннеле? - Гуревич у агрегатов в порт-тоннеле! - ответил знакомый голос. - Товарищ Субботин, вы у агрегатов шахты бис? - Субботин у агрегатов шахты бис. - Все в порядке? - Все в порядке! - Открыть первые трубы наполнения! - звенящим от волнения голосом отдал команду Лавров и отметил на чертеже эти трубы. - Открываю первую трубу наполнения! - ответит! Гуревич и Субботин. Одна из огромных крайних плит надшахтного перекрытия шевельнулась, с усилием, словно преодолевая невидимое сопротивление, тронулась с места и на своих скрытых колесах медленно, потом все быстрее покатилась по рельсам под подмостки. Все расширяющаяся щель открыла черное пространство под плитой. В пронизанной светом воде над зияющим зевом огромной трубы прошло завихрение, какое то чуть заметное, дрожащее, как марево в жаркий, солнечный день, движение. Вода под чудовищным давлением устремилась в трубу без шума, без рева и грохота, к которым готовились замершие в напряженном ожидании зрители. Первую воду, пошедшую в шахты, приветствовали оглушительным "ура". Плита между тем скрылась под подмостками, устремившись к порт-тоннелю - Открыть вторую трубу наполнения! - скомандовал Лавров, когда шум утих. - Открываю вторую трубу наполнения! - прозвучали голоса Гуревича и Субботина На некотором расстоянии от первой медленно двинулась по рельсам к порт-тоннелю вторая плита перекрытия, и вода так же тихо все расширяющимся потоком устремилась вниз. Одна за другой открывались огромные трубы по окружности шахты, и вскоре зрители начали чувствовать едва ощутимое дрожание стеклянной площадки под ногами, сопровождаемое глухим гулом. Шум мощных потоков воды, неслышный в каждой из труб в отдельности, теперь, с увеличением их числа, нарастал, усиливался, и когда открылась последняя, двадцать четвертая труба, люди перестали слышать друг друга, и в скафандрам пришлось пустить в ход усилители. Дно шахт, отделенное барьером от дна тоннеля, по расчетам, уже покрылось достаточно толстым защитным слоем воды, и можно было приступить к пуску ее основной массы. - Внимание! - звучал голос Лаврова, перекрывая глухой гул двадцати четырех водопадов - Внимание! Прошу присутствующих держаться за барьеры и тросы! Приступаем к уборке плит перекрытия. У агрегатов - внимание! Первый ряд сектора Альфа - вперед! Крайние плиты одного из секторов перекрытия вдруг сдвинулись с мест и с неуловимой быстротой ринулись по рельсам под стеклянную площадку, окружающую шахту. В тот же момент огромный молочно белый пузырь из горячего воздуха и пара с оглушительным воем вырвался из шахты сквозь решетку перекрытия, взвился кверху и в несколько мгновений исчез из глаз ошеломленных зрителей. И тотчас могучая невидимая волна мягко, но сильно толкнула людей, окружавших шахту. Толпа со вздохом испуга колыхнулась сначала назад, потом вперед, словно пшеничное поле под внезапным ударом шквала. Некоторых все же оторвало - кого от барьера, кого от троса, за которые они держались - и понесло в сторону от шахты. Но люди из охраны, запустив винты своих скафандров, быстро настигли унесенных и привели обратно на их места. Экипажи "Красина" и "Майора Комарова" потом рассказывали, как они были поражены, когда неожиданно в стороне от кораблей из-под льдов со свистом и грохотом, напоминающим залп орудий, вырвался гигантский столб белого пара и воды. Огромные льдины взлетали на воздух, и весь лед вокруг пришел в бурное движение, напугав моряков. Лишь теперь на кораблях поняли смысл предостережений Лаврова, который не разрешил капитанам "Красина" и "Майора Комарова" выгружать пассажиров прямо над шахтой, а приказал стать в отдалении от нее. Облако из мельчайших пузырьков пара, как молочный туман, стояло теперь над шахтой, и сквозь него смутно виднелись быстро несущиеся по решетке перекрытия толстые плиты - один ряд за другим. Непрерывно звучала команда Лаврова: - Второй ряд сектора Альфа - вперед! - Третий ряд сектора Альфа - вперед! - Первый ряд сектора Бета... - Второй ряд сектора Бета... Взвод за взводом, волнами, словно танки в атаку, стремительно катились на подводный берег плиты, окруженные паром, пробиваясь сквозь толщу вод, сквозь все нарастающий гул и рев. Голос Лаврова неутомимо гремел: - Пятый ряд сектора Гамма - вперед! - Шестой ряд сектора Дельта... - Восьмой ряд сектора Альфа... Над морем и льдами густой пеленой стлался туман, словно пыль оседая на открытых палубах кораблей. Ветер доносил до них теплое дыхание первой шахты гольфстримовской трассы...
      ЭПИЛОГ
      Полярная ночь была ясна и спокойна. Сквозь прозрачную пелену, застилавшую небо, просвечивали крупные звезды. Гладкое чернильное море вспыхивало отблесками пожара. Казалось, что спрятанное за горбом океана войско титанов безмолвно и непрерывно мечет в небо огненные копья и стрелы. Языки холодного пламени в мертвой тишине мчались по небосклону. Беззвучно вспыхнув в зените, лучи бежали вниз по своду, играя нежнейшими цветами спектра. Внезапно упал черный полог ночи и скрыл все это великолепие. На черной лакированной поверхности моря тускло искрились только слабые отражения звезд, и ровный шум бурунов у носа корабля сливался с невозмутимой тишиной ночи. Опоясанный ожерельями света, электроход "Майор Комаров" подходил к Диксону. Скоро должны были показаться огни города и порта. Когда далеко впереди мигнул белый глаз маяка, небо затянулось тучами, звезды скрылись и пошел мелкий, словно просеянный сквозь сито дождь. В стороне, с юга показались огни, направлявшиеся наперерез "Майору Комарову". Штурман-практикант Вадим Денисов уже знал из донесений по радио, что это идет к Диксону электроход "Академик Карелин" с грузом графита. В порту "Академик Карелин" должен был присоединиться к каравану судов, который формировался там, чтобы в эту полярную ночь пройти первым сквозным рейсом из Архангельска во Владивосток. Этот рейс должен был войти в историю советского и мирового мореплавания. На электроходе "Майор Комаров" держал свой флаг начальник экспедиции, уполномоченный правительства Лавров. Через три года после вступления в строй шахты имени Красницкого была пущена вода в последнюю шахту гольфстримовской трассы - на крайнем востоке, за островом Врангеля. Гигантская невидимая стена теплого воздуха отделила Центральный бассейн Ледовитого океана от цепи его южных морей и встала неодолимой преградой на пути ветров и льдов с севера. В разгар полярной зимы советские корабли с каждым годом проникали все дальше на восток - в Русскую Гавань, к острову Диксон, к мысу Челюскина, в бухту Тикси. Лед отступал на восток, упорно сопротивляясь, и лишь тогда очищал свои позиции, когда в его тылу вступал в строй новый отряд тепловых шахт. Труднее всего проходило наступление на крайнем восточном участке Северного морского пути - в Чукотском море. Открытое действию восточных ветров, дувших с огромных ледяных просторов "полюса недоступности", это море постоянно заполнялось новыми полчищами льдов. Правда, льды приходили сюда изъеденные туманами, подточенные заметно потеплевшими водами трассы. Но все же преодолевать их даже во вторую полярную ночь после пуска последней, врангелевской, шахты обыкновенные грузовые суда могли лишь с помощью мощных ледоколов. Лишь на пятый год после вступления в строй шахты имени Красницкого и на второй - после окончания строительства всей трассы могло наконец состояться торжественное открытие ночного, а следовательно и круглогодового, движения по всему Великому Северному морскому пути.
      * * *
      Рев корабельных сирен приветствовал "Майора Комарова", когда он тихо входил в обширный порт Диксона. Полукруглая бухта была ярко освещена, за ней вздымались ряды городских кварталов, накрытых гигантскими шапками из прозрачного металла. Всюду пламенели и трепетали освещенные прожекторами флаги, гремела музыка у причалов, тысячи обитателей полярного города собрались на набережной, чтобы проводить первый ночной караван, отправляющийся в далекий путь - до Владивостока. В порту кипела напряженная деловая жизнь. Маленькие юркие буксиры суетились возле огромных неповоротливых электроходов, выводя их из порта на внешний рейд. За последние три года Диксон привык уже к оживленной ночной жизни и деятельности, но такого скопления кораблей в порту и такой напряженной работы здесь еще не бывало. В черное тусклое небо высоко взвивались разноцветные ракеты, гремели музыка и разноголосые гудки кораблей, далеко разносились "ура" и прощальные крики толпы на набережной, когда залитый светом "Майор Комаров" тихо отваливал от набережной и выходил в море, чтобы стать во главе каравана. Сдав вахту, штурман-практикант флагманского корабля Вадим Денисов спустился к себе в каюту. Ему уже исполнилось девятнадцать лет. Он был высок и широкоплеч; густые черные волосы курчавились под околышем его фуражки. Входя в каюту, Вадим заметил под отверстием трубы пневматической почты белые квадратики радиотелеграмм. Однако он сначала не торопясь умылся, сменил форменною куртку на свободную домашнюю, привел себя в порядок и лишь после этого вскрыл телеграммы. Пробежав глазами их ровные строчки, он улыбнулся и, потирая рукой подбородок, на минуту задумался. Затем, спрятав телеграммы в карман, он вышел из каюты и, пройдя мягко освещенный, устланный ковровой дорожкой коридор, поднялся по внутреннему трапу на следующую палубу. Он подошел к двери, на которой была прибита золотистая дощечка с синей эмалевой надписью: "Начальник экспедиции". Вадим постучал, дверь отодвинулась в сторону и скрылась в переборке. Из просторной приемной каюты он прошел в соседнюю - кабинет. Там за рабочим столом сидел Лавров, разбирая радиотелеграммы. - А! Вадим, здравствуй! - произнес он, бросив быстрый взгляд на юношу и продолжая работу. - Садись. Ну, как дела? Мы с тобой больше суток не видались. - С самой Амдермы, - ответил Вадим усаживаясь. - То я на вахте, то ты занят. А знаешь, Сергей, я привел корабль в Диксон без единого замечания или поправки со стороны штурмана. Прямо к маяку. Когда показались огни, Степан Васильевич только кивнул и сказал: "Хорошо!" Он ведь неразговорчив и довольно скуп на похвалы... Легкая краска показалась на лице Вадима, его черные глаза заблестели, губы тронула счастливая улыбка. - Молодец! Рад за тебя, - сказал Лавров и подал Вадиму несколько развернутых листков радиотелеграмм. - Поздравительные от Иры, Хинского и Ивана Павловича... - Ну, это официальные, торжественные, - сказал, усмехаясь, Вадим, быстро прочитав радиотелеграммы и вынимая свои из кармана. - А вот у меня потеплей и интереснее... Ира сообщает, что семнадцатого декабря - значит, через семь дней - она вылетает с Митюшкой из Москвы во Владивосток. Она хочет воспользоваться отпуском и встретить Новый год с нами. Вот, читай... Синие глаза Лаврова засветились радостью. - Ах, плутовка! - засмеялся он, вырывая листок у Вадима. - А мне об этом ни слова! И малыша привезет! Ну какая славная, милая сестра у тебя, Вадим!.. Вадим звонко расхохотался. - Да, во всяком случае не хуже твоей жены! Нелегко мне было воспитать такую... Принимаю благодарность... - Есть, товарищ штурман дальнего плавания! Благодарность за мной. Получай задаток... - Лавров выдвинул ящик стола и начал рыться в нем. - Хотел тебе все вручить во Владивостоке, но вынужден часть отдать раньше... В благодарность за приятный сюрприз... Вот! Он вынул из ящика футляр из пластмассы прекрасной работы и открыл его. В футляре покоилась темная курительная трубка. - Вот, будущий морской волк, - сказал Лавров, подавая Вадиму подарок, грей нос и вспоминай мороз. И еще, для начала карьеры, пачка ароматнейшего безникотинного табака. Не одобряю твоей привычки, но, как видишь, мирюсь. Тем более что теперь, с появлением новых табаков, ни себе, ни окружающим вреда не приносишь. Ну, а остальное - во Владивостоке... - Спасибо, Сергей. Очень скучно на вахте без трубки. А Иру я попрошу почаще доставлять тебе сюрпризы, но только через меня... Оба рассмеялись. - Ишь ты! Разохотился, - сказал Лавров. - А что - остальное? - с любопытством спросил Вадим. - Остальное - только во Владивостоке, по окончании рейса. И не приставай, пожалуйста... - Есть не приставать, товарищ начальник!.. А наш безопасный капитан опять, значит, в Баку. Что-то он зачастил туда. - Ну, капитан государственной безопасности Лев Маркович Хинский безопасен далеко не для всех... Кое-кто должен с ним держать ухо востро... - Ой, боюсь, привезет он из Баку третий орден... - сказал Вадим.