— Слушаюсь, — все так же напряженно в третий раз повторил очень серьезный Пенкин.
Он впервые участвовал в такой сложной и ответственной операции, поэтому сейчас, естественно, волновался и боялся выдать свое волнение. От этого Пенкин был так краток: ему казалось, что слово «слушаюсь» он говорит как надо, спокойно и твердо, а за то, как произнесет другие слова, он сейчас поручиться бы не мог.
Они вернулись в комнату, где играла музыка. А лотом Лиля поставила на проигрыватель новую пластинку Высоцкого, которую она берегла и не хотела ставить с самого начала.
Высоцкий пел и пел, одна песня сменяла другую, он пел о неловкой, трудной, неуютной жизни, о надорванном сердце, о любви далекой, желанной и святой. И все вокруг затихли.
… Проснулся Виталий, когда за окном уже было светло. Он посмотрел на часы. Восемь. В доме было тихо. Он поднялся с постели, привычно быстро оделся и вышел в прихожую. В большой комнате на столе лежала записка: «Виталий, я ушла на ферму. Папа спит. Завтрак в кухне на столе, ешьте. Электрический чайник вскипятите. Привет. Галя».
Ну, что ж. Завтракать так завтракать. Ему все равно спешить некуда. Следовало ждать сигнала от лейтенанта Пенкина.
Лениво, тягуче потянулось время. Виталий сидел у окна большой комнаты и рассеянно наблюдал за улицей и избами напротив.
Вскоре за спиной Виталия раздалось шарканье, кашель и в комнате появился худенький Терентий Фомич в старых брюках и рубахе навыпуск, босой, всклокоченный, с седыми лохматыми бровями. Внешностью своей он напомнил Виталию доброго лесного гнома, не хватало широкой шляпы, палки и белки на плече.
— О-хо-хо… — потянулся Терентий Фомич. — Поел уже?
— Спасибо, поел. Я с вами рассчитаюсь, Терентий Фомич.
— Да ладно тебе… — Он опустился на стул. — Богаче мы будем от твоих рублей, думаешь? Хороший был бы человек, вот главное. А такому человеку не то, чтоб помочь, а дружбу к нему проявить надо, я так полагаю. А уж я людей-во как вижу. Насквозь. И тебя тоже, не думай, враз определил. Зря, что ли, столько годов свет копчу? Вся смысла нашей жизни, я тебе скажу, это друг дружке добро оказывать, помощь какую ни то, чтобы легче было людям с жизнью справляться. Вот такая, понимаешь, у меня линия. И потому мне твои рубли ни к чему. Одна обида. Понял ты меня аль нет?
— Понял. — Виталий улыбнулся. — У меня у самого такая линия,
— Во-во. Я ж вижу, — удовлетворенно констатировал Терентий Фомич и поднялся со стула. — Ну, а та-перина соберу себе чего поесть, — объявил он. — И Алдану вот тоже надо.
Он повозился в кухне, вышел во двор и кликнул Алдана. А вскоре снова заглянул в комнату в своей неизменной черной телогрейке и кепке.
— Ну, пошел я. Дела, — объявил он. — А Галинка придет, тогда обед соберет. Старик ушел, Виталий, вздохнув, прошелся по комнате и снова уселся у окна. Невыносимо медленно текло время. Почему не появляется Пенкин? Москвичи должны были бы уже приехать. Пропустил он их, не засек? А может быть, они вообще сегодня не приедут? Допустим, сорвалось у них что-нибудь.
Наконец появился Пенкин.
— Приехали. Только на легковушке.
— Те самые?
— Так точно. Я их уже видел. Да и по фотороботу, как дважды два.
— Установил, как зовут?
— Так точно. Водитель — Смоляков Семен Гаврилович, второй — Шанин Дмитрий Михайлович.
— А под каким предлогом ты проверку эту сделал?
— Проверяли все машины подряд. Со мной еще один инспектор был, Мол, ЧП в районе, авария, и нарушитель скрылся.
— Не растревожил ты их?
— Никак нет.
— Паспорта смотрел?
— Обязательно. Раз такое ЧП. Адреса прописки зафиксировал. — Пенкин похлопал по планшету, висевшему на боку. — Оба прописаны в Москве. Место работы у Смолякова-гараж Минздрава, у Шанина — ПТУ, со слоя — преподаватель.
— Теперь так, Гриша… — Виталий улыбнулся. — Ты меня извини, что я к тебе так не по-служебному обращаюсь.
— Ну, что ты, — ответно улыбнулся Пенкин, и обычно строгое его лицо стало сразу простецким и добродушным.
— Так вот, Гриша, — уже серьезно повторил Виталий. — Этих двоих надо будет взять сегодня же. Они, видимо, ночевать тут останутся, как обычно. Вот вечером мы их и возьмем. Чтобы меньше глаз видело и чтобы на ночь еще не заперлись. Ясно?
— Тек точно.
— Поэтому передай в райотдел. Группа захвата к двадцати часам должна быть здесь. Я тоже подключусь.
— Слушаюсь. Сейчас поеду.
— Стой. Это еще не все. Они сейчас у Свиридова?
— Так точно.
— Надо бы, Гриша, этот дом под наблюдение взять. Получится, как думаешь?
— Передам, — с сомнением произнес Пенкин и вздохнул. — Пусть соображают. А вообще это тебе не Москва.
— То-то и оно. И времени соображать тоже нет.
— Ладно, Подумаем, — пообещал Пенкин. — А раз подумаем, значит, придумаем. Так я пошел?
— Давай. И если что, сразу ко мне. Ты, кстати, не в форме здесь появиться можешь? Не удивятся люди?
— Ясное дело, могу. Я тут… — Пенкин замялся. — И по личным делам появляюсь, Есть намерение, понимаешь,
— Ну, и отлично, — улыбнулся Виталий, поняв намек. — Значит, если что случится, сразу мне сообщайте. В тот же миг. Ну, а к двадцати уже твердо тебя жду.
— Так точно. Слушаюсь, — подтянуто козырнул Пенкин.
Он ушел. Через миг на улице взревел его желто-синий мотоцикл.
И снова потянулось время, тягуче, вязко, изматывающе медленно.
Наконец вернулся Терентий Фомич.
Виталий вышел в прихожую. Терентий Фомич уже снял свою телогрейку и теперь одной ногой об другую стягивал залепленные грязью сапоги. В носках он направился в комнату, приглаживая ладонями седые вихры.
— Ну, как ты тут, сынок? — добродушно прогудел он.
— Зря я сижу, — проворчал Виталий, входя вслед за стариком в комнату. — Домой надо ехать, вот что. Вас с Гелей поблагодарить и ехать. Никого я тут все равно не найду. Разве без точного адреса можно? Дураке свалял. Вот если будет сегодня оказия до станции, то и поеду. Пенкин Гриша вроде обещал. Проведывал меня час назад.
— Успеешь еще, — сказал старик. — Сейчас хозяйка моя прибежит, обед соберет, мы с тобой покамест все и обсудим.
Виталий посмотрел на часы. Малая стрелка подползала уже к цифре пять.
Тут, как бы откликаясь наконец на его нетерпение, на улице послышалось взрывное тарахтение мотоцикла. Звуки замерли возле дома, и сразу басовито, но не злобно гавкнул Алдан.
Виталий подошел к окну. С мотоцикла Пенкина соскочила Галя в своей аккуратненькой телогрейке, с желто-зеленой косынкой на голове и устремилась к крыльцу. Почему-то она ехала не в коляске, а пристроилась за спиной у Пенкина. За Галей солидно, вразвалочку последовал и Григорий, на этот раз в штатском костюме и кожаной куртке, небрежно размахивая белым дорожным шлемом. Виталий отметил, что мотоцикл, на котором тот приехал, был неслужебным.
Первой с улицы вбежала Галя, раскрасневшаяся, оживленная, на ходу снимая телогрейку, и, увидев Виталия, торопливо и весело сообщила:
— Вон какой у меня шофер! Ой, я же задержалась! Вы тут с папой небось изголодались. Сейчас, сейчас…
Она повесила телогрейку и исчезла за дверью в кухню.
За Галей появился и Пенкин. Одновременно из комнаты вышел Терентий Фомич. Увидев Пенкина, он радушно развел руки и воскликнул;
— О-о! Кто пожаловал! Милости просим. Сейчас закусим чем бог послал.
Но Пенкин отрицательно покачал головой.
— Не могу, Терентий Фомич. Прошу извинить, дела. Вот и вашего гостя должен увезти. Тоже извинить прошу.
— Дак как же без обеда-то? — забеспокоился старик. — Не-ет, не отпустим. Но по-нашему это, как хочешь.
Из кухни выскочила Галя и, почему-то не вступая в спор, быстро сказала;
— Погодите. Я в дорогу соберу.
Она снова юркнула за дверь и, пока Виталий надевал пальто и искал шапку, появилась из кухни с бутылкой молока, заткнутой скрученной бумагой, и пестрым тряпичным свертком.
— Вот, держите, — сунула ома все это в руин Пенкину. — Молоко, хлеб с салом. Авось по дороге-то сжуете.
Под суровым взглядом Пенкина прощались торопливо и, как всегда в таких случаях, бессвязно.
Наконец Виталий и Пенкин вышли на крыльцо и прикрыли за собой дверь.
— Ну, что случилось? — нетерпеливо спросил Виталий.
— Уехали, — коротко сообщил Пенкин.
— Как так уехали?!
— А так. Никаких приготовлений. Или там прощаний. Вышли к машине, вроде как взять чего-то.
Один в пальто, другой в куртке. Вдруг сели и — ж-жик!
— Давно? Пенкин посмотрел на часы,
— Двадцать семь минут назад. Задержим на любом посту до Москвы. Не сомневайтесь. Сейчас до первого нашего поста махнем. А там радио, и — по всей трассе сигнал. Как положено.
Они подошли к мотоциклу, и Виталий спросил;
— Это что, твой собственный?
— Тек точно, — спокойно ответил Пенкин. — Зачем на трассе в глаза бросаться, если что. Лучше так, полагаю. А это зверь будь здоров. От него не уйдешь.
Они торопливо уселись, и мотоцикл с ревом рванулся вперед.
Деревню проскочили в считанные минуты, А за деревней мимо полей и лесов мотоцикл полетел как птица, словно оторвавшись от земли, — таким ровным было здесь шоссе. И Пенкин показывал класс. Холодный ветер с ураганной силой свистел в ушах, и, если бы не защитный козырек коляски и не старенькое ватное одеяло для ног под брезентовой накидкой, Виталий окоченел бы через пять минут такой сумасшедшей езды.
Уже стремительно прошумели по сторонам дороги темные, глухие леса. Теперь мотоцикл приближался к станционному поселку.
Но вот наконец миновали и поселок, и вскоре показалась стеклянная будка поста ГАИ с тремя крупными, ночью светящимися буквами на крыше и темными кружками прожекторов по краям. Возле поста стояли два желто-синих милицейских мотоцикла.
Пенкин лихо подлетел к ним и затормозил. Они с Виталием торопливо поднялись по узкой металлической лесенке. У Виталия это получилось еще и чуточку неуклюже: длинные его ноги совсем окоченели и затекли в тесной коляске, В будке оказалось два инспектора ГАИ, капитан и старший лейтенант в форменных черных кожаных костюмах.
Капитан подсел к рации, и уже через несколько минут стало известно, что красные «Жигули» указанной модели и с указанным номером только что миновали ближайший пост в направлении Москвы, опережая возможных преследователей всего на двадцать минут. Далее капитан передал необходимые указания всем последующим постам ГАИ вплоть до Москвы, подстраховав возможность ухода красных «Жигулей» в сторону от трассы и оговорив другие необходимые детали операции, в общем-то знакомой и, как правило, особой сложности не представляющей. Впрочем, исключения — и не такие уж, кстати, редкие — все же случались, и тогда подобные операции сразу усложнялись, оказываясь порой чрезвычайно опасными, а то и трагическими. Преследование есть преследование, и всякое тут может случиться.
Уже садясь в коляску, Виталий бодро сказал:
— Ну что же, Гриша, придется тебе, брат, попутешествовать со мной, ты уж извини. — И, улыбнувшись, добавил: — А слава пополам, когда этих бандитов задержим.
Пенкин пожал в ответ плечами.
— Служба, — коротко бросил он и толкнул ногой стартер.
И снова полетела дорога, закружились по сторонам под серым тяжелым небом перелески, черные поля с белыми островками снега, редкие деревеньки.
Наконец подлетели к следующему посту ГАИ. Не слезая с мотоцикла, перемолвились с дежурным инспектором, который уже поджидал их на обочине шоссе. Выяснилось, что нужная машина прошла всего десять минут назад, ИДЕТ с невысокой скоростью, около семидесяти километров в час, очень аккуратно, без обгонов.
Закончил свое сообщение инспектор обычным вопросом:
— Какая нужна помощь?
— Все в порядке, лейтенант. Спасибо, — поблагодарил Виталий.
И мотоцикл, взревев, снова сорвался с места.
Виталии незаметно для себя начал уже привыкать к сумасшедшей езде Пенкина, к своей неудобной позе, даже к холоду и пронзительному свисту ветра над ухом.
Итак, с последнего поста ГАИ ушло сообщение в МУР, Цветкову. На подступах к Москве, перед дачной зоной, Виталия встретят. Дальше наблюдение поведут другие, на машинах и мотоциклах, постоянно сменяя друг друга, поддерживая между собой непрерывную связь — словом, по всем правилам.
Но тут мысли Виталия оборвались. Он увидел стремительно приближающийся перекресток и фигуру инспектора ГАИ в черном кожаном костюме с белыми поясом и портупеей и в белой каске, и возле него яркий желто-синий мотоцикл. Инспектор палкой попросил их остановиться.
— «Жигули» с указанным госномером, — быстро доложил он, — только что свернули вон туда, вправо, — он мотнул головой, не позволяя себе указать палкой. — Я как раз собрался следовать за ними. Вам помощь нужна?
— Нет, спасибо. Куда ведет дорога?
— Небольшой город. Через семь километров. Не потеряйте их там,
— Все ясно. Еще раз спасибо, — торопливо ответил Виталий и кивнул Пенкину. — Вперед.
Через несколько минут они уже увидели красные «Жигули» со знакомым номером. Машина шла ходко, уверенно, но неспешно. Вообще машин здесь оказалось значительно меньше, чем на главной трассе, но все же было за кем спрятаться и лишний раз не мозолить глаза. И скорость можно было сбросить и перевести дух наконец тоже.
Мотоцикл скромно следовал среди других машин, даже не пытаясь никого обогнать.
Шоссе постепенно переходило в городскую улицу, очевидно, главную. Сначала миновали какие-то небольшие предприятия, длинные склады и базы, шумный автомобильный парк, потом кварталы новых стандартных пятиэтажек с балконами, увешанными бельем, и, наконец, попали в старую часть города. Здесь улица заметно сужалась.
Неожиданно, миновав длинные витрины магазина, красные «Жигули» свернули в какой-то внутренний проезд и, обогнув два дома, остановились возле третьего.
Из машины выскочил Шанин в знакомом уже по описаниям заграничном сером пальто и модной шляпе. Поправляя на ходу галстук, он исчез в пол-езда. Смоляков из машины не вышел, видно было только, как он, закуривая, чиркнул спичкой.
Мотоцикл притаился всего в нескольких шагах от «Жигулей», потому Виталий и Пенкин позволить себе тоже закурить не могли
Прошло некоторое время, и Шанин появился вновь. Рядом с ним шла молодая женщина в зеленом пальто, с красной газовой косынкой на шее и в красной шляпе-колпаке. Молодые люди о чем-то оживленно болтали. Шанин, видимо, острил, и женщина заливисто и громко смеялась. «Ах ты, Димочка, — насмешливо подумал Виталий. — Все ухлестываешь, выходит? Интересно знать, кто такая эта девица».
Между тем молодые люди сели в машину, и Смоляков резко тронул ее с места.
Выехав на улицу, «Жигули», однако, не свернули назад к московской трассе, а продолжали ехать дальше по главной улице. Та некоторое время тянулась все такой же узкой, со старенькими, обшарпанными, облезлыми за зиму домишками, шумная и суетливая. Потом кончились дома, и снова возникли какие-то предприятия и склады. Над одной проходной Виталий мельком прочел крупную вывеску; «Кондитерская фабрика имени…» Вскоре город кончился, и они выехали на шоссе. И вело оно неизвестно куда.
Глава 5.
Ловушка
Вечер Лена провела дома. Устроившись с О ногами на тахте, она перебирала письма, доставая их по одному из деревянной шкатулки, «Что за дурацкая, допотопная привычка хранить письма? — думала она. — Надо их уничтожить, вот и все». Письма были старые. От тети Зины из Свердловска — у нее Лена воспитывалась. От подруг Лены по юрфаку. От того человека. Вот эти письма надо выбросить немедленно. Они до сих пор жгут руки. А ведь прошло… Лена посмотрела на последнее из писем, только на конверт и штемпель на нем. Да, прошло почти пять лет. И вот Лена одна, по-прежнему одна. Тетя Зина давно умерла. И никого не осталось. Одна… Одна и не одна… Что думает он, другой, любимый и настоящий, что он думает? Ведь он любит ее. Любит и… не любит. Нет, надо кончать этот глупый, никчемный роман, Приходит, когда хочет… Уходит… Молчит… И не может отважиться сказать ей самое главное. Он, такой решительный, такой смелый. Неужели настолько повлиял тот его давний развод? Неужели?.. Эта глупая женщина не дает ему даже встречаться с сыном. И наказывает обоих. За что? Лена не хочет навязываться. Глупо? Наверное. В конце концов не все равно, кто скажет первый? Но она не может. А он… не хочет? Тогда надо кончать. Это слишком мучительно и безнадежно. Да, да! В следующий раз, когда он позвонит, ей будет некогда, у нее будут дела, наконец ей просто не захочется с ним видеться. Вот и все. Хватит этих дурацких страданий!
Так уверяла себя Лена. Но в тайне даже от самой себя она надеялась и хотела всего лишь проверить его. Если любит, тогда он, наконец решится, ну а если не любит ее… тогда все тоже будет ясно. Наверное, ему нужна другая жена, вот как у Виталия. Нужна тихая, мирная, домашняя, вроде Светы: работает себе в огромной библиотеке, пишет статьи. И Виталий однажды ведь сказал Лене: «Это не женская работа». А почему, собственно? Что-то сидит в мужчинах-давние предрассудки, спесь какая-то. И этот удивительный мужской эгоизм, даже у лучших из них. Вот Виталий — настоящий, верный друг, но и он тоже. Хотя он видит, что Лена им нужна, она порой выполняет то, что мужчина не сможет сделать, есть такие ситуации и такие задачи в оперативной работе. Конечно, ее не включают в группы захвата, она не участвует в задержаниях и засадах. Но все это, как правило, уже итог большой предварительной работы, умной и тонкой работы, которую она знает и любит. Да, любит. И все-таки Виталий сказал: «Не женская это работа». Может быть, и Откаленко думает так? Тут действует все тот же мужской эгоизм, конечно: пусть она беспокоится обо мне и дома мне нужен покой. Вот так. Очень просто. Что же делать? Что же ей-то делать? Лена давно уже отложила письма и смотрела куда-то в пространство, укрыв ноги теплым пледом. Ярко светил рыжий торшер над головой, тихо и прохладно было в квартире, Редкий какой-то выпал вечер, спокойный и тихий.
Но тут, словно решив исправить эту оплошность, вдруг резко и деловито зазвонил телефон возле двери. Лена совсем забыла о нем и не перенесла на тахту. И с первым же звонком телефона сразу забилось сердце. О господи, ну сколько можно…
Лена торопливо поднялась и, подбежав, сняла трубку.
— Привет, — сказал Игорь. — Дома? Голос был уверенный и будничный.
— Ухожу, — ответила Лена. Игорь спокойно удивился:
— Куда это?
— По делу.
— Я думал заехать.
— Сегодня не выйдет.
— А когда выйдет?
— Позвони как-нибудь, — через силу ответила Лена и сама подивилась своему мужеству.
— Гм… Ну ладно. Пока. В трубке раздались короткие гудки, «Бедный, — подумала Лена, медленно кладя трубку, — Ему, наверное, одиноко и тошно». И тут снова зазвонил телефон.
— Ой, душечка, как хорошо, что я вас застала, — услышала Лена знакомый голос. — Это Липа говорит.
— Здравствуйте, Липочка, — как можно беззаботнее ответила Лена. — Очень рада. Как вы живете?
— Все расскажу. Я вас завтра с Инночкой жду к себе. Я вам приготовила лосьон. А еще вы посмотрите последнюю французскую косметику. Моя клиентка привезла из Парижа. Это что-то божественное! Мужчины просто теряют голову. Да, да, это уже проверено. «Откаленко голову не потеряет», — тоскливо подумала Лена.
— Запишите адрес, — продолжала Липа. — Вас устроит к семи? Отказываться было нежелательно; Липа — бесценный источник информации.
… На следующее утро самым неотложным делом у Лены было достать образец «свободного почерка» Всеволода Борисовича Глинского, весьма эффектного мужчины, которого она мельком видела, но хорошо запомнила во время визита в «Березку». Простая на первый взгляд операция — получить образец «свободного почерка» — неожиданно оказалась весьма хлопотной. В отделении милиции никаких заявлений и объяснений Глинского не было. Не нашлось их, как ни странно, и в конторе жэка. Оставалось место работы Глинского, один из институтов Академии медицинских наук. Уж там-то образцы его почерка должны быть обязательно: анкету в отделе кадров должен заполнить даже ночной вахтер. И Лена отправилась в этот институт.
А после обеда она зашла к Цветкову и рассказала о приглашении Липы на сегодняшний вечер.
— Идти или нет, Федор Кузьмич? — спросила она. Цветков задумчиво покрутил очки, почему-то вздохнул и, хмурясь, спросил:
— Значит, эта самая Липа на дружбу набивается?
— Она, по-моему, ко всем набивается.
— Почему это вы так решили?
— О своих клиентках она все знает. Буквально все. Это без дружбы не бывает.
— Так-так. А что она о вас знает? — неожиданно спросил Цветков.
Лена подумала и сказала:
— По существу, ничего не знает.
— Плохо, — снова вздохнул Цветков. — А о вашей подруге?
— Ну, тут побольше. Во-первых, Липа была у нее дома. Все фотографии рассмотрела на стенах, обо всех расспросила. Потом узнала, где Инна работает, сколько получает, была ли замужем и даже кто был муж.
Лена засмеялась. Цветков тоже ухмыльнулся и спросил:
— И где же ваша подруга работает?
— На телевидении. Редактор.
— А давно вы дружите?
— Давно. Со школы.
— Ваша подруга знает, где вы работаете?
— Конечно. Ей можно доверять, я ручаюсь, Федор Кузьмич, — горячо заверила Лена.
— И все же приводить к ней Липу без моего разрешения не следовало, — покачал головой Цветков.
— Но ведь Инна не играет никакой роли в операции, — неуверенно возразила Лена.
— Как же не играет? Вот теперь Липа и ее приглашает к себе. Впрочем, Липа ни к каким делам не допущена. Да и что ваша Инна? Телевидение, редактор… Это все далеко от них и не опасно.
— И бесполезно.
— Именно что. Но Липа эта самая все же напрашивается на дружбу. По душе вы ей пришлись, видно. Теперь дальше. Учтите,
чтобы что-то получать, надо что-то и давать. Липа — ваша — источник сведений превосходный, я вижу. Но если вы будете молчать о себе, она либо потеряет к вам интерес, и тогда встречи постепенно прекратятся, что нежелательно, либо интерес к вам станет чрезмерным. А ведь рядом спей находятся люди и поумнее. Значит, отсюда какой вывод?
— Нужна легенда.
— Нужна легенда, раз уж так получилось. Ну, и кто же вы такая?
— Я уже думала. Может быть, тоже работаю на телевидении? Потому и с Инной мы дружим.
— Не-ет, хватит телевидения. Для Липы надо что-то поинтереснее.
— Но торговля отпадает, — сказала Лена. — Там Нинин бывший дружок Бобриков действует. Стоит ему навести справки…
— Верно. Отпадает. Что же остается? Придумывайте, придумывайте. Фантазируйте от жизни, так сказать. Это тоже один из законов нашей работы.
… Вечером Лена позвонила Инне, и они, как всегда, встретились возле станции метро.
Инна, давняя подруга Лены еще по школе, была невысокая изящная девушка, очень неглупая, веселая и жизнерадостная, с копной темных перепутанных волос и плутовскими карими глазами. Язычком своим Инна управляла прекрасно и в некоторых случаях оказывала Лене немаловажные услуги.
В метро подруги, как всегда, обсуждали всякие новости.
— Да, ты знаешь, Колю оправдали, — радостно сообщила Инна. — Помнишь, я тебе рассказывала? Я знала, что так и будет. Коля очень хороший человек.
С ее двоюродным братом еще осенью случилась неприятность. Он работал на какой-то базе, а там раскрылось крупное хищение. Вместе с несколькими другими работниками был арестован и Николай. Но Инна была твердо убеждена, что он не виноват, что его оговорили. И оказалась права.
— Ну, поздравляю. — Лена искренне порадовалась за подругу.
Она ощущала сейчас тревогу и облегчение одновременно. Тревогу потому, что совеем забыла про эту историю и сегодня не сказала о ней Цветкову, когда тот расспрашивал про Инну. Это было серьезным нарушением существующих правил. Ну, а облегчение Лена испытала, узнав, что, слава богу, у Николая все кончилось благополучно, значит, можно было об этом и не рассказывать.
— Что ж он теперь будет делать? — спросила Лена.
— Как что? Его обязаны взять обратно, на ту же работу.
Когда подруги вышли на шумную широкую улицу, было уже довольно темно, но фонари еще не зажигались. В бесконечно ревущем потоке машин то и дело вспыхивали фары, на миг высвечивая что-то или кому-то сигналя, Подруги двигались в толпе прохожих, рассматривая названия уходящих вправо переулков. Вот и нужный наконец. Они свернули за угол.
Липин дом был высокий и старый, с лепными украшениями по фасаду. Пришлось пройти во двор, крепко держась за руки и обходя лужи. Старый лифт, кряхтя и гремя суставами, поволок их на шестой этаж. В просторной кабине с пожелтевшими зеркалами резко пахло кошками и дешевыми духами.
На звонок дверь распахнулась мгновенно, словно Липа уже стояла за ней и только ждала этого звонка, положив руку на замок.
— Ой, девочки! — в восторге восклицала Липа, помогая гостьям снять пальто в передней. — Ну, наконец-то! Уж так я вас ждала, так ждала…
Гостьи прошли в комнату.
Одна из фотографий на стене привлекла внимание Лены. Это было какое-то театральное помещение, судя по афишам на стенах, огромному зеркалу, разбросанным и развешанным туалетам. Перед зеркалом сидела актриса в пышном бальном платье, над ней склонилась Липа.
— Ой, Липочка! — воскликнула Лена, указав на фотографию. — Это вы где же сняты, в театре? Вы там работали?
— Да, это театр, — не без гордости подтвердила Липа и, подойдя, обняла Лену за талию. — Мое счастье и мое горе, — она вздохнула, — Была парикмахером, гримером.
— И вы совсем утратили искусство грима? — спросила Лена.
— Это не теряется, милочка, — живо ответила Липа, вся охваченная воспоминаниями. — Я и теперь иногда… ну, шутки, ради, конечно. Для друзей. Вот недавно сделала, например, усы. Вы их в жизни не отличите на лице от настоящих.
— Усы?.. — удивилась Лена.
— Да-да. Валере. Он такой смешной!
— А зачем ему понадобились такие усы? — полюбопытствовала Инна. — В конце концов своими можно обзавестись.
— Ах, я же говорю, шутки ради. Попросил. Говорит: «Друзей разыграю». А через три дня вернул, говорит: «Все. Спектакль окончен». «Интересно», — подумала Лена.
— Ой, меня тоже недавно разыграли, — вспомнила Инна. — Приходит к нам на телевидение письмо: «Редактору товарищу Уманской». Я поразилась. Обычно редактору…
— Это ваша фамилия — Уманская? — живо спросила Липа.
— Ну конечно.
— Господи! — Липа всплеснула руками. — Я же знала артиста Уманского! Это был такой красавец, такая душа! Это не ваш отец?
— Что вы, — улыбнулась Инна. — Мой отец строитель.
— Тогда, может быть, старший брат? У вас есть брат?
— И брат… тоже не артист, — смутившись, ответила Инна.
— Хотя и Уманский? — засмеялась Липа.
— Да, конечно.
В этот момент в передней резко и коротко прозвонил звонок один раз, второй, третий.
— Ну, наконец-то! — воскликнула Липа, устремляясь к двери.
Звякнул замок, и в передней раздались оживленные голоса.
А через минуту вслед за Липой в комнату вошла Нина Сергеевна, полная, круглолицая, с пухлыми капризными губами и тоненько выщипанными бровями на розовых подушечках надбровий. На ней было необычно просторное, модное платье. Уже знакомые Лене кольца на грубых крепких пальцах и красивые, с бриллиантами серьги под гладкой прической, открывавшей крупные уши. Крашенные синим веки с густо-черными ресницами и серые, чуть навыкате глаза делали ее лицо кукольным.
Нина спокойно встретилась глазами со смутившейся от неожиданности Леной, дружески улыбнулась ей и Инне и сказала;
— Ох, уж извините, опоздала. Столько дел в нашей фирме.
Она держалась совсем свободно, словно никогда и не было у нее с Леной той не очень приятной встречи и они только что познакомились. Так же спокойно и дружески она отнеслась и к Инне.
— Господи, как без мужиков-то иногда хорошо, — сказала Нина, опускаясь на диван и закуривая. — Ишь ты, девичник затеяла… — Она улыбнулась Липе и добавила, обращаясь больше к ней: — Ты бы посмотрела, какие мы прелестные кофточки получили.
И Липа доверительно сообщила своим молодым гостьям:
— Ниночка работает в «Березке». Ужасно нервная работа.
Нина мило улыбнулась и с ехидством спросила Лену;
— Ну, как поживает ваш дорогой Дима? Лена смущенно опустила глаза.
— Не спрашивайте. До сих пор стыдно. Ведь я его даже не знаю.
— Вот оно как? Я что-то в этом роде и предположила, — засмеялась Нина. — А почему же вы тогда…
— Понимаете, этот Дима, — с виноватым видом перебила Лена, — пригласил к вам в «Березку» мою подружку. Необыкновенно красивая женщина, между прочим. Но у нее на заводе неприятности произошли, и Рите было не до «Березки».
— А какие неприятности? — с любопытством спросила Нина.
— Я точно не знаю. Что-то они там в бухгалтерии напутали и неверно отпустили продукцию. Ритка не очень об этом распространялась. Но попало ей жутко. Вот я и подумала: «Ну, чего мне стоит? Чеки эти я как-нибудь достану через знакомых, а вот хорошие туфли купить и с чеками непросто». Пойду, думаю, вместо Ритки. А он ваше имя назвал.
— Так я же вам предложила помочь. А вы все Дима да Дима…
— Вы меня сразу напугали. Если Диму не знаете или не хотите знать, какая же тут помощь может быть? Ну, я и решила, что влипла.
— Это вы меня напугали, — усмехнулась Нина, и в глазах ее как будто пропала настороженность. — А вообще на Димку это похоже. Как увидит смазливую мордашку, так хвост распустит: «Я вас в „Березку“… Я вас в театр»., Трепло несчастное.
— Значит, вы на меня не сердитесь?
— Что вы, милая! Как тут можно сердиться. Все так трудно достается. А нам, женщинам, много нужно.
Болтали с увлечением, выпили по рюмке коньяку, и раскрасневшаяся Липа с восторгом предложила;
— Девочки, миленькие, за дружбу, ладно? Тек хорошо, что вы все у меня, так хорошо, передать не могу. Ну, давайте, родненькие, давайте, еще по одной за дружбу.
— А где вы работаете, Леночка? — между прочим и вполне естественно поинтересовалась Нина.
— А! — небрежно махнула рукой Лене. — Мы с Риткой кончили одни курсы. Бухгалтерские, Она первые годы не работала. Муж, то да се. А потом попала на этот свой барахлянский заводик. Ну, а я сразу очутилась в бухгалтерии ресторана… — Она назвала один из крупных, ресторанов. — Звали в трест, но я не пошла.