Но второго удара человечество не допустит: какое государство отважится на самоубийство? Так будет объединен мир, единоличным главой которого стану я, новый мир без войн и границ, без классовой борьбы, забастовок и демонстраций. Когда-то нечто подобное провозглашал Гитлер, но был он мал и ничтожен. Теперь историю пишу я, и мое перо легко вычеркнет коммунизм и социализм, а судьбу человека будет определять по аппетитам его, по силе его, по способностям приложить эту силу к достижению доступных ему высот. Будут сверхлюди и просто люди и недочеловеки, высшие и низшие расы, господа и рабы. Многие из вас будут мне аплодировать – я е вижу сенатора Бультивелла и двух губернаторов восторженно поднятыми руками, – и я не обману ваших надежд. Кое-кто пострадает, конечно. Грэгг и Хенесси потеряют миллиарды Дома, но я отдам им английские и бельгийские рудники в Африке, и они простят мне эту экспроприацию. Смирятся и Белый дом, и Уайтхолл, и Кремль, потому что мое маленькое государство уничтожить нельзя, а я могу уничтожить полмира».
– Мы угадали, – сказал Фрэнк, – он начал с Гренландии.
– Не начал, – сказал Джонни. – Начнем мы.
Глава 9. КОНЕЦ ДОМИНИКА
Майк спустился в диспетчерскую и, включив внешнюю радиосвязь, передал следующую радиограмму:
«ООН и всем правительствам мира.
Говорит радиостанция «Хаус Оушен компани». Готовится чудовищное преступление против мира и безопасности. На нижних подводных уровнях Дома уже давно фабрикуются втайне от трехмиллионного населения Дома ракетные боеголовки из блистона, запрещенные специальным соглашением всех государств, входящих в Организацию Объединенных Наций. Волею главы Дома инженера Доминика Лабарда первая ракета с такой боеголовкой должна быть выпущена сегодня после полуночи во время встречи Нового года на четырехсотом этаже. Одновременно Доминик Лабард огласит перед собравшимися свое обращение к ООН и правительствам всего мира».
Далее следовал изъятый из сейфа текст.
«Мы, группа противников заговора, – продолжал выстукивать открытым текстом свое обращение Майк, – блокировали ракетную шахту Дома. В полночь блистоновая пушка не выстрелит. Полицейские резервации почти на всех этажах блокированы автоматическими решетками. Просим к утру прибыть инспекцию ООН для обследования блистоновых установок Дома. Инспекторов должен сопровождать охранный отряд на случай возможного сопротивления полиции, если блокировка казарм к тому времени будет снята. Начальник полиции Дома пока обезврежен и находится под арестом в своем кабинете».
Зажглась красная лампочка видеофона.
– Хорошо, что ты включил поэтажные связи, – сказал Фрэнк. – Здесь Грэгг и Хенесси. Мы вызвали обоих. Передай по радио от их имени, что они присоединились к нам и поддерживают наше обращение.
Майк снова вышел в эфир, кратко сформулировав заявление владельцев Дома. Закончив, тяжело вздохнул и опустил руки, как боксер между двумя раундами. О том, что было сделано, он уже не думал: оно отняло все помыслы, желания и силы. Тянулась цепочка ненужных мыслей: хорошо бы выпить чашку кофе с ликером, пришить оторванную пуговицу на рукаве, отстричь загнувшийся на мизинце ноготь. Когда Майк поднялся наверх, то никого не увидел: яркий свет ослепил его – у него в диспетчерской было темно, – и лица людей, ожидавших его в кабинете Лойолы, казалось, плавали в тумане, подсвеченном невидимыми «юпитерами». И первое, что он услышал, было жалобное восклицание Полетты:
– А ты поседел, Майк. Спереди совсем белый.
В никелированной поверхности сейфа отразилось уменьшенное лицо Майка с серебряной, точно припудренной, набегающей на лоб прядью волос.
– Вы герой, мистер Харди, – слышал он голос Грэгга и наконец-то разглядел американца. – Чтобы предотвратить такое бедствие, нужно обладать не только умом, но и рыцарской храбростью.
«Еще бы, – зло подумал Майк, – сохранили тебе восемь миллиардов годового дохода».
– Я же был не один, – сказал он лениво.
Говорить не хотелось: в глазах мелькало видение пакеты с блистоновой боеголовкой – что-то длинное и сверкающее, как башня в пламени.
– Мы оценим всех, – торжественно произнес Грэгг, – только бы вовремя прибыла инспекция ООН.
– При чем здесь инспекция ООН? И вообще, что, собственно, происходит? Я пришел сюда по трупам охранников, – раздался гневный голос с порога.
В дверях, как изваяние, стоял разъяренный Лабард в белом парадном смокинге.
– Они живы, – сдержанно ответил Фрэнк. – Временный транс.
Но Лабард не сдерживался, он еще ничего не понимал.
– Почему стоят лифты? – закричал он, заметив Джонни.
– Лифты без перебоев доставляют прибывающих гостей на четырехсотый этаж, – отбарабанил Джонни.
– Я спрашиваю о лифтах вообще. По какому приказу они остановлены? И вообще, почему вы здесь? Где Лойола?
Джонни не требующим пояснения выразительным жестом указал на ковер, где со скованными руками лежал кардинал «иезуитов».
– Мертв? – воскликнул Лабард.
– Очнется, – равнодушно заметил Джонни.
– Вы проиграли, Доминик, – сказал склонный к патетике Грэгг, – мы уже ознакомились с вашим ультиматумом, знаем все о готовящемся преступлении и благодарны людям, сумевшим ему помешать.
Доминик сделал шаг назад, к открытой двери.
– Не трудитесь, Лабард, – остановил его Джонни. – Все этажные перекрытия блокированы. Все лифты, кроме гостевых, остановлены. Хотите вызвать полицейских – вы найдете лишь тех, которые дежурят в банкетном зале. А они подчиняются только приказам Лойолы.
– Что вы говорили здесь об инспекции ООН? – спросил Доминик.
– Мы вызвали ее к утру проверить ваши блистоновые установки на подводных уровнях, – сказал Фрэнк и, подойдя вплотную к Доминику, тихо добавил: – Ваши руки, сэр, если не хотите насилия.
Еще раз мягко звякнули наручники.
– И ты, Фрэнк? – вздохнул Лабард.
– И он и я, – откликнулась Полетта. – Вы маньяк, Доминик. Называть вас отцом – значит оскорбить память наших действительных родителей. Вы преступник, чудовищный, хладнокровный, безжалостный.
– Как и те, которых когда-то судили в Нюрнберге, – прибавил Фрэнк.
К нему присоединился и до сих пор молчавший Хенесси:
– Вас тоже будет судить международный суд, Доминик. И я, как юрист, могу вам сказать, что ни один адвокат не поможет вам ускользнуть от петли. Мне страшно подумать, чем кончилась бы начатая вами мировая война.
– Жаль, – сказал Лабард. – До войны, пожалуй, дело бы не дошло. Но я проиграл, вы правы. Не посмотрел, что у противников на руках все четыре туза: ум, расчет, связь и транспорт. – Он усмехнулся. – Гордитесь: вы почти победили непобедимого Лабарда.
– Почему «почти»? – удивился Джонни.
– Побеждать нужно живых… – Лабард не закончил, поднял скованные руки к лицу, проговорил: – Это старомодно, но по-прежнему надежно, – и надкусил уголок манжета сорочки.
Джонни рванулся к нему, но не успел: Лабард вздрогнул, дернулся и, не сгибаясь, упал на ковер.
– Идиот! – простонал Джонни. – Это я идиот. Не сообразил.
– Мы все не сообразили, – сказал Фрэнк. – Но может быть, так и лучше…
Никто не смотрел на Доминика. Никто не подошел к нему, не нагнулся над ним. Только Джонни сказал, неловко скривив губы:
– Наручники, пожалуй, придется снять, – и снял их, не прикасаясь к телу.
– Я думаю, до прибытия инспекции и полиции из Штатов нам ничего не нужно трогать в этой комнате, – деловито проговорил Хенесси. – Врач не потребуется ни ему, ни Лойоле – тот все равно останется до утра в таком состоянии: я знаю действие этого газа. Надо закрыть комнату и уйти.
– Хен прав, – сказал Грэгг и взглянул на часы, – без десяти двенадцать: попадем как раз вовремя. Хозяева Дома должны обязательно быть на банкете, и встреча Нового года должна пройти не омраченной даже намеком на то, что произошло в этой комнате. Вам, Харди, придется принести себя в жертву и остаться в радиобудке для связи с миром, если возникнет необходимость отвечать на многочисленные радиозапросы о случившемся. Я думаю, что уже сейчас нас вызывают отовсюду, а радио Дома молчит. Поэтому поспешите. Лифты, я полагаю, кроме гостевых, можно не включать до утра. Тех из вас, кто хочет встречать Новый год в общем зале, я приглашаю к столу, но у кого возникнет желание остаться в диспетчерской вместе с Харди, я, естественно, не возражаю – все для праздника будет им обеспечено. Но всем нам до утра пригодится и сдержанность, и умение сохранять спокойствие в любой ситуации.
Так закончился этот последний и самый страшный день в уходящем году.
Глава 10. ИЗ ДНЕВНИКА МАЙКА ХАРДИ
Третья и последняя запись
Мы с Полеттой уезжаем в Англию. Дом получил статус города, и мэром единогласно избран Фрэнк. Директором всех коммерческих предприятий Дома назначен Джонни. А вместо находящегося под следствием Педро Лойолы прибыл бывший начальник полиции штата Нью-Джерси.
Мне не пришлось платить неустойку. Напротив, мне предложили премию в сумме моего годового оклада. Я отказался: не хочу ничем быть обязанным администрации Дома.
– Мне жаль отпускать вас, Харди, – сказал Грэгг, – не понимаю вашей неуступчивости. Может, все-таки передумаете?
– Нет, мистер Грэгг, не передумаю. Я устал – слишком много пережито. Вы помните: я приехал сюда брюнетом, а уезжаю почти седым.
– Вы можете возглавить наше отделение в Англии?
– Предпочту небольшую, хорошо оборудованную лабораторию с ассистентом в лице Полетты.
– Я, между прочим, так и не догадался о ваших отношениях, – усмехнулся он.
Я тут же отреагировал:
– Мы, англичане, как вы и сами заметили, умеем быть сдержанными в своих чувствах.
С Джонни мы расстались по-дружески, осушив две бутылки мартини, но, в общем-то, без особых сожалений и угрызений.
Прощание с Фрэнком было иным.
Мы стояли на внешнем парковом поясе Дома над океанской далью, уплывающей в сумерки. Глубоко под нами шумели волны.
– Ты можешь гордиться единодушным избранием, Фрэнк, – сказал я.
Он усмехнулся:
– Чем тут гордиться? Правые элементы в руках Хенесси и Грэгга. Левые всегда бы меня поддержали. Ты не знаешь одного, Майк: даже без помощи Джонни ракета Доминика все равно бы не вышла с боеголовкой. Накануне ее заменили.
– Кто?
– Нашлись и у меня единомышленники на блистоновых установках.
Я посмотрел ему в глаза: он улыбался откровенно и многозначительно.
– Странно, Фрэнк, – сказал я, – ты же всегда говорил о рабочей аристократии Дома и о невозможности избавиться от электронного сыска.
Он не смутился.
– Это Роджер говорил, а не я. А кроме того, не всегда и не всем можно говорить то, что знаешь. Даже среди рабочей аристократии может найтись горсточка настоящих людей. Главное сделано, а за годы моего правления надеюсь сделать еще больше. Без боеголовок, ракет и электронного сыска. «Иезуиты», думаю, нам тоже не понадобятся, а хозяйские аппетиты можно будет и подсократить.
– Едва ли это обрадует Хенесси и Грэгга, – заметил я.
– А ты обольщен их доверием?
– Не обольщен, но удивлен, пожалуй, что они не поддержали Лабарда.
– Из благороднейших побуждений, из любви к человечеству, да? Нет, мой милый, из трезвого экономического расчета. Ты же сам записал их разговор. Игра хороша, если беспроигрышна. А в игре Лабарда было слишком много риска и авантюры. Рулетка. Не для солидных, обеспеченных ставок. Конечно, американские «ультра» охотно возвели бы Доминика на мировой престол, но трезвых голов на американском финансовом Олимпе все-таки больше. Они, эти трезвые головы, как и Грэгг с Хенесси, могли бы точно подсчитать: смирится ли мир с угрозой Лабарда? Нет, не смирится. Есть и разумные руководители наций, есть, наконец, социалистическая система, и блистоновые бомбы изготовить там тоже сумеют. Кстати, и скорее и больше. Да и так ли уж неуязвим Дом? Пробовали массированные воздушные налеты? Нет, не пробовали. А вдруг попробуют и прорвут где-нибудь защитный ионный барьер? Под водой еще проще. Там одной торпеды с блистоновой начинкой достаточно, а взрывная волна сметет все восточное побережье Мегалополиса. Хен с Грэггом все, несомненно, продумали, подсчитали и учли. И не такие уж они ангелочки, чтобы тревожиться о судьбах человечества. О своих миллиардах они тревожились и нас покупали, чтобы их сохранить. Только ничего у них не выйдет.
– Отнимете?
– Отнимем. Два-три миллиарда они потеряют наверняка. Мы создадим профсоюзы, отменим кабальный кредит, поломаем всю электронику сыска и добьемся снижения цен до континентального уровня. И учти, что все это только начало.
Я вспомнил мечту Лабарда о его демографическом рае.
– И ее на свалку дурных воспоминаний? А не просчитаетесь?
Фрэнк предпочел не заметить иронии.
– Почему воспоминаний? Гигантские дома-города на воде уже и сейчас строят. В Средиземном море на острове, откупленном французским правительством у наследников миллионера Онассиса, на Змеином острове против устья Дуная по проекту советских и румынских инженеров. И Хенесси с Грэггом скоро раскошелятся – не захотят отставать. Невыгодно? Вздор. Производство городов в океане вскоре станет одним из наивыгоднейших капиталовложений. Только строить будут «по потребности», в зависимости от угрозы перенаселения. А старые города, конечно совершенствующиеся во временем могут преспокойно оставаться на земле в положенных им границах, и незачем сгонять все человечество на воду. Земля была и будет его кормилицей, и противоестественно превращать ее в охотничьи джунгли. Это бред, и Лабарда следовало поправить заблаговременно. Но кто знал?
Мне стало грустно оттого, что я теряю этого нового, так недавно и неожиданно раскрывшегося передо мной человека. Я бы кое-чему у него научился.
– Ты и так научился, – сказал он. – Практически. А теоретически подучит Полетта. Тут она помудрее меня.
Я усомнился: где мне! Не то мышление, не то воспитание.
– Ты Полетты не знаешь, – сказал он многозначительно. – Пройдет год-два, и «тихая» лаборатория покажется тебе тюремной камерой. И сбежишь ты, мой милый, к старине Фрэнку вместе с Полеттой.
Как говорят в таких случаях: он словно в воду смотрел.