Если б Чернов успел подумать что-нибудь вроде: «Какой черт меня за язык тянул?» — он бы, стоит полагать, сообразил додумать и логично вытекающее из первого: «Сущий! Прости меня, неразумного! Я пошутил…» И возможно, что Сущий, или Верховный Пиротехник, или Космический Копперфилд вернул бы Огонь Небесный назад, спрятал бы его и дал земным ребятишкам помериться силами, помахать мечами, покоцать друг друга чуток. Но жизнь во всех ПВ, похоже протекала таким образом, что Чернов при виде падающего с неба горящего предмета традиционно принял любимую позу — стал столбом, что напрочь исключало любую, даже примитивную мыслительную деятельность. Одно утешение: столбов у городских вефильских ворот было множество. Одни столбы. Вполне, кстати, библейское явление.
      Опять кстати: по Библии-то полагалось отвернуться, не смотреть, но Огонь падал вниз стремительно и озарял собой все вокруг, поэтому не смотреть было невозможно. Как не смотреть, когда он — везде!
      Сколько времени прошло?… Чернов потом, много позже (то есть это намек на то, что он останется жив…) размышлял на досуге, что падение Огня заняло едва ли несколько секунд. Ну, полминуты от силы. И в итоге все автоматически зажмурились, глаза сами собой запахнулись, но даже сквозь сомкнутые веки проникал свет. Так человек, проснувшийся внезапно среди дня на людном пляже, не открывая глаз, знает, что на дворе — день.
      А потом в голове бабахнуло, словно огонь внедрился прямо в мозг. Ощущение было соответствующим: пусть желающие испытать похожее уронят себе на башку раскаленный утюг. Кому понравится, тот — герой-пионер… А секунд через тридцать жар исчез и глаза вроде бы привыкли, и Чернов рискнул приоткрыть их, а потом, поскольку он не превратился в библейский соляной столб, совсем открыл и быстренько осмотрелся. И понял, что впору продолжать «столбовой» ритуал.
      Короче, кругом не было ни гор, ни пышной и пестрой зелени, ни моря вдали, ни дороги, на которой они все находились. Да и всех-то недосчитывалось: татаро-монгольские всадники, в своем ПВ не только дошедшие до Средиземного моря, но и решившие покорять Африку, в этом — явно новом! — отсутствовали. Но остался Вефиль — точно такой же, как и прежде. Остались крепкие ребятишки с мечами. Остался Хранитель, и, самое главное, никуда не делся Бегун, то есть Чернов. Как застал их Огонь, так они и стояли — перед отсутствующими воротами любимого города, а впереди, метрах в двадцати от городской стены, высилась еще одна — сотворенная из каких-то красных тонких горизонтальных нитей, очень напоминающих Чернову лазерные лучи. И перед этой лазерной стеной тормозил, мягко приседая, огромный туристический автобус с синей надписью на белом боку: «swift dragon», что в переводе с современного Чернову английского означало — «стремительный дракон».
      Но вот какая штука: английский — современный, Чернов его знал, как родной русский, а автобус — из очередной фантастики, потому что в современных Чернову англоговорящих странах еще не изобрели наземные средства транспорта на воздушной подушке. Водные — да, имелись, а автомобили или, тем более, большегрузные «express coach» еще жили в голубых мечтах автомобилестроителей. Вот так-то…
      А из автобуса между тем посыпались разно одетые людишки с некими махонькими устройствами, летающими туда-сюда над головами, которые (устройства, а не людишки) то и дело посверкивали, из чего сообразительный все-таки Чернов сделал единственно возможный вывод: туристы с фотоили видеоаппаратурой. С летающей. И что забавно — раскосые, как давешние всадники. Только мелкие и шустрые, что выдавало в них японцев, чьим национальным хобби еще в родном ПВ Чернова был именно туризм. Всюду.
      А по ту сторону лазерного ограждения (то, что нити непроходимы, Чернов как-то сразу дотумкал…) продолжал резвиться Огонь Небесный. Он плавился, переливался, играл цветами, ослеплял непривычный глаз бешеной яркостью на огромных «чертовых колесах», на каких-то стремительных «крутилках», на «американских горках», на множестве других сумасшедших аттракционах — известных Чернову и абсолютно новых. А еще Огонь вздымался в ночное (именно так, день исчез!..) небо разноцветными и прихотливыми фейерверками, щедро озаряя эту вселенскую гулянку, и в гигантских арках «Макдоналдса» пылал привычно, и подмигивал со световых реклам, висящих, как казалось, прямо посреди неба — между то и дело вспыхивающими букетами салютов. А дальше, дальше, дальше вставали солидные, уверенные в своей несокрушимости гигантские небоскребы, тоже подсвеченные снизу и сверху, как это было и во время черновского обитания на родной земле.
      Как там в детской песенке: «В Америке достаточно кнопочку нажать — и завертятся колеса, все пойдет плясать…» Кто-то крепко держал палец на кнопке, все вертелось и плясало, но это была не Америка времени Чернова, а может, и вовсе не Америка, поскольку в эпоху авто на воздушных подушках и видеосредств, самостоятельно парящих над головами туристов, такие увеселительные парки плюс небоскребы вполне могли появиться и в какой-нибудь Уганде. Жизнь не стоит на месте. Одно жаль: во что же выродился карающий Огонь, превративший в пепел Содом и Гоморру! Из хозяина — в слугу. «О temporal О mores!», как говаривали древние римляне, и они были правы.
      И еще, by the way: опять «сладкий взрыв» был каким-то ублюдочным, болезненным и нежелательным. Что за прихоти у Главного Психоаналитика! Эдак завтра Чернов начнет перемещаться из ПВ в ПВ, раздираемый болями в желудке, геморроидальными коликами и зверским пульпитом. За то ли боролись, спрашивается?…
      А и вправду: за что боролись?
      Японцы-неяпонцы по-обезьяньи прыгали за лазерным барьером, а их камеры носились в подсвеченном остатками Огня Небесного воздухе, аки игрушечные радиоуправляемые самолетики. Или не радио — мыслеуправляемые… Чернов лихорадочно искал дополнительные приметы места и времени, чтоб, значит, определиться с классическим: какое, граждане, у нас тысячелетье на дворе? Все-таки похоже было на третье, да и век не дальний. Чернов выпал в Вефиль из двадцать первого — тут мог оказаться и двадцать первый, и двадцать второй. Но, с другой стороны, календаря Чернов по-прежнему не видел. А вдруг развитие человечества в данном ПВ пошло по иной кривой и наряду со знакомыми каруселями и парящими видаками здесь имеют место полеты в дальние галактики, а японцы все же — не японцы, а жители какой-нибудь Гаммы Эридана (с учетом антропоцентристской теории, вестимо)? Да и карусель, привычная с детства, крутится не от электродвижка, а от… ну, чего там?… например, от энергии космического ветра, прости, Сущий, прости. Начальник Вселенского Диснейленда!..
      Но стоило отвлечься от временно праздных размышлений и позаботиться о согражданах, то есть о вефильцах во главе с Кармелем, которые вполне могут подвинуться умом от всего увиденного. Небесный Огонь, знаете ли, да еще распавшийся на миллионы частиц, влезших в разные световые штучки, — это, знаете ли, не для слабонервных представителей народа Гананского.
      Чернов обернулся и с приятным изумлением обнаружил, что слабонервный народ оказался вполне толерантным к увиденному. Мужики опустили мечи и с любопытством — что твои японцы с Эридана! — разглядывали как раз этих японцев, на городской стене и в проеме ворот объявились женщины и детишки, и последние вовсю стали передразнивать экспансивных туристов, корчить им рожи, прыгать и всячески кривляться. Летающие камеры прямо-таки взбесились, коршунами гонялись за детьми, фиксируя их прыжки и гримасы для японского потомства.
      Кармель сказал с уважением:
      — Какое красивое место! Ты избрал правильный Путь, Бегун… — и застеснялся невольно прорвавшегося восторга: — Я имею в виду, что здесь, наверно, есть и пища, и корм для животных, и вода…
      — Уж как-нибудь, — кратко отреагировал Чернов.
      И подумал: если не выпустят из клетки, так все в нее занесут. И еду, и пищу для скота, и воду. Кока-колу, например. А между туристами и лазерными лучами абсолютно из ниоткуда возник прозрачный экран — этакая светящаяся рамка, — и на нем, видимая с обеих сторон, появилась милейшая девица с желтым ирокезом на голове и сообщила на английском, но с ужасным произношением, проглатывая буквы и целые слоги, Чернов аж напрягся, чтобы понять:
      — Дорогие гости! Вы находитесь перед аттракционом «Древний гананский город». Здесь воссоздано типичное поселение древних гананцев (по-английски это звучало буквально: «gananas»), относящееся к периоду Второй Эквивалентной войны. Быт и нравы гананцев того периода отличались чрезвычайной неприхотливостью и простотой. Дома они строили из камня, который добывали в местных каменоломнях, отчего их города возникали прямо на пустотах в земле. Гананцы не знали оружия, не умели воевать, и факт наличия у них мечей, которые вы видите, — это результат как раз втягивания ареала их обитания в войну, развязанную в тринадцатом секторе четвертого Периода Пустынь…
      Тетка замолчала: то ли паузу держала, чтобы подчеркнуть значение ареала, или сектора, или периода, или войны, то ли дух переводила. А Чернов, опять услыхав в лекции прописные буквы, отметил про себя: в любом ПВ непременным условием игры (или все же Игры?…) является любовь к пафосу. Уж не присуща ли она Самому Ответственному Лектору, который непринужденно внедряет ее в исполнителей? Скорей всего, скорей всего… Но лишь Чернову дано чуять размер буквы на слух! Экое, однако, свойство слуха. Зачем наделил им Бегуна Главный Отоларинголог?…
      А тетка перевела дух и продолжила — под сверкание и воздушный полет аппаратуры:
      — Возглавлял общину гананского населения некто Хранитель, который обладает знаниями своего рода, рода Хранителей. Знания эти переходили из поколения в поколение, умножаясь, и фиксировались в так называемой Книге Пути, которая должна храниться в Храме города. Храм воспроизведен нами по древним рисункам, но, как вы понимаете, никакой Книги Пути в нем нет, поскольку она существовала у народа Гананского в единственном экземпляре и пропала, когда в результате операции «Гром в небе» в Седьмом Сайте Второй Эквивалентной войны все население древнего Ганана исчезло в Черной Дыре ПВ-Перехода… А сейчас мы откроем барьер, вы сможете пройти по улицам смоделированного нашими веб-дизайнерами города, познакомиться с гостеприимными гананцами, роли которых исполняют профессиональные актеры нашего театра Иллюзий. А я продолжу свои пояснения по ходу экскурсии… Советую не отставать, потому что актеры полностью вошли в свои роли и могут вести себя адекватно нравам того периода. Напоминаем, что аттракцион «Древний гананский город» относится к седьмому уровню сложности.
      В детстве Чернов употреблял выражение: «Фигец котенку Машке», которое могло означать многое. В данном конкретном случае подошли бы три значения. Первое: ситуация зашла в тупик, выхода из коего не видать. Второе: опасность для действующих лиц столь велика, что требуются немалые усилия для выруливания. И третье: маразм крепчал-крепчал и окреп окончательно, глыба, а не маразм. Следовало мухой мотать отсюда и мчаться по… а по чему, кстати, мчаться?… ну, скажем, по имеющемуся скоплению зданий и людей, чтобы искать Зрячего…
      Подумал так и тут же с ужасом осознал: где искать-то? Судя по количеству огней (на которые распался Небесный Огонь), город (или что это?) огромен, жителей — туча, туристов — море. Кого и о чем спрашивать? Нет ли среди вас странного человека?… Как же, как же, любой второй — бери и тащи в Кащенко…
      Но тут разом погасли нити лазеров, японцы-инопланетяне ломанулись в проем, кто-то в башке — эквивалентом недавнему утюгу! — горячо прошептал: «Беги!» — и Чернов рванул вперед, распихивая мелких туристов. Лишь успел крикнуть на древнееврейском Кармелю, все еще стоящему у входа в аттракцион «Древний гананский город»:
      — Жди! Ни на что не реагируй! Я побежал!
      И дал жару.
      Он успел до закрытия периметра. Прикинул на бегу: от кого забор-то? От внешнего нашествия или от внутренних побегов? Артистов от туристов берегут или наоборот?… Не стал искать ответа. Просто нырнул в проход между своим «аттракционом» и мощной каруселью, увидел с неким все же восхищением, что карусель крутилась стандартно — кони, кареты, авто, космические корабли, только крутились они сами по себе. Ни тебе привычных сварных конструкций, ни тебе будки с механиком. Просто летают по кругу милые сверкающие емкости, в которых сидят детишки, летают неясно как, причем бесшумно. Не иначе — антигравитация. И подальше — гигантское колесо обозрения, все из себя пылающее огнями, гремящее музыкой, но где же колесо? Опять непонятка: кабинка за кабинкой, в каждой — любители посмотреть на мир с высоты, да только кабинки движутся сами собой вопреки закону всемирного тяготения, который неизвестно для кого в этом ПВ открыл Исаак Ньютон. Или в этом ПВ не было никакого Исаака, почему и тяготение отсутствует?…
      Но как бы там ни было, Чернов бежал по местному Диснейленду, замечательно ощущая притяжение родной планеты, равное одному «g», что и положено наукой физикой. А что до кабинок с колясками — так нехай крутятся, как хотят. Чернову до них дела нет. Чернову Зрячего найти бы…
      Система сбоила на глазах. Первый Сдвиг из Сокольников — мощнейший «сладкий взрыв», как и в добрые беговые времена. Второй Сдвиг из мира Панкарбо — «взрыв» был, кто спорит, но не похожий на обычный, куда слабее. Третий Сдвиг из так и не опознанного места встречи с монголами-немонголами — да просто раскаленным утюгом по башке, причем — изнутри! Плюс — безо всякого Зрячего. Или среди испанских монголов Зрячий спрятался и молчал, как в танке? Иначе с какой стати все-таки они скопом бухнулись ниц, услышав имя Бегуна?…
      Чернову хотелось логики.
      Но, судя по всему, логики в действиях Великого Передвижника не наблюдалось. Или напротив: вся логика заключалась в ее категорическом отсутствии. Последнее тем более убедительно, что Сдвиг из монгольской Испании — ко всему вышеперечисленному — вообще обошелся без бега! Вопрос рвется наружу сам собой: зачем тогда нужен именно Бегун? Впрочем, и ответ не задерживается: а вдруг этот парк аттракционов — не ПВ никакое, а этакий отстойник всех времен и народов для посещения туристов из разных ПВ?… Во загнул, сам себя оценил Чернов… Но если поразмыслить на бегу да плюс к тому вспомнить читанное из фантастики, то не так уж и крепко загнул. Найдет Зрячего — значит это не отстойник, а полноценное ПВ. Не найдет — не исключено, что отстойник. Если последнее верно, то еще вопрос: как тогда из него выбираться Чернову вместе с целым городом? Опять звать Небесный Огонь? Или еще что-нибудь библейское — покруче?… Или это вообще — конец Пути?…
      Грустные размышления прервал резкий толчок и немедленное торможение. Два крепких парня в кожаных комбинезонах и пилотках держали Чернова за руки. На пилотках — жетоны с латинскими буквами «SS», над правыми нагрудными карманами — овальные бляхи с двуглавым орлом в середке и надписью по краям: «SECURITY SERVICE. DOWN OF JACKSONVILLE». To есть «Служба Безопасности. Низ (что значит „низ“? выходит, есть и „верх“, то есть „up“?…) Джексонвилля». В свободных от Чернова лапищах — короткие черные трубки, похожие на фонари известной фирмы «Maglite». Полиция?… Местная охрана?…
      — Куда прешь, парень? — ласково поинтересовался один из «эсэсовцев».
      А второй добавил целую серию вопросов:
      — Украл? Наширялся? Кого-то потерял?
      — Тороплюсь, — туманно объяснил Чернов, даже не пытаясь вырваться.
      Он и в родном ПВ никогда не сопротивлялся представителям власти, считая это занятие непродуктивным и вредным.
      — Здесь никто не торопится, — объяснил первый. — Здесь люди культурно отдыхают и ловят кайф. А ты своими действиями, парень, портишь красивую картину культурного отдыха. Ну-ка предъяви свою идентификационную карту…
      — У меня ее нет, — честно признался Чернов.
      — Как нет? — прямо-таки опешил первый, даже хватку ослабил. — Куда она могла деться?… — Сунув трубку под мышку, свободной рукой задрал Чернову рубаху, обнажил живот. Сказал с ужасом: — Смотри, Гай, чисто…
      И второй с не меньшим ужасом подтвердил:
      — Совсем чисто…
      Легко было догадаться, что у Чернова на животе отсутствовало нечто: то ли бирка, то ли печать, то ли татуировка, но в любом случае имеющее название «идентификационная карта». И это тоже подходило под определение «фигец котенку Машке». Чернова опять зажали с боков, поддернули вверх и легко понесли сквозь толпу, которая сама расступалась перед «эсэсовцами», влекущими в каталажку злостного преступника с чистым животом. Каталажкой оказался черный экипаж, похожий на яйцо. С тупой его стороны раздвинулись створки, Чернова кинули внутрь, створки сомкнулись, и он оказался один-одинешенек в полной темноте на жестком, пластиковым на ощупь полу. А яйцо снялось с места и бесшумно (как без двигателя вовсе!..) воспарило в воздух и полетело в пугающую неизвестность.
      Попал, оригинально подвел итог Чернов. А что с вефильцами теперь будет? Так и останутся аттракционом?… Дерьмовый из тебя Моисей получился, дорогой Чернов: не начав толком Исхода, все провалил к такой-то матери… К слову, мама-покойница как раз любила повторять сыну-бегуну:
      — Когда быстро бегаешь, не хватает времени на подумать.
      И была права: «на подумать» времени-то и не хватило… А яйцо довольно скоро завершило полет, створки опять распахнулись, две могучие руки вырвали Чернова из темного нутра, и он оказался в длинном коридоре — перед железной решеткой. За решеткой находился лифт.
      Первый «эсэсовец» задрал дверь к потолку (никакой на сей раз автоматики, все вручную!), пихнул в лифт арестанта, потом сам зашел с напарником. Лифт ехал медленно, но недолго. Остановился, выпустил троицу в такой же длины коридор, но — с запертыми дверями по обеим сторонам. В дверях — глазки.
      Тюрьма, тоскливо догадался Чернов. «Эсэсовец» отпер одну из дверей висящим рядом на крюке огромным ключом, опять пнул Чернова в спину со словами:
      — Посиди пока. До выяснения.
      И дверь закрылась.
      А перед Черновым во всей своей неприглядности (общей, получается, для любых времен и стран) была тюремная камера на два десятка двухъярусных коек, полутемная (два махоньких зарешеченных окошка у потолка), с ржавого вида местом общего пользования в углу, с тусклой голой лампочкой у входа. Она-то и осветила нового заключенного, что позволило обитателям камеры его рассмотреть и нестройно приветствовать:
      — С прибытием… Заходи, не бойся, не обидим… За что чалишься, братан?…
      Последняя фраза услышалась Черновым именно так, поскольку прозвучала по-русски.
      А местные зэки — вопреки читанному Черновым в отечественных и переводных детективах — смотрели на пришлеца вполне дружелюбно, многие улыбались, сидели на койках друг над другом, махали ногами (просто так) и руками (Чернову). Не все койки были заняты, вакансии имелись.
      — Кто сказал «За что чалишься?» — биязычно поинтересовался Чернов: первая часть фразы — по-английски, вторая, ясный пень, — по-русски, поскольку, как и «пень», непереводима на язык Шекспира и Шоу. А на языке Толстого и Чехова это примерно означало: «Какое, товарищ, преступление привело вас в данное пенитенциарное учреждение?» — Я сказал, — по-английски на этот раз ответил человечек, сидящий в нижнем ряду.
      Был он именно мал, хлипок сложением, волосат, как хиппи, отчего трудно оказалось с ходу определить его возраст. Хотя точно — не юноша. Да, еще: очки на нем сидели — круглые, профессорские, без оправы. Занятная деталь для тюремного сидельца, ботающего по фене, то есть использующего старый воровской жаргон. Чернов, как и всякий читатель отечественного детектива, более-менее в «фене» ориентировался.
      Чернов подошел к сказавшему. Очкарик подвинулся на шконке (по-русски — на койке), постучал ладонью по грубому одеялу, очень похожему на обыкновенное солдатское, на казарменное, довольно-таки чуждое заоконному суперпродвинутому миру.
      — Русский, что ли? — спросил Чернов, усаживаясь на одеяло.
      — Был когда-то и русским, — непонятно ответил очкарик, оказавшийся вблизи не просто не юношей, но человеком довольно старым.
      Из-под немытых седых волос выглядывало маленькое морщинистое личико, одновременно выдававшее и скрывавшее возраст. То ли полтинник с гаком, то ли все сто без малого.
      — А теперь кто? — задал очередной вопрос Чернов, дежурный вопрос, поскольку не так уж его интересовала загадка национальной миграции случайного партнера по камере.
      — А теперь — как все. Гражданин Мира Виртуального Потребления. — Фраза эта прозвучала вполне всерьез.
      Разговор велся все-таки по-английски.
      — Шутка такая? — Чернову становилось любопытно.
      — С чего бы? — удивился очкарик. — Какие тут шутки? Над этим, парень, не шутят хотя бы потому, что чувство юмора в Мире Виртуального Потребления — или МВП для краткости — не поощряется повсеместно, но дозволено лишь там, где уместно.
      — Где, например?
      — Например, в Парках Смеха. Или в Залах Зрелищ. Или в Зонах Удовольствий.
      — Это где и это что?
      — Ты, парень, неместный, что ли?
      — Угадал.
      — Вот и соврал! Неместный в МВП попасть не может в принципе, а коли попал — его место у параши, — последняя часть фразы, понятно, по-русски. — Dura lex sect lex.
      — Именно поэтому я здесь, — с грустью сказал Чернов. — Только, кажется мне, ваш закон не просто суров, но и… как бы сказать, чтоб не обидеть власти предержащие… не очень логичен. Ведь за что меня взяли? Бежал себе, торопился на встречу… — И ведь не солгал.
      Очкарик поднял очи горе, поводил башкой, намекая, стало быть, что Всевидящий и Всеслышащий — всюду, камера — не исключение. Сказал строго:
      — За это, парень, не арестовывают. Тебя же в Парке взяли, так?… А в Парках бегать никому не возбраняется. У нас только и бегать, что в Парках… Не-ет, парень, тебя взяли не иначе как за отсутствие разрешения на пребывание в МВП. Я прав?
      — Частично, — позволил себе улыбнуться Чернов. — За отсутствие идентификационной карты, уж не ведаю, что это за штука такая.
      Очкарик отшатнулся. Буквально. Отпрянул от Чернова и даже отодвинул от него на шконке свой тощий зад, обтянутый тюремной серой рогожкой. И дальше повел себя совсем загадочно. Подтянулся на руках, улегся на шконку, вытянув ноги в бумажных носках с большими дырами на пятках. Пятки сквозь дыры стерильными не выглядели. Уткнулся в плоскую подушку, произнес отрешенно, словно и не было разговора, не было даже испугавшего его заявления про карту: